Галич Александр Аркадьевич. Генеральная репетиция

   ...Пошел занавес. Ефремов стал к залу вполоборота и сказал, указывая рукою на декорацию и действующих лиц;
   - Вечер. Комната в общежитии студентов Московской Консерватории. Две кровати, два стула, две тумбочки и большой стол, у которого табурет
   заменяет отломанную ножку. На стене пыльная гипсовая маска Бетховена.
   Давид в тапочках, в теплой байковой куртке, с завязанным горлом, расхаживает по комнате. Он играет на скрипке, зажав в зубах докуренную до мундштука папиросу. Таня - тоненькая, ясноглазая - караулит у электрической плитки закипающее молоко...
   Ефремов незаметно скрылся в кулисе.
   Началось второе действие
   Давид. ...Раз, и два, и три, и!.. Раз, и два, и три, и!.. (Со злостью опустил скрипку.) Нет, ни черта не выходит сегодня!..
   Таня. В чем дело?
   Давид (оттопырил губы). Иногда, знаешь, я слышу все: как стоит стол слышу, как ты улыбаешься, как Славка думает... А иногда - вот, как сегодня наступает вдруг какая-то полнейшая и совершеннейшая глухота!.. Который час?
   Таня. Половина девятого. Температуру мерить пора.
   Давид. А ты все-таки уходишь?
   Таня. Я вернусь... Получу новое платье и вернусь! (Заломила руки.) О Боже, какая я буду красивая в новом платье!
   Давид. А ты и так очень красивая... Даже, я бы сказал, чересчур! Где градусник?..
   Давид прячет скрипку в футляр, садится на кровать, засовывает градусник под мышку. Таня, выключив плитку, снимает молоко.
   Таня. Надо же ухитриться - заболеть ангиной в мае месяце!
   Давид. А я все могу. Я человек, как известно, необыкновенный!
   Таня. Ты необыкновенный хвастун, вот ты кто!
   Давид. Старо!.. Хвастун, хвастун - а почему я хвастун?! Персональную стипендию я получаю, в "Комсомолке" про меня уже два раза писали, ты мне дала слово, что выйдешь за меня замуж... Вот и попробуй тут, не расхвастайся!..
   Людмила. Привет!
   Давид. Слушай, Людмила, ты почему не стучишь?
   Людмила. Я потом постучу. На обратном пути... Шварц, ну-ка, давай быстро - в каком году был второй съезд партии?
   Давид. В девятьсот третьем.
   Людмила. Так. Нормально... А где?
   Давид. Сначала в Брюсселе, а потом в Лондоне. Людмила. Так... А закурить нету? Давид. Нет.
   Людмила. И Славка Лебедев отсутствует?! Судьба! Хотите стихи прочту новые? Ге-ни-аль-ные!
   Давид. Твои?
   Людмила. Мои. Конечно.
   Давид. Не надо, будь здорова!
   Людмила подходит к столу, берет стакан с молоком, отпивает глоток, неодобрительно морщится и ставит стакан обратно.
   Людмила. Теплое!
   Таня (возмутилась). Послушайте! Ну, что это...
   Людмила (не обращая на Таню ни малейшего внимания).
   Мы пьем молоко и пьем вино,
   И мы с тобою не ждем беды,
   И мы не знаем, что нам суждено
   Просить, как счастья, глоток воды!..
   Людмила раскланивается и уходит, не забывая из коридора постучать в дверь.
   Давид. Психическая! (Вытащил градусник.) Тридцать семь и семь.
   Таня. Ого! Ну-ка, ложись немедленно!
   Давид. Ложусь. А ты не уходи.
   Давид, скинув тапочки, ложится поверх одеяла. Тишина. Тикает будильник. Далеко гудит поезд.
   Таня (тихо). Поезд гудит... Вот и лето скоро! Кажется, уж на что большой город Москва, а поезда, совсем как в Тульчине, гудят рядом. Помнишь?
   Давид (с неожиданной злостью). Нет, не помню, и не хочу помнить! И я тебе уже говорил - для меня все началось два года назад, с площади у Киевского вокзала! Вот - слез с поезда, вышел на площадь у Киевского вокзала, спросил у милиционера, как проехать в Трифоновский студенческий городок - и с этого дня я себя помню... Хана злится, что я к ним в гости не прихожу, а я не могу!.. Понимаешь?
   Таня. Почему?
   Давид. Не могу! Местечковые радости! Хана, Ханина мама, Ханин папа. Детям дадут по рюмке вишневки, а потом начнут поить чаем с черносливом и домашними коржиками... Смертная тоска, не могу!
   Таня. И ты ни разу не был у них?
   Давид. Ни разу! (Усмехнулся.) Смешно! Столько лет я мечтал побывать на улице Матросская тишина... Я когда-то придумал, что это кладбище кораблей, где стоят шхуны и парусники, а в маленьких домиках на берегу живут старые моряки... А там, на самом деле, живут Ханины родственники... И мне не хочется ехать к ним на улицу Матросская тишина!..
   Молчание. Гудит поезд.
   Таня. А зимою поездов почти не слышно, ты заметил? И осенью, когда дожди... А летом, и особенно весною, по вечерам, они так гудят! Почему это?
   Давид. Не знаю.
   Таня. А хочется уехать, верно?
   Давид. Куда?
   Таня. Куда-нибудь. Просто - сесть в поезд и уехать. Чтобы - чай в стаканах с большими подстаканниками, и сухари в пакетиках... А на остановке - яблоки, помидоры, огурцы... И бежать по платформе в тапочках на босу ногу... А утро раннее-раннее и холодно чуть-чуть... А потом я вернусь в вагон, а ты проснешься и спросишь - что это была за станция? А я отвечу Матросская тишина... Будет так?
   Давид. Будет. Непременно.
   Таня. Я стала очень жадная, Додька! Хочу, чтобы все исполнилось. Самая малая малость. Ничего не желаю уступать. Вот, кончим и тогда...
   Быстро входит сосед Давида - СЛАВА ЛЕБЕДЕВ (актер Олег Табаков). Он коренастый, косолапый, у него открытое мальчишеское лицо и большие солидные роговые очки.
   Лебедев. Добрый вечер. Тебе письмо, Давид.
   Лебедев через стол перебросил Давиду письмо. Сел на свою кровать, закрыл руками лицо.
   Таня. Что с вами?
   Лебедев. Голова болит.
   Таня. Честное слово, у вас прямо не общежитие, а лазарет!
   Давид. Славка, а что в газетах?
   Лебедев. Все то же. Продолжаются бои на подступах к Мадриду.
   Давид вскрыл конверт, быстро пробежал глазами письмо.
   Таня. Откуда?
   Давид. Из Тульчина. Целый месяц шло.
   Давид со злостью разорвал письмо, бросил в пепельницу.
   Таня. Что такое?
   Давид. А какого черта он денег не шлет?!
   Таня. Кто?... Ладно, мне пора, я ухожу... Через час вернусь... Хотите, Слава, я пирамидона вам принесу?
   Лебедев. Спасибо, у меня есть. Большое спасибо.
   Таня (вдруг, быстро наклонилась к Лебедеву). Славочка, вы очень хороший человек! Правда, правда! И вы не сердитесь - но я вам буду говорить "ты" ! Хорошо? (Засмеялась.) Мальчики, приказ такой - сидите и ждите! Я скоро вернусь и мы что-нибудь вместе придумаем... Давид, пей молоко!
   Таня снова засмеялась, перекружилась на каблуках и исчезла. Долгое молчание.
   Лебедев. Никто не спрашивал меня?
   Давид. Нет. Никто.
   Лебедев. Голова смертельно болит... А Таня откуда знает? Ты ей сказал?
   Давид. Да.
   Лебедев. Ну, правильно... Я ведь и не скрываю! Черт, голова как болит!.. Весь день сегодня прошатался по городу - все думал, думал.
   Давид. О чем?
   Лебедев. Об отце... Ты пойми, ведь я не просто любил его, я им всегда гордился! И всегда помнил о нем! Даже на зачете, когда Брамса играл, помнил о нем... О том, какой он могучий и смелый... О том, что это он научил меня читать, запускать змея, переплывать Волгу...
   Давид (сквозь сжатые зубы). Перестань!
   Лебедев. Что ты?
   Давид (помолчав). Ничего. Глупости. Извини.
   Лебедев. А теперь мне говорят - он враг... И в газетах пишут... И что же я - должен этому верить?!
   Давид. Должен.
   Лебедев. Почему?
   Давид (неловко). Ну, потому что ты комсомолец...
   Лебедев. А я не комсомолец!
   Давид (опешил). Что-о?
   Лебедев. Меня исключили сегодня. И со стипендии сняли. Вот, брат, какие дела!
   Давид (недоверчиво). Врешь?! (Поглядел на Лебедева, стиснул кулаки.) Ну, это уже слишком!.. Это ерунда. Славка!
   Лебедев (взорвался). Да? А что не слишком? На каких весах это меряют что слишком, а что не слишком?! (Поморщился.) Черт, как болит голова!.. А в общем, Додька, тяжело... Очень тяжело... Из Консерватории придется, конечно, уйти...
   Давид. Ты шутишь?
   Лебедев (усмехнулся). Разве похоже? Нет, не щучу. У меня же в Кинешме мать, сестренка маленькая - мне помогать им теперь надо... Уйду в какое-нибудь кино...
   Давид. В какое еще кино?
   Лебедев. Ну, в оркестр, который перед сеансами играет... Что я, "Кукарачу", что ли, сыграть не смогу?!..
   В дверь стучат.
   Давид. Кто там?
   Входит, чуть прихрамывая, высокий русоголовый человек - в гимнастерке и сапогах. Это секретарь партийного бюро Консерватории Иван Кузьмич ЧЕРНЫШЕВ (Олег Ефремов). Ему лет сорок, не больше, но и Давиду, и Славе он, разумеется, кажется стариком. В руке у Чернышева полевая сумка - чем-то туго набитая, повидавшая виды.
   Чернышев. Добрый вечер! К вам можно? Давид (удивленно). Иван Кузьмич?! Здравствуйте! Вот уж... Конечно, конечно можно!
   Лебедев. Здравствуйте.
   Чернышев неторопливо придвигает стул к постели Давида, вытирает лицо платком.
   Чернышев. Жарко! Как здоровье, Давид?
   Давид. Ничего... Только температура...
   Чернышев (улыбнулся). Ты, давай-ка, поправляйся скорей - дела есть!
   Давид (посмотрел на Чернышева, на Лебедева, снова на Чернышева, прищурил глаза). Иван Кузьмич, это очень хорошо, что вы пришли! Это просто очень хорошо... Я ведь уже дней десять не был в Консерватории, а мне сейчас Славка сказал...
   Лебедев. Давид!.. Давид, я прошу тебя - перестань !
   Отворяется дверь и снова появляется Людмила Шутова.
   Людмила. Шварц!
   Давид (резко). Людмила, к нам сейчас нельзя!
   Людмила. Ничего, ничего, мне можно!.. Шварц, а какой основной вопрос стоял на втором съезде?
   Давид. До чего же ты мне надоела!.. Программа партии!
   Людмила. Так. Нормально. А закурить нет, Славка?
   Лебедев. Нет.
   Чернышев (развел руками). И я не курю.
   Людмила (весело). Жалеете! Все у вас, ребята, есть - только совести у вас, ребята, нет...
   Давид. Людмила, уходи!
   Людмила. Да, между прочим. Славка, держи тридцать рублей - я у тебя зимою брала ! Не помнишь?! Держи и не спорь! (Легко положила руку Лебедеву на плечо.) И не горюй. Славка! Выше голову!
   Мы еще побываем у полюса,
   Об какой-нибудь айсберг уколемся.
   И добраться - не красные ж девицы!
   К Мысу Доброй Надежды надеемся!
   И желанье предвидя заранее,
   Порезвимся на Мысе Желания...
   Давид. Людмила, ты уйдешь?!
   Людмила. Поэма не кончена, продолжение в следующем номере... Прощай, прощай и помни обо мне!..
   Людмила уходит. Молчание.
   Чернышев (засмеялся). Занятная гражданочка! Это кто же такая?
   Давид. Шутова Людмила. Из Литинститута. Она - не то гениальная, не то ненормальная, не поймешь?
   Лебедев (с виноватой улыбкой спрятал деньги). Какой-то еще долг выдумала...
   Молчание.
   Давид (волнуясь). Вот кстати, Иван Кузьмич, я начал говорить, а она перебила... Я хотел... Мне Славка сказал, что его сегодня исключили из комсомола и сняли со стипендии...
   Чернышев (негромко). Ну, насчет комсомола - этот вопрос будет окончательно решать райком. А насчет стипендии - зайди в понедельник, Лебедев, в дирекцию, к Фалалею, он тебе даст приказ почитать...
   Лебедев. А я уже читал, спасибо.
   Чернышев. Ты утренний приказ читал. А это другой - вечерний.
   Давид. О чем?
   Чернышев. Об отмене утреннего! (С невеселым смешком.) Как говорится круговорот азота в природе... Вы проходили в школе такую штуковину?!
   Давид (с торжеством). Вот, видишь. Славка?!.
   Лебедев (зачем-то снял очки, подышал на стекла, встал). Вижу... Извините... До свидания...
   Чернышев. Погоди! Ты смотрел новое кино "Депутат Балтики"?
   Лебедев. Нет.
   Чернышев. И я не смотрел. А говорят, стоит. Хорошее, говорят, кино. Может, сбегаешь, если не лень, - возьмешь билеты на девять тридцать?
   Лебедев (растерялся). А кто пойдет?
   Чернышев. А вот мы с тобою и пойдем... Или моя компания тебя не устраивает?!
   Лебедев (с вызовом). А вас - моя?!
   Чернышев (нарочито спокойно). Поговорим на эту тему!.. Возьми деньги!
   Лебедев. Иван Кузьмич!
   Чернышев. Бери, не выдумывай! Я ж не девица, чтоб тебе за меня платить... Беги, а я тебя здесь обожду!
   Лебедев. Хорошо.
   Лебедев быстро уходит. Чернышев усмехается, вытаскивает из полевой сумки бутерброды с колбасой, кладет их на стол, включает электрический чайник.
   Чернышев. Ловко умел устраиваться Иван Кузьмич Чернышев - и чаю попью, и кино посмотрю, и с тобою успею кое-что обсудить...
   Из уличного радиорепродуктора загремел марш: - Аванти, пополо! Аларис косса!
   Бандьере росса, бандьере росса!..
   Давид. Неужели все-таки возьмут Мадрид? Тогда это конец, да, Иван Кузьмич?
   Чернышев. Боюсь, что возьмут. И боюсь, что это совсем не конец, а только начало! (Разломил бутерброд, протянул половину Давиду.) Хочешь?
   Давид. Нет, спасибо.
   Чернышев. Дело хозяйское! (С наслаждением принялся за еду.) Проголодался!.. Так вот, Давид, ты насчет Всесоюзного конкурса скрипачей слыхал что-нибудь?
   Давид (насторожился). Слыхал.
   Чернышев. У нас по этому поводу в Консерватории был нынче Ученый Совет. Решали - кого пошлем.
   Давид. Ну?
   Ч е р н ы ш е в. До седьмого пота спорили. Каждому, конечно, хочется, чтоб его ученика послали, это вполне естественно! Ну, а я, как тебе известно, не музыкант, я в подобные дела обычно не вмешиваюсь, не позволяю себе... Но как-то так оно сегодня вышло, что предложил я твою кандидатуру...
   Давид (восторженно). Иван Кузьмич!
   Чернышев. Погоди! Предложил, знаешь, и сам не рад! Такую на тебя критику навели, только держись - и молод еще, и кантилена рваная, и то, и се... (Поглядел на вытянувшееся лицо Давида и улыбнулся.) Ты погоди огорчаться - включили тебя. (Погрозил пальцем.) Но только смотри! Насчет кантилены ты подзаймись! Ведь не зря люди говорят, что хромает она у тебя... Да я и сам вижу!.. Мне объяснили... Ты подумай об этом, Давид, подтянись!
   Д а в и д (с силой). Я, как зверь, буду заниматься! И не уеду никуда, и летом буду заниматься, и осенью! (После паузы.) А кого еще наметили, Иван Кузьмич?
   Чернышев. Всего шесть человек.
   Давид. А Славку Лебедева?
   Чернышев (нахмурился). Нет... Насчет стипендии - это и профессор Гладков выступил, и я поддержал... А насчет конкурса...
   Давид. Но, Иван Кузьмич, вы поймите, - надо же разобраться... Ведь ничего же, в сущности, неизвестно...
   Чернышев (сухо). Разберутся.
   Давид. Кто? Когда?
   Чернышев (помолчав, со сдержанной горечью). Видишь ли, Давид, я семнадцать лет в партии. Может быть, я не все понимаю, но я привык верить все, что делала партия, все, что она делает, все, что она будет делать - все это единственно разумно и единственно справедливо! И если я когда-нибудь усомнюсь в этом - то, наверное, пущу себе пулю в лоб! (Снова помолчав.) Я твою автобиографию смотрел - там написано, что твой отец служащий... А я думал - он у тебя тоже музыкант...
   Давид (растерялся)... А он и есть... Музыкант... Он служащий... В оркестре служащий... Он в оркестре играет... В кино, перед сеансами... (Деланно засмеялся.) Ну, всякую там "Кукарачу", знаете?..
   Чернышев (кивнул). Понятно.
   Осторожный стук в дверь.
   Давид. Да?.. Кто там?
   Входит худенькая смуглая девушка. Длинные черные косы заложены коронкой вокруг головы. Это Хана Гуревич.
   Хана. Можно?
   Давид. Хана?!. (Едва заметно поморщился.) Здравствуй... Ну, чего ты стала в дверях? Входи.
   Хана. Здравствуй. Добрый вечер.
   Давид. Как ты нашла меня?
   Хана (пожала плечами). Нашла. Ты ведь к нам не приходишь, вот мне и пришлось самой тебя искать... Ты нездоров?
   Давид. Ангина. Поправлюсь - обязательно к вам приду... Через недельку, наверное...
   Хана (улыбнулась). Что ж, приходи. Наши будут очень рады тебе.
   Давид. А ты?
   Хана. А я уеду уже!
   Давид. Куда?
   Хана. На Дальний Восток!
   Давид. На каникулы?
   Х а на. Нет, работать. Помнишь - было в газетах письмо Хетагуровой? Вот я и еду!
   Чернышев. Молодчина! (Протянул руку.) Здравствуйте! А ведь мы с вами. Хана, знакомы... И я даже в гостях у вас был, дома - на Матросской тишине! Я с вашим папой, с Яковом Исаевичем, у Буденного, в Первой конной служил!
   Хана (радостно всплеснула руками). Ой, ну конечно же... Я вас не узнала... А папа мне про вас столько рассказывал... Вы - Ваня Чернышев, верно?
   Чернышев (улыбнулся). Был Ваня. А теперь Иван Кузьмич... Здравствуйте, Хана! А вы, между прочим, похожи чем-то с Давидом... Вы не родственники, случайно?
   Хана. Нет. Мы просто из одного города. С одного двора. Земляки.
   Давид (явно желая перевести разговор). Да, да, земляки!.. Слушай, а как же тебя мамаша твоя отпустила - вот я чего понять не могу!
   Хана (махнула рукой). Досталось мне. Сперва она плакала, потом шумела, теперь опять плачет... А я рада! Так рада - пою целыми днями от радости! Представляешь - сесть в поезд и уехать... Красота!
   Давид. Когда едешь?
   Хана. Скоро. На днях... И снова мы с тобой прощаемся, Додька! Не видимся годами, а как увидимся - так прощаемся.
   Давид. Придется мне к вам на Дальний Восток с концертами ехать.
   Хана (усмехнулась). Правда? Пришли тогда телеграмму - и я тебя встречу.
   Давид. Забавно получается - ты от меня, а я за тобой.
   Хана. Да, а я от тебя! (Облокотилась на подоконник.) А как Танька живет? Ты встречаешь ее?
   Давид (уклончиво). Встречаю. Иногда. Она ничего живет - учится на юридическом, переходит на второй курс.
   Хана (скрывая насмешку). Ты кланяйся ей... Если увидишь... (Быстро взглянула на Давида и засмеялась.) А что из дома пишут?
   Давид (скривился). Да - ну... Пишут.
   Хана. Скучаешь?
   Давид. Нет.
   Хана. А я скучаю. Очень хочется поехать туда... Не жить, нет! Мне бы только пройтись по Рыбаковой балке, под акацией нашей посидеть, поглядеть какие все стали...
   В дверь стучат.
   Чернышев. Стучат, Давид.
   Давид. Ну, кто там - не заперто!
   Отворяется дверь и входит Абрам Ильич Шварц. Он в длинном черном пальто, в старомодной касторовой шляпе. В руках - чемодан, картонки и пакеты. Он останавливается на пороге, взволнованно и чуть виновато улыбаясь.
   Шварц. Здравствуйте, дети мои ! Шолом алейхем!
   Давид (испуганно крикнул). Кто??.
   Хана. Абрам Ильич!
   Давид. Папа??.
   Шварц. Здравствуй, Давид? Здравствуй, мальчик?
   Шварц, роняя картонки и пакеты, подбежал к Давиду, обнял. Молчание.
   Давид (задыхаясь). Как ты??. Откуда ты?!
   Шварц (тихо). Ты не знаешь, куда я мог деть носовой платок? Дай мне свой... Извините меня, это от радости!
   Молчание. Шварц уселся на кровати рядом с Давидом, вытер глаза носовым платком, высморкался, внимательно оглядел комнату.
   Шварц. А ты прилично устроился. Вполне прилично... А почему ты лежишь? Ты болен?
   Давид (все еще задыхаясь). Нет... Послушай... Зачем ты приехал? Каким образом?
   Шварц. Сел на поезд и приехал. Теперь, слава Богу, никто от меня права на жительство не требует... Погодите-ка, вы, девушка, вы не Хана Гуревич?
   Хана. Да. С приездом, Абрам Ильич.
   Шварц. Благодарю?.. Ай, смотрите, какой она стала красавицей? Что?.. Как папочка?
   Хана. Ничего.
   Шварц. А мамочка?
   Хана. Все в порядке.
   Шварц. Вот и хорошо?.. Между прочим, я думал остановиться у вас, это можно?
   Хана. Конечно. Пожалуйста.
   Шварц. Ах, дети, дети! Вот я вас угощу! (Шварц вытаскивает из кармана пакетик, осторожно высыпает содержимое на стол.) Наш украинский чернослив. Кушайте, дети!
   Давид. Слушай, зачем ты приехал?.. Ты надолго в Москву?
   Шварц. На целый месяц. Я получил отпуск и премию... На, читай! (Торжественно помахал перед носом Давида какой-то бумажкой.) Выписка из приказа... Читай, а то у меня очки в чемодане!..
   Давид (читает). "За ударную работу и ...
   Молчание. Давид посмотрел на Чернышева, встретил удивленный и вопросительный взгляд, опустил голову.
   Шварц. Ну?.. Ты неграмотный? Пусти, я наизусть помню: "За ударную работу и перевыполнение плана отгрузок в третьем-четвертом квартале премировать помощника начальника товарного склада Шварца Абрама Ильича..." ...Одним словом - стахановец! А ганцер - я тебе дам! Премировали путевкой в санаторий, в Крым... Что?.. Хорошо?
   Хана. Так вы проездом?
   Шварц. Нет. Мне предложили на выбор - или путевку в санаторий или деньги. Я предпочел деньги. Для Крыма у меня нет белых штанов и купального халата. Мало шика и много лет!
   Давид. Папа!..
   Хана засмеялась.
   Шварц (весело). Она смеется, ей смешно!.. Ну-с, так я взял деньги и приехал в Москву. А на складе меня замещает Митя Жучков... Ты помнишь, Давид, моего Митю? Кладовщика? Того самого Митю, с которым мы когда-то занимались всякими комбинациями...
   Давид (стиснув зубы). Папа!
   Шварц. Что? Это же было давно, милый. Мы крутились и комбинировали, крутились и комбинировали, а потом я его как-то вызвал и сказал - хватит! Кого мы обманываем? Самих себя!.. Зачем нам не спать ночей? Зачем нам прятать глаза? Попробуем жить так, чтобы наши дети нас не стыдились! Очень интересный был разговор, можете мне поверить!.. Почему вы не кушаете чернослив? Кушайте все... Это для всех поставлено... Кушайте, товарищ, простите, не знаю вашего имениотчества!
   Чернышев. Иван Кузьмич Чернышев.
   Шварц (припоминая). Чернышев, Чернышев... Где я слышал эту фамилию? Вы не из Херсона?
   Давид. Папа!
   Чернышев. Нет.
   Шварц. Впрочем, там был не Чернышев, а этот...
   Давид (яростно). Папа!
   Шварц. Погодите, минутку - я все понял... Вы же тоже Шварц! Вы меня понимаете?! Чернышев - это Шварц!.. Вы приятель Давида?
   Давид. Иван Кузьмич - секретарь партийного бюро Консерватории!
   Шварц. Ах, вот как?! (Вскочил, протянул Чернышеву руку.) Извините, будем знакомы - Шварц Абрам Ильич... Папа Давида!
   Чернышев (улыбнулся). Об этом я уже догадался.
   Шварц. Я очень рад с вами познакомиться, товарищ Чернышев. Очень рад. Что вы скажете про Давида? Как он учится?
   Чернышев. Хорошо учится.
   Шварц. Да? И его ценят? К нему хорошее отношение?
   Давид. Папа, перестань!
   Шварц. Почему? Почему я должен перестать? (Покачал головой.) Нет, друзья мои, когда всю жизнь ты думаешь только о том, чтобы твой сын вышел в люди, так ты имеешь право спросить - стоило тебе думать, и работать, и мучаться - или не стоило?! Пришла, как говорится, пора - собирать пожитки и кончать ярмарку. И вот я хочу знать - с пустыми руками я уезжаю или нет?! Понимаете?
   Чернышев. Понимаю.
   Шварц (взволнованно). Нет, товарищ Чернышев, извините, конечно, но этого вы никогда не поймете как следует! Чтобы такое понять - нужно родиться в Тульчине, на Рыбаковой балке. И, как Господа Бога, бояться околоточного надзирателя. И ходить на вокзал смотреть на дальние поезда. И прятаться от погромов. Нужно влюбиться в музыку за чужим окном и в женский смех за чужим окном. Нужно купить на базаре копилку, глиняную копилку, на которой фантазер вроде тебя написал красивую цифру - миллион! И положить в эту копилку рваный рубль! На эти деньги ты когда-нибудь будешь учить сына, если Бог позволит тебе иметь детей!.. А-а-а! (Махнул рукой.) Можно, я поцелую тебя, Давид?
   Давид (грубо). У меня насморк.
   Хана. Давид!
   Шварц. С насморком нельзя целовать девушек! Ханочку нельзя целовать с насморком, а папу можно... Ну, ничего, ничего... Кушайте чернослив! Я, наверное, очень много говорю, но это просто потому, что я взволнован! Я почти три года не видел Давида... И я, стыдно признаться, в первый раз в жизни в Москве...
   Чернышев. Нравится?
   Шварц. Не знаю... Понятно - нравится... Но я еще ничего не видел, прямо с вокзала - сюда! Затра я пойду в Третьяковскую галерею, а потом в мавзолей Ленина, а потом в Парк культуры... У меня записана вся программа! Да, а в Большой театр трудно попасть?
   Хана. Трудно.
   Шварц. А что, если мы попросим товарища Чернышева? Вы не сумете нам помочь, товарищ Чернышев?
   Чернышев. Постараюсь.
   Шварц. Большое спасибо! (Внезапно нахмурился.) Да, и потом у меня есть еще одно дело... Вы понимаете, дети мои, посадили Мейера Вольфа!
   Хана. Дядю Мейера? За что?
   Шварц. Деточка моя, кто это может знать? "За что" - это самый бессмысленный в жизни вопрос! ( Обернулся к Чернышеву.) Понимаете, товарищ Чернышев, этот Вольф - он переплетчик, одинокий, больной человек... Ну, и мы собрались - несколько его друзей - и написали письмо на имя заместителя народного комиссара, товарища Белогуба Петра Александровича... Так нас научили... Так вот, вы не знаете - куда мне отнести это письмо?
   Чернышев (сухо). Не знаю. Пройдите на площадь Дзержинского - там вам скажут.
   Шварц (записал в книжечку). На площадь имени товарища Дзержинского! Так, спасибо! (Усмехнулся.) Вам не кажется, что было бы лучше, если бы площадь называлась именем товарища Белогуба, а наше письмо прочел бы товарищ Дзержинский?!.
   Вбегает Слава Лебедев.
   Лебедев (в дверях). Иван Кузьмич!.. Здравствуйте!
   Шварц (радушно). Здравствуйте, милости просим!
   Лебедев. Иван Кузьмин, я достал... Только надо быстрей - там уже в зал пускать начинают?
   Чернышев. Побежали.
   Чернышев встал, застегнул полевую сумку.
   Шварц. Вы уходите? Посидите, товарищ Чернышев, а?
   Чернышев. Извините, Абрам Ильич, мы в кино... Всего вам хорошего, до свидания!
   Шварц. До свидания... Вы не забудете - насчет Большого театра?
   Чернышев. Нет, нет, не забуду.
   Шварц. Давид вам напомнит.
   Давид (умоляющими глазами взглянул на Чернышева). Иван Кузьмич, вы не думайте... Вы... Я не... Я вам потом объясню... Вы...
   Чернышев. Ладно, ладно, ты сперва поправляйся... Бежим, Слава! Кланяйтесь вашим родным, Хана, скажите- я к ним заеду на днях!
   Хана. Спасибо. До свидания.
   Чернышев. Счастливый вам путь!
   Чернышев и Лебедев быстро уходят. Молчание. Шварц внимательно посмотрел на Давида, осторожно прикоснулся к его руке.
   Шварц. Чем ты расстроен, милый, ты мне можешь сказать?
   Давид (угрюмо). Ничем... Ничем не расстроен!
   Шварц. Я как-нибудь не так выразился? Или у тебя неприятности с этим Чернышевым?
   Давид. Нет. Шварц. А почему ты все время молчишь? Давид (со взрывом злости). А что я должен делать, по-твоему?!. Петь? Плясать? Мало тебе того, что...
   Шварц (не дождавшись продолжения). Чего?
   Давид. Ничего!.. Ничего - и оставь меня в покое? Ничего?..
   Шварц еще раз внимательно посмотрел на Давида. Неожиданно легко и поспешно встал, зачем-то надел шляпу.