Страница:
Уайт и Макдональд поменялись местами. Сидя за столом Макдональда, президент смотрел на экран, с которого броско одетый китаец, казалось, обращался к нему по-английски — настолько идеально подавался синхронный перевод.
— Господин президент, мои правительство и народ почтительно требуют от вас пресечь волнения и беспорядки в пределах ваших границ, а также прекратить публикацию провокационных известий, угрожающих другим миролюбивым народам.
— Можете передать вашему премьеру следующее, — осторожно начал Уайт. — Более других мы обеспокоены этими беспорядками и надеемся в ближайшее же время овладеть ситуацией. Передайте также, в отличие от него, мы не располагаем столь аффективными механизмами контроля за информацией.
Толстый китаец с почтением поклонился.
— Мой народ желал бы не отвечать на послание с Капеллы — ни сейчас, ни в будущем.
— Благодарю вас, господин посол, — вежливо произнес Уайт. Не успел он и головы повернуть к Макдональду, как китайское лицо на экране сменилось славянским.
— Русский посол, — представил Джон.
— Россия весьма обеспокоена сокрытием послания, — без церемоний начал русский. — Я уполномочен довести до вашего сведения следующее: послание получено и нами готовится ответ. В скором времени последует официальное сообщение.
Экран опустел.
— Наверное, все, — сказал Уайт.
Экран погас.
Уайт положил руку на крышку стола. Удобный и солидный, каким и подобает быть настоящему рабочему столу, — не в пример всей этой громоздкой, монументальной мебели Овального кабинета. Он вдруг подумал, наверное ему приятно бы работалось здесь. Он сидел за столом Макдональда, и ему казалось, будто они поменялись ролями и главный здесь отныне он.
— Ни один из человеческих языков, — продолжал, словно не прерывался, Макдональд, — не чужд нам более, нежели капелланский, равно как и ни одна человеческая религия не отстоит так далеко от верований капеллан.
— Вы наверняка знали про китайцев и русских, — проговорил Уайт.
— Что ж, наука роднит гораздо крепче, нежели узы землячества или наличие общего языка…
— Каким образом им известно о послании?
Макдональд в недоумении развел руками.
— Слишком много людей знало о нем. Если б я мог еще тогда предвидеть все те трудности, связанные с обнародованием послания и с ответом на него, уверяю вас: в момент нашего триумфа здесь не собрался бы никто. Но, поскольку все сразу же стало известно, полностью исключить утечку информации не представлялось возможным. Ведь мы — не какая-то там секретная программа, а обычная научная лаборатория, исследовательское учреждение, которое в общем-то обязано информировать общественность и коллег-ученых, делиться своими достижениями и открытиями со всем миром. Вот почему у нас здесь даже практиковался обмен учеными с Китаем и Россией. Они работали вместе с нами, в том числе и на заключительном этапе…
— Кто же тогда мог рассчитывать на положительный результат? — раздраженно перебил его Уайт.
Макдональд с изумлением взглянул на президента. Уайт, пожалуй, впервые за все время их знакомства увидел, как Макдональд удивляется.
— Зачем же в таком случае нас финансировали? — осведомился он.
— Мне неизвестно, зачем была развернута Программа, — ответил Уайт. — В ее истоки я не заглядывал, а если бы и сделал это, то вряд ли обнаружил бы там исчерпывающий ответ. Но, я подозреваю, ответ здесь, и для многих похожих предприятий последних лет он один и тот же: просто существовало нечто, чего ученым хотелось добиться, и никто в этом не мог заподозрить ничего скверного. В конце концов, живем-то мы во времена благоденствия.
— В обществе благоденствия, — уточнил Макдональд.
— Всеобщего благоденствия, — подчеркнул Уайт. — Наша страна, как и другие, — кто раньше, кто позже — сознательно и целеустремленно реализует политику ликвидации нищеты и несправедливости.
— «Целью правительства является достижение всеобщего благоденствия», — процитировал Макдональд.
— В равной степени это и политическая цель. Нищету и несправедливость можно вынести, если в мире параллельно с ними еще существуют большие трудности. Однако в едином технократическом обществе, основой которого является сотрудничество, — нищета и несправедливость абсолютно неприемлемы. Беспорядки, разруха и хаос способны дезорганизовать не только жизнь общества, но и саму цивилизацию.
— Несомненно.
— Вот мы и обратились к нашему народу и поставили перед ним задачу уничтожить нищету и несправедливость. Задача эта выполнена. Установлена стабильная социально-политическая система, гарантирующая каждому устойчивый ежегодный доход и свободу делать то, что ему, в общем и целом, нравится, за исключением неограниченного деторождения и других действий, способных причинить вред остальным членам общества.
Макдональд согласно покивал.
— Да, движение к благосостоянию — величайшее достижение последних десятилетий. Мы уже перестали называть это благосостоянием. Теперь это — неотъемлемая составная демократии, присущая нашему обществу, элемент — общепризнанный. И почему вы полагаете, будто наука не входит в эту систему?
— Наука рождает перемены.
— Лишь в случае достижения положительных результатов, — сказал Уайт. — Да и то — в определенных, заранее запланированных и предписанных структурой управления областях, таких, например, как исследование космического пространства. И, Бог свидетель, ваша Программа казалась всем абсолютно безопасной. Она имеет прямое и непосредственное отношение к уровню благосостояния, ведь к разбазариванию общественных фондов приложили руку и ученые. Программу содержали в течение стольких лет, дабы ученые занимались своими игрушками и не вмешивались ни во что более серьезное, в чем они некомпетентны. Как видите, важнейшими задачами любого правительства являются поддержание стабильности и самой власти, пресечение беспорядков и центробежных тенденций. И наилучший способ сделать это — предоставить каждому, я повторяю, возможность поступать так, как наиболее нравится, но ничего не меняя при этом по существу. И прошу не уверять меня, будто вам и в голову не приходило такое или сроду не доводилось все это задействовать на вашей личной практике.
— Нет, — сказал Макдональд. — Все так. Или почти так. Известно: чем больше надоедаешь, тем проще обстоят дела с финансированием. Хотя я всячески старался не признаваться себе в этом. А вот теперь вы намереваетесь всех нас разогнать.
— Не сразу, — запротестовал Уайт. — Я дам вам время свернуть паруса. Сделайте вид, будто занимаетесь составлением ответного послания. Можете даже поискать другие послания. Разверните где-нибудь новую программу, все окажутся при деле. Пораскиньте умом — вам лучше знать, как это сделать.
Достижения одного благосостояния недостаточно. Слишком много черных довольствовались гарантированными им доходами и потеряли всякую охоту, а может, и просто побаивались требовать большего.
Их необходимо как следует встряхнуть и направить; они нуждаются в таких примерах, как он. Таких, каким мог бы стать Джон, займись он политикой. Примеры найдутся — есть ведь среди черных ученые, врачи и даже сотрудники Программы. Однако их слишком мало. Процентное соотношение показывает: неравенство по-прежнему остается фактом.
Он стоит у кормила государства всеобщего благоденствия, однако, похоже, одним благополучием Джона не привлечь.
— Моя жизнь посвящена постижению истины, — сказал Макдональд. — И солгать я не смогу.
Уайт вздохнул.
— Ну что ж, придется поискать кого-нибудь, кто сможет.
— У нас ничего не выйдет. Реакция научного сообщества будет аналогичной, как любого притесняемого меньшинства.
— Должен воцариться мир.
— В нашем технологизированном мире перемены — явление неизбежное. Поэтому вам придется признать: мир и спокойствие — не что иное, как умеренные, находящиеся под жестким контролем изменения.
— Однако изменения, которые несет в себе послание, невозможно ни предвидеть, ни подготовиться к ним надлежащим образом. Одно ясно: их-то уж обуздать не удается.
— И все это произойдет потому, что вы не позволили их обуздать нам… Не могу принять и вашего решения… Не позволить объявить всей правды, объяснить людям все, пусть они на это взглянули как на великолепное, многообещающее приключение, восприняли это как дар разума, творческого созидания и информационного прогресса, ощутили некое предчувствие будущего своих потомков… А кроме того, откуда вам знать, в чем будут нуждаться мир и страна через девяносто лет?
— Вы сказали, через девяносто лет? — Уайт натянуто рассмеялся. — Я не забегаю далее следующих выборов. К чему мне эти девяносто лет?
— Именно столько времени пройдет, прежде чем наш ответ достигнет Капеллы и поступит их ответное сообщение, — сказал Макдональд. — Это я и имел в виду, говоря о своем желании кое-что оставить в наследство сыну… и сыну моего сына. Ведь прежде, чем наш ответ достигнет Капеллы, нас с вами, мистер президент, увы, уже не будет в живых. Не будет на свете и большинства из ныне здравствующих. Ваш сын войдет уже в преклонные лета, а мой — вступит в зрелый возраст. И, прежде чем придет ответ с Капеллы, умрут все — все, ныне живущие на Земле. Таким образом, то, что мы делаем — не для нас, но для грядущих поколений. Мы лишь вписываем в собственные завещания… — голос Макдональда дрогнул. -…звездное послание.
— Девяносто лет, — повторил Уайт. — Какой же это диалог?
— Как только люди все поймут, — с уверенностью подчеркнул Макдональд, — любые волнения и беспорядки прекратятся. Страх, гнев, ненависть и недоверие не могут длиться вечно. Продолжительным может оставаться лишь спокойствие, и оно постепенно вернется — вместе в неуловимым предчувствием чего-то светлого, ожидающего наших потомков впереди. Это — как земля обетованная — достичь ее берегов суждено не сегодня и не завтра, но когда-нибудь туда обязательно попадут. Поэтому те, кто ныне угрожает миру и спокойствию — будь то целые народы или отдельные группы людей, — представляют, собой объективную угрозу безоблачному и счастливому грядущему. И они должны отступить.
Уайт еще раз пробежался взглядом по кабинету. Небольшая, скромно, по-спартански обставленная Комнатка, где в течение двадцати лет работал один человек. Правда, следы столь долгого его пребывания здесь не бросались в глаза. «Возможно, — подумал он, — настоящий след Макдональдом оставлен где-то там, в людях, идеях, — в самой Программе и среди звезд…» Уайт все время ощущал мучительное беспокойство, внутренний голос в очередной раз подсказывал: ты не прав, не прав; его терзала жалость ко всем и каждому, и он хотел надеяться, ему не по себе ото всех этих идей вовсе не потому, что он не интеллектуал и не способен мыслить категориями будущего…
— Я не могу рисковать, — произнес он. — Ответа быть не должно. Приступайте к расформированию Программы. Справитесь?
Он поднялся, давая тем самым понять, — дискуссия закончилась.
Макдональд встал.
— Неужели ничто не в состоянии изменить вашего решения? — задумчиво спросил он.
Уайт отрицательно покачал головой.
— Все уже обговорено. Поверьте, вы сделали все возможное.
— Я знаю, что пожелал бы оставить в наследство своему сыну, — сказал Макдональд. — А вот какое наследство оставите вы своему?
Уайт с грустью взглянул на него.
— Это бестактно. Ведь я исполняю свой долг. Итак вы сделаете, о чем я вас прошу?
Макдональд вздохнул, и Уайту показалось, будто жизнь покинула стоящего напротив человека. Ему стало еще тоскливее.
— Прошу предоставить мне свободу действий, — попросил Макдональд. — Мы продолжим изучение послания, будем расшифровывать его содержание. Постепенно изменим и направления прослушивания.
— Уж не собираетесь ли вы пережить меня? — спросил Уайт. — Надеетесь, с моим преемником вам повезет больше?
— У нас с вами разные понятия о времени. Программа может и подождать.
— Во мне вы еще можете видеть человека, который верит в перемены, — сказал Уайт… — Мой преемник, несомненно, отнесется с недоверием к любому изменению, а уж следующий президент наверняка захочет вернуть прежнее. — Он с сожалением пожал плечами и осторожно протянул руку для пожатия, машинально оберегая ее, как делал это во время предвыборной кампании. — Хотя, как знать, — на время вашего руководства, возможно, это и есть наилучший выход. Оставляю вам надежду. Согласен на продолжение Программы, и пусть все ваши люди останутся. Но послания не отправляйте. Все эти распоряжения я подтвержу письменно, в дополнение к записям вашего компьютера. И еще: имейте в виду, в Программе у меня есть свои люди. И они уже получили соответствующие инструкции.
Чуть помедлив, Макдональд пожал президенту руку.
— Ну что ж, прошу прощения, — пробормотал он.
Уайт не знал, как понимать эту фразу Макдональда. Возможно, он извинялся перед самим собой, ибо не смог отстоять дело всей жизни, а может, просил прощения у президента, ведь соглашаясь с ним, по сути, изменял себе ради идеалов собственной страны? Или эти его слова имели отношение ко всему роду людскому, ведь он понимал: человечество никогда уже не получит посланий со звезд?.. Или извинялся перед капелланами, которые, конечно же, надеются, но так и не получат ответа на свое исполненное предчувствий послание… А скорее всего, он просил прощения за все это, вместе взятое.
— Забыл вас спросить о самом важном, — сказал Уайт. — Какой бы вы составили ответ, имея на то разрешение?
Протянув руку, Макдональд взял со стола листок и подал его Уайту.
— Постарались бы ответить просто и понятно, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Такая вот… антитайнопись. Это даже не назовешь оригинальным. Нечто подобное предложено еще Бернардом Оливером более пятидесяти лет назад. Попытка сообщить капелланам то же, что сообщили нам они: кто мы, где живем, как называемся, говорим, мыслим…
— Держите его боком, — посоветовал Макдональд. — Нам пришлось развернуть изображение, ради сохранения тех же параметров сетки.
Уайт повернул листок и несколько секунд рассматривал его. Потом неожиданно расхохотался. Так же внезапно смех оборвался. Президент вытер платком глаза и нос.
— Прошу прощения, — сказал он. — Меня рассмешил не ответ — тем более я не понял и половины. Но вот здесь как раз есть отец, мать и сын, то бишь ребенок, и мне пришло в голову: капеллане так никогда и не узнают: черные они или белые.
«Что скажет он Джону по прибытии в Вашингтон? Что велел этому человеку упрятать все свои великие надежды в долгий ящик и разрушить возведенное его же руками? Впрочем, он звал, как воспримет это Джон и как скажется все это на их отношениях. С одной стороны, он исповедует веру в талант вождя революции, с другой — отвергает и подавляет чужие способности к руководству.
«Ты способен принять лишь собственную точку зрения, — заявит ему Джон. — В остальном же ты — слепец».
И что в таких случаях говорят в ответ? А если сын прав? Если время революционных вождей истекло и все теперь зависит от личностей, а бремя ответственности ложится на каждого гражданина? Если сейчас разворачивается борьба за приход к власти сильной личности, свободной от общественных уз? Как это там говорил Джон, и что он так старался позабыть? Старался, но не смог. Он помнил все слишком хорошо.
«Политика мертва, отец, — сказал Джон. — Неужели ты еще не понял? Ты думаешь, почему тебе позволили стать президентом? Да потому как президентская должность в наше время уже не имеет никакого значения!»
— Да, Олли, — ответил Макдональд. — Джон Уайт обнаружил нечто, относящееся к посланию. Знаю, как ты занят, но это очень срочно.
— Понятно, — сказал Макдональд, бросив взгляд на Уайта. — Мы уже закончили.
Не успел он договорить, как в кабинете очутился коренастый рыжеватый блондин средних лет. Следом тотчас вошел Джон.
— Олсен, — сказал Макдональд, — это…
— Знаю, — ответил блондин. — Мистер президент… — Он коротко поклонился, будучи не в силах даже на минуту укротить собственный энтузиазм. — В нашей головоломке не доставало именно вот этого последнего звена.
Уайт посмотрел на сына. Взволнованный и явно довольный, Джон тем не менее начинать говорить не спешил.
— Это твоя идея? — недоверчиво спросил Уайт. — На самом деле она принадлежит тебе?
Джон кивнул.
— Да.
— Расскажи им, — обратился Олсен к Джону.
— Лучше ты, — ответил Джон.
Олсен развернулся к Макдональду.
— Символы двух светил отличаются, не так ли? — торопливо начал он, не ожидая разрешения Макдональда. — Из светила в верхнем правом углу нечто выпячивается и заходит на один знак. Внизу слева у солнца — по два знака на каждой вершине квадрата — подобно лучам. Слова слева вверху и справа внизу, предположительно, означают «солнце» — «светило».
— Да, это так. — Макдональд быстро взглянул на Уайта, а затем перевел взгляд на Олсена.
— Символ, расположенный внизу, рядом с этим словом, интерпретирован, как «второе солнце», «большое солнце», или «более горячее солнце». Я показывал все это Джону, и он вдруг заметил: «А если данное обозначение не носит описательный характер?» Возможно, здесь содержится ответ на еще один жизненно важный для них вопрос: они пытались донести до нас происходящее у них. Возможно, отдаленное солнце усиливает мощность своего излучения и выделяет все большее количество тепловой энергии, которому, не исключено, суждено стать «новой».
— Итак, что это может означать? — спросил Уайт.
Вопрос президента адресовался всем, но смотрел он на Джона. Ощущая в голосе непонятное беспокойство, он подумал, преображение небесного светила, означавшее по существу полную смену миропорядка, вызвало бы невероятной силы потрясения. Он попытался представить ситуацию здесь, на Земле, начни Солнце светить все ярче и пригревать все горячее. Что бы тогда стали делать люди? Как повели бы себя? Сообщили бы обо всем другим разумным существам Вселенной? Или, как страусы, спрятали бы головы в песок?
Макдональд между тем продолжал:
— …что объясняет шлемы, если это, конечно, на самом деле они. Возможно, капеллане вынуждены надевать их, а также защитную одежду, спасаясь от жары, когда выходят наружу.
— Извините, — прервал его Уайт, — как вы сказали?
— Повышение температуры их удаленного светила не должно создавать для них чрезмерных сложностей, — объяснил Макдональд. Однако теперь их собственное солнце, вокруг которого обращается планета сверхгигант, также обнаружило признаки превращения в «новую».
— Они все погибнут, — произнес Уайт.
— Да, — подтвердил Макдональд.
Уайт вдруг понял: все они — и Макдональд, и человек по имени Олсен, и его Джон — не сомневаются в таком исходе и уже заранее оплакивают капеллан, будто те — самые близкие их друзья. Были самыми близкими… Возможно… Макдональд двадцать лет жил ожиданием, и, когда капеллане, наконец, обнаружили себя и взаимопонимание, казалось, обретено, открылась простая и жуткая истина: они обречены на гибель.
— В послании нет ни одного намека, на попытку бегства с планеты. Шлем, — повторяю, если это он, — говорит об их адаптированности к существующим условиям, — сказал Макдональд. — Космические корабли, возможно, и дали бы шанс какой-нибудь горсточке беглецов, — ведь наверняка они овладели искусством космических полетов в мире спутников суперпланеты. Однако в послании ничего не сказано о кораблях. Возможно, их философия повелевает смириться с судьбой…
— Они все погибнут, — снова произнес Уайт.
— Это меняет ситуацию, — заметил Джон. — Ты чувствуешь, отец?
— Нам никогда не достичь их планеты, да и они не смогут прилететь к нам, — сказал Макдональд. — Мы бессильны помочь им. Однако можем сообщить, что жили они не напрасно и последний их величайший труд, предпринятый во благо взаимопонимания, не пойдет прахом; пусть они узнают, как мы волнуемся за них и желаем им добра.
Он взял со стола листок, тот самый, который недавно рассматривал Уайт, толстый фломастер и над головой ребенка нарисовал голову и руки капелланина. Капелланин пжимал руки людям.
Глядя на рисунок, Уайт мысленно задавал себе вопрос, ощущая, как ответ приходит сам собой. Общественное мнение, несомненно, одобрительно отнесется к посланию; людей обрадует сама возможность ответить собратьям по разуму. Контакт раздвинет горизонты человеческого воображения и надежд, теснее сблизит людей, прибавит смелости и веры в себя.
— Да, — согласился он. — Отправляйте ответ.
Позже, когда они с Джоном стояли у выхода, ему показалось, сын медлит.
— В чем дело? — спросил он.
— Мне бы хотелось на какое-то время остаться здесь. Я хочу узнать, нет ли для меня какого-либо постоянного занятия в Программе, возможно я хоть как-то пригожусь и помогу им. — Он немного поколебался и добавил: — Если, ты, конечно, не против, папа.
В груди Уайта похолодело, однако затем холод этот понемногу растворился, растаял лед.
— Понятно, — произнес он. — Я не против, если ты сам того хочешь.
Спустя мгновение Джон исчез, а Уайт взглянул туда, где над фосфоресцирующей поверхностью паркинга на фоне ночного неба медленно разворачивался на высоких опорах силуэт радиотелескопа — будто исполинский прожектор, готовый вспыхнуть, распороть светом тьму и достать лучом до звезд.
Вскоре ответ на послание с этих звезд, волна за волной, устремится в небо и отправится в долгий путь к далекой-далекой планете. Пускай и не с этой антенны, с какой-нибудь другой. Он представил, словно присутствует при отправлении первой волны ответного послания, и попробовал, как всегда, прочувствовать собственным нутром, поступил ли правильно. Уверенности он, однако, не ощущал. Но все же, надеялся он, этот поступок принес добро Джону и его черным соотечественникам, его стране и человечеству — сегодняшнему и грядущему — добро всей разумной жизни вовеки веков…
Взор Уайта устремлялся все дальше и дальше, все выше — в самую бесконечность, где находились иные существа, так не похожие на людей, и ему почудилось, будто они говорят: «Браво, Эндрю Уайт!»
— Господин президент, мои правительство и народ почтительно требуют от вас пресечь волнения и беспорядки в пределах ваших границ, а также прекратить публикацию провокационных известий, угрожающих другим миролюбивым народам.
— Можете передать вашему премьеру следующее, — осторожно начал Уайт. — Более других мы обеспокоены этими беспорядками и надеемся в ближайшее же время овладеть ситуацией. Передайте также, в отличие от него, мы не располагаем столь аффективными механизмами контроля за информацией.
Толстый китаец с почтением поклонился.
— Мой народ желал бы не отвечать на послание с Капеллы — ни сейчас, ни в будущем.
— Благодарю вас, господин посол, — вежливо произнес Уайт. Не успел он и головы повернуть к Макдональду, как китайское лицо на экране сменилось славянским.
— Русский посол, — представил Джон.
— Россия весьма обеспокоена сокрытием послания, — без церемоний начал русский. — Я уполномочен довести до вашего сведения следующее: послание получено и нами готовится ответ. В скором времени последует официальное сообщение.
Экран опустел.
— Наверное, все, — сказал Уайт.
Экран погас.
Уайт положил руку на крышку стола. Удобный и солидный, каким и подобает быть настоящему рабочему столу, — не в пример всей этой громоздкой, монументальной мебели Овального кабинета. Он вдруг подумал, наверное ему приятно бы работалось здесь. Он сидел за столом Макдональда, и ему казалось, будто они поменялись ролями и главный здесь отныне он.
— Ни один из человеческих языков, — продолжал, словно не прерывался, Макдональд, — не чужд нам более, нежели капелланский, равно как и ни одна человеческая религия не отстоит так далеко от верований капеллан.
— Вы наверняка знали про китайцев и русских, — проговорил Уайт.
— Что ж, наука роднит гораздо крепче, нежели узы землячества или наличие общего языка…
— Каким образом им известно о послании?
Макдональд в недоумении развел руками.
— Слишком много людей знало о нем. Если б я мог еще тогда предвидеть все те трудности, связанные с обнародованием послания и с ответом на него, уверяю вас: в момент нашего триумфа здесь не собрался бы никто. Но, поскольку все сразу же стало известно, полностью исключить утечку информации не представлялось возможным. Ведь мы — не какая-то там секретная программа, а обычная научная лаборатория, исследовательское учреждение, которое в общем-то обязано информировать общественность и коллег-ученых, делиться своими достижениями и открытиями со всем миром. Вот почему у нас здесь даже практиковался обмен учеными с Китаем и Россией. Они работали вместе с нами, в том числе и на заключительном этапе…
— Кто же тогда мог рассчитывать на положительный результат? — раздраженно перебил его Уайт.
Макдональд с изумлением взглянул на президента. Уайт, пожалуй, впервые за все время их знакомства увидел, как Макдональд удивляется.
— Зачем же в таком случае нас финансировали? — осведомился он.
— Мне неизвестно, зачем была развернута Программа, — ответил Уайт. — В ее истоки я не заглядывал, а если бы и сделал это, то вряд ли обнаружил бы там исчерпывающий ответ. Но, я подозреваю, ответ здесь, и для многих похожих предприятий последних лет он один и тот же: просто существовало нечто, чего ученым хотелось добиться, и никто в этом не мог заподозрить ничего скверного. В конце концов, живем-то мы во времена благоденствия.
— В обществе благоденствия, — уточнил Макдональд.
— Всеобщего благоденствия, — подчеркнул Уайт. — Наша страна, как и другие, — кто раньше, кто позже — сознательно и целеустремленно реализует политику ликвидации нищеты и несправедливости.
— «Целью правительства является достижение всеобщего благоденствия», — процитировал Макдональд.
— В равной степени это и политическая цель. Нищету и несправедливость можно вынести, если в мире параллельно с ними еще существуют большие трудности. Однако в едином технократическом обществе, основой которого является сотрудничество, — нищета и несправедливость абсолютно неприемлемы. Беспорядки, разруха и хаос способны дезорганизовать не только жизнь общества, но и саму цивилизацию.
— Несомненно.
— Вот мы и обратились к нашему народу и поставили перед ним задачу уничтожить нищету и несправедливость. Задача эта выполнена. Установлена стабильная социально-политическая система, гарантирующая каждому устойчивый ежегодный доход и свободу делать то, что ему, в общем и целом, нравится, за исключением неограниченного деторождения и других действий, способных причинить вред остальным членам общества.
Макдональд согласно покивал.
— Да, движение к благосостоянию — величайшее достижение последних десятилетий. Мы уже перестали называть это благосостоянием. Теперь это — неотъемлемая составная демократии, присущая нашему обществу, элемент — общепризнанный. И почему вы полагаете, будто наука не входит в эту систему?
— Наука рождает перемены.
— Лишь в случае достижения положительных результатов, — сказал Уайт. — Да и то — в определенных, заранее запланированных и предписанных структурой управления областях, таких, например, как исследование космического пространства. И, Бог свидетель, ваша Программа казалась всем абсолютно безопасной. Она имеет прямое и непосредственное отношение к уровню благосостояния, ведь к разбазариванию общественных фондов приложили руку и ученые. Программу содержали в течение стольких лет, дабы ученые занимались своими игрушками и не вмешивались ни во что более серьезное, в чем они некомпетентны. Как видите, важнейшими задачами любого правительства являются поддержание стабильности и самой власти, пресечение беспорядков и центробежных тенденций. И наилучший способ сделать это — предоставить каждому, я повторяю, возможность поступать так, как наиболее нравится, но ничего не меняя при этом по существу. И прошу не уверять меня, будто вам и в голову не приходило такое или сроду не доводилось все это задействовать на вашей личной практике.
— Нет, — сказал Макдональд. — Все так. Или почти так. Известно: чем больше надоедаешь, тем проще обстоят дела с финансированием. Хотя я всячески старался не признаваться себе в этом. А вот теперь вы намереваетесь всех нас разогнать.
— Не сразу, — запротестовал Уайт. — Я дам вам время свернуть паруса. Сделайте вид, будто занимаетесь составлением ответного послания. Можете даже поискать другие послания. Разверните где-нибудь новую программу, все окажутся при деле. Пораскиньте умом — вам лучше знать, как это сделать.
* * *
Впрочем, Уайт хорошо знал: война с нищетой и несправедливостью далеко не окончена. Это Джон думал, будто победа одержана и можно сложить оружие. На самом же деле любой отход означал бы дезертирство. Уайт, собственно, так и назвал Джона: «Дезертир».Достижения одного благосостояния недостаточно. Слишком много черных довольствовались гарантированными им доходами и потеряли всякую охоту, а может, и просто побаивались требовать большего.
Их необходимо как следует встряхнуть и направить; они нуждаются в таких примерах, как он. Таких, каким мог бы стать Джон, займись он политикой. Примеры найдутся — есть ведь среди черных ученые, врачи и даже сотрудники Программы. Однако их слишком мало. Процентное соотношение показывает: неравенство по-прежнему остается фактом.
Он стоит у кормила государства всеобщего благоденствия, однако, похоже, одним благополучием Джона не привлечь.
* * *
Макдональд погрузился в размышления. «Он-то, чем думает? — задался вопросом Уайт. — Неужели тоже поясницей, как мы с Тэдди?»— Моя жизнь посвящена постижению истины, — сказал Макдональд. — И солгать я не смогу.
Уайт вздохнул.
— Ну что ж, придется поискать кого-нибудь, кто сможет.
— У нас ничего не выйдет. Реакция научного сообщества будет аналогичной, как любого притесняемого меньшинства.
— Должен воцариться мир.
— В нашем технологизированном мире перемены — явление неизбежное. Поэтому вам придется признать: мир и спокойствие — не что иное, как умеренные, находящиеся под жестким контролем изменения.
— Однако изменения, которые несет в себе послание, невозможно ни предвидеть, ни подготовиться к ним надлежащим образом. Одно ясно: их-то уж обуздать не удается.
— И все это произойдет потому, что вы не позволили их обуздать нам… Не могу принять и вашего решения… Не позволить объявить всей правды, объяснить людям все, пусть они на это взглянули как на великолепное, многообещающее приключение, восприняли это как дар разума, творческого созидания и информационного прогресса, ощутили некое предчувствие будущего своих потомков… А кроме того, откуда вам знать, в чем будут нуждаться мир и страна через девяносто лет?
— Вы сказали, через девяносто лет? — Уайт натянуто рассмеялся. — Я не забегаю далее следующих выборов. К чему мне эти девяносто лет?
— Именно столько времени пройдет, прежде чем наш ответ достигнет Капеллы и поступит их ответное сообщение, — сказал Макдональд. — Это я и имел в виду, говоря о своем желании кое-что оставить в наследство сыну… и сыну моего сына. Ведь прежде, чем наш ответ достигнет Капеллы, нас с вами, мистер президент, увы, уже не будет в живых. Не будет на свете и большинства из ныне здравствующих. Ваш сын войдет уже в преклонные лета, а мой — вступит в зрелый возраст. И, прежде чем придет ответ с Капеллы, умрут все — все, ныне живущие на Земле. Таким образом, то, что мы делаем — не для нас, но для грядущих поколений. Мы лишь вписываем в собственные завещания… — голос Макдональда дрогнул. -…звездное послание.
— Девяносто лет, — повторил Уайт. — Какой же это диалог?
— Как только люди все поймут, — с уверенностью подчеркнул Макдональд, — любые волнения и беспорядки прекратятся. Страх, гнев, ненависть и недоверие не могут длиться вечно. Продолжительным может оставаться лишь спокойствие, и оно постепенно вернется — вместе в неуловимым предчувствием чего-то светлого, ожидающего наших потомков впереди. Это — как земля обетованная — достичь ее берегов суждено не сегодня и не завтра, но когда-нибудь туда обязательно попадут. Поэтому те, кто ныне угрожает миру и спокойствию — будь то целые народы или отдельные группы людей, — представляют, собой объективную угрозу безоблачному и счастливому грядущему. И они должны отступить.
Уайт еще раз пробежался взглядом по кабинету. Небольшая, скромно, по-спартански обставленная Комнатка, где в течение двадцати лет работал один человек. Правда, следы столь долгого его пребывания здесь не бросались в глаза. «Возможно, — подумал он, — настоящий след Макдональдом оставлен где-то там, в людях, идеях, — в самой Программе и среди звезд…» Уайт все время ощущал мучительное беспокойство, внутренний голос в очередной раз подсказывал: ты не прав, не прав; его терзала жалость ко всем и каждому, и он хотел надеяться, ему не по себе ото всех этих идей вовсе не потому, что он не интеллектуал и не способен мыслить категориями будущего…
— Я не могу рисковать, — произнес он. — Ответа быть не должно. Приступайте к расформированию Программы. Справитесь?
Он поднялся, давая тем самым понять, — дискуссия закончилась.
Макдональд встал.
— Неужели ничто не в состоянии изменить вашего решения? — задумчиво спросил он.
Уайт отрицательно покачал головой.
— Все уже обговорено. Поверьте, вы сделали все возможное.
— Я знаю, что пожелал бы оставить в наследство своему сыну, — сказал Макдональд. — А вот какое наследство оставите вы своему?
Уайт с грустью взглянул на него.
— Это бестактно. Ведь я исполняю свой долг. Итак вы сделаете, о чем я вас прошу?
Макдональд вздохнул, и Уайту показалось, будто жизнь покинула стоящего напротив человека. Ему стало еще тоскливее.
— Прошу предоставить мне свободу действий, — попросил Макдональд. — Мы продолжим изучение послания, будем расшифровывать его содержание. Постепенно изменим и направления прослушивания.
— Уж не собираетесь ли вы пережить меня? — спросил Уайт. — Надеетесь, с моим преемником вам повезет больше?
— У нас с вами разные понятия о времени. Программа может и подождать.
— Во мне вы еще можете видеть человека, который верит в перемены, — сказал Уайт… — Мой преемник, несомненно, отнесется с недоверием к любому изменению, а уж следующий президент наверняка захочет вернуть прежнее. — Он с сожалением пожал плечами и осторожно протянул руку для пожатия, машинально оберегая ее, как делал это во время предвыборной кампании. — Хотя, как знать, — на время вашего руководства, возможно, это и есть наилучший выход. Оставляю вам надежду. Согласен на продолжение Программы, и пусть все ваши люди останутся. Но послания не отправляйте. Все эти распоряжения я подтвержу письменно, в дополнение к записям вашего компьютера. И еще: имейте в виду, в Программе у меня есть свои люди. И они уже получили соответствующие инструкции.
Чуть помедлив, Макдональд пожал президенту руку.
— Ну что ж, прошу прощения, — пробормотал он.
Уайт не знал, как понимать эту фразу Макдональда. Возможно, он извинялся перед самим собой, ибо не смог отстоять дело всей жизни, а может, просил прощения у президента, ведь соглашаясь с ним, по сути, изменял себе ради идеалов собственной страны? Или эти его слова имели отношение ко всему роду людскому, ведь он понимал: человечество никогда уже не получит посланий со звезд?.. Или извинялся перед капелланами, которые, конечно же, надеются, но так и не получат ответа на свое исполненное предчувствий послание… А скорее всего, он просил прощения за все это, вместе взятое.
— Забыл вас спросить о самом важном, — сказал Уайт. — Какой бы вы составили ответ, имея на то разрешение?
Протянув руку, Макдональд взял со стола листок и подал его Уайту.
— Постарались бы ответить просто и понятно, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Такая вот… антитайнопись. Это даже не назовешь оригинальным. Нечто подобное предложено еще Бернардом Оливером более пятидесяти лет назад. Попытка сообщить капелланам то же, что сообщили нам они: кто мы, где живем, как называемся, говорим, мыслим…
* * *
Уайт принялся разглядывать листок.— Держите его боком, — посоветовал Макдональд. — Нам пришлось развернуть изображение, ради сохранения тех же параметров сетки.
Уайт повернул листок и несколько секунд рассматривал его. Потом неожиданно расхохотался. Так же внезапно смех оборвался. Президент вытер платком глаза и нос.
— Прошу прощения, — сказал он. — Меня рассмешил не ответ — тем более я не понял и половины. Но вот здесь как раз есть отец, мать и сын, то бишь ребенок, и мне пришло в голову: капеллане так никогда и не узнают: черные они или белые.
«Что скажет он Джону по прибытии в Вашингтон? Что велел этому человеку упрятать все свои великие надежды в долгий ящик и разрушить возведенное его же руками? Впрочем, он звал, как воспримет это Джон и как скажется все это на их отношениях. С одной стороны, он исповедует веру в талант вождя революции, с другой — отвергает и подавляет чужие способности к руководству.
«Ты способен принять лишь собственную точку зрения, — заявит ему Джон. — В остальном же ты — слепец».
И что в таких случаях говорят в ответ? А если сын прав? Если время революционных вождей истекло и все теперь зависит от личностей, а бремя ответственности ложится на каждого гражданина? Если сейчас разворачивается борьба за приход к власти сильной личности, свободной от общественных уз? Как это там говорил Джон, и что он так старался позабыть? Старался, но не смог. Он помнил все слишком хорошо.
«Политика мертва, отец, — сказал Джон. — Неужели ты еще не понял? Ты думаешь, почему тебе позволили стать президентом? Да потому как президентская должность в наше время уже не имеет никакого значения!»
* * *
— Мак! Мак! — раздалось из динамиков, установленных по обе стороны кабинета.— Да, Олли, — ответил Макдональд. — Джон Уайт обнаружил нечто, относящееся к посланию. Знаю, как ты занят, но это очень срочно.
— Понятно, — сказал Макдональд, бросив взгляд на Уайта. — Мы уже закончили.
Не успел он договорить, как в кабинете очутился коренастый рыжеватый блондин средних лет. Следом тотчас вошел Джон.
— Олсен, — сказал Макдональд, — это…
— Знаю, — ответил блондин. — Мистер президент… — Он коротко поклонился, будучи не в силах даже на минуту укротить собственный энтузиазм. — В нашей головоломке не доставало именно вот этого последнего звена.
Уайт посмотрел на сына. Взволнованный и явно довольный, Джон тем не менее начинать говорить не спешил.
— Это твоя идея? — недоверчиво спросил Уайт. — На самом деле она принадлежит тебе?
Джон кивнул.
— Да.
— Расскажи им, — обратился Олсен к Джону.
— Лучше ты, — ответил Джон.
Олсен развернулся к Макдональду.
— Символы двух светил отличаются, не так ли? — торопливо начал он, не ожидая разрешения Макдональда. — Из светила в верхнем правом углу нечто выпячивается и заходит на один знак. Внизу слева у солнца — по два знака на каждой вершине квадрата — подобно лучам. Слова слева вверху и справа внизу, предположительно, означают «солнце» — «светило».
— Да, это так. — Макдональд быстро взглянул на Уайта, а затем перевел взгляд на Олсена.
— Символ, расположенный внизу, рядом с этим словом, интерпретирован, как «второе солнце», «большое солнце», или «более горячее солнце». Я показывал все это Джону, и он вдруг заметил: «А если данное обозначение не носит описательный характер?» Возможно, здесь содержится ответ на еще один жизненно важный для них вопрос: они пытались донести до нас происходящее у них. Возможно, отдаленное солнце усиливает мощность своего излучения и выделяет все большее количество тепловой энергии, которому, не исключено, суждено стать «новой».
— Итак, что это может означать? — спросил Уайт.
Вопрос президента адресовался всем, но смотрел он на Джона. Ощущая в голосе непонятное беспокойство, он подумал, преображение небесного светила, означавшее по существу полную смену миропорядка, вызвало бы невероятной силы потрясения. Он попытался представить ситуацию здесь, на Земле, начни Солнце светить все ярче и пригревать все горячее. Что бы тогда стали делать люди? Как повели бы себя? Сообщили бы обо всем другим разумным существам Вселенной? Или, как страусы, спрятали бы головы в песок?
Макдональд между тем продолжал:
— …что объясняет шлемы, если это, конечно, на самом деле они. Возможно, капеллане вынуждены надевать их, а также защитную одежду, спасаясь от жары, когда выходят наружу.
— Извините, — прервал его Уайт, — как вы сказали?
— Повышение температуры их удаленного светила не должно создавать для них чрезмерных сложностей, — объяснил Макдональд. Однако теперь их собственное солнце, вокруг которого обращается планета сверхгигант, также обнаружило признаки превращения в «новую».
— Они все погибнут, — произнес Уайт.
— Да, — подтвердил Макдональд.
Уайт вдруг понял: все они — и Макдональд, и человек по имени Олсен, и его Джон — не сомневаются в таком исходе и уже заранее оплакивают капеллан, будто те — самые близкие их друзья. Были самыми близкими… Возможно… Макдональд двадцать лет жил ожиданием, и, когда капеллане, наконец, обнаружили себя и взаимопонимание, казалось, обретено, открылась простая и жуткая истина: они обречены на гибель.
— В послании нет ни одного намека, на попытку бегства с планеты. Шлем, — повторяю, если это он, — говорит об их адаптированности к существующим условиям, — сказал Макдональд. — Космические корабли, возможно, и дали бы шанс какой-нибудь горсточке беглецов, — ведь наверняка они овладели искусством космических полетов в мире спутников суперпланеты. Однако в послании ничего не сказано о кораблях. Возможно, их философия повелевает смириться с судьбой…
— Они все погибнут, — снова произнес Уайт.
— Это меняет ситуацию, — заметил Джон. — Ты чувствуешь, отец?
— Нам никогда не достичь их планеты, да и они не смогут прилететь к нам, — сказал Макдональд. — Мы бессильны помочь им. Однако можем сообщить, что жили они не напрасно и последний их величайший труд, предпринятый во благо взаимопонимания, не пойдет прахом; пусть они узнают, как мы волнуемся за них и желаем им добра.
Он взял со стола листок, тот самый, который недавно рассматривал Уайт, толстый фломастер и над головой ребенка нарисовал голову и руки капелланина. Капелланин пжимал руки людям.
Глядя на рисунок, Уайт мысленно задавал себе вопрос, ощущая, как ответ приходит сам собой. Общественное мнение, несомненно, одобрительно отнесется к посланию; людей обрадует сама возможность ответить собратьям по разуму. Контакт раздвинет горизонты человеческого воображения и надежд, теснее сблизит людей, прибавит смелости и веры в себя.
— Да, — согласился он. — Отправляйте ответ.
Позже, когда они с Джоном стояли у выхода, ему показалось, сын медлит.
— В чем дело? — спросил он.
— Мне бы хотелось на какое-то время остаться здесь. Я хочу узнать, нет ли для меня какого-либо постоянного занятия в Программе, возможно я хоть как-то пригожусь и помогу им. — Он немного поколебался и добавил: — Если, ты, конечно, не против, папа.
В груди Уайта похолодело, однако затем холод этот понемногу растворился, растаял лед.
— Понятно, — произнес он. — Я не против, если ты сам того хочешь.
Спустя мгновение Джон исчез, а Уайт взглянул туда, где над фосфоресцирующей поверхностью паркинга на фоне ночного неба медленно разворачивался на высоких опорах силуэт радиотелескопа — будто исполинский прожектор, готовый вспыхнуть, распороть светом тьму и достать лучом до звезд.
Вскоре ответ на послание с этих звезд, волна за волной, устремится в небо и отправится в долгий путь к далекой-далекой планете. Пускай и не с этой антенны, с какой-нибудь другой. Он представил, словно присутствует при отправлении первой волны ответного послания, и попробовал, как всегда, прочувствовать собственным нутром, поступил ли правильно. Уверенности он, однако, не ощущал. Но все же, надеялся он, этот поступок принес добро Джону и его черным соотечественникам, его стране и человечеству — сегодняшнему и грядущему — добро всей разумной жизни вовеки веков…
Взор Уайта устремлялся все дальше и дальше, все выше — в самую бесконечность, где находились иные существа, так не похожие на людей, и ему почудилось, будто они говорят: «Браво, Эндрю Уайт!»
ДИНАМИКА КОМПЬЮТЕРА
Возжелают ли существа с другой планеты нашего злата или других драгоценностей? Будем ли мы нужны им лишь как убойный скот или рабы? Вряд ли, если учесть астрономические затраты на транспортировку грузов из одной Солнечной системы — в другую. Ни одной цивилизации, способной преодолевать межзвездные расстояния, не потребуются наши продукты питания или природные ресурсы, поскольку все это им неизмеримо проще получать путем синтеза прямо на месте. Наиболее прибыльным товаром, транспортируемым с одной планеты на другую, является информация — ее можно передавать и по радио…
Рональд Н.Брэйсуэлл, 1962…
Одним из важнейших стимулов завоевания Нового Света явилось миссионерское обращение туземцев в христианство, обычно совершавшееся мирными средствами. Впрочем, если мирным путем это не удавалось, применяли силу. Следует ли исключить возможность, некой космической евангелизации? И хотя индейцы были совершенно ни к чему при королевских дворах Испании и Франции, их все же доставляли туда из чисто престижных соображений… А может, человеческие существа обладают неким редчайшим талантом, о чем сами не подозревают?.. Даже если внеземной цивилизации и удалось бы воссоздать, скопировать какой-нибудь земной организм или вещь, сделанную на Земле, все же оригинал и копия никогда не будут идентичными… Можем ли мы, наконец, полностью исключить и другие, гораздо более мрачные и жуткие побуждения? Не возжелает ли какое-нибудь внеземное сообщество навсегда остаться на галактическим троне и не станет ли оно прилагать всяческие усилия, дабы смести и раздавить возможных конкурентов? И не поступит ли оно в соответствии с «реакцией на таракана», когда другое существо растаптывается просто потому, что оно иное.
Карл Саган, 1966…
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ,
СОМБРЕРО, ВОДОВОРОТ,
НАША ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ГАЛАКТИКА
И ВЕЛИКАЯ
СПИРАЛЬ
АНДРОМЕДЫ
ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННОЙ
(НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 819)
ИЗ МИЛЛИАРДОВ.
ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ, ТЕТА ОРИОНА,
НЕ ТОЛЬКО ЗВЕЗД
И ШАРОВАЯ ТУМАННОСТЬ М3
БЕССЧЕТНО МНОГО,
(НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 253)
НО ГАЛАКТИК -
ПЛЕЯДЫ, ГИАДЫ,
ЭЛЛИПТИЧЕСКИХ, СПИРАЛЬНЫХ,
ЖОЛОБ, КВИНТЕТ СТЕФАНА,
СПИРАЛЬНЫХ С ПЕРЕМЫЧКОЙ, ШАРОВЫХ,
(НЕ ГОВОРЯ О СКОПЛЕНИИ ЗС 295)
ВЕЛИКИХ СКОПЛЕНИИ,
ГЕРКУЛЕС, ДАМСКИЙ ШЛЕЙФ,
ЗВЕЗД
МАГЕЛЛАНОВЫ ОБЛАКА -
БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ.
БЕС
(НЕ ГОВОРЯ ОБ NGC 3190),
БЕССЧЕТНО МНОГО:
7331, 1300, 5128, 2362, 4038, 4039, 3193, 3187…