Гарднер Эрл Стенли. Дело куклы-непоседы

   — Не знаю, лучше ли это, — возразил адвокат. — Здесь есть один большой минус.
   — Какой?
   — Чем больше пройдет времени, тем менее вероятно, что свидетельница изменит свои показания. А если дело будет разбираться потом в суде более высокой инстанции, она вызубрит их так, что переубедить ее будет просто невозможно. Самое интересное, что из-за этого ложного опознания неизбежна и путаница с орудием убийства. Из этого может выйти кое-что занятное.
   — Посмотрим, — отозвался Дрейк.
   — А что делать мне? — спросила секретарша.
   — Не попадаться на глаза свидетельнице, — ответил Мейсон. — Утром она могла видеть вас мельком, но теперь держитесь от нее подальше, пока я вас не вызову.
   — Но в зале мне хоть можно сидеть? В заднем ряду?
   — Нельзя, — отрезал адвокат. — Будьте в комнате для свидетелей. В самой дальней.
   — Интересно, как они отнесутся к тому, что вы подложили шпатель в номер Хэррода? — задумчиво произнес Дрейк. — Разве это этичный поступок?
   — А что тут такого? — пожал плечами Мейсон. — Мы скажем, что хотели узнать у Хэррода, таким ли шпателем он был ранен, а потом забыли его в номере.
   — Но я не могу подтвердить это под присягой! — заявила Делла.
   — Черт возьми! Я же не заставляю вас лгать! Вы присягнете, что купили три шпателя, один из них принесли в номер Хэррода и там оставили. Скажете, что действовали по моей инструкции.
   — А сами вы будете давать показания? — озабоченно спросила Делла.
   Адвокат покачал головой:
   — Постараюсь объяснить суду, что прокурор не должен заставлять нас подтверждать буквально каждый свой шаг. Я хотел перехитрить шантажиста и вовсе не собирался намеренно вносить путаницу в дело о расследовании убийства. Главное сейчас — доказать, что обвинение построено на ложных уликах и ложном опознании обвиняемой; к тому же представлено не то орудие убийства. Если удастся, следователи и прокурор сгорят со стыда.
   — Звучит заманчиво, — усмехнулся детектив, — но все это напоминает мне ходьбу по проволоке над глубокой пропастью.
   — Что-то общее есть, — согласился Мейсон. — Одно мне не дает покоя. Пол. У Ферн Дрисколл была машина. Кассир Бэйлора подтвердил это, когда давал сегодня показания. Из Лансинга она уехала на ней, потом вдруг стала голосовать на дорогах. Куда делась машина? Пусти-ка по следу своих гончих.

Глава 13

   — Насколько я помню, мы собирались перейти к перекрестному допросу свидетельницы Ирмы Кэрнс, — сказал судья Болтон. — Просим свидетельницу занять свое место.
   Продавщица прошла мимо Мейсона, бросив на него взгляд из-за толстых стекол своих очков.
   — Вы носите эти очки постоянно, мисс Кэрнс? — как бы невзначай спросил адвокат.
   — Нет, сэр.
   — Когда же вы их снимаете?
   — Когда ложусь спать.
   В зале плеснуло смешком. Но лицо продавщицы осталось непроницаемым, так что трудно было понять, хотела ли она пошутить или ответила всерьез.
   — Вам известно, как зовут девушку, купившую у вас шпатели первой?
   — Сейчас — да. Тогда я не знала.
   — Ну и как же?
   — Мисс Кэтрин Бэйлор.
   — Когда вы это узнали?
   Калверт вскочил со стула:
   — Протестую! Это не имеет отношения к делу.
   Судья покачал головой.
   — Нет, это весьма существенно. Отвечайте!
   — Это было недавно… точно не помню…
   — Кто вам это сказал?
   — Полицейские.
   — Значит, вы говорите это со слов полицейских?
   — Ну… не совсем так.
   — А как?
   — Они дали мне возможность на нее поглядеть.
   — Значит, они сперва сказали вам, что это именно та девушка, а потом ее показали?
   — Да, верно.
   — Вы знали, что вам потом надо будет ее опознать?
   — Протестую! — снова воскликнул помощник прокурора. — Мисс Бэйлор подтвердила, что покупала шпатели, и согласилась давать показания. Так что мы попусту тратим время.
   — Однако же, — возразил Мейсон, — с позволения суда, я буду опрашивать свидетельницу так, как считаю нужным.
   Судья кивнул:
   — Это ваше право. Продолжайте.
   — Итак, было ли вам известно, что женщину, которую вам покажут, надо будет потом опознать?
   — Мне этого прямо не говорили.
   — Но намекали на это, да?
   — Намекали.
   — Понятно, — подытожил адвокат. — А когда вам стало известно, что второй покупательницей была Милдред Крэст?
   — Вскоре после ее ареста.
   — Что значит «вскоре»? Через два-три дня?
   — Раньше.
   — Полиция проводила опознание так же, как в случае с Кэтрин Бэйлор? Они предварительно сказали вам, что покупательницу зовут Милдред Крэст?
   — Я и без того ее узнала.
   — Они поставили вас в известность, что вам потом надо будет ее опознать?
   — Я поняла, что они точно знают, как ее зовут. Увидев ее, я сразу почувствовала: это она и есть.
   — И заявили, что узнаете ее?
   — Да.
   — Вы успели ее разглядеть?
   — Успела.
   — Вы с ней разговаривали?
   — Нет.
   — Но голос ее слышали?
   — Да.
   — Где происходило опознание?
   — Там была комната со стеклом, через которое видно только в одну сторону. Эта женщина была в соседней комнате. Так что я ее видела, а она меня — нет.
   — Был с вами в комнате кто-нибудь еще?
   — Да. Трое полисменов.
   — Они с вами разговаривали?
   — Да. И еще говорили между собой.
   — О том, что обвиняемая, то есть Милдред Крэст, — та самая девушка, которая покупала у вас шпатели, так?
   — Так.
   — И, чтобы настроить вас против нее, обсуждали детали убийства, которое эта женщина, по их мнению, совершила?
   — Да. Они еще сказали, что она не только совершила убийство, но и присвоила деньги убитой, а когда один человек узнал об этом, всадила ему в грудь купленный у меня шпатель.
   — Так что опознавали вы ее после этой беседы?
   — Да. Когда я ее увидела, то сразу поняла — это она!
   — В тот же момент?
   — Да.
   — Сколько времени вы наблюдали за обвиняемой?
   — Минут десять.
   — Почему так долго?
   — Ну, чтобы не ошибиться, наверное.
   — А вы боялись ошибиться?
   — Нет, не боялась.
   — Но, несмотря на это, десять минут наблюдали за обвиняемой? Изучали ее лицо?
   — Да.
   — Зачем?
   — Полицейские говорили… А можно мне рассказывать об этом? — неожиданно обернулась она к помощнику прокурора.
   Тот ухмыльнулся:
   — Валяйте.
   — Ну, они сказали, что ее будет защищать мистер Мейсон, а он известный ловкач и может показать мне другую женщину, чтобы сбить меня с толку. Что-то вроде двойника.
   — Поэтому вы целых десять минут изучали ее лицо? — с усмешкой спросил адвокат.
   — Да.
   — Теперь перейдем к вашим служебным обязанностям. У вас обычно много покупателей?
   — Нет, немного.
   — Вы следите за тем, что происходит в отделе?
   — Обязательно.
   — У вас сильные линзы в очках?
   — Да. Без них я слепа как крот.
   — Вы следите также и за кассовым аппаратом?
   — Да. Пробиваю чек за каждую покупку.
   — В это время вы не видите того, что происходит вокруг?
   — К сожалению, не вижу. Но это продолжается очень недолго.
   — Скажите, успели ли вы рассмотреть женщину, покупавшую у вас шпатели? Я имею в виду вторую.
   — Да. И очень хорошо рассмотрела.
   — Как долго, по-вашему, она стояла перед вами?
   — Несколько секунд.
   — Точнее?
   — Сейчас скажу… Секунд десять.
   — За это время вы приняли деньги, положили их в кассу, пробили чек и дали сдачу, так?
   — Совершенно верно.
   — И одновременно следили за тем, что происходит в отделе?
   — Да.
   — Так сколько же из этих десяти секунд вы смотрели на покупательницу? Секунды две или три?
   — Достаточно, чтобы ее опознать.
   — Но не более трех секунд?
   — Пожалуй, нет.
   — Когда вы разглядывали обвиняемую в полиции, чтобы не спутать ее с предполагаемым двойником, на это ушло целых десять минут. Итак, тщательное десятиминутное наблюдение и беглый взгляд в течение каких-нибудь двух-трех секунд.
   — Когда она зашла в отдел, я же не знала…
   — Вот именно! У вас не было никаких причин изучать или хотя бы внимательно разглядывать лицо покупательницы. Тогда как в полиции вы знали, что придется ее опознавать, и хотели быть абсолютно уверены, что не ошибаетесь, так ведь?
   — Да, так.
   — Спасибо, — с улыбкой сказал адвокат. — Вопросов больше нет.
   Калверт, все время порывавшийся что-то возразить, особенно когда разговор зашел о времени, к концу допроса неожиданно раздумал.
   — Следующий свидетель! — объявил судья.
   — Пригласите мисс Кэтрин Бэйлор, — сказал Калверт. Китти заняла место, отведенное для свидетелей.
   — Вы знакомы с обвиняемой? — начал Калверт.
   — Да.
   — Как долго?
   — Со второго числа этого месяца.
   — Где вы познакомились?
   — У нее в номере.
   — Под каким именем она вам представилась?
   — Она рассказала мне…
   — Внимательно слушайте вопрос, — прервал ее Калверт. — Под каким именем она вам представилась?
   — Ферн Дрисколл.
   — Покупали ли вы в тот вечер шпатели для мороженого в универмаге «Аркейд новелти»?
   — Да. Три штуки.
   — Почем?
   — За один доллар.
   — Что вы с ними сделали?
   — Принесла в номер к Милдред.
   — А дальше?
   — Один положила к себе в сумочку, два других оставила там, на столике в прихожей.
   — Вы говорили с обвиняемой о том, как используют эти шпатели?
   — Да.
   — Что конкретно вы ей сказали?
   — Что их можно использовать как оружие, особенно когда нужно приструнить мужчину.
   — И вы унесли один шпатель к себе?
   — Да.
   — Теперь хорошенько обдумайте свой ответ. Предупреждаю, вы даете показания под присягой. Обвиняемая не говорила вам, что хочет использовать эти шпатели против Карла Хэррода?
   — Нет, не говорила.
   — И не делала никаких намеков?
   — Никаких.
   — Вы дали ей шпатели, чтобы она использовала их как оружие. Может быть, вы и предложили ей «приструнить» Хэррода с их помощью?
   Китти заколебалась.
   — Да или нет?
   — Я сказала ей, что если Хэррод снова попытается ее шантажировать, она может припугнуть его шпателем — в целях самозащиты.
   — И тогда она взяла два шпателя?
   — Я оставила их на столике в прихожей.
   — Хорошо, спасибо. У меня все, — сказал Калверт. — Защита может задавать вопросы.
   — Вы когда-нибудь видели Карла Хэррода? — спросил адвокат.
   — Да, видела.
   — При каких обстоятельствах?
   — Он явился в номер к Милдред, когда я у нее была. Я открыла ему дверь.
   — Как вы узнали, что это он?
   — Он представился.
   — Ну и что же вы сделали?
   — Сказала ему все, что думаю о шантажистах, и дала пощечину.
   — Не использовали ли вы против него шпатель?
   — Конечно нет!
   — Вы сказали, что унесли с собой один из шпателей. Зачем?
   — Чтобы было чем защитить себя.
   — От кого?
   — Я только что рассказала, что ударила Хэррода. У меня нет никаких иллюзий насчет характера этого шантажиста. Он не из тех, кто…
   — Минуточку! — перебил ее Калверт. — Свидетель должен только отвечать на вопросы, а не пытаться охарактеризовать потерпевшего.
   — Вы правы, — поддержал его судья. — Свидетельница не должна делать никаких замечаний по поводу характера покойного. Закон на этот счет вполне ясен.
   — Значит, вы опасались Карла Хэррода и поэтому положили в сумочку шпатель? — продолжал адвокат.
   — Да.
   — Где сейчас этот шпатель?
   — Я… я его выбросила.
   — Почему?
   — Так мне посоветовал отец, когда узнал, что Хэррода ранили таким же. Я рассказала ему, что ударила этого типа, и он велел мне избавиться от шпателя.
   — Когда это было?
   — Второго числа, когда вы пришли к нам и сказали, что Хэррод умер.
   — Вы рассказывали кому-нибудь об этом?
   — Никому. Я заявила полицейским, что все объясню на суде.
   — Понятно. Но все же вы сообщили им, что покупали три шпателя, так?
   — Сержант Голкомб узнал об этом у отца.
   — А вас он спрашивал об этом?
   — Нет.
   — И даже о том, куда делся недостающий шпатель?
   — Он не знал, что одного не хватает. Как ни странно, полиция обнаружила в номере Милдред все три.
   — Вы дали обвиняемой два шпателя?
   — Да.
   — Чтобы в случае необходимости она использовала их как оружие?
   — Да.
   — Как по-вашему, были у нее причины покупать еще три?
   — Не знаю, сэр. Мы обсуждали это с отцом, и он сказал…
   — Постойте! — воскликнул Калверт. — То, что вам сказал отец, — это показания с чужих слов.
   — Возражение принято! — заявил судья. — Вопрос задан весьма спорный, и свидетельнице вовсе не обязательно на него отвечать.
   — Мы считаем, что обвиняемая явно хочет взвалить вину на Кэтрин Бэйлор, — сказал помощник прокурора. — Зная, что один из шпателей остался в теле жертвы, Милдред Крэст покупает еще несколько, чтобы создать впечатление, что все на месте. Это, ваша честь, очень важный момент, доказывающий преднамеренность ее действий. Если бы не разная цена на ярлыках, ее уловка могла бы остаться незамеченной. Считаю, что в этом нам повезло.
   — Ну, итоги подводить еще рано, — заметил судья. — Что касается свидетельницы, не надо задавать ей вопросов о возможных мотивах поведения обвиняемой. Та скажет сама за себя. Считаю важным, однако, что свидетельница избавилась от оставшегося у нее шпателя.
   — Без сомнения, она сделала это по совету отца, — пожал плечами Калверт. — Тот знал, что обвиняемую защищает человек, репутация которого… Я хочу сказать, что мистер Мейсон при первом же удобном случае постарается напустить туману…
   — А его и так достаточно, — откликнулся адвокат.
   — Лично мне все совершенно ясно, — отрезал Калверт.
   — Довольно, джентльмены, — приказал судья. — У защиты есть еще вопросы к свидетельнице?
   — Нет, ваша честь, — ответил Мейсон.
   — Ваш следующий свидетель? — повернулся судья к Калверту.
   — Мисс Нелли Эллистон, — объявил тот.
   Вошла женщина, которую адвокат уже видел в номере Хэррода. На ней было новое, с иголочки, вечернее платье, чулки переливались всеми цветами радуги. Она явно побывала недавно в модном магазине.
   — Вас действительно зовут Нелли Эллистон? — спросил Калверт.
   — Да.
   — Но вы называете себя и другим именем. Каким?
   — Миссис Хэррод.
   — Вы были его женой?
   — Нет.
   — Но жили вы вместе, в отеле «Диксикрат», так?
   — Совершенно верно.
   — Как долго вы были знакомы с этим человеком?
   — Почти два года.
   — Где вы познакомились?
   — В баре.
   — Через какое время вы стали с ним жить?
   — Через неделю.
   — Вы называете себя миссис Хэррод, когда вам это удобно?
   — Да. Я использовала его имя. Мы собирались пожениться, но тут были кое-какие формальные препятствия. Мы не стали ждать, пока это уладится.
   — Что ж, спасибо за откровенность, мисс Эллистон, хотя она и идет в ущерб вашей репутации и доброму имени, — с одобрением в голосе произнес Калверт. — Надеюсь, суд это оценит. Теперь вспомните второе число этого месяца. Что произошло в тот день?
   — Карл куда-то ушел. Вернулся он не то в половине девятого, не то в девять, точнее не помню. Из носа у него текла кровь. Он переменил рубашку и взял пару чистых носовых платков. Я спросила, что случилось. Он ответил, что его ударила одна девица — застала врасплох.
   — Что было дальше?
   — Я спросила, что он ей сделал, но он сказал лишь, что она захлопнула за собой дверь и ему не удалось как следует ее проучить. Потом он снова ушел. Мне показалось, что он опять идет туда…
   — Суд не интересуют ваши предположения, — прервал ее Калверт. — Отвечайте на вопросы и придерживайтесь фактов.
   — Хорошо, сэр.
   — Итак, он снова ушел. Когда же он вернулся?
   — Примерно через час… может быть, через полтора. Я не смотрела на часы.
   — В каком он, по-вашему, был состоянии?
   — Кашлял. Два раза выплюнул сгустки крови…
   — Говорил ли он, что тяжело ранен и может умереть?
   — Нет. Он не догадывался, что смертельно ранен. Сказал, что скоро заработает кучу денег, так что нам теперь будет на что пожениться. Был в прекрасном настроении.
   — Дальше?
   — Он позвонил в агентство Дрейка и узнал телефон адвоката Перри Мейсона, затем набрал его номер. Они говорили о…
   — Вы не можете знать, о чем они говорили, — перебил ее Калверт. — Вы слышали лишь то, что говорил Хэррод. Вы даже не можете с уверенностью утверждать, что он говорил именно с мистером Мейсоном. Что произошло после этого телефонного разговора?
   — Пришел мистер Мейсон с секретаршей. Карл заявил, что его ранили…
   — Секундочку. К этому времени он знал, что умирает? Говорил, что рана может быть смертельной?
   — Нет, сэр. Он все прикидывал, как бы выжать из тех, кто замешан в этой истории, побольше денег.
   — Что было после ухода мистера Мейсона и мисс Стрит?
   — Еще при них Карл начал жаловаться, что его знобит. Видно, хотел создать у них впечатление, что он тяжело ранен. Я думала, что это лишь игра, но после их ухода он сказал, что у него действительно озноб. Я посоветовала ему принять горячую ванну. Он привстал и вдруг почувствовал себя плохо — побледнел, зашатался, потом как-то удивленно сказал: «Нелли! Я умираю!»
   — Он рассказал вам после этого, кто его ранил и как это было?
   — Да, сэр.
   — В таком случае это, с точки зрения закона, его предсмертное заявление. Постарайтесь припомнить его в точности.
   Судья Болтон взглянул на адвоката:
   — У защиты нет возражений?
   — Нет, — ответил адвокат. — Но мне хотелось бы задать свидетельнице несколько вопросов по поводу обстоятельств, при которых было сделано это заявление.
   — Пожалуйста, — кивнул судья.
   — Хэррод сказал вам, что умирает?
   — Да.
   — Через сколько времени после этого он умер?
   — Через несколько минут. Примерно через десять.
   — Значит, с того момента, как мы с ним расстались, состояние его резко ухудшилось?
   — Да. Это произошло, когда он попытался встать — чуть приподнялся, затем откинулся назад; на лице появилось выражение ужаса и удивления. Он сказал: «Нелли, эта проклятая рана… Что-то случилось. Кажется, задето сердце. Я… я умираю».
   — Ну, а дальше?
   — Он прижал ладонь к ране и воскликнул: «Нелли, я не хочу умирать!» Потом он сделал то заявление, о котором я говорила.
   — Да, кажется, это действительно предсмертное заявление, — сказал Мейсон помощнику прокурора. — Пожалуйста, продолжайте.
   — Ну что ж, раз защита не возражает, сообщите нам, что это было за заявление, — сказал Калверт. — Постарайтесь вспомнить его собственные слова.
   — Он рассказал, что вернулся в отель, где жила обвиняемая, чтобы выторговать у нее письма, а заодно проучить Кэтрин Бэйлор, если она еще там. Еще он сказал, что обвиняемая живет под именем Ферн Дрисколл, хотя на самом деле ее зовут Милдред Крэст, и он может доказать, что она убила Ферн Дрисколл.
   — Говорил он что-нибудь, из чего следовало бы, что рана была нанесена именно ею?
   — Да. Он рассказал, что позвонил в дверь и, когда она открыла, снова повторил свои предложения насчет писем. Она посмеялась над ним, назвала шантажистом и сказала, что, если он тотчас же не уйдет, она заявит в полицию, что он вломился к ней в номер с целью грабежа. По его словам, разговаривали они в дверях, и, сказав все это, она ударила его кулаком в грудь и захлопнула дверь. Он не знал, что в руке она держала шпатель, и только в лифте заметил, что тот застрял в теле. Он не думал, что рана серьезная. Ему пришло в голову, что такой поступок обвиняемой позволит ему сторговаться с ее адвокатом Перри Мейсоном: тот мог бы отдать ему письма, которые он потом продал бы за хорошую цену журналу или мистеру Бэйлору.
   — Что случилось со шпателем?
   — Карл принес его домой.
   — Говорил он, что его ранили именно им?
   — Да.
   — Где сейчас этот шпатель?
   — Я отдала его полицейским.
   — Вы пометили его перед этим, чтобы потом не спутать?
   — Да. Нацарапала свои инициалы на деревянной ручке.
   — Сейчас я покажу вам шпатель. Вот, смотрите, это тот, о котором вы говорили?
   — Тот самый.
   — Предъявите вещественное доказательство защите, — распорядился судья.
   Калверт встал, подошел к адвокату и протянул ему шпатель. Тот внимательно его осмотрел и обратился к судье:
   — Могу я задать свидетельнице несколько вопросов по поводу этого шпателя?
   — Конечно.
   Мейсон повернулся к свидетельнице:
   — Я вижу на нем ярлык с ценой, приклеенной клейкой лентой. На нем эмблема «Аркейд новелти» и отметка: «Цена 41 цент». Был ли этот ярлык на шпателе, когда вы получили его от Карла Хэррода?
   — Был.
   — Вы совершенно уверены, что он дал вам именно этот шпатель?
   — На сто процентов.
   — И что его ранили именно им?
   — Да.
   — Когда вы пометили его своими инициалами?
   — Когда пришла полиция.
   — Это посоветовал вам один из полицейских?
   — Да. Чтобы я могла этот шпатель потом узнать.
   — В вашем номере были еще шпатели?
   — Один был.
   — Где?
   — На кухне, в ящике буфета.
   — Значит, в этом ящике было два шпателя, так?
   — Совершенно верно.
   — Зачем же вы положили туда тот, которым был ранен Хэррод? Разве вы не понимали, что…
   — Карл пришел домой под кайфом, — перебила Мейсона свидетельница.
   — Что вы имеете в виду?
   — Я имею в виду, что он был под кайфом. Вы что, не знаете, что это значит?
   — Он был пьян?
   — Нет.
   — Накурился марихуаны?
   — Да.
   — Ну, и что же он сказал?
   — Он был в приподнятом настроении. Сказал, что почти ухватил за хвост жар-птицу. «Вот, — говорит, — достал тебе шпатель для мороженого. Разве я плохо забочусь о семье?» — и с этими словами бросил шпатель в раковину. Я спросила его, на кой черт нам сдался шпатель: я ведь не умею готовить домашнее мороженое.
   — А дальше?
   — Он пошел в комнату, сел в кресло, и мы с ним немного поболтали. Потом я вернулась на кухню. Шпатель лежал в раковине. Под ним были какие-то розовые потеки; верно, из крана на него капала вода. Я не обратила на это внимание и вымыла его.
   — Вы его вымыли?!
   — Ну да, я же не знала, что его им ранили. Я всегда мою посуду перед тем, как убрать ее на место.
   — Было ли вам тогда известно, что в ящике буфета уже лежит один шпатель?
   — Честно говоря, нет. Когда полицейские попросили отдать им шпатель, которым было совершено убийство, я выдвинула ящик и увидела там сразу два.
   — Теперь слушайте внимательно вопрос, — сказал Мейсон. — Могло ли случиться, что вы спутали эти шпатели? Подумайте, прежде чем ответить.
   — Не могла я их спутать!
   — Почему вы так уверены?
   — Потому что положила шпатель, которым ранили Карла, в определенное место. Тот, второй, лежал в глубине ящика, у задней стенки. К тому же на нем не было ярлыка с ценой. Я точно помню, что на том, который принес Карл, ярлык был.
   — Вы точно это помните?
   — Абсолютно точно.
   Мейсон повернулся к помощнику прокурора:
   — Вопросов больше нет. Не возражаю, чтобы шпатель был приобщен к делу в качестве вещественного доказательства.
   — Мы это учтем, — откликнулся судья. Повернувшись к Калверту, он спросил: — Есть ли еще вопросы к свидетельнице?
   — Нет, ваша честь.
   — Тогда переходим к перекрестному допросу. Адвокат несколько секунд задумчиво смотрел на свидетельницу, потом спросил:
   — Когда я в вашем присутствии разговаривал с Хэрродом, он признал, что в номере Милдред Крэст было темно и он не мог быть уверен, что его ранила именно она. Он не отрицал также, что открыть дверь и ранить его могла и Кэтрин Бэйлор. Вы это помните?
   — Минуточку! Не отвечайте на этот вопрос, мисс Эллистон! — вскричал Калверт. — Я протестую, ваша честь. Вопрос неправомерный, несущественный и не относящийся к делу. Перед смертью покойный рассказывал совершенно другое. Предсмертное заявление, как известно, приравнивается к показаниям под присягой.
   — Можете не напоминать мне законы относительно предсмертных заявлений, — сухо сказал судья. — Будьте уверены, что закон в суде будет соблюдаться. Тем не менее покойный делал по этому поводу противоречивые заявления. Если бы показания давал он сам, вы бы не возражали против подобных вопросов, так ведь? Поэтому давайте послушаем, что ответит свидетельница. Протест отклоняется.
   Калверт покачал головой с недовольным видом. Судья Болтон повернулся к свидетельнице:
   — Ну как, говорил покойный то, о чем вас спрашивал мистер Мейсон?
   — По-моему, нет, ваша честь. Мистер Мейсон, мне кажется, пытался сбить его с толку и…
   — Нам не интересно, что вам кажется, — отрезал судья. — Я хочу знать, что говорил Карл Хэррод.
   — Ну, мистер Мейсон напомнил ему, что там было темно, и спросил, почему он так уверен, что его ранила именно Милдред Крэст, а не Кэтрин Бэйлор, например.
   — И что он ответил?
   — Он взъярился и воскликнул, что они не в суде и мистер Мейсон не имеет права устраивать ему допрос.
   — Понятно, — кивнул судья. Повернувшись к адвокату, он сказал: — Продолжайте, мистер Мейсон.
   — Звонил ли покойный мистеру Бэйлору после моего ухода, и если так, то не в связи ли с высказанным мною предположением?
   — Возражаю! — снова воскликнул Калверт. — Свидетельница не могла знать, с кем говорил покойный.
   — Вам известно, звонил он мистеру Бэйлору после ухода мистера Мейсона или нет? — спросил судья.
   — Мне это неизвестно.
   — Гм… Что ж, продолжайте, мистер Мейсон.
   — Покойный ведь звонил кому-то после моего ухода?