Страница:
…Бой продолжался с переменным успехом. Несколько раз обменявшись ударами, противники вели себя куда осторожнее. Они кружили по полю, гоняя друг друга по колено в стелившемся у самой земли тумане. К удивлению невысокого и коренастого Дороха, долговязый чужак ничуть не проигрывал ему в ловкости. Однако у волхва был окровавлен бок, а вятич то и дело опускал вниз задетую руку.
— Не устал, словен? — усмехнулся Дорох.
Звякнув о клинок Седовласа, один его меч скользнул вниз и съехал к гарде, а второй едва не достал врага в живот.
— Куда там? Только разогрелся! — уже зло пробормотал Ругивлад, парируя.
Вдох. Задержка. Выдох.
— Нет, ты все-таки устал!
Довольный этим Дорох вновь принялся без удержу подначивать противника:
— Слабеешь, чужак? Бабы любят веселых, сильных! Бабам нужны мужики, у которых стоит, как кол. Да куда тебе, от одной-то каши? Ты, чужак, и самого простого, как видно, не умеешь… И недели не пройдет, а я введу Ольгу женой в отчий дом! Впрочем, ты этого уже не увидишь, чужак!..
Выдох! Откат! Вдох!
— Вот и она!
Дорох резко подался назад и поднял меч к небесам в приветствии, глядя при этом куда-то за плечо Ругивлада.
— Меня не проведешь!
Вдох! Задержка! Выдох!
— Пора! — решил, наконец, черный волхв.
— Не может быть? — удивился Дорох, почувствовав, как костлявая когтистая лапа схватила его за самый мозг и начала мять, равномерно и безжалостно, все сильнее и быстрее.
«Что это! О, кощеево отродье! Пусти меня!» — он дико вскрикнул, роняя ставшее во сто крат тяжелее оружие.
На месте поединка бушевал смерч. Высокие травы скрутило и смяло, выдернуло с корнем. Вертелись ветки и прошлогодние листья. Ураган завыл, растирая все в труху.
Уворачиваясь от носящейся в воздухе листвы, вятичи силились разглядеть, что происходит на месте поединка. «Нет!» — донеслось сквозь свист и рев ветра: «Пощади!» Буревид узнал голос сына. Он бросился бы на его зов, но друзья повисли на нем, точно псы на вепре, ибо все видели, как чужак-словен, соблюдая правила, воткнул полуторник в землю перед собой.
Воткнул и скрестил руки на груди…
Последнее, что успел разглядеть затуманенный взор Дороха, было исказившееся странным образом лицо врага. Все человеческое в нем исчезло. Лицо превратилось в кошмарную маску, глазницы испускали зеленоватое свечение. Отродье Нави улыбалось, попирая жизнь, его жизнь, жизнь Дороха, ускользавшую навеки сквозь черную пустоту, распахнувшуюся голодной пастью. Столб неодолимой, неведомой Силы ударил Дороха в грудь!
И он рухнул, сраженный, к ногам противника, будто в разверзнувшуюся бездну.
— Пощади!
— Поздно! — ликовал черный волхв, стоя на самом Пороге.
Он ждал этого освобождения, желал его! Ругивлад дышал полной грудью, ибо разрушительная мощь, напоенная кровью жертвы, на время покинула свою обитель. Она оставила служителя, но надолго ли?
Даже воевода, завороженно глядя на вращающийся вокруг чужеземца призрачный конус, не сразу понял, что произошло. И даже когда невесть откуда взявшаяся Ольга вбежала в круг и пропала в вихре, околдованный навью Волах не шевельнулся.
Лес угомонился, омертвели травы и утих листопад. Словен так и стоял со скрещенными на груди руками.
Подбежав к трупу сына, Буревид в ужасе отпрянул. У видавшего вида бойца волосы встали дыбом при одном взгляде на исковерканное тело. В грудной клетке зияла брешь, рядом на траве валялось маленькое вздрагивающее сердце. Никакое, известное вятичу, оружие, не способно нанести такие раны. Жилы по всему телу были разорваны, глазные яблоки лопнули, а язык вывалился наружу из разъятого рта. На три шага вокруг трава покраснела от выплеснувшейся разом руды.
— О боги! — взмолился словен к небожителям.
Пав на колени, Ругивлад в отчаянии склонялся над бездыханной Ольгой. Он припал бы к ее груди…
— Неужели…
Но крик Волаха заставил его обернуться.
— Берегись!
Медленно, слишком медленно. Он был бы убит десять раз, головой поплатился бы за эту оплошность, непозволительную для воина, но простительную для влюбленного.
Воевода с трудом отвел предназначавшийся словену удар секиры.
Его воины навалились на Буревида и выкручивали руки, отбирая боевой топор.
— Навь идет! Навь уже тут! — бормотал жупан, тряся головой, словно сумасшедший.
— Думай, что говоришь! Все мы под защитой владыки — Радигоша! А разить в спину, как последняя сука, каждый умеет! — выругался Волах, но, видно, сам мало верил в сказанное.
— Нет никакого Радигоша! Боги оставили нас! Мальчик мой… Бедный мальчик мой!
— Все видели, он опустил меч! — зло возразил воевода.
Кулиш пытался перевязать Ругивлада, но тот, истекая кровью, стоял на коленях у тела девушки и молчал. Он ничего и никого теперь не слышал. И он не видел ничего и никого, кроме Ольги. По щеке словена сползала одинокая слеза.
Буревида, наконец, скрутили и оттащили в сторону. Волах озабоченно покачал головой. Он давно уже научился не спешить даже в самых неожиданных случаях. «Слабый!» — сказал он и опустил девичью руку на траву, где сверкала кровавая роса.
— Ныне ты вершитель законов, Волах! Предаю себя на суд нового жупана! — громко сказал словен.
И Кулиш и те, что стояли за ним, громко вторили:
— Да здравствует жупан Волах!
— Справедливости! — вопили сторонники Буревида. Кое-кто из них уже хватался за мечи.
— Я убил ее. Мне все равно, — тихо добавил Ругивлад, но его никто не услышал.
— Она жива! — раздался внезапно трубный голос, отразившийся эхом под сводами могучих дубов.
Все обернулись.
И Волах первым преклонил колено.
— Не думал я, что маловерны мои правнуки! — продолжал Хранитель-Радигош.
Величественная осанка бога подавляла. Вслед за воеводой, поспешно склонились и остальный. Ничего не замечая, Ругивлад продолжал шептать у распростертого на земле тела, сгорбленный и сломленный своим преступлением.
— Она жива! — повторил Радигош, простирая руку.
— Убирайся! Я не звал тебя! — непонимающе прорычал черный волхв, поднимая глаза на Хранителя.
В самой глубине его души уже готовилась к прыжку какая-то скрученная доселе в узел ядовитая упругая гадина. Словен пытался бороться, но настолько обессилел, что вот-вот был готов признать поражение.
— Отойди! Или ты хочешь, чтобы она и в самом деле умерла? — властно сказал Радигош, останавливаясь рядом с волхвом: — Прочь! Иначе будешь искать ее у Велеса!
Ругивлад поднялся с колен, но подчиниться не спешил. Нет, он не собирался перечить Сварожичу, но желанное и пугающее похмелье, всегда возникавшее после проявления навьей силы, похмелье, к которому он давно привык и научился не замечать, с неожиданной легкостью сминало его сознание. Он не понял приказа.
Радигош слегка нахмурился, и онемевшие ноги словена внезапно сами увлекли виновника на четыре шага назад. Бог склонился над телом. Из руки Хранителя пролился сказочный алый свет, вокруг Ольги появилось переливающееся сияние. Воздух наполнился удивительными ароматами.
Но тщетно… Сияние ослабло и стало затухать, пока совсем не померкло.
Лес пахнул сыростью.
— Волах, ты отнесешь ее к Станимиру. Я дам ему Силу! — озабоченно произнес Хранитель, но тут же облегченно вздохнул: девушка пошевелилась.
Уловив движение, Ругивлад хотел было броситься к ней, но властная длань Белого бога остановила его порыв.
— Не буди ее, черниг! Сейчас она спит. Не тревожь благой сон!
Потом Радигош обратился к остальным:
— А вы, внуки мои, возвращайтесь в крепость и готовьтесь к новой битве! Единство вам еще понадобится!
— Я тоже вернусь, Волах! — яростно крикнул словен: — И я добуду череп Святослава, как обещал! Клянись и ты, что с Ольгой ничего не случится!
— Страшнее того, что было? Нет, не случится! — молвил в ответ Волах.
Он скрестил взор со взглядом чужестранца и, увидев в зеленых глазах Ругивлада муку, ужасную муку, равной которой не ведал, добавил:
— Мы будем ждать. Ступай!
Легким, не приминающим траву шагом, Хранитель подошел к победителю и взял его за руку. В то же мгновение Ругивлада потерял чувство реальности происходящего, будто мир повернулся к нему спиной. Люди исчезли, на поляне не осталось никаких следов схватки, а в потемневшем небе вспыхивали первые робкие звезды, знаменуя ночь.
— Где мы? Волах, должно быть, унес ее?
— Нет! — возразил Хранитель. — Здесь еще никого не было! Все случится завтра, а я дарю тебе целый день.
Рука Радигоша была жесткой и горячей. Казалось, через нее в уставшего волхва вливается поток дивной созидательной энергии.
— Так вот… — тут Хранитель произнес слово, которое когда-то давно, там, в далеком детстве, служило Ругивладу именем, так называла его мама, — ты немедленно уйдешь от вятичей, ты покинешь пределы Вантит. Я советовал это уже в первую нашу встречу, а сейчас и так все понятно. И уйти тебе придется не простившись.
— Но ведь я уничтожил его?
— Это несомненно.
— А Ольга?
— Ее бы ты тоже убил, но с ней все будет в порядке. Об этом я позабочусь! Только убирайся поскорей! Каждый час промедления увеличивает мощь Нави. Я не просто так дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, … и ей тоже, если ты не покинешь эту землю. Я успел на сей раз, но завтра… Ты уйдешь немедленно! Это лучшее из всего, что Ругивлад может совершить ради любви.
Тут Радигош отпустил руку словена и поднял глаза. Они были совершенно обычные, синие, и только их поразительная детская ясность никак не вязалась с лицом Хранителя.
— Когда-то я тоже, гм…, в некотором роде был человеком. Если хочешь, мне искренне жаль тебя. А вот и твой попутчик!
Ругивлад проследил за взглядом бога и заметил, как из воздуха медленно выкристаллизовывается воткнутый в землю рунический клинок, с повисшим на гарде котом. Зверь выглядел так, будто съел деревянную мышь и сейчас тщетно пытался ее переварить.
— Все помыкают бедным котом, как хотят. Надоело! — сказал Баюн — Прошу учесть, иногда во мне просыпается тигр.
Неожиданно котище стал расти, надуваться, увеличиваться в размерах. Вот он стал с добрую рысь, вот уже похож на крупного барса. Иссиня черный мех кота сменился на голубоватый. Клыки неимоверно вытянулись, и взор не предвещал Радигошу ничего хорошего. Еще миг, он бы прыгнул на Хранителя.
— И почему бы тебе, черный волхв, не испробовать свои кошмарные способности на Седовласе? Может, этим ты от них избавишься? — продолжил Радигош невозмутимо.
— Ну, нет, я так не играю! — обиделся кот.
Казалось, оборотничество волшебного кота не произвели на бога никакого впечатления.
— Глупец! Неужели ты столь несведущ в смерти, что надеешься исцелить её! — бросил кот Хранителю. — Тебе это не удастся!
Радигош улыбнулся словену еще раз и махнул ему рукой на прощание.
— Зато я сведущ в девчонках. Поживем — увидим!
Затем он бесстрашно повернулся к зверю спиной и, не спеша, зашагал себе вглубь леса.
— Коты, между прочим, тоже благородные! Я — не шавка какая-нибудь. Я не нападаю со спины и не кусаю за пятки, пора бы это знать! — ёрничал Баюн.
— Я ухожу, Радогош! Но пусть ждут меня к Великим Овсеням! И тогда уже ничто и никто не сумеет меня остановить, — твердо сказал Ругивлад.
Но бог уже ничего не ответил герою.
Ссутулившись, Хранитель ходил с поляны своей невозможной походкой, медленно растворяясь среди деревьев. Только зычный голос его продолжал звучать так ясно и отчетливо, будто он по-прежнему находился рядом: «Я дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, … и ей тоже, если не покинешь эту землю».
Голос стих. Ругивлад, как прежде, пристроил за спиной меч. На траве валялся все тот же черный кот. Зверь решил отложить разбирательство с Радигошем до лучших времен. Поглядывая на словена, Баюн фырчал: «Ты бы лучше на нем попробовал свои способности…» И зло сверкал зелеными глазищами.
Ругивлад улыбнулся: «А что? Это тоже мысль! Но как ретиться на Радигоша?…»
И он направился в сторону, прямо противоположную Хранителю, прихрамывая от резкой боли, отдававшейся в боку. Повязка под одеждой разбухла от сочившейся крови, и теперь каждый шаг давался раненому не без усилий. Словен прижал к ране ладонь — так легче. Но боль всё равно отдавалась в ногу, и хромота придавала путнику еще более зловещие черты…
Кот изрядно прибавил в весе. Тащить его на себе человек не собирался, да Баюн и не просил. Он семенил следом и бурчал под нос:
— Мальчишка и есть мальчишка! Тоже мне, Сварожич нашелся. Голова — она не только для того, чтобы шапку носить…
Ругивлад уходил, уходил все дальше и дальше, туда, где его ждали новые удары, туда, где он будет наносить их сам, не заботясь о последствиях, лишь бы на миг очиститься от Силы, что составила его сущность. Он шел, и звезды безразлично взирали на этот путь свысока. Холодные маленькие звезды на вечном небе. Травы расступались пред ним и вновь смыкались за спиной странника.
Тишь…
Но она была нарушена звуком его тяжелой поступи, и кровавый след влачился за посланцем Седовласа. Кровь падала в пыль. Пыль скатывалась в шарики. По этому следу, таких, как Ругивлад, всегда найдут гончие псы.
Как говорят мудрецы, обычно немногословные: либо все — либо Ничего. Ему досталось второе. И слуга ему — он, Ругивлад.
Молись, волхв! Взывай к Силам, богам… К кому угодно. Но духи не внемлют мольбам! Ты сам им ровня и пеняй на себя!
Он знал это, и продолжал дорогу во тьму. И это было его право!
«Волшебство любви всегда противно магии, где каждый получает по заслугам, хотя невозможно и предположить, что Лада всегда несправедлива!» — думал пришелец из ниоткуда и путник в никуда.
И уходил все дальше и дальше…
Часть третья. ПРАХ СВЯТОСЛАВА
ГЛАВА 13. КАК РУГИВЛАД НАПОЛНИЛ КОШЕЛЬ
— Не устал, словен? — усмехнулся Дорох.
Звякнув о клинок Седовласа, один его меч скользнул вниз и съехал к гарде, а второй едва не достал врага в живот.
— Куда там? Только разогрелся! — уже зло пробормотал Ругивлад, парируя.
Вдох. Задержка. Выдох.
— Нет, ты все-таки устал!
Довольный этим Дорох вновь принялся без удержу подначивать противника:
— Слабеешь, чужак? Бабы любят веселых, сильных! Бабам нужны мужики, у которых стоит, как кол. Да куда тебе, от одной-то каши? Ты, чужак, и самого простого, как видно, не умеешь… И недели не пройдет, а я введу Ольгу женой в отчий дом! Впрочем, ты этого уже не увидишь, чужак!..
Выдох! Откат! Вдох!
— Вот и она!
Дорох резко подался назад и поднял меч к небесам в приветствии, глядя при этом куда-то за плечо Ругивлада.
— Меня не проведешь!
Вдох! Задержка! Выдох!
— Пора! — решил, наконец, черный волхв.
— Не может быть? — удивился Дорох, почувствовав, как костлявая когтистая лапа схватила его за самый мозг и начала мять, равномерно и безжалостно, все сильнее и быстрее.
«Что это! О, кощеево отродье! Пусти меня!» — он дико вскрикнул, роняя ставшее во сто крат тяжелее оружие.
На месте поединка бушевал смерч. Высокие травы скрутило и смяло, выдернуло с корнем. Вертелись ветки и прошлогодние листья. Ураган завыл, растирая все в труху.
Уворачиваясь от носящейся в воздухе листвы, вятичи силились разглядеть, что происходит на месте поединка. «Нет!» — донеслось сквозь свист и рев ветра: «Пощади!» Буревид узнал голос сына. Он бросился бы на его зов, но друзья повисли на нем, точно псы на вепре, ибо все видели, как чужак-словен, соблюдая правила, воткнул полуторник в землю перед собой.
Воткнул и скрестил руки на груди…
Последнее, что успел разглядеть затуманенный взор Дороха, было исказившееся странным образом лицо врага. Все человеческое в нем исчезло. Лицо превратилось в кошмарную маску, глазницы испускали зеленоватое свечение. Отродье Нави улыбалось, попирая жизнь, его жизнь, жизнь Дороха, ускользавшую навеки сквозь черную пустоту, распахнувшуюся голодной пастью. Столб неодолимой, неведомой Силы ударил Дороха в грудь!
И он рухнул, сраженный, к ногам противника, будто в разверзнувшуюся бездну.
— Пощади!
— Поздно! — ликовал черный волхв, стоя на самом Пороге.
Он ждал этого освобождения, желал его! Ругивлад дышал полной грудью, ибо разрушительная мощь, напоенная кровью жертвы, на время покинула свою обитель. Она оставила служителя, но надолго ли?
Даже воевода, завороженно глядя на вращающийся вокруг чужеземца призрачный конус, не сразу понял, что произошло. И даже когда невесть откуда взявшаяся Ольга вбежала в круг и пропала в вихре, околдованный навью Волах не шевельнулся.
Лес угомонился, омертвели травы и утих листопад. Словен так и стоял со скрещенными на груди руками.
Подбежав к трупу сына, Буревид в ужасе отпрянул. У видавшего вида бойца волосы встали дыбом при одном взгляде на исковерканное тело. В грудной клетке зияла брешь, рядом на траве валялось маленькое вздрагивающее сердце. Никакое, известное вятичу, оружие, не способно нанести такие раны. Жилы по всему телу были разорваны, глазные яблоки лопнули, а язык вывалился наружу из разъятого рта. На три шага вокруг трава покраснела от выплеснувшейся разом руды.
— О боги! — взмолился словен к небожителям.
Пав на колени, Ругивлад в отчаянии склонялся над бездыханной Ольгой. Он припал бы к ее груди…
— Неужели…
Но крик Волаха заставил его обернуться.
— Берегись!
Медленно, слишком медленно. Он был бы убит десять раз, головой поплатился бы за эту оплошность, непозволительную для воина, но простительную для влюбленного.
Воевода с трудом отвел предназначавшийся словену удар секиры.
Его воины навалились на Буревида и выкручивали руки, отбирая боевой топор.
— Навь идет! Навь уже тут! — бормотал жупан, тряся головой, словно сумасшедший.
— Думай, что говоришь! Все мы под защитой владыки — Радигоша! А разить в спину, как последняя сука, каждый умеет! — выругался Волах, но, видно, сам мало верил в сказанное.
— Нет никакого Радигоша! Боги оставили нас! Мальчик мой… Бедный мальчик мой!
— Все видели, он опустил меч! — зло возразил воевода.
Кулиш пытался перевязать Ругивлада, но тот, истекая кровью, стоял на коленях у тела девушки и молчал. Он ничего и никого теперь не слышал. И он не видел ничего и никого, кроме Ольги. По щеке словена сползала одинокая слеза.
Буревида, наконец, скрутили и оттащили в сторону. Волах озабоченно покачал головой. Он давно уже научился не спешить даже в самых неожиданных случаях. «Слабый!» — сказал он и опустил девичью руку на траву, где сверкала кровавая роса.
— Ныне ты вершитель законов, Волах! Предаю себя на суд нового жупана! — громко сказал словен.
И Кулиш и те, что стояли за ним, громко вторили:
— Да здравствует жупан Волах!
— Справедливости! — вопили сторонники Буревида. Кое-кто из них уже хватался за мечи.
— Я убил ее. Мне все равно, — тихо добавил Ругивлад, но его никто не услышал.
— Она жива! — раздался внезапно трубный голос, отразившийся эхом под сводами могучих дубов.
Все обернулись.
И Волах первым преклонил колено.
— Не думал я, что маловерны мои правнуки! — продолжал Хранитель-Радигош.
Величественная осанка бога подавляла. Вслед за воеводой, поспешно склонились и остальный. Ничего не замечая, Ругивлад продолжал шептать у распростертого на земле тела, сгорбленный и сломленный своим преступлением.
— Она жива! — повторил Радигош, простирая руку.
— Убирайся! Я не звал тебя! — непонимающе прорычал черный волхв, поднимая глаза на Хранителя.
В самой глубине его души уже готовилась к прыжку какая-то скрученная доселе в узел ядовитая упругая гадина. Словен пытался бороться, но настолько обессилел, что вот-вот был готов признать поражение.
— Отойди! Или ты хочешь, чтобы она и в самом деле умерла? — властно сказал Радигош, останавливаясь рядом с волхвом: — Прочь! Иначе будешь искать ее у Велеса!
Ругивлад поднялся с колен, но подчиниться не спешил. Нет, он не собирался перечить Сварожичу, но желанное и пугающее похмелье, всегда возникавшее после проявления навьей силы, похмелье, к которому он давно привык и научился не замечать, с неожиданной легкостью сминало его сознание. Он не понял приказа.
Радигош слегка нахмурился, и онемевшие ноги словена внезапно сами увлекли виновника на четыре шага назад. Бог склонился над телом. Из руки Хранителя пролился сказочный алый свет, вокруг Ольги появилось переливающееся сияние. Воздух наполнился удивительными ароматами.
Но тщетно… Сияние ослабло и стало затухать, пока совсем не померкло.
Лес пахнул сыростью.
— Волах, ты отнесешь ее к Станимиру. Я дам ему Силу! — озабоченно произнес Хранитель, но тут же облегченно вздохнул: девушка пошевелилась.
Уловив движение, Ругивлад хотел было броситься к ней, но властная длань Белого бога остановила его порыв.
— Не буди ее, черниг! Сейчас она спит. Не тревожь благой сон!
Потом Радигош обратился к остальным:
— А вы, внуки мои, возвращайтесь в крепость и готовьтесь к новой битве! Единство вам еще понадобится!
— Я тоже вернусь, Волах! — яростно крикнул словен: — И я добуду череп Святослава, как обещал! Клянись и ты, что с Ольгой ничего не случится!
— Страшнее того, что было? Нет, не случится! — молвил в ответ Волах.
Он скрестил взор со взглядом чужестранца и, увидев в зеленых глазах Ругивлада муку, ужасную муку, равной которой не ведал, добавил:
— Мы будем ждать. Ступай!
Легким, не приминающим траву шагом, Хранитель подошел к победителю и взял его за руку. В то же мгновение Ругивлада потерял чувство реальности происходящего, будто мир повернулся к нему спиной. Люди исчезли, на поляне не осталось никаких следов схватки, а в потемневшем небе вспыхивали первые робкие звезды, знаменуя ночь.
— Где мы? Волах, должно быть, унес ее?
— Нет! — возразил Хранитель. — Здесь еще никого не было! Все случится завтра, а я дарю тебе целый день.
Рука Радигоша была жесткой и горячей. Казалось, через нее в уставшего волхва вливается поток дивной созидательной энергии.
— Так вот… — тут Хранитель произнес слово, которое когда-то давно, там, в далеком детстве, служило Ругивладу именем, так называла его мама, — ты немедленно уйдешь от вятичей, ты покинешь пределы Вантит. Я советовал это уже в первую нашу встречу, а сейчас и так все понятно. И уйти тебе придется не простившись.
— Но ведь я уничтожил его?
— Это несомненно.
— А Ольга?
— Ее бы ты тоже убил, но с ней все будет в порядке. Об этом я позабочусь! Только убирайся поскорей! Каждый час промедления увеличивает мощь Нави. Я не просто так дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, … и ей тоже, если ты не покинешь эту землю. Я успел на сей раз, но завтра… Ты уйдешь немедленно! Это лучшее из всего, что Ругивлад может совершить ради любви.
Тут Радигош отпустил руку словена и поднял глаза. Они были совершенно обычные, синие, и только их поразительная детская ясность никак не вязалась с лицом Хранителя.
— Когда-то я тоже, гм…, в некотором роде был человеком. Если хочешь, мне искренне жаль тебя. А вот и твой попутчик!
Ругивлад проследил за взглядом бога и заметил, как из воздуха медленно выкристаллизовывается воткнутый в землю рунический клинок, с повисшим на гарде котом. Зверь выглядел так, будто съел деревянную мышь и сейчас тщетно пытался ее переварить.
— Все помыкают бедным котом, как хотят. Надоело! — сказал Баюн — Прошу учесть, иногда во мне просыпается тигр.
Неожиданно котище стал расти, надуваться, увеличиваться в размерах. Вот он стал с добрую рысь, вот уже похож на крупного барса. Иссиня черный мех кота сменился на голубоватый. Клыки неимоверно вытянулись, и взор не предвещал Радигошу ничего хорошего. Еще миг, он бы прыгнул на Хранителя.
— И почему бы тебе, черный волхв, не испробовать свои кошмарные способности на Седовласе? Может, этим ты от них избавишься? — продолжил Радигош невозмутимо.
— Ну, нет, я так не играю! — обиделся кот.
Казалось, оборотничество волшебного кота не произвели на бога никакого впечатления.
— Глупец! Неужели ты столь несведущ в смерти, что надеешься исцелить её! — бросил кот Хранителю. — Тебе это не удастся!
Радигош улыбнулся словену еще раз и махнул ему рукой на прощание.
— Зато я сведущ в девчонках. Поживем — увидим!
Затем он бесстрашно повернулся к зверю спиной и, не спеша, зашагал себе вглубь леса.
— Коты, между прочим, тоже благородные! Я — не шавка какая-нибудь. Я не нападаю со спины и не кусаю за пятки, пора бы это знать! — ёрничал Баюн.
— Я ухожу, Радогош! Но пусть ждут меня к Великим Овсеням! И тогда уже ничто и никто не сумеет меня остановить, — твердо сказал Ругивлад.
Но бог уже ничего не ответил герою.
Ссутулившись, Хранитель ходил с поляны своей невозможной походкой, медленно растворяясь среди деревьев. Только зычный голос его продолжал звучать так ясно и отчетливо, будто он по-прежнему находился рядом: «Я дарю тебе эти сутки, но вскоре уже ничем не смогу помочь, … и ей тоже, если не покинешь эту землю».
Голос стих. Ругивлад, как прежде, пристроил за спиной меч. На траве валялся все тот же черный кот. Зверь решил отложить разбирательство с Радигошем до лучших времен. Поглядывая на словена, Баюн фырчал: «Ты бы лучше на нем попробовал свои способности…» И зло сверкал зелеными глазищами.
Ругивлад улыбнулся: «А что? Это тоже мысль! Но как ретиться на Радигоша?…»
И он направился в сторону, прямо противоположную Хранителю, прихрамывая от резкой боли, отдававшейся в боку. Повязка под одеждой разбухла от сочившейся крови, и теперь каждый шаг давался раненому не без усилий. Словен прижал к ране ладонь — так легче. Но боль всё равно отдавалась в ногу, и хромота придавала путнику еще более зловещие черты…
Кот изрядно прибавил в весе. Тащить его на себе человек не собирался, да Баюн и не просил. Он семенил следом и бурчал под нос:
— Мальчишка и есть мальчишка! Тоже мне, Сварожич нашелся. Голова — она не только для того, чтобы шапку носить…
Ругивлад уходил, уходил все дальше и дальше, туда, где его ждали новые удары, туда, где он будет наносить их сам, не заботясь о последствиях, лишь бы на миг очиститься от Силы, что составила его сущность. Он шел, и звезды безразлично взирали на этот путь свысока. Холодные маленькие звезды на вечном небе. Травы расступались пред ним и вновь смыкались за спиной странника.
Тишь…
Но она была нарушена звуком его тяжелой поступи, и кровавый след влачился за посланцем Седовласа. Кровь падала в пыль. Пыль скатывалась в шарики. По этому следу, таких, как Ругивлад, всегда найдут гончие псы.
Как говорят мудрецы, обычно немногословные: либо все — либо Ничего. Ему досталось второе. И слуга ему — он, Ругивлад.
Молись, волхв! Взывай к Силам, богам… К кому угодно. Но духи не внемлют мольбам! Ты сам им ровня и пеняй на себя!
Он знал это, и продолжал дорогу во тьму. И это было его право!
«Волшебство любви всегда противно магии, где каждый получает по заслугам, хотя невозможно и предположить, что Лада всегда несправедлива!» — думал пришелец из ниоткуда и путник в никуда.
И уходил все дальше и дальше…
Часть третья. ПРАХ СВЯТОСЛАВА
«Каждый мужчина должен получить свой шанс стать героем, убить нескольких великанов, добыть любимую девушку и побыть богом, пусть ненадолго, но обязательно почувствовать себя ответственным за вселенную…»
Лестер Дель Рей, «День гигантов»
ГЛАВА 13. КАК РУГИВЛАД НАПОЛНИЛ КОШЕЛЬ
Свет настойчиво дергал веки за ресницы. Он послушался солнышка.
— Небывальщина какая-то!
— Гии! Гии! Ара у! — непонятное создание склонилось над ним и что-то призывно лепетало на загадочном языке.
Зашуршало, затопало…
— Где это я? — подумал он, открыв второй глаз, и приподнялся на локте.
— Ор ог! — ответил кто-то, хотя герой не выражал изумление ни единым словом.
— Что? — спросил он уже вслух.
— Ог! Ог! — повторил тот же голос.
Контуры проступали и вновь расплывались, рождая замысловатые образы …
Существа походили на диво, сошедшее с прежних ромейских амфор. Если бы не обилие конечностей, их с полным правом можно было причислить к ныне вымершему племени кентавров. Создания разглядывали … Стоп! А кто он?
— Э ор йо? — вопрошающе посмотрел тот, что поменьше, на ту, что была побольше.
Бесстыдно торчащие четыре сочные груди позволили так решить.
— Йо ро го! Гоар! — последовал ответ.
Он вскочил.
Лес зашелестел листвой, заскрипел могучими вековыми стволами, закачал зелеными макушками. Голова закружилась, неуверенно он сделал пару шагов. Прямо из-под ног испуганной стайкой выпорхнули маленькие птички.
— Не бойся, го! Мы не сделаем тебе ничего плохого! — понял словен.
Оглянулся. «А, они еще здесь? И это не сон!?»
— Кто вы? — он потянул время, пытаясь ощутить за плечами привычный холод рунического меча.
— Э, да ты не слышал о полканах! [36]Это мой сынок, а я его мамаша, стал быть, — то ли сказала, то ли подумала самка, указывая на теленка.
— В самом деле? — ощупывая затылок, он начал кое-что понимать.
Меча не оказалось, но для верности волхв «почесал спину». Да, обезоружен! В чем-чем, а в сообразительности отказать ему было нельзя.
«Давненько я не получал так крепко! Голова раскалывается!» — подумал Ругивлад, пытаясь восстановить цепь событий.
— Почему вы так…?
— «Мыслим», а не «говорим»? Никто не знает «почему», но на Краю Степи… — при этом она махнула правой верхней лапой, куда-то в сторону, и путешественник мог лишний раз убедиться, что не спит, — … На краю степи тебя вряд ли кто-нибудь понял. А здесь, у перепутья, где уже не чаща, но еще и не Степь, все языки и наречия смешались чудесным образом — я давно перестала удивляться. Понимаем мы, понимают и нас…
«Ах, да!» — появились некоторые проблески.
Вечор они с котом забрели в какую-то усадьбу. Жил там боярин Стоич, из новых, не из местных. Таких теперь много по славянским землям. Было сему достойному мужу далеко за пятьдесят. Жил старик по-простому, как и положено вояке на покое. Служил он верою и правдою Святославу, затем служил Ярополку, довелось ходить на радимичей и при нынешнем князе, Володимере. Да принял рану боярин на поле брани, и до сих пор не оправился. Владимир наградил селом, да пожаловал шубу с плеча — честь немалая, разве Муромец такого удостоился и Микитич Добрынюшка.
Встретил боярин путников хлебом-солью, накормил, напоил да уложил почивать. Наутро, после не менее сытного завтрака, стали хозяин да жена его молодая расспрашивать гостя: откуда идет, далеко ли путь держит. Все им интересно, места Черниговские глухие. Бывает, иная весть сюда много недель спешит-торопится, да никак не доберется.
Хозяйка пошла за Стоича не то чтоб по любви, а по жалости, да из благодарности. Как-то отбил ее боярин у лихих людей. Не убоялся шестерых, а сам был один, да израненный — так женщина и осталась с ним весны коротать. Жили тихо, с соседями ладили, мужиков Стоич судил-рядил по справедливости. И все бы ничего, да вот каждое лето с середины Кресеня до самого Китовраса [37]повадился кто-то на поля посевы топтать, траву мять. Селу убыток, боярину разор сплошной. Терпели, терпели селяне, да и к Стоичу: «Коли владеешь нами — оборони луга и поля!». Делать нечего — как нынешнее лето приспело, травы налились силою, вышел боярин со слугами в ночной дозор…
Приметил Стоич стадо. Чай, не в первый раз врага выслеживать. Но больно чудной супостат оказался. Вежливо попросить непрошеных гостей: «Поищите, мол, иные нивы!» — боярин не решился, может, соседа подставить не хотел, а может испугался впервые.
— Правильно сделал, — отметил Баюн, — В брачную пору и кобылы, и люди одинаково твердолобы.
Вот тогда, чтобы отплатить Стоичу добром за хлеб, за соль, за заботу и ночлег, словен вызвался уладить дело. Кот отговаривал человека. Но если волхв уперся — никакой гамаюн не переспорит. Ругивладу и самому было интересно посмотреть на живого полкана. Много он слышал о загадочных созданиях, а видеть доселе не приходилось.
Ну, и свиделись, будь они неладны!
— Еще бы немного, и череп расколол, злодей!
Теленок нетерпеливо бил о землю копытом и неуклюже чесал левой нижней пятерней затылок, в правой верхней лапе у существа была увесистая дубина. Его мамаша отгоняла надоедливых насекомых хвостом и застенчиво прятала глазки.
Некоторое время спустя Ругивлад угощался дарами леса и пил во славу отца этого семейства. Пировали под сенью старого морщинистого вяза, вооружившись по случаю знакомства парой кружек с полведра, не меньше. Особенно усердствовал старик, тогда как герой незаметно сливал драгоценную брагу в сторону. Нижней частью старейшина стада походил на мерина-тяжеловоза, но верхней части необъятного туловища позавидовал бы сам Муромец. На мощную грудь кентавра спускалась окладистая тронутая сединой борода. Густые нечесаные космы верховного полкана охватывал серебряный венец. На лошадиных «коленях» хозяина красовался шитый златом том.
— Ты, мил друг, прости мого маленького! Зашиб он тебя по глупости. Думал — охотник. Бабам, когда телятся, нужен покой. Моя старуха еще ничего, а молодняк просто бесится. А ты, знать, неспроста искал встречи?
— Еще бы. Сам напросился… — украдкой словен посмотрел на меч.
Парой верхних лап Полкан бережно держал клинок, разглядывая таинственную руническую надпись. В правой нижней лапе у старейшины была кружка, а левой — он листал страницы.
— Пустяки! — улыбнулся в бороду Полкан, не поднимая глаз, — До свадьбы заживет.
— До свадьбы, конечно! — согласился волхв, хотя предчувствовал, не видать ему Ольги, как своих ушей.
— Эй, мать! У меня пусто!
На зов папаши прискакала старшая жена. Как и прежде, красуясь пышными грудями пред человеком, она буквально гарцевала под сладострастные взгляды сородичей, что паслись неподалеку… Но кобыла была не про них, пока вожак в силе.
— Когда я не прав, так и говорю! Мне жаль, что пострадали поля твоего друга. Больно травы хороши! — продолжил Полкан, протягивая гостю его оружие рукоятью вперед, — Занятная, кстати, вещица! Помнится, встречал я уже героя с этой штуковиной. И звали его… Вот память-то дырявая… Кажись, Персом? А может, Арсом? Перием? Арсием? Ну, не важно! Жизнь его была ярка, но коротка. Вел он роды свои из-за южных гор в нынешние киянские, тогда киммерийские степи, и всяк склонялся пред этим мечом. Хотя сперва то был клинок подземного Эрмия. Чую, и погиб герой из-за меча своего.
Разминая суставы разом на всех четырех мощных, как у сельского костоправа, ладонях, Полкан сладко зевнул и продолжил:
— Не советовал бы вот так запросто носить это проклятое всеми богами оружие. Надпись на нем лжива. Железо смочено ядом Медузы.
— А кто таков этот Эрмий? [38] — спросил Ругивлад, подозревая недоброе.
— Надо ж!? Дожил-таки я, старый, до счастливого дня, когда имя это ни о чем не говорит! Хвала Великой Кобыле! Ну, если тебе и впрямь интересно — слушай сюда… Эрмий в прежние времена был вельми знаменит в той южной стране, которая населена ромеями. Люди приносили требы к каменным грудам, считая, что от них нарождаются ребятишки, и потому груды сии именовали эрмами. Порушить столпы считалось ужасным святотатством и могло иметь роковые последствия. Ну, да речь не об том… Сам бы Эрмий от этого обрезания не пострадал. Он никогда не был евнухом. Полный лукавства и вожделений бог тешился с самой Афродитой. Вы ее то Ладой, то Прией кличете. А сынка от потехи той Купидой назвали.
— Вон, в стольном-то граде Киян, говорят, храм стоял, — поддержал разговор Ругивлад. — Владимир ихний большой любитель до баб и девок. До тысячи баб у него выходило, для услады уд, стало быть, да и жен семь-восемь было, кияне считать устали. Ему ли богине любви честь не воздать? С размахом отгрохал, да беда, пришлось сносить. Больно уж сестра кесаря ромейского приглянулась, да и честь царская — не каганская. Ромеи уперлись — ломай хоромы Ладины, и без того бабу ромейскую не отдавали никак, хоть умри.
— Да, кто ж устоит-то, когда хочется… — рассмеялся Полкан. — Вот и я, как видишь, не сумел, — молвил Полкан, кивнув на свое семейство, — Особенно неистово проказил Эрмий по весне. И всяк, кто бесится в эту пору в пляске на траве или в постели обязан ему. И зверь, и человек! Ведь он не разбирает — у кого копыта, а у кого персты.
— Но, по-моему, у тебя, почтенный Полкан, есть и то, и другое! — возразил кентавру словен.
— В том-то и дело. Дый, что правил богами в ту пору, говорит Эрмию: «Нет у тебя власти над полканами, они — не скотина какая-нибудь!» А тот ему в ответ: «Коль с хвостом — все одно скотина». Вот тогда племя наше его и возненавидело. Видано ли, чтоб полкан тянул ярмо? Что мы, бараны? Ах, да! Помнится, освежевал он как-то раз кучерявого, и, ну, на шкуре той золотом чертить… Слыхал поди? Из-за руна такая котовасия случилась — аж подумать страшно. Словом, ромеи препоручали скотьему богу стада, а коль недостача — украсть у соседа милое дело. И не было лучшего ворюги, чем Эрмий. Ему это — раз плюнуть! Прикажет Луне не светить — и ничего ты с ним не поделаешь в потемках, потому как он еще и Лунный бог. И через это дело, — кентавр поднял кверху палец, — на всех баб сильное влияние имел — и на тех, что с хвостом, и на тех, которые о двух копытах, бесхвостых. Подружиться с Эрмием можно, и дружба его, слыхал, счастье приносила. Как сейчас — не знаю. Он ведь случай может и так, и эдак повернуть. Скачешь, бывало, по нивам раздольным, орешь во все горло: «Жизнь прекрасна!», а он тебе камень под копыта сунет — и не заметишь… Так что, иная дорога зеркалом, а бывает — скатертью. Сам Эрмий непредсказуем, когда добр — то справедлив и судит по чести, и в бедах великих — он первейший покровитель. Но можети такую пакость сотворить — век не отмоешься! Запорошит глаза или усыпит вовсе — это для него тоже пустяковина. Но особенно нужна помощь Эрмия, коль надо кому отмстить, немало героев погибло с его легкой руки, хитростью да обманом никому не сравниться с этим поганцем.
Тут к ним приблизилась девочка-телушка — пятнистые бока, покачиваясь, придавали походке особое очарование:
— Деда! А что такое «поганец»? — спросила она нежным голоском.
— Где твоя мать!? — рассердился Полкан, — Я же предупреждал, что рано дитям средь взрослых ошиваться. «Поганец», маленькая — это слово нехорошее теперь, князь-то киян все с ног на голову поставил, а народ его дурь подхватил с такой же дури.
— Небывальщина какая-то!
— Гии! Гии! Ара у! — непонятное создание склонилось над ним и что-то призывно лепетало на загадочном языке.
Зашуршало, затопало…
— Где это я? — подумал он, открыв второй глаз, и приподнялся на локте.
— Ор ог! — ответил кто-то, хотя герой не выражал изумление ни единым словом.
— Что? — спросил он уже вслух.
— Ог! Ог! — повторил тот же голос.
Контуры проступали и вновь расплывались, рождая замысловатые образы …
Существа походили на диво, сошедшее с прежних ромейских амфор. Если бы не обилие конечностей, их с полным правом можно было причислить к ныне вымершему племени кентавров. Создания разглядывали … Стоп! А кто он?
— Э ор йо? — вопрошающе посмотрел тот, что поменьше, на ту, что была побольше.
Бесстыдно торчащие четыре сочные груди позволили так решить.
— Йо ро го! Гоар! — последовал ответ.
Он вскочил.
Лес зашелестел листвой, заскрипел могучими вековыми стволами, закачал зелеными макушками. Голова закружилась, неуверенно он сделал пару шагов. Прямо из-под ног испуганной стайкой выпорхнули маленькие птички.
— Не бойся, го! Мы не сделаем тебе ничего плохого! — понял словен.
Оглянулся. «А, они еще здесь? И это не сон!?»
— Кто вы? — он потянул время, пытаясь ощутить за плечами привычный холод рунического меча.
— Э, да ты не слышал о полканах! [36]Это мой сынок, а я его мамаша, стал быть, — то ли сказала, то ли подумала самка, указывая на теленка.
— В самом деле? — ощупывая затылок, он начал кое-что понимать.
Меча не оказалось, но для верности волхв «почесал спину». Да, обезоружен! В чем-чем, а в сообразительности отказать ему было нельзя.
«Давненько я не получал так крепко! Голова раскалывается!» — подумал Ругивлад, пытаясь восстановить цепь событий.
— Почему вы так…?
— «Мыслим», а не «говорим»? Никто не знает «почему», но на Краю Степи… — при этом она махнула правой верхней лапой, куда-то в сторону, и путешественник мог лишний раз убедиться, что не спит, — … На краю степи тебя вряд ли кто-нибудь понял. А здесь, у перепутья, где уже не чаща, но еще и не Степь, все языки и наречия смешались чудесным образом — я давно перестала удивляться. Понимаем мы, понимают и нас…
«Ах, да!» — появились некоторые проблески.
Вечор они с котом забрели в какую-то усадьбу. Жил там боярин Стоич, из новых, не из местных. Таких теперь много по славянским землям. Было сему достойному мужу далеко за пятьдесят. Жил старик по-простому, как и положено вояке на покое. Служил он верою и правдою Святославу, затем служил Ярополку, довелось ходить на радимичей и при нынешнем князе, Володимере. Да принял рану боярин на поле брани, и до сих пор не оправился. Владимир наградил селом, да пожаловал шубу с плеча — честь немалая, разве Муромец такого удостоился и Микитич Добрынюшка.
Встретил боярин путников хлебом-солью, накормил, напоил да уложил почивать. Наутро, после не менее сытного завтрака, стали хозяин да жена его молодая расспрашивать гостя: откуда идет, далеко ли путь держит. Все им интересно, места Черниговские глухие. Бывает, иная весть сюда много недель спешит-торопится, да никак не доберется.
Хозяйка пошла за Стоича не то чтоб по любви, а по жалости, да из благодарности. Как-то отбил ее боярин у лихих людей. Не убоялся шестерых, а сам был один, да израненный — так женщина и осталась с ним весны коротать. Жили тихо, с соседями ладили, мужиков Стоич судил-рядил по справедливости. И все бы ничего, да вот каждое лето с середины Кресеня до самого Китовраса [37]повадился кто-то на поля посевы топтать, траву мять. Селу убыток, боярину разор сплошной. Терпели, терпели селяне, да и к Стоичу: «Коли владеешь нами — оборони луга и поля!». Делать нечего — как нынешнее лето приспело, травы налились силою, вышел боярин со слугами в ночной дозор…
Приметил Стоич стадо. Чай, не в первый раз врага выслеживать. Но больно чудной супостат оказался. Вежливо попросить непрошеных гостей: «Поищите, мол, иные нивы!» — боярин не решился, может, соседа подставить не хотел, а может испугался впервые.
— Правильно сделал, — отметил Баюн, — В брачную пору и кобылы, и люди одинаково твердолобы.
Вот тогда, чтобы отплатить Стоичу добром за хлеб, за соль, за заботу и ночлег, словен вызвался уладить дело. Кот отговаривал человека. Но если волхв уперся — никакой гамаюн не переспорит. Ругивладу и самому было интересно посмотреть на живого полкана. Много он слышал о загадочных созданиях, а видеть доселе не приходилось.
Ну, и свиделись, будь они неладны!
— Еще бы немного, и череп расколол, злодей!
Теленок нетерпеливо бил о землю копытом и неуклюже чесал левой нижней пятерней затылок, в правой верхней лапе у существа была увесистая дубина. Его мамаша отгоняла надоедливых насекомых хвостом и застенчиво прятала глазки.
Некоторое время спустя Ругивлад угощался дарами леса и пил во славу отца этого семейства. Пировали под сенью старого морщинистого вяза, вооружившись по случаю знакомства парой кружек с полведра, не меньше. Особенно усердствовал старик, тогда как герой незаметно сливал драгоценную брагу в сторону. Нижней частью старейшина стада походил на мерина-тяжеловоза, но верхней части необъятного туловища позавидовал бы сам Муромец. На мощную грудь кентавра спускалась окладистая тронутая сединой борода. Густые нечесаные космы верховного полкана охватывал серебряный венец. На лошадиных «коленях» хозяина красовался шитый златом том.
— Ты, мил друг, прости мого маленького! Зашиб он тебя по глупости. Думал — охотник. Бабам, когда телятся, нужен покой. Моя старуха еще ничего, а молодняк просто бесится. А ты, знать, неспроста искал встречи?
— Еще бы. Сам напросился… — украдкой словен посмотрел на меч.
Парой верхних лап Полкан бережно держал клинок, разглядывая таинственную руническую надпись. В правой нижней лапе у старейшины была кружка, а левой — он листал страницы.
— Пустяки! — улыбнулся в бороду Полкан, не поднимая глаз, — До свадьбы заживет.
— До свадьбы, конечно! — согласился волхв, хотя предчувствовал, не видать ему Ольги, как своих ушей.
— Эй, мать! У меня пусто!
На зов папаши прискакала старшая жена. Как и прежде, красуясь пышными грудями пред человеком, она буквально гарцевала под сладострастные взгляды сородичей, что паслись неподалеку… Но кобыла была не про них, пока вожак в силе.
— Когда я не прав, так и говорю! Мне жаль, что пострадали поля твоего друга. Больно травы хороши! — продолжил Полкан, протягивая гостю его оружие рукоятью вперед, — Занятная, кстати, вещица! Помнится, встречал я уже героя с этой штуковиной. И звали его… Вот память-то дырявая… Кажись, Персом? А может, Арсом? Перием? Арсием? Ну, не важно! Жизнь его была ярка, но коротка. Вел он роды свои из-за южных гор в нынешние киянские, тогда киммерийские степи, и всяк склонялся пред этим мечом. Хотя сперва то был клинок подземного Эрмия. Чую, и погиб герой из-за меча своего.
Разминая суставы разом на всех четырех мощных, как у сельского костоправа, ладонях, Полкан сладко зевнул и продолжил:
— Не советовал бы вот так запросто носить это проклятое всеми богами оружие. Надпись на нем лжива. Железо смочено ядом Медузы.
— А кто таков этот Эрмий? [38] — спросил Ругивлад, подозревая недоброе.
— Надо ж!? Дожил-таки я, старый, до счастливого дня, когда имя это ни о чем не говорит! Хвала Великой Кобыле! Ну, если тебе и впрямь интересно — слушай сюда… Эрмий в прежние времена был вельми знаменит в той южной стране, которая населена ромеями. Люди приносили требы к каменным грудам, считая, что от них нарождаются ребятишки, и потому груды сии именовали эрмами. Порушить столпы считалось ужасным святотатством и могло иметь роковые последствия. Ну, да речь не об том… Сам бы Эрмий от этого обрезания не пострадал. Он никогда не был евнухом. Полный лукавства и вожделений бог тешился с самой Афродитой. Вы ее то Ладой, то Прией кличете. А сынка от потехи той Купидой назвали.
— Вон, в стольном-то граде Киян, говорят, храм стоял, — поддержал разговор Ругивлад. — Владимир ихний большой любитель до баб и девок. До тысячи баб у него выходило, для услады уд, стало быть, да и жен семь-восемь было, кияне считать устали. Ему ли богине любви честь не воздать? С размахом отгрохал, да беда, пришлось сносить. Больно уж сестра кесаря ромейского приглянулась, да и честь царская — не каганская. Ромеи уперлись — ломай хоромы Ладины, и без того бабу ромейскую не отдавали никак, хоть умри.
— Да, кто ж устоит-то, когда хочется… — рассмеялся Полкан. — Вот и я, как видишь, не сумел, — молвил Полкан, кивнув на свое семейство, — Особенно неистово проказил Эрмий по весне. И всяк, кто бесится в эту пору в пляске на траве или в постели обязан ему. И зверь, и человек! Ведь он не разбирает — у кого копыта, а у кого персты.
— Но, по-моему, у тебя, почтенный Полкан, есть и то, и другое! — возразил кентавру словен.
— В том-то и дело. Дый, что правил богами в ту пору, говорит Эрмию: «Нет у тебя власти над полканами, они — не скотина какая-нибудь!» А тот ему в ответ: «Коль с хвостом — все одно скотина». Вот тогда племя наше его и возненавидело. Видано ли, чтоб полкан тянул ярмо? Что мы, бараны? Ах, да! Помнится, освежевал он как-то раз кучерявого, и, ну, на шкуре той золотом чертить… Слыхал поди? Из-за руна такая котовасия случилась — аж подумать страшно. Словом, ромеи препоручали скотьему богу стада, а коль недостача — украсть у соседа милое дело. И не было лучшего ворюги, чем Эрмий. Ему это — раз плюнуть! Прикажет Луне не светить — и ничего ты с ним не поделаешь в потемках, потому как он еще и Лунный бог. И через это дело, — кентавр поднял кверху палец, — на всех баб сильное влияние имел — и на тех, что с хвостом, и на тех, которые о двух копытах, бесхвостых. Подружиться с Эрмием можно, и дружба его, слыхал, счастье приносила. Как сейчас — не знаю. Он ведь случай может и так, и эдак повернуть. Скачешь, бывало, по нивам раздольным, орешь во все горло: «Жизнь прекрасна!», а он тебе камень под копыта сунет — и не заметишь… Так что, иная дорога зеркалом, а бывает — скатертью. Сам Эрмий непредсказуем, когда добр — то справедлив и судит по чести, и в бедах великих — он первейший покровитель. Но можети такую пакость сотворить — век не отмоешься! Запорошит глаза или усыпит вовсе — это для него тоже пустяковина. Но особенно нужна помощь Эрмия, коль надо кому отмстить, немало героев погибло с его легкой руки, хитростью да обманом никому не сравниться с этим поганцем.
Тут к ним приблизилась девочка-телушка — пятнистые бока, покачиваясь, придавали походке особое очарование:
— Деда! А что такое «поганец»? — спросила она нежным голоском.
— Где твоя мать!? — рассердился Полкан, — Я же предупреждал, что рано дитям средь взрослых ошиваться. «Поганец», маленькая — это слово нехорошее теперь, князь-то киян все с ног на голову поставил, а народ его дурь подхватил с такой же дури.