Кавказские овчарки, среднеазиатские овчарки, южнорусские овчарки… московские сторожевые… Ну да, не просто собачники – фанаты “служебных собак отечественных пород” (в правом верхнем углу даже линк на книжку с таким названием). Шарюсь безрезультатно по сайту. “Дрессировка”. “Гостевая”. “Обо мне”. Кликаю “Обо мне” – об авторе, надо полагать, сайта… И первой строчкой вижу: Абель Сигел.
“…К чему, в конечном счете, сводились все утопии от Возрождения до второй половины ХХ века? К распространению творческого элемента на все сферы жизни; к созданию Человека Творческого, существа напрямую антиэнтропийного. Что, в конечном счете, происходит в те самые последние десятилетия? Уход творческого элемента из всех сфер жизни.
Абсолютно все области человеческой деятельности, включая творческие, все четче делятся на «чистую профессию» (в смысле механического совершения предписанных действий) и «чистое развлечение» (развлечение, замкнутое на себе и не претендующее ни на что большее) – то есть занятия энтропийные вполне. Максимально стимулируемая в современном социуме профессиональная вовлеченность индивида напрямую связана с лавинообразным разрастанием системы «хобби». Причем в бесплодные хобби мутировали даже сферы прямого проявления витальности (бесчисленные разновидности «экстремального» туризма и спорта) или творческого начала (ролевые игры)…”
…Любимый музыкант: Майлз Дэвис. Любимый напиток: коньяк “Двин” (Черчилль был ой не дурак!). Любимый вид спорта: бильярд (снукер, пул). Любимое существо: Гектор.
Прилагается – вместо портрета автора – видимо, именно фотка Гектора. Черный, здоровый, жесткошерстно-мохнатый. Русский черный терьер. У породы есть прозвище “собака Берии”: черные терьеры при Лаврентий Палыче охраняли лагеря… Довольно редкая нынче порода, не всякий опознает. Но я в детстве не один собачий атлас наизусть вызубрил…
“…Не востребована – уникальность. Как нечто противоположное функциональности. В конце концов, какова определяющая характеристика творческого акта и его результата? Неповторимость. Чем ценна человеческая индивидуальность? Отсутствием взаимозаменяемости. Но мы – мы нынешние – живем в мире воспроизводимых схем, сами превратившись в неотличимых отправителей функций…”
По 118 спрашиваю телефон латвийского общества собаководов. Вместо него мне дают номер собачьего приюта. Dzivnieku Draugs, Цандера, 4… Зато собаковод-ческий телефон знают там. Звоню. Извините, мы тут на Эл-эн-тэ делаем сюжет про служебных собак редких в Риге пород… Вы не подскажете, как бы мне связаться с владельцем русского черного терьера по кличке Гектор?..
Заминка. “А вы… не слышали?” – “Н-нет, видимо… А в чем дело?” – “Филипп… хозяин Гектора… Он… покончил с собой”. – “Когда?..” – “В середине января, кажется… Про это даже в газетах писали… Ну, из-за брата…” – “Да… Извините… Как, вы говорите, его фамилия была?” – “Литовченко…”
Delfi.lv… internet.lv… meklet.[14] Филипп Литовченко.
“…повесился в собственной квартире. Оставив предсмертную записку – но ее содержание родные попросили не оглашать. Как заявили представители полиции, факт самоубийства не вызывает никаких сомнений. По их словам, версия о связи смерти Филиппа Литовченко с бизнесом его старшего брата, известнейшего в Латвии предпринимателя Бориса Литовченко, владельца компании LatEiroTrans, совершенно безосновательна: покойный к делам брата никакого отношения не имел. То же в разговоре с нами подтвердил вчера и пресс-секретарь “ЛатЕвроТранса”. Филиппу Литовченко было тридцать девять лет…”
“…Да и вообще, автор не может сказать, что его так уж интересуют причины. Ему интереснее, скорее, констатировать, что масштаб перемен обратно пропорционален общественному отклику на них. Что, впрочем, более чем объяснимо: ведь перемены-то заключаются в исчезновении ряда понятий из общественного сознания – а как заметить пропажу того, само понятие о чем утрачено?..”
– Ничего не слышал?
– Нет…
– Ну да, в газетах, наверное, завтра появится…
– Так когда, ты говоришь, это произошло?
– Вчера вечером.
– И где? В подъезде?
– В подворотне. В подворотне его дома. На Авоту, что ли… Естественно, – хмыкает, – главной версией полиция рассматривает разбойное нападение…
– То есть… это они специально закосили?.. Под гопоту?..
Лера смотрит на меня с труднорасшифровываемым выражением – не без мрачной иронии. Даже безнадежной какой-то. Вымученной… Вообще выглядит она неважно.
– Излагаю слухи, – добивает в пепелке сигарету, достает новую. – Ну, что этот лейтенант был человеком конституционщиков и стучал им на богдановцев – об этом я и раньше слышала… Все дело действительно в наркоте. Полиция и Служба защиты Сатверсме делили бизнес. Назрела большая разборка. Как раз в связи с готовившимся делом “Ковчега” – Грекова, видимо, крышевали менты, а конституционщики под них копали… Вообще, история, кажется, довольно давно тянется… Ну, говорят, в итоге – надавно – менты с гэбистами как-то миром договорились. Переделили… И тогда очень похоже, что лейтенанта нашего просто свои же кураторы сдали… Если все типа полюбовно, то ни тем ни другим такой “крот” не нужен… Тем более что про Кудинова тут в последнее время поговаривали – странный, мол, стал… Вероятно, он и правда сделался… плохо управляемым. …“Странный”. Ага… Я в курсе…
– И чем его?
– Тупым тяжелым предметом сзади… Перелом основания черепа. Следов борьбы никаких… Бумажник взяли, часы… “Убийство с целью ограбления”, в общем…
Кабак этот, в паре кварталов от Калнциемского моста и в десяти минутах от Лериного дома – формально безымянный (над входом написано просто Bars), но все его называют “У тещи”. Почему, не вполне понятно: стиль тут скорее а-ля салун… За окном, через улицу, в лимонно светящихся окнах фабричного цеха – вертикальные металлические штыри с торчащими горизонтально “отростками”, на них – белые какие-то катушки, отсюда напоминающие рулоны туалетной бумаги…
– Дэн… – неуверенно, – ты про то, что в “Приежу крастсе”… в Юрмале, в отеле, произошло, не слышал ничего?..
Беру со стола стопарик с ромом. Верчу в пальцах, ставлю обратно:
– Нет, не слышал… А что там случилось?
– Труп нашли… странный. Вроде бы самоубийство. У них чуть не за день до открытия в пустом кафе человек застрелился…
За спиной у меня в соседней комнате стучат бильярдные шары.
– Нет… Не слышал.
– Кстати, Дэн… Ты не знал случайно такого – Федора Дейча?
В соседней комнате радостно вопят хором.
– Нет… А кто это?
– Да тот мужик, который застрелился…
– Не, не знал… А с чего ты решила, что я могу его знать?
– Ну… Ты вроде говорил про кого-то из приятелей своих… вроде как-то похоже ты его называл…
– А… Н-нет… Нет, того по-другому звали.
Как бы ни было ему странно возвращаться после всего содеянного и увиденного к прежнему тишайшему существованию, он к нему возвращается, первое время ежедневно шерстя раздел криминальной хроники в собственной и конкурирующих газетах – в естественном опасении, что все местные правоохранители вкупе с интерполами, фэбээрами и прочими, кого следует ожидать в их вялой провинции после убийства в ней самого знаменитого человека на планете, уже идут по его следам… Однако он не только не видит ничего касающегося себя и дела рук своих в местных уголовных колонках – он не встречает вообще ни единого упоминания о смерти Эйнджел!
Сначала герой решает, что такова хитроумная стратегия продюсеров или следователей, зачем-то решивших на время скрыть факт убийства звезды. Но проходит неделя, вторая – а никто, ни у него в стране, ни в Интернете, ни по международным телеканалам так и не заикается о том, что Эйнджел, та Эйнджел, сплетни о которой прежде десятками возникали ежедневно в мировом информпространстве, пропала… Более того – он не встречает ни единого линка на “откровенные фото Эйнджел” в Сети, ни разу с того памятного дня не слышит по радио ни одного ее хита: хотя в какой-то момент делает то, способным на что не счел бы себя еще недавно даже с самого тяжкого бодуна – сам включает радио, да еще настраивает его на наиболее попсовые FM-станции… В конце концов он набирает имя Эйнджел в “Яхушной” искалке… и искалка отвечает ему, что по его запросу ничего не найдено.
Он принимается осторожно расспрашивать коллег: помните, дескать, такая поп-звезда… Коллеги не могут врубиться, о ком это он. Начальство в упор не помнит об информационном спонсорстве гастролей Эйнджел. Герой идет в музыкальный магазин – и после безрезультатного исследования полок слышит от продавца, что тому о подобной певице ничего не известно.
Разумеется, герой решает, что он просто свихнулся. Но тут на глаза ему случайно попадается бетонный заводской забор с размашистым граффити: Angel, we love you! Герой проводит у этого забора почти час и даже в облегчении прикладывается губами к разрисованному бетону… А на следующий день, придя сюда же, видит, что это граффити замазано новым – про какую-то другую группу.
И еще: он начинает замечать за окружающими некие странности. За коллегами, знакомыми, просто посторонними… Не то чтобы эти странности появились в последнее время – просто раньше он их не регистрировал или не придавал им значения. А заключаются они в том, что многие люди в поведении своем обнаруживают мелкие, но одинаковые неадекватности. Точь-в-точь такие же, какие отличали оказавшуюся пустотелой убитую (уничтоженную) псевдостарлетку.
Это бессмысленное выражение глаз, эта скудная мимика, эти апатичные движения, чудовищно бедный словарный запас… В варианте каких-нибудь запойных пролетариев означенное раньше не бросалось ему в глаза, потому что воспринималось следствием общей невежественности и результатом чрезмерной любви к алкогольным суррогатам. В исполнении лощеных нуворишей – трактовалось как проявление жлобского самодовольства. Знакомые девицы всегда казались ему глупыми курицами – но часто ли встретишь умную бабу? А агрессивный идиотизм в тусклых зенках всегда объединял ментов с гопниками…
Но теперь-то герой видит, что разницы во всех случаях нет никакой. Чем дольше он наблюдает за самыми разными людьми, тем яснее убеждается: да, это он, тот самый синдром, один на всех. А значит, многие из окружающих могут тоже оказаться такими же, как Эйнджел. Полыми. Ненастоящими.
В конце концов он решается. В качестве тестового объекта он выбирает самого тупого и самодовольного персонажа из тех, с кем постоянно имеет дело – собственного начальника. Подкараулив того вечером на стоянке при посадке в собственный “мерс”, герой бьет его по голове обрезком железной трубы, засовывает в салон “гевагена” и везет на пустырь. Там он вскрывает дурака тем же макаром, что и Эйнджел, – и лицезреет ту же картину.
Начальник пуст. В нем нет ничего, кроме воздуха и пыли.
В течение месяца герой проводит с десяток контрольных вскрытий. Он вспарывает деловаров в дорогущих костюмах и бомжей в зассанных обносках, мужчин и женщин, тинейджеров в рэпперских шароварах и сотрудников вневедомственной охраны в высоких шнурованных ботинках… И ни разу за все время ему не попадается человек из плоти и крови. Вокруг него – только пустотелые имитации.
Его поражает уже не само наличие таковых на улицах и в домах, а количество подделок под людей, нелюдей среди человеков. Он начинает подозревать, что последних в общей массе может оказаться не больше половины!
Герой продолжает экспериментировать, действуя уже исключительно по принципу случайной выборки. Старики и младенцы, школьники и военнослужащие, спортсмены и бизнесмены, чиновники МИДа и собиратели пустых бутылок – количество вспоротых им оболочек давно переваливает за полсотни, а ни одного хомо сапиенса, примата, живого, теплокровного он так и не встречает. Герой уничтожает треть собственной редакции – но оставшиеся не замечают пропажи коллег: на освободившиеся места тут же берут новых, а тексты последних по бездарности, безграмотности и непрофессионализму ничем не отличаются от плодившихся предшественниками.
Герой разрезает собственную жену – убеждаясь, что шесть лет спал с пустым чемоданом. Когда ему под скальпель попадает беременная женщина (оказывающаяся, понятно, полой), в животе у нее он обнаруживает резинового эмбриончика с попискивающей дырочкой для выхода воздуха…
Он мечтает совершить убийство. Мечтает услышать оглушительный вопль настоящей боли. Мечтает увидеть цвет человеческих внутренностей. Но только раз за разом нюхает пыль. От безысходности он бьет рабочим скальпелем в подвернувшуюся каменную стену… стена расходится под лезвием. Это не камень, а раскрашенный под камень картон.
Герой подходит к ближайшему автомобилю и бьет ногой по дверце – дверца готовно проминается внутрь. Как и крыша – при ударе по ней кулаком. За пять минут джип “лексус” герой голыми руками превращает в мятый ком – жести. Подходит хозяин – он косо распарывает хозяина, ему зияет темное отверстие.
Совсем уже ничего не соображая, герой идет по городу, бросаясь на стены, круша их: железобетон и кирпич оказываются фанерой и папьемаше. Полые стволы деревьев склеены из бумаги. Пластмассовые фонари падают от одного удара. Прохожие валятся под ударами скальпеля – все до единого пустые.
В итоге изнемогший герой забивается в какой-то угол. Поднимая голову, он замечает, что край неба – рогожки, выкрашенной голубым, с нарисованными на ней облаками – отклеился и висит. С силой топает ногой по асфальту – что-то хрустит; после пары следующих ударов гнилые доски проламываются – герой еле успевает отскочить, но и тут мостовая потрескивает под ним и колеблется.
Но герой уже не обращает на это внимания. Он опускает взгляд, смотрит на себя. Щиплет себя за руку. Ощупывает собственное туловище. Дергает себя за волосы…
Прикрывает веки. Заторможенно поднимает руку со скальпелем. Секунду медлит. А потом, широко распахнув глаза, изо всей силы всаживает лезвие в собственный живот и ведет разрез вверх…
На этом роман “Полость” заканчиваетcя.
33
“…Рыбы были обработаны, но на следующий день одной рыбе стало совсем плохо: плавники просто распались, положение рыбы было вниз головой, и по всему телу расползлась серая слизь”.
Это называется “Печальная история”. Висит на форуме у Dr.Vladson’a, посвященного, кажется, аквариумным рыбкам. Ссылку на который “Яндекс” сплавил мне среди прочего по запросу на словосочетание “серая слизь”.
Прочее – это в подавляющем большинстве тексты на научпоповских сайтах на темы нанотехнологий. Гипотетических технологий манипуляции атомами и перестройки любых молекулярных структур по своему желанию. Грубо говоря, создания чего угодно из чего угодно.
Промышленную сборку на атомном уровне предполагается осуществлять силами нанороботов – сборщиков нанометровых размеров. Понятно, что для создания чего-либо, пригодного к использованию человеком, их понадобится гигантское количество. Проблему предполагается решить путем создания “наноботов-реплика-торов” – микроскопических роботов, создающих таких же роботов, которые, в свою очередь, создают таких же роботов… Такое лавинообразное молекулярное самовоспроизведение.
Скептики, естественно, тут же выдали апокалиптический сценарий выхода этого процесса из-под контроля, когда наноботы начинают размножаться неостановимо и бесконечно, делая из всего себя самих – до тех пор, пока земная материя не превращается в однородный слой идентичных молекул. Этот пессимистический результат и называют “серой слизью” (gray goo). Термин был растиражирован Биллом Джоем, главным ученым компании “Sun Microsystems”, который опубликовал в свое время в журнале “Wired” “пугательную” статью “Нуждается ли в нас будущее?”.
Вот и “грековцы” не были уверены, что будущее нуждается в нас. Рисуя себе, видимо, картину бесконечно воспроизводящегося примитива, низводящего все до себя, распада любых сложных высокоорганизованных структур, понятийных систем, личностей, превращения общемирового интеллектуального поля в ровный слой липкой и серой бессмысленной слизи…
– Дэн?
– Здорово, Макс…
– Как дела?
– Не родила…
– Слушай, ты же Глеба искал?..
– Ну… А что, ты знаешь про него что-нибудь?
– Его в Гайльэзерс положили вчера… Ты вообще в курсе, что с ним?..
– В курсе. Дина рассказала.
– Ну да… Я сам недавно совсем узнал…
– А где он был? Ты говоришь – положили…
– Он Динке, оказывается, написал – типа за границу уезжает, лечиться… Ну, чтоб не искали… А сам на хутор какой-то забурился, к брату, что ли, двоюродному… Ну, умирать… чтобы, значит, не видел никто из родных. Не хотел, чтоб видели его в таком состоянии, ему же все хуже и хуже… Знаешь, как унизительно… Чтоб жалели, наверное, не хотел… А его Динка нашла все-таки. Говорит, совсем уже плохой… В реанимацию его положили, Дина говорит, если станет получше, переведут в неврологию… Но по-любому совсем недолго… осталось… Ну ты ж в курсе – это не лечится… В реанимацию не пускают, а в неврологию если, зайти к нему можно будет… Она сказала – перезвонит…
– Н-да… весело… Спасибо, что позвонил…
– Да тут уж точно – не за что… Блин, Дэн, че вообще творится?.. Федька сначала… Лапа вот…
– Не знаю, Макс… Но точно – что-то творится…
В “Красном” мне приходится ждать – не потому, что Ника опаздывает (она вообще – не женское свойство – очень редко куда-либо опаздывает), просто сам я раньше времени пришел. Падаю с кофе в угол у окна, тупо поглядываю на улочку Пелду, пополам поделенную солнцем и тенью, на головы, мелькающие в обе стороны на расстоянии вытянутой руки, на раскрашенный черным и красным новый фольксвагеновский “баг” с прилепленной к горбу гигантской рекламной банкой “FireWall’а”, припаркованный у входа в “Пулкведис”, – и не думаю о предстоящем. Надо, безусловно, что-то решать, на что-то настраиваться… Ни черта не думается. Понятия не имею, что буду делать. Как буду себя вести.
В маленьком затененном (почему-то в “Красном”, несмотря на широкие окна, всегда, даже солнечным днем, полутемно) помещеньице – почти никого, только через столик двое сидят. Правда, сидят громко, заглушая Сержа Гинсбура. Жестикулируют. Витальные такие здоровые ребята. Жизнелюбивые. Лабусы. Причем вовсе не квасят – по баночке у каждого. По двуцветной. Стендаль. Красное и черное. Трясу башкой, отворачиваюсь к окну.
Рекламный “жук” с той же самой банкой – только последняя с меня ростом. За ним, около стоянки, видна рекламная тумба. Тех же цветов. С той же надписью. Слоган, исполненный шрифтом помельче, не разобрать, но я и так помню, что ничто их всех не проймет.
Да что за?..
Смотрю на лабусов. Смотрю в окно. Решительно встаю, иду к стойке:
– Тонь, можно баночку энерджайзера этого… “Файр-Волл” который… Ага, спасибо, сколько он?.. Ничего себе…
Ладно. Может, я что-то упустил… Может, чего-то не догоняю. Прохожу мимо главного… Сажусь, разглядываю жестянку, вскрываю. Ну попробуем…
Я пробую. С первого глотка не въезжаю. Делаю второй. Потом третий. Нюхаю отверстие. Взбалтываю банку. Глотаю еще и еще…
Это вода. Самая обыкновенная дистиллированная вода. Без вкуса и запаха.
Лабусы разражаются здоровым конским ржанием. Я кошусь на них, снимаю кофейную чашечку с блюдца, осторожно отливаю в него последнее из баночки. Вода и вода. Хоть ты сдохни. Неперлива.
Звякает дверь… Еще не подняв глаз, я знаю, что это Ника.
… – Нет. Не понимаю… – В ее голосе сквозь предупредительную мягкость уже проступает досада: она, видимо, подозревает за моими словами позу, подозревает, что я просто кочевряжусь… И тогда я перестаю сомневаться окончательно, и врубается некая анестезия – и, заранее догадываясь о предстоящем “отходе”, о том, насколько он будет малоприятным, я понимаю, что сейчас смогу договорить все.
– Ника… – Я очень стараюсь, чтобы в голосе не было снисходительного терпения, с каким объясняют по двадцать раз детям и даунам. – Больше всего мне не хочется говорить и делать все, что я сейчас говорю и делаю… Черт… Это правда тяжело – поэтому я и не говорил этого до сих пор… хотя, в общем, уже довольно давно видел… Но от того, что мы оба какие-то принципиальные вещи замалчивали, было ведь не легче… Было только хуже. Что – у нас в последнее время все в порядке разве?.. Да, ты права, это страшно глупые ссоры, на пустом совершенно месте… Только совсем на пустом месте, совсем без причины ничего не происходит. Просто мы не хотим ее видеть – причину. Не хотим отдавать себе отчет…
Она сначала внимательно смотрит на меня, потом опускает голову. В этот момент слова у меня вдруг заканчиваются – и продолжать приходится порядочным усилием воли:
– Просто мы живем с тобой в разных мирах. Самая-то засада в том, что от нас самих тут ничего не зависит. Как бы мы ни хотели, ни пытались – в чем-то все время будет нестыковка. Непонимание… В чем-то главном…
Она смотрит вниз и чуть вбок – в себя, застыв лицом, поджав угол губ… – и я вдруг ясно понимаю, что ни черта она, конечно, не слушает меня, и не думает даже вникать в то, что я из себя давлю: она уверена, что я отмазываюсь, что я плюнул на нее и теперь просто стремлюсь отделаться, и несу полную хрень, в которую не верю сам… И тут я все-таки затыкаюсь.
Грустно-поощрительное бормотание Гинсбура – же т’эм… муа нон плю… – загоняет в оргазм Джейн Биркин.
– Дэн… – после довольно долгой паузы, глухо, практически без выражения, на меня не глядя, – ты для себя все окончательно решил?
– Да. Что я еще могу сказать?
Дмитрий Быков, “Рыжий” (2001): “Борис Рыжий повесился в Екатеринбурге 7 мая 2001 года, а в начале июня ему была присуждена петербургская премия «Северная Пальмира» за книгу стихов… Рыжий был единственным современным русским поэтом, который составлял серьезную конкуренцию последним столпам отечественной словесности… Напрасно, кстати, наша пресса замалчивает эту тему – в последнее время поразительно много стало ранних и нелепых смертей. И самоубийств тоже. Выбросился из окна лучший российский кинокритик Алексей Ерохин, которому в новой реальности негде было печататься и не о чем писать, а угождать глянцевым идиотам он устал. Подожгла себя Елена Майорова (и даже если здесь мы имеем дело с душевной болезнью – у современного актера, особенно если он не из маститых, хватает причин для того, чтобы эта душевная болезнь развилась и стала необратима). Незадолго до Рыжего погиб екатеринбургский поэт Роман Тягунов. И кроме того – мало ли мы видели виртуальных самоубийств, когда из искусства уходили люди, уставшие от непрерывной борьбы за существование, от грызни и политесок литературного цеха, от диктатуры ничтожеств и пиарщиков. Сколько отличных молодых поэтов начали прежде времени скисать и повторяться, сколько прозаиков ушло в коммерсанты, а режиссеров – в клипмейкеры!”
Стопами Якушева… Только это уже не он – это я сам. Поиски по его наводкам – по упомянутым им именам… И по собственной уже инициативе. Уже моя собственная коллекция цитат.
“Можно говорить о злом роке, который преследует молодое росийское кино 1990-х годов, словно выбивает самых многообещающих авторов. В тридцать два года погиб в авиационной катастрофе один из лидеров «параллельного кино», только-только перешедший в профессиональную сферу, успевший поставить свой первый полнометражный фильм Игорь Алейников. В тридцать девять лет умер Никита Тягунов, также успевший поставить лишь один полнометражный фильм «Нога»… В сорок лет скоропостижно скончался сценарист Петр Луцик, незадолго до того дебютировавший в режиссуре… А за несколько лет до того погиб его постоянный соавтор, тридцатиоднолетний Алексей Саморядов… К несчастью, в мартирологе молодого росийского кино еще немало имен. Актеры Марина Левтова, Елена Майорова, Ирина Метлицкая, Туйара Свинобоева, Евгений Дворжецкий, Никита Михайловский, кинокритики Сергей Добротворский, Михаил Левитин…” (Михаил Трофименков, “Сергей Бодров. Последний герой”). Ну не знаю, не знаю…
Выйдя из “Красного”, сворачиваю вправо, к набережной, иду к трамвайной остановке – еще без мыслей и ощущений, еще под действием наркоза. Мелкая капель сеется на голову из кондиционеров. Престарелые туристические еврохомячки у подъезда “отеля-бутика” (что имелось в виду, интересно?) “Айнавас” громко общаются по-нерусски. За запирающей Пелду помойкой менты-дорожники при мотоциклах и в серебристых шлемах тормозят разворачивающиеся на набережной тачки.
Дойдя до устья Уденсвада, Водопроводной, ведущей к Площади стрелков крошечной перпендикулярной улицы, на которой частенько толпятся – аккурат под окнами Министерства среды – алчущие благотворительного супчика от Мальтийского ордена бомжи, вдруг чувствую острейшее отвращение ко всем видам общественного транспорта. Скотовозам… Почти механически рулю вправо, к Стрелкам. Оглядываюсь на шум сворачивающей сюда же машины, сдвигаюсь влево, на узенький недотротуарчик. Машина, белая “мазда”, шлепая по лужам, медленно обгоняет, останавливается. Перешагивая через драный целлофановый пакет с мусором, вижу краем глаза ползущее вниз стекло “мазды” с водительской стороны…
– Денис… В первую секунду вообще дергается бредовая мысль, что это Ника… Какая-то девица за рулем – в зеркальных очках, в черной бандане… Не узнаю. Девица снимает очки.