— Как тебе это удается, Пол?
— Лучше тебе не знать подробностей. Я рискую своей собственной головой. Короче говоря, они у меня будут.
— Как только получишь какую-нибудь информацию, дай мне знать. А теперь — что там с этим Аланом Блевинсом, он действительно гипнотизер?
— Я бы сказал, что не просто гипнотизер, а превосходный. Между прочим, он сомневается, что гориллу можно загипнотизировать при помощи обычных методов. То есть он утверждал, что ему удавалось погрузить гориллу в какое-то подобие гипнотического транса, но, когда он это сделал, он не смог ей ничего внушить, воздействуя на подсознание. Когда гипнотизируют человека, этого добиваются словами. Когда имеешь дело с гориллой, невозможно установить контакт между человеческим сознанием и ее. Животное просто спит. И при этом довольно непросто определить, является ли это внушенным гипнотическим сном или естественным.
— Блевинс был уволен?
— Да.
— Был предлог?
— Я выяснил, что никакой причины для этого не было. Скверную новость сообщил ему Натан Фэллон. Эддикс вообще отказался это обсуждать. Все были уволены одновременно.
— И Блевинс имел все основания ненавидеть Эддикса?
— Вполне мог иметь.
— Выясни, где он был прошлой ночью, — сказал Мейсон.
— Уже выяснил, — ответил Дрейк, — он холостяк. Жена развелась с ним два года назад. Он утверждает, что был дома, смотрел телевизор, а потом лег спать.
— Подтвердить никто не может?
— Нет, это его собственные слова, не более того. Хочешь чтобы я покопался здесь поглубже?
— Разумеется, хочу. Почему с ним развелась жена, Пол?
— Психическое насилие. Она утверждала, что он якобы все время ее гипнотизирует, пытается использовать для своих опытов, выставляет ее в нелепом виде и все такое в том же роде.
— Узнай об этом побольше, — сказал Мейсон. — Найди ее, Пол. Я хочу поговорить с ней.
Дрейк сделай у себя пометку.
— Что-нибудь еще?
— Думаю, пока все, Я пойду обратно к себе и выясню, что нужно Хардвику. Он должен вот-вот подойти.
— Да, вот еще что, — сказал Дрейк. — Блевинс рассказал мне, что он обучил Эддикса методам гипноза.
— Зачем?
— Так хотел Эддикс.
— Пол, — сказал Мейсон, — я хочу, чтобы ты все как следует проверил. Я собираюсь на этом процессе выстроить защиту, которая войдет в историю, но для начала мне нужно точно знать, что там на самом деле произошло.
— А Джозефина Кемптон не может тебе рассказать? — спросил Дрейк.
— Нет.
— Почему нет?
— Если между нами, то я думаю, что она и сама не знает.
— О, Бога ради, Перри! — воскликнул Дрейк. — Только не вздумай строить защиту на основании женских россказней: «Мы сидели там, в руках у меня был ножик, а затем, совершенно неожиданно, в глазах у меня потемнело, а когда я пришла в себя, он лежал там на кровати совершенно неподвижно, и я закричала: „Ну скажи мне что-нибудь, Бенни!“
Мейсон усмехнулся:
— Все совершенно не так, Пол, хотя так оно и есть. Выкачай из Блевинса всю информацию, какую только сможешь, найди его бывшую жену. Ну, я пошел на переговоры с Хардвиком, загляну к тебе позже.
Мейсон вернулся в свой офис.
— Джеймс Этна направляется сюда, — сообщила Делла Стрит. — Он, похоже, страшно возбужден.
Зазвонил телефон.
— Алло, — сказала Делла в трубку, выслушала ответ и повернулась к Мейсону: — А вот и мистер Этна.
— Скажи, пусть входит, — сказал Мейсон, — и передай Герти, чтобы она проводила мистера Хардвика сюда, как только он появится в конторе.
Делла Стрит повесила трубку и вышла, чтобы встретить Этну.
Этна, явно взволнованный, воскликнул, едва переступив порог кабинета:
— Мистер Мейсон, можете вы мне сказать, что, черт побери, удалось разнюхать полиции?
— Они, видимо, абсолютно уверены в том, что откопали нечто очень серьезное.
— Похоже было, — сказал Этна, — что они наверняка уверены в том, что говорят…
— Делла Стрит и я перевернули вверх дном весь офис, пытаясь найти микрофон, — усмехнулся Мейсон. — Мы подумали, что, может быть, им удалось подслушать нашу беседу с миссис Кемптон. Что там с протестом? Вы его подали?
— Нет. Я понял, что от этого не будет никакого проку.
— Вы хотите сказать, что ей предъявлено обвинение?
— Совершенно верно. Умышленное убийство. Они уже получили санкцию, и ордер на арест был оформлен по всем правилам.
— Случилось нечто такое, в результате чего они неожиданно почувствовали себя абсолютно уверенными, — заключил Мейсон.
— Конечно, это весьма необычная история, — позволил себе сделать замечание Этна.
— Да уж, это точно.
— А что вы скажете по этому поводу? — спросил Этна.
— О том, что она рассказала?
— Да.
— Я еще не думал над этим.
— Но что произойдет, когда она расскажет это суду присяжных?
— Вы хотите сказать — если она расскажет это суду присяжных?
— Но ведь рано или поздно она будет вынуждена рассказать это суду.
Мейсон усмехнулся:
— Давайте в таком случае постараемся, чтобы это лучше было поздно, Этна.
— Вы думаете, что присяжные не поверят ее рассказу?
— А вы?
— Ну в общем, — промолвил Этна, — черт побери, Мейсон, и верю, и не верю.
Мейсон продолжал улыбаться.
— Конечно, если принять во внимание тамошнюю обстановку, то рассказ звучит довольно правдоподобно. Был некий миллионер, экспериментировавший с гипнозом. Он пытался гипнотизировать горилл и, вероятно, пытался внушить им импульс к убийству человека. Совершенно естественно, что рано или поздно он мог добиться определенного успеха, и тогда было бы совершенно логично предположить, что он сам и оказался первой жертвой.
— Продолжайте, Джим, — сказал Мейсон. — Вы приводите аргументы в пользу правдивости ее рассказа. Вы пытаетесь убедить себя так, словно вы — суд присяжных.
— Ну да, а почему бы и нет?
Мейсон сказал:
— Если адвокат вынужден сам себя убеждать в правдивости рассказа своего клиента, то, черт побери, самое разумное — сделать так, чтобы больше никто и никогда этого рассказа не услышал.
— Я думаю, вы правы, — проговорил Этна, через силу улыбнувшись. — Я сам еще толком не разобрался, как отношусь ко всему этому, а теперь, после ваших слов, я понял, что очень старался, хотя и безуспешно, убедить себя в правдивости этой истории, и, в общем, черт бы меня побрал, если я и сейчас знаю, как к ней относиться. Все это звучит совершенно неправдоподобно, если только не принимать во внимание обстановку, царившую в этом доме, а на ее фоне все выглядит довольно логично.
— Через несколько дней мы будем знать намного больше, Джим, — сказал Мейсон.
— Я никак не могу отделаться от мысли, что по моей вине вы втянуты во все это, — посетовал Этна.
— Все нормально, — усмехнулся Мейсон. — Я бывал и в худших переделках.
— Но все же снова возникает вопрос — почему полицейские действовали так странно? Ведь, кажется, это довольно необычно для них?
— Необычно! — воскликнул Мейсон. — Это просто уникальный случай!
Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, кивнула Мейсону и сказала:
— Это Хардвик.
— Отложим ненадолго наше обсуждение, — обратился Мейсон к Этне. — Поскольку нам придется иметь дело с Хардвиком, нужно быть уверенными в себе и выступать единым фронтом. Мы должны улыбаться и излучать оптимизм. Делла, пусть он заходит.
Делла Стрит распахнула дверь и произнесла:
— Мистер Хардвик.
Сидней Хардвик, явно чем-то очень озабоченный, сказал:
— Доброе утро, господа. Надеюсь, что я не расстроил ваши планы на сегодняшний день, мистер Мейсон, и ваши тоже, мистер Этна.
— Ну что вы, отнюдь нет, — кивнул ему Мейсон, — присаживайтесь. Чем можем быть вам полезны?
Хардвик сел, поправил очки на носу, черную резинку за ухом, потрогал слуховой аппарат и сказал:
— Давайте с самого начала говорить начистоту. Мне известно, что вы оба во многих отношениях занимаете противоположную по отношению ко мне позицию. Вы, как я полагаю, представляете Джозефину Кемптон?
— Я тоже так полагаю, — сказал Мейсон. — А точнее, я думаю, мы будем ее представлять.
— Вы оба? — спросил Хардвик.
Джеймс Этна, поколебавшись немного, ответил:
— Да, я полагаю, что мы оба.
— В таком случае, — продолжал Хардвик, — я представлял Бенджамина Эддикса, пока он был жив. Мне известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Несколько месяцев назад я оформил его завещание. Это завещание полностью соответствовало воле мистера Эддикса в то время.
— У вас есть основания полагать, что он изменил свою волю?
Хардвик прочистил горло.
— Не только волю, но и завещание.
— Вы хотите что-то сообщить нам и хотите что-то узнать у нас. Почему бы вам не раскрыть карты? — предложил Мейсон.
Хардвик улыбнулся:
— Боюсь, что я неважный игрок в покер.
— Вы не играете в покер, — ответил ему Мейсон. — Вы принимаете участие в деловых переговорах, где мы, все мы, должны выложить на стол определенные карты. А теперь давайте договоримся, что вы начинаете выкладывать все те карты, которые хотите раскрыть, а затем мы посмотрим, что сможем вам показать мы.
— Очень хорошо. Дело в том, что сложилась в высшей степени необычная ситуация — ситуация, которая некоторым образом играет на руку вашему клиенту. Я решил, что вы должны знать об этом, мистер Мейсон, до того… ну, в общем, до того, как вы, возможно, примете решение не представлять ее интересы.
— Продолжайте, — сказал Мейсон, — мы вас внимательно слушаем.
— Вы посетили Бенджамина Эддикса во вторник вечером. Ваш визит вывел его из душевного равновесия. Когда вы нашли кольцо и часы… ну, в общем, это был жестокий удар по самолюбию и самоуверенности Эддикса. Он полностью изменил свое решение о том, что должно быть написано в его завещании. В ту самую ночь, до того как отправиться спать, где-то около половины двенадцатого, он вызвал Натана Фэллона и Мортимера Херши на совещание. Он сказал: «Джентльмены, я был идиотом. Я был просто самодовольным ослом. Я вел себя деспотично, позволяя себе выносить решения, касающиеся всех окружающих. Я виноват. Я хочу искупить свою вину, насколько это возможно. Вот здесь написанное мной собственноручно завещание. Я кладу это завещание в конверт. Я передаю его вам. Я прошу вас, джентльмены, запечатать этот конверт, расписаться на его обороте и положить его в надежное место. Если в течение нескольких ближайших дней со мной что-нибудь случится, вы должны позаботиться о том, чтобы это завещание оказалось у мистера Сиднея Хардвика».
— В течение нескольких ближайших дней? — переспросил Мейсон. — Значит, он чего-то опасался?
— Нет, нет, ничего подобного. Похоже, что он просто собирался встретиться со мной и оформить должным образом свое завещание, вот это собственноручно написанное им завещание, подписать его, как полагается, в присутствии свидетелей. Он хотел иметь это собственноручно написанное им завещание как своего рода временную меру на всякий случай, и если с ним что-нибудь произойдет, то старое его завещание не будет иметь силы.
Мейсон кивнул:
— И в ту ночь вы поехали к нему, чтобы составить новое завещание?
— Верно. Но он, однако, был слишком взбудоражен и не стал со мной разговаривать. В тот момент я не мог понять, в чем дело. Но в свете последующих событий могу составить теперь полную картину. Вы поколебали его самоуверенность, мистер Мейсон. А я уверяю вас, что задеть его было трудно, очень трудно; такой уж это был человек. И вот теперь, я, возможно, не имею права этого делать, но я собираюсь прочесть вам часть собственноручно написанного мистером Эддиксом завещания — завещания, которое я собираюсь представить на официальное утверждение. Я думаю, что некоторые упомянутые в нем моменты могут иметь огромное значение для вас, господа, и в особенности для вашего клиента.
— Мы вас слушаем, — сказал Мейсон и взглядом дал понять Делле Стрит, что она должна стенографировать ту часть завещания, которая будет прочитана.
Хардвик развернул бумагу и принялся читать:
— Вот так, господа. Завещание датировано вечером вторника, оно полностью написано рукой Бенджамина Эддикса и подписано им.
— Это, вне всякого сомнения, — сказал Мейсон, — позволяет по-новому взглянуть на ситуацию. Я обратил внимание, вы сказали, что прочитаете часть завещания.
Хардвик улыбнулся:
— Совершенно верно. Здесь есть еще несколько распоряжений, касающихся его бывших работников, и заключительный пункт, в котором все остальное имущество завещается его брату.
— Фамилия его брата токе Эддикс? — Спросил Мейсон.
— Нет.
— А могу я узнать ее?
— Позднее.
— А как он распорядился своим состоянием в прошлом завещании?
Хардвик улыбнулся, но ничего не ответил.
— Ну хорошо, я спрошу по-другому, — сказал Мейсон, — была ли в том завещании упомянута миссис Кемптон?
— Нет. Определенно не была.
— То есть таким образом Эддикс, вероятно, пытался искупить свою вину, — предположил Мейсон.
— Я решил, что вы должны об этом знать, — сказал Хардвик. — Это укрепляет позиции вашего клиента, к тому же информация может оказаться весьма ценной для вас, господа, при заключении договора о размере вашего гонорара. Другими словами, я решил, что вы были бы разочарованы, установив размер гонорара за ваши услуги, а затем обнаружив неожиданно, что у вашей клиентки имеется пятьдесят тысяч долларов, о которых вы ничего не знали.
— Благодарю вас, — сказал Мейсон, — а что нужно вам?
— Я хотел бы побеседовать с вашей клиенткой, Джозефиной Кемптон, — сказал Хардвик. — Я хотел бы побеседовать с ней наедине. Я хотел бы обсудить с ней один абсолютно конфиденциальный вопрос.
— То есть, как я понимаю, — удивился Мейсон, — вы не хотите, чтобы мы при этом присутствовали?
— Я хотел бы побеседовать с ней абсолютно конфиденциально.
Мейсон взглянул на Джеймса Этну.
— Что касается меня, то я не возражаю, — сказал Этна, — я, разумеется, очень вам благодарен и…
— А я возражаю, — сказал Мейсон.
— То есть как? — воскликнул Хардвик.
Мейсон усмехнулся:
— Я не настолько вам благодарен.
— Я же предоставил вам информацию…
— Разумеется, — сказал Мейсон, — вы предоставили нам информацию, которая поможет нам определить размер гонорара. Мы вам благодарны за это. Я готов для вас сделать все что угодно — я лично. Но наша клиентка находится в несколько ином положении. Я не собираюсь раздавать авансы за счет моей клиентки, пока не буду точно знать, что вам нужно.
— Могу заверить вас, мистер Мейсон, что речь идет о вопросе, не имеющем ни малейшего отношения к тому делу, по которому в настоящий момент проходит ваша клиентка. Это должно оставаться в высшей степени конфиденциальным. Фактически миссис Кемптон и сама не будет знать, что именно я пытаюсь выяснить.
Мейсон покачал головой:
— Я хочу знать, на какую именно дичь вы охотитесь, до того, как позволю моей клиентке войти в зону обстрела.
— Это не нанесет ей никакого ущерба.
— Ситуация как раз такова, — сказал Мейсон, — что она имеет право воспользоваться советом юриста — советом юриста, который исключительно и полностью действует в ее интересах.
— Боюсь, мистер Мейсон, что вы запрашиваете слишком высокую цену за ваши услуги.
Мейсон улыбнулся:
— А вы довольно высоко оценили зачитанные вами пункты завещания.
— Ну хорошо, — сказал Хардвик, — предположим, что вы все равно узнали бы о содержании завещания после того, как его зарегистрировали бы для официального утверждения. Но, зная его заранее, вы можете для себя лично, господа, выиграть несколько тысяч долларов.
— Мы вам благодарны, — сказал Мейсон, — но мы помогаем клиентам во имя их интересов, а не наших личных.
— Я не думаю, что запрошенная мной цена непомерно высока, — сказал Хардвик.
— О чем вы собираетесь говорить с миссис Кемптон?
— Я не вправе вам сообщить.
— Хорошо, — сказал Мейсон, — в таком случае, я скажу вам, и мы посмотрим, насколько точно я угадал.
— Вы скажете мне? — воскликнул в изумлении Хардвик.
— Совершенно верно, — сказал Мейсон. — Вы собираетесь расспросить Джозефину Кемптон об убийстве Элен Кэдмас.
— Убийстве Элен Кэдмас? — переспросил Хардвик.
— Совершенно верно, об убийстве. У вас есть основания полагать, что кто-то сбросил Элен Кэдмас за борт яхты. Вы располагаете информацией, которой у нас нет. Вас также беспокоят некоторые проблемы в связи с наследством. Когда я узнаю больше о том, что вас интересует, я смогу ответить вам подробнее.
Хардвик громко откашлялся, снял очки, тщательно протер их и нацепил обратно на нос.
— Ну, насколько я прав? — спросил Мейсон.
— Это все только ваши догадки, — сказал Хардвик.
— Конечно, догадки, но мои догадки довольно близки к истине, не правда ли?
— Ну, предположим, только для того, чтобы поддержать разговор, что это так. И что дальше?
— Вот именно это мне и нужно выяснить.
— Честно говоря, меня тревожит нечто, что может оказать серьезное влияние на судьбу вашей клиентки.
— Вы, разумеется, не собираетесь всерьез выдвигать теорию о том, что Джозефина Кемптон убила Элен Кэдмас?
— Я не высказывал подобных обвинений.
— Вы не сказали этого прямо, — возразил Мейсон, — но это именно то, чем вы хотите нас напугать — так некоторые вытаскивают чертика на ниточке и трясут им перед носом у ребенка.
— Я просто хотел, чтобы вы осознали — вашей клиентке необходимо со мной сотрудничать.
— Разумеется, — сказал Мейсон, — мы не намерены стоять в стороне, в то время как вы пытаетесь повесить убийство на нашу клиентку.
— Я не собираюсь вешать на нее убийство, если она будет со мной сотрудничать. Я обещаю вам, господа, что никогда ни единого слова не передам полиции, что бы мне ни стало известно. В конце концов, — продолжал Хардвик, — нам совершенно незачем занимать антагонистические позиции. Мне нужно узнать всего лишь две вещи и…
— Две вещи? — перебил его Мейсон.
— Совершенно верно.
— Мне показалось, что речь шла всего об одной.
— Но вы ведь не дождались, пока я закончу. Мне нужно поговорить наедине с вашим клиентом, и мне нужны те самые дневники Элен Кэдмас.
Мейсон покачал головой.
— В обмен на которые, — продолжал Хардвик, — вы можете рассчитывать на мое полное сотрудничество с вами на всех стадиях процесса.
— К черту всю эту вашу сладкоречивую дипломатию, — сказал Мейсон. — Если говорить прямо, то вы пришли нас шантажировать. Вам нужны дневники Кэдмас, и вам нужно, чтобы миссис Кемптон таскала для вас орешки из огня. А если она откажется это делать, вы собираетесь повесить на нее убийство Кэдмас.
— Мистер Мейсон!
— Но, — продолжал Мейсон, — вы не на тех напали.
— Мистер Мейсон, я всего лишь сказал, что вы можете сделать две вещи, которые принесут вашей клиентке огромную пользу. В конце концов, вы знаете, что я могу добиться того, что мне нужно, гораздо проще — мне достаточно пойти в полицию. Но тогда все это появится в прессе.
— Это верно, — сказал Мейсон, — полиция может добиваться любых сведений, черт возьми, и в газетах они могут публиковать все, что им взбредет в голову. Ну а мы можем посоветовать нашей клиентке не отвечать ни на какие вопросы.
Хардвик встал.
— Теперь я должен еще кое-что сообщить вам, джентльмены, — сказал он, — я получил телеграмму из Австралии от брата Бенджамина Эддикса.
— Прекрасно.
— Я отправил телеграмму по единственному адресу, который мне был известен, сразу, как только мне сообщили о смерти Бенджамина, и в ответ пришла телеграмма с соболезнованиями. Затем, как только я узнал о завещании, я телеграфировал ему, кратко изложив в общих чертах волю покойного.
— И вы получили от него ответ, — сказал Мейсон, — с требованием оспорить выплату любых денег Джозефине Кемптон, поскольку она виновна в убийстве и, следовательно, по закону ей ничего из наследства достаться не может, какие бы распоряжения ни содержались в завещании?
— Таких телеграмм я пока еще не получал. Я получил телеграмму, в которой содержится указание зарегистрировать завещание для официального утверждения и представлять его интересы, используя весь мой опыт.
— Ну ничего, вы еще получите такую телеграмму, — сказал Мейсон, — и даже в том случае, если вы ее не получите, то как юрист, озабоченный защитой интересов своего клиента, вы обратите его внимание на это положение закона и объясните ему, что если Джозефина Кемптон будет осуждена за убийство, то он выгадает сумму в пятьдесят тысяч долларов.
— По некоторым соображениям мой клиент, возможно, пожелает воздержаться от предъявления таких требований.
— Вы ему объясните, что он имеет право использовать этот факт?
— А что бы вы сделали, если бы вы были на моем месте? — спросил Хардвик.
— Я бы, конечно, объяснил ему, — сказал Мейсон. — Ну а теперь я вам задам один вопрос. Как бы поступили вы, если бы были адвокатом, представляющим Джозефину Кемптон и некий другой адвокат, явно заинтересованный в ее осуждении за убийство Бенджамина Эддикса, хотел бы порасспросить ее наедине, чтобы посмотреть, не найдется ли удобный повод повесить на нее еще одно убийство?
— Если бы я был уверен наверняка в правоте своих рассуждений, — сказал Хардвик, — а вы не уверены, то сумел бы решить, что именно пойдет ей на пользу, и дал бы в соответствии с этим ей рекомендации.
— Или выкладывайте все карты на стол, — потребовал Мейсон, — или идите к черту.
— Вы упорствуете там, где это совершенно не нужно, — холодно сказал Хардвик. — Я-то к черту не пойду, а вот ваша клиентка отправится к чертям в преисподнюю, и довольно скоро.
И он с гордым видом вышел из комнаты.
— Боже мой, — воскликнул Этна, — вы же его фактически оскорбили, мистер Мейсон!
Глаза Мейсона сузились:
— Он рассказал нам кое-что полезное, и он подозревает что-то такое, о чем мы даже не имеем пока представления.
— Разумеется, — сказал Этна, — ему известна вся подноготная — та информация, которой мы не располагаем, и это дает ему огромное преимущество.
— Отлично, — сказал Мейсон, — вот пусть он и попытается сохранить ее в тайне. Начались гонки. Мы неважно стартовали, но у нас выше скорость. — Он повернулся к Делле Стрит: — Соедини меня с Полом Дрейком, Делла.
Когда Делла Стрит кивнула, Мейсон взял трубку и сказал:
— Пол, я участвую в крысиных бегах. Мне нужно действовать очень быстро. Элен Кэдмас знала о Бенджамине Эддиксе больше, чем кто-либо другой, если не считать личного юриста Эддикса. Ей было известно что-то такое, что беспокоит этого юриста. Я должен знать, что именно. Бенджамин Эддикс был холостяком. Пожилым, но крепким, энергичным, мужественным на вид мужчиной. Нужно найти женщину… Ну черт побери, откуда я знаю, какую женщину? Ту самую женщину. И когда ты получишь все номера, по которым он разговаривал с яхтой, проверь эти номера, и, если там есть номера-телефонов отелей или кемпингов, немедленно посылай туда сыщиков с фотографиями, и выясни, не развлекался ли он там с какой-нибудь красоткой.
Мейсон со стуком швырнул телефонную трубку.
— А вам не кажется, — сказал Джеймс Этна, — что вы делаете слишком поспешные выводы, Мейсон? Все уверяют, что в жизни Эддикса не было никаких женщин.
13
— Лучше тебе не знать подробностей. Я рискую своей собственной головой. Короче говоря, они у меня будут.
— Как только получишь какую-нибудь информацию, дай мне знать. А теперь — что там с этим Аланом Блевинсом, он действительно гипнотизер?
— Я бы сказал, что не просто гипнотизер, а превосходный. Между прочим, он сомневается, что гориллу можно загипнотизировать при помощи обычных методов. То есть он утверждал, что ему удавалось погрузить гориллу в какое-то подобие гипнотического транса, но, когда он это сделал, он не смог ей ничего внушить, воздействуя на подсознание. Когда гипнотизируют человека, этого добиваются словами. Когда имеешь дело с гориллой, невозможно установить контакт между человеческим сознанием и ее. Животное просто спит. И при этом довольно непросто определить, является ли это внушенным гипнотическим сном или естественным.
— Блевинс был уволен?
— Да.
— Был предлог?
— Я выяснил, что никакой причины для этого не было. Скверную новость сообщил ему Натан Фэллон. Эддикс вообще отказался это обсуждать. Все были уволены одновременно.
— И Блевинс имел все основания ненавидеть Эддикса?
— Вполне мог иметь.
— Выясни, где он был прошлой ночью, — сказал Мейсон.
— Уже выяснил, — ответил Дрейк, — он холостяк. Жена развелась с ним два года назад. Он утверждает, что был дома, смотрел телевизор, а потом лег спать.
— Подтвердить никто не может?
— Нет, это его собственные слова, не более того. Хочешь чтобы я покопался здесь поглубже?
— Разумеется, хочу. Почему с ним развелась жена, Пол?
— Психическое насилие. Она утверждала, что он якобы все время ее гипнотизирует, пытается использовать для своих опытов, выставляет ее в нелепом виде и все такое в том же роде.
— Узнай об этом побольше, — сказал Мейсон. — Найди ее, Пол. Я хочу поговорить с ней.
Дрейк сделай у себя пометку.
— Что-нибудь еще?
— Думаю, пока все, Я пойду обратно к себе и выясню, что нужно Хардвику. Он должен вот-вот подойти.
— Да, вот еще что, — сказал Дрейк. — Блевинс рассказал мне, что он обучил Эддикса методам гипноза.
— Зачем?
— Так хотел Эддикс.
— Пол, — сказал Мейсон, — я хочу, чтобы ты все как следует проверил. Я собираюсь на этом процессе выстроить защиту, которая войдет в историю, но для начала мне нужно точно знать, что там на самом деле произошло.
— А Джозефина Кемптон не может тебе рассказать? — спросил Дрейк.
— Нет.
— Почему нет?
— Если между нами, то я думаю, что она и сама не знает.
— О, Бога ради, Перри! — воскликнул Дрейк. — Только не вздумай строить защиту на основании женских россказней: «Мы сидели там, в руках у меня был ножик, а затем, совершенно неожиданно, в глазах у меня потемнело, а когда я пришла в себя, он лежал там на кровати совершенно неподвижно, и я закричала: „Ну скажи мне что-нибудь, Бенни!“
Мейсон усмехнулся:
— Все совершенно не так, Пол, хотя так оно и есть. Выкачай из Блевинса всю информацию, какую только сможешь, найди его бывшую жену. Ну, я пошел на переговоры с Хардвиком, загляну к тебе позже.
Мейсон вернулся в свой офис.
— Джеймс Этна направляется сюда, — сообщила Делла Стрит. — Он, похоже, страшно возбужден.
Зазвонил телефон.
— Алло, — сказала Делла в трубку, выслушала ответ и повернулась к Мейсону: — А вот и мистер Этна.
— Скажи, пусть входит, — сказал Мейсон, — и передай Герти, чтобы она проводила мистера Хардвика сюда, как только он появится в конторе.
Делла Стрит повесила трубку и вышла, чтобы встретить Этну.
Этна, явно взволнованный, воскликнул, едва переступив порог кабинета:
— Мистер Мейсон, можете вы мне сказать, что, черт побери, удалось разнюхать полиции?
— Они, видимо, абсолютно уверены в том, что откопали нечто очень серьезное.
— Похоже было, — сказал Этна, — что они наверняка уверены в том, что говорят…
— Делла Стрит и я перевернули вверх дном весь офис, пытаясь найти микрофон, — усмехнулся Мейсон. — Мы подумали, что, может быть, им удалось подслушать нашу беседу с миссис Кемптон. Что там с протестом? Вы его подали?
— Нет. Я понял, что от этого не будет никакого проку.
— Вы хотите сказать, что ей предъявлено обвинение?
— Совершенно верно. Умышленное убийство. Они уже получили санкцию, и ордер на арест был оформлен по всем правилам.
— Случилось нечто такое, в результате чего они неожиданно почувствовали себя абсолютно уверенными, — заключил Мейсон.
— Конечно, это весьма необычная история, — позволил себе сделать замечание Этна.
— Да уж, это точно.
— А что вы скажете по этому поводу? — спросил Этна.
— О том, что она рассказала?
— Да.
— Я еще не думал над этим.
— Но что произойдет, когда она расскажет это суду присяжных?
— Вы хотите сказать — если она расскажет это суду присяжных?
— Но ведь рано или поздно она будет вынуждена рассказать это суду.
Мейсон усмехнулся:
— Давайте в таком случае постараемся, чтобы это лучше было поздно, Этна.
— Вы думаете, что присяжные не поверят ее рассказу?
— А вы?
— Ну в общем, — промолвил Этна, — черт побери, Мейсон, и верю, и не верю.
Мейсон продолжал улыбаться.
— Конечно, если принять во внимание тамошнюю обстановку, то рассказ звучит довольно правдоподобно. Был некий миллионер, экспериментировавший с гипнозом. Он пытался гипнотизировать горилл и, вероятно, пытался внушить им импульс к убийству человека. Совершенно естественно, что рано или поздно он мог добиться определенного успеха, и тогда было бы совершенно логично предположить, что он сам и оказался первой жертвой.
— Продолжайте, Джим, — сказал Мейсон. — Вы приводите аргументы в пользу правдивости ее рассказа. Вы пытаетесь убедить себя так, словно вы — суд присяжных.
— Ну да, а почему бы и нет?
Мейсон сказал:
— Если адвокат вынужден сам себя убеждать в правдивости рассказа своего клиента, то, черт побери, самое разумное — сделать так, чтобы больше никто и никогда этого рассказа не услышал.
— Я думаю, вы правы, — проговорил Этна, через силу улыбнувшись. — Я сам еще толком не разобрался, как отношусь ко всему этому, а теперь, после ваших слов, я понял, что очень старался, хотя и безуспешно, убедить себя в правдивости этой истории, и, в общем, черт бы меня побрал, если я и сейчас знаю, как к ней относиться. Все это звучит совершенно неправдоподобно, если только не принимать во внимание обстановку, царившую в этом доме, а на ее фоне все выглядит довольно логично.
— Через несколько дней мы будем знать намного больше, Джим, — сказал Мейсон.
— Я никак не могу отделаться от мысли, что по моей вине вы втянуты во все это, — посетовал Этна.
— Все нормально, — усмехнулся Мейсон. — Я бывал и в худших переделках.
— Но все же снова возникает вопрос — почему полицейские действовали так странно? Ведь, кажется, это довольно необычно для них?
— Необычно! — воскликнул Мейсон. — Это просто уникальный случай!
Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, кивнула Мейсону и сказала:
— Это Хардвик.
— Отложим ненадолго наше обсуждение, — обратился Мейсон к Этне. — Поскольку нам придется иметь дело с Хардвиком, нужно быть уверенными в себе и выступать единым фронтом. Мы должны улыбаться и излучать оптимизм. Делла, пусть он заходит.
Делла Стрит распахнула дверь и произнесла:
— Мистер Хардвик.
Сидней Хардвик, явно чем-то очень озабоченный, сказал:
— Доброе утро, господа. Надеюсь, что я не расстроил ваши планы на сегодняшний день, мистер Мейсон, и ваши тоже, мистер Этна.
— Ну что вы, отнюдь нет, — кивнул ему Мейсон, — присаживайтесь. Чем можем быть вам полезны?
Хардвик сел, поправил очки на носу, черную резинку за ухом, потрогал слуховой аппарат и сказал:
— Давайте с самого начала говорить начистоту. Мне известно, что вы оба во многих отношениях занимаете противоположную по отношению ко мне позицию. Вы, как я полагаю, представляете Джозефину Кемптон?
— Я тоже так полагаю, — сказал Мейсон. — А точнее, я думаю, мы будем ее представлять.
— Вы оба? — спросил Хардвик.
Джеймс Этна, поколебавшись немного, ответил:
— Да, я полагаю, что мы оба.
— В таком случае, — продолжал Хардвик, — я представлял Бенджамина Эддикса, пока он был жив. Мне известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Несколько месяцев назад я оформил его завещание. Это завещание полностью соответствовало воле мистера Эддикса в то время.
— У вас есть основания полагать, что он изменил свою волю?
Хардвик прочистил горло.
— Не только волю, но и завещание.
— Вы хотите что-то сообщить нам и хотите что-то узнать у нас. Почему бы вам не раскрыть карты? — предложил Мейсон.
Хардвик улыбнулся:
— Боюсь, что я неважный игрок в покер.
— Вы не играете в покер, — ответил ему Мейсон. — Вы принимаете участие в деловых переговорах, где мы, все мы, должны выложить на стол определенные карты. А теперь давайте договоримся, что вы начинаете выкладывать все те карты, которые хотите раскрыть, а затем мы посмотрим, что сможем вам показать мы.
— Очень хорошо. Дело в том, что сложилась в высшей степени необычная ситуация — ситуация, которая некоторым образом играет на руку вашему клиенту. Я решил, что вы должны знать об этом, мистер Мейсон, до того… ну, в общем, до того, как вы, возможно, примете решение не представлять ее интересы.
— Продолжайте, — сказал Мейсон, — мы вас внимательно слушаем.
— Вы посетили Бенджамина Эддикса во вторник вечером. Ваш визит вывел его из душевного равновесия. Когда вы нашли кольцо и часы… ну, в общем, это был жестокий удар по самолюбию и самоуверенности Эддикса. Он полностью изменил свое решение о том, что должно быть написано в его завещании. В ту самую ночь, до того как отправиться спать, где-то около половины двенадцатого, он вызвал Натана Фэллона и Мортимера Херши на совещание. Он сказал: «Джентльмены, я был идиотом. Я был просто самодовольным ослом. Я вел себя деспотично, позволяя себе выносить решения, касающиеся всех окружающих. Я виноват. Я хочу искупить свою вину, насколько это возможно. Вот здесь написанное мной собственноручно завещание. Я кладу это завещание в конверт. Я передаю его вам. Я прошу вас, джентльмены, запечатать этот конверт, расписаться на его обороте и положить его в надежное место. Если в течение нескольких ближайших дней со мной что-нибудь случится, вы должны позаботиться о том, чтобы это завещание оказалось у мистера Сиднея Хардвика».
— В течение нескольких ближайших дней? — переспросил Мейсон. — Значит, он чего-то опасался?
— Нет, нет, ничего подобного. Похоже, что он просто собирался встретиться со мной и оформить должным образом свое завещание, вот это собственноручно написанное им завещание, подписать его, как полагается, в присутствии свидетелей. Он хотел иметь это собственноручно написанное им завещание как своего рода временную меру на всякий случай, и если с ним что-нибудь произойдет, то старое его завещание не будет иметь силы.
Мейсон кивнул:
— И в ту ночь вы поехали к нему, чтобы составить новое завещание?
— Верно. Но он, однако, был слишком взбудоражен и не стал со мной разговаривать. В тот момент я не мог понять, в чем дело. Но в свете последующих событий могу составить теперь полную картину. Вы поколебали его самоуверенность, мистер Мейсон. А я уверяю вас, что задеть его было трудно, очень трудно; такой уж это был человек. И вот теперь, я, возможно, не имею права этого делать, но я собираюсь прочесть вам часть собственноручно написанного мистером Эддиксом завещания — завещания, которое я собираюсь представить на официальное утверждение. Я думаю, что некоторые упомянутые в нем моменты могут иметь огромное значение для вас, господа, и в особенности для вашего клиента.
— Мы вас слушаем, — сказал Мейсон и взглядом дал понять Делле Стрит, что она должна стенографировать ту часть завещания, которая будет прочитана.
Хардвик развернул бумагу и принялся читать:
«Я, Бенджамин Эддикс, выражая свою последнюю волю, пишу это завещание собственноручно, в состоянии смиренного раскаяния. Я вел себя деспотично. Я был невероятно самодоволен. Я слишком был склонен к тому, чтобы осуждать окружающих меня людей. В особенности я сожалею о тех обстоятельствах, которые привели меня к разрыву с моим братом Германом.Хардвик оторвался от бумаги и произнес:
Сегодня вечером я испытал величайшее эмоциональное потрясение. Миссис Джозефина Кемптон, моя бывшая служащая, которую я более или менее прямо обвинил в воровстве, абсолютно невиновна. Ценные предметы, которые, как я полагал, она украла, были обнаружены при обстоятельствах, исключающих всякие сомнения в том, что они были украдены расшалившейся обезьяной, и я один несу ответственность за действия этой обезьяны.
Таким образом, я, выражая свою последнюю волю, завещаю следующее. Джозефине Кемптон, моей бывшей экономке, я приношу мои чистосердечные извинения и завещаю ей сумму в пятьдесят тысяч долларов. Мортимеру Херши, моему менеджеру, услуги которого, кстати, и без того хорошо оплачивались, я завещаю десять тысяч долларов. Натану Фэллону, которому, полагаю, я переплатил много лишнего и который иногда действовал полностью вопреки моим интересам, я завещаю один доллар и ценный совет: самое главное, что должно быть присуще служащему, — это абсолютная, непоколебимая верность. Я верю, что этот совет окажется ему полезным, где бы и на каком посту он в будущем ни работал.
Я назначаю свой банк «Сиборд микэникс нэшнл траст компани» исполнителем моей последней воли и требую, чтобы все установленные законом действия, связанные с распоряжением завещанным мной имуществом, производились Сиднеем Хардвиком, работающим в фирме «Хардвик, Карсон и Реддинг».
— Вот так, господа. Завещание датировано вечером вторника, оно полностью написано рукой Бенджамина Эддикса и подписано им.
— Это, вне всякого сомнения, — сказал Мейсон, — позволяет по-новому взглянуть на ситуацию. Я обратил внимание, вы сказали, что прочитаете часть завещания.
Хардвик улыбнулся:
— Совершенно верно. Здесь есть еще несколько распоряжений, касающихся его бывших работников, и заключительный пункт, в котором все остальное имущество завещается его брату.
— Фамилия его брата токе Эддикс? — Спросил Мейсон.
— Нет.
— А могу я узнать ее?
— Позднее.
— А как он распорядился своим состоянием в прошлом завещании?
Хардвик улыбнулся, но ничего не ответил.
— Ну хорошо, я спрошу по-другому, — сказал Мейсон, — была ли в том завещании упомянута миссис Кемптон?
— Нет. Определенно не была.
— То есть таким образом Эддикс, вероятно, пытался искупить свою вину, — предположил Мейсон.
— Я решил, что вы должны об этом знать, — сказал Хардвик. — Это укрепляет позиции вашего клиента, к тому же информация может оказаться весьма ценной для вас, господа, при заключении договора о размере вашего гонорара. Другими словами, я решил, что вы были бы разочарованы, установив размер гонорара за ваши услуги, а затем обнаружив неожиданно, что у вашей клиентки имеется пятьдесят тысяч долларов, о которых вы ничего не знали.
— Благодарю вас, — сказал Мейсон, — а что нужно вам?
— Я хотел бы побеседовать с вашей клиенткой, Джозефиной Кемптон, — сказал Хардвик. — Я хотел бы побеседовать с ней наедине. Я хотел бы обсудить с ней один абсолютно конфиденциальный вопрос.
— То есть, как я понимаю, — удивился Мейсон, — вы не хотите, чтобы мы при этом присутствовали?
— Я хотел бы побеседовать с ней абсолютно конфиденциально.
Мейсон взглянул на Джеймса Этну.
— Что касается меня, то я не возражаю, — сказал Этна, — я, разумеется, очень вам благодарен и…
— А я возражаю, — сказал Мейсон.
— То есть как? — воскликнул Хардвик.
Мейсон усмехнулся:
— Я не настолько вам благодарен.
— Я же предоставил вам информацию…
— Разумеется, — сказал Мейсон, — вы предоставили нам информацию, которая поможет нам определить размер гонорара. Мы вам благодарны за это. Я готов для вас сделать все что угодно — я лично. Но наша клиентка находится в несколько ином положении. Я не собираюсь раздавать авансы за счет моей клиентки, пока не буду точно знать, что вам нужно.
— Могу заверить вас, мистер Мейсон, что речь идет о вопросе, не имеющем ни малейшего отношения к тому делу, по которому в настоящий момент проходит ваша клиентка. Это должно оставаться в высшей степени конфиденциальным. Фактически миссис Кемптон и сама не будет знать, что именно я пытаюсь выяснить.
Мейсон покачал головой:
— Я хочу знать, на какую именно дичь вы охотитесь, до того, как позволю моей клиентке войти в зону обстрела.
— Это не нанесет ей никакого ущерба.
— Ситуация как раз такова, — сказал Мейсон, — что она имеет право воспользоваться советом юриста — советом юриста, который исключительно и полностью действует в ее интересах.
— Боюсь, мистер Мейсон, что вы запрашиваете слишком высокую цену за ваши услуги.
Мейсон улыбнулся:
— А вы довольно высоко оценили зачитанные вами пункты завещания.
— Ну хорошо, — сказал Хардвик, — предположим, что вы все равно узнали бы о содержании завещания после того, как его зарегистрировали бы для официального утверждения. Но, зная его заранее, вы можете для себя лично, господа, выиграть несколько тысяч долларов.
— Мы вам благодарны, — сказал Мейсон, — но мы помогаем клиентам во имя их интересов, а не наших личных.
— Я не думаю, что запрошенная мной цена непомерно высока, — сказал Хардвик.
— О чем вы собираетесь говорить с миссис Кемптон?
— Я не вправе вам сообщить.
— Хорошо, — сказал Мейсон, — в таком случае, я скажу вам, и мы посмотрим, насколько точно я угадал.
— Вы скажете мне? — воскликнул в изумлении Хардвик.
— Совершенно верно, — сказал Мейсон. — Вы собираетесь расспросить Джозефину Кемптон об убийстве Элен Кэдмас.
— Убийстве Элен Кэдмас? — переспросил Хардвик.
— Совершенно верно, об убийстве. У вас есть основания полагать, что кто-то сбросил Элен Кэдмас за борт яхты. Вы располагаете информацией, которой у нас нет. Вас также беспокоят некоторые проблемы в связи с наследством. Когда я узнаю больше о том, что вас интересует, я смогу ответить вам подробнее.
Хардвик громко откашлялся, снял очки, тщательно протер их и нацепил обратно на нос.
— Ну, насколько я прав? — спросил Мейсон.
— Это все только ваши догадки, — сказал Хардвик.
— Конечно, догадки, но мои догадки довольно близки к истине, не правда ли?
— Ну, предположим, только для того, чтобы поддержать разговор, что это так. И что дальше?
— Вот именно это мне и нужно выяснить.
— Честно говоря, меня тревожит нечто, что может оказать серьезное влияние на судьбу вашей клиентки.
— Вы, разумеется, не собираетесь всерьез выдвигать теорию о том, что Джозефина Кемптон убила Элен Кэдмас?
— Я не высказывал подобных обвинений.
— Вы не сказали этого прямо, — возразил Мейсон, — но это именно то, чем вы хотите нас напугать — так некоторые вытаскивают чертика на ниточке и трясут им перед носом у ребенка.
— Я просто хотел, чтобы вы осознали — вашей клиентке необходимо со мной сотрудничать.
— Разумеется, — сказал Мейсон, — мы не намерены стоять в стороне, в то время как вы пытаетесь повесить убийство на нашу клиентку.
— Я не собираюсь вешать на нее убийство, если она будет со мной сотрудничать. Я обещаю вам, господа, что никогда ни единого слова не передам полиции, что бы мне ни стало известно. В конце концов, — продолжал Хардвик, — нам совершенно незачем занимать антагонистические позиции. Мне нужно узнать всего лишь две вещи и…
— Две вещи? — перебил его Мейсон.
— Совершенно верно.
— Мне показалось, что речь шла всего об одной.
— Но вы ведь не дождались, пока я закончу. Мне нужно поговорить наедине с вашим клиентом, и мне нужны те самые дневники Элен Кэдмас.
Мейсон покачал головой.
— В обмен на которые, — продолжал Хардвик, — вы можете рассчитывать на мое полное сотрудничество с вами на всех стадиях процесса.
— К черту всю эту вашу сладкоречивую дипломатию, — сказал Мейсон. — Если говорить прямо, то вы пришли нас шантажировать. Вам нужны дневники Кэдмас, и вам нужно, чтобы миссис Кемптон таскала для вас орешки из огня. А если она откажется это делать, вы собираетесь повесить на нее убийство Кэдмас.
— Мистер Мейсон!
— Но, — продолжал Мейсон, — вы не на тех напали.
— Мистер Мейсон, я всего лишь сказал, что вы можете сделать две вещи, которые принесут вашей клиентке огромную пользу. В конце концов, вы знаете, что я могу добиться того, что мне нужно, гораздо проще — мне достаточно пойти в полицию. Но тогда все это появится в прессе.
— Это верно, — сказал Мейсон, — полиция может добиваться любых сведений, черт возьми, и в газетах они могут публиковать все, что им взбредет в голову. Ну а мы можем посоветовать нашей клиентке не отвечать ни на какие вопросы.
Хардвик встал.
— Теперь я должен еще кое-что сообщить вам, джентльмены, — сказал он, — я получил телеграмму из Австралии от брата Бенджамина Эддикса.
— Прекрасно.
— Я отправил телеграмму по единственному адресу, который мне был известен, сразу, как только мне сообщили о смерти Бенджамина, и в ответ пришла телеграмма с соболезнованиями. Затем, как только я узнал о завещании, я телеграфировал ему, кратко изложив в общих чертах волю покойного.
— И вы получили от него ответ, — сказал Мейсон, — с требованием оспорить выплату любых денег Джозефине Кемптон, поскольку она виновна в убийстве и, следовательно, по закону ей ничего из наследства достаться не может, какие бы распоряжения ни содержались в завещании?
— Таких телеграмм я пока еще не получал. Я получил телеграмму, в которой содержится указание зарегистрировать завещание для официального утверждения и представлять его интересы, используя весь мой опыт.
— Ну ничего, вы еще получите такую телеграмму, — сказал Мейсон, — и даже в том случае, если вы ее не получите, то как юрист, озабоченный защитой интересов своего клиента, вы обратите его внимание на это положение закона и объясните ему, что если Джозефина Кемптон будет осуждена за убийство, то он выгадает сумму в пятьдесят тысяч долларов.
— По некоторым соображениям мой клиент, возможно, пожелает воздержаться от предъявления таких требований.
— Вы ему объясните, что он имеет право использовать этот факт?
— А что бы вы сделали, если бы вы были на моем месте? — спросил Хардвик.
— Я бы, конечно, объяснил ему, — сказал Мейсон. — Ну а теперь я вам задам один вопрос. Как бы поступили вы, если бы были адвокатом, представляющим Джозефину Кемптон и некий другой адвокат, явно заинтересованный в ее осуждении за убийство Бенджамина Эддикса, хотел бы порасспросить ее наедине, чтобы посмотреть, не найдется ли удобный повод повесить на нее еще одно убийство?
— Если бы я был уверен наверняка в правоте своих рассуждений, — сказал Хардвик, — а вы не уверены, то сумел бы решить, что именно пойдет ей на пользу, и дал бы в соответствии с этим ей рекомендации.
— Или выкладывайте все карты на стол, — потребовал Мейсон, — или идите к черту.
— Вы упорствуете там, где это совершенно не нужно, — холодно сказал Хардвик. — Я-то к черту не пойду, а вот ваша клиентка отправится к чертям в преисподнюю, и довольно скоро.
И он с гордым видом вышел из комнаты.
— Боже мой, — воскликнул Этна, — вы же его фактически оскорбили, мистер Мейсон!
Глаза Мейсона сузились:
— Он рассказал нам кое-что полезное, и он подозревает что-то такое, о чем мы даже не имеем пока представления.
— Разумеется, — сказал Этна, — ему известна вся подноготная — та информация, которой мы не располагаем, и это дает ему огромное преимущество.
— Отлично, — сказал Мейсон, — вот пусть он и попытается сохранить ее в тайне. Начались гонки. Мы неважно стартовали, но у нас выше скорость. — Он повернулся к Делле Стрит: — Соедини меня с Полом Дрейком, Делла.
Когда Делла Стрит кивнула, Мейсон взял трубку и сказал:
— Пол, я участвую в крысиных бегах. Мне нужно действовать очень быстро. Элен Кэдмас знала о Бенджамине Эддиксе больше, чем кто-либо другой, если не считать личного юриста Эддикса. Ей было известно что-то такое, что беспокоит этого юриста. Я должен знать, что именно. Бенджамин Эддикс был холостяком. Пожилым, но крепким, энергичным, мужественным на вид мужчиной. Нужно найти женщину… Ну черт побери, откуда я знаю, какую женщину? Ту самую женщину. И когда ты получишь все номера, по которым он разговаривал с яхтой, проверь эти номера, и, если там есть номера-телефонов отелей или кемпингов, немедленно посылай туда сыщиков с фотографиями, и выясни, не развлекался ли он там с какой-нибудь красоткой.
Мейсон со стуком швырнул телефонную трубку.
— А вам не кажется, — сказал Джеймс Этна, — что вы делаете слишком поспешные выводы, Мейсон? Все уверяют, что в жизни Эддикса не было никаких женщин.
13
Герти закрыла и заперла на ключ вход в приемную ровно в пять часов. В половине шестого Делла сложила исходящую переписку в кучу, и Герти помогла ей проштемпелевать конверты. После этого Герти ушла домой.