Страница:
И еще у меня было очень хреновое настроение. От того, что мне сунули в нос автоматный ствол и велели в темпе вальса выбираться наружу, мое настроение не улучшилось.
Глава 14
1
2
3
4
5
Глава 14
Слова напоследок
1
И вот что было странно: оба мы находились примерно в одинаково хреновой ситуации. Мы оба перевернулись на машине, нам обоим потом слегка настучали по головам, нам обоим надели наручники, потом привезли в какой-то длинный холодный зал со сквозняками и усадили на стулья. Нам обоим было примерно понятно, к чему идет дело. В таких вот помещениях дела ни к чему хорошему обычно не идут. Мухина вдобавок терзали старые болячки. Но в итоге он был совершенно спокоен и даже где-то самоуверен (если в такой ситуации можно быть самоуверенным), а у меня настроение было просто похоронное.
Когда я сказал об этом Мухину, тот понимающе кивнул и проговорил простуженным голосом:
— Знаешь, это отчего? Оттого, что ты не знаешь, что происходит. А я знаю. Поэтому для меня все это... — он пренебрежительно поморщился. — Ерунда. Я всегда знал, что этим кончится. И я давно уже к этому готов.
— Всегда?
— Ну не всегда. Лет двенадцать назад я это понял. Одним прекрасным майским вечером. И с тех пор я настраивался. Сейчас я полностью готов.
— Двенадцать лет назад? — недоверчиво спросил я. — Это ж сколько лет тебе тогда было?
— Шестнадцать. Я же говорю — у меня было время приготовиться.
Мухин был прав, я действительно не совсем понимал, что тут творится. После его слов непонятного не стало меньше.
Длинное помещение, в котором мы сидели, напоминало склад. В одном его конце была составлена старая канцелярская мебель, в другом почти до потолка высились какие-то картонные коробки. Мы сидели рядом с мебелью, а кроме нас, в помещении находилось еще человек десять. Их явно не интересовали ни коробки, ни тем более мебель. Они о чем-то интенсивно переговаривались, куда-то звонили по мобильным телефонам, а трое неотрывно наблюдали за нами. Такое внимание было мне даже немного приятно.
— Раз ты все знаешь, — повернулся я к Мухину, — объясни, что они там решают...
— Они ничего не решают, — охотно объяснил Мухин. — Они же пешки, мелочь... Решают другие. Сейчас эти другие приедут сюда, чтобы лично со мной пообщаться, — он самодовольно улыбнулся. Маленькому человечку льстило, что из-за него поднялся такой переполох и что еще какие-то люди сейчас бросают все свои дела и несутся сюда... Чтобы взглянуть в эти наглые мухинские глазки.
— Они приедут, чтобы со мной поговорить... Чтобы все узнать у меня. Меня же нельзя просто так убить, я им нужен живой, чтобы задавать мне вопросы. Это с тобой все просто, тебя можно шлепнуть без разговоров.
— Нет-нет, спасибо, — сказал я. — Уж лучше я посижу, послушаю где-нибудь в сторонке... А кто это такие? Это люди Хруста?
— Я их кличек не запоминаю, — презрительно сказал Мухин. — Много им чести. А вообще, как я уже говорил, это люди Барыни. Кто еще может отправить кучу народа на машинах и с оружием искать одного-единственного человека — меня? Только Барыня способна на такой размах — гулять так гулять!
— А что ты ей сделал?
— Я — пока ничего. Вопрос в другом — что она мне сделала?
— И что она тебе сделала?
— Эта сука, — прочувствованно произнес Мухин, — сломала мою жизнь. И ладно бы только мою. Маринкину она тоже поломала.
— Совершенно случайно, — сказал я осторожно, — это не связано с убийством, из-за которого ты и Марина попали в тюрьму? Кажется, это было лет десять или двенадцать назад.
— Хм, — Мухин насторожился. — Ты откуда взялся такой умный? Откуда ты все это вынюхал? И дурачком тут сидит прикидывается...
Я задумался — а откуда же я в самом деле это узнал? Получалось, что самые разные люди в разное время говорили мне какие-то вещи, из которых в конце концов сложилось нечто целое...
— Карабас, — сказал я. — Он знал Марину еще тогда, давно.
— Мы звали его Жиртрест, — меланхолично заметил Мухин.
— Еще был такой подполковник Лисицын... Точнее, в те времена он еще не был подполковником. Тогда он был, наверное, лейтенантом... Он тогда искал подсвечник. И так его и не нашел.
— Ты и про подсвечник знаешь? — удивился Мухин. — Ну надо же...
— И, наконец, городским прокурором в то время был мой отец.
— Иди ты, — сказал Мухин и даже попытался отодвинуться, однако с прикованной к ножке стула лодыжкой это было сделать непросто. — Этого не может быть. Ты? Ни черта себе!
Через некоторое время он успокоился и уточнил:
— Это ты про какого прокурора? Который нам с Мариной срок впаял? Или который...
— Который погиб в аварии, пока шло доследование.
— Ага, — Мухин вдруг закрыл глаза и некоторое время сидел так, не проронив ни единого слова. — Ну что ж... Могу только сказать, что он погиб очень не вовремя. Черт! — Мухин поежился. — Они меня уморят этими сквозняками! Где, мать их, мое пальто?! Ах да... — вспомнил он. — Пальто было за рулем. Интересно, куда оно делось?
У меня на этот счет было два предположения, и оба пессимистичные:
— Или его придавило при аварии... Или он рыпнулся, когда его вытаскивали...
— Жалко, — сказал Мухин. — Хорошее было пальто. Да и парень, который в нем, тоже ничего. Шустрый. Возле подъезда он двоим лбам накостылял в хорошем темпе. Только все это было зря... Для тебя и для него. Вы ничего не добились, вы просто нарвались на смерть.
— А для тебя не зря?
— Со мной все немножко сложнее, — загадочно улыбнулся Мухин. — Я эту игру начал, и я знал, чем она кончится.
— Да ты заколебал уже со своими загадками! — не выдержал я. — Куда ты алмазы дел вместе с тыквинскими деньгами?
— И об этом они меня тоже спросят, — спокойно ответил Мухин. Я проследил его равнодушный холодный взгляд и увидел, что в помещении появились новые люди.
— Вон тот, с треугольной рожей, это Хруст, — сообщил я Мухину, как опытный специалист по геометрии. — Он у них за главного. Тут как-то на меня налетел с воплем: «Отдай мне тело Мухина!» Забавно, да? Кстати, а зачем ему твое тело? Ключика-то на шее нет...
— Тело ему нужно для отчетности. Он же не может сказать Барыне просто: «Мухина мы замочили... Все, отбой». Нет, она потребует доказательств. Лучше всего представить тело. Или его часть. Этот Хруст, наверное, прослышал, что меня пристрелили на Пушкинской, и стал метаться по городу в поисках доказательств. Тела ему моего захотелось... Ублюдок, — презрительно произнес Мухин. Причем сам Хруст в это время стоял уже в паре шагов от нас и довольно скалился. — Ублюдок, — повторил Мухин погромче, на случай, если до адресата не дошло с первого раза. — Это я про тебя, Хруст... Барыня будет тобой очень недовольна.
— Почему же? — ухмыльнулся Хруст. — По-моему, совсем наоборот...
— Ты не въехал в ситуацию, — сочувственно произнес Мухин. — Ты провалил все дело.
— Я так не думаю, — уверенно сказал Хруст. — Может, хочешь что-нибудь передать Барыне? Напоследок?
— Барыня! — с каким-то диким весельем выкрикнул Мухин. — Гнойная сука! Барыня — это жопа с ушами! Барыня — рвот...
Хруст ударил его ногой в лицо, и Мухин вместе со стулом рухнул на цементный пол. Очки каким-то чудом удержались на его окровавленном лице, но что было еще более странным — это мухинская улыбка. Она была для меня не менее загадочной, чем улыбка Джоконды.
Мухин сплюнул на пол сгусток крови, отыскал меня сумасшедшими глазами и проговорил с тоской и отчаянием:
— Двенадцать лет... Можешь себе представить — двенадцать лет... Гнойная сука! — рявкнул он, нарываясь на новый удар ботинком в лицо.
И на новый удар. И еще. И снова.
Когда я сказал об этом Мухину, тот понимающе кивнул и проговорил простуженным голосом:
— Знаешь, это отчего? Оттого, что ты не знаешь, что происходит. А я знаю. Поэтому для меня все это... — он пренебрежительно поморщился. — Ерунда. Я всегда знал, что этим кончится. И я давно уже к этому готов.
— Всегда?
— Ну не всегда. Лет двенадцать назад я это понял. Одним прекрасным майским вечером. И с тех пор я настраивался. Сейчас я полностью готов.
— Двенадцать лет назад? — недоверчиво спросил я. — Это ж сколько лет тебе тогда было?
— Шестнадцать. Я же говорю — у меня было время приготовиться.
Мухин был прав, я действительно не совсем понимал, что тут творится. После его слов непонятного не стало меньше.
Длинное помещение, в котором мы сидели, напоминало склад. В одном его конце была составлена старая канцелярская мебель, в другом почти до потолка высились какие-то картонные коробки. Мы сидели рядом с мебелью, а кроме нас, в помещении находилось еще человек десять. Их явно не интересовали ни коробки, ни тем более мебель. Они о чем-то интенсивно переговаривались, куда-то звонили по мобильным телефонам, а трое неотрывно наблюдали за нами. Такое внимание было мне даже немного приятно.
— Раз ты все знаешь, — повернулся я к Мухину, — объясни, что они там решают...
— Они ничего не решают, — охотно объяснил Мухин. — Они же пешки, мелочь... Решают другие. Сейчас эти другие приедут сюда, чтобы лично со мной пообщаться, — он самодовольно улыбнулся. Маленькому человечку льстило, что из-за него поднялся такой переполох и что еще какие-то люди сейчас бросают все свои дела и несутся сюда... Чтобы взглянуть в эти наглые мухинские глазки.
— Они приедут, чтобы со мной поговорить... Чтобы все узнать у меня. Меня же нельзя просто так убить, я им нужен живой, чтобы задавать мне вопросы. Это с тобой все просто, тебя можно шлепнуть без разговоров.
— Нет-нет, спасибо, — сказал я. — Уж лучше я посижу, послушаю где-нибудь в сторонке... А кто это такие? Это люди Хруста?
— Я их кличек не запоминаю, — презрительно сказал Мухин. — Много им чести. А вообще, как я уже говорил, это люди Барыни. Кто еще может отправить кучу народа на машинах и с оружием искать одного-единственного человека — меня? Только Барыня способна на такой размах — гулять так гулять!
— А что ты ей сделал?
— Я — пока ничего. Вопрос в другом — что она мне сделала?
— И что она тебе сделала?
— Эта сука, — прочувствованно произнес Мухин, — сломала мою жизнь. И ладно бы только мою. Маринкину она тоже поломала.
— Совершенно случайно, — сказал я осторожно, — это не связано с убийством, из-за которого ты и Марина попали в тюрьму? Кажется, это было лет десять или двенадцать назад.
— Хм, — Мухин насторожился. — Ты откуда взялся такой умный? Откуда ты все это вынюхал? И дурачком тут сидит прикидывается...
Я задумался — а откуда же я в самом деле это узнал? Получалось, что самые разные люди в разное время говорили мне какие-то вещи, из которых в конце концов сложилось нечто целое...
— Карабас, — сказал я. — Он знал Марину еще тогда, давно.
— Мы звали его Жиртрест, — меланхолично заметил Мухин.
— Еще был такой подполковник Лисицын... Точнее, в те времена он еще не был подполковником. Тогда он был, наверное, лейтенантом... Он тогда искал подсвечник. И так его и не нашел.
— Ты и про подсвечник знаешь? — удивился Мухин. — Ну надо же...
— И, наконец, городским прокурором в то время был мой отец.
— Иди ты, — сказал Мухин и даже попытался отодвинуться, однако с прикованной к ножке стула лодыжкой это было сделать непросто. — Этого не может быть. Ты? Ни черта себе!
Через некоторое время он успокоился и уточнил:
— Это ты про какого прокурора? Который нам с Мариной срок впаял? Или который...
— Который погиб в аварии, пока шло доследование.
— Ага, — Мухин вдруг закрыл глаза и некоторое время сидел так, не проронив ни единого слова. — Ну что ж... Могу только сказать, что он погиб очень не вовремя. Черт! — Мухин поежился. — Они меня уморят этими сквозняками! Где, мать их, мое пальто?! Ах да... — вспомнил он. — Пальто было за рулем. Интересно, куда оно делось?
У меня на этот счет было два предположения, и оба пессимистичные:
— Или его придавило при аварии... Или он рыпнулся, когда его вытаскивали...
— Жалко, — сказал Мухин. — Хорошее было пальто. Да и парень, который в нем, тоже ничего. Шустрый. Возле подъезда он двоим лбам накостылял в хорошем темпе. Только все это было зря... Для тебя и для него. Вы ничего не добились, вы просто нарвались на смерть.
— А для тебя не зря?
— Со мной все немножко сложнее, — загадочно улыбнулся Мухин. — Я эту игру начал, и я знал, чем она кончится.
— Да ты заколебал уже со своими загадками! — не выдержал я. — Куда ты алмазы дел вместе с тыквинскими деньгами?
— И об этом они меня тоже спросят, — спокойно ответил Мухин. Я проследил его равнодушный холодный взгляд и увидел, что в помещении появились новые люди.
— Вон тот, с треугольной рожей, это Хруст, — сообщил я Мухину, как опытный специалист по геометрии. — Он у них за главного. Тут как-то на меня налетел с воплем: «Отдай мне тело Мухина!» Забавно, да? Кстати, а зачем ему твое тело? Ключика-то на шее нет...
— Тело ему нужно для отчетности. Он же не может сказать Барыне просто: «Мухина мы замочили... Все, отбой». Нет, она потребует доказательств. Лучше всего представить тело. Или его часть. Этот Хруст, наверное, прослышал, что меня пристрелили на Пушкинской, и стал метаться по городу в поисках доказательств. Тела ему моего захотелось... Ублюдок, — презрительно произнес Мухин. Причем сам Хруст в это время стоял уже в паре шагов от нас и довольно скалился. — Ублюдок, — повторил Мухин погромче, на случай, если до адресата не дошло с первого раза. — Это я про тебя, Хруст... Барыня будет тобой очень недовольна.
— Почему же? — ухмыльнулся Хруст. — По-моему, совсем наоборот...
— Ты не въехал в ситуацию, — сочувственно произнес Мухин. — Ты провалил все дело.
— Я так не думаю, — уверенно сказал Хруст. — Может, хочешь что-нибудь передать Барыне? Напоследок?
— Барыня! — с каким-то диким весельем выкрикнул Мухин. — Гнойная сука! Барыня — это жопа с ушами! Барыня — рвот...
Хруст ударил его ногой в лицо, и Мухин вместе со стулом рухнул на цементный пол. Очки каким-то чудом удержались на его окровавленном лице, но что было еще более странным — это мухинская улыбка. Она была для меня не менее загадочной, чем улыбка Джоконды.
Мухин сплюнул на пол сгусток крови, отыскал меня сумасшедшими глазами и проговорил с тоской и отчаянием:
— Двенадцать лет... Можешь себе представить — двенадцать лет... Гнойная сука! — рявкнул он, нарываясь на новый удар ботинком в лицо.
И на новый удар. И еще. И снова.
2
Барыня въехала в жизнь Лехи Мухина на розовом «Мерседесе». Специфическая окраска была заказана самой владелицей машины, и в результате на городских улицах «Мерседес» бросался в глаза, как бросался бы розовый слон.
Следует также добавить, что произошло это лет двенадцать тому назад, когда «Мерседесы» сами по себе, даже не столь экстравагантной расцветки, были редкостью на улицах провинциального города. Редкостью также были американские доллары, шмотки из европейских домов мод и таблетки «экстази». Вот такая была тухлая жизнь тогда, а уж если учесть, что у Лехи не было еще и родителей, а бабкиной пенсии хватало лишь на еду, — понятно, что веселья у Мухина было немного. Была улица, где он торчал с утра до вечера, но и там подстерегал облом, связанный с маленьким ростом. Сестра водила знакомства с кучей парней, но все эти знакомые отказывались серьезно относиться к белобрысому тощему очкарику. Леха был сам по себе. Он подпирал стену напротив летнего кафе и ждал, что вдруг появится какой-нибудь шкет еще мельче, с которого можно будет стрясти мелочь. Дождался он совсем другого. Дождался он розового «Мерседеса».
Это было похоже на мираж. Машина медленно въехала на пыльную улицу и остановилась рядом с Мухиным. Любой другой пацан в такой ситуации с восторженным причмокиванием принялся бы осматривать шикарную тачку, но Мухин этого не сделал. Потому что «мерс» остановился так, что напротив Мухина оказалось водительское место. Стекло было опущено, и водитель с улыбкой посмотрел на Леху.
Это была она. Палец с длинным алым ногтем легко ударил по сигарете, и пепел упал на асфальт. Как потом понял Леха, в то время Барыне было уже тридцать с хвостиком, но выглядела она потрясно. Даже на фоне розового «Мерседеса».
У нее были темные волосы, коротко подстриженные по какой-то невиданной моде. Глаза смотрели из-за стекол солнцезащитных очков, и было понятно с первого взгляда, что очки эти сделаны не в Грузии, а там, где и положено появляться на свет дорогим вещам.
— Ты кто? — спросила Барыня, разглядывая прислонившегося к стене тощего пацана в расстегнутой рубахе и болтающихся на бедрах «варенках».
— Леха, — сказал Мухин. Непонятное чувство, сковавшее его в эти мгновения, было сродни параличу. Он понял: только что к нему подъехала его Судьба, бежать от которой бессмысленно.
— Покатаемся, Леша? — улыбнулась она. Леха вздрогнул — показалось, будто мир сузился до размеров этой машины странного цвета. Все остальное уже не имело значения.
— Ага, — сказал он и оторвался от стены, которую подпирал последний миллион лет. Дверца «Мерседеса» открылась, пропуская Леху в иной мир, словно в рай. Он осторожно присел рядом с шикарной брюнеткой в шикарных очках и с шикарной сигаретой.
— Привет, — сказала она почему-то шепотом и неожиданно поцеловала Леху в губы. — А теперь держись! — добавила она, оторвавшись от Лехи и оставив его с незнакомым дурманящим вкусом на губах и туманом в голове.
«Мерседес» рванул с места, и через несколько секунд пропала пыльная улица, пропал и весь район, где обитал Леха. Все исчезло, как будто и не было ничего. Вырулив на центральную улицу, Барыня сбросила скорость, машина пошла с торжественной неторопливостью, как на параде. Водители в соседних рядах изумленно таращились на розовый «Мерседес», и тем более их изумлял невзрачный белобрысый пацан на переднем сиденье. Мухину очень хотелось показать этим козлам что-нибудь неприличное, но тут брюнетка положила ему руку на колено, и Леха забыл обо всем.
— Сейчас поедем ко мне... — сказала она. — Если не возражаешь.
Господи, еще бы он возражал! Мухин еще не видел ее квартиры, но заранее знал, что будет НЕЧТО. Нечто, столь же сильно вышибающее мозги, как и розовый «мерс». Так оно и оказалось. У кого там двенадцать лет назад в черте города имелся двухэтажный кирпичный особняк? Не дачный домик, не сарай, не гараж с пристройкой, а именно особняк? У кого — у директора рынка, у председателя горсовета, у директора химкомбината? Черта с два! Только у Барыни. Вот туда Леха и попал.
Походив по комнатам, он понял, что съезд крыши продолжается. И когда к нему вышла хозяйка в черном шелковом халате, а на столике в ведерке со льдом стояло шампанское, а в здоровенном японском телевизоре пели какие-то тетки...
— Зачем это? — выдавил из себя Мухин. Это были последние здравые слова, которые он произнес в тот день. Хозяйка засмеялась — будто зазвенели серебряные колокольчики — и подтолкнула Мухина в сторону ванной комнаты.
— Потому что я так хочу, — прошептала она ему на ухо. И ее горячий язык коснулся мочки его уха. — И потому что ты мне нравишься.
Ванная комната была размером со школьный класс, и там было много всяких разных вещей, о назначении которых Мухин даже не догадывался. Он просто разделся и лег в высокую белую пену. Положив голову на специальную подушечку, он посмотрел вверх и увидел на потолке зеркало. Смысл этого излишества остался Лехе непонятен, он лишь подумал, что в этом зеркале выглядит совсем крошечным, затерянным в огромной ванне...
— У тебя были девушки?
Леха вздрогнул — оказывается, она уже была здесь, сидела на бортике ванны.
— Девушки? — Леха наморщил лоб. Вообще-то соседка, которую они с пацанами долго спаивали, а потом по очереди трахали... Безусловно, она была девушкой. Когда-то.
— Были, — сказал Леха, глядя на молочно-белую кожу этой женщины с вожделением и страхом. — Конечно, были...
— Ну так забудь о них, — посоветовала она, и рука ее скользнула в пену, безошибочно отыскала там то, что искала, крепко обхватила, потом ослабила хватку...
— Забудь обо всем, — посоветовала Барыня. И Леха ее послушался.
Следует также добавить, что произошло это лет двенадцать тому назад, когда «Мерседесы» сами по себе, даже не столь экстравагантной расцветки, были редкостью на улицах провинциального города. Редкостью также были американские доллары, шмотки из европейских домов мод и таблетки «экстази». Вот такая была тухлая жизнь тогда, а уж если учесть, что у Лехи не было еще и родителей, а бабкиной пенсии хватало лишь на еду, — понятно, что веселья у Мухина было немного. Была улица, где он торчал с утра до вечера, но и там подстерегал облом, связанный с маленьким ростом. Сестра водила знакомства с кучей парней, но все эти знакомые отказывались серьезно относиться к белобрысому тощему очкарику. Леха был сам по себе. Он подпирал стену напротив летнего кафе и ждал, что вдруг появится какой-нибудь шкет еще мельче, с которого можно будет стрясти мелочь. Дождался он совсем другого. Дождался он розового «Мерседеса».
Это было похоже на мираж. Машина медленно въехала на пыльную улицу и остановилась рядом с Мухиным. Любой другой пацан в такой ситуации с восторженным причмокиванием принялся бы осматривать шикарную тачку, но Мухин этого не сделал. Потому что «мерс» остановился так, что напротив Мухина оказалось водительское место. Стекло было опущено, и водитель с улыбкой посмотрел на Леху.
Это была она. Палец с длинным алым ногтем легко ударил по сигарете, и пепел упал на асфальт. Как потом понял Леха, в то время Барыне было уже тридцать с хвостиком, но выглядела она потрясно. Даже на фоне розового «Мерседеса».
У нее были темные волосы, коротко подстриженные по какой-то невиданной моде. Глаза смотрели из-за стекол солнцезащитных очков, и было понятно с первого взгляда, что очки эти сделаны не в Грузии, а там, где и положено появляться на свет дорогим вещам.
— Ты кто? — спросила Барыня, разглядывая прислонившегося к стене тощего пацана в расстегнутой рубахе и болтающихся на бедрах «варенках».
— Леха, — сказал Мухин. Непонятное чувство, сковавшее его в эти мгновения, было сродни параличу. Он понял: только что к нему подъехала его Судьба, бежать от которой бессмысленно.
— Покатаемся, Леша? — улыбнулась она. Леха вздрогнул — показалось, будто мир сузился до размеров этой машины странного цвета. Все остальное уже не имело значения.
— Ага, — сказал он и оторвался от стены, которую подпирал последний миллион лет. Дверца «Мерседеса» открылась, пропуская Леху в иной мир, словно в рай. Он осторожно присел рядом с шикарной брюнеткой в шикарных очках и с шикарной сигаретой.
— Привет, — сказала она почему-то шепотом и неожиданно поцеловала Леху в губы. — А теперь держись! — добавила она, оторвавшись от Лехи и оставив его с незнакомым дурманящим вкусом на губах и туманом в голове.
«Мерседес» рванул с места, и через несколько секунд пропала пыльная улица, пропал и весь район, где обитал Леха. Все исчезло, как будто и не было ничего. Вырулив на центральную улицу, Барыня сбросила скорость, машина пошла с торжественной неторопливостью, как на параде. Водители в соседних рядах изумленно таращились на розовый «Мерседес», и тем более их изумлял невзрачный белобрысый пацан на переднем сиденье. Мухину очень хотелось показать этим козлам что-нибудь неприличное, но тут брюнетка положила ему руку на колено, и Леха забыл обо всем.
— Сейчас поедем ко мне... — сказала она. — Если не возражаешь.
Господи, еще бы он возражал! Мухин еще не видел ее квартиры, но заранее знал, что будет НЕЧТО. Нечто, столь же сильно вышибающее мозги, как и розовый «мерс». Так оно и оказалось. У кого там двенадцать лет назад в черте города имелся двухэтажный кирпичный особняк? Не дачный домик, не сарай, не гараж с пристройкой, а именно особняк? У кого — у директора рынка, у председателя горсовета, у директора химкомбината? Черта с два! Только у Барыни. Вот туда Леха и попал.
Походив по комнатам, он понял, что съезд крыши продолжается. И когда к нему вышла хозяйка в черном шелковом халате, а на столике в ведерке со льдом стояло шампанское, а в здоровенном японском телевизоре пели какие-то тетки...
— Зачем это? — выдавил из себя Мухин. Это были последние здравые слова, которые он произнес в тот день. Хозяйка засмеялась — будто зазвенели серебряные колокольчики — и подтолкнула Мухина в сторону ванной комнаты.
— Потому что я так хочу, — прошептала она ему на ухо. И ее горячий язык коснулся мочки его уха. — И потому что ты мне нравишься.
Ванная комната была размером со школьный класс, и там было много всяких разных вещей, о назначении которых Мухин даже не догадывался. Он просто разделся и лег в высокую белую пену. Положив голову на специальную подушечку, он посмотрел вверх и увидел на потолке зеркало. Смысл этого излишества остался Лехе непонятен, он лишь подумал, что в этом зеркале выглядит совсем крошечным, затерянным в огромной ванне...
— У тебя были девушки?
Леха вздрогнул — оказывается, она уже была здесь, сидела на бортике ванны.
— Девушки? — Леха наморщил лоб. Вообще-то соседка, которую они с пацанами долго спаивали, а потом по очереди трахали... Безусловно, она была девушкой. Когда-то.
— Были, — сказал Леха, глядя на молочно-белую кожу этой женщины с вожделением и страхом. — Конечно, были...
— Ну так забудь о них, — посоветовала она, и рука ее скользнула в пену, безошибочно отыскала там то, что искала, крепко обхватила, потом ослабила хватку...
— Забудь обо всем, — посоветовала Барыня. И Леха ее послушался.
3
— Больно? — Хруст присел на корточки, сочувственно вглядываясь в разбитое лицо Мухина. На этот раз очки не уцелели, Леха подслеповато щурился и пытался встать, но это было невозможно. — Больно? — повторил Хруст свой вопрос. — Я тебя спрашиваю, сука!
— Ну что ты... — пробормотал Леха. — Какое уж тут больно... Пообщавшись с Барыней, я стал законченным мазохистом... Приятно мне, приятно! Так и передай!
— Тьфу ты, — плюнул Хруст. — Шиза маломерная... Так, теперь ты! — драгоценное внимание перешло на меня. — Еще одна головная боль... На кого ты работаешь?
Я хотел было по инерции ляпнуть про «Золотую Антилопу» и Карабаса, но вовремя спохватился — речь шла совсем о другом. Любознательного Хруста интересовало, чьи поручения я выполнял, когда шастал по «Интуристу», когда устраивал переполох возле подъезда на улице Чайковского и когда валил людей Хруста в самых разных местах — возле орловской дачи, в больнице, у двери собственной квартиры... У квартиры, правда, валил хрустовских ребят не я, а Шумов. По шумовской же инициативе потом выкидывали одного хрустящего в окно лоджии. Впрочем, это было слабым оправданием. Шумова, судя по всему, уже нельзя было привлечь к ответственности, а я... Вот он я.
— Глухой? — Хруст угрожающе прищурился. — Один почти слепой, другой почти глухой... На кого...
— На Тыкву, — быстро сказал я, как только ботинок Хруста оторвался от пола. Может, мне нужно было для пущего правдоподобия поупорствовать, получить пару пинков по физиономии, лишиться передних зубов и лишь потом назвать своего «хозяина»...
Может, и так. Только нервы у меня не выдержали, и я раскололся сразу.
— Какого еще Тыкву? — недоверчиво спросил Хруст, ставя ногу на место.
— Да есть тут один деятель... — сказал я, отводя глаза. Мол, мне стыдно, что я заложил шефа. — Этот козел, — кивнул я на Мухина, — кинул его на двести штук «зеленых». Я должен был его найти и вытрясти должок.
— Вытряс? — из вежливости поинтересовался Хруст.
— Нет, — вздохнул я. — Не вышло. Куда-то он эти бабки запрятал... И не говорит.
— Допустим, — сказал Хруст. — Допустим, что ты и вправду добывал деньги для какого-то там овоща. А моих людей ты мочил тоже по поручению овоща? Возле дачи одного из карабина завалили, второго почему-то в кустах под твоими окнами нашли... Они же ничего плохого тебе не хотели. Просто поговорить. Выяснить, кому что нужно. Тебе были нужны деньги, нам был нужен сам этот хмырь. Мы могли спокойно разойтись, не портя друг другу нервы...
— Вот и Костя мне то же самое говорил, — вздохнул я. — Просто я слишком медленно соображаю... Наверное, нужно было договориться.
— А что за Костя? — заинтересовался Хруст. Оставленный без внимания Мухин тем временем подобрал очки, нацепил их на нос и, лежа на боку, внимал нашему разговору, изредка сплевывая кровь на пол.
— Это тот, который из карабина стрелял, — немедленно заложил я Шумова. — И тот, кто вашего парня резиновым членом на лестнице... В смысле, по голове треснул резиновым членом, — уточнил я, увидев, как меняется лицо Хруста и парней, стоявших позади него. — И с балкона выкинуть труп — это тоже была его идея.
— Толковый у тебя приятель, — оценил Шумова Хруст. — Он что, тоже на Тыкву пашет?
Я задумался. Мне нужно было говорить все, что угодно, лишь бы как-то вывернуться, лишь бы отмазаться, выкрутиться. Или хотя бы потянуть время. Как отнесутся к моим словам Шумов (если он еще жив) или Тыква — это волновало меня в самую последнюю очередь.
— Он не на Тыкву пашет, он на свою хозяйку пашет, — выдал я Шумова еще раз. — А фамилия его хозяйки — Орлова. Вы еще у нее машину взорвали. Вот она и поручила ему разобраться.
— Мы? Машину взорвали? Не было такого, — ухмыльнулся Хруст. — Ну а где же найти твоего толкового дружка? Мы бы с ним поговорили. Вспомнили бы наши прежние встречи, когда нам не удалось поболтать. Где он?
— Так он же за рулем был, — сказал я, торопясь успеть, пока Хруст снова не начал отрывать ботинок от земли. — За рулем в той самой машине, которую вы... Ну, из которой меня вытащили. И Мухина тоже.
Хруст удивленно поднял брови и отошел к своим подручным. Они что-то принялись обсуждать, причем на лице Хруста преобладала угрожающая и недовольная мимика.
— Кажется, мое пальто успело вовремя смыться, — предположил лежащий на полу Мухин. — Иначе бы они так не дергались.
— Куда он там смылся? — скептически отозвался я. — Машина как раз на ту сторону опрокинулась, где он сидел. Никак ему было не выбраться.
— Хочешь быть пессимистом, будь им. Я только не понимаю, зачем ты Хрусту все про все выкладываешь. Думаешь, он тебя пожалеет, погладит по головке и отпустит? Ни фига подобного. Иначе бы нас в этот подвал не затаскивали. Нас в конце концов грохнут. Порасспрашивают, а потом грохнут. Так что не суетись, прими свою судьбу достойно...
Я с сомнением посмотрел на разбитое лицо Мухина:
— Достойно? Орать всякую чушь, за которую тебе сломают челюсть?
— Тебя потом все равно убьют, так что челюсть тут уже не важна. А важно сказать им, что они козлы. Даже если их тут двадцать человек. Они думают, что переиграли меня, думают, что у них все схвачено...
— Скажешь, не так?
— Они в сильном пролете, — прошептал Мухин. — Только это большой секрет.
Кажется, у него прогрессировала мания величия. Полудохлый и прикованный наручниками к стулу, он еще трепыхался и грозил врагам неминуемым обломом. Клинический случай.
Хруст переговорил со своими и вернулся к нам. Лицо его не предвещало ничего хорошего.
— Ты много тут наболтал, — сказал он мне. — А мне нужна не болтовня, мне нужна точная информация. Поэтому я вызвал сюда Тыкву. Сделаю вам очную ставку, и не дай бог выяснится, что ты врал...
Я понял, что и этот тип страдает манией величия: станет Тыква, подыматься среди ночи и переться на какой-то склад, чтобы побазарить с треугольной рожей... Но чтобы поддержать свой имидж простого и правдивого парня, я согласно мотнул головой и с надеждой в голосе спросил:
— И если выяснится, что я не врал?
— Тогда все мы будем считать тебя честным человеком. Тебе это будет приятно. На том свете.
— Ну что ты... — пробормотал Леха. — Какое уж тут больно... Пообщавшись с Барыней, я стал законченным мазохистом... Приятно мне, приятно! Так и передай!
— Тьфу ты, — плюнул Хруст. — Шиза маломерная... Так, теперь ты! — драгоценное внимание перешло на меня. — Еще одна головная боль... На кого ты работаешь?
Я хотел было по инерции ляпнуть про «Золотую Антилопу» и Карабаса, но вовремя спохватился — речь шла совсем о другом. Любознательного Хруста интересовало, чьи поручения я выполнял, когда шастал по «Интуристу», когда устраивал переполох возле подъезда на улице Чайковского и когда валил людей Хруста в самых разных местах — возле орловской дачи, в больнице, у двери собственной квартиры... У квартиры, правда, валил хрустовских ребят не я, а Шумов. По шумовской же инициативе потом выкидывали одного хрустящего в окно лоджии. Впрочем, это было слабым оправданием. Шумова, судя по всему, уже нельзя было привлечь к ответственности, а я... Вот он я.
— Глухой? — Хруст угрожающе прищурился. — Один почти слепой, другой почти глухой... На кого...
— На Тыкву, — быстро сказал я, как только ботинок Хруста оторвался от пола. Может, мне нужно было для пущего правдоподобия поупорствовать, получить пару пинков по физиономии, лишиться передних зубов и лишь потом назвать своего «хозяина»...
Может, и так. Только нервы у меня не выдержали, и я раскололся сразу.
— Какого еще Тыкву? — недоверчиво спросил Хруст, ставя ногу на место.
— Да есть тут один деятель... — сказал я, отводя глаза. Мол, мне стыдно, что я заложил шефа. — Этот козел, — кивнул я на Мухина, — кинул его на двести штук «зеленых». Я должен был его найти и вытрясти должок.
— Вытряс? — из вежливости поинтересовался Хруст.
— Нет, — вздохнул я. — Не вышло. Куда-то он эти бабки запрятал... И не говорит.
— Допустим, — сказал Хруст. — Допустим, что ты и вправду добывал деньги для какого-то там овоща. А моих людей ты мочил тоже по поручению овоща? Возле дачи одного из карабина завалили, второго почему-то в кустах под твоими окнами нашли... Они же ничего плохого тебе не хотели. Просто поговорить. Выяснить, кому что нужно. Тебе были нужны деньги, нам был нужен сам этот хмырь. Мы могли спокойно разойтись, не портя друг другу нервы...
— Вот и Костя мне то же самое говорил, — вздохнул я. — Просто я слишком медленно соображаю... Наверное, нужно было договориться.
— А что за Костя? — заинтересовался Хруст. Оставленный без внимания Мухин тем временем подобрал очки, нацепил их на нос и, лежа на боку, внимал нашему разговору, изредка сплевывая кровь на пол.
— Это тот, который из карабина стрелял, — немедленно заложил я Шумова. — И тот, кто вашего парня резиновым членом на лестнице... В смысле, по голове треснул резиновым членом, — уточнил я, увидев, как меняется лицо Хруста и парней, стоявших позади него. — И с балкона выкинуть труп — это тоже была его идея.
— Толковый у тебя приятель, — оценил Шумова Хруст. — Он что, тоже на Тыкву пашет?
Я задумался. Мне нужно было говорить все, что угодно, лишь бы как-то вывернуться, лишь бы отмазаться, выкрутиться. Или хотя бы потянуть время. Как отнесутся к моим словам Шумов (если он еще жив) или Тыква — это волновало меня в самую последнюю очередь.
— Он не на Тыкву пашет, он на свою хозяйку пашет, — выдал я Шумова еще раз. — А фамилия его хозяйки — Орлова. Вы еще у нее машину взорвали. Вот она и поручила ему разобраться.
— Мы? Машину взорвали? Не было такого, — ухмыльнулся Хруст. — Ну а где же найти твоего толкового дружка? Мы бы с ним поговорили. Вспомнили бы наши прежние встречи, когда нам не удалось поболтать. Где он?
— Так он же за рулем был, — сказал я, торопясь успеть, пока Хруст снова не начал отрывать ботинок от земли. — За рулем в той самой машине, которую вы... Ну, из которой меня вытащили. И Мухина тоже.
Хруст удивленно поднял брови и отошел к своим подручным. Они что-то принялись обсуждать, причем на лице Хруста преобладала угрожающая и недовольная мимика.
— Кажется, мое пальто успело вовремя смыться, — предположил лежащий на полу Мухин. — Иначе бы они так не дергались.
— Куда он там смылся? — скептически отозвался я. — Машина как раз на ту сторону опрокинулась, где он сидел. Никак ему было не выбраться.
— Хочешь быть пессимистом, будь им. Я только не понимаю, зачем ты Хрусту все про все выкладываешь. Думаешь, он тебя пожалеет, погладит по головке и отпустит? Ни фига подобного. Иначе бы нас в этот подвал не затаскивали. Нас в конце концов грохнут. Порасспрашивают, а потом грохнут. Так что не суетись, прими свою судьбу достойно...
Я с сомнением посмотрел на разбитое лицо Мухина:
— Достойно? Орать всякую чушь, за которую тебе сломают челюсть?
— Тебя потом все равно убьют, так что челюсть тут уже не важна. А важно сказать им, что они козлы. Даже если их тут двадцать человек. Они думают, что переиграли меня, думают, что у них все схвачено...
— Скажешь, не так?
— Они в сильном пролете, — прошептал Мухин. — Только это большой секрет.
Кажется, у него прогрессировала мания величия. Полудохлый и прикованный наручниками к стулу, он еще трепыхался и грозил врагам неминуемым обломом. Клинический случай.
Хруст переговорил со своими и вернулся к нам. Лицо его не предвещало ничего хорошего.
— Ты много тут наболтал, — сказал он мне. — А мне нужна не болтовня, мне нужна точная информация. Поэтому я вызвал сюда Тыкву. Сделаю вам очную ставку, и не дай бог выяснится, что ты врал...
Я понял, что и этот тип страдает манией величия: станет Тыква, подыматься среди ночи и переться на какой-то склад, чтобы побазарить с треугольной рожей... Но чтобы поддержать свой имидж простого и правдивого парня, я согласно мотнул головой и с надеждой в голосе спросил:
— И если выяснится, что я не врал?
— Тогда все мы будем считать тебя честным человеком. Тебе это будет приятно. На том свете.
4
...В третьем часу ночи Леха вернулся домой. «Мерседес» остановился прямо у подъезда, и Мухин дико пожалел, что уже слишком поздно, чтобы все соседи и просто прохожие могли обалдеть от вида сказочного автомобиля и неземной женщины... Женщина попрощалась с ним долгим влажным поцелуем и велела приходить на следующий день в то же место.
Слегка покачиваясь, будто пьяный, Леха пошел домой, проигнорировав и шепелявую ругань бабки, и равнодушный вопрос сестры. Ничего никому не объясняя, он лег и заснул.
Позже он думал, что это была самая счастливая ночь в его жизни. Он только что пережил чудо и получил обещание, что оно продолжится. Это и было счастье.
Марина догадалась по запаху. От брата пахло какими-то немыслимыми духами, каких сроду не водилось в парфюмерном отделе районного универмага. Что-то подобное Марина обоняла лишь у своей старшей подруги Алки, которая зарабатывала кусок хлеба тяжким трудом валютной проститутки в «Интуристе». И Алка тряслась над тем пузырьком, как Кощей над златом.
Брат и сестра спали в одной комнате, разделенной шкафом на две части. И Леха не удивился, обнаружив поутру Марину сидящей на краю его постели.
— Где ты вчера был?
Леха сладко потянулся. Теперь его распирало — нужно было срочно с кем-то поделиться, выложить все, до малейшей подробности, и увидеть заполненные завистью глаза, нужно было услышать восхищенный шепот: «Не свисти...»
Марина сама напросилась на исповедь. Выслушав ее, она пожала плечами, встала с постели и пренебрежительно бросила:
— Когда ты только бросишь свистеть по каждому поводу? Я серьезно спросила...
Леха посмотрел на настенные часы:
— Через два часа. Сама все увидишь.
И через два часа розовый «Мерседес» въехал и в Маринину жизнь тоже, вытеснив из нее все, что там было раньше.
Леха подмигнул обалдевшей сестре и шмыгнул на переднее сиденье, где его ждали.
— Что это за девочка? — спросила Барыня. Глаз у нее был наметанный, в чем Лехе еще предстояло убедиться. — Вы с ней похожи...
— Это сестра, — сказал Леха. — Ну, поехали?
— Ты любишь свою сестру?
— Ну... — Леха растерялся от таких вопросов. В детском саду такие вопросы задают, а взрослые люди просто терпят своих родственников. Впрочем, Леха всегда ревновал сестру к ее приятелям. Он подозревал, что они не только пиво распивают по подъездам и не только сигареты из ларьков тырят. Как-то он видел у сестры пачку таблеток под названием «Трихопол», и вид этой картонной коробки почему-то взбесил Леху до невозможности.
— Да, люблю, — сказал Мухин, — конечно, люблю.
— Тогда почему бы ей не прокатиться с нами?
— С нами? — Леха вспомнил все, что вчера последовало за приглашением «прокатиться», и слегка обалдел. В ожидаемой программе мероприятий места Марине не нашлось. Однако Мухин вспомнил, что дом у его новой знакомой здоровенный, так что сестра вполне может посмотреть видак и попить пива, пока они с хозяйкой...
— Да пусть едет, — согласился Мухин, и Барыня весело замахала рукой, подзывая Марину к «Мерседесу». Марина подошла, чувствуя себя полным ничтожеством по сравнению с роскошной теткой в машине и отказываясь понимать, как это такая тетка запала на ее брательника. И еще она узнала запах.
Вечером того же дня, когда Барыня, расслабленная и утомленная любовью, лежала на огромной кровати, а Леха дремал у нее на правом плече, Марина встала в дверном проеме — стучаться не было нужды. Барыня начала ласкать брата еще в машине, и Марина все видела, а чего не видела, то поняла по доносившимся из спальни звукам.
— Мне нравится, как вы пахнете, — тихо сказала Марина, опустив по робости такие детали, как: «Мне нравится, как вы одеваетесь, мне нравится, как вы водите машину, мне нравится ваш дом, мне нравитесь вы сами... И мне нравится, как вы занимаетесь любовью...»
— У тебя хороший вкус, — промурлыкала женщина в постели. — Знаешь, я хочу сделать тебе подарок. Там, на туалетном столике. Возьми то, что тебе понравится. И, ради бога, не благодари меня.
Марина подошла к туалетному столику, на основе которого можно было создать неплохую выставку импортной парфюмерии, потрогала флакончики и тюбики, а потом задала вопрос, о котором сам Леха даже и не задумывался:
— А где ваш муж?
— Муж? — Женщина рассмеялась, весело и абсолютно раскрепощенно, сама Марина так смеяться не умела. — Не бойся, твоему брату ничего не угрожает. Мой муж не вернется сюда с двустволкой... Он работает за границей. И вернется очень не скоро.
— А вы, пока его нет, развлекаетесь?
— Я бы не назвала это развлечением... Я бы назвала это — поиски друзей. У меня так мало знакомых в этом городе. И у меня практически нет близких мне людей. Мне плохо от этого, и я стараюсь найти близкого человека... Быть может, мои поиски выглядят немного странно. Но я надеюсь, что все же добьюсь своего.
— Я возьму вот этот, — не выдержала Марина и взяла серебристый тонкий флакон, испускавший желанный аромат.
— Конечно, — раздалось в ответ. — И ты знаешь, нам что-то нужно делать с одеждой. Тебе не пятнадцать лет, чтобы одеваться под мальчика. Ты должна подчеркнуть свою женственность. Тем более тебе есть что подчеркнуть... Быть может, завтра, если у тебя будет время, мы проедемся в «Березку»?
— Если у меня будет время?! — Марина расхохоталась. — Да что вы?! У меня навалом свободного времени! У меня... — Дикий смех овладел ею. Марина села на пол и продолжала исступленно хохотать. — У меня найдется... Конечно же...
— Вот и славно, — прошептала хозяйка, поглаживая низ живота своего маленького светловолосого любовника. — Вот и славно...
Слегка покачиваясь, будто пьяный, Леха пошел домой, проигнорировав и шепелявую ругань бабки, и равнодушный вопрос сестры. Ничего никому не объясняя, он лег и заснул.
Позже он думал, что это была самая счастливая ночь в его жизни. Он только что пережил чудо и получил обещание, что оно продолжится. Это и было счастье.
Марина догадалась по запаху. От брата пахло какими-то немыслимыми духами, каких сроду не водилось в парфюмерном отделе районного универмага. Что-то подобное Марина обоняла лишь у своей старшей подруги Алки, которая зарабатывала кусок хлеба тяжким трудом валютной проститутки в «Интуристе». И Алка тряслась над тем пузырьком, как Кощей над златом.
Брат и сестра спали в одной комнате, разделенной шкафом на две части. И Леха не удивился, обнаружив поутру Марину сидящей на краю его постели.
— Где ты вчера был?
Леха сладко потянулся. Теперь его распирало — нужно было срочно с кем-то поделиться, выложить все, до малейшей подробности, и увидеть заполненные завистью глаза, нужно было услышать восхищенный шепот: «Не свисти...»
Марина сама напросилась на исповедь. Выслушав ее, она пожала плечами, встала с постели и пренебрежительно бросила:
— Когда ты только бросишь свистеть по каждому поводу? Я серьезно спросила...
Леха посмотрел на настенные часы:
— Через два часа. Сама все увидишь.
И через два часа розовый «Мерседес» въехал и в Маринину жизнь тоже, вытеснив из нее все, что там было раньше.
Леха подмигнул обалдевшей сестре и шмыгнул на переднее сиденье, где его ждали.
— Что это за девочка? — спросила Барыня. Глаз у нее был наметанный, в чем Лехе еще предстояло убедиться. — Вы с ней похожи...
— Это сестра, — сказал Леха. — Ну, поехали?
— Ты любишь свою сестру?
— Ну... — Леха растерялся от таких вопросов. В детском саду такие вопросы задают, а взрослые люди просто терпят своих родственников. Впрочем, Леха всегда ревновал сестру к ее приятелям. Он подозревал, что они не только пиво распивают по подъездам и не только сигареты из ларьков тырят. Как-то он видел у сестры пачку таблеток под названием «Трихопол», и вид этой картонной коробки почему-то взбесил Леху до невозможности.
— Да, люблю, — сказал Мухин, — конечно, люблю.
— Тогда почему бы ей не прокатиться с нами?
— С нами? — Леха вспомнил все, что вчера последовало за приглашением «прокатиться», и слегка обалдел. В ожидаемой программе мероприятий места Марине не нашлось. Однако Мухин вспомнил, что дом у его новой знакомой здоровенный, так что сестра вполне может посмотреть видак и попить пива, пока они с хозяйкой...
— Да пусть едет, — согласился Мухин, и Барыня весело замахала рукой, подзывая Марину к «Мерседесу». Марина подошла, чувствуя себя полным ничтожеством по сравнению с роскошной теткой в машине и отказываясь понимать, как это такая тетка запала на ее брательника. И еще она узнала запах.
Вечером того же дня, когда Барыня, расслабленная и утомленная любовью, лежала на огромной кровати, а Леха дремал у нее на правом плече, Марина встала в дверном проеме — стучаться не было нужды. Барыня начала ласкать брата еще в машине, и Марина все видела, а чего не видела, то поняла по доносившимся из спальни звукам.
— Мне нравится, как вы пахнете, — тихо сказала Марина, опустив по робости такие детали, как: «Мне нравится, как вы одеваетесь, мне нравится, как вы водите машину, мне нравится ваш дом, мне нравитесь вы сами... И мне нравится, как вы занимаетесь любовью...»
— У тебя хороший вкус, — промурлыкала женщина в постели. — Знаешь, я хочу сделать тебе подарок. Там, на туалетном столике. Возьми то, что тебе понравится. И, ради бога, не благодари меня.
Марина подошла к туалетному столику, на основе которого можно было создать неплохую выставку импортной парфюмерии, потрогала флакончики и тюбики, а потом задала вопрос, о котором сам Леха даже и не задумывался:
— А где ваш муж?
— Муж? — Женщина рассмеялась, весело и абсолютно раскрепощенно, сама Марина так смеяться не умела. — Не бойся, твоему брату ничего не угрожает. Мой муж не вернется сюда с двустволкой... Он работает за границей. И вернется очень не скоро.
— А вы, пока его нет, развлекаетесь?
— Я бы не назвала это развлечением... Я бы назвала это — поиски друзей. У меня так мало знакомых в этом городе. И у меня практически нет близких мне людей. Мне плохо от этого, и я стараюсь найти близкого человека... Быть может, мои поиски выглядят немного странно. Но я надеюсь, что все же добьюсь своего.
— Я возьму вот этот, — не выдержала Марина и взяла серебристый тонкий флакон, испускавший желанный аромат.
— Конечно, — раздалось в ответ. — И ты знаешь, нам что-то нужно делать с одеждой. Тебе не пятнадцать лет, чтобы одеваться под мальчика. Ты должна подчеркнуть свою женственность. Тем более тебе есть что подчеркнуть... Быть может, завтра, если у тебя будет время, мы проедемся в «Березку»?
— Если у меня будет время?! — Марина расхохоталась. — Да что вы?! У меня навалом свободного времени! У меня... — Дикий смех овладел ею. Марина села на пол и продолжала исступленно хохотать. — У меня найдется... Конечно же...
— Вот и славно, — прошептала хозяйка, поглаживая низ живота своего маленького светловолосого любовника. — Вот и славно...
5
Парень с тонкими аккуратными усиками подошел к Хрусту и отрапортовал: