Страница:
Я погрузился в раздумья, подозревая, что меня сейчас надурят с этим договором. Однако другого выхода все равно не было видно, да и Шумов потерял терпение и рявкнул на всю пельменную:
— Ты мужик или кто?! Ты сколько тут думать еще будешь?! Ты же сказал, что твою девчонку собираются на фарш порубить!
— Ну это же просто слова, — пробормотал я. — Это просто чтобы припугнуть меня... Не будет же он на самом деле...
— В девяносто шестом году, — зловещим шепотом проговорил Шумов, приблизив свое лицо к моему, — Тыква украл жену коммерческого директора мясокомбината. Он просил за нее выкуп, пятьдесят тысяч долларов. А когда директор пожадничал, Тыква отрубил его жене левую ногу ниже колена. Отрубил топором. Упаковал в целлофан и наклеил ярлык «Суповой набор». И подбросил директору в машину. Так что на твоем месте...
Я почувствовал, как проглоченные пельмени просятся наружу.
— На твоем месте я бы не затягивал подписание договора, — закончил Шумов. — Чем быстрее мы это оформим, тем быстрее я начну решать твои проблемы. А чем быстрее я начну, тем больше шансов у твоей девчонки не стать фаршем. Как ее, кстати, зовут?
— Тамара, — с трудом проговорил я. — А что сталось... Ну, с женой директора мясокомбината? Которой — ногу...
— Они с Тыквой сторговались на пятнадцати тысячах, — спокойно пояснил Шумов.
— А нога?
— Пришили обратно. Директор мясокомбината держал пакет в морозилке все время, пока жену не привезли обратно домой. И тогда он сразу отправил ее в больницу. Но это, понимаешь ли, нога, а фарш невозможно провернуть назад...
— Поехали, поехали, — выскочил я из-за стола. — Поехали за твоим чертовым договором!
— Он не чертов, — Шумов элегантно запахнул мухинское пальто. — Он твой и мой.
5
6
Глава 9
1
2
— Ты мужик или кто?! Ты сколько тут думать еще будешь?! Ты же сказал, что твою девчонку собираются на фарш порубить!
— Ну это же просто слова, — пробормотал я. — Это просто чтобы припугнуть меня... Не будет же он на самом деле...
— В девяносто шестом году, — зловещим шепотом проговорил Шумов, приблизив свое лицо к моему, — Тыква украл жену коммерческого директора мясокомбината. Он просил за нее выкуп, пятьдесят тысяч долларов. А когда директор пожадничал, Тыква отрубил его жене левую ногу ниже колена. Отрубил топором. Упаковал в целлофан и наклеил ярлык «Суповой набор». И подбросил директору в машину. Так что на твоем месте...
Я почувствовал, как проглоченные пельмени просятся наружу.
— На твоем месте я бы не затягивал подписание договора, — закончил Шумов. — Чем быстрее мы это оформим, тем быстрее я начну решать твои проблемы. А чем быстрее я начну, тем больше шансов у твоей девчонки не стать фаршем. Как ее, кстати, зовут?
— Тамара, — с трудом проговорил я. — А что сталось... Ну, с женой директора мясокомбината? Которой — ногу...
— Они с Тыквой сторговались на пятнадцати тысячах, — спокойно пояснил Шумов.
— А нога?
— Пришили обратно. Директор мясокомбината держал пакет в морозилке все время, пока жену не привезли обратно домой. И тогда он сразу отправил ее в больницу. Но это, понимаешь ли, нога, а фарш невозможно провернуть назад...
— Поехали, поехали, — выскочил я из-за стола. — Поехали за твоим чертовым договором!
— Он не чертов, — Шумов элегантно запахнул мухинское пальто. — Он твой и мой.
5
Этот мужчина лет пятидесяти выглядел, как обычно выглядят адвокаты в американских фильмах: холеный, седовласый, самоуверенный. Таким он оставался примерно секунд десять после того, как Шумов толкнул тяжелую дверь с табличкой «Юридическая консультация» и оказался внутри небольшой комнаты, плотно заставленной мебелью и оргтехникой. От первоначального облика осталась только седина, и то, как мне показалось, тщательно уложенные на голове мужчины волосы слегка приподнялись. А самоуверенность и холеность как будто ветром сдуло.
— Костя? — уставился на Шумова седой.
— Генрих? — в тон ему ответил Шумов, бесцеремонно плюхаясь в кожаное кресло и запуская руку в вазочку с чищеным арахисом. Меня не покидало смутное предчувствие, что сейчас явится охрана и вытолкает нас в шею, поэтому к креслу и орешкам я не приближался.
— Ты?.. — Седой неуверенно ткнул в Шумова пальцем. — Ты вернулся?
— Как видишь, — сказал Шумов, методично уничтожая запасы арахиса. — Если бы ты меня не видел, это значило бы, что я не вернулся. А раз ты меня видишь...
Седой нервно заморгал, и было похоже, что он борется с желанием перекрестить Шумова, побрызгать на него освященной водичкой и крикнуть: «Сгинь!» Но седой, наверное, не был уверен, что с Шумовым этот трюк сработает.
— Генрих, я не буду отрывать тебя от работы, — сказал Шумов. — Вот этого парня зовут Саня Хохлов...
Седой как-то сочувственно на меня посмотрел и вежливо качнул подбородком.
— ...и он — мой новый клиент.
Седовласый юрист по имени Генрих медленно опустился в кресло напротив Шумова, пробормотав нечто вроде:
— Опять... Ты опять взялся за это...
— Правильно, правильно, — подбодрил его Шумов. — Ты только не впадай в транс, не начинай тут вечер воспоминаний на тему «Как все было здорово в прошлые годы»...
— А я и не считаю, что это было здорово! — неожиданно резко отозвался Генрих. Он поднялся из кресла и тщательно прикрыл дверь своего кабинета. — И вот этому парню, — Генрих ткнул в меня пальцем, — я прямо так и скажу: «Это было не здорово!» Я все-таки юрист со стажем, — Генрих перешел на шепот. — И я не обязан таскать тебе, Костя, пистолеты в свертках, не обязан отмазывать тебя от милиции, не обязан вскакивать по твоему звонку в три часа ночи, а ты обычно звонишь именно в три часа ночи...
— Все-таки начался вечер воспоминаний, — спокойно заметил Шумов. — Тебе нужно как-то подобрее относиться ко всему этому. Это прошлое, Генрих, это ушло. И у тебя должна быть светлая грусть во взгляде, когда ты вспоминаешь о наших старых делах. Светлая грусть, а не бешенство, от которого у тебя парик дыбом встает...
— Я должен грустить, что ты мне больше не звонишь в три часа ночи с просьбой вытащить тебя из отделения милиции? Хрен тебе, Костя! — решительно заявил Генрих и демонстративно пригладил благообразную седину. Тут он вспомнил обо мне, тяжко вздохнул и проговорил тоном, более похожим на адвокатский: — Так что вам, молодой человек, я бы не рекомендовал обращаться за решением своих проблем к Константину Сергеевичу...
— А у него такие проблемы, что их больше никто не решит, — перебил юриста Шумов. — Кроме меня. Так что кончай трепаться, Генрих, составляй договор, и твое кошмарное прошлое улетучится из кабинета в пять секунд.
— Какой договор, — проворчал Генрих. — У тебя лицензия сто лет назад закончилась...
— Ну так возобнови ее, — сказал Шумов, возвращая на генриховский стол пустую вазочку. — Ты юрист или кто?
Генрих раскрыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но вспомнил, что в кабинете, кроме кошмарного прошлого, присутствую еще я, и решил остаться в рамках правового поля, так это, кажется, называется. В том смысле, что он не послал Шумова куда подальше. То есть, может, и послал, но мысленно.
А вслух он сказал:
— Черт с тобой, Костя. Будет тебе договор, но больше меня ни в какие дела не впутывай.
— У меня даже и в мыслях не было, — простодушно улыбнулся Шумов и чуть погодя добавил: — Между прочим, тебе не нужна по дешевке машина? «Форд» года девяносто пятого.
Генрих поднял глаза от бумаг, и тогда Шумов заботливо добавил:
— Там всего пара пулевых отверстий. Хозяин машину искать не будет.
— Молодой человек, — Генрих посмотрел на меня. — Какой кретин посоветовал вам обратиться за помощью к этому... К этому сомнительному элементу?
— Гиви Хромой, — просто сказал я. Шумов снова расплылся в улыбке, а седовласый юрист сокрушенно закачал головой, бормоча что-то насчет того, что мы с Шумовым — два сапога пара.
Короче говоря, прошлое вернулось и слегка пристукнуло Генриха по голове. Но он еще легко отделался. Вот когда меня прошлое звездануло по башке, это был удар так удар. Как только мозги из ушей не полезли. Впрочем, ДК сказал, что их у меня не так много. Поэтому и не полезли.
Но все это — и ДК, и удар прошлым по башке — мне еще только предстояло пережить. Пока я знал лишь то, что мы с Шумовым два сапога пара, и, честно говоря, меня это не слишком пугало.
— Костя? — уставился на Шумова седой.
— Генрих? — в тон ему ответил Шумов, бесцеремонно плюхаясь в кожаное кресло и запуская руку в вазочку с чищеным арахисом. Меня не покидало смутное предчувствие, что сейчас явится охрана и вытолкает нас в шею, поэтому к креслу и орешкам я не приближался.
— Ты?.. — Седой неуверенно ткнул в Шумова пальцем. — Ты вернулся?
— Как видишь, — сказал Шумов, методично уничтожая запасы арахиса. — Если бы ты меня не видел, это значило бы, что я не вернулся. А раз ты меня видишь...
Седой нервно заморгал, и было похоже, что он борется с желанием перекрестить Шумова, побрызгать на него освященной водичкой и крикнуть: «Сгинь!» Но седой, наверное, не был уверен, что с Шумовым этот трюк сработает.
— Генрих, я не буду отрывать тебя от работы, — сказал Шумов. — Вот этого парня зовут Саня Хохлов...
Седой как-то сочувственно на меня посмотрел и вежливо качнул подбородком.
— ...и он — мой новый клиент.
Седовласый юрист по имени Генрих медленно опустился в кресло напротив Шумова, пробормотав нечто вроде:
— Опять... Ты опять взялся за это...
— Правильно, правильно, — подбодрил его Шумов. — Ты только не впадай в транс, не начинай тут вечер воспоминаний на тему «Как все было здорово в прошлые годы»...
— А я и не считаю, что это было здорово! — неожиданно резко отозвался Генрих. Он поднялся из кресла и тщательно прикрыл дверь своего кабинета. — И вот этому парню, — Генрих ткнул в меня пальцем, — я прямо так и скажу: «Это было не здорово!» Я все-таки юрист со стажем, — Генрих перешел на шепот. — И я не обязан таскать тебе, Костя, пистолеты в свертках, не обязан отмазывать тебя от милиции, не обязан вскакивать по твоему звонку в три часа ночи, а ты обычно звонишь именно в три часа ночи...
— Все-таки начался вечер воспоминаний, — спокойно заметил Шумов. — Тебе нужно как-то подобрее относиться ко всему этому. Это прошлое, Генрих, это ушло. И у тебя должна быть светлая грусть во взгляде, когда ты вспоминаешь о наших старых делах. Светлая грусть, а не бешенство, от которого у тебя парик дыбом встает...
— Я должен грустить, что ты мне больше не звонишь в три часа ночи с просьбой вытащить тебя из отделения милиции? Хрен тебе, Костя! — решительно заявил Генрих и демонстративно пригладил благообразную седину. Тут он вспомнил обо мне, тяжко вздохнул и проговорил тоном, более похожим на адвокатский: — Так что вам, молодой человек, я бы не рекомендовал обращаться за решением своих проблем к Константину Сергеевичу...
— А у него такие проблемы, что их больше никто не решит, — перебил юриста Шумов. — Кроме меня. Так что кончай трепаться, Генрих, составляй договор, и твое кошмарное прошлое улетучится из кабинета в пять секунд.
— Какой договор, — проворчал Генрих. — У тебя лицензия сто лет назад закончилась...
— Ну так возобнови ее, — сказал Шумов, возвращая на генриховский стол пустую вазочку. — Ты юрист или кто?
Генрих раскрыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но вспомнил, что в кабинете, кроме кошмарного прошлого, присутствую еще я, и решил остаться в рамках правового поля, так это, кажется, называется. В том смысле, что он не послал Шумова куда подальше. То есть, может, и послал, но мысленно.
А вслух он сказал:
— Черт с тобой, Костя. Будет тебе договор, но больше меня ни в какие дела не впутывай.
— У меня даже и в мыслях не было, — простодушно улыбнулся Шумов и чуть погодя добавил: — Между прочим, тебе не нужна по дешевке машина? «Форд» года девяносто пятого.
Генрих поднял глаза от бумаг, и тогда Шумов заботливо добавил:
— Там всего пара пулевых отверстий. Хозяин машину искать не будет.
— Молодой человек, — Генрих посмотрел на меня. — Какой кретин посоветовал вам обратиться за помощью к этому... К этому сомнительному элементу?
— Гиви Хромой, — просто сказал я. Шумов снова расплылся в улыбке, а седовласый юрист сокрушенно закачал головой, бормоча что-то насчет того, что мы с Шумовым — два сапога пара.
Короче говоря, прошлое вернулось и слегка пристукнуло Генриха по голове. Но он еще легко отделался. Вот когда меня прошлое звездануло по башке, это был удар так удар. Как только мозги из ушей не полезли. Впрочем, ДК сказал, что их у меня не так много. Поэтому и не полезли.
Но все это — и ДК, и удар прошлым по башке — мне еще только предстояло пережить. Пока я знал лишь то, что мы с Шумовым два сапога пара, и, честно говоря, меня это не слишком пугало.
6
Генрих снимал помещение под офис в гостинице «Родные просторы». Это заведение не смогло так лихо вписаться в новые времена, как «Интурист», и потому гостиницей являлось лишь по вывеске. Первыми из «Родных просторов» свалили проститутки, и это было верным признаком того, что дела плохи. Это вроде бегства крыс с корабля. С тех пор из «Родных просторов» исчезла вся обычная в таких местах публика — карточные шулеры, кидалы, валютчики и даже ресторанный ансамбль. В конце концов перевелись и постояльцы, а на конторке администратора появилась табличка: «Сдаются помещения под офисы и склады». Судя по убожеству гостиничного вестибюля, клевали на это помещение немногие. Впрочем, клюнуть тут можно было и не только на предложение аренды. Шумова, например, аренда совсем не интересовала. А вот сохранившийся в вестибюле гостиницы бар привлек его самое пристальное внимание.
— Я тебе говорил, что нам понадобятся деньги? — задумчиво произнес он, глядя в сторону бара.
— Да, — сказал я, переживая нехорошие предчувствия и на всякий случай дотрагиваясь до пачки «зеленых», приятно отягчавшей мой карман. Деньги были на месте. Нехорошие предчувствия тоже.
— Так вот, они нам понадобились, — сказал Шумов и протянул руку. Если бы он сделал это в другой обстановке и в другой одежде, то это, наверное, походило бы на жест попрошайки. Но сейчас, в кашемировом пальто, с белым шарфом вокруг шеи, на фоне слегка обшарпанных, но все же мраморных колонн, Шумов выглядел потрепанным жизнью аристократом, который требует свое, законное.
— Что, все? — мрачно спросил я.
— Жадность не украшает мужчину, — сказал Шумов.
— Ну раз так... — Я вытащил деньги, отсчитал тысячу, которую обещал выдать Лимонадовой жене в качестве моральной компенсации, и переложил ее в другой карман. Остальные мухинские деньги я также убрал, потом вытащил из куртки пятьдесят рублей и вручил их Шумову.
— Это что? — оскорбился Шумов.
— Жадность не украшает мужчину, — ответил я. Шумов подумал, взял деньги и решительно направился к бару, пробормотав на ходу что-то вроде: «Парень схватывает на лету...»
Я неторопливо двинулся за Шумовым, а когда добрался до бара, Шумов уже сидел там с рюмкой коньяка. Бармен сонно поглядывал на него из-за стойки, и Шумов не подкачал — в секунду опрокинув рюмку в рот, он тут же уставился на батарею бутылок за стойкой.
— Кто-то утверждал, что вышел из запоя, — напомнил я.
— А где ты видишь запой? — поднял брови Шумов. — Здесь идет активизация мыслительного процесса. Чтобы мысли сдвинулись с места и забегали, их нужно подтолкнуть. Один из способов — алкоголь. Есть даже такая теория — теория позитивного пьянства.
— Ха, — сказал я с недоверием. Я еще хотел сослаться на собственный опыт и заявить, что от пьянки мысли у меня не то чтобы начинали бегать, они у меня... ну как бы слипаются в такую небольшую кучку... И больше не шевелятся.
— Впрочем, ты же вышибала, — с оттенком снисходительности произнес Шумов. — Тебе, наверное, нужно кому-нибудь шарахнуть по кумполу, чтобы активизировать мыслительный процесс...
— У меня нет времени слушать всякую хреноту, — раздраженно отозвался я. — У меня вообще нет времени. Если можешь помочь, помогай. А нет — так хоть до смерти тут упейся. А я пойду отсюда...
— Сядь, — сказал Шумов. И я сел, потому что слова насчет «нет времени» были неправдой. Потому что в первую очередь у меня не было плана действий. У меня не было никаких мыслей. И если нужно было напоить Шумова для того, чтобы такие мысли появились, я был готов это сделать.
Однако обошлось. Наверное, сработала теория позитивного пьянства, и в голове Шумова забегали-таки мысли.
— Расскажи мне еще раз все с самого начала, — попросил Шумов, сосредоточенно разглядывая пустую рюмку. — Как вы пошли на ту встречу с Тыквой, ну и все прочее...
— Я уже рассказывал...
— Когда ты рассказывал в прошлый раз, это все не имело ко мне отношения. Теперь у меня болит бок, который мне порезали люди Треугольного, теперь я не знаю, жива ли женщина, у которой я жил последние полтора года. Ее тоже могли покалечить люди Треугольного. И чтобы понять, откуда взялась вся эта напасть и на фига им понадобилось тело Мухина, я должен знать все про Мухина, про алмазы, про Тыкву, про тебя и про твою подругу.
— Ладно, — пожал я плечами и стал рассказывать. Где-то на второй минуте моего рассказа у Шумова изумленно поднялись брови, и на этой же высоте они и оставались, пока я не произнес последнего слова.
Потом я спросил:
— Что? Что-то не так?
— Саня, а ты мне вот это все уже рассказывал? Вот прямо как сейчас?
— Конечно, рассказывал. Вчера утром, на даче...
— Да? — Шумов качнул головой, поднялся и поставил перед барменом пустую рюмку. Тот немедленно ее наполнил, а Шумов тут же ее осушил, после чего вернулся ко мне. — Значит, я тебя тогда невнимательно слушал, — сделал он вывод. — Очень невнимательно слушал.
— А что такое?
— Что такое? — Шумов поправил шарф. — Раньше я думал, что ты просто туго соображающий парень... У тебя, кстати, сотрясения мозга не было?
— Было, — признался я.
— Оно и видно. Вот это... — Шумов хотел постучать мне пальцем по лбу, но я вовремя увернулся. — Это служит не только для нанесения ударов «лоб в лоб». И не только для ношения головных уборов. Этим еще и думают. Хотя бы иногда.
— А еще я туда ем, — огрызнулся я.
— Оно и видно, — сказал Шумов. — Короче говоря, вывод простой: у тебя все лежит под ногами.
— Не понял...
— А ты постарайся, — Шумов посмотрел на меня, и ему, видимо, не понравилось напряженное выражение моего лица, поэтому он махнул рукой и сказал: — Нет, лучше не старайся. Я как-нибудь попроще тебе объясню.
— Ну, — мрачно сказал я. — Кому нравится, когда его держат за идиота? Мне вот, например, не нравится.
— Представь, что ты находишься в лесу, — сказал Шумов. — И тебе нужно составить как можно более полное представление об этом лесе — что там где расположено и так далее... Представил?
— Ближе к делу, — сказал я.
— Сможешь ли ты составить представление о лесе, если будешь идти по нему все время вперед и вперед, пока не выйдешь из него? Это тебе вопрос, Саня.
— Я не в школе, — сказал я. — Не надо мне контрольных тут устраивать...
— Не сможешь, — сам ответил Шумов. — Нужно ходить не только вперед, нужно ходить влево и вправо, нужно ходить зигзагами. Нужно иногда возвращаться.
— Теория позитивного пьянства — полная фигня, — сказал я в ответ на все эти лесные сказки.
— Сам ты полная фигня, — бросил в ответ Шумов. — И твоя проблема, Саня, состоит в том, что ты не возвращаешься. Ты все время идешь вперед. Сначала в «Белый Кролик», потом в риелторскую контору, потом на Пушкинскую, потом к Гиви, потом ко мне... Ты идешь вперед, не оглядываясь, а потом начинаешь удивляться, почему все так запутано и непонятно.
— Ну а что же я должен был, по-твоему, делать?
— Я уже сказал. Ты должен возвращаться. Чтобы понять, ты должен возвращаться. В «Белый Кролик», на Пушкинскую... И пытаться понять то, чего не понял в первый раз.
— Это получится замкнутый круг, — сказал я без всякого энтузиазма.
— Это получится спираль, — возразил Шумов. — Спираль по восходящей. И в самом верху будет правда.
— На кой черт мне правда? — сказал я. — Мне нужно вернуть Тамару. И чтобы развязаться с Тыквой, чтобы у него не было к ней никаких претензий. И чтобы у Треугольного тоже не было никаких претензий к нам. Чтобы была нормальная жизнь, как раньше.
— Нормальная жизнь? — тяжко вздохнул Шумов. — Чтобы как раньше... Знаешь, Саня, выяснить правду будет полегче. А жизнь никогда уже не будет как прежде. Это как фарш, который невозможно провернуть назад...
— Не надо мне про фарш! — вздрогнул я и посмотрел на часы. Время продолжало бежать, и до сих пор не удалось сделать ничего, чтобы его остановить.
— Я тебе говорил, что нам понадобятся деньги? — задумчиво произнес он, глядя в сторону бара.
— Да, — сказал я, переживая нехорошие предчувствия и на всякий случай дотрагиваясь до пачки «зеленых», приятно отягчавшей мой карман. Деньги были на месте. Нехорошие предчувствия тоже.
— Так вот, они нам понадобились, — сказал Шумов и протянул руку. Если бы он сделал это в другой обстановке и в другой одежде, то это, наверное, походило бы на жест попрошайки. Но сейчас, в кашемировом пальто, с белым шарфом вокруг шеи, на фоне слегка обшарпанных, но все же мраморных колонн, Шумов выглядел потрепанным жизнью аристократом, который требует свое, законное.
— Что, все? — мрачно спросил я.
— Жадность не украшает мужчину, — сказал Шумов.
— Ну раз так... — Я вытащил деньги, отсчитал тысячу, которую обещал выдать Лимонадовой жене в качестве моральной компенсации, и переложил ее в другой карман. Остальные мухинские деньги я также убрал, потом вытащил из куртки пятьдесят рублей и вручил их Шумову.
— Это что? — оскорбился Шумов.
— Жадность не украшает мужчину, — ответил я. Шумов подумал, взял деньги и решительно направился к бару, пробормотав на ходу что-то вроде: «Парень схватывает на лету...»
Я неторопливо двинулся за Шумовым, а когда добрался до бара, Шумов уже сидел там с рюмкой коньяка. Бармен сонно поглядывал на него из-за стойки, и Шумов не подкачал — в секунду опрокинув рюмку в рот, он тут же уставился на батарею бутылок за стойкой.
— Кто-то утверждал, что вышел из запоя, — напомнил я.
— А где ты видишь запой? — поднял брови Шумов. — Здесь идет активизация мыслительного процесса. Чтобы мысли сдвинулись с места и забегали, их нужно подтолкнуть. Один из способов — алкоголь. Есть даже такая теория — теория позитивного пьянства.
— Ха, — сказал я с недоверием. Я еще хотел сослаться на собственный опыт и заявить, что от пьянки мысли у меня не то чтобы начинали бегать, они у меня... ну как бы слипаются в такую небольшую кучку... И больше не шевелятся.
— Впрочем, ты же вышибала, — с оттенком снисходительности произнес Шумов. — Тебе, наверное, нужно кому-нибудь шарахнуть по кумполу, чтобы активизировать мыслительный процесс...
— У меня нет времени слушать всякую хреноту, — раздраженно отозвался я. — У меня вообще нет времени. Если можешь помочь, помогай. А нет — так хоть до смерти тут упейся. А я пойду отсюда...
— Сядь, — сказал Шумов. И я сел, потому что слова насчет «нет времени» были неправдой. Потому что в первую очередь у меня не было плана действий. У меня не было никаких мыслей. И если нужно было напоить Шумова для того, чтобы такие мысли появились, я был готов это сделать.
Однако обошлось. Наверное, сработала теория позитивного пьянства, и в голове Шумова забегали-таки мысли.
— Расскажи мне еще раз все с самого начала, — попросил Шумов, сосредоточенно разглядывая пустую рюмку. — Как вы пошли на ту встречу с Тыквой, ну и все прочее...
— Я уже рассказывал...
— Когда ты рассказывал в прошлый раз, это все не имело ко мне отношения. Теперь у меня болит бок, который мне порезали люди Треугольного, теперь я не знаю, жива ли женщина, у которой я жил последние полтора года. Ее тоже могли покалечить люди Треугольного. И чтобы понять, откуда взялась вся эта напасть и на фига им понадобилось тело Мухина, я должен знать все про Мухина, про алмазы, про Тыкву, про тебя и про твою подругу.
— Ладно, — пожал я плечами и стал рассказывать. Где-то на второй минуте моего рассказа у Шумова изумленно поднялись брови, и на этой же высоте они и оставались, пока я не произнес последнего слова.
Потом я спросил:
— Что? Что-то не так?
— Саня, а ты мне вот это все уже рассказывал? Вот прямо как сейчас?
— Конечно, рассказывал. Вчера утром, на даче...
— Да? — Шумов качнул головой, поднялся и поставил перед барменом пустую рюмку. Тот немедленно ее наполнил, а Шумов тут же ее осушил, после чего вернулся ко мне. — Значит, я тебя тогда невнимательно слушал, — сделал он вывод. — Очень невнимательно слушал.
— А что такое?
— Что такое? — Шумов поправил шарф. — Раньше я думал, что ты просто туго соображающий парень... У тебя, кстати, сотрясения мозга не было?
— Было, — признался я.
— Оно и видно. Вот это... — Шумов хотел постучать мне пальцем по лбу, но я вовремя увернулся. — Это служит не только для нанесения ударов «лоб в лоб». И не только для ношения головных уборов. Этим еще и думают. Хотя бы иногда.
— А еще я туда ем, — огрызнулся я.
— Оно и видно, — сказал Шумов. — Короче говоря, вывод простой: у тебя все лежит под ногами.
— Не понял...
— А ты постарайся, — Шумов посмотрел на меня, и ему, видимо, не понравилось напряженное выражение моего лица, поэтому он махнул рукой и сказал: — Нет, лучше не старайся. Я как-нибудь попроще тебе объясню.
— Ну, — мрачно сказал я. — Кому нравится, когда его держат за идиота? Мне вот, например, не нравится.
— Представь, что ты находишься в лесу, — сказал Шумов. — И тебе нужно составить как можно более полное представление об этом лесе — что там где расположено и так далее... Представил?
— Ближе к делу, — сказал я.
— Сможешь ли ты составить представление о лесе, если будешь идти по нему все время вперед и вперед, пока не выйдешь из него? Это тебе вопрос, Саня.
— Я не в школе, — сказал я. — Не надо мне контрольных тут устраивать...
— Не сможешь, — сам ответил Шумов. — Нужно ходить не только вперед, нужно ходить влево и вправо, нужно ходить зигзагами. Нужно иногда возвращаться.
— Теория позитивного пьянства — полная фигня, — сказал я в ответ на все эти лесные сказки.
— Сам ты полная фигня, — бросил в ответ Шумов. — И твоя проблема, Саня, состоит в том, что ты не возвращаешься. Ты все время идешь вперед. Сначала в «Белый Кролик», потом в риелторскую контору, потом на Пушкинскую, потом к Гиви, потом ко мне... Ты идешь вперед, не оглядываясь, а потом начинаешь удивляться, почему все так запутано и непонятно.
— Ну а что же я должен был, по-твоему, делать?
— Я уже сказал. Ты должен возвращаться. Чтобы понять, ты должен возвращаться. В «Белый Кролик», на Пушкинскую... И пытаться понять то, чего не понял в первый раз.
— Это получится замкнутый круг, — сказал я без всякого энтузиазма.
— Это получится спираль, — возразил Шумов. — Спираль по восходящей. И в самом верху будет правда.
— На кой черт мне правда? — сказал я. — Мне нужно вернуть Тамару. И чтобы развязаться с Тыквой, чтобы у него не было к ней никаких претензий. И чтобы у Треугольного тоже не было никаких претензий к нам. Чтобы была нормальная жизнь, как раньше.
— Нормальная жизнь? — тяжко вздохнул Шумов. — Чтобы как раньше... Знаешь, Саня, выяснить правду будет полегче. А жизнь никогда уже не будет как прежде. Это как фарш, который невозможно провернуть назад...
— Не надо мне про фарш! — вздрогнул я и посмотрел на часы. Время продолжало бежать, и до сих пор не удалось сделать ничего, чтобы его остановить.
Глава 9
Золотой ключик
1
И тут, как назло, пошел дождь. Тучи шустро собрались над моей головой, как дрессированные собачки на свисток хозяина. Я еще поначалу надеялся, что обойдется, но не обошлось, и как только Шумов отправился в славное заведение под ласковым названием «Белый Кролик», меня обдало сверху холодным душем. Я взвыл и заметался взад-вперед по улице, отыскивая место, где можно укрыться от дождя, не теряя при этом из виду клуб. Куда сейчас должен был подъехать Тыква.
Отправляясь на рандеву, Шумов был слегка пьян, но мыслил довольно здраво:
— Учитывая, что ты два раза саданул пистолетом того парня...
— Олега, — подсказал я.
— ...я бы на твоем месте не светился, — продолжил Шумов. — То, что Гиви Хромой за тебя слово замолвил, еще ничего не решает. Если ты попадешься Тыкве под горячую руку, он тебя в бетон закатает, а потом будет на каждом углу тебя оплакивать. Тыква — это паршивый овощ.
— Какой бетон? — попытался улыбнуться я. — Он ждет, что я ему деньги Мухина принесу...
— Тыква паршивый овощ, но он не кретин. Он понимает, что твои шансы — один из тысячи. И если у него в башке желание мести перевесит желание вернуть бабки — тогда можно подумать и о бетоне. Так что ты притаись где-нибудь по соседству, но не светись... — Шумов засунул руки в карманы кашемирового пальто и зашагал было к «Белому Кролику», но потом спохватился и обернулся ко мне. — И еще... Я давно с Тыквой не виделся, так что, кто его знает, поумнел он или поглупел. На всякий случай запомни — в девяносто шестом году Тыква просил меня убить Гиви Хромого.
— Чего? — обалдело спросил я.
— Чего-чего... Обычная вещь — один бизнесмен попросил специалиста убрать другого бизнесмена. Такое случается сплошь и рядом. Березовский же просил Коржакова, чтобы тот убрал Гусинского. Так и тут. Я Тыкву, конечно, послал подальше. Не потому, что я очень люблю Гиви, а потому, что Тыква нравится мне еще меньше. Да и вообще я людей не убиваю. За деньги.
Шумов не стал объяснять, за что он убивает людей — из идейных соображений или просто когда у него плохое настроение. А я не стал спрашивать. Слишком уж скользкая тема. Я спросил о другом:
— А при чем здесь все это? Сейчас-то не девяносто шестой год.
— Правильно, — ласково улыбнулся мне Шумов. — Время прошло. Но Гиви все еще крут. И он не знает про тот случай. Так что, если Тыкве сегодня моча ударит в голову и он решит меня заколоть вилкой, расскажи Гиви про девяносто шестой год.
— Так мне Гиви и поверит...
— У меня дома, — с прежней милой улыбкой серийного убийцы сказал Шумов, — в ящике стола лежит коробка с аудиокассетами. Та, которая тебе нужна, подписана — «Грузинское вино». Пусть Гиви послушает. Там Тыква сам обо всем рассказывает...
— Ух ты, — у меня вдруг в голове выстрелила мысль, и я чуть не подпрыгнул на месте. — Если есть такая кассета... то можно Тыкве сказать: «Верни нам Тамару, а не то Гиви Хромой получит эту кассету...»
— Юноша, — Шумов перестал улыбаться, — это не твоя страховка, это моя страховка. Свою коробочку кассет я собирал долго и упорно. Заимел на этом даже парк седых волос. Под мышками. Так что этими записями я буду распоряжаться лично. Собери свою коллекцию и торгуйся хоть с Тыквой, хоть с Гиви...
— Но это было бы так просто, — сказал я, тоскливо глядя на Шумова. — И быстро.
— Тут, Саня, как в сексе, — нравоучительно сказал Шумов, — быстро не значит хорошо. Я зачем сюда Тыкву вызывал? Чтобы понять, насколько он зол, и чтобы понять, чего он на самом деле хочет. Отсюда и будем танцевать. Кстати, на танцы мне нужны бабки. И не те пятьдесят рублей, которые ты мне дал в гостинице, а что-нибудь посущественнее. Я иду на переговоры и не могу там выглядеть голодранцем...
С тремястами долларами в кармане кашемирового пальто Шумов удалился в сторону «Белого Кролика», воинственно насвистывая арию тореадора из оперы «Кармен». А я остался мокнуть под дождем.
Минут через десять показалась та же самая кавалькада иномарок, что и ночью на Пушкинской. Тыквин мокнуть под дождем не собирался, он вылез под заботливо раскрытый охранником зонтик и проследовал внутрь клуба. За ним подтянулось еще три парня, но Олега среди них не было. Мне вдруг подумалось, что мои удары по Олеговой голове могли оказаться чересчур сильными. А если еще я, не дай бог, задел Олега «Фордом», когда сматывался с Пушкинской... Короче говоря, если Олег не пережил той ночи, то мне не пережить этой недели. И Гиви Хромой не поможет, не говоря уже о Шумове. Закатают в бетон или пустят на фарш — за ними не заржавеет. Своих людей они неотмщенными не оставляют.
От таких мыслей мне сразу же захотелось оказаться как можно дальше от «Белого Кролика».
Я попятился, чтобы, исполнив замысловатый маневр, вписаться в переулок, зайти в булочную и оттуда через витринное стекло следить за «Белым Кроликом». Только до переулка я не дошел, где-то на середине пути я почувствовал спиной какое-то препятствие. По ощущениям это очень напоминало прошлую ночь и лестничную площадку перед дверью моей квартиры. Только вместо «Руки в гору» мне на этот раз сказали:
— А, старый знакомый!
И еще Олег добавил, тыча мне пистолетом в спину:
— Ну, сука, ты сейчас пожалеешь, что на свет уродился!
— Уже жалею, — обреченно брякнул я.
Отправляясь на рандеву, Шумов был слегка пьян, но мыслил довольно здраво:
— Учитывая, что ты два раза саданул пистолетом того парня...
— Олега, — подсказал я.
— ...я бы на твоем месте не светился, — продолжил Шумов. — То, что Гиви Хромой за тебя слово замолвил, еще ничего не решает. Если ты попадешься Тыкве под горячую руку, он тебя в бетон закатает, а потом будет на каждом углу тебя оплакивать. Тыква — это паршивый овощ.
— Какой бетон? — попытался улыбнуться я. — Он ждет, что я ему деньги Мухина принесу...
— Тыква паршивый овощ, но он не кретин. Он понимает, что твои шансы — один из тысячи. И если у него в башке желание мести перевесит желание вернуть бабки — тогда можно подумать и о бетоне. Так что ты притаись где-нибудь по соседству, но не светись... — Шумов засунул руки в карманы кашемирового пальто и зашагал было к «Белому Кролику», но потом спохватился и обернулся ко мне. — И еще... Я давно с Тыквой не виделся, так что, кто его знает, поумнел он или поглупел. На всякий случай запомни — в девяносто шестом году Тыква просил меня убить Гиви Хромого.
— Чего? — обалдело спросил я.
— Чего-чего... Обычная вещь — один бизнесмен попросил специалиста убрать другого бизнесмена. Такое случается сплошь и рядом. Березовский же просил Коржакова, чтобы тот убрал Гусинского. Так и тут. Я Тыкву, конечно, послал подальше. Не потому, что я очень люблю Гиви, а потому, что Тыква нравится мне еще меньше. Да и вообще я людей не убиваю. За деньги.
Шумов не стал объяснять, за что он убивает людей — из идейных соображений или просто когда у него плохое настроение. А я не стал спрашивать. Слишком уж скользкая тема. Я спросил о другом:
— А при чем здесь все это? Сейчас-то не девяносто шестой год.
— Правильно, — ласково улыбнулся мне Шумов. — Время прошло. Но Гиви все еще крут. И он не знает про тот случай. Так что, если Тыкве сегодня моча ударит в голову и он решит меня заколоть вилкой, расскажи Гиви про девяносто шестой год.
— Так мне Гиви и поверит...
— У меня дома, — с прежней милой улыбкой серийного убийцы сказал Шумов, — в ящике стола лежит коробка с аудиокассетами. Та, которая тебе нужна, подписана — «Грузинское вино». Пусть Гиви послушает. Там Тыква сам обо всем рассказывает...
— Ух ты, — у меня вдруг в голове выстрелила мысль, и я чуть не подпрыгнул на месте. — Если есть такая кассета... то можно Тыкве сказать: «Верни нам Тамару, а не то Гиви Хромой получит эту кассету...»
— Юноша, — Шумов перестал улыбаться, — это не твоя страховка, это моя страховка. Свою коробочку кассет я собирал долго и упорно. Заимел на этом даже парк седых волос. Под мышками. Так что этими записями я буду распоряжаться лично. Собери свою коллекцию и торгуйся хоть с Тыквой, хоть с Гиви...
— Но это было бы так просто, — сказал я, тоскливо глядя на Шумова. — И быстро.
— Тут, Саня, как в сексе, — нравоучительно сказал Шумов, — быстро не значит хорошо. Я зачем сюда Тыкву вызывал? Чтобы понять, насколько он зол, и чтобы понять, чего он на самом деле хочет. Отсюда и будем танцевать. Кстати, на танцы мне нужны бабки. И не те пятьдесят рублей, которые ты мне дал в гостинице, а что-нибудь посущественнее. Я иду на переговоры и не могу там выглядеть голодранцем...
С тремястами долларами в кармане кашемирового пальто Шумов удалился в сторону «Белого Кролика», воинственно насвистывая арию тореадора из оперы «Кармен». А я остался мокнуть под дождем.
Минут через десять показалась та же самая кавалькада иномарок, что и ночью на Пушкинской. Тыквин мокнуть под дождем не собирался, он вылез под заботливо раскрытый охранником зонтик и проследовал внутрь клуба. За ним подтянулось еще три парня, но Олега среди них не было. Мне вдруг подумалось, что мои удары по Олеговой голове могли оказаться чересчур сильными. А если еще я, не дай бог, задел Олега «Фордом», когда сматывался с Пушкинской... Короче говоря, если Олег не пережил той ночи, то мне не пережить этой недели. И Гиви Хромой не поможет, не говоря уже о Шумове. Закатают в бетон или пустят на фарш — за ними не заржавеет. Своих людей они неотмщенными не оставляют.
От таких мыслей мне сразу же захотелось оказаться как можно дальше от «Белого Кролика».
Я попятился, чтобы, исполнив замысловатый маневр, вписаться в переулок, зайти в булочную и оттуда через витринное стекло следить за «Белым Кроликом». Только до переулка я не дошел, где-то на середине пути я почувствовал спиной какое-то препятствие. По ощущениям это очень напоминало прошлую ночь и лестничную площадку перед дверью моей квартиры. Только вместо «Руки в гору» мне на этот раз сказали:
— А, старый знакомый!
И еще Олег добавил, тыча мне пистолетом в спину:
— Ну, сука, ты сейчас пожалеешь, что на свет уродился!
— Уже жалею, — обреченно брякнул я.
2
Утешиться можно было только тем, что Олегова физиономия после ночи на Пушкинской представляла нечто распухшее, поцарапанное и кое-где заклеенное пластырем. Это было бы даже забавно, если бы не пистолет в его руке.
Олег, видимо, соображал, что рожа у него довольно смешная, поэтому, наверное, и настаивал, чтобы я не оборачивался. Пошел такой бандит, который имеет понятие об имидже. Это вам не старое поколение, для которого имидж был — тьфу, ничто, а ствол — все. Эти же всей кодлой ходят к стилисту, как к врачу на прием. Стилист разрабатывает имидж банды, чтобы та отличалась от других, и не дай бог отступить от принятого образа. Разбитая и поцарапанная физиономия явно не вписывалась в имидж тыквинской компании, поэтому Олег сегодня пасся вокруг да около тыквинской кавалькады, а близко не подходил. Там работали другие — солидно упакованные лбы, которых хоть сейчас помещай на обложку журнала «Российский бандит». Если бы такой существовал. Олегу же светила разве что городская газета, раздел уголовной хроники под рубрикой «Звериный оскал криминала».
— Двигай вон к той машине, — проворчал Олег, пихая меня пистолетом в спину.
— Что ты там дулом елозишь? — ответил я. — Дыру протрешь на куртке...
— Дыра у тебя будет в другом месте, — пообещал Олег.
— Интересно, в каком?
— Где коллектив решит, там и будет.
Я не спешил к машине — не будет же Олег убивать меня прямо на улице! Хотя прохожих заботил прежде всего дождь, и никто не обращал внимания на двух странно топчущихся вплотную друг к другу мужиков.
— Двигай к машине! — уже в третий или в четвертый раз повторил Олег.
— К какой именно? Там их много стоит...
— Вон к тому джипу.
— А ты уверен? Тыква приехал на другой машине, он приехал вон на той...
— Пусть тебя это не волнует. Тебя повезут на джипе.
— Ладно. — Я сделал маленький шажок вперед. Олег толкал меня плечом и яростно матерился. — Если ты еще злишься на меня за ту ночь, — обратился я через плечо, — то я прошу прощения. Это вышло совершенно случайно. Рефлекс...
— Сейчас тебе будет рефлекс! — пообещал Олег. — Сейчас тебе будет много разных рефлексов!!!
Какой-то он был злой. Мои извинения на него не подействовали. Я забросил удочки по-другому:
— А ты в курсе, что Гиви Хромой договорился с Тыквой и мне дали еще четыре дня? И что сейчас Тыква как раз договаривается с моим человеком? Ты в курсе, а?
— Меня и курс доллара не всегда волнует, а уж все остальные курсы — и подавно. Лезь в машину, сука! Или я тебя прямо тут грохну, пусть Гиви потом хоронит за свой счет!
Что-то в его голосе подсказывало мне, что Олег не шутит. Что-то подсказывало, что он и вправду взбешен. То ли он слишком сильно уперся стволом в мой позвоночник, то ли от его озверелого шепота слюни летели мне на шею и на щеку...
Медленным похоронным шагом я двинулся к джипу.
— Залезай, урод! — скомандовал Олег. На урода, честно говоря, он сам смахивал больше, но я не стал ухудшать наши и без того напряженные отношения. Я лишь грустно посмотрел на двери клуба «Белый Кролик». Шумов оттуда не вылетел с ручным пулеметом наперевес и не скосил Олега длинной очередью. Бэтмен также не появился. А больше надеяться было не на кого. Подполковник милиции Лисицын теперь уже не мог случайно проезжать мимо на служебном автобусе, случайно забитом бойцами СОБРа. Если он теперь и ездил, то совсем в других сферах, в своем милицейском раю, где у всех есть генеральские погоны, персональные мигалки и прочие признаки вечного счастья... ДК же вообще растворился непонятно где, а потому не мог — или не хотел — использовать свои навыки отставного спецслужбиста для спасения племянника. Короче говоря, наступила ОХС. Очень хреновая ситуация. Можно было утешиться лишь тем, что в моем послужном списке это была не первая, а сто первая ОХС. Все предыдущие я каким-то образом пережил. Дай бог, что и тут...
— А у тебя тут закрыто, — сказал я, честно попытавшись попасть в джип.
— Не ври! — рявкнул Олег, но, лично подергав за ручку, убедился, что я честен, как юный пионер. — Вот идиоты, — гнев Олега переключился на товарищей по работе. — Знают же, что я подойду, и закрывают...
— На улицах неспокойно, — сообщил я. — Участились угоны иномарок. Так что все сделано верно.
— Да пошел ты! — в сердцах заметил Олег.
— Как хочешь...
— Стой на месте, сволочь! — Ствол Олега вновь ударил меня в позвоночник.
— Я что-то не пойму: то иди, то не иди...
Слов у Олега уже не осталось, и он просто треснул меня кулаком по шее. В кулаке был пистолет. Таким образом, ствол пару секунд был направлен не в мою спину, а в серое небо. Туда как раз стоило бы пальнуть, чтобы выразить мое отношение к дождю. Получалось, что поводов двинуть Олега плечом под мышку у меня было предостаточно. Олег отлетел на пару шагов, но на ногах устоял. И что самое печальное — пистолет он не выронил. Теперь я мог разглядеть его оружие. Так себе — видавший виды «Макаров». У Тыквы-то, наверное, и пистолет от «Версаче», а этот...
Однако, пусть и не очень стильный, этот пистолет теперь был направлен мне в лицо.
— На нас люди смотрят, — напомнил я Олегу. — Мы в общественном месте находимся. Стрельба здесь запрещена.
— Плевать, — сказал тот, но руку с пистолетом опустил на уровень пояса.
Олег, видимо, соображал, что рожа у него довольно смешная, поэтому, наверное, и настаивал, чтобы я не оборачивался. Пошел такой бандит, который имеет понятие об имидже. Это вам не старое поколение, для которого имидж был — тьфу, ничто, а ствол — все. Эти же всей кодлой ходят к стилисту, как к врачу на прием. Стилист разрабатывает имидж банды, чтобы та отличалась от других, и не дай бог отступить от принятого образа. Разбитая и поцарапанная физиономия явно не вписывалась в имидж тыквинской компании, поэтому Олег сегодня пасся вокруг да около тыквинской кавалькады, а близко не подходил. Там работали другие — солидно упакованные лбы, которых хоть сейчас помещай на обложку журнала «Российский бандит». Если бы такой существовал. Олегу же светила разве что городская газета, раздел уголовной хроники под рубрикой «Звериный оскал криминала».
— Двигай вон к той машине, — проворчал Олег, пихая меня пистолетом в спину.
— Что ты там дулом елозишь? — ответил я. — Дыру протрешь на куртке...
— Дыра у тебя будет в другом месте, — пообещал Олег.
— Интересно, в каком?
— Где коллектив решит, там и будет.
Я не спешил к машине — не будет же Олег убивать меня прямо на улице! Хотя прохожих заботил прежде всего дождь, и никто не обращал внимания на двух странно топчущихся вплотную друг к другу мужиков.
— Двигай к машине! — уже в третий или в четвертый раз повторил Олег.
— К какой именно? Там их много стоит...
— Вон к тому джипу.
— А ты уверен? Тыква приехал на другой машине, он приехал вон на той...
— Пусть тебя это не волнует. Тебя повезут на джипе.
— Ладно. — Я сделал маленький шажок вперед. Олег толкал меня плечом и яростно матерился. — Если ты еще злишься на меня за ту ночь, — обратился я через плечо, — то я прошу прощения. Это вышло совершенно случайно. Рефлекс...
— Сейчас тебе будет рефлекс! — пообещал Олег. — Сейчас тебе будет много разных рефлексов!!!
Какой-то он был злой. Мои извинения на него не подействовали. Я забросил удочки по-другому:
— А ты в курсе, что Гиви Хромой договорился с Тыквой и мне дали еще четыре дня? И что сейчас Тыква как раз договаривается с моим человеком? Ты в курсе, а?
— Меня и курс доллара не всегда волнует, а уж все остальные курсы — и подавно. Лезь в машину, сука! Или я тебя прямо тут грохну, пусть Гиви потом хоронит за свой счет!
Что-то в его голосе подсказывало мне, что Олег не шутит. Что-то подсказывало, что он и вправду взбешен. То ли он слишком сильно уперся стволом в мой позвоночник, то ли от его озверелого шепота слюни летели мне на шею и на щеку...
Медленным похоронным шагом я двинулся к джипу.
— Залезай, урод! — скомандовал Олег. На урода, честно говоря, он сам смахивал больше, но я не стал ухудшать наши и без того напряженные отношения. Я лишь грустно посмотрел на двери клуба «Белый Кролик». Шумов оттуда не вылетел с ручным пулеметом наперевес и не скосил Олега длинной очередью. Бэтмен также не появился. А больше надеяться было не на кого. Подполковник милиции Лисицын теперь уже не мог случайно проезжать мимо на служебном автобусе, случайно забитом бойцами СОБРа. Если он теперь и ездил, то совсем в других сферах, в своем милицейском раю, где у всех есть генеральские погоны, персональные мигалки и прочие признаки вечного счастья... ДК же вообще растворился непонятно где, а потому не мог — или не хотел — использовать свои навыки отставного спецслужбиста для спасения племянника. Короче говоря, наступила ОХС. Очень хреновая ситуация. Можно было утешиться лишь тем, что в моем послужном списке это была не первая, а сто первая ОХС. Все предыдущие я каким-то образом пережил. Дай бог, что и тут...
— А у тебя тут закрыто, — сказал я, честно попытавшись попасть в джип.
— Не ври! — рявкнул Олег, но, лично подергав за ручку, убедился, что я честен, как юный пионер. — Вот идиоты, — гнев Олега переключился на товарищей по работе. — Знают же, что я подойду, и закрывают...
— На улицах неспокойно, — сообщил я. — Участились угоны иномарок. Так что все сделано верно.
— Да пошел ты! — в сердцах заметил Олег.
— Как хочешь...
— Стой на месте, сволочь! — Ствол Олега вновь ударил меня в позвоночник.
— Я что-то не пойму: то иди, то не иди...
Слов у Олега уже не осталось, и он просто треснул меня кулаком по шее. В кулаке был пистолет. Таким образом, ствол пару секунд был направлен не в мою спину, а в серое небо. Туда как раз стоило бы пальнуть, чтобы выразить мое отношение к дождю. Получалось, что поводов двинуть Олега плечом под мышку у меня было предостаточно. Олег отлетел на пару шагов, но на ногах устоял. И что самое печальное — пистолет он не выронил. Теперь я мог разглядеть его оружие. Так себе — видавший виды «Макаров». У Тыквы-то, наверное, и пистолет от «Версаче», а этот...
Однако, пусть и не очень стильный, этот пистолет теперь был направлен мне в лицо.
— На нас люди смотрят, — напомнил я Олегу. — Мы в общественном месте находимся. Стрельба здесь запрещена.
— Плевать, — сказал тот, но руку с пистолетом опустил на уровень пояса.