И неожиданно совсем близко над нами я увидела ту самую вершину, и крутые ее склоны сияли в раскаленном воздухе.
От страха у меня подогнулись коленки: оказалось, что я, безо всякой опоры стояла на ребре острого скального гребня, вокруг раскинулось бескрайнее небесное пространство – синяя, опасная, бездонная глубина.
Но снова светило солнце, снова сияло небо, взобрались-таки мы и на эту последнюю опасную высоту, маленькими шажками, стиснув зубы и нахмурив брови.
И вот мы стояли уже наверху, на тесной, раскаленной каменной площадке, дыша враждебным, суровым, разряженным воздухом.
Странная это была гора – и странная вершина! На этой вершине – красивый домик с розовой крышей.
Тихое видение краткого мгновения покоя: печет солнце, пышет жаром скала, сурово возвышается ель, грозно поет альбатрос. Он грозно пел: "Вечность!
Вечность!" Альбатрос привык парить навстречу бури. Привык. Это не человек, который ходит внизу, в толпе глупцов.
Альбатрос пел и неотступно косился на нас блестящими строгими глазами, напоминающие глаза моей покойной матери. Трудно было выдержать его взгляд, трудно было выдержать его пение, но особенно ужасны были одиночество и пустота этого места, от которой кружилась голова.
Немыслимым блаженством казалось умереть; невыразимо мучительно было здесь оставаться.
– Вот он, домик, где живет фея – сказал невозмутимо проводник. Потом добавил:
– Я еще нужен тебе, Эрна?
Отрешенным взглядом уставилась я на обиталище феи, и не сразу ответила.
– Нет. Спасибо вам за все. Дальше я пойду одна. Уже близко. Я сама дойду.
Кругом стоял плотный туман. Проводник даже не попрощался, он исчез в тумане. Мне было интересно взглянуть на образ жизни феи.
Такое было ощущение, что выше ее дома, стояли облака. На самом деле, я это заметила. Настолько высоко стоял ее домик, что над крышей ее плыли белые пушистые облака, похожие на пену для бритья. Я вспомнила отрывок из книги. _"Я хочу идти к безумию и его звездам, к его белым лунным солнцам, его далекому эху, его отрывистому лаю румяных собак. Цветущие острова окружают ледяное озеро. Там птицы гнездятся в перьях ветра, и неподвижная золотая жаба грызет угол пространства, и клюв цапли широко раскрывается в радостное ничто, и муха застывает в дрожащем солнечном луче. В мягком расширении сознания слышится слабое тик-так спокойной смерти сумасшедших. Я слышу его, слышу отчетливо''_.
Вдруг навстречу мне вышла фея.
Это было нежное создание с длинной, очень длинной черной косой, которой обвила она свое хрупкое тело. Коса как змея, как спираль обвивала ее талию и грудь. С ослепительно белыми зубами. Глаза сиреневого цвета. От нее исходил божественный запах.
– Здравствуй.
– Привет, фея. Как ты?
Крикливый голос феи был похож на нежную музыку. Мы стояли у крыльца ее дома. Все было в тумане, пахло сиренью и дымом. Голос феи не портил общего антуража ее обиталища. Фея что-то говорила, я слушала. Хотя, я делала вид, что слушаю ее. Уже не важно, что говорит фея. Самое главное, я здесь, и никуда отсюда не уйду.
Я в поднебесье. Все! Вот он – конец! Край! Финиш!
А фея все без устали болтала, улыбалась, шутила, пела, смеялась, танцевала, кружилась в воздухе, опять говорила. Я радостно, пристально и вместе робко смотрела на фею.
Ииии!!! Неожиданно я увидела за плечами феи, в шагах ста от ее дома, большой холм. Для людского взора он не сразу был досягаем. На холме стоял красивый дом. Вернее это был даже не дом, а большая усадьба. В черных тучах утопала крыша дома, настолько высоко в горах стоял холм.
С огромным забором, тарелкой – антенной. Крыша была из розовой керамики.
Со стороны дома доносилась эстрадная музыка, пел Демис Руссос – "гуд бай май лав, гуд бай''.
Я замерла. Неужели в этом месте кто-то живет с Земли? Это место почти в поднебесье, кроме фей тут никого не бывает. Кто же хозяин того роскошного особняка? Это я спросила у феи.
Фея равнодушно и устало оглянулась на дом, зевнула, и заявила:
– АЭто дом азербайджанского олигарха. Он купил его. За пол миллиона долларов США.
Я чуть не сошла с ума. Будто проснулась, протерла глаза. Без понятий, что происходит.
Что?! Какой олигарх, какие деньги? Это же почти рай! Что тут делает олигарх?! Он же преступник! Его место в тюрьме, или в бегах за границей, но не здесь!
– Фея, милая (стуча глазами), да как же можно? И кто же ему продал этот дом? Мне интересно! И здесь деньги?! Не молчи!
Фея искоса посмотрела на меня. Ее взгляд чуть переменился, помутнел.
Внезапно появился холодок в глазах, движения стали уверенные, чуть надменные. Она стала величественной, уже держалась прямо, откинув голову назад. Ее вид немного испугал меня. Презрительно выпялив губы, фея изрекла:
– Кто, кто! Мы продали! Нам тоже нужны деньги! Ясненько! А теперь ступай. Мне пора. У нас новый посетитель. Он интереснее тебя. Ты скучна, как арбузная корка. Иди, иди, не мешай.
Я не знаю, как я очутилась на зеленой свежей лужайке. Зеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки смородины и рябины. На бархате зеленей залились соловьи. Высоко парил гриф. Резало в глазах своим блеском от солнца. Ярко красным огнем горели и тряслись от ветра маки.
Я присела к макам, обняла их. Нос забил запах меда и чистого поля, он дурманил голову. Впереди показалась моя деревня – Красная слобода. Были видны крыши коричневых домиков. Внизу журчала шоколадная река в зеленой обертке берегов. Идиллический пейзаж.
Чудесные ручейки в цветущих берегах, веселые долины рождают в сердцах евреев такую любовь, что даже Израиль не заменит им это место.
С деревни, как музыка доносились удары молота: дзинг – дзинг – дзинг.
Это кузнец, работал он с чугуном, железом. Что – то чинил, мастерил.
Запахло свежеиспеченным хлебом. Готовили хлеб – лепешку в тендире (вырытое в земле приспособление для печки хлеба).
Красивые девушки возвращались с родника, наполнив ледяной водой большие кувшины. Они напевали народную музыку, остальные ее подхватывали, вместе припевая.
«Боже! Родина! Как же ее понять? Разве ни это является Родиной? Так ведь это же и есть Родина!!! Этот хлеб, эта вода, удары молота».
Я присела к макам. Сорвала их штук шесть, поднялась на небольшой холмик, и сунув их в рот, с жадностью начала есть. Начала жевать, есть, глотать черные стебельки и красные лепестки мака. Изо рта выливался сок.
Подлетев к моему лицу, пчела прожужжала и отлетела, скорее, отпрянула от моего взгляда.
У меня глаза горели как два электрода. Не торопясь прожевала я цветы до конца, проглотила, и обернувшись, увидела перед собой маленького ослика.
Такой красивый, невинный ослик. Он меня не испугался.
Я подошла к нему, погладила его длинные уши, наклонилась, и от всей души крикнула ему в длинное ухо:
– И все-таки, спасибо олигарху. Он разбудил меня от ненормальной спячки.
Ох!!! Сим-Сим – закройся!!! – крикнула я громко. Это была я – Эрна Хош.
Я проснулась, врачи привели меня в себя. У моего изголовья сгрудились люди в белых халатах. Клиническая смерть осталась позади. Проснувшись, я оглянулась, окатила всех серьезным взглядом, и тихо промолвила:
– О Боже Не сжалился надо мной Господь. Не уберег он меня от будущих потрясений. Я умереть хотела молодой. Какое несчастье дожить до старости – до 80, 90 лет. Прожить на земле, среди людей Это ужасно!
Я ненавижу вас, люди!!! Чтоб вы подохли все, сраные заразы! Бней зонет!
Кус сохтех! Гои, гои, гои!!! Идите обратно в жопу, откуда вы пришли!
P. S.
От страха у меня подогнулись коленки: оказалось, что я, безо всякой опоры стояла на ребре острого скального гребня, вокруг раскинулось бескрайнее небесное пространство – синяя, опасная, бездонная глубина.
Но снова светило солнце, снова сияло небо, взобрались-таки мы и на эту последнюю опасную высоту, маленькими шажками, стиснув зубы и нахмурив брови.
И вот мы стояли уже наверху, на тесной, раскаленной каменной площадке, дыша враждебным, суровым, разряженным воздухом.
Странная это была гора – и странная вершина! На этой вершине – красивый домик с розовой крышей.
Тихое видение краткого мгновения покоя: печет солнце, пышет жаром скала, сурово возвышается ель, грозно поет альбатрос. Он грозно пел: "Вечность!
Вечность!" Альбатрос привык парить навстречу бури. Привык. Это не человек, который ходит внизу, в толпе глупцов.
Альбатрос пел и неотступно косился на нас блестящими строгими глазами, напоминающие глаза моей покойной матери. Трудно было выдержать его взгляд, трудно было выдержать его пение, но особенно ужасны были одиночество и пустота этого места, от которой кружилась голова.
Немыслимым блаженством казалось умереть; невыразимо мучительно было здесь оставаться.
– Вот он, домик, где живет фея – сказал невозмутимо проводник. Потом добавил:
– Я еще нужен тебе, Эрна?
Отрешенным взглядом уставилась я на обиталище феи, и не сразу ответила.
– Нет. Спасибо вам за все. Дальше я пойду одна. Уже близко. Я сама дойду.
Кругом стоял плотный туман. Проводник даже не попрощался, он исчез в тумане. Мне было интересно взглянуть на образ жизни феи.
Такое было ощущение, что выше ее дома, стояли облака. На самом деле, я это заметила. Настолько высоко стоял ее домик, что над крышей ее плыли белые пушистые облака, похожие на пену для бритья. Я вспомнила отрывок из книги. _"Я хочу идти к безумию и его звездам, к его белым лунным солнцам, его далекому эху, его отрывистому лаю румяных собак. Цветущие острова окружают ледяное озеро. Там птицы гнездятся в перьях ветра, и неподвижная золотая жаба грызет угол пространства, и клюв цапли широко раскрывается в радостное ничто, и муха застывает в дрожащем солнечном луче. В мягком расширении сознания слышится слабое тик-так спокойной смерти сумасшедших. Я слышу его, слышу отчетливо''_.
Вдруг навстречу мне вышла фея.
Это было нежное создание с длинной, очень длинной черной косой, которой обвила она свое хрупкое тело. Коса как змея, как спираль обвивала ее талию и грудь. С ослепительно белыми зубами. Глаза сиреневого цвета. От нее исходил божественный запах.
– Здравствуй.
– Привет, фея. Как ты?
Крикливый голос феи был похож на нежную музыку. Мы стояли у крыльца ее дома. Все было в тумане, пахло сиренью и дымом. Голос феи не портил общего антуража ее обиталища. Фея что-то говорила, я слушала. Хотя, я делала вид, что слушаю ее. Уже не важно, что говорит фея. Самое главное, я здесь, и никуда отсюда не уйду.
Я в поднебесье. Все! Вот он – конец! Край! Финиш!
А фея все без устали болтала, улыбалась, шутила, пела, смеялась, танцевала, кружилась в воздухе, опять говорила. Я радостно, пристально и вместе робко смотрела на фею.
Ииии!!! Неожиданно я увидела за плечами феи, в шагах ста от ее дома, большой холм. Для людского взора он не сразу был досягаем. На холме стоял красивый дом. Вернее это был даже не дом, а большая усадьба. В черных тучах утопала крыша дома, настолько высоко в горах стоял холм.
С огромным забором, тарелкой – антенной. Крыша была из розовой керамики.
Со стороны дома доносилась эстрадная музыка, пел Демис Руссос – "гуд бай май лав, гуд бай''.
Я замерла. Неужели в этом месте кто-то живет с Земли? Это место почти в поднебесье, кроме фей тут никого не бывает. Кто же хозяин того роскошного особняка? Это я спросила у феи.
Фея равнодушно и устало оглянулась на дом, зевнула, и заявила:
– АЭто дом азербайджанского олигарха. Он купил его. За пол миллиона долларов США.
Я чуть не сошла с ума. Будто проснулась, протерла глаза. Без понятий, что происходит.
Что?! Какой олигарх, какие деньги? Это же почти рай! Что тут делает олигарх?! Он же преступник! Его место в тюрьме, или в бегах за границей, но не здесь!
– Фея, милая (стуча глазами), да как же можно? И кто же ему продал этот дом? Мне интересно! И здесь деньги?! Не молчи!
Фея искоса посмотрела на меня. Ее взгляд чуть переменился, помутнел.
Внезапно появился холодок в глазах, движения стали уверенные, чуть надменные. Она стала величественной, уже держалась прямо, откинув голову назад. Ее вид немного испугал меня. Презрительно выпялив губы, фея изрекла:
– Кто, кто! Мы продали! Нам тоже нужны деньги! Ясненько! А теперь ступай. Мне пора. У нас новый посетитель. Он интереснее тебя. Ты скучна, как арбузная корка. Иди, иди, не мешай.
Я не знаю, как я очутилась на зеленой свежей лужайке. Зеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки смородины и рябины. На бархате зеленей залились соловьи. Высоко парил гриф. Резало в глазах своим блеском от солнца. Ярко красным огнем горели и тряслись от ветра маки.
Я присела к макам, обняла их. Нос забил запах меда и чистого поля, он дурманил голову. Впереди показалась моя деревня – Красная слобода. Были видны крыши коричневых домиков. Внизу журчала шоколадная река в зеленой обертке берегов. Идиллический пейзаж.
Чудесные ручейки в цветущих берегах, веселые долины рождают в сердцах евреев такую любовь, что даже Израиль не заменит им это место.
С деревни, как музыка доносились удары молота: дзинг – дзинг – дзинг.
Это кузнец, работал он с чугуном, железом. Что – то чинил, мастерил.
Запахло свежеиспеченным хлебом. Готовили хлеб – лепешку в тендире (вырытое в земле приспособление для печки хлеба).
Красивые девушки возвращались с родника, наполнив ледяной водой большие кувшины. Они напевали народную музыку, остальные ее подхватывали, вместе припевая.
«Боже! Родина! Как же ее понять? Разве ни это является Родиной? Так ведь это же и есть Родина!!! Этот хлеб, эта вода, удары молота».
Я присела к макам. Сорвала их штук шесть, поднялась на небольшой холмик, и сунув их в рот, с жадностью начала есть. Начала жевать, есть, глотать черные стебельки и красные лепестки мака. Изо рта выливался сок.
Подлетев к моему лицу, пчела прожужжала и отлетела, скорее, отпрянула от моего взгляда.
У меня глаза горели как два электрода. Не торопясь прожевала я цветы до конца, проглотила, и обернувшись, увидела перед собой маленького ослика.
Такой красивый, невинный ослик. Он меня не испугался.
Я подошла к нему, погладила его длинные уши, наклонилась, и от всей души крикнула ему в длинное ухо:
Ослик рванулся, убежал прочь. Я посмотрела по сторонам, опустила голову вниз, и процедила про себя:
"Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич''.
– И все-таки, спасибо олигарху. Он разбудил меня от ненормальной спячки.
Ох!!! Сим-Сим – закройся!!! – крикнула я громко. Это была я – Эрна Хош.
Я проснулась, врачи привели меня в себя. У моего изголовья сгрудились люди в белых халатах. Клиническая смерть осталась позади. Проснувшись, я оглянулась, окатила всех серьезным взглядом, и тихо промолвила:
– О Боже Не сжалился надо мной Господь. Не уберег он меня от будущих потрясений. Я умереть хотела молодой. Какое несчастье дожить до старости – до 80, 90 лет. Прожить на земле, среди людей Это ужасно!
Я ненавижу вас, люди!!! Чтоб вы подохли все, сраные заразы! Бней зонет!
Кус сохтех! Гои, гои, гои!!! Идите обратно в жопу, откуда вы пришли!
Бред этих мыслей не простит мне Бог!
Но это лишь сомненье начало
Ведь почему когда пришел пророк
Чтоб мир спасти – все только хуже стало!
P. S.
На этом кончаются, точнее – обрываются записки Эрны Хош, которую в декабрьский холод 2003-го года, в бредовом состоянии, доставили в больницу. Будучи приведена в себя и освидетельствована, Эрна Хош призналась, что она не в себе, что уже много раз пыталась с собою бороться, даже покончить с собой, но всегда безуспешно. Точнее говоря, она потеряла четкость и остроту сознания, и теперь она причиняет спутанность мыслей при беспокойстве, доходящем до галлюцинации.
Эрна! Уж мы то с тобой знакомы. Мы то с тобой знаем, что все это было, было, было! И если ты это сохранила в памяти, еще помнишь все, то напиши, мы будем ждать. Мы не можем объяснить тебе, как твоя рукопись попала нам в руки, но в принципе, какая разница? Главное, все верно!
.
Эрна! Уж мы то с тобой знакомы. Мы то с тобой знаем, что все это было, было, было! И если ты это сохранила в памяти, еще помнишь все, то напиши, мы будем ждать. Мы не можем объяснить тебе, как твоя рукопись попала нам в руки, но в принципе, какая разница? Главное, все верно!
.