Страница:
Перевод М. Фрейдкина
(Близ Догбэри Гейт, 1867)
Холмы со своих вершин,
Средь пастбищ, лесов и лощин
Разглядывают в тумане,
На месте ли их основанье.
Так тот, кого вдруг разбудили, спросонья спешит убедиться,
Что мир этот за ночь не слишком успел измениться.
Со скрипом натужным на склон
Ползет из тумана фургон.
Навстречу с вершины холма
Промчался наездник в туман,
Тем временем к дружному пенью синиц, воробьев и скворцов
Старался подладиться хор петухов и коров.
Чуть выше с корзиной и флягой
Шел путник. Сойдясь с колымагой,
Он встал - ноша тяжкой была.
"Ну, - возчик спросил, - как дела?"
"На этот раз мальчик - ты ж видел, как доктор спускался от нас.
Решили назвать его Джеком. Жене уже лучше сейчас.
А ты чем сегодня гружен?" -
И путник кивнул на фургон.
"Да вот, старику Джону Тинну
Везу, помолясь, домовину".
"Так, значит, он умер? А был ведь такого сложенья и роста!"
"Он застал еще взятье Бастилии. Ему было почти девяносто".
Перевод М. Фрейдкина
Я слышу, как безумствуют ветра
Во мгле ночной - в бездонной яме -
От их дыханья ворохами
Слетают листья, словно мишура;
Стволы кренятся, и трещит кора,
И лопается почва над корнями.
Волной бурлящей вздыбился ручей,
Переполняются овраги,
На берег выползают раки,
И тянет в новые места угрей...
Скрипят засовы ставен и дверей,
И ведьмы с воем носятся во мраке.
Перевод М. Бородицкой
Проселок пуст... Но вот и человек,
Он не спеша проходит мимо,
А голова бела: что это - снег?
Или преклонный век?
Издалека - неразличимо.
Мороз идет на спад,
И паутинки за окном висят
Все в инее - гирлянды белой пряжи! -
Мы их не замечали даже
Какой-то час назад.
А вон еще прохожий,
Шаги за изгородью не слышны;
Его пальто и шляпа зелены,
Пылает борода, нос красен тоже,
И ярок он средь белизны,
На п_а_дуб в зимних ягодах похожий.
Снег падает бесшумно и светло,
Его лебяжьи перья
Проселок черный скрыли - так бело!
Смотрю и не пойму теперь я:
Когда же это все произошло?
Перевод М. Бородицкой
(Картинки старины)
Вот голос лисы - три отрывистых лая -
В морозном лесу прозвенел, замирая:
Печальный, как будто бы сетует зверь,
Что стар и устал от погонь и потерь,
Что он не поймет никогда - до последней минуты,
До муки последней - зачем эти люди так люты.
Ловцы, приготовив манки и силки,
Подняв фонари, в боевом беспорядке
Штурмуют подлесок, где спят куропатки;
А дома за выпивкой ждут их дружки...
С мешком и дубьем браконьеры крадутся, чтоб в чащах
Фазанов глушить, безмятежно под кочками спящих.
А там, где кружная тропа, на холме,
Теней вереница мелькнула во тьме.
С поклажей идут: подрядились в команду
Из бухты неблизкой тащить контрабанду;
У каждого тюк на спине и другой на груди,
Товар надо спрятать, пока еще ночь впереди.
Вот пробило полночь; и вдруг в отдаленье
Затренькали струны, послышалось пенье;
Там хор собирается: нынче опять
Веселые гимны пойдут распевать.
Мэйл, Восс, Роберт Пенни - все в сборе, все рады как дети:
Село перебудят и спать побредут на рассвете.
Перевод М. Бородицкой
Семь плотных женщин, под руки сцепясь,
С трудом спускаются по склону,
Дыша разгоряченно;
Держаться нужно в ряд, чтоб не упасть
На льду, и шаг неспешный нужен,
Чтоб до базара все-таки дойти:
Припасы кончились почти,
А впереди субботний ужин.
Фургончик нынче их не подвезет -
По всем дорогам лед, -
Но радостен их визг, и хохот дружен.
Перевод М. Бородицкой
Они не уходят,
Хоть вьюга все злей,
И честно выводят
На арфе с виолой
Моих юных дней
Мотив развеселый.
Над снегом летят
Трехдольные чары,
Но столетье назад
Отплясавшие пары,
Под бойкие звуки
Сплетавшие руки,
Давно уже сгнили
В холодной могиле.
Мелькают снежинки,
И струны дрожат.
Только, жаль, их ужимки
Никого не смешат.
Средь снегов непорочных
Сердце не принимает
Струн пресыщенных стон:
Слишком напоминает
Их фальшивый трезвон
О забавах полночных
Тех давних времен,
Коих барышни эти
Не застали на свете.
Четвертушки, восьмые -
Очевидцы столетий!
Вы, что в годы былые
Знавали в расцвете
Бонапартову славу
И еще Антуанетте
Приходились по нраву -
Вы не сгинули в Лете!
Но те, что играют
В мороз за гроши,
Едва ль они знают,
Чем вы хороши.
Перевод М. Фрейдкина
Я их целовал при утреннем свете
В воображенье своем.
Я их целовал на ее портрете,
Но она не знала о том.
Эти губы прекрасные были мне любы,
Когда знала она обо всем...
Но не знала она, что и мертвые губы
Я поцелую потом.
Перевод В. Лунина
"Стив? Ты ж ушел работать в понедельник?"
"Вернулся я побыть с семьей в Сочельник".
"И вновь уходишь, кажется, куда-то?"
"Да, ухожу. Теперь уж без возврата".
"Что ты сказал?"
"Да то, что ты слыхал!..
Я полчаса назад пешком добрел домой -
И ни служанки не застал, ни детей, ни жены самой.
Она ушла с ними, как всегда, на ферму, к своим родным.
Видать, там лучше им, чем здесь весь день сидеть одним.
Ни хлеба в доме, ни огня на праздник Рождества,
Хоть были деньги у нее на стол и на дрова.
А там и поют, и пляшут, и вкусной еды полно -
Не то что в лачуге нашей, где скудно и темно.
Хотя не так уж плохо здесь,
Когда хозяйка в доме есть.
Они для меня чересчур благородны - она и ее родня.
Но больше этих капризов я терпеть не стану ни дня.
Не должна была фермера Боллена дочь бедняку становиться
женой.
Я всем этим сыт по горло и ухожу - ты не встретишься больше
со мной".
"Ерунда! Ты под вечер вернешься в свой дом, и жена разожжет
ваш очаг,
И подаст тебе ужин, и ты забудешь про все, что было не так".
"Ни за что, пока жив!"
"Что ж, посмотрим, Стив".
И отправились Стив и его сосед - каждый своим путем,
И растаяли их шаги в тишине на дороге, покрытой льдом,
А с деревьев все сыпал и сыпал снег в морозном тумане седом.
И к ночи в дом Стива вернулась супруга его.
Но муж не пришел ни в Сочельник, ни на Рождество.
Вот минули святки, и следом настал Новый год,
А Стив не вернулся назад.
И месяцы шли - лето, осень, весна в свой черед,
А там уж и годы летят,
И выросли дети - дочь замужем, сын их женат.
И напрасно в ночи ее плач о прощенье молил -
Стив не простил.
И стоит этот дом, и развесистый клен у порога,
Он случайным прохожим корнями укажет дорогу
К тем дверям, в которые вынесли Стива жену, когда время
закрыло ей очи,
И в которые Стив не входил уж ни разу с той ночи.
Перевод М. Фрейдкина
(Песня)
Еле знаком
С виду тебе,
Легким кивком
Встречу в толпе,
"Доброе утро", - и каждый к себе.
Но здесь и там
Днем, поутру
И по ночам
Сквозь темноту
Вижу тебя, мою красоту.
Ты где-то идешь,
Прелесть моя,
Но сойдется все ж
Твоя колея
С моей - ведь вращается наша земля.
Перевод В. Корнилова
1685
(Предание)
Так безутешна скорбь моя,
Что впору в омут головой.
Чистейшую из чистых душ
Сгубила я по воле злой.
"Себя жена блюсти должна, -
Сказал мне муж, - страшись того,
Кто льстит - подвох замыслил плут! -
Коль сможешь, одурачь его!"
Но то был сам Монмут!
И правдой я считала ложь,
Пока он не пришел в мой дом
И о дороге не спросил,
Хоть на ногах стоял с трудом -
Так изможден и слаб был он.
Но у порога вдруг сказал:
"Что за красотки здесь живут!"
И, уходя, поцеловал
Меня король Монмут!
А как собой он был хорош!
И почему надулась я
За поцелуй? Как вдруг - шаги,
И он, шепнув: "Любовь моя,
Молю, молчи!" - исчез в ночи.
О Боже, знать бы мне тогда,
Что за пути его ведут
И сколько горя и стыда
Изведал мой Монмут!
А в дверь - солдаты: "Где, - кричат, -
Мятежный герцог, что назвать
Себя дерзнул "король Монмут"?"
"Ага, - смекнула я, - видать,
Не так-то уж не прав был муж!"
И молча ткнула я перстом
Туда, где свой нашел приют,
Укрывшись в вереске густом,
Отважный мой Монмут!
Его втолкнули в дверь мою,
Скрутивши руки за спиной.
О, как взглянул он на меня,
Когда предстал передо мной!
Прекрасный взор мрачил укор:
"Бездушнейшая среди жен!
Я мнил, что друга встретил тут,
А был изменою сражен!" -
Сказал король Монмут.
Тут поняла я: он не смерд,
А знатный лорд, высокий род.
Он правд и прав своих искал,
А мне сулил любовь - и вот
Его тычком, его пинком
Взашей погнали в Холт, а там
Судья Эттрик вершил свой суд -
И в Лондон в руки палачам
Был отдан мой Монмут.
Вчера, едва мой муж уснул,
Уж он маячит за окном.
Избит, взлохмачен, весь в крови,
И мрачный взгляд горит огнем.
"Зачем так зол прекрасный пол?
Но верь, сильна моя любовь,
И вражеских бежал я пут,
Чтобы тебя увидеть вновь!" -
Сказал король Монмут.
"Дай поцелую я тебя! -
Шепнул он бледный, как мертвец, -
Но запятнает кровь моя
Твою сорочку и чепец!"
Все. Нету сил. Мне свет не мил.
Пойду к реке - когда найдут
Там тело бедное мое,
То скажет здешний люд:
"Ее
Сгубил король Монмут!"
Перевод М. Фрейдкина
Оно сказало: "Нет, бессильно Время,
И жизнь ее, превыше суеты,
Всей протяженностью отныне с теми,
Что приняты в объятья Пустоты,
И живы, и чисты.
А Время и беззубо, и прозрачно.
Оно вам Настоящее дает,
Но то - мираж: все в мире равнозначно
Разумная природа создает -
Навеки, не на год.
"Теперь" лишь всплеск, недолгое скольженье
По вашим чувствам, их поспешный суд:
Ни в "Прошлом", ни в "Грядущем" нет движенья.
Они и не пришли, и не уйдут.
Они ни там, ни тут.
Вот так же путник по ночной дороге,
Неся фонарь, бредет за ним вослед,
Хотя лишь видит собственные ноги
Да часть тропы, куда ложится свет:
Ему и дела нет,
Что путь всегда - безмерность расстоянья,
Ведет ли он вперед или назад.
А рядом с "Настоящим" в ожиданье
Грядущее и Прошлое стоят,
Как с братом брат".
И тут Оно передо мной раскрыло
Минувшего неслыханный простор:
Там было все, что раньше в мире было,
А здесь существовало до сих пор.
Всего там был набор:
Звучали песни, спетые когда-то,
Давно отдребезжавшая струна,
И смеха отзвеневшие раскаты.
А полнолуний пышная луна,
А полдней тишина!
Былых цветов ожило разномастье,
Под жарким дуновеньем склонено,
И в спальнях бурно утолялись страсти,
Заглядывала радуга в окно,
Как некогда, давно.
Лежали там, навеки незабвенны,
Моих скитаний светлые деньки,
Свернувшиеся в свиток драгоценный,
Расписанный умельцем от руки,
И юны, и близки.
"А вон, гляди, - губительные хвори.
Но ваша жизнь смела и молода,
С такой накладно быть в открытой ссоре:
Они без боли входят - и тогда
Не описать вреда.
А вот и та, что, по законам нашим,
По-прежнему прелестна, как была,
Хотя, возможно, стала даже краше.
Но для тебя она давно ушла,
Зарыта, отцвела.
И этих, рядом, ты ценил, бывало.
Но, может, остановимся на том?
Как, Будущее? То, что не настало?
Пусть и останется в непрожитом,
И сбудется потом.
Тебе несдобровать, сорви я вдруг покровы:
Грядущее предстало б без прикрас.
Все беды там для вас давно готовы...
Но, как договорились, в этот раз
Стращать не буду вас.
Короче, Время - ложь, притом какая!
Оно само сознаться б в том могло.
Вы верили, к обману привыкая,
Но нынче вам в науках повезло:
Виднее стало зло.
Теперь о той, про чью судьбу сначала
Заговорили мы наедине:
Она нерасторжимость не прервала,
И потому внутри, а не вовне:
Она теперь во мне.
Суть Бытия размеры превышает,
Хоть Время и твердит, что все вокруг
Зачав, оно само и завершает...
И о "Четвертом измеренье" слух -
Итог его потуг".
Канун 1922 года
Перевод Г. Русакова
В этой драме есть много темных мест,
Но известны и год, и дом,
Где бакалейщик Чэннинг Джон
Пред Господним предстал судом.
Тот дом на Хай-стрит знали все,
Теперь его уж нет,
А миновало с той поры,
Считай, две сотни лет.
Джон Чэннинг умирал. Пробило
Одиннадцать на часах.
И друзья понимали, что к утру
Он будет на небесах.
Как вдруг он сказал: "Я хотел бы обнять
Жену в мой последний час!"
Тут все посмотрели друг на друга
И подумали: "Вот те раз!"
Он не знал, что была в городской тюрьме
Молодая его жена,
Обвиненная в том, что кончину мужа
Ускорила ядом она.
А он лежал на смертном одре,
Почти уже мертвец,
И полагал, что смерть его -
Естественный конец.
И тут стали думать и гадать
Те люди, что были при нем,
Как им поступить, если будет он
Настаивать на своем.
"Виновна она или нет - ему
Лучше вовсе не знать ничего, -
Рассуждали они, - но как же тогда
Нам исполнить волю его?"
А он все жалобней их просил
Сделать то, что они не могли.
А тем временем слухи о страшном убийстве
По городу быстро ползли.
И тогда друзья, в этот скорбный час
Не видя путей иных,
Придумали некий план - и пусть,
Кто хочет, осудит их.
"Ты бы доброе дело сделать смогла,
А быть может, и душу спасти,
И тому, кто одной ногою в земле,
Облегчение принести, -
Так веселой молодке сказали они,
Чем-то схожей с его супругой, -
Все равно он уже не сумеет теперь
Отличить вас друг от друга!"
И добрая женщина сделала все,
Как ее попросили друзья.
Он обнял ее еще и еще:
"Где ж была ты, заждался я!
Тебя не пускали... Но вот ты пришла...
Так, значит, это не сон!..
Благослови же тебя Господь!" -
Улыбнулся и умер он.
Спустя полгода его жена
Ступила на эшафот.
И, нахмурив брови, молча смотрел
Собравшийся народ,
Как ее удавили и тело сожгли
По закону тех давних дней
Для жен, поделом осужденных иль нет
За убийство своих мужей.
И кто-то сказал, поглядев на костер:
"Слава богу, что он не знал!
Ведь очень немного найдется таких,
Кто б ее невиновной считал.
Хорошо еще то (если только не врут),
Что обмана раскрыть он не смог".
И, казалось, никто даже в мыслях
Не хотел осудить подлог.
Перевод М. Фрейдкина
Исполином,
Властелином
Бывшее, вождем,
Хозяином, врагом -
Зачем ты, Время, милой
Презрение внушило?
Знать, прав философ был,
Когда он говорил:
Внеземная
Мысль сухая -
Не воплощено ни в чем.
Стар ли, молод,
Жар ли, холод -
Любовь дарует свет
Всем - вне веков и лет.
Любовь - удел желанный.
Ей, небом осиянной,
Земных событий ход
Известен наперед -
Многоликой
И великой -
Первых нет, последних нет.
Перевод А. Шараповой
(17-)
Проникнув в окна южного крыла,
Луна, играя, тени навлекла
На лоб и щеки юной знатной дамы,
Укрывшейся с любимым в стенах храма.
Не смазаны наплывом темноты
Поодаль стыли резкие черты
Людей на лошадях, в доспехах бранных
Иль спящих подле жен своих желанных.
"Взгляни на них. Им тут пребыть все дни".
"Да, мы не мраморные, как они".
"И хуже, милый: мы не муж с женою".
"Ведь ты же обвенчаешься со мною".
Молчанье. Слышно цоканье копыт.
Потом опять, чуть эхо отзвенит:
"Теперь они уже на повороте".
"Коня надежно я упрятал в гроте...
И все-таки его найдут сейчас".
"А вслед за ним не обнаружат нас?"
"Не бойся так! Успеть бы обвенчаться,
Тогда над ними сможем посмеяться".
"Ты позади меня был на коне..."
"Трюк этот обмануть позволил мне
Ревнителей закона. Всякий видел,
Что я похищенный, не похититель:
Наследница, арестовав меня,
Велела сесть на своего коня!"
Луну застлало облако. На лица
Узор проемов стрельчатых ложится.
Чисты и жестки лица этих двух.
В беспамятство их вверг любви недуг.
И мраморные рыцари вокруг.
Семейное предание
Перевод А. Шараповой
На Запад открыла она мой мир:
Там хлещут как плети
И плачут как дети
Валы, сойдясь на разгульный пир.
Романтики цену я с ней узнал
И сумрак знакомый
Узилища-дома
На бегство желанное променял.
Любви научила она меня,
От силы которой
Свергаются горы
И синими кажутся зеленя.
С ней память минувшего мне дана:
Огни колдовские
И выси такие,
С которых земля уже не видна.
Перевод А. Шараповой
(Песня)
Что же о мире петь
Можно нам впредь?
Брошены в круговерть,
Выброшены на смерть.
Нового нету ведь,
Что же тут петь?
Ля-ля-ля-ля!
Если бы кто-то мог
Смерть преодолеть,
Радости бы сберег,
Но, однако же, смерть -
Каждой жизни итог.
Не о чем петь.
Ля-ля-ля-ля!
Так что о мире впредь
Можно не петь;
Выловила бы сеть
Жизнь, а не смерть,
Стали о мире ведь
Больше бы петь.
Ля-ля-ля-ля!
Перевод В. Корнилова
Сказал он: "В воскресенье
Похороните, чтоб
Весь бедный люд селенья
Мог проводить мой гроб".
И ради воскресенья
На бочке вывел он:
"Открыть без возраженья
Во время похорон".
И точно в воскресенье
Был фермер погребен.
Всем поднял настроенье
Во время похорон.
"Хотел он в воскресенье
Уйти, - народ шумел, -
Для нашего веселья
Себя не пожалел.
Ведь в понедельник все ли
Могли б на пир попасть?
Зато уж в воскресенье
Мы попируем всласть".
Перевод В. Корнилова
Я и солнце - мы спор вели:
Кто из двоих скорей
Своим путем достигнет земли
И спрячется в ней.
На закате ему повезло,
А на заре - мне:
Оно взошло, но ему назло
Я остался в земле.
Перевод В. Корнилова
Характер поистине ангельский - ни упрека, ни жалобы.
На щечке прелестная родинка - жалко, если ее не стало бы!
Певуче-открытая речь, не робеющая неприличий,
Пока злоязычному цинику не достанется бедняжка добычей,
И, любезность приняв за доступность, отговорки признав
несерьезными,
Не начнет он ее донимать анекдотами явно скабрезными.
Лицо безупречно овальное, так идущее к милым нарядам,
И ласковый взгляд, призывающий ответить таким же взглядом,
Привычка легко соглашаться с любым основательным доводом
Из боязни, что возражения могут стать нежелательным поводом
Для спора - нет, лучше не знать, в чем, собственно, суть
проблемы
И куда собеседник клонит, - в конце концов, люди все мы,
А людей она любит и к смешному в них снисходительна.
Короче, весьма обаятельна, некапризна и рассудительна.
Добавлю только, что муж (по намекам) ценил ее мало.
Мужчин упрекала в отсутствии нежности и со вздохом глаза
поднимала.
Перевод Р. Дубровкина
Вечер. Закат в огне.
Солнце в любом окне.
Солнце на меди рыжей
С каждой задвижки брызжет.
Солнечный отблеск двоится
На стеклах витрин больших,
И смеются, мелькая в них,
(Близ Догбэри Гейт, 1867)
Холмы со своих вершин,
Средь пастбищ, лесов и лощин
Разглядывают в тумане,
На месте ли их основанье.
Так тот, кого вдруг разбудили, спросонья спешит убедиться,
Что мир этот за ночь не слишком успел измениться.
Со скрипом натужным на склон
Ползет из тумана фургон.
Навстречу с вершины холма
Промчался наездник в туман,
Тем временем к дружному пенью синиц, воробьев и скворцов
Старался подладиться хор петухов и коров.
Чуть выше с корзиной и флягой
Шел путник. Сойдясь с колымагой,
Он встал - ноша тяжкой была.
"Ну, - возчик спросил, - как дела?"
"На этот раз мальчик - ты ж видел, как доктор спускался от нас.
Решили назвать его Джеком. Жене уже лучше сейчас.
А ты чем сегодня гружен?" -
И путник кивнул на фургон.
"Да вот, старику Джону Тинну
Везу, помолясь, домовину".
"Так, значит, он умер? А был ведь такого сложенья и роста!"
"Он застал еще взятье Бастилии. Ему было почти девяносто".
Перевод М. Фрейдкина
Я слышу, как безумствуют ветра
Во мгле ночной - в бездонной яме -
От их дыханья ворохами
Слетают листья, словно мишура;
Стволы кренятся, и трещит кора,
И лопается почва над корнями.
Волной бурлящей вздыбился ручей,
Переполняются овраги,
На берег выползают раки,
И тянет в новые места угрей...
Скрипят засовы ставен и дверей,
И ведьмы с воем носятся во мраке.
Перевод М. Бородицкой
Проселок пуст... Но вот и человек,
Он не спеша проходит мимо,
А голова бела: что это - снег?
Или преклонный век?
Издалека - неразличимо.
Мороз идет на спад,
И паутинки за окном висят
Все в инее - гирлянды белой пряжи! -
Мы их не замечали даже
Какой-то час назад.
А вон еще прохожий,
Шаги за изгородью не слышны;
Его пальто и шляпа зелены,
Пылает борода, нос красен тоже,
И ярок он средь белизны,
На п_а_дуб в зимних ягодах похожий.
Снег падает бесшумно и светло,
Его лебяжьи перья
Проселок черный скрыли - так бело!
Смотрю и не пойму теперь я:
Когда же это все произошло?
Перевод М. Бородицкой
(Картинки старины)
Вот голос лисы - три отрывистых лая -
В морозном лесу прозвенел, замирая:
Печальный, как будто бы сетует зверь,
Что стар и устал от погонь и потерь,
Что он не поймет никогда - до последней минуты,
До муки последней - зачем эти люди так люты.
Ловцы, приготовив манки и силки,
Подняв фонари, в боевом беспорядке
Штурмуют подлесок, где спят куропатки;
А дома за выпивкой ждут их дружки...
С мешком и дубьем браконьеры крадутся, чтоб в чащах
Фазанов глушить, безмятежно под кочками спящих.
А там, где кружная тропа, на холме,
Теней вереница мелькнула во тьме.
С поклажей идут: подрядились в команду
Из бухты неблизкой тащить контрабанду;
У каждого тюк на спине и другой на груди,
Товар надо спрятать, пока еще ночь впереди.
Вот пробило полночь; и вдруг в отдаленье
Затренькали струны, послышалось пенье;
Там хор собирается: нынче опять
Веселые гимны пойдут распевать.
Мэйл, Восс, Роберт Пенни - все в сборе, все рады как дети:
Село перебудят и спать побредут на рассвете.
Перевод М. Бородицкой
Семь плотных женщин, под руки сцепясь,
С трудом спускаются по склону,
Дыша разгоряченно;
Держаться нужно в ряд, чтоб не упасть
На льду, и шаг неспешный нужен,
Чтоб до базара все-таки дойти:
Припасы кончились почти,
А впереди субботний ужин.
Фургончик нынче их не подвезет -
По всем дорогам лед, -
Но радостен их визг, и хохот дружен.
Перевод М. Бородицкой
Они не уходят,
Хоть вьюга все злей,
И честно выводят
На арфе с виолой
Моих юных дней
Мотив развеселый.
Над снегом летят
Трехдольные чары,
Но столетье назад
Отплясавшие пары,
Под бойкие звуки
Сплетавшие руки,
Давно уже сгнили
В холодной могиле.
Мелькают снежинки,
И струны дрожат.
Только, жаль, их ужимки
Никого не смешат.
Средь снегов непорочных
Сердце не принимает
Струн пресыщенных стон:
Слишком напоминает
Их фальшивый трезвон
О забавах полночных
Тех давних времен,
Коих барышни эти
Не застали на свете.
Четвертушки, восьмые -
Очевидцы столетий!
Вы, что в годы былые
Знавали в расцвете
Бонапартову славу
И еще Антуанетте
Приходились по нраву -
Вы не сгинули в Лете!
Но те, что играют
В мороз за гроши,
Едва ль они знают,
Чем вы хороши.
Перевод М. Фрейдкина
Я их целовал при утреннем свете
В воображенье своем.
Я их целовал на ее портрете,
Но она не знала о том.
Эти губы прекрасные были мне любы,
Когда знала она обо всем...
Но не знала она, что и мертвые губы
Я поцелую потом.
Перевод В. Лунина
"Стив? Ты ж ушел работать в понедельник?"
"Вернулся я побыть с семьей в Сочельник".
"И вновь уходишь, кажется, куда-то?"
"Да, ухожу. Теперь уж без возврата".
"Что ты сказал?"
"Да то, что ты слыхал!..
Я полчаса назад пешком добрел домой -
И ни служанки не застал, ни детей, ни жены самой.
Она ушла с ними, как всегда, на ферму, к своим родным.
Видать, там лучше им, чем здесь весь день сидеть одним.
Ни хлеба в доме, ни огня на праздник Рождества,
Хоть были деньги у нее на стол и на дрова.
А там и поют, и пляшут, и вкусной еды полно -
Не то что в лачуге нашей, где скудно и темно.
Хотя не так уж плохо здесь,
Когда хозяйка в доме есть.
Они для меня чересчур благородны - она и ее родня.
Но больше этих капризов я терпеть не стану ни дня.
Не должна была фермера Боллена дочь бедняку становиться
женой.
Я всем этим сыт по горло и ухожу - ты не встретишься больше
со мной".
"Ерунда! Ты под вечер вернешься в свой дом, и жена разожжет
ваш очаг,
И подаст тебе ужин, и ты забудешь про все, что было не так".
"Ни за что, пока жив!"
"Что ж, посмотрим, Стив".
И отправились Стив и его сосед - каждый своим путем,
И растаяли их шаги в тишине на дороге, покрытой льдом,
А с деревьев все сыпал и сыпал снег в морозном тумане седом.
И к ночи в дом Стива вернулась супруга его.
Но муж не пришел ни в Сочельник, ни на Рождество.
Вот минули святки, и следом настал Новый год,
А Стив не вернулся назад.
И месяцы шли - лето, осень, весна в свой черед,
А там уж и годы летят,
И выросли дети - дочь замужем, сын их женат.
И напрасно в ночи ее плач о прощенье молил -
Стив не простил.
И стоит этот дом, и развесистый клен у порога,
Он случайным прохожим корнями укажет дорогу
К тем дверям, в которые вынесли Стива жену, когда время
закрыло ей очи,
И в которые Стив не входил уж ни разу с той ночи.
Перевод М. Фрейдкина
(Песня)
Еле знаком
С виду тебе,
Легким кивком
Встречу в толпе,
"Доброе утро", - и каждый к себе.
Но здесь и там
Днем, поутру
И по ночам
Сквозь темноту
Вижу тебя, мою красоту.
Ты где-то идешь,
Прелесть моя,
Но сойдется все ж
Твоя колея
С моей - ведь вращается наша земля.
Перевод В. Корнилова
1685
(Предание)
Так безутешна скорбь моя,
Что впору в омут головой.
Чистейшую из чистых душ
Сгубила я по воле злой.
"Себя жена блюсти должна, -
Сказал мне муж, - страшись того,
Кто льстит - подвох замыслил плут! -
Коль сможешь, одурачь его!"
Но то был сам Монмут!
И правдой я считала ложь,
Пока он не пришел в мой дом
И о дороге не спросил,
Хоть на ногах стоял с трудом -
Так изможден и слаб был он.
Но у порога вдруг сказал:
"Что за красотки здесь живут!"
И, уходя, поцеловал
Меня король Монмут!
А как собой он был хорош!
И почему надулась я
За поцелуй? Как вдруг - шаги,
И он, шепнув: "Любовь моя,
Молю, молчи!" - исчез в ночи.
О Боже, знать бы мне тогда,
Что за пути его ведут
И сколько горя и стыда
Изведал мой Монмут!
А в дверь - солдаты: "Где, - кричат, -
Мятежный герцог, что назвать
Себя дерзнул "король Монмут"?"
"Ага, - смекнула я, - видать,
Не так-то уж не прав был муж!"
И молча ткнула я перстом
Туда, где свой нашел приют,
Укрывшись в вереске густом,
Отважный мой Монмут!
Его втолкнули в дверь мою,
Скрутивши руки за спиной.
О, как взглянул он на меня,
Когда предстал передо мной!
Прекрасный взор мрачил укор:
"Бездушнейшая среди жен!
Я мнил, что друга встретил тут,
А был изменою сражен!" -
Сказал король Монмут.
Тут поняла я: он не смерд,
А знатный лорд, высокий род.
Он правд и прав своих искал,
А мне сулил любовь - и вот
Его тычком, его пинком
Взашей погнали в Холт, а там
Судья Эттрик вершил свой суд -
И в Лондон в руки палачам
Был отдан мой Монмут.
Вчера, едва мой муж уснул,
Уж он маячит за окном.
Избит, взлохмачен, весь в крови,
И мрачный взгляд горит огнем.
"Зачем так зол прекрасный пол?
Но верь, сильна моя любовь,
И вражеских бежал я пут,
Чтобы тебя увидеть вновь!" -
Сказал король Монмут.
"Дай поцелую я тебя! -
Шепнул он бледный, как мертвец, -
Но запятнает кровь моя
Твою сорочку и чепец!"
Все. Нету сил. Мне свет не мил.
Пойду к реке - когда найдут
Там тело бедное мое,
То скажет здешний люд:
"Ее
Сгубил король Монмут!"
Перевод М. Фрейдкина
Оно сказало: "Нет, бессильно Время,
И жизнь ее, превыше суеты,
Всей протяженностью отныне с теми,
Что приняты в объятья Пустоты,
И живы, и чисты.
А Время и беззубо, и прозрачно.
Оно вам Настоящее дает,
Но то - мираж: все в мире равнозначно
Разумная природа создает -
Навеки, не на год.
"Теперь" лишь всплеск, недолгое скольженье
По вашим чувствам, их поспешный суд:
Ни в "Прошлом", ни в "Грядущем" нет движенья.
Они и не пришли, и не уйдут.
Они ни там, ни тут.
Вот так же путник по ночной дороге,
Неся фонарь, бредет за ним вослед,
Хотя лишь видит собственные ноги
Да часть тропы, куда ложится свет:
Ему и дела нет,
Что путь всегда - безмерность расстоянья,
Ведет ли он вперед или назад.
А рядом с "Настоящим" в ожиданье
Грядущее и Прошлое стоят,
Как с братом брат".
И тут Оно передо мной раскрыло
Минувшего неслыханный простор:
Там было все, что раньше в мире было,
А здесь существовало до сих пор.
Всего там был набор:
Звучали песни, спетые когда-то,
Давно отдребезжавшая струна,
И смеха отзвеневшие раскаты.
А полнолуний пышная луна,
А полдней тишина!
Былых цветов ожило разномастье,
Под жарким дуновеньем склонено,
И в спальнях бурно утолялись страсти,
Заглядывала радуга в окно,
Как некогда, давно.
Лежали там, навеки незабвенны,
Моих скитаний светлые деньки,
Свернувшиеся в свиток драгоценный,
Расписанный умельцем от руки,
И юны, и близки.
"А вон, гляди, - губительные хвори.
Но ваша жизнь смела и молода,
С такой накладно быть в открытой ссоре:
Они без боли входят - и тогда
Не описать вреда.
А вот и та, что, по законам нашим,
По-прежнему прелестна, как была,
Хотя, возможно, стала даже краше.
Но для тебя она давно ушла,
Зарыта, отцвела.
И этих, рядом, ты ценил, бывало.
Но, может, остановимся на том?
Как, Будущее? То, что не настало?
Пусть и останется в непрожитом,
И сбудется потом.
Тебе несдобровать, сорви я вдруг покровы:
Грядущее предстало б без прикрас.
Все беды там для вас давно готовы...
Но, как договорились, в этот раз
Стращать не буду вас.
Короче, Время - ложь, притом какая!
Оно само сознаться б в том могло.
Вы верили, к обману привыкая,
Но нынче вам в науках повезло:
Виднее стало зло.
Теперь о той, про чью судьбу сначала
Заговорили мы наедине:
Она нерасторжимость не прервала,
И потому внутри, а не вовне:
Она теперь во мне.
Суть Бытия размеры превышает,
Хоть Время и твердит, что все вокруг
Зачав, оно само и завершает...
И о "Четвертом измеренье" слух -
Итог его потуг".
Канун 1922 года
Перевод Г. Русакова
В этой драме есть много темных мест,
Но известны и год, и дом,
Где бакалейщик Чэннинг Джон
Пред Господним предстал судом.
Тот дом на Хай-стрит знали все,
Теперь его уж нет,
А миновало с той поры,
Считай, две сотни лет.
Джон Чэннинг умирал. Пробило
Одиннадцать на часах.
И друзья понимали, что к утру
Он будет на небесах.
Как вдруг он сказал: "Я хотел бы обнять
Жену в мой последний час!"
Тут все посмотрели друг на друга
И подумали: "Вот те раз!"
Он не знал, что была в городской тюрьме
Молодая его жена,
Обвиненная в том, что кончину мужа
Ускорила ядом она.
А он лежал на смертном одре,
Почти уже мертвец,
И полагал, что смерть его -
Естественный конец.
И тут стали думать и гадать
Те люди, что были при нем,
Как им поступить, если будет он
Настаивать на своем.
"Виновна она или нет - ему
Лучше вовсе не знать ничего, -
Рассуждали они, - но как же тогда
Нам исполнить волю его?"
А он все жалобней их просил
Сделать то, что они не могли.
А тем временем слухи о страшном убийстве
По городу быстро ползли.
И тогда друзья, в этот скорбный час
Не видя путей иных,
Придумали некий план - и пусть,
Кто хочет, осудит их.
"Ты бы доброе дело сделать смогла,
А быть может, и душу спасти,
И тому, кто одной ногою в земле,
Облегчение принести, -
Так веселой молодке сказали они,
Чем-то схожей с его супругой, -
Все равно он уже не сумеет теперь
Отличить вас друг от друга!"
И добрая женщина сделала все,
Как ее попросили друзья.
Он обнял ее еще и еще:
"Где ж была ты, заждался я!
Тебя не пускали... Но вот ты пришла...
Так, значит, это не сон!..
Благослови же тебя Господь!" -
Улыбнулся и умер он.
Спустя полгода его жена
Ступила на эшафот.
И, нахмурив брови, молча смотрел
Собравшийся народ,
Как ее удавили и тело сожгли
По закону тех давних дней
Для жен, поделом осужденных иль нет
За убийство своих мужей.
И кто-то сказал, поглядев на костер:
"Слава богу, что он не знал!
Ведь очень немного найдется таких,
Кто б ее невиновной считал.
Хорошо еще то (если только не врут),
Что обмана раскрыть он не смог".
И, казалось, никто даже в мыслях
Не хотел осудить подлог.
Перевод М. Фрейдкина
Исполином,
Властелином
Бывшее, вождем,
Хозяином, врагом -
Зачем ты, Время, милой
Презрение внушило?
Знать, прав философ был,
Когда он говорил:
Внеземная
Мысль сухая -
Не воплощено ни в чем.
Стар ли, молод,
Жар ли, холод -
Любовь дарует свет
Всем - вне веков и лет.
Любовь - удел желанный.
Ей, небом осиянной,
Земных событий ход
Известен наперед -
Многоликой
И великой -
Первых нет, последних нет.
Перевод А. Шараповой
(17-)
Проникнув в окна южного крыла,
Луна, играя, тени навлекла
На лоб и щеки юной знатной дамы,
Укрывшейся с любимым в стенах храма.
Не смазаны наплывом темноты
Поодаль стыли резкие черты
Людей на лошадях, в доспехах бранных
Иль спящих подле жен своих желанных.
"Взгляни на них. Им тут пребыть все дни".
"Да, мы не мраморные, как они".
"И хуже, милый: мы не муж с женою".
"Ведь ты же обвенчаешься со мною".
Молчанье. Слышно цоканье копыт.
Потом опять, чуть эхо отзвенит:
"Теперь они уже на повороте".
"Коня надежно я упрятал в гроте...
И все-таки его найдут сейчас".
"А вслед за ним не обнаружат нас?"
"Не бойся так! Успеть бы обвенчаться,
Тогда над ними сможем посмеяться".
"Ты позади меня был на коне..."
"Трюк этот обмануть позволил мне
Ревнителей закона. Всякий видел,
Что я похищенный, не похититель:
Наследница, арестовав меня,
Велела сесть на своего коня!"
Луну застлало облако. На лица
Узор проемов стрельчатых ложится.
Чисты и жестки лица этих двух.
В беспамятство их вверг любви недуг.
И мраморные рыцари вокруг.
Семейное предание
Перевод А. Шараповой
На Запад открыла она мой мир:
Там хлещут как плети
И плачут как дети
Валы, сойдясь на разгульный пир.
Романтики цену я с ней узнал
И сумрак знакомый
Узилища-дома
На бегство желанное променял.
Любви научила она меня,
От силы которой
Свергаются горы
И синими кажутся зеленя.
С ней память минувшего мне дана:
Огни колдовские
И выси такие,
С которых земля уже не видна.
Перевод А. Шараповой
(Песня)
Что же о мире петь
Можно нам впредь?
Брошены в круговерть,
Выброшены на смерть.
Нового нету ведь,
Что же тут петь?
Ля-ля-ля-ля!
Если бы кто-то мог
Смерть преодолеть,
Радости бы сберег,
Но, однако же, смерть -
Каждой жизни итог.
Не о чем петь.
Ля-ля-ля-ля!
Так что о мире впредь
Можно не петь;
Выловила бы сеть
Жизнь, а не смерть,
Стали о мире ведь
Больше бы петь.
Ля-ля-ля-ля!
Перевод В. Корнилова
Сказал он: "В воскресенье
Похороните, чтоб
Весь бедный люд селенья
Мог проводить мой гроб".
И ради воскресенья
На бочке вывел он:
"Открыть без возраженья
Во время похорон".
И точно в воскресенье
Был фермер погребен.
Всем поднял настроенье
Во время похорон.
"Хотел он в воскресенье
Уйти, - народ шумел, -
Для нашего веселья
Себя не пожалел.
Ведь в понедельник все ли
Могли б на пир попасть?
Зато уж в воскресенье
Мы попируем всласть".
Перевод В. Корнилова
Я и солнце - мы спор вели:
Кто из двоих скорей
Своим путем достигнет земли
И спрячется в ней.
На закате ему повезло,
А на заре - мне:
Оно взошло, но ему назло
Я остался в земле.
Перевод В. Корнилова
Характер поистине ангельский - ни упрека, ни жалобы.
На щечке прелестная родинка - жалко, если ее не стало бы!
Певуче-открытая речь, не робеющая неприличий,
Пока злоязычному цинику не достанется бедняжка добычей,
И, любезность приняв за доступность, отговорки признав
несерьезными,
Не начнет он ее донимать анекдотами явно скабрезными.
Лицо безупречно овальное, так идущее к милым нарядам,
И ласковый взгляд, призывающий ответить таким же взглядом,
Привычка легко соглашаться с любым основательным доводом
Из боязни, что возражения могут стать нежелательным поводом
Для спора - нет, лучше не знать, в чем, собственно, суть
проблемы
И куда собеседник клонит, - в конце концов, люди все мы,
А людей она любит и к смешному в них снисходительна.
Короче, весьма обаятельна, некапризна и рассудительна.
Добавлю только, что муж (по намекам) ценил ее мало.
Мужчин упрекала в отсутствии нежности и со вздохом глаза
поднимала.
Перевод Р. Дубровкина
Вечер. Закат в огне.
Солнце в любом окне.
Солнце на меди рыжей
С каждой задвижки брызжет.
Солнечный отблеск двоится
На стеклах витрин больших,
И смеются, мелькая в них,