Страница:
Набеленные женские лица.
И когда этот добрый Бог
Приходит к нам на порог,
Извечные проблемы,
Над коими бьемся все мы
От сущего первых дней,
Становятся нам ясней.
Яркие блики глаза беспощадно слепят
Подслеповатому клерку, что щурясь бредет на закат,
Зная, что некуда деться ему от житейских обид,
Что до конца своих дней он уже не свернет с Оксфорд-стрит.
Так и плетется он, на небо глядя с тоской,
В недоуменье, зачем он на свете такой.
Перевод М. Фрейдкина
День меркнет. Зяблик поет с восхода.
И дрозд гоняет трель раз по ст_о_.
И вот уж гремят соловьи
Там, в роще...
Апрель уплыл, как в решето,
А этим - время ничто.
С иголочки все - им не больше года.
И были ведь прошлой еще весной
Не зяблики, не соловьи -
Попроще:
Какой-то ветерок сквозной,
Былинки, дождь, перегной.
Перевод Т. Гутиной
Я тот, кого в просветы крон
Витютни зрят,
Но не спешат
Лететь вразброс,
Лишь проворкуют себе под нос:
"А, это он".
И зайцы чуткие на месте
Замрут на миг
И свой пикник
Начнут опять,
Подумав так: "От него бежать -
Не много ль чести?"
И плакальщицы, что меж плит
Идут гуськом
Туда, где холм
Земли сырой,
Рассудят: "Бог с ним, святынь такой
Не осквернит".
И скажут звезды: "Не пристало
За дерзость глаз,
Смутивших нас,
Мстить. Он, глупец,
Забыл: у нас с ним один конец
И одно начало".
Перевод Т. Гутиной
Стоит пастух в холщовой робе у ворот
И возвращающимся овцам счет ведет.
Весенний ветер, резкий и колючий,
По небу гонит клочья грязной тучи.
Скрипит калитка ржавыми петлями.
Взъерошенные поздними дождями
Грачи, словно стервятники, косматы,
А певчих птиц рулады - хрипловаты.
На холоде раскрылись было почки
И вновь от страха съежились в комочки.
Луч солнца, разрывая облака,
Бьет по глазам, как резкий звук хлопка.
"В тебе, Природа, милосердья нет", -
Подумал я. "Терпи!" - она в ответ.
Пастух в холщовой робе у ворот
Невозмутимо овцам счет ведет.
Перевод М. Фрейдкина
Дождь с неба лил ручьями,
Клубился мрак ночной.
Один в густом тумане
Шагал я сам не свой.
Вздыхали безответно
Кусты, когда на них
Несли порывы ветра
Охапки брызг шальных.
"Вот к Рождеству погодка!" -
Послышалось вблизи:
Нетвердою походкой
Шел с песней по грязи
Подвыпивший бродяга -
Он брел себе вперед,
Не прибавляя шага,
До городских ворот.
Перевод М. Фрейдкина
(Нью Форест)
Два палача из-за взгорка выходят тяжелой походкой.
Сверкает у каждого острый топор за плечом.
Зубья двуручной пилы щерятся хищной разводкой -
И вот подступают они к исполину лесному, что ими на смерть
обречен.
Скинув куртки, они топорами врубились у самого корня,
И белые щепки, вспорхнув, разлетелись по мху.
Широкая рана кольцом опоясала ствол, и проворно
Один из них длинной веревки конец, изловчась, закрепил
наверху.
И запела пила, и верхушка ствола задрожала.
И тогда лесорубы, пытаясь гиганта свалить,
Натянули веревку, но дерево только стонало.
И опять они долго пилили, тянули веревку и вновь принимались
пилить.
Наконец эта мачта живая слегка покачнулась.
Джоб и Айк с криком кинулись прочь, и, вершиной
пронзив небеса,
Наземь рухнуло дерево - роща вокруг содрогнулась...
С двухсотлетнею жизнью покончено было быстрее чем за два
часа.
Перевод М. Фрейдкина
Ты, Утренняя звезда, застыла там, на Востоке,
Не знаю, но вижу, где ты.
Вы, листья бука, в небе как будто строки.
Дайте перо - я нарисую это.
О луг, ты белый в росе, и росинки как зерна риса -
Вовеки не позабуду.
Кладбищенские огни смотрят сквозь зелень тиса.
Имена ползут отовсюду.
Перевод А. Шараповой
или
Размышление (ретроспекция) по поводу моего 86-летия
Ну что же, Мир, ты мне не лгал,
О нет, не лгал!
Ты честно все, что обещал
Исполнил в свой черед.
Хоть я с младенческих годов,
Бродя средь пастбищ и садов,
Уже был, в сущности, готов
К тому, что жизнь - не мед.
Еще тогда ты мне твердил,
Не раз твердил,
И, мнилось, глас твой нисходил
С вершин холмов немых:
"Среди людей я часто знал
Тех, кто от жизни много ждал,
Но знал таких, кто презирал
Ее и в смертный миг.
Не жди ж чрезмерного, мой друг,
Мой юный друг!
Жизнь - лишь унылых будней круг", -
Таков был твой завет.
Что ж, это честный был урок,
Которым я не пренебрег.
Иначе б вынести не смог
Я бремя стольких лет.
Перевод М. Фрейдкина
Шлеп - шлеп - шлеп - на мельнице пенит воду колесо,
И женщина на мостике, и перила узки,
И мельник у дверей, и у запруды - утки.
Так много лет с тех пор прошло, а здесь как прежде все.
Да здесь и впрямь все то ж: и дом, и старый сад,
И этот тихий пруд, и утки, и утята,
И женщина стоит на мостике дощатом,
И мельник, что мукой обсыпан с головы до пят.
Но только этот мельник - не тот, что был тогда,
И сад уже не тот, и брызги, что мелькают
Над мокрым колесом, - не те, и мне другая
На робкие мольбы здесь отвечала "да!".
Перевод М. Фрейдкина
Все ближе ощущение предела
Того, чего у мирозданья нет:
Добра, что злу давало бы ответ,
И разума - чтоб нам поправить дело.
Весь век свой птаха в клетке просидела,
А вот поет, забыв причину бед -
Решетку, заслоняющую свет...
Мы рады крохам своего удела.
Но раз встают на тяжбу племена,
Конем, стопой топча края соседа,
И в гнойных швах лежат поля, пусты -
Зло повторится. В том не их вина,
Но темной силы, их влекующей к бедам.
Да. Все отчетливей предел мечты.
Перевод Г. Русакова
Если б только мог я стать,
Скажем, рамкой из гостиной
Или лугом расцветать,
На стене висеть картиной!..
Я бы жил с довольной миной.
Я б от хворей был спасен,
Судный глас меня бы минул,
Позабыл кошмары сон.
Вот уж был бы я беспечен!
Не давил бы крест на плечи.
Перевод Г. Русакова
Жил смех ее как бы отдельно от лица.
Казалось, что она
Тревогой тайною всегда удручена,
Мне непонятной до конца.
Еловым шишкам уподоблю кудри эти
Или снопам, так стянутым умело,
Что не распустишь ни за что на свете...
Могли немного полными казаться
Кому-то эти губы. Но, признаться,
Я так не думал - если в летний день
Она бродила по лесу, то тень
От губки нижней нежно зеленела...
Увы, я мало знал ее
И вскоре потерял ее...
Но будь иначе, я б не помнил ту
Улыбку странную, и эту грусть былую.
Ведь, словно в засуху, увянут поцелуи,
Едва любовь утратит слепоту.
Перевод М. Фрейдкина
Она над ним вспорхнула в темноту
И стала легче птицы на лету.
Покинув кров, над городом качалась,
Потом, помедлив, вовсе вдаль умчалась.
А воротилась - как же вид убог!
Поэт и сам узнать ее не смог:
Да, не щадя, беднягу Время било!
И он забыл, что в ней вначале было...
Перевод Г. Русакова
Есть тишина садов и рощ густых,
Объятых дремою глубокой,
И, когда колокол затих,
Безмолвье гулкое на звоннице высокой.
Есть дум уединенных тишина,
Когда нас мысль о прошлом гложет
И тварь земная ни одна
Раздумий наших горьких не тревожит.
Но тишина пустого дома, где рожден
Ты был, где жил и рос, где в жизни прежней
Друзья сходились под бокалов звон -
Что этой тишины мрачней и безнадежней?
Под опустевшим кровом больше не слышны
Застольный шум, и музыка, и пенье.
И, словно в некий транс погружены,
Застыли комнаты в немом оцепененье.
И невозможно этот тяжкий сон стряхнуть,
И нет такой на свете силы,
Чтобы из прошлого вернуть
Хотя б подобье жизни в этот склеп унылый.
Перевод М. Фрейдкина
Я видел, как вспорхнул на сикамору дрозд
Пасхальным ясным днем, когда вступает в рост
Древесный ствол и сок в могучем бродит теле.
Шафранный клюв дрозда дрожал от звучной трели.
Но вдруг певун на прут слетел, туда-сюда
Качнулся - и в кусты (там был приют дрозда),
Поняв, что прутик слаб - на нем не свить гнезда.
Перевод А. Шараповой
(Заезжий двор Клемент)
День и ночь...
Уж невмочь
Стыть как столб - сбежать бы прочь!
Стой и стой
Тут верстой,
Мимо ж едут в край иной!
В путь пора!
Жжет жара,
Вся растрескалась кора.
Поднимись
В горы, ввысь -
Солнцем, светом насладись.
Там ручей!
Смой с ветвей
Пыль - красуйся, зеленей.
...Улиц страж,
Ты ль предашь
Дым и чад родимый наш?
Перевод А. Шараповой
Ты первый круг образовало
В тот день, как год ей миновало.
Твой возраст шел к пяти годам -
Она читала по складам.
Ты двадцать раз окольцевалось -
К ней сватались, она влюблялась.
Но выбрала меня, едва
Тебе сравнялось двадцать два.
Ты двадцать третий круг растило -
Она женой мне стала милой.
Ты чахнуть стало к сорока -
Она была бледна, хрупка.
В тебе дупло росло и тлело -
День ото дня она слабела.
Смерть дни ее оборвала -
Открыла возраст твой пила.
Она не ведала, ты тоже
О том, как ваши судьбы схожи.
Перевод А. Шараповой
Она глядит в окно: опять нещадно льет,
Вся улица в ручьях. Попробуй выйти - грозы...
Похоже, не видать регаты в этот год...
И на глазах, полубезумны, слезы.
Регата и дожди спустя так много лет
Опять пришли вдвоем. Клокочут водостоки.
Но Нэнси не до них. Ей больше дела нет,
Что у регаты изменились сроки.
Регата - под рукой: бессмысленно смеясь,
Она в лечебнице кораблики пускает
По ванне взад-вперед. При этом всякий раз,
Ликуя, ванну "Хенли" нарекает.
Перевод Г. Русакова
Вдаль, на запад, к Кармелу глядит она из-под руки.
А потом на восток, к Иордану, где гладки речные пески.
"Может, сын мой безумен?" - вздыхает. Ответа ей нет.
Лишь сама она знает, и страшен ей этот ответ.
"Проповедует странное, верит - не разубедить.
И небрежен в одежде, а щеголем мог бы ходить.
Учит истине, будто полвека прожил до сих пор,
Напугал меня в Храме - ведь с первосвященником в спор!
"Что тебе и мне, жено?" Зачем он так странно спросил?
О, такое услышать от сына, ей-богу, нет сил!
И потом: "Кто мне мать?" Ну, как будто не знал столько лет!
Но спроси: "Кто отец мне?" - и что б я сказала в ответ?
Знает только Иосиф, да... Нет, никогда, никому!
Тот ушел, не вернется... Сама до сих пор не пойму!..
Не якшался бы с этими... Сплошь рыбаки, голытьба.
Ведь умен, столько знает, его нам послала судьба.
Эта падшая женщина ходит за ним по пятам
-
Обожает, уж точно. А что вожделеет он сам,
То ведь это безумье, болезнь, не его тут вина.
"Чтите заповеди!" - и прельститься такой, как она!
Так уж, видно, со всеми, что разумом не тверды...
Ох, не знаю, боюсь, не накликать бы с горя беды!
Сын-безумец - ужасно, тут можно всего ожидать:
Арестуют, убьют... Как, однако, умеет читать, убеждать!
Вот и муж. Рассказать ему, что нам за страсть суждена?
Нет. Пускай отдохнет. Буду думать, молиться и думать одна".
И она вспоминает, что ужин ему не поспел,
И глядит в смутной муке на юг, где лежит Израэл.
Перевод Г. Русакова
Как ливень лил
В тот день над Флинткомб-Эш, а нам
Обрезать брюкву надо было.
Да нас едва с холма не смыло!
До нитки вымокли мы там.
Как ливень лил!
Как сыпал снег,
Когда мы с Флинткомб-Эш ушли
В Грейт Барн, чтоб там рубить камыш,
И все дома до самых крыш
Густые хлопья замели.
Как сыпал снег!
Как солнце жгло,
Когда на дальней ферме вновь
Нас ждали ведра и коровы,
Луга и песни - и порою
Неосторожная любовь!
Как солнце жгло!
Перевод М. Фрейдкина
"Лишь там, на небесах,
Ждет встреча нас!" -
Мы говорим в слезах
В прощальный час.
Но, встретившись опять
Чрез годы в суете,
Смешно нам вспоминать
Страданья те.
Мы больше не грустим
О прежних временах
И встретиться хотим,
Но... на словах.
Перевод В. Лунина
(Г. M. М., 1873)
Горячий воск по свечке льется, льется.
(Как с саваном его наплывы схожи!)
Истец, притронувшись к свече, клянется,
И я ее касаюсь пальцем тоже.
Ночь. Для меня она вдвойне темна,
Хотя могла бы озариться светом,
А душу ледянящая зима -
Стать солнечным, тепло дарящим летом.
Все кончено. Все затянулось тенью -
И небо, и тем более земля.
Так дай же мне излить свое смятенье,
Пока еще мы живы - ты и я.
Никем ты не была принуждена -
Ты добровольно мне тепло дарила.
Так чем же ты теперь удивлена?
То небом суждено, что с нами было.
Последнее ты мне швырнула слово...
Но отвечать тебе уж нету силы,
И оттого молчу: с тобою снова
Нам быть лишь по ту сторону могилы.
Свисают складки смертного покрова
Со свечки, мое сердце растревожа...
Клянусь и я, надеть его готовый,
Оплывший воск вминая пальцем тоже.
Перевод В. Лунина
Ты помнишь - тогда?..
Скажи же, что да!
Тогда ты ушла в непроглядную ночь,
Исполненная нетерпенья,
Из дома, забытого в чаще лесной,
И вот, с ощущеньем внезапной утраты -
Ничто не вернуть, ничему не помочь -
Я вышел и поцеловал виновато
Воздух
Той тьмы беззвездной,
А ты между тем у калитки ждала...
И вдруг, в темноте, по щеке - дуновенье,
Лицо твое тронуло жаркой волной...
Но я целовал этот воздух, не зная,
Что ты у калитки, так близко, была...
Да, я целовал тебя, лишь вспоминая!
Ты помнишь - тогда?..
Скажи же, что да!
Перевод Г. Русакова
"Кто ж так в канун Крещенья
Грустит, в канун Крещенья?
Кто ж так в канун Крещенья
Грустит и слезы льет?"
"Да, мне сегодня грустно.
Не скрою: очень грустно.
Без той мне нынче грустно,
Что больше не придет".
"Но почему сегодня
Ты так грустишь, сегодня,
Когда весь люд сегодня
И пляшет и поет?"
"Ах, и она плясала!
Пленяя всех, плясала.
Ах, так она плясала,
Что прочие не в счет.
Мы жгли в ту ночь омелу.
Плющ, остролист, омелу.
В ту ночь мы жгли омелу,
Как весь честной народ.
В огне пылали ветки,
Горели с треском ветки,
В огне трещали ветки
-
Она сидит и ждет.
Вдруг входит он и молвит,
Спокойно так ей молвит:
Корабль отходит, - молвит, -
Едва заря взойдет.
Я жду - ведь ты клялась мне,
Ведь ты сама клялась мне,
Уплыть со мной клялась мне -
Иль я уже не тот?
Его глаза сверкают,
Как молнии сверкают.
Глаза его сверкают -
О как их пламя жжет!
И словно бы готова,
Давно уже готова
За ним идти готова, -
Куда он поведет.
Она от нас ушла с ним,
Взяв за руку, ушла с ним.
А снег (она ушла с ним!)
Ночь сыпал напролет.
И догорели листья,
Колючие те листья.
Дотла сгорели листья...
Кто нам ее вернет?..
Спустя два года снова,
В ночь на Крещенье снова,
Мы здесь сидели снова,
Грустя о ней - и вот
Раскрылась дверь без стука,
И прямо к нам без стука
Она идет без стука,
Бледна, как тень, идет.
А на руках ребенка
Несет она, ребенка.
Баюкает ребенка,
Качая взад-вперед.
Мы все прочли во взгляде.
Без слов прочли во взгляде,
В ее печальном взгляде,
Поблекшем от невзгод.
Весной она исчезла,
Куда-то вновь исчезла.
И раз уж вновь исчезла,
То больше не придет.
А мы все жжем омелу.
Плющ, остролист, омелу,
Мы снова жжем омелу,
Как весь честной народ".
Перевод М. Фрейдкина
Клейкая влажность над всем висит, как лоскут,
Рыхлою акварелью поля текут.
Окружность неба чуть по краям светла -
Крышку взяли не ту - потонула, потом всплыла.
Там, за морем, которое глухо ревет,
С тревогой на сердце она меня ждет.
За нами следит из укрытья наш общий враг -
Будет убит, кто сделает встречный шаг.
Но это вряд ли произойдет...
Ждет ли нас встреча или совсем не ждет,
Будет небо такое же, как теперь,
Будет бездна глухо стонать, как зверь.
Перевод А. Шараповой
Епископ на кафедре, им обновленной, стоит,
И, текст барабаня, рассеянным взглядом скользит
По лицам, приделам, по новому остову крыши,
По аркам и камню расписанных плит.
"Да, он! - кто-то шепчет. - Ведь я его слышал
Мальчишкой! Была тогда, помнится, мода:
Вечерние проповеди для народа,
По будням. Новое дело для нас...
И чистая публика шла поглазеть, не чинясь.
Неделю на чтенье тому, кто попросит, давали.
Такие, скажу вам, порой златоусты бывали!
А этот - из лучших, так все признавали.
Один мне запомнился... Невероятный успех!
И не из речистых, а попросту искренней всех.
Начнет говорить - и, бывало, вся суть открывалась...
Занятно бы знать, что сегодня с ним сталось".
"Ну да, вспоминаю... И вправду он был нехитер:
Любовь, состраданье... Всегда об одном разговор!
В викариях ходит чудак до сих пор".
Перевод Г. Русакова
(1850)
"Сижу в колодках. Ночь.
Двенадцать на часах.
Уж лучше бы мне быть
Сейчас на небесах!
Шаги... Не грежу ль я?
Меня ты не забыла!
Софи, любовь моя,
Я снова полон силы,
Я вновь... Но кто же тут?
Ах, мама, это ты...
Напрасно верил я,
Что оживут мечты..."
"Все ждешь ее, глупец!
Так знай. Она сказала:
В колодках от него
Теперь мне толку мало.
Она ушла на танцы
И не придет назад.
Тебя с другим забыла,
Так люди говорят.
Не думай, Джим, о ней,
Ее не стоит ждать.
Ведь о таком, как ты,
Горюет только мать!"
Перевод В. Лунина
Она идет по улице,
Где свет огней дрожит,
Затем восточной просекой
Под ильмами бежит.
В калитку поцелуйную
Врывается, и вниз -
По лугу по широкому
У края Меллсток Лиз.
Вторая поцелуйная
Калитка перед ней,
А дальше - сад, и водопад,
И купы тополей,
И третья поцелуйная
Калитка... Только вдруг
За ней исчезла девушка,
И - никого вокруг...
Что там случилось? Шепот чей
Нарушил тишину?
Гляди - две тени темные,
Сойдясь, слились в одну...
Перевод В. Лунина
(Бадмутские красотки)
Бадмут - славный городишко!
Там девчонки, словно пышки.
Сколько плавности в походке, сколько пылкости во взгляде!
И сердца рвались на части -
Так сгорали мы от страсти!
Только шпоры - трень да брень - взад-вперед по Эспланаде!
Губки - розы, щечки - маки,
И бывалые рубаки
Забывали о присяге недотрог лукавых ради.
А в ответ - лишь проволочки,
Отговорки и отсрочки.
Мчались в лагерь - трень да брень - мы в унынье и досаде.
Грянул гром войны нежданной,
Но средь тягот жизни бранной
Наш гусар не позабудет и в кромешной канонаде
Ни улыбок, ни уловок
Тех пленительных плутовок,
Ни лихого трень да брень мимо них, как на параде.
Полк вернется на квартиры,
Снова красные мундиры
Близ муслинных платьев будут тщетно клянчить о пощаде.
И опять пойдут насмешки,
Переглядки да потешки
Под лихое трень да брень взад-вперед по Эспланаде!
Перевод М. Фрейдкина
(Песня гребцов)
Когда той ночью шли стеной
Огромные валы,
И в лица нам летел песок
Из непроглядной мглы,
И ветер в бухте Мертвеца
Метался лют и яр,
Не знали мы, что было днем
У мыса Трафальгар.
Что было,
Что было
У мыса Трафальгар!
"Держать на север, а не то
Нам не видать земли!"
И мы гребли, как сто чертей,
И когда этот добрый Бог
Приходит к нам на порог,
Извечные проблемы,
Над коими бьемся все мы
От сущего первых дней,
Становятся нам ясней.
Яркие блики глаза беспощадно слепят
Подслеповатому клерку, что щурясь бредет на закат,
Зная, что некуда деться ему от житейских обид,
Что до конца своих дней он уже не свернет с Оксфорд-стрит.
Так и плетется он, на небо глядя с тоской,
В недоуменье, зачем он на свете такой.
Перевод М. Фрейдкина
День меркнет. Зяблик поет с восхода.
И дрозд гоняет трель раз по ст_о_.
И вот уж гремят соловьи
Там, в роще...
Апрель уплыл, как в решето,
А этим - время ничто.
С иголочки все - им не больше года.
И были ведь прошлой еще весной
Не зяблики, не соловьи -
Попроще:
Какой-то ветерок сквозной,
Былинки, дождь, перегной.
Перевод Т. Гутиной
Я тот, кого в просветы крон
Витютни зрят,
Но не спешат
Лететь вразброс,
Лишь проворкуют себе под нос:
"А, это он".
И зайцы чуткие на месте
Замрут на миг
И свой пикник
Начнут опять,
Подумав так: "От него бежать -
Не много ль чести?"
И плакальщицы, что меж плит
Идут гуськом
Туда, где холм
Земли сырой,
Рассудят: "Бог с ним, святынь такой
Не осквернит".
И скажут звезды: "Не пристало
За дерзость глаз,
Смутивших нас,
Мстить. Он, глупец,
Забыл: у нас с ним один конец
И одно начало".
Перевод Т. Гутиной
Стоит пастух в холщовой робе у ворот
И возвращающимся овцам счет ведет.
Весенний ветер, резкий и колючий,
По небу гонит клочья грязной тучи.
Скрипит калитка ржавыми петлями.
Взъерошенные поздними дождями
Грачи, словно стервятники, косматы,
А певчих птиц рулады - хрипловаты.
На холоде раскрылись было почки
И вновь от страха съежились в комочки.
Луч солнца, разрывая облака,
Бьет по глазам, как резкий звук хлопка.
"В тебе, Природа, милосердья нет", -
Подумал я. "Терпи!" - она в ответ.
Пастух в холщовой робе у ворот
Невозмутимо овцам счет ведет.
Перевод М. Фрейдкина
Дождь с неба лил ручьями,
Клубился мрак ночной.
Один в густом тумане
Шагал я сам не свой.
Вздыхали безответно
Кусты, когда на них
Несли порывы ветра
Охапки брызг шальных.
"Вот к Рождеству погодка!" -
Послышалось вблизи:
Нетвердою походкой
Шел с песней по грязи
Подвыпивший бродяга -
Он брел себе вперед,
Не прибавляя шага,
До городских ворот.
Перевод М. Фрейдкина
(Нью Форест)
Два палача из-за взгорка выходят тяжелой походкой.
Сверкает у каждого острый топор за плечом.
Зубья двуручной пилы щерятся хищной разводкой -
И вот подступают они к исполину лесному, что ими на смерть
обречен.
Скинув куртки, они топорами врубились у самого корня,
И белые щепки, вспорхнув, разлетелись по мху.
Широкая рана кольцом опоясала ствол, и проворно
Один из них длинной веревки конец, изловчась, закрепил
наверху.
И запела пила, и верхушка ствола задрожала.
И тогда лесорубы, пытаясь гиганта свалить,
Натянули веревку, но дерево только стонало.
И опять они долго пилили, тянули веревку и вновь принимались
пилить.
Наконец эта мачта живая слегка покачнулась.
Джоб и Айк с криком кинулись прочь, и, вершиной
пронзив небеса,
Наземь рухнуло дерево - роща вокруг содрогнулась...
С двухсотлетнею жизнью покончено было быстрее чем за два
часа.
Перевод М. Фрейдкина
Ты, Утренняя звезда, застыла там, на Востоке,
Не знаю, но вижу, где ты.
Вы, листья бука, в небе как будто строки.
Дайте перо - я нарисую это.
О луг, ты белый в росе, и росинки как зерна риса -
Вовеки не позабуду.
Кладбищенские огни смотрят сквозь зелень тиса.
Имена ползут отовсюду.
Перевод А. Шараповой
или
Размышление (ретроспекция) по поводу моего 86-летия
Ну что же, Мир, ты мне не лгал,
О нет, не лгал!
Ты честно все, что обещал
Исполнил в свой черед.
Хоть я с младенческих годов,
Бродя средь пастбищ и садов,
Уже был, в сущности, готов
К тому, что жизнь - не мед.
Еще тогда ты мне твердил,
Не раз твердил,
И, мнилось, глас твой нисходил
С вершин холмов немых:
"Среди людей я часто знал
Тех, кто от жизни много ждал,
Но знал таких, кто презирал
Ее и в смертный миг.
Не жди ж чрезмерного, мой друг,
Мой юный друг!
Жизнь - лишь унылых будней круг", -
Таков был твой завет.
Что ж, это честный был урок,
Которым я не пренебрег.
Иначе б вынести не смог
Я бремя стольких лет.
Перевод М. Фрейдкина
Шлеп - шлеп - шлеп - на мельнице пенит воду колесо,
И женщина на мостике, и перила узки,
И мельник у дверей, и у запруды - утки.
Так много лет с тех пор прошло, а здесь как прежде все.
Да здесь и впрямь все то ж: и дом, и старый сад,
И этот тихий пруд, и утки, и утята,
И женщина стоит на мостике дощатом,
И мельник, что мукой обсыпан с головы до пят.
Но только этот мельник - не тот, что был тогда,
И сад уже не тот, и брызги, что мелькают
Над мокрым колесом, - не те, и мне другая
На робкие мольбы здесь отвечала "да!".
Перевод М. Фрейдкина
Все ближе ощущение предела
Того, чего у мирозданья нет:
Добра, что злу давало бы ответ,
И разума - чтоб нам поправить дело.
Весь век свой птаха в клетке просидела,
А вот поет, забыв причину бед -
Решетку, заслоняющую свет...
Мы рады крохам своего удела.
Но раз встают на тяжбу племена,
Конем, стопой топча края соседа,
И в гнойных швах лежат поля, пусты -
Зло повторится. В том не их вина,
Но темной силы, их влекующей к бедам.
Да. Все отчетливей предел мечты.
Перевод Г. Русакова
Если б только мог я стать,
Скажем, рамкой из гостиной
Или лугом расцветать,
На стене висеть картиной!..
Я бы жил с довольной миной.
Я б от хворей был спасен,
Судный глас меня бы минул,
Позабыл кошмары сон.
Вот уж был бы я беспечен!
Не давил бы крест на плечи.
Перевод Г. Русакова
Жил смех ее как бы отдельно от лица.
Казалось, что она
Тревогой тайною всегда удручена,
Мне непонятной до конца.
Еловым шишкам уподоблю кудри эти
Или снопам, так стянутым умело,
Что не распустишь ни за что на свете...
Могли немного полными казаться
Кому-то эти губы. Но, признаться,
Я так не думал - если в летний день
Она бродила по лесу, то тень
От губки нижней нежно зеленела...
Увы, я мало знал ее
И вскоре потерял ее...
Но будь иначе, я б не помнил ту
Улыбку странную, и эту грусть былую.
Ведь, словно в засуху, увянут поцелуи,
Едва любовь утратит слепоту.
Перевод М. Фрейдкина
Она над ним вспорхнула в темноту
И стала легче птицы на лету.
Покинув кров, над городом качалась,
Потом, помедлив, вовсе вдаль умчалась.
А воротилась - как же вид убог!
Поэт и сам узнать ее не смог:
Да, не щадя, беднягу Время било!
И он забыл, что в ней вначале было...
Перевод Г. Русакова
Есть тишина садов и рощ густых,
Объятых дремою глубокой,
И, когда колокол затих,
Безмолвье гулкое на звоннице высокой.
Есть дум уединенных тишина,
Когда нас мысль о прошлом гложет
И тварь земная ни одна
Раздумий наших горьких не тревожит.
Но тишина пустого дома, где рожден
Ты был, где жил и рос, где в жизни прежней
Друзья сходились под бокалов звон -
Что этой тишины мрачней и безнадежней?
Под опустевшим кровом больше не слышны
Застольный шум, и музыка, и пенье.
И, словно в некий транс погружены,
Застыли комнаты в немом оцепененье.
И невозможно этот тяжкий сон стряхнуть,
И нет такой на свете силы,
Чтобы из прошлого вернуть
Хотя б подобье жизни в этот склеп унылый.
Перевод М. Фрейдкина
Я видел, как вспорхнул на сикамору дрозд
Пасхальным ясным днем, когда вступает в рост
Древесный ствол и сок в могучем бродит теле.
Шафранный клюв дрозда дрожал от звучной трели.
Но вдруг певун на прут слетел, туда-сюда
Качнулся - и в кусты (там был приют дрозда),
Поняв, что прутик слаб - на нем не свить гнезда.
Перевод А. Шараповой
(Заезжий двор Клемент)
День и ночь...
Уж невмочь
Стыть как столб - сбежать бы прочь!
Стой и стой
Тут верстой,
Мимо ж едут в край иной!
В путь пора!
Жжет жара,
Вся растрескалась кора.
Поднимись
В горы, ввысь -
Солнцем, светом насладись.
Там ручей!
Смой с ветвей
Пыль - красуйся, зеленей.
...Улиц страж,
Ты ль предашь
Дым и чад родимый наш?
Перевод А. Шараповой
Ты первый круг образовало
В тот день, как год ей миновало.
Твой возраст шел к пяти годам -
Она читала по складам.
Ты двадцать раз окольцевалось -
К ней сватались, она влюблялась.
Но выбрала меня, едва
Тебе сравнялось двадцать два.
Ты двадцать третий круг растило -
Она женой мне стала милой.
Ты чахнуть стало к сорока -
Она была бледна, хрупка.
В тебе дупло росло и тлело -
День ото дня она слабела.
Смерть дни ее оборвала -
Открыла возраст твой пила.
Она не ведала, ты тоже
О том, как ваши судьбы схожи.
Перевод А. Шараповой
Она глядит в окно: опять нещадно льет,
Вся улица в ручьях. Попробуй выйти - грозы...
Похоже, не видать регаты в этот год...
И на глазах, полубезумны, слезы.
Регата и дожди спустя так много лет
Опять пришли вдвоем. Клокочут водостоки.
Но Нэнси не до них. Ей больше дела нет,
Что у регаты изменились сроки.
Регата - под рукой: бессмысленно смеясь,
Она в лечебнице кораблики пускает
По ванне взад-вперед. При этом всякий раз,
Ликуя, ванну "Хенли" нарекает.
Перевод Г. Русакова
Вдаль, на запад, к Кармелу глядит она из-под руки.
А потом на восток, к Иордану, где гладки речные пески.
"Может, сын мой безумен?" - вздыхает. Ответа ей нет.
Лишь сама она знает, и страшен ей этот ответ.
"Проповедует странное, верит - не разубедить.
И небрежен в одежде, а щеголем мог бы ходить.
Учит истине, будто полвека прожил до сих пор,
Напугал меня в Храме - ведь с первосвященником в спор!
"Что тебе и мне, жено?" Зачем он так странно спросил?
О, такое услышать от сына, ей-богу, нет сил!
И потом: "Кто мне мать?" Ну, как будто не знал столько лет!
Но спроси: "Кто отец мне?" - и что б я сказала в ответ?
Знает только Иосиф, да... Нет, никогда, никому!
Тот ушел, не вернется... Сама до сих пор не пойму!..
Не якшался бы с этими... Сплошь рыбаки, голытьба.
Ведь умен, столько знает, его нам послала судьба.
Эта падшая женщина ходит за ним по пятам
-
Обожает, уж точно. А что вожделеет он сам,
То ведь это безумье, болезнь, не его тут вина.
"Чтите заповеди!" - и прельститься такой, как она!
Так уж, видно, со всеми, что разумом не тверды...
Ох, не знаю, боюсь, не накликать бы с горя беды!
Сын-безумец - ужасно, тут можно всего ожидать:
Арестуют, убьют... Как, однако, умеет читать, убеждать!
Вот и муж. Рассказать ему, что нам за страсть суждена?
Нет. Пускай отдохнет. Буду думать, молиться и думать одна".
И она вспоминает, что ужин ему не поспел,
И глядит в смутной муке на юг, где лежит Израэл.
Перевод Г. Русакова
Как ливень лил
В тот день над Флинткомб-Эш, а нам
Обрезать брюкву надо было.
Да нас едва с холма не смыло!
До нитки вымокли мы там.
Как ливень лил!
Как сыпал снег,
Когда мы с Флинткомб-Эш ушли
В Грейт Барн, чтоб там рубить камыш,
И все дома до самых крыш
Густые хлопья замели.
Как сыпал снег!
Как солнце жгло,
Когда на дальней ферме вновь
Нас ждали ведра и коровы,
Луга и песни - и порою
Неосторожная любовь!
Как солнце жгло!
Перевод М. Фрейдкина
"Лишь там, на небесах,
Ждет встреча нас!" -
Мы говорим в слезах
В прощальный час.
Но, встретившись опять
Чрез годы в суете,
Смешно нам вспоминать
Страданья те.
Мы больше не грустим
О прежних временах
И встретиться хотим,
Но... на словах.
Перевод В. Лунина
(Г. M. М., 1873)
Горячий воск по свечке льется, льется.
(Как с саваном его наплывы схожи!)
Истец, притронувшись к свече, клянется,
И я ее касаюсь пальцем тоже.
Ночь. Для меня она вдвойне темна,
Хотя могла бы озариться светом,
А душу ледянящая зима -
Стать солнечным, тепло дарящим летом.
Все кончено. Все затянулось тенью -
И небо, и тем более земля.
Так дай же мне излить свое смятенье,
Пока еще мы живы - ты и я.
Никем ты не была принуждена -
Ты добровольно мне тепло дарила.
Так чем же ты теперь удивлена?
То небом суждено, что с нами было.
Последнее ты мне швырнула слово...
Но отвечать тебе уж нету силы,
И оттого молчу: с тобою снова
Нам быть лишь по ту сторону могилы.
Свисают складки смертного покрова
Со свечки, мое сердце растревожа...
Клянусь и я, надеть его готовый,
Оплывший воск вминая пальцем тоже.
Перевод В. Лунина
Ты помнишь - тогда?..
Скажи же, что да!
Тогда ты ушла в непроглядную ночь,
Исполненная нетерпенья,
Из дома, забытого в чаще лесной,
И вот, с ощущеньем внезапной утраты -
Ничто не вернуть, ничему не помочь -
Я вышел и поцеловал виновато
Воздух
Той тьмы беззвездной,
А ты между тем у калитки ждала...
И вдруг, в темноте, по щеке - дуновенье,
Лицо твое тронуло жаркой волной...
Но я целовал этот воздух, не зная,
Что ты у калитки, так близко, была...
Да, я целовал тебя, лишь вспоминая!
Ты помнишь - тогда?..
Скажи же, что да!
Перевод Г. Русакова
"Кто ж так в канун Крещенья
Грустит, в канун Крещенья?
Кто ж так в канун Крещенья
Грустит и слезы льет?"
"Да, мне сегодня грустно.
Не скрою: очень грустно.
Без той мне нынче грустно,
Что больше не придет".
"Но почему сегодня
Ты так грустишь, сегодня,
Когда весь люд сегодня
И пляшет и поет?"
"Ах, и она плясала!
Пленяя всех, плясала.
Ах, так она плясала,
Что прочие не в счет.
Мы жгли в ту ночь омелу.
Плющ, остролист, омелу.
В ту ночь мы жгли омелу,
Как весь честной народ.
В огне пылали ветки,
Горели с треском ветки,
В огне трещали ветки
-
Она сидит и ждет.
Вдруг входит он и молвит,
Спокойно так ей молвит:
Корабль отходит, - молвит, -
Едва заря взойдет.
Я жду - ведь ты клялась мне,
Ведь ты сама клялась мне,
Уплыть со мной клялась мне -
Иль я уже не тот?
Его глаза сверкают,
Как молнии сверкают.
Глаза его сверкают -
О как их пламя жжет!
И словно бы готова,
Давно уже готова
За ним идти готова, -
Куда он поведет.
Она от нас ушла с ним,
Взяв за руку, ушла с ним.
А снег (она ушла с ним!)
Ночь сыпал напролет.
И догорели листья,
Колючие те листья.
Дотла сгорели листья...
Кто нам ее вернет?..
Спустя два года снова,
В ночь на Крещенье снова,
Мы здесь сидели снова,
Грустя о ней - и вот
Раскрылась дверь без стука,
И прямо к нам без стука
Она идет без стука,
Бледна, как тень, идет.
А на руках ребенка
Несет она, ребенка.
Баюкает ребенка,
Качая взад-вперед.
Мы все прочли во взгляде.
Без слов прочли во взгляде,
В ее печальном взгляде,
Поблекшем от невзгод.
Весной она исчезла,
Куда-то вновь исчезла.
И раз уж вновь исчезла,
То больше не придет.
А мы все жжем омелу.
Плющ, остролист, омелу,
Мы снова жжем омелу,
Как весь честной народ".
Перевод М. Фрейдкина
Клейкая влажность над всем висит, как лоскут,
Рыхлою акварелью поля текут.
Окружность неба чуть по краям светла -
Крышку взяли не ту - потонула, потом всплыла.
Там, за морем, которое глухо ревет,
С тревогой на сердце она меня ждет.
За нами следит из укрытья наш общий враг -
Будет убит, кто сделает встречный шаг.
Но это вряд ли произойдет...
Ждет ли нас встреча или совсем не ждет,
Будет небо такое же, как теперь,
Будет бездна глухо стонать, как зверь.
Перевод А. Шараповой
Епископ на кафедре, им обновленной, стоит,
И, текст барабаня, рассеянным взглядом скользит
По лицам, приделам, по новому остову крыши,
По аркам и камню расписанных плит.
"Да, он! - кто-то шепчет. - Ведь я его слышал
Мальчишкой! Была тогда, помнится, мода:
Вечерние проповеди для народа,
По будням. Новое дело для нас...
И чистая публика шла поглазеть, не чинясь.
Неделю на чтенье тому, кто попросит, давали.
Такие, скажу вам, порой златоусты бывали!
А этот - из лучших, так все признавали.
Один мне запомнился... Невероятный успех!
И не из речистых, а попросту искренней всех.
Начнет говорить - и, бывало, вся суть открывалась...
Занятно бы знать, что сегодня с ним сталось".
"Ну да, вспоминаю... И вправду он был нехитер:
Любовь, состраданье... Всегда об одном разговор!
В викариях ходит чудак до сих пор".
Перевод Г. Русакова
(1850)
"Сижу в колодках. Ночь.
Двенадцать на часах.
Уж лучше бы мне быть
Сейчас на небесах!
Шаги... Не грежу ль я?
Меня ты не забыла!
Софи, любовь моя,
Я снова полон силы,
Я вновь... Но кто же тут?
Ах, мама, это ты...
Напрасно верил я,
Что оживут мечты..."
"Все ждешь ее, глупец!
Так знай. Она сказала:
В колодках от него
Теперь мне толку мало.
Она ушла на танцы
И не придет назад.
Тебя с другим забыла,
Так люди говорят.
Не думай, Джим, о ней,
Ее не стоит ждать.
Ведь о таком, как ты,
Горюет только мать!"
Перевод В. Лунина
Она идет по улице,
Где свет огней дрожит,
Затем восточной просекой
Под ильмами бежит.
В калитку поцелуйную
Врывается, и вниз -
По лугу по широкому
У края Меллсток Лиз.
Вторая поцелуйная
Калитка перед ней,
А дальше - сад, и водопад,
И купы тополей,
И третья поцелуйная
Калитка... Только вдруг
За ней исчезла девушка,
И - никого вокруг...
Что там случилось? Шепот чей
Нарушил тишину?
Гляди - две тени темные,
Сойдясь, слились в одну...
Перевод В. Лунина
(Бадмутские красотки)
Бадмут - славный городишко!
Там девчонки, словно пышки.
Сколько плавности в походке, сколько пылкости во взгляде!
И сердца рвались на части -
Так сгорали мы от страсти!
Только шпоры - трень да брень - взад-вперед по Эспланаде!
Губки - розы, щечки - маки,
И бывалые рубаки
Забывали о присяге недотрог лукавых ради.
А в ответ - лишь проволочки,
Отговорки и отсрочки.
Мчались в лагерь - трень да брень - мы в унынье и досаде.
Грянул гром войны нежданной,
Но средь тягот жизни бранной
Наш гусар не позабудет и в кромешной канонаде
Ни улыбок, ни уловок
Тех пленительных плутовок,
Ни лихого трень да брень мимо них, как на параде.
Полк вернется на квартиры,
Снова красные мундиры
Близ муслинных платьев будут тщетно клянчить о пощаде.
И опять пойдут насмешки,
Переглядки да потешки
Под лихое трень да брень взад-вперед по Эспланаде!
Перевод М. Фрейдкина
(Песня гребцов)
Когда той ночью шли стеной
Огромные валы,
И в лица нам летел песок
Из непроглядной мглы,
И ветер в бухте Мертвеца
Метался лют и яр,
Не знали мы, что было днем
У мыса Трафальгар.
Что было,
Что было
У мыса Трафальгар!
"Держать на север, а не то
Нам не видать земли!"
И мы гребли, как сто чертей,