Страница:
— Да, это так, — отвечал индеец, увидев, что отпираться дальше бесполезно, — но я вас ничуть не боюсь, потому что я уже на краю смерти — моя рана, которая не перестает кровоточить, причиняет мне такие страдания, что я буду только благодарен вам, если вы меня повесите и тем избавите от мук.
Тогда Киньонес наклонился к индейцу, внимательно осмотрел его бедро, прикоснулся к горячему лбу и заключил:
— От такой болезни, как твоя, не умирают. Надо только извлечь пулю и как следует обработать и зашить рану.
— Неужели это правда? — Глаза индейца заблестели надеждой, когда он услышал, что, быть может, удастся оттянуть тот момент, когда его душе предстоит отправиться в долгое путешествие для встречи с теми омерзительными идолами, которым он поклоняется и которые, как я уже неоднократно говорил, по сути своей не кто иные, как демоны и бесы.
— Уж не думаешь ли ты, что я ошибаюсь? — ответил Киньонес, как всегда неспешно и с расстановкой произнося слова. — Не думаешь ли ты, что христиане плохо знают, как действует их оружие? Уверяю тебя, твою рану можно вылечить. Впрочем, я сейчас прибегну к помощи волшебного устройства, которое я захватил с собой, и ты увидишь, что мои слова подтвердятся.
Тут Киньонес порылся в своей котомке, которую он всегда носил на плече, и бережно достал астролябию. Сделав вид, что смотрит на нее со страхом и трепетом, он торжественно изрек:
— Да, и в самом деле твоя болезнь подлежит исцелению.
Старшая индеанка с любопытством высунулась из-за угла, чтобы рассмотреть волшебный прибор, но, едва завидев астролябию, отпрянула и бросилась к другим женщинам.
— Что это? — спросил Гаспар.
— Это магическое устройство указывает мне, во славу Господа нашего Иисуса Христа, где отыскать целебное средство. В твоем случае оно сообщает, что неподалеку находится дом врача, который тебя вылечит. Смотри сам.
Киньонес установил иглу в такое положение, чтобы ее мог видеть Гаспар, который, приподняв голову, старался получше разглядеть диковинку. Киньонес поворачивал астролябию то вправо, то влево, но игла, к великому изумлению всех присутствовавших индейцев, неизменно указывала на север.
— Видишь, мой волшебный инструмент все время указывает на дом маэстре Хуана, доктора, которого Господь специально избрал для того, чтобы он смог вылечить твою рану, — с ученым видом объяснял индейцу капитан это невиданное чудо.
— Расскажи им все, Гаспар, и христиане вылечат тебя своим магическим искусством, — отважилась вставить словечко индеанка, которой строжайше воспрещалось вмешиваться в мужской разговор, потому что мешики, как известно, ни во что не ставят женщин.
— Помолчи, жена! — закричал на нее Гаспар со всей силой, на которую только был способен.
— Впрочем, эта магия помогает лишь христианам, — предупредил Киньонес. — А ты, как я вижу, только по имени называешься христианином, а в душе все еще почитаешь своих кровавых идолов.
— Не судите по внешности, ваша милость, — взмолилась индеанка, бросаясь в ноги Киньонесу, — в душе Гаспар — христианин, этих идолов он сохранил для меня, но я тоже скоро стану христианкой, потому что поистине велики и удивительны чудеса вашего Бога, Иисуса Христа!
— Ну ладно, — произнес Киньонес, подняв с колен индеанку и удерживая ее рядом с собой. — Я тебе поверю насчет Гаспара, а что касается тебя, женщина, то если ты и впрямь хочешь стать христианкой, то отыщи кого-нибудь из святых братьев, и он окрестит тебя. Я же сам не могу этого сделать, потому что не имею духовного сана. А сейчас, — и он обернулся к лежащему индейцу, — давай, Гаспар, скажи-ка нам, сколько человек замешано в убийстве испанцев?
Гаспар хранил молчание, не отрывая зачарованного взгляда от волшебной иглы.
— Говори, или я сама расскажу им все! — воскликнула индеанка.
— Не важно, кто расскажет, — пояснил Киньонес, — но рассказать необходимо, чтобы наше волшебство подействовало.
Гаспар взглядом разрешил жене говорить, и в этот момент силы совсем оставили его — он откинулся на постель и потерял сознание.
— Сеньор, — обратилась к Киньонесу индеанка, — это Сикотепек, он охотился за головами приятелей моего мужа, и это он главный виновник гибели христиан, которые — я это знаю наверное, сеньор, — тоже были не без греха.
— Все виновные в каком-либо преступлении, и особенно испанцы, должны предстать перед судом его величества императора или Кортеса, что одно и то же, то есть их следует предать в руки правосудия, а не в руки нечестивых индейцев, которые будут приносить их в кровавую жертву своим богам, — прервал ее Киньонес.
— А теперь искусный врач сможет помочь моему мужу? — взмолилась индеанка, в то время как две ее молодые товарки хранили молчание.
— Я дал слово и буду молить Господа, чтобы твой муж стал здоров. Но прежде скажи мне, кто такой Сикотепек и где его найти.
Индеанка рассказала Киньонесу о Сикотепеке и о том, что его отец Куатекле и брат Окитенкатль были убиты христианами, о том, что Сикотепек поклялся отомстить за смерть своих родных, и объяснила, как найти его убежище — пещеру в лесу неподалеку от Сочимилько. Патрульные, сопровождавшие Киньонеса, между тем перевязали раненому бедро и соорудили из подручных средств носилки, на которых его можно было отнести к врачу.
Как уже догадался читатель, Киньонес, конечно же, не мог знать наверное, была ли надежда вылечить Гаспара. Он просто воспользовался суеверием индейцев, чтобы выведать у них имя главного виновника убийства, не прибегая к пытке, которая в этих краях далеко не всегда приносит плоды, поскольку туземцы закоснели во зле и нередко предпочитают смерть раскаянию.
Глава VI,
Глава VII,
Тогда Киньонес наклонился к индейцу, внимательно осмотрел его бедро, прикоснулся к горячему лбу и заключил:
— От такой болезни, как твоя, не умирают. Надо только извлечь пулю и как следует обработать и зашить рану.
— Неужели это правда? — Глаза индейца заблестели надеждой, когда он услышал, что, быть может, удастся оттянуть тот момент, когда его душе предстоит отправиться в долгое путешествие для встречи с теми омерзительными идолами, которым он поклоняется и которые, как я уже неоднократно говорил, по сути своей не кто иные, как демоны и бесы.
— Уж не думаешь ли ты, что я ошибаюсь? — ответил Киньонес, как всегда неспешно и с расстановкой произнося слова. — Не думаешь ли ты, что христиане плохо знают, как действует их оружие? Уверяю тебя, твою рану можно вылечить. Впрочем, я сейчас прибегну к помощи волшебного устройства, которое я захватил с собой, и ты увидишь, что мои слова подтвердятся.
Тут Киньонес порылся в своей котомке, которую он всегда носил на плече, и бережно достал астролябию. Сделав вид, что смотрит на нее со страхом и трепетом, он торжественно изрек:
— Да, и в самом деле твоя болезнь подлежит исцелению.
Старшая индеанка с любопытством высунулась из-за угла, чтобы рассмотреть волшебный прибор, но, едва завидев астролябию, отпрянула и бросилась к другим женщинам.
— Что это? — спросил Гаспар.
— Это магическое устройство указывает мне, во славу Господа нашего Иисуса Христа, где отыскать целебное средство. В твоем случае оно сообщает, что неподалеку находится дом врача, который тебя вылечит. Смотри сам.
Киньонес установил иглу в такое положение, чтобы ее мог видеть Гаспар, который, приподняв голову, старался получше разглядеть диковинку. Киньонес поворачивал астролябию то вправо, то влево, но игла, к великому изумлению всех присутствовавших индейцев, неизменно указывала на север.
— Видишь, мой волшебный инструмент все время указывает на дом маэстре Хуана, доктора, которого Господь специально избрал для того, чтобы он смог вылечить твою рану, — с ученым видом объяснял индейцу капитан это невиданное чудо.
— Расскажи им все, Гаспар, и христиане вылечат тебя своим магическим искусством, — отважилась вставить словечко индеанка, которой строжайше воспрещалось вмешиваться в мужской разговор, потому что мешики, как известно, ни во что не ставят женщин.
— Помолчи, жена! — закричал на нее Гаспар со всей силой, на которую только был способен.
— Впрочем, эта магия помогает лишь христианам, — предупредил Киньонес. — А ты, как я вижу, только по имени называешься христианином, а в душе все еще почитаешь своих кровавых идолов.
— Не судите по внешности, ваша милость, — взмолилась индеанка, бросаясь в ноги Киньонесу, — в душе Гаспар — христианин, этих идолов он сохранил для меня, но я тоже скоро стану христианкой, потому что поистине велики и удивительны чудеса вашего Бога, Иисуса Христа!
— Ну ладно, — произнес Киньонес, подняв с колен индеанку и удерживая ее рядом с собой. — Я тебе поверю насчет Гаспара, а что касается тебя, женщина, то если ты и впрямь хочешь стать христианкой, то отыщи кого-нибудь из святых братьев, и он окрестит тебя. Я же сам не могу этого сделать, потому что не имею духовного сана. А сейчас, — и он обернулся к лежащему индейцу, — давай, Гаспар, скажи-ка нам, сколько человек замешано в убийстве испанцев?
Гаспар хранил молчание, не отрывая зачарованного взгляда от волшебной иглы.
— Говори, или я сама расскажу им все! — воскликнула индеанка.
— Не важно, кто расскажет, — пояснил Киньонес, — но рассказать необходимо, чтобы наше волшебство подействовало.
Гаспар взглядом разрешил жене говорить, и в этот момент силы совсем оставили его — он откинулся на постель и потерял сознание.
— Сеньор, — обратилась к Киньонесу индеанка, — это Сикотепек, он охотился за головами приятелей моего мужа, и это он главный виновник гибели христиан, которые — я это знаю наверное, сеньор, — тоже были не без греха.
— Все виновные в каком-либо преступлении, и особенно испанцы, должны предстать перед судом его величества императора или Кортеса, что одно и то же, то есть их следует предать в руки правосудия, а не в руки нечестивых индейцев, которые будут приносить их в кровавую жертву своим богам, — прервал ее Киньонес.
— А теперь искусный врач сможет помочь моему мужу? — взмолилась индеанка, в то время как две ее молодые товарки хранили молчание.
— Я дал слово и буду молить Господа, чтобы твой муж стал здоров. Но прежде скажи мне, кто такой Сикотепек и где его найти.
Индеанка рассказала Киньонесу о Сикотепеке и о том, что его отец Куатекле и брат Окитенкатль были убиты христианами, о том, что Сикотепек поклялся отомстить за смерть своих родных, и объяснила, как найти его убежище — пещеру в лесу неподалеку от Сочимилько. Патрульные, сопровождавшие Киньонеса, между тем перевязали раненому бедро и соорудили из подручных средств носилки, на которых его можно было отнести к врачу.
Как уже догадался читатель, Киньонес, конечно же, не мог знать наверное, была ли надежда вылечить Гаспара. Он просто воспользовался суеверием индейцев, чтобы выведать у них имя главного виновника убийства, не прибегая к пытке, которая в этих краях далеко не всегда приносит плоды, поскольку туземцы закоснели во зле и нередко предпочитают смерть раскаянию.
Глава VI,
в которой говорится о том, как Кортес приказал отыскать Сикотепека и учинить над ним суд в назидание всем прочим, и о том, что рассказал этот индеец, когда его взяли под стражу, заковали в кандалы и посадили в тюрьму в Койоакане
Узнав о том, что троих Кастильо убили мексиканские воины, Кортес велел примерно наказать виновных — им надлежало не просто предстать перед судом, но приговор, вынесенный им, должен был послужить хорошим уроком для всех туземцев, чтобы впредь они не осмеливались, подобно Сикотепеку и его товарищам, поднимать оружие на христиан. Дело в том, что генерал опасался, как бы другие воины из племени Тигра или Орла не последовали примеру строптивого Сикотепека и не вздумали поднять восстание против испанцев в надежде вернуть себе эти земли, на которые наконец впервые после завоевания столицы Мехико снизошел благодатный мир. Успешные действия испанцев против мешиков привели к тому, что и другие народы, о которых мы пока имели самое смутное представление, поспешили объявить себя вассалами испанской короны и присылали к Кортесу послов с щедрыми дарами — золотом, рабами, женщинами, словом, всем тем, чем богаты эти земли.
Дон Эрнан Кортес вовсе не хотел, чтобы это происшествие свело на нет все усилия испанцев — а, как известно, победа над мешиками обошлась недешево. Потому-то Киньонес во главе внушительного отряда был снова отряжен в Сочимилько с приказанием поймать Сикотепека и всю его шайку.
— Выполнив предыдущее задание, вы, дон Антонио, уже оказали немалую услугу его величеству императору, — так напутствовал Кортес своего начальника гвардии. — Однако теперь вам предстоит достойно завершить начатое и поймать этого бунтовщика. Итак, немедленно отправляйтесь на поиски и не возвращайтесь, пока не захватите преступника.
Начальник личной гвардии Кортеса вторично прибыл в Сочимилько, город, расположенный к югу от озера, и, руководствуясь указаниями Гаспара, принялся искать убежище Сикотепека, надеясь изловить его и в кандалах доставить в Койоакан. Уже несколько дней шли поиски, но в горах, поросших густым сосновым бором, нелегко было набрести на след стоянки или лагеря преступников.
Сдается мне, жена Гаспара, как только испанцы покинули их дом, не преминула предупредить Сикотепека о том, что ему грозит опасность. Впрочем, это всего лишь мое предположение. Точно известно, что муж ее выжил после ранения и быстро пошел на поправку: спустя несколько дней после того, как врач извлек из его бедра пулю, он уже начал ходить. Поистине удивительны телесная крепость и могучее здоровье, какими отличаются уроженцы здешних мест! Впрочем, Гаспар приписывал свое выздоровление чудесному действию волшебной астролябии и вмешательству Богородицы, и у него были на то свои резоны.
По прошествии трех дней, двигаясь в направлении, указанном индеанкой, Киньонес наткнулся в окрестностях Сочимилько на скромное языческое капище, устроенное прямо у входа в пещеру. Это было святилище Уйчилобоса, о чем говорило его изображение, искусно выполненное из разноцветных семян, скрепленных жертвенной кровью, словно известью. Капитан приказал обыскать пещеру. Она была пуста — то есть людей в ней не было, но зато в изобилии имелись припасы и боевое снаряжение, среди которого обнаружились вещи Кастильо — их шпаги, ружье и кое-что из одежды. Кроме того, здесь были и мексиканские мечи — очень короткие, с деревянной рукоятью и каменным остро наточенным лезвием, украшенным магическим орнаментом. Туземцы ловко действуют таким мечом и умеют любой рукой управляться с ним равно искусно. Здесь были и луки, и особые копья — очень длинные, которые можно метать на гораздо большее расстояние и с гораздо большей точностью, чем простые пики.
Киньонес был весьма удивлен тем, сколь богатый арсенал хранился в этой пещере. Так и не повстречав индейцев, капитан велел сжечь все найденное, чтобы мятежники больше не смогли воспользоваться своим складом, и возвратился в Койоакан, дабы предупредить Кортеса о том, что, по всем приметам, против испанцев готовится восстание.
— Простите меня, генерал, за то, что я, вопреки вашему приказу, осмелился вернуться, так и не найдя Сикотепека, — повинился Киньонес, закончив рассказ о своей находке, — но, увидев такой внушительный склад оружия, я забеспокоился: мне пришло в голову, что, возможно, против нас затевается что-то серьезное и нам стоит как следует подготовиться. Поскольку больше никаких следов этого индейца я не обнаружил, то решил явиться сюда с докладом, прежде чем продолжать поиски.
— Вы поступили совершенно правильно, капитан, и проявили здравый смысл и смекалку, вместо того чтобы слепо подчиняться приказу, — одобрил его действия генерал.
Новости не на шутку встревожили Кортеса, и он решил на этот раз отрядить на поимку индейца Педро де Альварадо, который возглавлял отряд в полсотни пехотинцев, вооруженных шпагами и щитами, и с ними восемнадцать всадников.
Киньонес же отправился в Сочимилько и посетил лечебницу маэстре Хуана, где содержался Гаспар, чтобы поподробнее расспросить индейца об убежище беглого мятежника. Киньонес пригрозил выздоравливающему, что если он будет запираться, то волшебная астролябия, которая принесла ему спасение, на этот раз пошлет ему скорую и мучительную смерть. Как и в прошлый раз, Гаспар не сказал почти ничего, но вместо него все рассказала его жена.
— Я уверена, что Сикотепек скрывается в двух лигах от того святилища, которое вы видели. Там есть хорошо укрепленный поселок. Он расположен на неприступной скале, которую невозможно взять штурмом, — уверенно заявила индеанка.
— Для христиан нет ничего невозможного, — невозмутимо ответствовал Киньонес. — Особенно если речь идет о солдатах Кортеса и их воинской доблести.
Чтобы индейцы не попытались вновь предупредить Сикотепека (поскольку было подозрение, что они именно так и поступили в прошлый раз), капитан оставил в лечебнице двух стражников-испанцев, которым вменялось в обязанность строго следить за тем, чтобы Гаспар и его жена ни с кем не вступали в разговоры.
Получив эти сведения, Педро де Альварадо отправился на поиски бунтовщика и вскоре добрался до того самого поселка. Как и предупреждала индеанка, селение находилось на самом верху очень высокой скалы и добраться до него было и впрямь нелегко. Потому капитан решил встать лагерем у подходов к селению, расположившись так, чтобы никто не мог проскользнуть незамеченным, а сам тем временем занялся разведкой местности, размышляя, что лучше предпринять — отважиться на штурм или же терпеливо ждать, пока осажденные сдадутся, не в силах долее терпеть голод и жажду. От нескольких индеанок, которых испанцы повстречали в окрестностях, они узнали, что Сикотепек действительно находится в поселке.
Меж тем мешики с вершины скалы забрасывали испанцев камнями и стрелами, которые, впрочем, не причиняли особого вреда, поскольку христиане были начеку и старались держаться на безопасном расстоянии.
Похоже, что в селении был праздник, поскольку сверху беспрестанно доносились звуки барабанов и дудок. По прошествии трех дней, видя, что испанцы не решаются пойти на приступ, мешики принялись скидывать вниз маисовые лепешки. До испанцев доносились их издевательские выкрики:
— Давайте, христиане, угощайтесь, у нас еды хватит, хоть бы вы тут целую жизнь просидели!
Это взбесило Педро де Альварадо, и он отдал приказ о немедленном штурме, однако его лейтенанты попытались успокоить своего начальника. Капитану Альварадо кровь легко бросалась в голову, и тогда его было уже не остановить. Именно так произошло в Мехико, когда в отсутствие Кортеса он развязал резню, приказав перебить индейских воинов, танцевавших на празднестве своего бога Уйчилобоса. Именно это стало причиной нашего поспешного и трагического бегства из города. Из-за того случая Альварадо утратил расположение Кортеса, который с тех пор предпочитал Сандоваля; впрочем, и Альварадо по-прежнему случалось время от времени выполнять важные поручения генерала.
Сеньору Альварадо, светловолосому Тонатиу, едва минуло тридцать пять. Могучий и отважный, он был прекрасно сложен, а его честное, открытое лицо лучилось весельем. Это был лихой наездник, азартный игрок, любитель поспорить, хотя порой, имея обыкновение выражаться с прямотой римлянина, он мог больно задеть собеседника. Он всегда одевался щегольски, в отличие от большинства сподвижников Кортеса, обожал дорогие наряды и драгоценности, однако был человеком щедрым и всегда тратил больше, чем имел.
Капитан сдержал свой порыв немедленно броситься на приступ, хотя туземцы продолжали издеваться над испанцами и уверять, что попытки уморить осажденных голодом ни к чему не приведут. Было очевидно, что индейцы просто стараются спровоцировать христиан начать штурм, будучи уверены в том, что крепость неприступна и атакующих удастся перебить, пока они будут карабкаться наверх. Чтобы окончательно разозлить противника, мешики при помощи катапульты сбросили вниз отсеченную руку — на обрубке висел кусок рукава от камзола, а на одном из пальцев было надето кольцо. Солдат из отряда Альварадо опознал ее: это была рука Говоруна Кастильо.
Этого оскорбления Альварадо уже не мог вынести, и никакие уговоры лейтенантов не могли заставить его отказаться от намерения двинуться на приступ.
— Возьмите себя в руки, ваша милость, и не позволяйте гневу увлечь вас на гибельный путь, потому что именно этого и добиваются мешики своими дерзкими выходками. Они надеются, что мы станем карабкаться наверх под градом камней, которыми они начнут осыпать нас, — уговаривал его Киньонес, который умудрялся сохранять хладнокровие, несмотря на вызывающее поведение индейцев.
С превеликим трудом удалось убедить Альварадо хотя бы дождаться наступления ночи. Конечно, под покровом темноты ползти вверх по скале было гораздо опасней, но в то же время ночной штурм давал испанцам преимущество, поскольку мешики не привыкли воевать в потемках.
Производя разведку на местности, солдаты обнаружили тропу, поднявшись по которой можно было застать осажденных врасплох. Тропа была почти непроходимой, она вилась вдоль пропасти и была вся покрыта колючим кустарником. Но главным препятствием были преграждавшие путь огромные гладкие валуны, казалось, тому, кто захочет перелезть через них, — прямая дорога в пропасть. Однако эту преграду можно было попробовать преодолеть при помощи ловко скрученных веревочных лестниц. Отряд испанцев, совершив восхождение по тропе, зашел бы неприятелю в тыл, появившись с незащищенной стороны поселка, поскольку туземцы пребывали в уверенности, что подняться с этой стороны было просто невозможно.
Альварадо отрядил дюжину солдат пройти этим путем. Вместе с ними он отправил сопровождавших отряд дружественных местных индейцев. Он также приказал отвлекать внимание осажденных передвижением войск в лагере и велел произвести несколько выстрелов из кулеврины 5, которую испанцы притащили с собой. Хотя ущерб, нанесенный пушечными выстрелами неприятелю, был весьма незначителен, главная цель — произвести отвлекающий маневр — была достигнута.
Когда настала ночь, часть солдат начала карабкаться на скалу, не слишком, впрочем, усердствуя, поскольку основной удар планировалось нанести с тыла. Осажденные, не подозревая о реальной опасности, осыпали градом камней и стрел наступавших в лоб испанцев — они не давали им приблизиться, хотя из-за темноты и не могли нанести серьезного урона.
Потайной путь отыскал солдат по имени Хуан Фламенко, уроженец Барко-де-Авилы, отличавшийся приятным голосом, так что на отдыхе его частенько просили что-нибудь спеть. Теперь этот Хуан Фламенко вел за собой небольшой отряд, который с трудом карабкался по тропе, но, добравшись наверх, неожиданно ударил по индейцам с тыла, в то время как те всецело были поглощены действиями отряда Альварадо.
Натиск испанцев был столь решительный, что на месте пали не менее трех десятков сраженных индейцев, а уцелевшие укрылись в теокальи — самом высоком строении поселка. Бежавшие бросили беззащитных женщин и детей: они были так уверены в том, что нападавшим наверх не добраться, что даже не позаботились заранее об их безопасности.
Подойдя к теокальи, Альварадо объявил, что он обещает сохранить мятежникам жизнь в случае, если они немедленно выдадут беглецов, разыскиваемых за убийство.
— Если вы не отдадите мне индейца, которого зовут Сикотепеком, и его шайку, то ваши женщины будут убиты, а дети проданы в рабство! Потом я покончу с вами, и от вашего поселка не останется камня на камне! — угрожающе прокричал Тонатиу.
Перепуганные касики, засевшие в ку наверху теокальи, немного помедлив, решились принять условия испанцев. Сикотепека и дюжину его сообщников разоружили и, связав их по рукам и ногам, передали испанцам вместе со всем тем, что осталось от несчастных Кастильо. Альварадо выполнил обещание и покинул селение без лишних жертв и разрушений. Пленников спустили со скалы на веревках — Альварадо не рискнул освободить их от пут, чтобы они не учинили еще какую-нибудь каверзу, поскольку эти бунтовщики были очень смелыми и хитрыми.
Альварадо доставил пойманных в Койоакан с колодками на шее, чтобы все убедились в суровости и неумолимости королевского правосудия, которое, с тех пор как Кортес занял Мехико, не оставляло без наказания ни одно преступление, совершенное индейцами или христианами.
Велика была радость Кортеса, когда виновные в ужасных преступлениях — убийстве, дьяволопоклонстве, человеческих жертвоприношениях и каннибализме — оказались наконец за решеткой.
Двое суток провели заключенные в подземелье дворца в Койоакане. Сикотепек, с которого не снимали ножные кандалы, содержался отдельно от его сообщников. На третий день индеец предстал перед Кортесом. По правую руку от конкистадора находился брат Ольмедо, а по левую — Херонимо де Агиляр, испанец, которого Кортес выкупил у индейцев в Юкатане. Именно он обучил донью Марину испанскому и, в свою очередь, научился от нее местному наречию нагуа.
Губернатор сообщил Сикотепеку, что за убийство троих испанцев его надлежит приговорить к повешению, и осведомился, что тот имеет сказать в свою защиту.
Индеец, чьи руки и ноги были закованы в кандалы, выслушал Херонимо де Агиляра, который переводил ему слова Кортеса, и ответствовал с надменным видом, подобающим разве что особе королевской крови:
— Эти испанцы были просто гнусные шакалы. Они убили моего отца и брата, разорили мой дом, за что по закону моего народа они заслуживали смерти. Я казнил их, и казнил справедливо.
— Если это действительно так, то они подлежали королевскому суду, который единственный вправе был решать их участь, но они ни в коем случае не должны были становиться жертвами самосуда языческих жрецов.
— Убийц моего отца и брата следовало судить по законам мешиков, а не по законам христиан. Законы христиан никуда не годятся. По законам мешиков, я и мои друзья, отомстив за убитых родственников, стали героями, а по христианскому закону за то же самое нас сочли разбойниками.
— Это верно: именно разбойниками, которые заслужили смертную казнь. Так что вы и вся ваша банда будете повешены, если вам больше нечего сказать в свое оправдание.
— Кроме тех испанцев, которых мы покарали смертью, были еще и другие, повинные в убийстве моей семьи и грабеже, — произнес индеец. — Если меня повесят, это значит, что им удастся избежать наказания. Уж конечно, правосудие Кортеса не станет их преследовать — они ведь христиане!
— Если преступление совершил христианин, это вовсе не значит, что он сможет уйти от ответа, — вмешался брат Ольмедо, — даже в том случае, если это преступление против индейцев, поскольку и индейцы находятся под зашитой закона, который установлен Всевышним и свято блюдется властью императора.
— Я не верю ни вам, хотя вы называете себя святым, ни Кортесу, — заявил Сикотепек. — Никогда вы не воздадите преступникам по справедливости, так, как этого требуют законы крови и чести. И вы никогда не отыщете тех христиан, которые должны поплатиться за свои преступления, но так же вам не удастся и найти остальные изумруды.
С этими словами индеец указал на камень, лежащий на столе, за которым сидели трое испанцев. Кортес же, выслушав перевод Агиляра, взял в руки изумруд и стал внимательно его рассматривать. Камень был необычайно велик, размером с кулак, и тщательно огранен. Он имел форму рыбы, которую ему придал неизвестный мексиканский мастер-искусник — такие попадались среди туземцев и порой своим умением не уступали лучшим испанским ювелирам. Кроме камня на столе были и другие предметы, отобранные при поимке Сикотепека.
— Вы говорите, что это ваш камень. Разве вы не украли его у убитых испанцев? — осведомился Кортес.
— Он принадлежал моему отцу, — бросил индеец, которого больно задело замечание Кортеса, — и те испанцы, которые его умертвили, похитили из его дома этот камень вместе с другими четырьмя изумрудами. Все эти камни отличались необычайным размером и красотой и имели разную форму.
— Зачем испанцам понадобилось убивать вашу семью и забирать ваши сокровища? — спросил Кортес.
— Поступки испанцев, как и их законы, непонятны мешикам, которым, подобно слабым женщинам, остается лишь подчиняться и молча терпеть, когда их грабят и убивают.
Дерзкий ответ индейца вывел Кортеса из себя, и он приказал возвратить Сикотепека в темницу, заверив его на прощание еще раз, что в самом скором времени он умрет на виселице. Произошли все эти события в первые дни октября месяца в 1522 году от Рождества Христова.
Узнав о том, что троих Кастильо убили мексиканские воины, Кортес велел примерно наказать виновных — им надлежало не просто предстать перед судом, но приговор, вынесенный им, должен был послужить хорошим уроком для всех туземцев, чтобы впредь они не осмеливались, подобно Сикотепеку и его товарищам, поднимать оружие на христиан. Дело в том, что генерал опасался, как бы другие воины из племени Тигра или Орла не последовали примеру строптивого Сикотепека и не вздумали поднять восстание против испанцев в надежде вернуть себе эти земли, на которые наконец впервые после завоевания столицы Мехико снизошел благодатный мир. Успешные действия испанцев против мешиков привели к тому, что и другие народы, о которых мы пока имели самое смутное представление, поспешили объявить себя вассалами испанской короны и присылали к Кортесу послов с щедрыми дарами — золотом, рабами, женщинами, словом, всем тем, чем богаты эти земли.
Дон Эрнан Кортес вовсе не хотел, чтобы это происшествие свело на нет все усилия испанцев — а, как известно, победа над мешиками обошлась недешево. Потому-то Киньонес во главе внушительного отряда был снова отряжен в Сочимилько с приказанием поймать Сикотепека и всю его шайку.
— Выполнив предыдущее задание, вы, дон Антонио, уже оказали немалую услугу его величеству императору, — так напутствовал Кортес своего начальника гвардии. — Однако теперь вам предстоит достойно завершить начатое и поймать этого бунтовщика. Итак, немедленно отправляйтесь на поиски и не возвращайтесь, пока не захватите преступника.
Начальник личной гвардии Кортеса вторично прибыл в Сочимилько, город, расположенный к югу от озера, и, руководствуясь указаниями Гаспара, принялся искать убежище Сикотепека, надеясь изловить его и в кандалах доставить в Койоакан. Уже несколько дней шли поиски, но в горах, поросших густым сосновым бором, нелегко было набрести на след стоянки или лагеря преступников.
Сдается мне, жена Гаспара, как только испанцы покинули их дом, не преминула предупредить Сикотепека о том, что ему грозит опасность. Впрочем, это всего лишь мое предположение. Точно известно, что муж ее выжил после ранения и быстро пошел на поправку: спустя несколько дней после того, как врач извлек из его бедра пулю, он уже начал ходить. Поистине удивительны телесная крепость и могучее здоровье, какими отличаются уроженцы здешних мест! Впрочем, Гаспар приписывал свое выздоровление чудесному действию волшебной астролябии и вмешательству Богородицы, и у него были на то свои резоны.
По прошествии трех дней, двигаясь в направлении, указанном индеанкой, Киньонес наткнулся в окрестностях Сочимилько на скромное языческое капище, устроенное прямо у входа в пещеру. Это было святилище Уйчилобоса, о чем говорило его изображение, искусно выполненное из разноцветных семян, скрепленных жертвенной кровью, словно известью. Капитан приказал обыскать пещеру. Она была пуста — то есть людей в ней не было, но зато в изобилии имелись припасы и боевое снаряжение, среди которого обнаружились вещи Кастильо — их шпаги, ружье и кое-что из одежды. Кроме того, здесь были и мексиканские мечи — очень короткие, с деревянной рукоятью и каменным остро наточенным лезвием, украшенным магическим орнаментом. Туземцы ловко действуют таким мечом и умеют любой рукой управляться с ним равно искусно. Здесь были и луки, и особые копья — очень длинные, которые можно метать на гораздо большее расстояние и с гораздо большей точностью, чем простые пики.
Киньонес был весьма удивлен тем, сколь богатый арсенал хранился в этой пещере. Так и не повстречав индейцев, капитан велел сжечь все найденное, чтобы мятежники больше не смогли воспользоваться своим складом, и возвратился в Койоакан, дабы предупредить Кортеса о том, что, по всем приметам, против испанцев готовится восстание.
— Простите меня, генерал, за то, что я, вопреки вашему приказу, осмелился вернуться, так и не найдя Сикотепека, — повинился Киньонес, закончив рассказ о своей находке, — но, увидев такой внушительный склад оружия, я забеспокоился: мне пришло в голову, что, возможно, против нас затевается что-то серьезное и нам стоит как следует подготовиться. Поскольку больше никаких следов этого индейца я не обнаружил, то решил явиться сюда с докладом, прежде чем продолжать поиски.
— Вы поступили совершенно правильно, капитан, и проявили здравый смысл и смекалку, вместо того чтобы слепо подчиняться приказу, — одобрил его действия генерал.
Новости не на шутку встревожили Кортеса, и он решил на этот раз отрядить на поимку индейца Педро де Альварадо, который возглавлял отряд в полсотни пехотинцев, вооруженных шпагами и щитами, и с ними восемнадцать всадников.
Киньонес же отправился в Сочимилько и посетил лечебницу маэстре Хуана, где содержался Гаспар, чтобы поподробнее расспросить индейца об убежище беглого мятежника. Киньонес пригрозил выздоравливающему, что если он будет запираться, то волшебная астролябия, которая принесла ему спасение, на этот раз пошлет ему скорую и мучительную смерть. Как и в прошлый раз, Гаспар не сказал почти ничего, но вместо него все рассказала его жена.
— Я уверена, что Сикотепек скрывается в двух лигах от того святилища, которое вы видели. Там есть хорошо укрепленный поселок. Он расположен на неприступной скале, которую невозможно взять штурмом, — уверенно заявила индеанка.
— Для христиан нет ничего невозможного, — невозмутимо ответствовал Киньонес. — Особенно если речь идет о солдатах Кортеса и их воинской доблести.
Чтобы индейцы не попытались вновь предупредить Сикотепека (поскольку было подозрение, что они именно так и поступили в прошлый раз), капитан оставил в лечебнице двух стражников-испанцев, которым вменялось в обязанность строго следить за тем, чтобы Гаспар и его жена ни с кем не вступали в разговоры.
Получив эти сведения, Педро де Альварадо отправился на поиски бунтовщика и вскоре добрался до того самого поселка. Как и предупреждала индеанка, селение находилось на самом верху очень высокой скалы и добраться до него было и впрямь нелегко. Потому капитан решил встать лагерем у подходов к селению, расположившись так, чтобы никто не мог проскользнуть незамеченным, а сам тем временем занялся разведкой местности, размышляя, что лучше предпринять — отважиться на штурм или же терпеливо ждать, пока осажденные сдадутся, не в силах долее терпеть голод и жажду. От нескольких индеанок, которых испанцы повстречали в окрестностях, они узнали, что Сикотепек действительно находится в поселке.
Меж тем мешики с вершины скалы забрасывали испанцев камнями и стрелами, которые, впрочем, не причиняли особого вреда, поскольку христиане были начеку и старались держаться на безопасном расстоянии.
Похоже, что в селении был праздник, поскольку сверху беспрестанно доносились звуки барабанов и дудок. По прошествии трех дней, видя, что испанцы не решаются пойти на приступ, мешики принялись скидывать вниз маисовые лепешки. До испанцев доносились их издевательские выкрики:
— Давайте, христиане, угощайтесь, у нас еды хватит, хоть бы вы тут целую жизнь просидели!
Это взбесило Педро де Альварадо, и он отдал приказ о немедленном штурме, однако его лейтенанты попытались успокоить своего начальника. Капитану Альварадо кровь легко бросалась в голову, и тогда его было уже не остановить. Именно так произошло в Мехико, когда в отсутствие Кортеса он развязал резню, приказав перебить индейских воинов, танцевавших на празднестве своего бога Уйчилобоса. Именно это стало причиной нашего поспешного и трагического бегства из города. Из-за того случая Альварадо утратил расположение Кортеса, который с тех пор предпочитал Сандоваля; впрочем, и Альварадо по-прежнему случалось время от времени выполнять важные поручения генерала.
Сеньору Альварадо, светловолосому Тонатиу, едва минуло тридцать пять. Могучий и отважный, он был прекрасно сложен, а его честное, открытое лицо лучилось весельем. Это был лихой наездник, азартный игрок, любитель поспорить, хотя порой, имея обыкновение выражаться с прямотой римлянина, он мог больно задеть собеседника. Он всегда одевался щегольски, в отличие от большинства сподвижников Кортеса, обожал дорогие наряды и драгоценности, однако был человеком щедрым и всегда тратил больше, чем имел.
Капитан сдержал свой порыв немедленно броситься на приступ, хотя туземцы продолжали издеваться над испанцами и уверять, что попытки уморить осажденных голодом ни к чему не приведут. Было очевидно, что индейцы просто стараются спровоцировать христиан начать штурм, будучи уверены в том, что крепость неприступна и атакующих удастся перебить, пока они будут карабкаться наверх. Чтобы окончательно разозлить противника, мешики при помощи катапульты сбросили вниз отсеченную руку — на обрубке висел кусок рукава от камзола, а на одном из пальцев было надето кольцо. Солдат из отряда Альварадо опознал ее: это была рука Говоруна Кастильо.
Этого оскорбления Альварадо уже не мог вынести, и никакие уговоры лейтенантов не могли заставить его отказаться от намерения двинуться на приступ.
— Возьмите себя в руки, ваша милость, и не позволяйте гневу увлечь вас на гибельный путь, потому что именно этого и добиваются мешики своими дерзкими выходками. Они надеются, что мы станем карабкаться наверх под градом камней, которыми они начнут осыпать нас, — уговаривал его Киньонес, который умудрялся сохранять хладнокровие, несмотря на вызывающее поведение индейцев.
С превеликим трудом удалось убедить Альварадо хотя бы дождаться наступления ночи. Конечно, под покровом темноты ползти вверх по скале было гораздо опасней, но в то же время ночной штурм давал испанцам преимущество, поскольку мешики не привыкли воевать в потемках.
Производя разведку на местности, солдаты обнаружили тропу, поднявшись по которой можно было застать осажденных врасплох. Тропа была почти непроходимой, она вилась вдоль пропасти и была вся покрыта колючим кустарником. Но главным препятствием были преграждавшие путь огромные гладкие валуны, казалось, тому, кто захочет перелезть через них, — прямая дорога в пропасть. Однако эту преграду можно было попробовать преодолеть при помощи ловко скрученных веревочных лестниц. Отряд испанцев, совершив восхождение по тропе, зашел бы неприятелю в тыл, появившись с незащищенной стороны поселка, поскольку туземцы пребывали в уверенности, что подняться с этой стороны было просто невозможно.
Альварадо отрядил дюжину солдат пройти этим путем. Вместе с ними он отправил сопровождавших отряд дружественных местных индейцев. Он также приказал отвлекать внимание осажденных передвижением войск в лагере и велел произвести несколько выстрелов из кулеврины 5, которую испанцы притащили с собой. Хотя ущерб, нанесенный пушечными выстрелами неприятелю, был весьма незначителен, главная цель — произвести отвлекающий маневр — была достигнута.
Когда настала ночь, часть солдат начала карабкаться на скалу, не слишком, впрочем, усердствуя, поскольку основной удар планировалось нанести с тыла. Осажденные, не подозревая о реальной опасности, осыпали градом камней и стрел наступавших в лоб испанцев — они не давали им приблизиться, хотя из-за темноты и не могли нанести серьезного урона.
Потайной путь отыскал солдат по имени Хуан Фламенко, уроженец Барко-де-Авилы, отличавшийся приятным голосом, так что на отдыхе его частенько просили что-нибудь спеть. Теперь этот Хуан Фламенко вел за собой небольшой отряд, который с трудом карабкался по тропе, но, добравшись наверх, неожиданно ударил по индейцам с тыла, в то время как те всецело были поглощены действиями отряда Альварадо.
Натиск испанцев был столь решительный, что на месте пали не менее трех десятков сраженных индейцев, а уцелевшие укрылись в теокальи — самом высоком строении поселка. Бежавшие бросили беззащитных женщин и детей: они были так уверены в том, что нападавшим наверх не добраться, что даже не позаботились заранее об их безопасности.
Подойдя к теокальи, Альварадо объявил, что он обещает сохранить мятежникам жизнь в случае, если они немедленно выдадут беглецов, разыскиваемых за убийство.
— Если вы не отдадите мне индейца, которого зовут Сикотепеком, и его шайку, то ваши женщины будут убиты, а дети проданы в рабство! Потом я покончу с вами, и от вашего поселка не останется камня на камне! — угрожающе прокричал Тонатиу.
Перепуганные касики, засевшие в ку наверху теокальи, немного помедлив, решились принять условия испанцев. Сикотепека и дюжину его сообщников разоружили и, связав их по рукам и ногам, передали испанцам вместе со всем тем, что осталось от несчастных Кастильо. Альварадо выполнил обещание и покинул селение без лишних жертв и разрушений. Пленников спустили со скалы на веревках — Альварадо не рискнул освободить их от пут, чтобы они не учинили еще какую-нибудь каверзу, поскольку эти бунтовщики были очень смелыми и хитрыми.
Альварадо доставил пойманных в Койоакан с колодками на шее, чтобы все убедились в суровости и неумолимости королевского правосудия, которое, с тех пор как Кортес занял Мехико, не оставляло без наказания ни одно преступление, совершенное индейцами или христианами.
Велика была радость Кортеса, когда виновные в ужасных преступлениях — убийстве, дьяволопоклонстве, человеческих жертвоприношениях и каннибализме — оказались наконец за решеткой.
Двое суток провели заключенные в подземелье дворца в Койоакане. Сикотепек, с которого не снимали ножные кандалы, содержался отдельно от его сообщников. На третий день индеец предстал перед Кортесом. По правую руку от конкистадора находился брат Ольмедо, а по левую — Херонимо де Агиляр, испанец, которого Кортес выкупил у индейцев в Юкатане. Именно он обучил донью Марину испанскому и, в свою очередь, научился от нее местному наречию нагуа.
Губернатор сообщил Сикотепеку, что за убийство троих испанцев его надлежит приговорить к повешению, и осведомился, что тот имеет сказать в свою защиту.
Индеец, чьи руки и ноги были закованы в кандалы, выслушал Херонимо де Агиляра, который переводил ему слова Кортеса, и ответствовал с надменным видом, подобающим разве что особе королевской крови:
— Эти испанцы были просто гнусные шакалы. Они убили моего отца и брата, разорили мой дом, за что по закону моего народа они заслуживали смерти. Я казнил их, и казнил справедливо.
— Если это действительно так, то они подлежали королевскому суду, который единственный вправе был решать их участь, но они ни в коем случае не должны были становиться жертвами самосуда языческих жрецов.
— Убийц моего отца и брата следовало судить по законам мешиков, а не по законам христиан. Законы христиан никуда не годятся. По законам мешиков, я и мои друзья, отомстив за убитых родственников, стали героями, а по христианскому закону за то же самое нас сочли разбойниками.
— Это верно: именно разбойниками, которые заслужили смертную казнь. Так что вы и вся ваша банда будете повешены, если вам больше нечего сказать в свое оправдание.
— Кроме тех испанцев, которых мы покарали смертью, были еще и другие, повинные в убийстве моей семьи и грабеже, — произнес индеец. — Если меня повесят, это значит, что им удастся избежать наказания. Уж конечно, правосудие Кортеса не станет их преследовать — они ведь христиане!
— Если преступление совершил христианин, это вовсе не значит, что он сможет уйти от ответа, — вмешался брат Ольмедо, — даже в том случае, если это преступление против индейцев, поскольку и индейцы находятся под зашитой закона, который установлен Всевышним и свято блюдется властью императора.
— Я не верю ни вам, хотя вы называете себя святым, ни Кортесу, — заявил Сикотепек. — Никогда вы не воздадите преступникам по справедливости, так, как этого требуют законы крови и чести. И вы никогда не отыщете тех христиан, которые должны поплатиться за свои преступления, но так же вам не удастся и найти остальные изумруды.
С этими словами индеец указал на камень, лежащий на столе, за которым сидели трое испанцев. Кортес же, выслушав перевод Агиляра, взял в руки изумруд и стал внимательно его рассматривать. Камень был необычайно велик, размером с кулак, и тщательно огранен. Он имел форму рыбы, которую ему придал неизвестный мексиканский мастер-искусник — такие попадались среди туземцев и порой своим умением не уступали лучшим испанским ювелирам. Кроме камня на столе были и другие предметы, отобранные при поимке Сикотепека.
— Вы говорите, что это ваш камень. Разве вы не украли его у убитых испанцев? — осведомился Кортес.
— Он принадлежал моему отцу, — бросил индеец, которого больно задело замечание Кортеса, — и те испанцы, которые его умертвили, похитили из его дома этот камень вместе с другими четырьмя изумрудами. Все эти камни отличались необычайным размером и красотой и имели разную форму.
— Зачем испанцам понадобилось убивать вашу семью и забирать ваши сокровища? — спросил Кортес.
— Поступки испанцев, как и их законы, непонятны мешикам, которым, подобно слабым женщинам, остается лишь подчиняться и молча терпеть, когда их грабят и убивают.
Дерзкий ответ индейца вывел Кортеса из себя, и он приказал возвратить Сикотепека в темницу, заверив его на прощание еще раз, что в самом скором времени он умрет на виселице. Произошли все эти события в первые дни октября месяца в 1522 году от Рождества Христова.
Глава VII,
в которой рассказывается о том, что Кортес решил отложить смертную казнь Сикотепека, чтобы не усиливать возмущение в индейских провинциях, где было и так неспокойно, о добрых и дурных вестях, которые Кортес получил из Испании, и о трагических смертях, за этим последовавших
Прислушавшись к своим советникам, дон Эрнан Кортес все же не повесил Сикотепека, хотя разбойник этого и заслуживал. Альварадо, Сандоваль и брат Ольмедо, движимые различными соображениями, просили Кортеса отложить исполнение приговора. Оба капитана боялись усиления волнений в провинциях, во многих из которых туземцы были готовы поднять мятеж по малейшему поводу, как, например, в области Сочимилько, где укрывались до их поимки Сикотепек и его сообщники.
Сикотепек был из рода касиков, хотя и не самых знатных, и кроме того, у него была слава отважного воина, которую он стяжал, сражаясь с испанцами. После ареста Куаутемока он бежал в горы и совершал оттуда дерзкие вылазки против христиан. Его волосы украшало не менее десятка разноцветных лент; их количество соответствовало числу пленников, которых он живьем доставил для жертвоприношения. Христиане не могли спокойно видеть эти украшения в волосах Сикотепека и других храбрых индейских воинов: испанцев не покидала мысль о том, что каждая такая лента может быть знаком гибели их соотечественника, замученного туземцами. Впрочем, в большинстве случаев вплетенные ленты имели отношение к поимке индейца из враждебного племени, так как еще до пришествия испанцев туземцы вели между собой постоянные войны.
Итак, Кортес отложил казнь, взвесив и оценив значение той громкой славы, которой пользовался Сикотепек среди индейцев, необходимость соблюсти мир в провинциях, а также идя навстречу ходатайству брата Ольмедо, который настаивал на том, что правосудие следует вершить только после окончательного выяснения всех обстоятельств дела.
Прислушавшись к своим советникам, дон Эрнан Кортес все же не повесил Сикотепека, хотя разбойник этого и заслуживал. Альварадо, Сандоваль и брат Ольмедо, движимые различными соображениями, просили Кортеса отложить исполнение приговора. Оба капитана боялись усиления волнений в провинциях, во многих из которых туземцы были готовы поднять мятеж по малейшему поводу, как, например, в области Сочимилько, где укрывались до их поимки Сикотепек и его сообщники.
Сикотепек был из рода касиков, хотя и не самых знатных, и кроме того, у него была слава отважного воина, которую он стяжал, сражаясь с испанцами. После ареста Куаутемока он бежал в горы и совершал оттуда дерзкие вылазки против христиан. Его волосы украшало не менее десятка разноцветных лент; их количество соответствовало числу пленников, которых он живьем доставил для жертвоприношения. Христиане не могли спокойно видеть эти украшения в волосах Сикотепека и других храбрых индейских воинов: испанцев не покидала мысль о том, что каждая такая лента может быть знаком гибели их соотечественника, замученного туземцами. Впрочем, в большинстве случаев вплетенные ленты имели отношение к поимке индейца из враждебного племени, так как еще до пришествия испанцев туземцы вели между собой постоянные войны.
Итак, Кортес отложил казнь, взвесив и оценив значение той громкой славы, которой пользовался Сикотепек среди индейцев, необходимость соблюсти мир в провинциях, а также идя навстречу ходатайству брата Ольмедо, который настаивал на том, что правосудие следует вершить только после окончательного выяснения всех обстоятельств дела.