Страница:
— Тыкву нашли. Он, оказывается, ездил на охоту. Сейчас возвращается домой... Ну так я его попросил сначала заехать к нам, сюда. Минут через пятнадцать он будет.
— Хорошо, — сказал Хруст, в задумчивости потирая подбородок. — Хорошо, что он приедет. Плохо, что едет с охоты. Это значит, что при нем люди. А при людях — ружья. Пусть и охотничьи. Ты вот что... — снова подозвал он парня с усиками, — ты ему скажи, чтобы ружья оставили в машине. Не надо нам тут лишних ружей.
А я при слове «охота» сразу вспомнил Тамару. Будет просто верхом мирового гадства, если сейчас сюда явится Тыква под ручку с Тамарой. Они посмотрят, какое я собой представляю жалкое зрелище... и... Тамара поймет, что связываться со мной действительно было крупной ошибкой. Она помашет мне ручкой на прощание... И мне вышибут мозги. Все, конец фильма.
Хотя — стоп. А как же ДК? Он же обещал, что переговорит с Тыквой! И Олег вчера проболтался, что у Тыквы будет важная встреча с очень важными людьми. Но сейчас тип с усиками сказал, что Тыква возвращается с охоты, а если он был на охоте, то никакой встречи не было! ДК опоздал, меня не отмазали. Все, конец фильма.
А если поймать Тыкву на денежный интерес? Он придет, а тут валяется на полу тот гад, который увел чемодан с кучей тыквинских кровных баксов. Тыква разволнуется, а я ему: «Я знаю, где спрятаны деньги, я знаю! Я могу показать, только выведите меня отсюда!» Тыква наедет на Хруста — потому что вернуть двести тысяч баксов все-таки хочется — и заберет меня с собой. А я по дороге где-нибудь сбегу. А потом ДК все же переговорит с Тыквой. И все будет хорошо. Хотя... Зачем Тыкве я, если рядом валяется человек, который лично все украл и лично все спрятан. Тыква обойдется и без посредников. А если еще до Тыквы дошло, что я его заложил тому оперу, который пытал меня в «Антилопе» насчет Лисицына... А если еще Олег успел настучать шефу, что я едва не пристрелил его в темном переулке возле «Ультры»... Все, кранты этой ленте. То есть мне.
Мухин оказался прав — суетиться бессмысленно.
— Эта Барыня, — уныло пробормотал я, — она, наверное, очень крутая, раз у нее столько народу.
— Она очень крутая гнойная сука, — по-своему согласился Мухин. — Ее нынешний муж... Всего у нее было пять мужей, этот пошел дальше всех. То есть она его продвинула дальше всех остальных. Он был зампредседателя одного коммерческого банка, потом он был министром финансов...
— Ого! — присвистнул я.
— ...Но она убрала его с этой должности, потому что это слишком светящаяся работенка. Слишком на виду. Я не знаю, как теперь называется его должность... Я только знаю, что Барыня постоянно проживает в Испании, а еще у нее есть дома во Флориде, в Калифорнии, в Ницце... И еще с ней постоянно таскается двадцать человек охраны.
— Ничего себе... — сказал я, потрясенный. Оставалось утешать себя мыслью, что убьют меня по приказу не какого-нибудь там Гиви Хромого, а по распоряжению самой влиятельной женщины России.
— Вот именно... — Мухин прокашлялся, а потом негромко добавил: — Теперь ты понимаешь, как мне было трудно?
— В смысле?
— В том смысле, что Циркач с Пистоном тут много не наработали бы. Их замочили бы еще при переходе испанской границы. То есть нужны были люди. Много людей. А раз нужны люди, то нужны и деньги, чтобы им платить. Много денег. Теперь понял?
— Что именно?
— Алмазы, — сказал Мухин и улыбнулся разбитым ртом.
6
7
8
9
10
— Хорошо, — сказал Хруст, в задумчивости потирая подбородок. — Хорошо, что он приедет. Плохо, что едет с охоты. Это значит, что при нем люди. А при людях — ружья. Пусть и охотничьи. Ты вот что... — снова подозвал он парня с усиками, — ты ему скажи, чтобы ружья оставили в машине. Не надо нам тут лишних ружей.
А я при слове «охота» сразу вспомнил Тамару. Будет просто верхом мирового гадства, если сейчас сюда явится Тыква под ручку с Тамарой. Они посмотрят, какое я собой представляю жалкое зрелище... и... Тамара поймет, что связываться со мной действительно было крупной ошибкой. Она помашет мне ручкой на прощание... И мне вышибут мозги. Все, конец фильма.
Хотя — стоп. А как же ДК? Он же обещал, что переговорит с Тыквой! И Олег вчера проболтался, что у Тыквы будет важная встреча с очень важными людьми. Но сейчас тип с усиками сказал, что Тыква возвращается с охоты, а если он был на охоте, то никакой встречи не было! ДК опоздал, меня не отмазали. Все, конец фильма.
А если поймать Тыкву на денежный интерес? Он придет, а тут валяется на полу тот гад, который увел чемодан с кучей тыквинских кровных баксов. Тыква разволнуется, а я ему: «Я знаю, где спрятаны деньги, я знаю! Я могу показать, только выведите меня отсюда!» Тыква наедет на Хруста — потому что вернуть двести тысяч баксов все-таки хочется — и заберет меня с собой. А я по дороге где-нибудь сбегу. А потом ДК все же переговорит с Тыквой. И все будет хорошо. Хотя... Зачем Тыкве я, если рядом валяется человек, который лично все украл и лично все спрятан. Тыква обойдется и без посредников. А если еще до Тыквы дошло, что я его заложил тому оперу, который пытал меня в «Антилопе» насчет Лисицына... А если еще Олег успел настучать шефу, что я едва не пристрелил его в темном переулке возле «Ультры»... Все, кранты этой ленте. То есть мне.
Мухин оказался прав — суетиться бессмысленно.
— Эта Барыня, — уныло пробормотал я, — она, наверное, очень крутая, раз у нее столько народу.
— Она очень крутая гнойная сука, — по-своему согласился Мухин. — Ее нынешний муж... Всего у нее было пять мужей, этот пошел дальше всех. То есть она его продвинула дальше всех остальных. Он был зампредседателя одного коммерческого банка, потом он был министром финансов...
— Ого! — присвистнул я.
— ...Но она убрала его с этой должности, потому что это слишком светящаяся работенка. Слишком на виду. Я не знаю, как теперь называется его должность... Я только знаю, что Барыня постоянно проживает в Испании, а еще у нее есть дома во Флориде, в Калифорнии, в Ницце... И еще с ней постоянно таскается двадцать человек охраны.
— Ничего себе... — сказал я, потрясенный. Оставалось утешать себя мыслью, что убьют меня по приказу не какого-нибудь там Гиви Хромого, а по распоряжению самой влиятельной женщины России.
— Вот именно... — Мухин прокашлялся, а потом негромко добавил: — Теперь ты понимаешь, как мне было трудно?
— В смысле?
— В том смысле, что Циркач с Пистоном тут много не наработали бы. Их замочили бы еще при переходе испанской границы. То есть нужны были люди. Много людей. А раз нужны люди, то нужны и деньги, чтобы им платить. Много денег. Теперь понял?
— Что именно?
— Алмазы, — сказал Мухин и улыбнулся разбитым ртом.
6
...Поход в «Березку» состоялся, как состоялось и много других увлекательных и невероятных вещей. Грубо говоря, окружающий мир вокруг Лехи и его сестры стал расширяться, показывая им такие вещи, о которых раньше они лишь слышали или догадывались.
Тут были поездки на природу в какие-то уединенные, скрытые от посторонних местечки, где к их приезду все уже было готово. Какие-то люди жарили шашлыки, накрывали на стол и охлаждали пиво, чтобы потом исчезнуть и не смущать веселую троицу. Были плавания на огромной яхте, были самодельные фейерверки, взрывавшие летнее небо, к изумлению непосвященных...
Они развлекались. Точнее, Барыня развлекала их, Леху и Марину. Причем в каждом празднике, в каждом загуле всегда наступал момент, когда Марина понимала, что сейчас ей нужно отойти в сторону. Или просто отвернуться. Желания Барыни Леха выполнял с удовольствием и с чисто юношеским энтузиазмом, а когда он стал чувствовать, что устает, в ладони Барыни вдруг оказались веселенькие цветные таблетки. С чисто юношеским энтузиазмом Леха принял и этот подарок.
Барыня учила Леху любовному разнообразию, а если он не верил, что люди на самом деле могут такое вытворять, тащила за руку к видаку, ставила кассету и тыкала пальцем в экран, беззаботно хохоча над серьезными лицами экранных любовников...
Где-то через месяц после начала поездок в розовом «Мерседесе», проснувшись ночью в огромной постели, которую Барыня именовала «сексодромом», Леха обнаружил, что он один.
Он поднялся и пошел по длинным коридорам большого дома, прислушиваясь к подозрительным звукам. У двери комнаты, где ночевала Марина, он остановился. А потом резко толкнул дверь.
Они не испугались его и не удивились: Марина сидела в постели, поджав ноги, а Барыня была позади нее и нежными осторожными движениями гладила Марине груди, целовала ее в шею... Обе женщины были совершенно обнаженными.
Леха попятился было назад, но Барыня повелительно сказала:
— Стой. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда понял... Ты любишь свою сестру?
— Да... — еле выговорил Леха, не сводя глаз с приоткрытых губ Марины. Не груди, не живот, не бедра приковали его взгляд, а именно губы, смыкавшиеся и снова раскрывавшиеся... Марина тяжело дышала, сминая пальцами тонкую простыню.
— Я тоже ее люблю, — тихо сказала Барыня и сделала что-то такое, от чего Марина вскрикнула в сладкой истоме. — Вот так я ее люблю...
Леха оторвал наконец глаза от слепящих белизной тел, перевел взгляд на тумбочку и заметил там разноцветную россыпь таблеток. Машинально он сгреб несколько штук и отправил в рот. Через несколько секунд его повело. Цвета обоев в комнате нестерпимой яркостью резанули по глазам, прерывистое дыхание Марины ударило по ушам, как звон наковальни... Запах ласкающих друг друга женщин достиг его ноздрей, и Леха вздрогнул — эрекция случилась быстро, почти мгновенно, и кровь тяжелыми ударами пульсировала именно там, внизу живота.
— Идем же, идем к нам, — услышал он сладкий шепот. — Идем...
Барыня протянула к нему руки, и Леха пошел к этим рукам, пошел на этот шепот. Он ничего не мог с собой поделать.
Утром, проснувшись раньше всех, он заперся в ванной и яростно скреб свою кожу щетками и мочалками, стараясь смыть с себя все, что было... И понимая, что смыть не удастся.
Однако хуже всего было другое. Стоя под струями холодной воды, Леха перебирал свои последние ночи и дни. Вывод напросился сам собой — так хорошо ему не было никогда. Он испытал неземное блаженство, причем неоднократно, причем в таких количествах... Леха не был идиотом — он понял, что за прошедший месяц на него вывалилась вся его жизненная норма кайфа. А поскольку бесплатно такое чудо случиться не может, то неизбежно последует расплата. Раз жизненный запас блаженства израсходован, то ему придется умереть молодым. Возможно, завтра. Возможно, через месяц. Это не будет обидно, потому что в свои семнадцать он испытал все, что способен придумать самый извращенный и самый искушенный в плотских радостях ум.
И с этого утра Леха стал готовиться к смерти. Правда, в семнадцать лет принятые утром решения могут быть прочно забыты к вечеру. Леха про свое прозрение не забыл, но... Скажем так — он не всегда о нем помнил. Тем паче что Барыня изо всех сил старалась доказать: Леха пока испытал еще не все, что может придумать искушенный и извращенный ум. То есть ум Барыни.
И лишь в одном Леха Мухин был прав на сто процентов: бесплатных чудес не бывает. Расплата неизбежно должна наступить. Просто Леха не представлял, с какой стороны ее ждать.
Тут были поездки на природу в какие-то уединенные, скрытые от посторонних местечки, где к их приезду все уже было готово. Какие-то люди жарили шашлыки, накрывали на стол и охлаждали пиво, чтобы потом исчезнуть и не смущать веселую троицу. Были плавания на огромной яхте, были самодельные фейерверки, взрывавшие летнее небо, к изумлению непосвященных...
Они развлекались. Точнее, Барыня развлекала их, Леху и Марину. Причем в каждом празднике, в каждом загуле всегда наступал момент, когда Марина понимала, что сейчас ей нужно отойти в сторону. Или просто отвернуться. Желания Барыни Леха выполнял с удовольствием и с чисто юношеским энтузиазмом, а когда он стал чувствовать, что устает, в ладони Барыни вдруг оказались веселенькие цветные таблетки. С чисто юношеским энтузиазмом Леха принял и этот подарок.
Барыня учила Леху любовному разнообразию, а если он не верил, что люди на самом деле могут такое вытворять, тащила за руку к видаку, ставила кассету и тыкала пальцем в экран, беззаботно хохоча над серьезными лицами экранных любовников...
Где-то через месяц после начала поездок в розовом «Мерседесе», проснувшись ночью в огромной постели, которую Барыня именовала «сексодромом», Леха обнаружил, что он один.
Он поднялся и пошел по длинным коридорам большого дома, прислушиваясь к подозрительным звукам. У двери комнаты, где ночевала Марина, он остановился. А потом резко толкнул дверь.
Они не испугались его и не удивились: Марина сидела в постели, поджав ноги, а Барыня была позади нее и нежными осторожными движениями гладила Марине груди, целовала ее в шею... Обе женщины были совершенно обнаженными.
Леха попятился было назад, но Барыня повелительно сказала:
— Стой. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда понял... Ты любишь свою сестру?
— Да... — еле выговорил Леха, не сводя глаз с приоткрытых губ Марины. Не груди, не живот, не бедра приковали его взгляд, а именно губы, смыкавшиеся и снова раскрывавшиеся... Марина тяжело дышала, сминая пальцами тонкую простыню.
— Я тоже ее люблю, — тихо сказала Барыня и сделала что-то такое, от чего Марина вскрикнула в сладкой истоме. — Вот так я ее люблю...
Леха оторвал наконец глаза от слепящих белизной тел, перевел взгляд на тумбочку и заметил там разноцветную россыпь таблеток. Машинально он сгреб несколько штук и отправил в рот. Через несколько секунд его повело. Цвета обоев в комнате нестерпимой яркостью резанули по глазам, прерывистое дыхание Марины ударило по ушам, как звон наковальни... Запах ласкающих друг друга женщин достиг его ноздрей, и Леха вздрогнул — эрекция случилась быстро, почти мгновенно, и кровь тяжелыми ударами пульсировала именно там, внизу живота.
— Идем же, идем к нам, — услышал он сладкий шепот. — Идем...
Барыня протянула к нему руки, и Леха пошел к этим рукам, пошел на этот шепот. Он ничего не мог с собой поделать.
Утром, проснувшись раньше всех, он заперся в ванной и яростно скреб свою кожу щетками и мочалками, стараясь смыть с себя все, что было... И понимая, что смыть не удастся.
Однако хуже всего было другое. Стоя под струями холодной воды, Леха перебирал свои последние ночи и дни. Вывод напросился сам собой — так хорошо ему не было никогда. Он испытал неземное блаженство, причем неоднократно, причем в таких количествах... Леха не был идиотом — он понял, что за прошедший месяц на него вывалилась вся его жизненная норма кайфа. А поскольку бесплатно такое чудо случиться не может, то неизбежно последует расплата. Раз жизненный запас блаженства израсходован, то ему придется умереть молодым. Возможно, завтра. Возможно, через месяц. Это не будет обидно, потому что в свои семнадцать он испытал все, что способен придумать самый извращенный и самый искушенный в плотских радостях ум.
И с этого утра Леха стал готовиться к смерти. Правда, в семнадцать лет принятые утром решения могут быть прочно забыты к вечеру. Леха про свое прозрение не забыл, но... Скажем так — он не всегда о нем помнил. Тем паче что Барыня изо всех сил старалась доказать: Леха пока испытал еще не все, что может придумать искушенный и извращенный ум. То есть ум Барыни.
И лишь в одном Леха Мухин был прав на сто процентов: бесплатных чудес не бывает. Расплата неизбежно должна наступить. Просто Леха не представлял, с какой стороны ее ждать.
7
Явление Тыквы и его компании произошло минут через двадцать после проведенных усатым телефонных переговоров. Я не возражал бы, если бы это случилось позже. Лет этак через сорок. Но это случилось раньше, и убежать от этого никуда нельзя. Потому что я, как и Мухин, был прикован наручником к стулу.
Тыква по случаю охоты вырядился в камуфляж — любимый наряд жирных мужиков, которые тщатся быть крутыми. Судя по красной недовольной роже, Тыква на охоте облажался, зато хорошо принял на грудь, чтобы компенсировать неудачу.
Как все эти обстоятельства скажутся на моей судьбе — оставалось только гадать. Чем я и занимался. Мухин лежал на полу, кашлял, но в целом был в хорошем расположении духа. Что говорило о его полном и окончательном безумии.
Тыква и Хруст о чем-то спорили, причем Тыква размахивал руками, а Хруст то и дело оборачивался к своим парням, которых числом было побольше, чем тыквинских охотников. Пока эти двое качали права, а их бойцы выстраивались в стенки друг напротив друга, я вдруг заметил среди камуфляжей и серых плащей светло-голубое пятно.
Господи, на ней был тот же самый плащ, что и неделю назад, когда мы отправились в «Белый Кролик» продавать алмазы. Скупердяй Тыква не раскошелился на новые шмотки для Тамары, только на охоту догадался свозить! Да нужна ей твоя охота сто лет в обед!
Тамара растерянно стояла среди всех этих воинственно настроенных мужиков, и на лице у нее было написано: «Господи, да что же я тут делаю?!»
Я, со своей стороны, мог задать господу аналогичный вопрос, но, боюсь, в ответ громогласно раздалось бы что-нибудь вроде: «За что боролся, на то и напоролся! Нечего было за неправедными доходами гоняться!»
Поэтому я не стал жаловаться на судьбу, я хотел крикнуть: «Тамара!», но в горле у меня пересохло, а потом... А потом я подумал — ну и на фига я буду орать?! На фига я буду звать?! Чтобы она посмотрела на меня и пожалела? Чтобы несла потом сквозь годы мой светлый образ — на стуле и с наручником на лодыжке? Чтобы разрыдалась и принялась молить Хруста с Тыквой отпустить меня?
А они все равно меня не отпустят. Так что уж лучше я промолчу. Будем считать, что судьба преподнесла мне прощальный сюрприз — показала мне перед смертью Тамару, девушку, которую... Ну, скажем так, девушку, которая мне нравилась.
Кажется, Хруст все же убедил Тыкву, что парни в серых плащах круче парней в камуфляже. Тыква махнул рукой, и вся честная компания отправилась по направлению к нам. Как бы на экскурсию.
Тыква остановился в пяти шагах от моего стула, хмыкнул, почесал за ухом, посмотрел на меня, потом на Мухина. Потом на Мухина и снова на меня.
— Прикол, да? — неуверенно проговорил Тыква, закончив осмотр. — Вы тут надо мной прикалываетесь, да?
— Почему это ты так решил? — нахмурился Хруст. — Мы без всяких приколов...
— Потому что вот этот, — Тыква решительно ткнул пальцем в Мухина. — Этот козел сдох! Он мертвый, понимаешь! И ты мне сам об этом говорил! И я лично видел труп! Вот этот, второй козел, — палец Тыквы теперь целился в меня, — привез мне первого козла мертвым на машине!
— Это не прикол, это накладка, — пояснил Хруст. — Я тоже думал, что Муху убили. Мои люди должны были его убить. Но вышла накладка, он выжил, затаился. И мы только сегодня его вытащили из квартиры, где он прятался...
— Просто удивительно, — подал голос Мухин. — У вас столько людей, у вас такие возможности — и вам понадобилось пять дней, чтобы вычислить эту квартиру! Позор!
— Извините, еще одна накладка, — деревянным голосом прокомментировал слова Мухина Хруст и врезал Лехе ботинком в грудь. — Будешь говорить, когда спросят...
— Спроси, где мои деньги! — немедленно оживился Тыква. — Он же деньги мои спер! И алмазы, и деньги! Исчез из кабака, как в воздухе растворился! Я чуть с ума не сошел!
— С деньгами разберемся, — пообещал Хруст. — Ты мне лучше про этого вот скажи, — он слегка пнул меня по ноге. — Ты велел ему искать Муху?
— Было, — кивнул Тыква после краткого раздумья. — Но он же не нашел...
— Он так увлекся поисками, что грохнул двоих моих парней.
— Без проблем, — пожал плечами Тыква. — Делай с ним что хочешь. Это вообще не из моих, его Муха откуда-то притащил в кабак...
Сказав это, Тыква покосился в сторону светло-голубого пятна в другом конце склада. Потом он обернулся ко мне... И злорадно ухмыльнулся.
— Не деньгами, а хоть так... — проговорил он. — Хоть так должок с тебя получу.
— Дырку от бублика ты получишь, а не Тамару! — не выдержал я. — И вообще... Накроют скоро твою лавочку, Тыква! Ко мне опер приходил, интересовался, какая связь есть между тобой и смертью Лисицына! Кранты тебе скоро, Тыква!
— Вот это правильно, — поддержал меня с пола Мухин. — Правдой — в матку!
— Какой опер? Какой Лисицын? — недоуменно уставился на меня Тыквин.
— У парня крыша едет, — сказал почему-то побледневший Хруст. Он наклонился ко мне и прошипел: — Выходит, не зря мы Ольге Петровне бомбочку-то подкладывали? Выходит, все правильно было? Верно мы цепочку просекли — от тебя к Орловой, от Лисицына к тебе. Все верно! — Довольный собой, он гордо выпрямился, скрестив руки на груди.
— У тебя у самого крыша едет, — сказал я. Иного ответа я дать просто не мог. Они все тут были чокнутыми.
А самым чокнутым был Константин Сергеевич Шумов.
Тыква по случаю охоты вырядился в камуфляж — любимый наряд жирных мужиков, которые тщатся быть крутыми. Судя по красной недовольной роже, Тыква на охоте облажался, зато хорошо принял на грудь, чтобы компенсировать неудачу.
Как все эти обстоятельства скажутся на моей судьбе — оставалось только гадать. Чем я и занимался. Мухин лежал на полу, кашлял, но в целом был в хорошем расположении духа. Что говорило о его полном и окончательном безумии.
Тыква и Хруст о чем-то спорили, причем Тыква размахивал руками, а Хруст то и дело оборачивался к своим парням, которых числом было побольше, чем тыквинских охотников. Пока эти двое качали права, а их бойцы выстраивались в стенки друг напротив друга, я вдруг заметил среди камуфляжей и серых плащей светло-голубое пятно.
Господи, на ней был тот же самый плащ, что и неделю назад, когда мы отправились в «Белый Кролик» продавать алмазы. Скупердяй Тыква не раскошелился на новые шмотки для Тамары, только на охоту догадался свозить! Да нужна ей твоя охота сто лет в обед!
Тамара растерянно стояла среди всех этих воинственно настроенных мужиков, и на лице у нее было написано: «Господи, да что же я тут делаю?!»
Я, со своей стороны, мог задать господу аналогичный вопрос, но, боюсь, в ответ громогласно раздалось бы что-нибудь вроде: «За что боролся, на то и напоролся! Нечего было за неправедными доходами гоняться!»
Поэтому я не стал жаловаться на судьбу, я хотел крикнуть: «Тамара!», но в горле у меня пересохло, а потом... А потом я подумал — ну и на фига я буду орать?! На фига я буду звать?! Чтобы она посмотрела на меня и пожалела? Чтобы несла потом сквозь годы мой светлый образ — на стуле и с наручником на лодыжке? Чтобы разрыдалась и принялась молить Хруста с Тыквой отпустить меня?
А они все равно меня не отпустят. Так что уж лучше я промолчу. Будем считать, что судьба преподнесла мне прощальный сюрприз — показала мне перед смертью Тамару, девушку, которую... Ну, скажем так, девушку, которая мне нравилась.
Кажется, Хруст все же убедил Тыкву, что парни в серых плащах круче парней в камуфляже. Тыква махнул рукой, и вся честная компания отправилась по направлению к нам. Как бы на экскурсию.
Тыква остановился в пяти шагах от моего стула, хмыкнул, почесал за ухом, посмотрел на меня, потом на Мухина. Потом на Мухина и снова на меня.
— Прикол, да? — неуверенно проговорил Тыква, закончив осмотр. — Вы тут надо мной прикалываетесь, да?
— Почему это ты так решил? — нахмурился Хруст. — Мы без всяких приколов...
— Потому что вот этот, — Тыква решительно ткнул пальцем в Мухина. — Этот козел сдох! Он мертвый, понимаешь! И ты мне сам об этом говорил! И я лично видел труп! Вот этот, второй козел, — палец Тыквы теперь целился в меня, — привез мне первого козла мертвым на машине!
— Это не прикол, это накладка, — пояснил Хруст. — Я тоже думал, что Муху убили. Мои люди должны были его убить. Но вышла накладка, он выжил, затаился. И мы только сегодня его вытащили из квартиры, где он прятался...
— Просто удивительно, — подал голос Мухин. — У вас столько людей, у вас такие возможности — и вам понадобилось пять дней, чтобы вычислить эту квартиру! Позор!
— Извините, еще одна накладка, — деревянным голосом прокомментировал слова Мухина Хруст и врезал Лехе ботинком в грудь. — Будешь говорить, когда спросят...
— Спроси, где мои деньги! — немедленно оживился Тыква. — Он же деньги мои спер! И алмазы, и деньги! Исчез из кабака, как в воздухе растворился! Я чуть с ума не сошел!
— С деньгами разберемся, — пообещал Хруст. — Ты мне лучше про этого вот скажи, — он слегка пнул меня по ноге. — Ты велел ему искать Муху?
— Было, — кивнул Тыква после краткого раздумья. — Но он же не нашел...
— Он так увлекся поисками, что грохнул двоих моих парней.
— Без проблем, — пожал плечами Тыква. — Делай с ним что хочешь. Это вообще не из моих, его Муха откуда-то притащил в кабак...
Сказав это, Тыква покосился в сторону светло-голубого пятна в другом конце склада. Потом он обернулся ко мне... И злорадно ухмыльнулся.
— Не деньгами, а хоть так... — проговорил он. — Хоть так должок с тебя получу.
— Дырку от бублика ты получишь, а не Тамару! — не выдержал я. — И вообще... Накроют скоро твою лавочку, Тыква! Ко мне опер приходил, интересовался, какая связь есть между тобой и смертью Лисицына! Кранты тебе скоро, Тыква!
— Вот это правильно, — поддержал меня с пола Мухин. — Правдой — в матку!
— Какой опер? Какой Лисицын? — недоуменно уставился на меня Тыквин.
— У парня крыша едет, — сказал почему-то побледневший Хруст. Он наклонился ко мне и прошипел: — Выходит, не зря мы Ольге Петровне бомбочку-то подкладывали? Выходит, все правильно было? Верно мы цепочку просекли — от тебя к Орловой, от Лисицына к тебе. Все верно! — Довольный собой, он гордо выпрямился, скрестив руки на груди.
— У тебя у самого крыша едет, — сказал я. Иного ответа я дать просто не мог. Они все тут были чокнутыми.
А самым чокнутым был Константин Сергеевич Шумов.
8
...Однажды Барыня сказала:
— Быть может, я ошибаюсь, но у меня есть такое ощущение... Будто мы все трое так близки, словно семья. Словно настоящая семья. Нам хорошо вместе всем троим. И больше нам никого не надо.
— Да, — сказал Леха.
— Конечно, — сказала Марина и на краткий миг сжала ладонь своей подруги.
— У меня есть знакомые, — с мягкой улыбкой сообщила Барыня. — Впрочем, это не столько мои знакомые, сколько знакомые мужа. Неплохие люди, с ними приятно общаться... Хотя не настолько приятно, как с вами.
— Да уж! — самодовольно ухмыльнулся Леха.
— Они пригласили меня в гости, — продолжила Барыня. — И я подумала, что раз уж мы как настоящая семья, то мы должны идти туда все вместе. Вы и я.
— Но... Но как они отнесутся? — состорожничала Марина. — Тем более если это знакомые мужа.
— Они люди современных взглядов, — успокоила Барыня. — У них нет комплексов на этот счет. У моего мужа, кстати, тоже. Думаешь, он выполняет обет воздержания все это время? Я думаю, он переспал уже с целым женским монастырем! — Она засмеялась, беззаботно и безудержно, как всегда. — Так вот, насчет визита в гости. Это будет сегодня вечером. Мы поедем к ним на дачу. Посидим, поговорим, слегка выпьем... Ничего особенного. У меня только одна просьба — будьте с ними полюбезнее. Им ведь не повезло так, как мне. У них нет таких близких друзей, какие есть у меня. У меня есть вы... — Она в каком-то внезапном порыве обняла Марину и Леху, целуя и говоря какие-то слова, от которых становилось жарко и хорошо...
— И так будет всегда! — вдруг вырвалось у Марины.
— Конечно. Конечно, — Барыня поцеловала ее в губы. — Так будет всегда. Если только вы меня не оставите...
И они обещали ее не оставить. И много еще чего они обещали в тот вечер. А потом розовый «Мерседес» повез их на дачу, в гости.
Хозяев звали Игорь Феликсович и Анна Семеновна. Ему было за пятьдесят, ей — лет на пятнадцать поменьше. С Барыней ее красота сравниться, конечно же, не могла, но это была тем не менее симпатичная женщина с хорошей фигурой.
— К тебе персональная просьба, — шепнула Барыня Лехе перед началом застолья. — Поухаживай за Аней. Сам понимаешь, муж — он, конечно, любимый, но пятнадцать лет бок о бок кого хочешь сделают фригидной. Я буду строить глазки Игорю, а ты развлекай хозяйку. В разумных пределах, конечно...
Леха согласно кивнул и принялся развлекать в разумных пределах. Барыня напропалую кокетничала с хозяином дома, Марина занялась кухонными делами, а Анна Семеновна, смешно смущаясь, расспрашивала Леху о его планах на будущее. Леха нес какую-то несусветную чушь про институт иностранных языков, иногда даже краснел, когда совсем завирался, но ловил одобрительный взгляд Барыни и продолжал трепать языком. Кажется, Анне Семеновне нравилось.
После бутылки коньяка и трех бутылок шампанского Анна Семеновна повела гостей на осмотр только что отремонтированного второго этажа дачи.
— А тут мы планируем сделать солярий, — говорила хозяйка. — Только в этом году денег не хватило, следующим летом уж займемся...
— А во дворе — бассейн! — одобрительно сказала Барыня.
— Ну какой уж бассейн, это за границей только...
Леха шел за хозяйкой, глядя на обтянутые черным платьем чуть широковатые бедра. Барыня тронула его за плечо, он обернулся и увидел в протянутой ладони таблетки.
— Продолжаем веселиться! — шепнула Барыня, и Леха быстро забросил пару улыбающихся кружочков в рот. Дальше он шел вприпрыжку, и Анна Семеновна с улыбкой наблюдала за его выходками, а Барыня что-то шептала, хихикая, ей на ухо.
Часа полтора спустя Анна Семеновна собралась подняться на второй этаж, чтобы показать гостям альбом с фотографиями их весенней турпоездки в ГДР.
— Иди помоги ей! — шепнула Лехе Барыня и пихнула его в бок.
— Помочь альбом с фотографиями принести? — Леха заржал и получил еще один толчок.
— Помоги ей. И если она попросит тебя еще о чем-нибудь... — Барыня оглянулась на дремлющего в кресле перед телевизором Игоря Феликсовича и удовлетворенно кивнула головой. — Если она попросит, не отказывай. У нее так мало радостей в жизни. Таких радостей. Доставь женщине удовольствие. Пожалуйста, — она быстро чмокнула его в щеку. — Ради меня... На, на дорожку...
Леха принял из ее рук бокал с вином, выпил, вздохнул... И поспешил по лестнице наверх с криком: «Анна Семеновна, я вам сейчас помогу...»
— Он такой смешной, — сказала Марина, проводив брата взглядом. — Он совсем еще мальчишка...
— Да, — согласилась Барыня. — Он так и не вырос...
Анна Семеновна долго искала альбом на книжных полках, то ли случайно, то ли нарочно задевая Леху плечом или бедром при переходе от одной полки к другой. Наконец альбом был найден, и Анна Семеновна нерешительно двинулась к дверям...
В дверях стоял Леха. Анна Семеновна шла, пока не коснулась его грудью.
— Можно, я пройду? — шепотом спросила она.
— Нет, — ответил Леха, закрыл глаза и вдавил свои губы в губы Анны Семеновны. Та уронила альбом и схватила Леху за руки:
— Если ты хочешь... Если ты действительно хочешь...
Леха двинулся вперед и уронил женщину на диван. Его руки тискали жаркое податливое тело, с готовностью простершееся под ним... А потом он долго не мог кончить, а Анна Семеновна как заведенная повторяла одно и то же:
— Ну еще... Ну еще... Ну еще...
Взмокший, он едва смог слезть с женщины, чтобы тут же повалиться на диван и провалиться в сон. Кажется, Анна Семеновна тоже уснула.
Разбудили Леху какие-то резкие звуки на первом этаже — грубые голоса, крики, шум... Он поднял отяжелевшую голову, огляделся, вспомнил поиски альбома с фотографиями и итог этих поисков. «Наверное, там муж проснулся и теперь скандалит», — подумал Мухин с отвращением к себе и к тому, что он сделал.
— Анна Семеновна, — сказал он, не глядя в сторону полуодетой спящей женщины. — Анна Семеновна, вставайте...
Анна Семеновна не пошевелилась, тогда Леха протянул руку, чтобы растормошить спящую, но вместо этого он заорал, заорал страшно и громко, так что шумевшие внизу люди немедленно кинулись по лестнице на второй этаж и увидели то, что увидел Леха Мухин.
Рядом с ним на диване лежала Анна Семеновна, ее черное вечернее платье было задрано, ноги широко раздвинуты. Но ужас заключался не в этом. У Анны Семеновны не было головы.
Не в прямом смысле слова — череп был на месте. Но это был именно череп. Лица не было, была кровавая маска, но не было видно ни глаз, ни рта... Было видно лишь, что какая-то жестокая и беспощадная рука нанесла не один и не два удара по голове хозяйки дома.
Люди, которые поднялись снизу на вопль Лехи, почему-то оказались милиционерами. А про себя он узнал несколько минут спустя, что является садистом и наркоманом, который вместе с сообщницей-сестрой путем взлома проник на дачу с целью грабежа, а когда был застигнут вернувшимися хозяевами, убил обоих, а хозяйку предварительно еще и изнасиловал.
— Это же надо, какая мразь! — с ненавистью проговорил милицейский капитан, защелкивая наручники на запястьях Лехи. Молоденький лейтенант по фамилии Лисицын смотрел на забрызганного кровью Мухина как на исчадие ада. Марина сидела в милицейской машине и тупо смотрела перед собой. Через два часа, прямо посреди допроса, у нее началась героиновая ломка.
Излюбленная манера обращения Барыни с людьми заключалась в том, чтобы сначала вознести их как можно выше, а потом треснуть башкой об асфальт, чтобы мозги брызнули из ушей. Она называла это «контрастный душ».
— Быть может, я ошибаюсь, но у меня есть такое ощущение... Будто мы все трое так близки, словно семья. Словно настоящая семья. Нам хорошо вместе всем троим. И больше нам никого не надо.
— Да, — сказал Леха.
— Конечно, — сказала Марина и на краткий миг сжала ладонь своей подруги.
— У меня есть знакомые, — с мягкой улыбкой сообщила Барыня. — Впрочем, это не столько мои знакомые, сколько знакомые мужа. Неплохие люди, с ними приятно общаться... Хотя не настолько приятно, как с вами.
— Да уж! — самодовольно ухмыльнулся Леха.
— Они пригласили меня в гости, — продолжила Барыня. — И я подумала, что раз уж мы как настоящая семья, то мы должны идти туда все вместе. Вы и я.
— Но... Но как они отнесутся? — состорожничала Марина. — Тем более если это знакомые мужа.
— Они люди современных взглядов, — успокоила Барыня. — У них нет комплексов на этот счет. У моего мужа, кстати, тоже. Думаешь, он выполняет обет воздержания все это время? Я думаю, он переспал уже с целым женским монастырем! — Она засмеялась, беззаботно и безудержно, как всегда. — Так вот, насчет визита в гости. Это будет сегодня вечером. Мы поедем к ним на дачу. Посидим, поговорим, слегка выпьем... Ничего особенного. У меня только одна просьба — будьте с ними полюбезнее. Им ведь не повезло так, как мне. У них нет таких близких друзей, какие есть у меня. У меня есть вы... — Она в каком-то внезапном порыве обняла Марину и Леху, целуя и говоря какие-то слова, от которых становилось жарко и хорошо...
— И так будет всегда! — вдруг вырвалось у Марины.
— Конечно. Конечно, — Барыня поцеловала ее в губы. — Так будет всегда. Если только вы меня не оставите...
И они обещали ее не оставить. И много еще чего они обещали в тот вечер. А потом розовый «Мерседес» повез их на дачу, в гости.
Хозяев звали Игорь Феликсович и Анна Семеновна. Ему было за пятьдесят, ей — лет на пятнадцать поменьше. С Барыней ее красота сравниться, конечно же, не могла, но это была тем не менее симпатичная женщина с хорошей фигурой.
— К тебе персональная просьба, — шепнула Барыня Лехе перед началом застолья. — Поухаживай за Аней. Сам понимаешь, муж — он, конечно, любимый, но пятнадцать лет бок о бок кого хочешь сделают фригидной. Я буду строить глазки Игорю, а ты развлекай хозяйку. В разумных пределах, конечно...
Леха согласно кивнул и принялся развлекать в разумных пределах. Барыня напропалую кокетничала с хозяином дома, Марина занялась кухонными делами, а Анна Семеновна, смешно смущаясь, расспрашивала Леху о его планах на будущее. Леха нес какую-то несусветную чушь про институт иностранных языков, иногда даже краснел, когда совсем завирался, но ловил одобрительный взгляд Барыни и продолжал трепать языком. Кажется, Анне Семеновне нравилось.
После бутылки коньяка и трех бутылок шампанского Анна Семеновна повела гостей на осмотр только что отремонтированного второго этажа дачи.
— А тут мы планируем сделать солярий, — говорила хозяйка. — Только в этом году денег не хватило, следующим летом уж займемся...
— А во дворе — бассейн! — одобрительно сказала Барыня.
— Ну какой уж бассейн, это за границей только...
Леха шел за хозяйкой, глядя на обтянутые черным платьем чуть широковатые бедра. Барыня тронула его за плечо, он обернулся и увидел в протянутой ладони таблетки.
— Продолжаем веселиться! — шепнула Барыня, и Леха быстро забросил пару улыбающихся кружочков в рот. Дальше он шел вприпрыжку, и Анна Семеновна с улыбкой наблюдала за его выходками, а Барыня что-то шептала, хихикая, ей на ухо.
Часа полтора спустя Анна Семеновна собралась подняться на второй этаж, чтобы показать гостям альбом с фотографиями их весенней турпоездки в ГДР.
— Иди помоги ей! — шепнула Лехе Барыня и пихнула его в бок.
— Помочь альбом с фотографиями принести? — Леха заржал и получил еще один толчок.
— Помоги ей. И если она попросит тебя еще о чем-нибудь... — Барыня оглянулась на дремлющего в кресле перед телевизором Игоря Феликсовича и удовлетворенно кивнула головой. — Если она попросит, не отказывай. У нее так мало радостей в жизни. Таких радостей. Доставь женщине удовольствие. Пожалуйста, — она быстро чмокнула его в щеку. — Ради меня... На, на дорожку...
Леха принял из ее рук бокал с вином, выпил, вздохнул... И поспешил по лестнице наверх с криком: «Анна Семеновна, я вам сейчас помогу...»
— Он такой смешной, — сказала Марина, проводив брата взглядом. — Он совсем еще мальчишка...
— Да, — согласилась Барыня. — Он так и не вырос...
Анна Семеновна долго искала альбом на книжных полках, то ли случайно, то ли нарочно задевая Леху плечом или бедром при переходе от одной полки к другой. Наконец альбом был найден, и Анна Семеновна нерешительно двинулась к дверям...
В дверях стоял Леха. Анна Семеновна шла, пока не коснулась его грудью.
— Можно, я пройду? — шепотом спросила она.
— Нет, — ответил Леха, закрыл глаза и вдавил свои губы в губы Анны Семеновны. Та уронила альбом и схватила Леху за руки:
— Если ты хочешь... Если ты действительно хочешь...
Леха двинулся вперед и уронил женщину на диван. Его руки тискали жаркое податливое тело, с готовностью простершееся под ним... А потом он долго не мог кончить, а Анна Семеновна как заведенная повторяла одно и то же:
— Ну еще... Ну еще... Ну еще...
Взмокший, он едва смог слезть с женщины, чтобы тут же повалиться на диван и провалиться в сон. Кажется, Анна Семеновна тоже уснула.
Разбудили Леху какие-то резкие звуки на первом этаже — грубые голоса, крики, шум... Он поднял отяжелевшую голову, огляделся, вспомнил поиски альбома с фотографиями и итог этих поисков. «Наверное, там муж проснулся и теперь скандалит», — подумал Мухин с отвращением к себе и к тому, что он сделал.
— Анна Семеновна, — сказал он, не глядя в сторону полуодетой спящей женщины. — Анна Семеновна, вставайте...
Анна Семеновна не пошевелилась, тогда Леха протянул руку, чтобы растормошить спящую, но вместо этого он заорал, заорал страшно и громко, так что шумевшие внизу люди немедленно кинулись по лестнице на второй этаж и увидели то, что увидел Леха Мухин.
Рядом с ним на диване лежала Анна Семеновна, ее черное вечернее платье было задрано, ноги широко раздвинуты. Но ужас заключался не в этом. У Анны Семеновны не было головы.
Не в прямом смысле слова — череп был на месте. Но это был именно череп. Лица не было, была кровавая маска, но не было видно ни глаз, ни рта... Было видно лишь, что какая-то жестокая и беспощадная рука нанесла не один и не два удара по голове хозяйки дома.
Люди, которые поднялись снизу на вопль Лехи, почему-то оказались милиционерами. А про себя он узнал несколько минут спустя, что является садистом и наркоманом, который вместе с сообщницей-сестрой путем взлома проник на дачу с целью грабежа, а когда был застигнут вернувшимися хозяевами, убил обоих, а хозяйку предварительно еще и изнасиловал.
— Это же надо, какая мразь! — с ненавистью проговорил милицейский капитан, защелкивая наручники на запястьях Лехи. Молоденький лейтенант по фамилии Лисицын смотрел на забрызганного кровью Мухина как на исчадие ада. Марина сидела в милицейской машине и тупо смотрела перед собой. Через два часа, прямо посреди допроса, у нее началась героиновая ломка.
Излюбленная манера обращения Барыни с людьми заключалась в том, чтобы сначала вознести их как можно выше, а потом треснуть башкой об асфальт, чтобы мозги брызнули из ушей. Она называла это «контрастный душ».
9
Мухинское пальто Шумов оставил где-то в прошлом. Теперь на нем была длинная куртка камуфляжного цвета, причем ее размер явно превосходил габариты самого Константина Сергеевича. Шумов, не поднимая глаз, перемещался по складу, нигде не задерживаясь и ни с кем не разговаривая. Вероятно, люди Хруста думали, что он приехал вместе с Тыквой, а тыквинские парни принимали его за одного из помощников Хруста. Я только не мог понять, что здесь может сделать одинокий сыщик против двух десятков вооруженных людей. Может, Шумов просто сильно треснулся головой при аварии и теперь не отдает себе отчета в своих поступках?
Похоже, так оно и было — Шумова сначала пронесло по всему складу от начала до конца, в десятке метров от мебельной свалки он развернулся и направился обратно, выписывая странные зигзаги.
Ощущение дурдома усиливалось тем, что Хруст и Тыква снова перешли к выяснению отношений на повышенных тонах. Хруст пытался отчитывать Тыкву за то, что тот где-то облажался, а Тыква презрительно фыркал и предлагал всем недовольным его работой убираться к такой-то матери.
— Я все сделал нормально! — голосил Тыква. — Я не знаю, кто там куда полез, но все было сделано нормально!
— Слушай сюда, — Хруст злился, отчего его лицо как бы еще больше заострялось книзу. — Это не я тобой недоволен! Тобой недовольны там! — Хруст многозначительно ткнул пальцем вверх. — И ты понимаешь, что это значит!
Но Тыква отказывался понимать, что это значит. Мухин презрительно покачал головой, наблюдая эту свару:
— Позорное зрелище, позорное... Мы тут с тобой сто лет проживем, прежде чем они договорятся. Правда, потом они нас все равно замочат, — с обреченностью фаталиста добавил Мухин.
— Ты уже заколебал, напоминая про «замочат»! — не сдержался я. — Ты лучше скажи, куда ты деньги с алмазами подевал? Я не понял про Пистона и Циркача — ты ведь был здесь, ты не уезжал в Москву, значит, ты не мог передать им деньги...
— А я и не передавал им деньги, — согласился Мухин. — Не смог. По состоянию здоровья.
— Ну а как же тогда?
— А вот так. Терпение, терпение... Я двенадцать лет ждал этого дня. То есть два раза по двенадцать...
— Как это?
— Двенадцать лет назад я понял, что не доживу до спокойной старости. И я стал настраиваться на смерть. Так что я сейчас совершенно спокойно ко всему этому отношусь. И двенадцать лет я ждал момента, чтобы сквитаться с Барыней. Странно, что все так совпало. Наверное, судьба, — глубокомысленно заключил Мухин.
— Про смерть я не спорю, — покосился я на ругающихся Хруста и Тыкву. — А про Барыню что-то не очень понятно. Она в Испании с двадцатью охранниками. Ты — здесь, в наручниках. И тоже с двадцатью охранниками. Деньги ты Пистону с Циркачом передать не смог. Хотя даже если бы и смог — сам говоришь, что Пистон с Циркачом ничего бы сделать не смогли, и их замочили бы еще на границе... Это ты называешь — сквитаться с Барыней?
— Сквитаться, — сказал Мухин, мечтательно щурясь, — это сделать то же самое, что она сделана со мной и с Мариной. Я на такое не способен, поэтому ей просто вышибут мозги. Я — гуманист.
«Чокнутый гуманист», — хотел я добавить маленькому человечку с разбитым лицом, который лежал на холодном полу и надрывно кашлял, не переставая при этом мечтать о сведении старых счетов с женой бывшего министра финансов, которая в данный момент проживала в Испании под усиленной охраной.
И скорее всего давным-давно забыла о своих поездках на розовом «Мерседесе» со своим маленьким белобрысым приятелем.
Похоже, так оно и было — Шумова сначала пронесло по всему складу от начала до конца, в десятке метров от мебельной свалки он развернулся и направился обратно, выписывая странные зигзаги.
Ощущение дурдома усиливалось тем, что Хруст и Тыква снова перешли к выяснению отношений на повышенных тонах. Хруст пытался отчитывать Тыкву за то, что тот где-то облажался, а Тыква презрительно фыркал и предлагал всем недовольным его работой убираться к такой-то матери.
— Я все сделал нормально! — голосил Тыква. — Я не знаю, кто там куда полез, но все было сделано нормально!
— Слушай сюда, — Хруст злился, отчего его лицо как бы еще больше заострялось книзу. — Это не я тобой недоволен! Тобой недовольны там! — Хруст многозначительно ткнул пальцем вверх. — И ты понимаешь, что это значит!
Но Тыква отказывался понимать, что это значит. Мухин презрительно покачал головой, наблюдая эту свару:
— Позорное зрелище, позорное... Мы тут с тобой сто лет проживем, прежде чем они договорятся. Правда, потом они нас все равно замочат, — с обреченностью фаталиста добавил Мухин.
— Ты уже заколебал, напоминая про «замочат»! — не сдержался я. — Ты лучше скажи, куда ты деньги с алмазами подевал? Я не понял про Пистона и Циркача — ты ведь был здесь, ты не уезжал в Москву, значит, ты не мог передать им деньги...
— А я и не передавал им деньги, — согласился Мухин. — Не смог. По состоянию здоровья.
— Ну а как же тогда?
— А вот так. Терпение, терпение... Я двенадцать лет ждал этого дня. То есть два раза по двенадцать...
— Как это?
— Двенадцать лет назад я понял, что не доживу до спокойной старости. И я стал настраиваться на смерть. Так что я сейчас совершенно спокойно ко всему этому отношусь. И двенадцать лет я ждал момента, чтобы сквитаться с Барыней. Странно, что все так совпало. Наверное, судьба, — глубокомысленно заключил Мухин.
— Про смерть я не спорю, — покосился я на ругающихся Хруста и Тыкву. — А про Барыню что-то не очень понятно. Она в Испании с двадцатью охранниками. Ты — здесь, в наручниках. И тоже с двадцатью охранниками. Деньги ты Пистону с Циркачом передать не смог. Хотя даже если бы и смог — сам говоришь, что Пистон с Циркачом ничего бы сделать не смогли, и их замочили бы еще на границе... Это ты называешь — сквитаться с Барыней?
— Сквитаться, — сказал Мухин, мечтательно щурясь, — это сделать то же самое, что она сделана со мной и с Мариной. Я на такое не способен, поэтому ей просто вышибут мозги. Я — гуманист.
«Чокнутый гуманист», — хотел я добавить маленькому человечку с разбитым лицом, который лежал на холодном полу и надрывно кашлял, не переставая при этом мечтать о сведении старых счетов с женой бывшего министра финансов, которая в данный момент проживала в Испании под усиленной охраной.
И скорее всего давным-давно забыла о своих поездках на розовом «Мерседесе» со своим маленьким белобрысым приятелем.
10
...Леха был так ошарашен и раздавлен, что совсем перестал соображать. Он даже подумал, что ночью на дачу напала какая-то банда и перебила всех, почему-то пощадив его с сестрой. И он не понимал, почему ему говорят только о двух трупах — Игоря Феликсовича и Анны Семеновны.
А следователь не понимал, про какую еще женщину толкует ему подследственный.
— Меньше надо «колес» глотать, — говорил следователь, которому ежедневно звонили из прокуратуры, из обкома партии и даже из министерства, требуя скорейшего расследования зверского убийства директора алюминиевого комбината и его супруги. — Тогда не будут мерещиться всякие женщины... Мало тебе той, которую ты изнасиловал и убил? Она же в матери тебе годится!
У Лехи кружилась голова, но он все же вспомнил фамилию Барыни.
— Эта женщина была вместе с нами на даче, — сказал он. — Она нас привезла. Это были ее знакомые. И мы не вламывались, мы никого не грабили и не убивали...
А следователь не понимал, про какую еще женщину толкует ему подследственный.
— Меньше надо «колес» глотать, — говорил следователь, которому ежедневно звонили из прокуратуры, из обкома партии и даже из министерства, требуя скорейшего расследования зверского убийства директора алюминиевого комбината и его супруги. — Тогда не будут мерещиться всякие женщины... Мало тебе той, которую ты изнасиловал и убил? Она же в матери тебе годится!
У Лехи кружилась голова, но он все же вспомнил фамилию Барыни.
— Эта женщина была вместе с нами на даче, — сказал он. — Она нас привезла. Это были ее знакомые. И мы не вламывались, мы никого не грабили и не убивали...