Страница:
— Сотрясение сотрясением, а ты все же допетрил, что это ко мне, — язвительно заметил я.
— Еще бы тут не допетрить, когда тебе то ствол в морду тычут, то жену трахнуть обещают... Я сразу про тебя подумал! — Лимонад погрозил мне гипсом. — Я и про тачку твою вспомнил, и про мобильник... И как ты сказал, что прежнему хозяину это уже не нужно. То есть он уже труп. И эти тоже какое-то тело ищут. Ну, так я им и сказал, что, должно быть, господин Альтшуллер на самом деле — господин Хохлов.
— Класс, — сказал я. — Заложил, значит, друга.
— Большой вопрос! Это еще кто кого заложил!
— Сколько их было?
— Всего трое. Но мутузили меня в основном двое, а третий попозже подошел, когда я уже доказывал, что я не Альтшуллер. Третий сказал: «Ну-ка подымите его». Меня подняли, он посмотрел и сказал: «Не, это не он».
— У третьего была такая рожа... треугольная, да?
— Мне, — презрительно выдавил Лимонад, — только и делов было, что их рожи разглядывать — у кого треугольная, у кого квадратная. Они все были в плащах. Такие длинные темные плащи. Ну вот как у шпионов в кино. А ты сам их разве не встретил? Они же к тебе поехали, как я понял. Сломали мне руку на память и поехали к тебе за телом того самого Мухина.
— Я их видел... — признался я. Только сейчас задался вопросом: как банда Треугольного подкараулила меня у шумовской дачи? Только сейчас, когда и ответ сам собой нарисовался — в четыре утра они были у Лимонада, выбили у него мой адрес и поехали по мою душу. Но ко мне вот так внаглую не сунулись. Они подождали, пока я выйду из подъезда... и стали за мной следить. Они хотели узнать, куда я приеду, а приехал я к Шумову. Тогда они дождались, пока я снова появлюсь на улице...
Спрашивается: зачем им все это нужно? Если они очень хотели спросить меня о теле Мухина, то чего они ждали? Я понимаю, почему они не вломились ко мне в квартиру, — в Лимонадовом доме подъездная дверь настежь, а у нас только что поставили немецкую стальную махину, которая и после набора кода с трудом открывается. Да и сама дверь не в глухой переулок смотрит, как у Лимонада, а на проспект. В пять утра уже светло, трое мужиков в темных плащах бросаются в глаза. Это все понятно. Но почему они дали мне доехать до вокзала, сесть в электричку... Стоп, они ведь были на машине. А я на электричке. Как они меня проследили до шумовской дачи? Не летела же их машина вслед за электричкой! Не летела. А значит, кто-то из этих троих стоял за моей спиной, когда я покупал билет. А это значит, что им было важно не только взять меня, но и узнать, куда и к кому я еду. То есть узнать мои связи. Черт, кажется, они приняли меня за серьезного человека. Называется чужой фамилией, дает чужой адрес...
— Я влип, — обреченно сказал я.
— Ты влип? — возмутился Лимонад. — Это я влип! Это я в больнице еще месяц проваляюсь по твоей милости! А кто жену и детей кормить будет?!
— Мне уже звонили по этому поводу, — сказал я. — Люба звонила. Мне было очень стыдно. Я подкину ей денег, не переживай...
— Вот-вот, — пробурчал Лимонад. — А то я в суд на тебя подам. Потребую возместить моральный и материальный ущерб.
— А почему на меня в суд? А не на тех, кто руку ломал?
— Где они — черт знает, а ты — вот, рядышком. На тебя удобнее в суд подавать.
Лимонадов сосед по палате при этих словах гадко захихикал, а его загипсованная нога на подвеске затряслась. Я выразительно посмотрел на весельчака, тот закашлялся и затих.
— Кстати, — заинтересовался Лимонад. — Эти три хмыря в плащах — они тебя нашли?
— Нашли, — сказал я.
— Странно... Они и меня нашли, но у меня — перелом и сотрясение мозга. А тебя нашли — так по тебе не очень видно. Или у них силы на мне закончились?
Я мог бы стащить с себя рубашку и продемонстрировать Лимонаду кровоподтеки, но не стал этого делать. Мне захотелось выглядеть крутым. Иногда меня посещает такое идиотское желание. Я прикрыл разбитый рот ладонью и негромко проговорил:
— Я с ними разобрался.
— Серьезно?! — в сладком ужасе прошептал Лимонад и покосился на любопытного соседа, но тот, кажется, занялся изучением «Комсомольской правды». — Совсем разобрался?!
— Ну... — Я прикинул вероятность того, что Лимонад когда-нибудь узнает правду о Легендарной Битве Возле Забора, и эта вероятность оказалась крайне мала. Так что правду можно было послать на фиг. — Один все-таки ушел. Такая жалость, — скорчил я рожу.
— А двоих, значит?..
— Именно, — со значением произнес я. Тут снова заскрипели пружины под соседом Лимонада, и я решил, что для первого посещения достаточно. Больной может и переутомиться.
— Про Любу не забудь, — напутствовало меня нечто длинное и белое, отдаленно напоминающее Лимонада. — В смысле, про деньги не забудь.
Я пообещал, что не забуду. Придется потратить часть мухинских денег, но что поделаешь? Старая истина — раз бабки легко пришли, значит, они и уйдут легко. И быстро.
С такими мыслями я бодро шагал по коридору больницы, стараясь не думать об утекающем времени, о банде Треугольного, о деньгах Тыквы и об алмазах Мухина. И о теле Мухина, которое вдруг заинтересовало типов в темных плащах. Тем более я старался не думать о своем куда-то запропастившемся дяде Кирилле и о сгинувшем финансисте Америдисе. Об Америдисе пусть Лисицын думает, а я буду думать о чем-нибудь другом. Например...
Например, о том, что я утащил из Лимонадовой палаты пакет с пивом. Вертел его в руках, вертел, да и утащил с собой. Черт!
Я развернулся и направился обратно. Лимонад там сейчас киснет, но это временное явление. К вечеру он придет в себя, и тут ему как раз пригодится мой подарок. Можно будет и с соседом поделиться, если тот, конечно, не полный кретин...
Я толкнул дверь в Лимонадову палату, шагнул вперед и опешил. Мои мысли насчет совместного распития пива оказались... Они оказались, мягко говоря, глупостью.
— Твою мать!!! — изумленно выпалил я.
Лимонад лежал на прежнем месте, а вот прямо на нем сидел его сосед и, если меня не подводило зрение, душил моего приятеля подушкой. Что самое интересное — загипсованная нога ему в этом ничуть не мешала.
Глава 7
1
2
3
4
— Еще бы тут не допетрить, когда тебе то ствол в морду тычут, то жену трахнуть обещают... Я сразу про тебя подумал! — Лимонад погрозил мне гипсом. — Я и про тачку твою вспомнил, и про мобильник... И как ты сказал, что прежнему хозяину это уже не нужно. То есть он уже труп. И эти тоже какое-то тело ищут. Ну, так я им и сказал, что, должно быть, господин Альтшуллер на самом деле — господин Хохлов.
— Класс, — сказал я. — Заложил, значит, друга.
— Большой вопрос! Это еще кто кого заложил!
— Сколько их было?
— Всего трое. Но мутузили меня в основном двое, а третий попозже подошел, когда я уже доказывал, что я не Альтшуллер. Третий сказал: «Ну-ка подымите его». Меня подняли, он посмотрел и сказал: «Не, это не он».
— У третьего была такая рожа... треугольная, да?
— Мне, — презрительно выдавил Лимонад, — только и делов было, что их рожи разглядывать — у кого треугольная, у кого квадратная. Они все были в плащах. Такие длинные темные плащи. Ну вот как у шпионов в кино. А ты сам их разве не встретил? Они же к тебе поехали, как я понял. Сломали мне руку на память и поехали к тебе за телом того самого Мухина.
— Я их видел... — признался я. Только сейчас задался вопросом: как банда Треугольного подкараулила меня у шумовской дачи? Только сейчас, когда и ответ сам собой нарисовался — в четыре утра они были у Лимонада, выбили у него мой адрес и поехали по мою душу. Но ко мне вот так внаглую не сунулись. Они подождали, пока я выйду из подъезда... и стали за мной следить. Они хотели узнать, куда я приеду, а приехал я к Шумову. Тогда они дождались, пока я снова появлюсь на улице...
Спрашивается: зачем им все это нужно? Если они очень хотели спросить меня о теле Мухина, то чего они ждали? Я понимаю, почему они не вломились ко мне в квартиру, — в Лимонадовом доме подъездная дверь настежь, а у нас только что поставили немецкую стальную махину, которая и после набора кода с трудом открывается. Да и сама дверь не в глухой переулок смотрит, как у Лимонада, а на проспект. В пять утра уже светло, трое мужиков в темных плащах бросаются в глаза. Это все понятно. Но почему они дали мне доехать до вокзала, сесть в электричку... Стоп, они ведь были на машине. А я на электричке. Как они меня проследили до шумовской дачи? Не летела же их машина вслед за электричкой! Не летела. А значит, кто-то из этих троих стоял за моей спиной, когда я покупал билет. А это значит, что им было важно не только взять меня, но и узнать, куда и к кому я еду. То есть узнать мои связи. Черт, кажется, они приняли меня за серьезного человека. Называется чужой фамилией, дает чужой адрес...
— Я влип, — обреченно сказал я.
— Ты влип? — возмутился Лимонад. — Это я влип! Это я в больнице еще месяц проваляюсь по твоей милости! А кто жену и детей кормить будет?!
— Мне уже звонили по этому поводу, — сказал я. — Люба звонила. Мне было очень стыдно. Я подкину ей денег, не переживай...
— Вот-вот, — пробурчал Лимонад. — А то я в суд на тебя подам. Потребую возместить моральный и материальный ущерб.
— А почему на меня в суд? А не на тех, кто руку ломал?
— Где они — черт знает, а ты — вот, рядышком. На тебя удобнее в суд подавать.
Лимонадов сосед по палате при этих словах гадко захихикал, а его загипсованная нога на подвеске затряслась. Я выразительно посмотрел на весельчака, тот закашлялся и затих.
— Кстати, — заинтересовался Лимонад. — Эти три хмыря в плащах — они тебя нашли?
— Нашли, — сказал я.
— Странно... Они и меня нашли, но у меня — перелом и сотрясение мозга. А тебя нашли — так по тебе не очень видно. Или у них силы на мне закончились?
Я мог бы стащить с себя рубашку и продемонстрировать Лимонаду кровоподтеки, но не стал этого делать. Мне захотелось выглядеть крутым. Иногда меня посещает такое идиотское желание. Я прикрыл разбитый рот ладонью и негромко проговорил:
— Я с ними разобрался.
— Серьезно?! — в сладком ужасе прошептал Лимонад и покосился на любопытного соседа, но тот, кажется, занялся изучением «Комсомольской правды». — Совсем разобрался?!
— Ну... — Я прикинул вероятность того, что Лимонад когда-нибудь узнает правду о Легендарной Битве Возле Забора, и эта вероятность оказалась крайне мала. Так что правду можно было послать на фиг. — Один все-таки ушел. Такая жалость, — скорчил я рожу.
— А двоих, значит?..
— Именно, — со значением произнес я. Тут снова заскрипели пружины под соседом Лимонада, и я решил, что для первого посещения достаточно. Больной может и переутомиться.
— Про Любу не забудь, — напутствовало меня нечто длинное и белое, отдаленно напоминающее Лимонада. — В смысле, про деньги не забудь.
Я пообещал, что не забуду. Придется потратить часть мухинских денег, но что поделаешь? Старая истина — раз бабки легко пришли, значит, они и уйдут легко. И быстро.
С такими мыслями я бодро шагал по коридору больницы, стараясь не думать об утекающем времени, о банде Треугольного, о деньгах Тыквы и об алмазах Мухина. И о теле Мухина, которое вдруг заинтересовало типов в темных плащах. Тем более я старался не думать о своем куда-то запропастившемся дяде Кирилле и о сгинувшем финансисте Америдисе. Об Америдисе пусть Лисицын думает, а я буду думать о чем-нибудь другом. Например...
Например, о том, что я утащил из Лимонадовой палаты пакет с пивом. Вертел его в руках, вертел, да и утащил с собой. Черт!
Я развернулся и направился обратно. Лимонад там сейчас киснет, но это временное явление. К вечеру он придет в себя, и тут ему как раз пригодится мой подарок. Можно будет и с соседом поделиться, если тот, конечно, не полный кретин...
Я толкнул дверь в Лимонадову палату, шагнул вперед и опешил. Мои мысли насчет совместного распития пива оказались... Они оказались, мягко говоря, глупостью.
— Твою мать!!! — изумленно выпалил я.
Лимонад лежал на прежнем месте, а вот прямо на нем сидел его сосед и, если меня не подводило зрение, душил моего приятеля подушкой. Что самое интересное — загипсованная нога ему в этом ничуть не мешала.
Глава 7
За пять минут до полуночи
1
Ну и вот вам вопрос: почему в кино медсестры всегда выглядят такими сногсшибательными секс-бомбами, готовыми в следующую секунду выскользнуть из своего коротенького халатика? И почему в реальной жизни все время попадаются здоровые бабищи килограммов на сто двадцать, которые, судя по виду, не только коня, но и трактор на полном ходу остановят, завалят его на кровать и поставят клизму?
Вот именно такая мадам и ворвалась в палату Лимонада, привлеченная звуком разбитого стекла.
— Это что у нас тут такое, мальчики? — угрожающе произнесла она. — Вы совсем, что ли, обалдели?! Я сейчас заведующего отделением мигом... — Тут она уставилась на валявшийся на полу гипсовый кокон и на миг потеряла дар речи. Потом она его снова нашла, но это была уже другая речь. И это была уже речь не девочки, но женщины, повидавшей и услыхавшей многое. Теперь все услышанное было вылито на меня и на Лимонада. Лимонад, к слову сказать, был уже не белый, а слегка зеленоватый, и его впору было переименовать в Тархуна.
А на полу, кроме пустого гипсового кокона, валялись смятые подушки, костыль, рассыпавшиеся яблоки из моей сумки, ну и сам я собственной персоной. Я слушал сирено-подобный рев медсестры и пытался остановить кровь, хлеставшую из моего разбитого носа. Ему — в смысле носу — уже досталось сегодня утром во время загородного побоища, так что стоило его еще чуть тронуть, и пожалуйста!
Еще на полу валялся разбитый мобильник. Видимо, цены на них и вправду упали, если их разбрасывают где попало. Сначала Мухин, а теперь этот... Больной, трах-тара-рах...
Короче говоря, этот тип сидел верхом на Лимонаде и душил его подушкой. Делал он это весьма активно, и все это было так не похоже на палату, из которой я вышел, что я засомневался — а не ошибся ли я дверью?
Однако сумка с яблоками, которую я принес, валялась на полу, и я понял, что дверь та самая. Только сосед Лимонада, кажется, сошел с ума.
Он так увлекся, что не заметил моего возвращения. Лимонад тоже не заметил, потому что его лицо находилось под подушкой. Судя по доносившимся оттуда сдавленным хрипам, Лимонад уже практически ничего не замечал.
Опыт усмирения буйных сумасшедших у меня был небольшой. Честно говоря, мне вообще не приходилось усмирять буйных психов. А что касается того журналиста из местной желтой газетенки, которого я сдал санитарам, так его признали вменяемым и отпустили на поруки редакции. Наверное, он и вправду был вменяемым, потому что ноги его в «Золотой Антилопе» больше не было.
Я успел только вспомнить, что их обливают холодной водой. Бежать за водой времени не было, зато пригодился пакет с пивом. Я метнул его в голову безумцу и не промахнулся. Пакет лопнул, и все пиво вылилось на спину душителю и на нижнюю часть тела Лимонада. Не уверен, что пиво было достаточно холодным, но только эффект вышел самый что ни на есть подходящий — душитель подпрыгнул на Лимонаде выше обычного, а потом слетел на пол, выпустив подушку из рук. То есть из руки. Я заметил, что душил он Лимонада одной рукой, а в другой сжимал мобильный телефон.
Ну, тут мне стало совсем понятно, что парня скосила креза — нормальный человек давно бы уже сообразил, что душить удобнее двумя руками. Этот же вцепился в свой телефон и пялился на меня своими бешеными глазами. А потом вдруг запустил в меня мобильником. Сразу ясно — придурок.
Я отбил рукой летящий телефон, тот спланировал прямо в стену и с грустным треском упал на пол. После этого я хотел было скрутить психа, но тот не собирался ждать моей реакции. Резким движением Лимонадов сосед сорвал с ноги гипс — мне показалось, что эта штука была у него на «липучках». Наверное, какая-то импортная вещь, я раньше таких не видел. А освободившись от гипса, псих прыгнул на меня, как вполне здоровый.
Пяткой он засветил мне в пах, и вот тут я уже совсем разозлился. Псих ты или не псих, но должны же быть какие-то пределы! Я понимаю, когда женщина туда бьет, это у нее, может быть, единственный способ сквитаться с мужчиной за все гадости, которые он ей причинил! Но когда мужик бьет мужику — это садизм! Понимает, как это больно, и все равно бьет. Лично я на работе никогда в пах не бью, предпочитаю в грызло. Или просто руки выкрутить.
Этот не дал мне сделать ни того, ни другого. Пнул меня в интимное место и отскочил, не дожидаясь удара в грызло.
Я, скрипя зубами, кинулся за ним, а псих ухватил свой костыль и яростно махнул им, намереваясь разбить мне голову. Подставить ему и пах, и голову было бы уж слишком жирно. Я дернулся назад, костыль просвистел у меня перед носом, и тогда я прыгнул вперед, толкнув психа обеими руками. Псих влетел в подоконник, а костыль врезался в окно. Тут-то и зазвенело.
Но Лимонадов сосед на этом не успокоился. Он снова махнул ногой и даже чуть задел мой нос — из него тут же закапала кровь. Но опустить ногу психу я не дал — я ухватил его одной рукой за задранную кверху ступню, а другой — за промежность. Псих тоненько завизжал, ну так ведь и мне было больно! А потом я его немножко кинул. Не в смысле обманул, а в смысле, что он отлетел метра на два.
Я думал, что он теперь успокоится и будет лежать, но я в нем ошибся. Он тут же вскочил и, чуть растопырив ноги, вылетел из палаты в коридор. Я бросился было за ним, но поскользнулся в луже пива, стекшего на пол с Лимонадовой постели, и грохнулся наземь.
Вот тут-то и вошла она, женщина, — танк в белом халате. И стала говорить всякие разные слова.
В том числе:
— Я вас, бля, в милицию сдам!!!
Нашла чем пугать. Милицию я переживу. Только вот пиво жалко. С пивом нехорошо получилось.
Вот именно такая мадам и ворвалась в палату Лимонада, привлеченная звуком разбитого стекла.
— Это что у нас тут такое, мальчики? — угрожающе произнесла она. — Вы совсем, что ли, обалдели?! Я сейчас заведующего отделением мигом... — Тут она уставилась на валявшийся на полу гипсовый кокон и на миг потеряла дар речи. Потом она его снова нашла, но это была уже другая речь. И это была уже речь не девочки, но женщины, повидавшей и услыхавшей многое. Теперь все услышанное было вылито на меня и на Лимонада. Лимонад, к слову сказать, был уже не белый, а слегка зеленоватый, и его впору было переименовать в Тархуна.
А на полу, кроме пустого гипсового кокона, валялись смятые подушки, костыль, рассыпавшиеся яблоки из моей сумки, ну и сам я собственной персоной. Я слушал сирено-подобный рев медсестры и пытался остановить кровь, хлеставшую из моего разбитого носа. Ему — в смысле носу — уже досталось сегодня утром во время загородного побоища, так что стоило его еще чуть тронуть, и пожалуйста!
Еще на полу валялся разбитый мобильник. Видимо, цены на них и вправду упали, если их разбрасывают где попало. Сначала Мухин, а теперь этот... Больной, трах-тара-рах...
Короче говоря, этот тип сидел верхом на Лимонаде и душил его подушкой. Делал он это весьма активно, и все это было так не похоже на палату, из которой я вышел, что я засомневался — а не ошибся ли я дверью?
Однако сумка с яблоками, которую я принес, валялась на полу, и я понял, что дверь та самая. Только сосед Лимонада, кажется, сошел с ума.
Он так увлекся, что не заметил моего возвращения. Лимонад тоже не заметил, потому что его лицо находилось под подушкой. Судя по доносившимся оттуда сдавленным хрипам, Лимонад уже практически ничего не замечал.
Опыт усмирения буйных сумасшедших у меня был небольшой. Честно говоря, мне вообще не приходилось усмирять буйных психов. А что касается того журналиста из местной желтой газетенки, которого я сдал санитарам, так его признали вменяемым и отпустили на поруки редакции. Наверное, он и вправду был вменяемым, потому что ноги его в «Золотой Антилопе» больше не было.
Я успел только вспомнить, что их обливают холодной водой. Бежать за водой времени не было, зато пригодился пакет с пивом. Я метнул его в голову безумцу и не промахнулся. Пакет лопнул, и все пиво вылилось на спину душителю и на нижнюю часть тела Лимонада. Не уверен, что пиво было достаточно холодным, но только эффект вышел самый что ни на есть подходящий — душитель подпрыгнул на Лимонаде выше обычного, а потом слетел на пол, выпустив подушку из рук. То есть из руки. Я заметил, что душил он Лимонада одной рукой, а в другой сжимал мобильный телефон.
Ну, тут мне стало совсем понятно, что парня скосила креза — нормальный человек давно бы уже сообразил, что душить удобнее двумя руками. Этот же вцепился в свой телефон и пялился на меня своими бешеными глазами. А потом вдруг запустил в меня мобильником. Сразу ясно — придурок.
Я отбил рукой летящий телефон, тот спланировал прямо в стену и с грустным треском упал на пол. После этого я хотел было скрутить психа, но тот не собирался ждать моей реакции. Резким движением Лимонадов сосед сорвал с ноги гипс — мне показалось, что эта штука была у него на «липучках». Наверное, какая-то импортная вещь, я раньше таких не видел. А освободившись от гипса, псих прыгнул на меня, как вполне здоровый.
Пяткой он засветил мне в пах, и вот тут я уже совсем разозлился. Псих ты или не псих, но должны же быть какие-то пределы! Я понимаю, когда женщина туда бьет, это у нее, может быть, единственный способ сквитаться с мужчиной за все гадости, которые он ей причинил! Но когда мужик бьет мужику — это садизм! Понимает, как это больно, и все равно бьет. Лично я на работе никогда в пах не бью, предпочитаю в грызло. Или просто руки выкрутить.
Этот не дал мне сделать ни того, ни другого. Пнул меня в интимное место и отскочил, не дожидаясь удара в грызло.
Я, скрипя зубами, кинулся за ним, а псих ухватил свой костыль и яростно махнул им, намереваясь разбить мне голову. Подставить ему и пах, и голову было бы уж слишком жирно. Я дернулся назад, костыль просвистел у меня перед носом, и тогда я прыгнул вперед, толкнув психа обеими руками. Псих влетел в подоконник, а костыль врезался в окно. Тут-то и зазвенело.
Но Лимонадов сосед на этом не успокоился. Он снова махнул ногой и даже чуть задел мой нос — из него тут же закапала кровь. Но опустить ногу психу я не дал — я ухватил его одной рукой за задранную кверху ступню, а другой — за промежность. Псих тоненько завизжал, ну так ведь и мне было больно! А потом я его немножко кинул. Не в смысле обманул, а в смысле, что он отлетел метра на два.
Я думал, что он теперь успокоится и будет лежать, но я в нем ошибся. Он тут же вскочил и, чуть растопырив ноги, вылетел из палаты в коридор. Я бросился было за ним, но поскользнулся в луже пива, стекшего на пол с Лимонадовой постели, и грохнулся наземь.
Вот тут-то и вошла она, женщина, — танк в белом халате. И стала говорить всякие разные слова.
В том числе:
— Я вас, бля, в милицию сдам!!!
Нашла чем пугать. Милицию я переживу. Только вот пиво жалко. С пивом нехорошо получилось.
2
Ну а дальше покатили форменные чудеса. То есть чудеса в форме. Милиция приехала как-то уж слишком быстро и решительно отказывалась верить в то, что я им рассказывал. То есть они не верили в больного, который скинул со сломанной ноги гипс, двинул этой ногой меня по яйцам, разбил костылем окно и ускакал затем в светлую даль, не оставив следов.
То есть следов было навалом — лужи пива, осколки стекла, гипсовый кокон. Но только менты упорно отказывались верить в мою версию и считали, что имел месть пьяный дебош. Тем более что в палате стоял стойкий аромат пива, а мой помятый вид, который не просек Лимонад с его потрясенным мозгом, менты моментально приняли к сведению. А эта дура в белом халате вдруг позабыла, то ли в этой палате лежал один больной, то ли два. Короче говоря, я затосковал объяснять, что я не верблюд и не дебошир, но тут, на мое счастье, очухался Лимонад. И опять-таки, на мое счастье, память его не пострадала.
— Ты только вышел, — дребезжащим голосом проговорил Лимонад, — как он схватился за мобильник и стал куда-то названивать. Я сначала не понял, чего это он. А потом слышу, сосед мой говорит в телефон: «Он только что был здесь, сказал, что замочил наших ребят, которых мы за ним послали... Сейчас он выходит из больницы, если поспешите, то успеете его перехватить».
— Ух ты, — сказал плечистый милиционер в бронежилете. — Круто, круто...
— Я понял, — лепетал Лимонад, — что это он про тебя.... И я тогда хотел позвать на помощь, а он мне подушкой рот заткнул... А потом еще сверху уселся и стал душить. И больше я ничего не помню.
— Сейчас нормально себя чувствуете? — поинтересовался милиционер, вглядываясь в утомленное лицо Лимонада.
— Ничего, — стоически проговорил Лимонад. — Только вот левая нога что-то отнялась...
— Нога? А, так это я на ней сижу, — радостно сообщил милиционер и поднялся с кровати. — Теперь лучше?
Лимонад молча кивнул и закрыл глаза. В палату вкатилась медсестра-танк и стала хлопотать над беднягой, иногда одаривая меня подозрительным взглядом.
— Я не понял, — сказал милиционер, поправляя ремень автомата. — Больной сказал, что кто-то там замочил всех ребят. Это про кого?
— Про кого? — посмотрел я на мента честными глазами. — Это про какого-то бандита. Тот бандит, который тут лежал на постели и прикидывался больным, звонил другому бандиту и рассказывал... Рассказывал про третьего бандита. Обычные бандитские разборки, — махнул я рукой. — Кто их там разберет, кто кого замочил? Лично я просто зашел навестить друга, увидел, что его душат подушкой, и решил помочь. Больше я ничего не знаю.
— М-да? — с сомнением посмотрел на меня милиционер. — А зачем этот бандит лежал в этой палате? Зачем прикидывался больным?
— Он за кем-то следил, — предположил я.
— Интересная версия, — кивнул милиционер. — А за кем?
— Ну не за этим же, — пренебрежительно мотнул я головой в сторону Лимонада. — Может, за палатой напротив? Если дверь палаты открыта, то очень просто наблюдать...
Лимонад что-то порывался сказать, возможно, стремился доказать, что и он не совсем пропащий человек, что и за ним тоже можно следить. Но тут медсестра вогнала ему в предплечье иглу шприца, и Лимонад сосредоточился на переживании боли, пусть и такой смехотворной. Лицо у него стало прямо как у покойника. Милиционер тем временем обдумал мое предположение и рассудительно заявил своему напарнику:
— А что... Очень может быть. Надо бы проверить ту палату...
Тут я и смотался. Когда тебя мутузят с самого утра и до вечера то физически, то морально, начинаешь чувствовать себя так хреново, что хоть впору ложиться в больницу рядом с Лимонадом.
И хреново мне было настолько, что душу не грела даже переданная Лимонадом фраза его соседа: «Если поспешите, успеете его перехватить!» За мной уже поспешали, меня уже хотели перехватывать, меня подкарауливали люди с фальшивым гипсом!
Я становился популярным человеком. И это было круто. Однако, будь это фильм, я бы сейчас нажал кнопку «стоп», лег спать и включил это кино снова дня через два, придя в себя после сегодняшних приключений.
Но это не было кино. И не было кнопки «стоп». Поэтому я знал, что, пока буду спать, кто-то готовится перехватить меня.
То есть следов было навалом — лужи пива, осколки стекла, гипсовый кокон. Но только менты упорно отказывались верить в мою версию и считали, что имел месть пьяный дебош. Тем более что в палате стоял стойкий аромат пива, а мой помятый вид, который не просек Лимонад с его потрясенным мозгом, менты моментально приняли к сведению. А эта дура в белом халате вдруг позабыла, то ли в этой палате лежал один больной, то ли два. Короче говоря, я затосковал объяснять, что я не верблюд и не дебошир, но тут, на мое счастье, очухался Лимонад. И опять-таки, на мое счастье, память его не пострадала.
— Ты только вышел, — дребезжащим голосом проговорил Лимонад, — как он схватился за мобильник и стал куда-то названивать. Я сначала не понял, чего это он. А потом слышу, сосед мой говорит в телефон: «Он только что был здесь, сказал, что замочил наших ребят, которых мы за ним послали... Сейчас он выходит из больницы, если поспешите, то успеете его перехватить».
— Ух ты, — сказал плечистый милиционер в бронежилете. — Круто, круто...
— Я понял, — лепетал Лимонад, — что это он про тебя.... И я тогда хотел позвать на помощь, а он мне подушкой рот заткнул... А потом еще сверху уселся и стал душить. И больше я ничего не помню.
— Сейчас нормально себя чувствуете? — поинтересовался милиционер, вглядываясь в утомленное лицо Лимонада.
— Ничего, — стоически проговорил Лимонад. — Только вот левая нога что-то отнялась...
— Нога? А, так это я на ней сижу, — радостно сообщил милиционер и поднялся с кровати. — Теперь лучше?
Лимонад молча кивнул и закрыл глаза. В палату вкатилась медсестра-танк и стала хлопотать над беднягой, иногда одаривая меня подозрительным взглядом.
— Я не понял, — сказал милиционер, поправляя ремень автомата. — Больной сказал, что кто-то там замочил всех ребят. Это про кого?
— Про кого? — посмотрел я на мента честными глазами. — Это про какого-то бандита. Тот бандит, который тут лежал на постели и прикидывался больным, звонил другому бандиту и рассказывал... Рассказывал про третьего бандита. Обычные бандитские разборки, — махнул я рукой. — Кто их там разберет, кто кого замочил? Лично я просто зашел навестить друга, увидел, что его душат подушкой, и решил помочь. Больше я ничего не знаю.
— М-да? — с сомнением посмотрел на меня милиционер. — А зачем этот бандит лежал в этой палате? Зачем прикидывался больным?
— Он за кем-то следил, — предположил я.
— Интересная версия, — кивнул милиционер. — А за кем?
— Ну не за этим же, — пренебрежительно мотнул я головой в сторону Лимонада. — Может, за палатой напротив? Если дверь палаты открыта, то очень просто наблюдать...
Лимонад что-то порывался сказать, возможно, стремился доказать, что и он не совсем пропащий человек, что и за ним тоже можно следить. Но тут медсестра вогнала ему в предплечье иглу шприца, и Лимонад сосредоточился на переживании боли, пусть и такой смехотворной. Лицо у него стало прямо как у покойника. Милиционер тем временем обдумал мое предположение и рассудительно заявил своему напарнику:
— А что... Очень может быть. Надо бы проверить ту палату...
Тут я и смотался. Когда тебя мутузят с самого утра и до вечера то физически, то морально, начинаешь чувствовать себя так хреново, что хоть впору ложиться в больницу рядом с Лимонадом.
И хреново мне было настолько, что душу не грела даже переданная Лимонадом фраза его соседа: «Если поспешите, успеете его перехватить!» За мной уже поспешали, меня уже хотели перехватывать, меня подкарауливали люди с фальшивым гипсом!
Я становился популярным человеком. И это было круто. Однако, будь это фильм, я бы сейчас нажал кнопку «стоп», лег спать и включил это кино снова дня через два, придя в себя после сегодняшних приключений.
Но это не было кино. И не было кнопки «стоп». Поэтому я знал, что, пока буду спать, кто-то готовится перехватить меня.
3
Что спал, что не спал: телефонная трель заставила меня оторвать голову от подушки, я мельком глянул на часы и ужаснулся. Судя по часам, я проспал почти пять часов, а судя по ощущениям — как будто только закрыл глаза. И если раньше я чувствовал себя разваливающимся на куски, то теперь, добираясь до телефона, я понял — все, развалился.
— Ты, придурок, что со мной делаешь? — зверским басом проорал в трубку Карабас. Он мог быть таким, когда требовалось. Кажется, сейчас наступил именно такой момент.
— А что я делаю? — непонимающе проговорил я, почесываясь и медленно закрывая глаза — собственное отражение в зеркале на противоположной стене нагоняло на меня уныние.
— В гроб меня вгоняешь! — разъяснил Карабас. — Во сколько ты должен быть на работе? А сейчас сколько?!
В принципе, я понимал, что Карабас говорит о двух разных цифрах, но дать точного ответа спросонья я не мог. О чем четко и поведал своему хозяину.
— Ты что, обкурился? — проследовала реакция. — Вместе с корешом своим, наркоманом, да? Как его там — Квас?
— Лимонад, — поправил я равнодушно.
— А-а, — отозвался Карабас. — Ну, я помню, что это из области безалкогольных напитков. Короче, бери ноги в руки — и на работу!
— А мои разве не справляются? — со слабой надеждой поинтересовался я. Жестокий Карабас убил мою надежду.
— Твои? — ехидно переспросил он. — Твой жиртрест, то есть Фарид, отпросился на сегодня, к нему брат из Ташкента приехал. А Антон сам знаешь чем занимается. Клеит все, что движется. Двигай сюда, Саня, тем более что тут твой полковник ошивается.
— Мой полковник?
— Ну тот, что на днях заходил. Ты еще с ним так мило поговорил...
— Лисицын, — обреченно сказал я.
— Он самый. Видать, понравилось ему у нас. Пришел без ОМОНа, выпивает слегка, на девок глазеет...
— Странно, — пробурчал я, понимая, что сон ушел от меня безвозвратно. Я протер глаза, глянул на себя в зеркало, вздрогнул и прислушался к тому, что говорил в трубке Карабас:
— ...так, может, подговорить какую из наших девчонок, чтобы посидела у полковника на коленях? В качестве подарка от заведения?
— Нет, — торопливо оборвал я Карабаса. — Лисицын не из таких, ему наши девчонки даром не нужны...
— Что значит — даром не нужны? Он что, возбуждается только тогда, когда платит? Знаешь, я, кажется, видел твоего полковника в одной передаче по телевизору, там как раз обсуждали разные сексуальные странности...
— Не было его ни в какой передаче, — твердо сказал я. — Отстань от него. Может, человек просто ждет кого-то.
— Кого он ждет? Надеюсь, не автобус с ОМОНом. Надеюсь, что он ждет тебя, чтобы снова потрепаться о всякой фигне. Поэтому двигай в темпе сюда, развлекай полковника сам, раз девочки его не устраивают...
Я притащился в ванную, сплюнул в раковину, посмотрел на свой темный «ежик» и решил, что похож я теперь на уголовника. Еще я попытался вспомнить, сколько мне осталось времени по ультиматуму Тыквина... И не смог. Как-то спуталось у меня все в голове — дни, часы, люди, слова. Вроде бы три дня осталось, а может, и четыре. А может — и два.
Внутри коротко полыхнул приступ злости, я свирепо погрозил сам себе кулаком и тихо выругался, обращаясь к своему отражению. А потом стал чистить зубы и собираться на работу.
— Ты, придурок, что со мной делаешь? — зверским басом проорал в трубку Карабас. Он мог быть таким, когда требовалось. Кажется, сейчас наступил именно такой момент.
— А что я делаю? — непонимающе проговорил я, почесываясь и медленно закрывая глаза — собственное отражение в зеркале на противоположной стене нагоняло на меня уныние.
— В гроб меня вгоняешь! — разъяснил Карабас. — Во сколько ты должен быть на работе? А сейчас сколько?!
В принципе, я понимал, что Карабас говорит о двух разных цифрах, но дать точного ответа спросонья я не мог. О чем четко и поведал своему хозяину.
— Ты что, обкурился? — проследовала реакция. — Вместе с корешом своим, наркоманом, да? Как его там — Квас?
— Лимонад, — поправил я равнодушно.
— А-а, — отозвался Карабас. — Ну, я помню, что это из области безалкогольных напитков. Короче, бери ноги в руки — и на работу!
— А мои разве не справляются? — со слабой надеждой поинтересовался я. Жестокий Карабас убил мою надежду.
— Твои? — ехидно переспросил он. — Твой жиртрест, то есть Фарид, отпросился на сегодня, к нему брат из Ташкента приехал. А Антон сам знаешь чем занимается. Клеит все, что движется. Двигай сюда, Саня, тем более что тут твой полковник ошивается.
— Мой полковник?
— Ну тот, что на днях заходил. Ты еще с ним так мило поговорил...
— Лисицын, — обреченно сказал я.
— Он самый. Видать, понравилось ему у нас. Пришел без ОМОНа, выпивает слегка, на девок глазеет...
— Странно, — пробурчал я, понимая, что сон ушел от меня безвозвратно. Я протер глаза, глянул на себя в зеркало, вздрогнул и прислушался к тому, что говорил в трубке Карабас:
— ...так, может, подговорить какую из наших девчонок, чтобы посидела у полковника на коленях? В качестве подарка от заведения?
— Нет, — торопливо оборвал я Карабаса. — Лисицын не из таких, ему наши девчонки даром не нужны...
— Что значит — даром не нужны? Он что, возбуждается только тогда, когда платит? Знаешь, я, кажется, видел твоего полковника в одной передаче по телевизору, там как раз обсуждали разные сексуальные странности...
— Не было его ни в какой передаче, — твердо сказал я. — Отстань от него. Может, человек просто ждет кого-то.
— Кого он ждет? Надеюсь, не автобус с ОМОНом. Надеюсь, что он ждет тебя, чтобы снова потрепаться о всякой фигне. Поэтому двигай в темпе сюда, развлекай полковника сам, раз девочки его не устраивают...
Я притащился в ванную, сплюнул в раковину, посмотрел на свой темный «ежик» и решил, что похож я теперь на уголовника. Еще я попытался вспомнить, сколько мне осталось времени по ультиматуму Тыквина... И не смог. Как-то спуталось у меня все в голове — дни, часы, люди, слова. Вроде бы три дня осталось, а может, и четыре. А может — и два.
Внутри коротко полыхнул приступ злости, я свирепо погрозил сам себе кулаком и тихо выругался, обращаясь к своему отражению. А потом стал чистить зубы и собираться на работу.
4
Меня всегда интересовал один вопрос — как это людям не надоедает каждый вечер приходить в «Золотую Антилопу», зная, что этот раз будет точно таким же, что и предыдущий. То есть столик может быть другим, девушку будут звать по-другому, да и денег можно потратить чуть больше или чуть меньше. Но в принципе все будет то же самое — лихое веселье, отчаянный кураж, милые девочки за соседним столиком, такси, чтобы продолжить веселье на квартире, быстрый секс, после которого следует вязкий сон и мучительное пробуждение наутро с похмельным перезвоном в башке и попыткой вспомнить, была ли эта девка профессионалкой или же все прошло на энтузиазме? А если на энтузиазме, то почему тогда в бумажнике почти ничего не осталось? Значит, это была профессионалка. Как и в прошлый раз.
Впрочем, может быть, что в моих глазах все эти мужчины среднего возраста с массивными перстнями и дорогими галстуками сливались в одно лицо, а на самом деле все это были совершенно разные лица? Может, что и так. Может, они отрывались в «Антилопе» не чаще одного раза в месяц, а остальное время уделяли своим семьям, работе и более приличному досугу — ходили в театр, на концерты симфонической музыки, на выставки современной живописи? Может быть. Только верится с трудом.
— Я гляжу, у вас тут людно, — сказал Лисицын, неуверенно принимая от меня бокал с вином.
— Подарок за счет заведения, — сказал я и, чтобы уж совсем успокоить подполковника, добавил: — Не взятка. Просто знак внимания. Без бокала и без рюмки вы будете слишком выделяться.
— О, это правильно, — согласился Лисицын, отпил из бокала и чуть поморщился: — Кислое. Наверное, дорогое, раз такое кислое.
Я не стал вдаваться в детали винной политики Карабаса, которая основывалась на положении «Люди все равно ни черта не смыслят в винах, так какого лешего мы будем тратиться на „Божоле“, если можно использовать пустые бутылки из-под „Божоле“?» Цены, впрочем, Карабас устанавливал на уровне оригинала, и цена, видимо, так ударяла в голову посетителям, что на вкус они уже не обращали особого внимания. На моей памяти ни один человек не пожаловался, что этикетка на бутылке и содержимое бутылки противоречат друг другу. Лисицын тоже не стал жаловаться, тем более что саму бутылку он и не видел.
— Вы обещали вернуться сюда с ОМОНом, — напомнил я подполковнику. — Что-то я их не вижу. Или они в засаде?
— ОМОН будет в свое время, — усмехнулся Лисицын. — Если твой шеф так и будет валять дурака.
— Он и в самом деле ничего не знает про того пропавшего финансиста, — попытался я отмазать Карабаса. — Я его спрашивал.
— И ты уверен, что он тебе не наврал? — усмехнулся Лисицын. — Саня, Саня, разве можно доверять в таких вещах... Что, если бы твой шеф был причастен к исчезновению Америдиса, он бы перед тобой стал изливать душу? Нет, не стал бы. Да и черт с ним, с Америдисом! — решительно махнул рукой Лисицын. — Пусть другие им занимаются... Я-то сегодня здесь не поэтому.
— Решили просто отдохнуть? — спростодушничал я.
— Просто отдыхал я последний раз в девяносто первом году, в июле месяце, — сказал со вздохом Лисицын. Взгляд его при этом упирался в расписанную стену бара: там высилась пальма, а чуть поодаль ехала на водных лыжах широко улыбающаяся красотка в бикини. — Я тут не на отдыхе, — повторил Лисицын и отвел глаза от ярких беззаботных цветов бикини. — У меня тут встреча. .
— Понятно, — сказал я, ожидая каких-то пояснений от подполковника, но тот промолчал, исподлобья поглядывая на меня и мелкими глотками отпивая из бокала.
— Мешаю? — догадался я. — Ухожу, ухожу...
— Стой, — он резким движением ухватил меня за руку и заставил сесть. — Успеешь уйти. Встреча назначена на половину двенадцатого, так что двадцать минут у нас с тобой еще есть.
Я подумал, что сейчас Лисицын заведет свое обычное: «И не надоело тебе еще сидеть в этом дерьме, и не стыдно ли тебе, и что бы сказал по этому поводу твой отец, и не заняться бы тебе чем-нибудь поприличнее...»
Но я ошибся.
— Я говорил тебе, что просматривал недавно последнее дело, которым занимался твой отец? — спросил Лисицын, поглядывая по сторонам.
— Да, — кивнул я. — Было такое.
— Знаешь, что это за дело?
— Нет, — сказал я. Еще мне хотелось добавить: «Лучше бы ты не в старых делах рылся, а поискал бы Мухина! А то неделю ему подавай! Нет у меня недели!!!» На самом деле у меня не было не только недели, у меня не было плана действий. А раз у меня не было плана действий, то я никуда не торопился, сидел и слушал лисицынские байки.
— Двойное убийство, — сказал Лисицын. — Убили супружескую пару. Убили в новогоднюю ночь. И ограбили.
— Угу, — кивнул я, подтверждая свой интерес. Хотя никакого особого интереса у меня не было. Все, что там случилось в одна тысяча девятьсот... Это такое старье. Это уже никому не нужно, это уже никому не интересно, кроме Лисицына, тоскующего по молодости.
— Убийц нашли, — неторопливо продолжал Лисицын. — Потому что улик было много, даже слишком много. Это были непрофессиональные убийцы... И в принципе следствие можно было быстренько свернуть и отправить дело в суд. Но твой отец так не думал, он вернул дело на доследование...
— Вы мне об этом рассказывали, — напомнил я.
— Я тогда был еще зеленый пацан, — Лисицын словно пропустил мои слова мимо ушей. — Я даже не был в курсе всех обстоятельств дела. Меня гоняли по мелочам, вот по одной такой мелочи я и попался твоему отцу на зуб... Была там одна антикварная штучка, которая пропала из дома убитых. А у убийц ее не нашли. Подсвечник бронзовый. Девятнадцатого века.
— Ценная вещь, — сказал я.
— Ценная тем, что, скорее всего, этим подсвечником проломили череп одной из жертв, — сказал Лисицын. — Следователь говорил, что череп могли проломить и каким-то другим предметом, но твой отец потребовал дополнительной экспертизы. И в тканях вокруг раны нашли частицы бронзы. Получилось, что следствие не нашло орудие преступления. Всех взгрели, меня в том числе. Но подсвечника мы так и не нашли...
Впрочем, может быть, что в моих глазах все эти мужчины среднего возраста с массивными перстнями и дорогими галстуками сливались в одно лицо, а на самом деле все это были совершенно разные лица? Может, что и так. Может, они отрывались в «Антилопе» не чаще одного раза в месяц, а остальное время уделяли своим семьям, работе и более приличному досугу — ходили в театр, на концерты симфонической музыки, на выставки современной живописи? Может быть. Только верится с трудом.
— Я гляжу, у вас тут людно, — сказал Лисицын, неуверенно принимая от меня бокал с вином.
— Подарок за счет заведения, — сказал я и, чтобы уж совсем успокоить подполковника, добавил: — Не взятка. Просто знак внимания. Без бокала и без рюмки вы будете слишком выделяться.
— О, это правильно, — согласился Лисицын, отпил из бокала и чуть поморщился: — Кислое. Наверное, дорогое, раз такое кислое.
Я не стал вдаваться в детали винной политики Карабаса, которая основывалась на положении «Люди все равно ни черта не смыслят в винах, так какого лешего мы будем тратиться на „Божоле“, если можно использовать пустые бутылки из-под „Божоле“?» Цены, впрочем, Карабас устанавливал на уровне оригинала, и цена, видимо, так ударяла в голову посетителям, что на вкус они уже не обращали особого внимания. На моей памяти ни один человек не пожаловался, что этикетка на бутылке и содержимое бутылки противоречат друг другу. Лисицын тоже не стал жаловаться, тем более что саму бутылку он и не видел.
— Вы обещали вернуться сюда с ОМОНом, — напомнил я подполковнику. — Что-то я их не вижу. Или они в засаде?
— ОМОН будет в свое время, — усмехнулся Лисицын. — Если твой шеф так и будет валять дурака.
— Он и в самом деле ничего не знает про того пропавшего финансиста, — попытался я отмазать Карабаса. — Я его спрашивал.
— И ты уверен, что он тебе не наврал? — усмехнулся Лисицын. — Саня, Саня, разве можно доверять в таких вещах... Что, если бы твой шеф был причастен к исчезновению Америдиса, он бы перед тобой стал изливать душу? Нет, не стал бы. Да и черт с ним, с Америдисом! — решительно махнул рукой Лисицын. — Пусть другие им занимаются... Я-то сегодня здесь не поэтому.
— Решили просто отдохнуть? — спростодушничал я.
— Просто отдыхал я последний раз в девяносто первом году, в июле месяце, — сказал со вздохом Лисицын. Взгляд его при этом упирался в расписанную стену бара: там высилась пальма, а чуть поодаль ехала на водных лыжах широко улыбающаяся красотка в бикини. — Я тут не на отдыхе, — повторил Лисицын и отвел глаза от ярких беззаботных цветов бикини. — У меня тут встреча. .
— Понятно, — сказал я, ожидая каких-то пояснений от подполковника, но тот промолчал, исподлобья поглядывая на меня и мелкими глотками отпивая из бокала.
— Мешаю? — догадался я. — Ухожу, ухожу...
— Стой, — он резким движением ухватил меня за руку и заставил сесть. — Успеешь уйти. Встреча назначена на половину двенадцатого, так что двадцать минут у нас с тобой еще есть.
Я подумал, что сейчас Лисицын заведет свое обычное: «И не надоело тебе еще сидеть в этом дерьме, и не стыдно ли тебе, и что бы сказал по этому поводу твой отец, и не заняться бы тебе чем-нибудь поприличнее...»
Но я ошибся.
— Я говорил тебе, что просматривал недавно последнее дело, которым занимался твой отец? — спросил Лисицын, поглядывая по сторонам.
— Да, — кивнул я. — Было такое.
— Знаешь, что это за дело?
— Нет, — сказал я. Еще мне хотелось добавить: «Лучше бы ты не в старых делах рылся, а поискал бы Мухина! А то неделю ему подавай! Нет у меня недели!!!» На самом деле у меня не было не только недели, у меня не было плана действий. А раз у меня не было плана действий, то я никуда не торопился, сидел и слушал лисицынские байки.
— Двойное убийство, — сказал Лисицын. — Убили супружескую пару. Убили в новогоднюю ночь. И ограбили.
— Угу, — кивнул я, подтверждая свой интерес. Хотя никакого особого интереса у меня не было. Все, что там случилось в одна тысяча девятьсот... Это такое старье. Это уже никому не нужно, это уже никому не интересно, кроме Лисицына, тоскующего по молодости.
— Убийц нашли, — неторопливо продолжал Лисицын. — Потому что улик было много, даже слишком много. Это были непрофессиональные убийцы... И в принципе следствие можно было быстренько свернуть и отправить дело в суд. Но твой отец так не думал, он вернул дело на доследование...
— Вы мне об этом рассказывали, — напомнил я.
— Я тогда был еще зеленый пацан, — Лисицын словно пропустил мои слова мимо ушей. — Я даже не был в курсе всех обстоятельств дела. Меня гоняли по мелочам, вот по одной такой мелочи я и попался твоему отцу на зуб... Была там одна антикварная штучка, которая пропала из дома убитых. А у убийц ее не нашли. Подсвечник бронзовый. Девятнадцатого века.
— Ценная вещь, — сказал я.
— Ценная тем, что, скорее всего, этим подсвечником проломили череп одной из жертв, — сказал Лисицын. — Следователь говорил, что череп могли проломить и каким-то другим предметом, но твой отец потребовал дополнительной экспертизы. И в тканях вокруг раны нашли частицы бронзы. Получилось, что следствие не нашло орудие преступления. Всех взгрели, меня в том числе. Но подсвечника мы так и не нашли...