Мейсон резко оборвал ее:
— Есть разница между временным отступлением — пока вы не сможете дать бой в нужном месте и в нужное время — и обыкновенным бегством. Сумасшедшая женщина хочет убить вашем ребенка. Быть храброй — это, конечно, прекрасно, но давайте-ка сначала разузнаем побольше об этой женщине, перед тем как рисковать юной жизнью, которую вы обязаны охранять.
Она помедлила мгновение, затем собрала кое-что из одежды, прошла в ванную, сказала:
— Мне нужно одеться, — и закрыла дверь.
— Шеф, — сказала Делла Стрит, — ты действительно хочешь ее спрятать?
— Я должен ее спрятать, Делла.
— Почему?
— Потому что если газеты получат от нее всю эту историю о том, что миссис Кемптон убила Бенджамина Эддикса, это может вызвать цепную реакцию в общественном мнении. Я не хочу рисковать.
— Разве это не преступление — прятать свидетеля?
— А чему она свидетель?
— Ну, всему тому, о чем она тебе рассказывала.
— Она рассказывала мне довольно много об исчезновении Элен Кэдмас, — сказал Мейсон, — и она рассказывала мне кучу всякой всячины о прошлом Эддикса, но это отнюдь не значит, что она является свидетелем всему этому. Она может разболтать все это газетчикам, но она не может свидетельствовать перед судом присяжных. Она не является свидетелем, если не может подтвердить что-нибудь под присягой. А расследуем мы в настоящее время убийство Бенджамина Эддикса. Она ни черта не может утверждать по этому поводу под присягой.
— Все равно, если полиция узнает…
Мейсон усмехнулся.
— Вспомни, что гласило предсказание в рисовой булочке, Делла: храбрость — единственное противоядие опасности.
16
— Есть разница между временным отступлением — пока вы не сможете дать бой в нужном месте и в нужное время — и обыкновенным бегством. Сумасшедшая женщина хочет убить вашем ребенка. Быть храброй — это, конечно, прекрасно, но давайте-ка сначала разузнаем побольше об этой женщине, перед тем как рисковать юной жизнью, которую вы обязаны охранять.
Она помедлила мгновение, затем собрала кое-что из одежды, прошла в ванную, сказала:
— Мне нужно одеться, — и закрыла дверь.
— Шеф, — сказала Делла Стрит, — ты действительно хочешь ее спрятать?
— Я должен ее спрятать, Делла.
— Почему?
— Потому что если газеты получат от нее всю эту историю о том, что миссис Кемптон убила Бенджамина Эддикса, это может вызвать цепную реакцию в общественном мнении. Я не хочу рисковать.
— Разве это не преступление — прятать свидетеля?
— А чему она свидетель?
— Ну, всему тому, о чем она тебе рассказывала.
— Она рассказывала мне довольно много об исчезновении Элен Кэдмас, — сказал Мейсон, — и она рассказывала мне кучу всякой всячины о прошлом Эддикса, но это отнюдь не значит, что она является свидетелем всему этому. Она может разболтать все это газетчикам, но она не может свидетельствовать перед судом присяжных. Она не является свидетелем, если не может подтвердить что-нибудь под присягой. А расследуем мы в настоящее время убийство Бенджамина Эддикса. Она ни черта не может утверждать по этому поводу под присягой.
— Все равно, если полиция узнает…
Мейсон усмехнулся.
— Вспомни, что гласило предсказание в рисовой булочке, Делла: храбрость — единственное противоядие опасности.
16
Интервью Мейсона газетным репортерам вызвало мгновенную реакцию.
Сидней Хардвик, как юрист, представлявший интересы Бенджамина Эддикса при его жизни, и как юрист, представляющий государственное обвинение, немедленно осудил интервью Мейсона как «чистые домыслы, в которых желаемое выдается за действительное, попытку заменить суть дела; пылкое воображение, отчаянно пытающееся найти хоть какую-нибудь лазейку для своего доведенного до отчаяния клиента».
Окружной прокурор Гамильтон Бергер охарактеризовал его еще более резко: «Это попытка ускользнуть от ответственности, очернив репутацию покойной девушки, которая не может больше защитить себя. Это подлая, презренная попытка, зачатая во лжи, рожденная в отчаянии и не способная, в конечном итоге, принести клиенту ничего, кроме вреда».
Мейсон, с газетами под мышкой, вошел в здание суда, чтобы присутствовать на предварительном слушании дела «Народ против Джозефины Кемптон».
Джеймс Этна придвинулся к нему и тихо проговорил:
— Я думаю, у нас не будет больших проблем, чтобы добиться отсрочки разбирательства, мистер Мейсон.
— А кто хочет добиться отсрочки? — спросил Мейсон.
— Боже мой, не хотим же мы оказаться на судебном разбирательстве сейчас, при нынешнем положении вещей, верно?
— Мы, возможно, и не хотим оказаться сейчас на судебном разбирательстве, — сказал Мейсон, — но я лично хочу услышать, что они могут предъявить в качестве улик на предварительном слушании.
— Ну что ж, вы — босс, вам виднее, — сказал ему Этна, — но мне известно, что окружной прокурор собирается отложить разбор дела. Разумеется, он хочет, чтобы его об этом попросил защитник.
Судья Манди занял свое место на скамье. Суд потребовал внимания.
— «Народ против Джозефины Кемптон», — провозгласил судья.
— Защита готова, — сказал Мейсон.
На лице окружного прокурора Бергера отразилось раздраженное недоумение:
— Насколько я понял, защитник хотел попросить отсрочки слушания дела, и обвинение готово согласиться на предоставление отсрочки.
— Я не знаю, почему вы так решили, — сказал Мейсон.
— Мне это стало известно из разговора с человеком, беседовавшим с Джеймсом Этной, адвокатом, ведущим вместе с вами дело.
— В самом деле? — удивился Мейсон. — А кто был этот человек и что именно он сказал?
— Я предпочел бы не раскрывать источник моей информации.
— Я не просил о предоставлении отсрочки и совершенно уверен, что мистер Этна тоже не просил, — возразил Мейсон.
— Я не утверждал, что он просил о предоставлении отсрочки.
— Защита имеет право начать процесс, если у нее нет возражений, — вмешался судья Манди.
— Мы готовы начать, — мрачно сказал Гамильтон Бергер.
— Очень хорошо, начинайте.
В качестве первого свидетеля Бергер вызвал одного из полицейских, принявших по рации вызов в Стоунхендж. Полицейский описал обстановку, которую обнаружил там, рассказал о ночном охраннике, бегавшем вокруг дома с револьвером, о собаках, загнавших гориллу на дерево, о двух других гориллах, бродивших беспрепятственно по дому, об открытых клетках, о теле, обнаруженном в комнате на втором этаже, и о заключительной суматохе, вызванной попытками загнать в клетки огромных горилл. Наконец с помощью двух специалистов из зоопарка, напичканных снотворным фруктов и объединенных усилий полиции и пожарных частей обезьяны были возвращены в клетки перед самым рассветом.
— Можете начинать перекрестный допрос, — сказал окружной прокурор.
Мейсон улыбнулся.
— У защиты нет вопросов.
Бергер вызвал патрульного полицейского, видевшего Мейсона и миссис Кемптон, как он выразился, «пытавшихся сбежать по Роуз-стрит». Позднее к ним присоединилась Делла Стрит. Он заявил им, что они должны быть доставлены в Управление полиции для допроса.
— Начинайте перекрестный допрос, — сказал Бергер.
— Насколько я понял, — сказал Мейсон, — вы утверждали, что подзащитная и я пытались сбежать по Роуз-стрит.
— Да, сэр, именно так я и утверждал.
— И вы посадили нас в машину.
— Да, сэр.
— Откуда вы узнали, что мы пытаемся сбежать?
— Ну, по тому, как вы себя вели, шли очень быстрым шагом и все время оглядывались назад.
— Понятно, — сказал Мейсон, — значит, вскоре после того, как вы посадили нас в машину, вы сбежали в Управление полиции, не так ли?
— Что я сделал?
— Вы сбежали в полицейское Управление.
— Я доставил вас в полицейское Управление.
— Вы оставили позади ад кромешный, явные признаки опасности. Вы уехали от дома, где бродили на свободе гориллы, где лаяли собаки, выли сирены.
— Я сделал так, потому что выполнял приказ.
— Но вы сбежали, не так ли?
— Нет.
— Но вы уехали, оставив позади всю эту суматоху?
— У меня был приказ уехать оттуда, чтобы доставить вас в полицейское Управление.
— И все же, несмотря на тот факт, что вы не бежали, вы оглянулись несколько раз назад, через плечо, не так ли?
— Ну, я взглянул два или три раза в зеркало заднего вида и…
— И оглянулись назад, через плечо?
— Ну, может быть, и оглянулся — очень быстро.
— Естественно, очень быстро, — сказал Мейсон, — иначе и быть не могло, ведь вы вели машину, но все же вы оглянулись несколько раз через плечо.
— Ну, возможно, и оглянулся. Пожалуй, что да.
— Вы не помните?
— Я не помню наверняка.
— И тем не менее вы утверждаете, если процитировать ваши собственные слова, «пожалуй, что да».
— Это верно. Тут ваша взяла.
— Вы теперь готовы поклясться, что оглянулись? Вы утверждаете это под присягой?
— Да! — рявкнул свидетель.
— Ваша Честь, — запротестовал Гамильтон Бергер, обращаясь к судье, — я полагаю, этот вопрос уже был задан дюжину раз, и на него был дан ответ.
— Я склонен согласиться с вами, — сказал судья.
— Я просто хотел прояснить этот вопрос до конца, — сказал Мейсон. — Я хотел, чтобы Высокий Суд уяснил себе позицию этого свидетеля. Он не помнит твердо, оглянулся ли он назад через плечо, но он готов заявить, что он так сделал, только потому, что он мог так сделать. Теперь он определенно присягает в том, о чем в действительности не помнит наверняка. Это наглядно демонстрирует позицию свидетеля.
— Я сказал вам, что, пожалуй, действительно оглянулся и посмотрел назад через плечо.
— Но наверняка вы не помните, оглядывались или нет.
— Отлично, — воинственно заявил полицейский, — теперь я вспомнил наверняка, что оглянулся.
— И когда же вы вспомнили наверняка?
— Только что.
— Следовательно, когда вы клятвенно присягнули, что не помните точно, оглянулись или нет, вы как следует не обдумали это?
— Это точно.
— Таким образом, вы ответили на вопрос не подумав?
— Да.
— Другими словами, вы сначала говорите, а потом думаете?
— Я не знаю.
— А зачем же вы оглядывались, если вы не убегали? — спросил Мейсон.
— Просто из любопытства. Когда вы слышите, что сзади такая суматоха, вокруг бегают обезьяны, это совершенно естественно — оглянуться и посмотреть, что там происходит, в то время как ты уезжаешь с места происшествия.
— Следовательно, как я теперь могу понять ваши показания под присягой, — сказал Мейсон, — не было ничего, указывающего на то, что подзащитная и я убегали с места происшествия.
— Я же сказал, что было.
— Что?
— Ну, в том, как вы себя вели, я сказал бы, что-то было не так.
— Вы могли бы догадаться, что что-то происходит не так, когда подъехали достаточно близко, чтобы услышать сирены, не так ли?
— Да.
— Таким образом, — сказал Мейсон, — вы хотите убедить Высокий Суд в том, что для вас было совершенно естественно оглядываться и смотреть, что там происходит, когда вы покидали такого рода место происшествия, в то время как в случае с моей подзащитной и со мной это было свидетельством бегства.
— Об этом свидетельствовало ваше поведение.
— Что именно?
— Я уже все описал.
Мейсон поднял левую руку и отогнул указательный палец.
— Первое, — сказал он, — вы заявили, что мы шли быстро. Второе: вы сказали, что мы все время оглядывались. Ну, что еще мы делали подозрительного?
— Это все. Этого достаточно.
— Отлично, — сказал Мейсон. — Когда вы уезжали оттуда, вы ехали быстро, не так ли?
— Это совсем другое дело.
— Быстро или нет?
— Да.
— И при этом, — добавил Мейсон, — вы неоднократно оглядывались назад, не так ли?
— Да.
— Вы уверены в этом?
— Да.
— Вы теперь определенно вспомнили, что оглядывались?
— Да.
— Но вы ведь не помнили этого наверняка, когда в первый раз давали показания под присягой?
— Ну, конечно, помнил.
— Следовательно, — сказал Мейсон, — вы пытались это скрыть.
— Я заметил ловушку, которую вы мне устраиваете. Я не настолько глуп.
— Благодарю вас, — сказал Мейсон, — я просто хотел, чтобы Суду стала ясна ваша позиция. У меня все.
Гамильтон Бергер коротко посовещался со своим заместителем, блестящим молодым юристом по имени Гинзберг, выигравшим за последние несколько месяцев целый ряд ярких процессов и в результате назначенным заместителем прокурора.
Присутствие на процессе самого Гамильтона Бергера, консультировавшего своего заместителя, говорило о том, что Мейсона считают опасным противником.
После короткого совещания шепотом Гинзберг вызвал надзирательницу тюрьмы.
Надзирательница показала под присягой, что обвиняемая Джозефина Кемптон поступила к ней в женский корпус тюрьмы, что она забрала у Джозефины Кемптон ее одежду и выдала ей взамен казенную форму, а одежду передала Филиппу Гротону, полицейскому эксперту и токсикологу.
— Теперь такой вопрос, — обратился к ней Гинзберг. — Осматривали ли вы тело обвиняемой?
— Осмотрела. Да, сэр. Она разделась донага и приняла душ. Я обследовала каждый дюйм ее тела.
— Что вы искали?
— Царапины, порезы, синяки или иные следы насилия.
— Удалось ли вам их обнаружить?
— Мистер Гинзберг, на коже у нее не было абсолютно никаких повреждений.
— Могу я спросить, для чего был нужен такой осмотр? — вмешался Джеймс Этна.
— А вы слушайте и поймете, для чего он был нужен, — воинственно заявил Гинзберг.
— Господа! — воскликнул судья Манди. — Давайте соблюдать приличия. Защита хочет заявить протест?
— Я просто хотел сберечь время! — сердито воскликнул Этна. — Но, принимая во внимание обстоятельства, я протестую по той причине, что все это некомпетентно, несущественно и не относится к делу.
— Мы полагаем, Ваша Честь, увязать это, — сказал Гинзберг, — с показаниями следующего свидетеля.
— Хорошо, продолжайте.
— Это все. Можете задавать вопросы.
Мейсон обратился к Этне:
— Спрашивайте вы, Джим.
— С какой целью вы забрали у нее одежду? — спросил Этна свидетельницу.
— Меня так проинструктировали.
— Вы знали о том, что до тех пор, пока ей не было предъявлено официальное обвинение, вы могли лишь задержать ее в качестве…
— Я выполняла инструкции, — сказала надзирательница. — Для того я там и нахожусь. Если вы считаете, что был нарушен закон, обращайтесь по этому поводу к окружному прокурору.
— Вы хотите сказать, что получили инструкции от окружного прокурора?
— Да. Из его офиса.
— И что стало с одеждой, которую вы забрали у нее и передали Филиппу Гротону?
— Если вы подождете, пока мы вызовем следующего свидетеля, вы получите ответ на ваш вопрос, — сказал Гинзберг.
— Очень хорошо, — согласился Этна, — у меня все.
— Вызовите Филиппа Гротона, — произнес Гинзберг.
Филипп Гротон, высокий, худой, ученого вида субъект, с выступающими скулами и в очках с такими толстыми линзами, отражавшими свет, что временами вы могли видеть только бледное лицо с двумя сверкающими овалами вместо глаз, занял место свидетеля и представился экспертом в области токсикологии, химии и специальных исследований.
— Вы получили определенные предметы одежды от надзирательницы, только что дававшей показания? — спросил Гамильтон Бергер.
— Получил. Да, сэр.
— Вы обследовали эти предметы одежды?
— Да, сэр.
— Удалось ли вам обнаружить что-нибудь необычное на этих предметах одежды?
— Да, сэр.
— Что вы обнаружили?
— Человеческую кровь.
— У вас с собой эти предметы одежды?
— С собой. Да, сэр.
— Я прошу, чтобы они были предъявлены в качестве вещественного доказательства.
— Не возражаю, — сказал Мейсон.
Вещи были продемонстрированы в качестве вещественного доказательства.
— Задавайте вопросы свидетелю, — сказал Гамильтон Бергер.
— Вы утверждаете, что на вещах человеческая кровь? — спросил Мейсон.
— Да, сэр.
— Как вы это определили?
— Я проверил тест и получил специфическую реакцию.
— То есть, проводя этот анализ, вы обычно не проверяете кровь на предмет принадлежности тому или иному конкретному животному, не так ли? Насколько я понимаю, вы просто проводите пробу, которая дает реакцию на человеческую кровь и не дает никакой реакции на кровь животных. То есть вы, таким образом, просто проверяете кровавое пятно на предмет того, является ли это кровью человека или животного. Если это кровь животного, вы не занимаетесь дальнейшей проверкой. Если реакция положительная, то вы знаете, что это человеческая кровь. Верно?
— Да, сэр.
— Этот тест безошибочен?
— Да, этот тест безошибочен.
Мейсон обратился к судье:
— Я хотел бы задать еще несколько вопросов мистеру Гротону по поводу его профессиональных знаний как эксперта, но должен признаться Суду, что в данный момент я не готов провести нужную мне линию допроса. Мне необходимо получить определенную информацию до того, как я смогу закончить перекрестный допрос.
— Нет ли у вас возражений по поводу того, чтобы защита отложила на некоторое время эту часть перекрестного допроса? — обратился судья Манди к обвинителю.
— Абсолютно никаких, — произнес Гамильтон Бергер, махнув рукой с видом абсолютно уверенного в себе человека, — мы будем только рады, если мистер Мейсон или кто бы то ни был задаст вопросы мистеру Гротону в связи с его профессиональной компетентностью, — пусть задает их хоть целый день, если пожелает, и в любое время, когда только пожелает.
— Очень хорошо. Мистер Гротон, вы можете пока сесть на место, вас вызовут позднее для завершения перекрестного допроса. Кто следующий свидетель?
Бергер, с неожиданной нотой триумфа в голосе, вызвал полицейского, который находился в машине, доставившей в полицейское Управление Мейсона, обвиняемую Джозефину Кемптон и Деллу Стрит. Он рассказал, что все трое были посажены на заднее сиденье и что он сидел повернувшись назад и большую часть времени не сводил с них глаз.
— После того как вы прибыли в полицейское управление, что произошло с машиной? — спросил Бергер.
— Она была отправлена обратно на патрулирование.
— Кто был в машине?
— Мой напарник и я.
— В какое время вы сменились с дежурства?
— В четыре утра.
— Что произошло потом?
— Я… ну, в общем, я вспомнил, что не проверял заднее сиденье, мы обычно делаем это, если перевозим в машине подозреваемых без наручников. Тогда мы с напарником подняли заднее сиденье, и, как только мы это сделали, мы обнаружили документ под подушкой заднего сиденья.
— Расскажите в общих чертах, что это был за документ.
— Это был подписанный кассиром банка чек на двадцать пять тысяч долларов, оплаченный Бенджамином Эддиксом и имевший на обороте передаточную надпись: «Оплатить по предъявлении Джозефине Кемптон», ниже была подпись, якобы Бенджамина Эддикса.
— Вы как-нибудь пометили этот чек?
— Пометил. Да, сэр.
— Каким образом?
— Я написал карандашом свои инициалы в верхнем левом углу на обороте чека.
— Вы смогли бы опознать этот чек, если бы снова его увидели?
— Смог бы. Да, сэр.
— Я показываю вам чек и задаю вопрос — тот ли это самый чек?
— Тот самый.
— Я требую, чтобы чек фигурировал в деле в качестве вещественного доказательства, — сказал Бергер.
— Нет возражений, — тут же согласился Мейсон, пресекая таким образом какие бы то ни было попытки со стороны Этны выдвинуть процедурные возражения.
Затем Бергер вызвал эксперта-графолога, который констатировал, что подпись Бенджамина Эддикса на обороте чека была явно поддельной, что была предпринята попытка воспроизвести характерные особенности подписи Эддикса, но нет сомнений в том, что подпись поддельна.
— Задавайте вопросы свидетелю, — сказал Бергер.
— Чек был передан вам окружным прокурором? — спросил Мейсон.
— Да, сэр.
— И тот же окружной прокурор предоставил вам определенные образцы почерка Эддикса, образцы его подписи, которые, вне всяких сомнений, были выполнены им собственноручно?
— Да, сэр.
— Что еще предоставил вам окружной прокурор?
— Что вы имеете в виду?
— Он предоставил вам также образцы почерка обвиняемой, разве нет?
— Ну да.
— И он просил проверить, нет ли в подписи, признанной вами поддельной, таких характерных черт, которые свидетельствовали бы о том, что эта подпись была выполнена рукой обвиняемой?
— Ну, он сформулировал это несколько иначе, но он действительно предоставил мне образцы почерка обвиняемой.
— Но он ведь разъяснил вам, с какой целью их предоставляет?
— Мне кажется, что только в самых общих чертах.
— И как он сформулировал эту цель?
— Ну, что-то вроде того, о чем вы говорили, мистер Мейсон.
— И таким образом, — сказал Мейсон, — вы были вынуждены доложить окружному прокурору, что обвиняемая не имеет отношения к этой подделке, что она не являлась человеком, подделавшим подпись Бенджамина Эддикса, не так ли?
— В общем, нет, сэр. Я сообщил окружному прокурору, что недостаточно данных для определенного вывода, что я могу лишь категорически утверждать, что это не подпись Бенджамина Эддикса, и я совершенно уверен в том, что это выполнено путем обведения.
— Что это значит — путем обведения?
— Кто-то держал настоящую подпись Бенджамина Эддикса напротив источника сильного света, возможно положив листок на стекло, под которым была мощная электрическая лампочка, или, может быть, на обычное окно, затем сверху положили кассовый чек так, чтобы подпись Бенджамина Эддикса просвечивала сквозь бумагу, и злоумышленник обвел эту подпись.
— А почему вы так уверены в этом?
— Это довольно легко определить, мистер Мейсон. Когда человек расписывается, он пишет свое имя широко, размашисто. Перо движется быстро, уверенно, так что малейший толчок отображается на довольно большом отрезке линии. Когда же подпись обводят, рука движется медленно. Под микроскопом хорошо видны неровности линии. Этот случай как раз характерен.
— Но вы не можете определить, кто подделал подпись?
— Нет, сэр.
— То есть вы никаким образом не можете связать подделанную подпись с личностью обвиняемой?
— Я думаю, это сможет сделать следующий свидетель, — слегка улыбнулся эксперт-графолог.
Гамильтон Бергер откинулся назад и рассмеялся. Для него было очевидно, что Мейсон попался в расставленную им ловушку, и окружной прокурор, что редко случалось, пришел в хорошее расположение духа.
— Больше вопросов нет, — сказал Мейсон.
Гамильтон Бергер, уверенный, что ошарашит своим сюрпризом защиту, просто излучал самодовольство.
— Мистер Говард Денни, пожалуйста, займите место свидетеля, — промурлыкал он.
Говард Денни вышел вперед и присягнул.
— Каков ваш род занятий?
— Я эксперт по отпечаткам пальцев и заместитель шерифа.
— Заместитель шерифа — это основной ваш род деятельности?
— Да, сэр.
— А теперь я хочу обратить ваше внимание вот на этот чек, представленный в качестве вещественного доказательства, и хочу спросить вас: доводилось ли вам видеть данный чек раньше?
— Да, сэр.
— Где и когда?
— Представитель полиции дал мне для исследования этот чек в четыре тридцать утра.
— Утра какого дня?
— В прошлый четверг, в ту ночь, когда был убит мистер Эддикс… Подождите-ка минутку, в действительности он был убит еще в среду ночью. Это было рано утром в четверг.
— И когда офицер полиции предоставил вам этот чек, просил ли он произвести какие-то конкретные действия с ним?
— Да, сэр.
— Какие именно?
— Идентифицировать отпечаток пальца на этом чеке.
— Можете ли вы показать нам, где находится этот отпечаток?
— Да, сэр. Он весьма неотчетливый, но это отпечаток пальца. Я установил, что это отпечаток среднего пальца правой руки обвиняемой, Джозефины Кемптон.
— Но это не обычный скрытый отпечаток пальца, из тех, что вы выявляете порошками?
— Нет, сэр. Отпечаток оставлен на чеке жидкостью, напоминающей, на мой взгляд, кровь.
— Что вы предприняли далее в связи с этим чеком?
— После того как я проверил чек и идентифицировал отпечаток пальца, чек был положен обратно за подушку заднего сиденья в машине, точно на то место, где, как я понял, он и был обнаружен.
— Что произошло дальше?
— Затем обвиняемая была освобождена из-под стражи.
— Когда?
— По-моему, это было около восьми утра, в четверг утром.
— И где находились вы?
— С пятью другими свидетелями мы спрятались на балконе, откуда могли наблюдать за происходящим.
— И что произошло?
— По просьбе обвиняемой она была…
Этна воскликнул:
— Я протестую, свидетель дает показания, основываясь на слухах.
Мейсон тихонько дернул Этну за полу пиджака, давая ему сигнал сесть на место.
— Мы не будем придираться к мелочам, ваша честь, — вмешался Мейсон, — насколько я понимаю, речь идет всего лишь о том, что обвиняемая попросила выпустить ее на гаражную стоянку полицейского управления, откуда мистер Этна мог бы ее забрать. Мы, конечно же, не собираемся предпринимать ничего такого, что могло бы помешать Суду получить необходимые свидетельские показания.
Судья Манди одобрительно кивнул.
Этна медленно уселся на место.
Мейсон прошептал ему:
— Это та бомба, которую они для нас приготовили. Они считают, что это сломает всю защиту. Нужно дать понять обвинению, что вся история ровным счетом ничего не стоит. Если это не произведет на нас никакого впечатления, они начнут беспокоиться, полагая, что у нас есть какой-то ответный ход, и будут вынуждены раскрыть все свои козыри. В конце концов, это единственное, что нам нужно от этого предварительного слушания, — заставить их выложить все, что у них есть, чтобы они не припасли какой-нибудь сюрприз для нас, когда дело дойдет до суда присяжных.
— Продолжайте, — сказал Гамильтон Бергер свидетелю.
— Ну, как только она решила, что осталась одна, она осмотрела все полицейские машины на стоянке, чтобы найти ту, в которой ее доставили в полицейское Управление. На каждой машине есть свой номер, и она… ну, в общем, она искала машину номер семь.
Тут вмешался судья Манди:
— Я принял к сведению позицию защиты в этом вопросе, но, в конце концов, мистер Денни, в своих свидетельских показаниях вы делаете слишком много выводов. Вы должны дать показания только о том, что вы лично видели.
— Хорошо, — сказал Денни, — как мы заранее договорились, двое полицейских находились там, где она могла их видеть. Затем их обоих позвали в другой конец стоянки, так что обвиняемая могла убедиться, что за ней никто не наблюдает.
— Что произошло потом? — спросил Бергер.
— Она прошла мимо стоявших там машин, изучая их номера. Подойдя к третьей машине, а это была машина под седьмым номером, та самая, в которой ее доставили в полицейское управление, она открыла дверь, подняла заднее сиденье и достала оттуда чек.
Сидней Хардвик, как юрист, представлявший интересы Бенджамина Эддикса при его жизни, и как юрист, представляющий государственное обвинение, немедленно осудил интервью Мейсона как «чистые домыслы, в которых желаемое выдается за действительное, попытку заменить суть дела; пылкое воображение, отчаянно пытающееся найти хоть какую-нибудь лазейку для своего доведенного до отчаяния клиента».
Окружной прокурор Гамильтон Бергер охарактеризовал его еще более резко: «Это попытка ускользнуть от ответственности, очернив репутацию покойной девушки, которая не может больше защитить себя. Это подлая, презренная попытка, зачатая во лжи, рожденная в отчаянии и не способная, в конечном итоге, принести клиенту ничего, кроме вреда».
Мейсон, с газетами под мышкой, вошел в здание суда, чтобы присутствовать на предварительном слушании дела «Народ против Джозефины Кемптон».
Джеймс Этна придвинулся к нему и тихо проговорил:
— Я думаю, у нас не будет больших проблем, чтобы добиться отсрочки разбирательства, мистер Мейсон.
— А кто хочет добиться отсрочки? — спросил Мейсон.
— Боже мой, не хотим же мы оказаться на судебном разбирательстве сейчас, при нынешнем положении вещей, верно?
— Мы, возможно, и не хотим оказаться сейчас на судебном разбирательстве, — сказал Мейсон, — но я лично хочу услышать, что они могут предъявить в качестве улик на предварительном слушании.
— Ну что ж, вы — босс, вам виднее, — сказал ему Этна, — но мне известно, что окружной прокурор собирается отложить разбор дела. Разумеется, он хочет, чтобы его об этом попросил защитник.
Судья Манди занял свое место на скамье. Суд потребовал внимания.
— «Народ против Джозефины Кемптон», — провозгласил судья.
— Защита готова, — сказал Мейсон.
На лице окружного прокурора Бергера отразилось раздраженное недоумение:
— Насколько я понял, защитник хотел попросить отсрочки слушания дела, и обвинение готово согласиться на предоставление отсрочки.
— Я не знаю, почему вы так решили, — сказал Мейсон.
— Мне это стало известно из разговора с человеком, беседовавшим с Джеймсом Этной, адвокатом, ведущим вместе с вами дело.
— В самом деле? — удивился Мейсон. — А кто был этот человек и что именно он сказал?
— Я предпочел бы не раскрывать источник моей информации.
— Я не просил о предоставлении отсрочки и совершенно уверен, что мистер Этна тоже не просил, — возразил Мейсон.
— Я не утверждал, что он просил о предоставлении отсрочки.
— Защита имеет право начать процесс, если у нее нет возражений, — вмешался судья Манди.
— Мы готовы начать, — мрачно сказал Гамильтон Бергер.
— Очень хорошо, начинайте.
В качестве первого свидетеля Бергер вызвал одного из полицейских, принявших по рации вызов в Стоунхендж. Полицейский описал обстановку, которую обнаружил там, рассказал о ночном охраннике, бегавшем вокруг дома с револьвером, о собаках, загнавших гориллу на дерево, о двух других гориллах, бродивших беспрепятственно по дому, об открытых клетках, о теле, обнаруженном в комнате на втором этаже, и о заключительной суматохе, вызванной попытками загнать в клетки огромных горилл. Наконец с помощью двух специалистов из зоопарка, напичканных снотворным фруктов и объединенных усилий полиции и пожарных частей обезьяны были возвращены в клетки перед самым рассветом.
— Можете начинать перекрестный допрос, — сказал окружной прокурор.
Мейсон улыбнулся.
— У защиты нет вопросов.
Бергер вызвал патрульного полицейского, видевшего Мейсона и миссис Кемптон, как он выразился, «пытавшихся сбежать по Роуз-стрит». Позднее к ним присоединилась Делла Стрит. Он заявил им, что они должны быть доставлены в Управление полиции для допроса.
— Начинайте перекрестный допрос, — сказал Бергер.
— Насколько я понял, — сказал Мейсон, — вы утверждали, что подзащитная и я пытались сбежать по Роуз-стрит.
— Да, сэр, именно так я и утверждал.
— И вы посадили нас в машину.
— Да, сэр.
— Откуда вы узнали, что мы пытаемся сбежать?
— Ну, по тому, как вы себя вели, шли очень быстрым шагом и все время оглядывались назад.
— Понятно, — сказал Мейсон, — значит, вскоре после того, как вы посадили нас в машину, вы сбежали в Управление полиции, не так ли?
— Что я сделал?
— Вы сбежали в полицейское Управление.
— Я доставил вас в полицейское Управление.
— Вы оставили позади ад кромешный, явные признаки опасности. Вы уехали от дома, где бродили на свободе гориллы, где лаяли собаки, выли сирены.
— Я сделал так, потому что выполнял приказ.
— Но вы сбежали, не так ли?
— Нет.
— Но вы уехали, оставив позади всю эту суматоху?
— У меня был приказ уехать оттуда, чтобы доставить вас в полицейское Управление.
— И все же, несмотря на тот факт, что вы не бежали, вы оглянулись несколько раз назад, через плечо, не так ли?
— Ну, я взглянул два или три раза в зеркало заднего вида и…
— И оглянулись назад, через плечо?
— Ну, может быть, и оглянулся — очень быстро.
— Естественно, очень быстро, — сказал Мейсон, — иначе и быть не могло, ведь вы вели машину, но все же вы оглянулись несколько раз через плечо.
— Ну, возможно, и оглянулся. Пожалуй, что да.
— Вы не помните?
— Я не помню наверняка.
— И тем не менее вы утверждаете, если процитировать ваши собственные слова, «пожалуй, что да».
— Это верно. Тут ваша взяла.
— Вы теперь готовы поклясться, что оглянулись? Вы утверждаете это под присягой?
— Да! — рявкнул свидетель.
— Ваша Честь, — запротестовал Гамильтон Бергер, обращаясь к судье, — я полагаю, этот вопрос уже был задан дюжину раз, и на него был дан ответ.
— Я склонен согласиться с вами, — сказал судья.
— Я просто хотел прояснить этот вопрос до конца, — сказал Мейсон. — Я хотел, чтобы Высокий Суд уяснил себе позицию этого свидетеля. Он не помнит твердо, оглянулся ли он назад через плечо, но он готов заявить, что он так сделал, только потому, что он мог так сделать. Теперь он определенно присягает в том, о чем в действительности не помнит наверняка. Это наглядно демонстрирует позицию свидетеля.
— Я сказал вам, что, пожалуй, действительно оглянулся и посмотрел назад через плечо.
— Но наверняка вы не помните, оглядывались или нет.
— Отлично, — воинственно заявил полицейский, — теперь я вспомнил наверняка, что оглянулся.
— И когда же вы вспомнили наверняка?
— Только что.
— Следовательно, когда вы клятвенно присягнули, что не помните точно, оглянулись или нет, вы как следует не обдумали это?
— Это точно.
— Таким образом, вы ответили на вопрос не подумав?
— Да.
— Другими словами, вы сначала говорите, а потом думаете?
— Я не знаю.
— А зачем же вы оглядывались, если вы не убегали? — спросил Мейсон.
— Просто из любопытства. Когда вы слышите, что сзади такая суматоха, вокруг бегают обезьяны, это совершенно естественно — оглянуться и посмотреть, что там происходит, в то время как ты уезжаешь с места происшествия.
— Следовательно, как я теперь могу понять ваши показания под присягой, — сказал Мейсон, — не было ничего, указывающего на то, что подзащитная и я убегали с места происшествия.
— Я же сказал, что было.
— Что?
— Ну, в том, как вы себя вели, я сказал бы, что-то было не так.
— Вы могли бы догадаться, что что-то происходит не так, когда подъехали достаточно близко, чтобы услышать сирены, не так ли?
— Да.
— Таким образом, — сказал Мейсон, — вы хотите убедить Высокий Суд в том, что для вас было совершенно естественно оглядываться и смотреть, что там происходит, когда вы покидали такого рода место происшествия, в то время как в случае с моей подзащитной и со мной это было свидетельством бегства.
— Об этом свидетельствовало ваше поведение.
— Что именно?
— Я уже все описал.
Мейсон поднял левую руку и отогнул указательный палец.
— Первое, — сказал он, — вы заявили, что мы шли быстро. Второе: вы сказали, что мы все время оглядывались. Ну, что еще мы делали подозрительного?
— Это все. Этого достаточно.
— Отлично, — сказал Мейсон. — Когда вы уезжали оттуда, вы ехали быстро, не так ли?
— Это совсем другое дело.
— Быстро или нет?
— Да.
— И при этом, — добавил Мейсон, — вы неоднократно оглядывались назад, не так ли?
— Да.
— Вы уверены в этом?
— Да.
— Вы теперь определенно вспомнили, что оглядывались?
— Да.
— Но вы ведь не помнили этого наверняка, когда в первый раз давали показания под присягой?
— Ну, конечно, помнил.
— Следовательно, — сказал Мейсон, — вы пытались это скрыть.
— Я заметил ловушку, которую вы мне устраиваете. Я не настолько глуп.
— Благодарю вас, — сказал Мейсон, — я просто хотел, чтобы Суду стала ясна ваша позиция. У меня все.
Гамильтон Бергер коротко посовещался со своим заместителем, блестящим молодым юристом по имени Гинзберг, выигравшим за последние несколько месяцев целый ряд ярких процессов и в результате назначенным заместителем прокурора.
Присутствие на процессе самого Гамильтона Бергера, консультировавшего своего заместителя, говорило о том, что Мейсона считают опасным противником.
После короткого совещания шепотом Гинзберг вызвал надзирательницу тюрьмы.
Надзирательница показала под присягой, что обвиняемая Джозефина Кемптон поступила к ней в женский корпус тюрьмы, что она забрала у Джозефины Кемптон ее одежду и выдала ей взамен казенную форму, а одежду передала Филиппу Гротону, полицейскому эксперту и токсикологу.
— Теперь такой вопрос, — обратился к ней Гинзберг. — Осматривали ли вы тело обвиняемой?
— Осмотрела. Да, сэр. Она разделась донага и приняла душ. Я обследовала каждый дюйм ее тела.
— Что вы искали?
— Царапины, порезы, синяки или иные следы насилия.
— Удалось ли вам их обнаружить?
— Мистер Гинзберг, на коже у нее не было абсолютно никаких повреждений.
— Могу я спросить, для чего был нужен такой осмотр? — вмешался Джеймс Этна.
— А вы слушайте и поймете, для чего он был нужен, — воинственно заявил Гинзберг.
— Господа! — воскликнул судья Манди. — Давайте соблюдать приличия. Защита хочет заявить протест?
— Я просто хотел сберечь время! — сердито воскликнул Этна. — Но, принимая во внимание обстоятельства, я протестую по той причине, что все это некомпетентно, несущественно и не относится к делу.
— Мы полагаем, Ваша Честь, увязать это, — сказал Гинзберг, — с показаниями следующего свидетеля.
— Хорошо, продолжайте.
— Это все. Можете задавать вопросы.
Мейсон обратился к Этне:
— Спрашивайте вы, Джим.
— С какой целью вы забрали у нее одежду? — спросил Этна свидетельницу.
— Меня так проинструктировали.
— Вы знали о том, что до тех пор, пока ей не было предъявлено официальное обвинение, вы могли лишь задержать ее в качестве…
— Я выполняла инструкции, — сказала надзирательница. — Для того я там и нахожусь. Если вы считаете, что был нарушен закон, обращайтесь по этому поводу к окружному прокурору.
— Вы хотите сказать, что получили инструкции от окружного прокурора?
— Да. Из его офиса.
— И что стало с одеждой, которую вы забрали у нее и передали Филиппу Гротону?
— Если вы подождете, пока мы вызовем следующего свидетеля, вы получите ответ на ваш вопрос, — сказал Гинзберг.
— Очень хорошо, — согласился Этна, — у меня все.
— Вызовите Филиппа Гротона, — произнес Гинзберг.
Филипп Гротон, высокий, худой, ученого вида субъект, с выступающими скулами и в очках с такими толстыми линзами, отражавшими свет, что временами вы могли видеть только бледное лицо с двумя сверкающими овалами вместо глаз, занял место свидетеля и представился экспертом в области токсикологии, химии и специальных исследований.
— Вы получили определенные предметы одежды от надзирательницы, только что дававшей показания? — спросил Гамильтон Бергер.
— Получил. Да, сэр.
— Вы обследовали эти предметы одежды?
— Да, сэр.
— Удалось ли вам обнаружить что-нибудь необычное на этих предметах одежды?
— Да, сэр.
— Что вы обнаружили?
— Человеческую кровь.
— У вас с собой эти предметы одежды?
— С собой. Да, сэр.
— Я прошу, чтобы они были предъявлены в качестве вещественного доказательства.
— Не возражаю, — сказал Мейсон.
Вещи были продемонстрированы в качестве вещественного доказательства.
— Задавайте вопросы свидетелю, — сказал Гамильтон Бергер.
— Вы утверждаете, что на вещах человеческая кровь? — спросил Мейсон.
— Да, сэр.
— Как вы это определили?
— Я проверил тест и получил специфическую реакцию.
— То есть, проводя этот анализ, вы обычно не проверяете кровь на предмет принадлежности тому или иному конкретному животному, не так ли? Насколько я понимаю, вы просто проводите пробу, которая дает реакцию на человеческую кровь и не дает никакой реакции на кровь животных. То есть вы, таким образом, просто проверяете кровавое пятно на предмет того, является ли это кровью человека или животного. Если это кровь животного, вы не занимаетесь дальнейшей проверкой. Если реакция положительная, то вы знаете, что это человеческая кровь. Верно?
— Да, сэр.
— Этот тест безошибочен?
— Да, этот тест безошибочен.
Мейсон обратился к судье:
— Я хотел бы задать еще несколько вопросов мистеру Гротону по поводу его профессиональных знаний как эксперта, но должен признаться Суду, что в данный момент я не готов провести нужную мне линию допроса. Мне необходимо получить определенную информацию до того, как я смогу закончить перекрестный допрос.
— Нет ли у вас возражений по поводу того, чтобы защита отложила на некоторое время эту часть перекрестного допроса? — обратился судья Манди к обвинителю.
— Абсолютно никаких, — произнес Гамильтон Бергер, махнув рукой с видом абсолютно уверенного в себе человека, — мы будем только рады, если мистер Мейсон или кто бы то ни был задаст вопросы мистеру Гротону в связи с его профессиональной компетентностью, — пусть задает их хоть целый день, если пожелает, и в любое время, когда только пожелает.
— Очень хорошо. Мистер Гротон, вы можете пока сесть на место, вас вызовут позднее для завершения перекрестного допроса. Кто следующий свидетель?
Бергер, с неожиданной нотой триумфа в голосе, вызвал полицейского, который находился в машине, доставившей в полицейское Управление Мейсона, обвиняемую Джозефину Кемптон и Деллу Стрит. Он рассказал, что все трое были посажены на заднее сиденье и что он сидел повернувшись назад и большую часть времени не сводил с них глаз.
— После того как вы прибыли в полицейское управление, что произошло с машиной? — спросил Бергер.
— Она была отправлена обратно на патрулирование.
— Кто был в машине?
— Мой напарник и я.
— В какое время вы сменились с дежурства?
— В четыре утра.
— Что произошло потом?
— Я… ну, в общем, я вспомнил, что не проверял заднее сиденье, мы обычно делаем это, если перевозим в машине подозреваемых без наручников. Тогда мы с напарником подняли заднее сиденье, и, как только мы это сделали, мы обнаружили документ под подушкой заднего сиденья.
— Расскажите в общих чертах, что это был за документ.
— Это был подписанный кассиром банка чек на двадцать пять тысяч долларов, оплаченный Бенджамином Эддиксом и имевший на обороте передаточную надпись: «Оплатить по предъявлении Джозефине Кемптон», ниже была подпись, якобы Бенджамина Эддикса.
— Вы как-нибудь пометили этот чек?
— Пометил. Да, сэр.
— Каким образом?
— Я написал карандашом свои инициалы в верхнем левом углу на обороте чека.
— Вы смогли бы опознать этот чек, если бы снова его увидели?
— Смог бы. Да, сэр.
— Я показываю вам чек и задаю вопрос — тот ли это самый чек?
— Тот самый.
— Я требую, чтобы чек фигурировал в деле в качестве вещественного доказательства, — сказал Бергер.
— Нет возражений, — тут же согласился Мейсон, пресекая таким образом какие бы то ни было попытки со стороны Этны выдвинуть процедурные возражения.
Затем Бергер вызвал эксперта-графолога, который констатировал, что подпись Бенджамина Эддикса на обороте чека была явно поддельной, что была предпринята попытка воспроизвести характерные особенности подписи Эддикса, но нет сомнений в том, что подпись поддельна.
— Задавайте вопросы свидетелю, — сказал Бергер.
— Чек был передан вам окружным прокурором? — спросил Мейсон.
— Да, сэр.
— И тот же окружной прокурор предоставил вам определенные образцы почерка Эддикса, образцы его подписи, которые, вне всяких сомнений, были выполнены им собственноручно?
— Да, сэр.
— Что еще предоставил вам окружной прокурор?
— Что вы имеете в виду?
— Он предоставил вам также образцы почерка обвиняемой, разве нет?
— Ну да.
— И он просил проверить, нет ли в подписи, признанной вами поддельной, таких характерных черт, которые свидетельствовали бы о том, что эта подпись была выполнена рукой обвиняемой?
— Ну, он сформулировал это несколько иначе, но он действительно предоставил мне образцы почерка обвиняемой.
— Но он ведь разъяснил вам, с какой целью их предоставляет?
— Мне кажется, что только в самых общих чертах.
— И как он сформулировал эту цель?
— Ну, что-то вроде того, о чем вы говорили, мистер Мейсон.
— И таким образом, — сказал Мейсон, — вы были вынуждены доложить окружному прокурору, что обвиняемая не имеет отношения к этой подделке, что она не являлась человеком, подделавшим подпись Бенджамина Эддикса, не так ли?
— В общем, нет, сэр. Я сообщил окружному прокурору, что недостаточно данных для определенного вывода, что я могу лишь категорически утверждать, что это не подпись Бенджамина Эддикса, и я совершенно уверен в том, что это выполнено путем обведения.
— Что это значит — путем обведения?
— Кто-то держал настоящую подпись Бенджамина Эддикса напротив источника сильного света, возможно положив листок на стекло, под которым была мощная электрическая лампочка, или, может быть, на обычное окно, затем сверху положили кассовый чек так, чтобы подпись Бенджамина Эддикса просвечивала сквозь бумагу, и злоумышленник обвел эту подпись.
— А почему вы так уверены в этом?
— Это довольно легко определить, мистер Мейсон. Когда человек расписывается, он пишет свое имя широко, размашисто. Перо движется быстро, уверенно, так что малейший толчок отображается на довольно большом отрезке линии. Когда же подпись обводят, рука движется медленно. Под микроскопом хорошо видны неровности линии. Этот случай как раз характерен.
— Но вы не можете определить, кто подделал подпись?
— Нет, сэр.
— То есть вы никаким образом не можете связать подделанную подпись с личностью обвиняемой?
— Я думаю, это сможет сделать следующий свидетель, — слегка улыбнулся эксперт-графолог.
Гамильтон Бергер откинулся назад и рассмеялся. Для него было очевидно, что Мейсон попался в расставленную им ловушку, и окружной прокурор, что редко случалось, пришел в хорошее расположение духа.
— Больше вопросов нет, — сказал Мейсон.
Гамильтон Бергер, уверенный, что ошарашит своим сюрпризом защиту, просто излучал самодовольство.
— Мистер Говард Денни, пожалуйста, займите место свидетеля, — промурлыкал он.
Говард Денни вышел вперед и присягнул.
— Каков ваш род занятий?
— Я эксперт по отпечаткам пальцев и заместитель шерифа.
— Заместитель шерифа — это основной ваш род деятельности?
— Да, сэр.
— А теперь я хочу обратить ваше внимание вот на этот чек, представленный в качестве вещественного доказательства, и хочу спросить вас: доводилось ли вам видеть данный чек раньше?
— Да, сэр.
— Где и когда?
— Представитель полиции дал мне для исследования этот чек в четыре тридцать утра.
— Утра какого дня?
— В прошлый четверг, в ту ночь, когда был убит мистер Эддикс… Подождите-ка минутку, в действительности он был убит еще в среду ночью. Это было рано утром в четверг.
— И когда офицер полиции предоставил вам этот чек, просил ли он произвести какие-то конкретные действия с ним?
— Да, сэр.
— Какие именно?
— Идентифицировать отпечаток пальца на этом чеке.
— Можете ли вы показать нам, где находится этот отпечаток?
— Да, сэр. Он весьма неотчетливый, но это отпечаток пальца. Я установил, что это отпечаток среднего пальца правой руки обвиняемой, Джозефины Кемптон.
— Но это не обычный скрытый отпечаток пальца, из тех, что вы выявляете порошками?
— Нет, сэр. Отпечаток оставлен на чеке жидкостью, напоминающей, на мой взгляд, кровь.
— Что вы предприняли далее в связи с этим чеком?
— После того как я проверил чек и идентифицировал отпечаток пальца, чек был положен обратно за подушку заднего сиденья в машине, точно на то место, где, как я понял, он и был обнаружен.
— Что произошло дальше?
— Затем обвиняемая была освобождена из-под стражи.
— Когда?
— По-моему, это было около восьми утра, в четверг утром.
— И где находились вы?
— С пятью другими свидетелями мы спрятались на балконе, откуда могли наблюдать за происходящим.
— И что произошло?
— По просьбе обвиняемой она была…
Этна воскликнул:
— Я протестую, свидетель дает показания, основываясь на слухах.
Мейсон тихонько дернул Этну за полу пиджака, давая ему сигнал сесть на место.
— Мы не будем придираться к мелочам, ваша честь, — вмешался Мейсон, — насколько я понимаю, речь идет всего лишь о том, что обвиняемая попросила выпустить ее на гаражную стоянку полицейского управления, откуда мистер Этна мог бы ее забрать. Мы, конечно же, не собираемся предпринимать ничего такого, что могло бы помешать Суду получить необходимые свидетельские показания.
Судья Манди одобрительно кивнул.
Этна медленно уселся на место.
Мейсон прошептал ему:
— Это та бомба, которую они для нас приготовили. Они считают, что это сломает всю защиту. Нужно дать понять обвинению, что вся история ровным счетом ничего не стоит. Если это не произведет на нас никакого впечатления, они начнут беспокоиться, полагая, что у нас есть какой-то ответный ход, и будут вынуждены раскрыть все свои козыри. В конце концов, это единственное, что нам нужно от этого предварительного слушания, — заставить их выложить все, что у них есть, чтобы они не припасли какой-нибудь сюрприз для нас, когда дело дойдет до суда присяжных.
— Продолжайте, — сказал Гамильтон Бергер свидетелю.
— Ну, как только она решила, что осталась одна, она осмотрела все полицейские машины на стоянке, чтобы найти ту, в которой ее доставили в полицейское Управление. На каждой машине есть свой номер, и она… ну, в общем, она искала машину номер семь.
Тут вмешался судья Манди:
— Я принял к сведению позицию защиты в этом вопросе, но, в конце концов, мистер Денни, в своих свидетельских показаниях вы делаете слишком много выводов. Вы должны дать показания только о том, что вы лично видели.
— Хорошо, — сказал Денни, — как мы заранее договорились, двое полицейских находились там, где она могла их видеть. Затем их обоих позвали в другой конец стоянки, так что обвиняемая могла убедиться, что за ней никто не наблюдает.
— Что произошло потом? — спросил Бергер.
— Она прошла мимо стоявших там машин, изучая их номера. Подойдя к третьей машине, а это была машина под седьмым номером, та самая, в которой ее доставили в полицейское управление, она открыла дверь, подняла заднее сиденье и достала оттуда чек.