Девушка надела светлые локоны, посмотрелась в огрызок остановочного стекла, осталась довольна. «И платье тоже нехилое. Лейблочки на нем явно не турецко-китайские. Небось, на оставшиеся триста зеленых и потянет. Может, ну ее, ту бабу? Сделать ноги? В таком прикиде можно побольше забатрачить…»
Скрежет тормозов и рев восточных напевов прервал ее раздумья. Из огромного «Джипаря» вылезли горячие кавказские ребята, судя по мутноватым глазам и блуждающим улыбкам, слегка «под кайфом».
– Вах, какой дэвущка, блондынка и адын. Нэпорядок. Паэхалы с намы.
Но Оля, покачав головой, сделала шаг назад. Ее вовсе не обрадовала эта компания. Всегда старалась избегать подобной клиентуры. Вот так одна девочка села, а после не то, что работать – передвигаться с трудом могла. Все лицо ей порезали к тому же. Так и опустилась. У трех вокзалов теперь «дает» местным алкашам за стакан бормотухи…
– Я не могу, – Оля выдавила дежурную улыбку, – критические дни.
– Сэйчас у всэх крытичэскиэ дны…
Двое джигитов направились к ней. Девушка бросилась бежать, но, споткнувшись, ткнулась ладонями в жухлую придорожную траву. Сильные мужские руки подхватили ее, сдавили горло и, как тряпичную куклу, поволокли в машину. Девушка пыталась отчаянно сопротивляться, но последовал тупой короткий удар поддых, и серое небо заволокло бордовыми облаками…
Обитатель кустов что-то пробормотал под нос и перекрестился.
Глава 4
Скрежет тормозов и рев восточных напевов прервал ее раздумья. Из огромного «Джипаря» вылезли горячие кавказские ребята, судя по мутноватым глазам и блуждающим улыбкам, слегка «под кайфом».
– Вах, какой дэвущка, блондынка и адын. Нэпорядок. Паэхалы с намы.
Но Оля, покачав головой, сделала шаг назад. Ее вовсе не обрадовала эта компания. Всегда старалась избегать подобной клиентуры. Вот так одна девочка села, а после не то, что работать – передвигаться с трудом могла. Все лицо ей порезали к тому же. Так и опустилась. У трех вокзалов теперь «дает» местным алкашам за стакан бормотухи…
– Я не могу, – Оля выдавила дежурную улыбку, – критические дни.
– Сэйчас у всэх крытичэскиэ дны…
Двое джигитов направились к ней. Девушка бросилась бежать, но, споткнувшись, ткнулась ладонями в жухлую придорожную траву. Сильные мужские руки подхватили ее, сдавили горло и, как тряпичную куклу, поволокли в машину. Девушка пыталась отчаянно сопротивляться, но последовал тупой короткий удар поддых, и серое небо заволокло бордовыми облаками…
Обитатель кустов что-то пробормотал под нос и перекрестился.
Глава 4
Георгий Аркадьевич заканчивал утренний обход. Всех своих пациентов он не толь знал в лицо и поименно, но и находил для каждого несколько нужных теплых слов. За столько лет он так и не сумел выработать в себе иммунитет против людских страданий, необходимый, по словам Нины и множества ее единомышленников, для медика. Возможно, это было бы правильно, но у него не получалось.
– Георгий Аркадьевич, взгляните, – изможденный человек неопределенного возраста протягивал исписанные бисерным почерком бумажные листы. – Я разработал проект по выходу России из кризиса.
– Конечно, уважаемый, – на полном серьезе отвечал врач, – почему – нет? Сколько лет они бьются с реформами. Может, и пора поменять Вас с кем-нибудь местами?
Когда-то этот человек имел жену, сына и свой маленький бизнес. Но сына забрали служить в Чечню в девяносто шестом. И он не вернулся. Бизнес отобрали за долги бандиты, с которыми он не сумел расплатиться. Жена тяжело заболела. Потребовались деньги на лекарства, но на хорошую работу устроиться не удалось, жена угасла на его руках. Тогда он продал квартиру. Купил оружие, пошел и расстрелял тех бандитов, что отняли у него бизнес. Хотел еще расправиться с теми, кто послал на войну необученных восемнадцатилетних мальчишек, среди которых был и его сын. Но до них добраться оказалось слишком сложно. Попал сюда.
– А это что? – стоявший в холле старенький телевизор был занавешен серой простыней. Когда Георгий Аркадьевич ее поднял, то увидел, что вместо экрана зияет громадная, как кратер вулкана выбоина.
Молоденький врач, дежуривший ночь, виновато переминался с ноги на ногу.
– Да это… Вчера вечером… «Куклы» им включил. Думал, весело… А Ивашкин из седьмой, как Марцевича увидел, стулом ка-ак даст! Откуда я знал…
– Должны знать, – мягкое лицо главврача сделалось суровым. – Это наша с вами работа, уважаемый. Думаете, я просто так передачи выбираю? Ну, где я теперь другой телевизор возьму? Денег-то не дали.
– Я свой с дачи привезу, правда, черно-белый.
– Везите, если не жалко. Вечерами здесь хоть волком вой. Люди же! И как там, наверху не понимают, – оседлала больную тему Георгий Аркадьевич, – я же не в свой карман средства выбиваю…
– Потому и не понимают, что не в свой, – заметил молодой врач.
– Ладно. Зайду к Ивашкину. Что это он развоевался?
В седьмой палате на кровати лежал молодой парень атлетического сложения, красивый той мужественной красотой, которая так нравится женщинам и телевизионщикам. Его глаза неотрывно глядели на вентиляционную решетку под потолком.
– Доброе утро, Саша, – проговорил Георгий Аркадьевич, присаживаясь на соседний стул.
Парень не шевелился, не отвечал.
– Чем же это тебе Марцевич не угодил? – осторожно спросил врач.
Парень подскочил, бешено завращав глазами. Схватив с тумбочки одноразовый стаканчик, смял в кулаке так, что захрустели пластиковые ребра.
– Сука он, Марцевич! Тварь продажная! Из-за него все! Я бы сам его лично к стенке… Или – башку на пень, и по ней топором, как бандюги вонючие – наших ребят…
Георгий Аркадьевич не торопил, не перебивал, молча ждал. Опыт подсказывал, что настала пора выговориться для нелюдимого ветерана чеченской войны, побывавшего в плену и чудом воротившегося домой. Однажды ночью он едва не зарезал собственного отца, приняв его за бандита.
– Думаете, они храбрецы? Джигиты? Брехня! Трусливые, вонючие шакалы! Они воевали за спинами своих баб и детей, стреляли по нам из-за юбок. А те потом плевали нам вслед. Мне не жаль их нисколько. Знаете, как я в плен попал? Пацан лет десяти к окопу подбежал и бросил гранату. Об этом не пишут, а я это сам видел. Как сержанту голову оторвало, а он еще стоял, дергая руками, а из шеи кровь хлестала. Потом он упал на меня, я закричал… Меня ударили сзади и уволокли.
Мы жаждали смерти. Это было бы избавлением. Они хуже фашистов. Издевались. Морили голодом, насиловали, отрезали органы и скармливали псам. Выкалывали глаза, сдирали скальпы… Требовали принять ислам… Один паренек, не выдержав пыток согласился. Но они его потом убили. Сказали, что слабак. Настала моя очередь. Я был готов. Я хотел умереть, как мужчина, пока меня не сломали. И вдруг все засуетились. Что-то происходило. Я не понимал. Утром эти вонючие твари пришли за мной и сказали, что решили меня помиловать, потому что один хороший человек из федералов привез им оружие и обмундирование. И показали новенькие «УЗИ»… Я не выдержал и спросил, на кой нашим их вооружать. Тот чеченец заржал, противно, как козел, тряся бородой, и ответил: «Нэфть. Дэньги. Идиет. Гляды». Он дал свой полевой бинокль и ткнул автоматом мне в спину, мол, смотри. Я глянул. Посреди гигантской свалки из камней, обломков домов и трупов, как в страшной фантастике про ядерные войны, посреди моря крови торчала целая и невредимая нефтяная вышка. Во мне вдруг что-то щелкнуло, и я перевел бинокль в другую сторону… Тот козел аж побелел то ли от злости, то ли от страха. Меня снова били, по голове, чтобы я забыл. И я сделал вид, что забыл. Но я помню. Я все видел и не забуду никогда: они стояли рядом. Разговаривали. Улыбались Шамиль Басаев и Артем Марцевич.
Парень иссяк так же внезапно, как и заговорил. Вновь откинулся на кровать.
– А ты пробовал кому-нибудь рассказать? – дрогнувшим голосом спросил врач.
– Конечно, – красивое волевое лицо исказила гримаса злобного отчаяния. – Но кто мне поверит? Кто он и кто я? Всего лишь чокнутый парень. А я чувствую: пахнет новой войной. Я слышу ее запах… Это не торфяники… Это горит нефть… Проклятая нефть Марцевича. Ради нее он всех нас потопит в крови…
Георгий Аркадьевич тихонько поднялся и вышел, попросив санитара сделать Ивашкину укол.
– Лекарства заканчиваются, – хмуро сказал тот. – Когда новые-то получим? Или выписывать всех будем?
– Не будем, – решительно сказал Георгий Аркадьевич. – Еще повоюем.
Около полудня у дверей бистро затормозил пыльный милицейский уазик. На этот раз капитан Щеглов и старлей Загоруйко не стали рассаживаться, а проследовали прямехонько на кухню. По пути круглолицый Загоруйко задержался у раздачи и, весело подмигнув Тамаре, строчившей на кассе, как Анка-пулеметчица, взял пару чизбургеров и четыре бутылки пива «Николай Синебрюхофф». Та покачала головой. Но ничего не сказала.
– Ты салата много в гарнир не клади, – напутствовал Марка дядя Вова, – Макарон побольше.
– Марк Ладынин? – ткнул пальцем капитан.
– Да, это я.
– Здорово ребята, – сказал дядя Вова, – чтой-то вы такие официальные?
– Тебя забирать пришли, – радостно отозвался Загоруйко. – Травишь народ своими макаронами.
– Пиво не урони, полисмен! – хмыкнул повар.
Капитан Щеглов метнул на коллегу грозный взгляд и тот, засопев, поспешно убрал с лица улыбку, изобразив доблестного офицера «при исполнении».
– Вчера около двадцати двух Вас видели входящим в свой дом с молодой женщиной, – отчеканил капитан.
Внимавший вполнаушника Вадим присвистнул и выключил плеер.
– За мной установлено наблюдение? – пробормотал Марк, покрывшись красными пятнами.
– Отвечайте на вопрос, – сдвинул брови капитан. – Вы провели ночь вместе?
– А почему я должен вам докладывать об этом?
– А потому, – веско выговорил капитан, – что сегодня утром уличную проститутку Ольгу Сафонову нашли в лесу, в пятистах метрах от вашего дома. Она была изнасилована и убита. Несколько проникающих ножевых ранений. – Он вытащил из нагрудного кармана несколько цветных фотографий и сунул Марку.
– Не надо, – прошептал он, отворачиваясь. Он слишком хорошо знал, что на них увидит: бескровное белое лицо с серыми губами и немым вопросом в застывших глазах…
Установилась звенящая тишина. В дверях замерла с полуоткрытым ртом Галина.
– Придется проехать с нами, – спрятав фотографии, сказал Щеглов.
– Но почему? Причем тут я? – выкрикнул Марк.
На тонких губах капитана заиграла презрительная усмешка.
– Вам напомнить, где и за что Вы провели последние двадцать лет?
– Но я ничего не делал!
– Пошли, – буркнул Загоруйко, подталкивая Марка в спину бутылкой пива.
– Я ничего не сделал, – повторил он, снимая рабочий фартук, вымученно улыбнувшись Галине.
– Стойте! – Анна решительно шагнула навстречу из полумрака коридора.
– Все в порядке, Анюта… – сказал Марк, силясь улыбнуться.
– Ничего себе «в порядке»! – ее голосок возмущенно звенел. – Почему ты им не расскажешь? Стойте, говорю вам! У него алиби!
– Какое еще алиби? – недовольно проворчал Щеглов. Не вмешивайся, отойди.
– Эту ночь мы провели вместе.
Дядя Вова опустил испачканный супом половник прямо на голову жирного пятнистого кота, заоравшего благим матом.
– Аня, зачем? – тихо сказал Марк. – Меня бы и так выпустили. Я же не причем.
– Хрен бы тебя отпустили! – С вызовом ответила Анна. – И не надо меня прикрывать: я не малолетка. Мы были вместе всю ночь, ясно вам? Я сама к нему пришла. И выставила ту девку. Вот и все.
– Пойди сюда! – Щеглов подхватил девушку под локоть, оттащил в сторону. – Ты соображаешь, кого выгораживаешь? Этот парень – опасный преступник…
– Пустите! – В черных глазах вспыхнуло яростное возмущение. – Это вы преступники, если готовы посадить невиновного! Мы были вместе! Что вам еще? Интимные подробности?
– А может, там груповуха была? – фыркнул Вадим, подмигивая обалдевшему Загоруйко.
– Ну, ты! Заткнись! – вспыхнул Марк, резко обернувшись, сжав кулаки.
– Эй, эй мужики, полегче, – примирительно проговорил старлей, вставая между ними.
– Документы у тебя есть? – раздосадовано обратился к Анне Щеглов.
– Пожалуйста, – она порылась в сумке и протянула паспорт. – Я совершеннолетняя. Прописка московская. Гражданство российское.
– Так-так, – капитан придирчиво изучил каждую буковку.
– Дать очки?
– Очень остроумно! – возмутился капитан еще и потому, что Загоруйко громко фыркнул. – Фамилия…
– А что «фамилия»? – девушка вздернула подбородок.
– Ничего. Тебе что, нормальных парней не хватило, Анна Романовна?
– А это не ваше дело, – отрезала Анна, засовывая паспорт обратно в сумку.
– Ладно, Щегол пошли, – сказал Загоруйко, – Выходит, тот бомж не сбрехнул насчет «чуреков» на «джипе». Будем искать. Извини, парень, – он хлопнул Марка по плечу так, что тот покачнулся.
– Эй! – уперев руки в обширные бока, воскликнула Галина, преградив милиционерам дорогу. – Что за дерьмо, Щеглов? Че теперь, всех собак на него вешать станете?! Как хорошо! Работать не надо!
– Не кипятись, Галя, – тихо произнес капитан. – Мы люди маленькие. Куда прикажут – туда идем. А ты, – он снова ткнул указательным пальцем в грудь Марка, – девочку благодари. Повезло тебе. На этот раз…
Марк проводил долгим пристальным взглядом синие спины удалявшихся сотрудников, а затем вышел прочь и быстро зашагал вдоль шоссе в сторону Москвы.
– Марк! Постой! Ты куда?! – догнав, Анна вцепилась ему в локоть.
– Куда угодно! К черту! – выкрикнул он. – Это – свобода?! Да я на всю жизнь теперь под колпаком! Завтра мне подбросят наркотики или труп в кровать! Шурка знает, что делать! Чужими руками, не запятнав своей безупречной репутации!
– Послушай, это просто совпадение!
– Слишком много совпадений!
– Ты говоришь, как параноик!
– Замолчи! – Он встряхнул девушку за плечи, но тотчас отдернул руки. – Прости меня, Анюта… Пожалуйста, прости. Я просто не знаю, что делать.
– Вернуться. И продолжать жить. Ты заслужил это право, свою свободу. Так докажи это всем.
– Я никогда не был сильным, – тоскливо произнес Марк.
– А кто сказал, что мир принадлежит одним победителям? – ее маленькие ручки неожиданно крепко сжали его ладони. – Я верю в тебя. Ты еще увидишь свой океан.
– Я вижу его, – Признался Марк, – каждую ночь… Спасибо тебе.
– Не за что. Мы же друзья. – Девушка улыбнулась, но в черных ее глазах притаились маленькие тучки.
– За то, что ты есть, – сказал он, подумав со светлой печалью, что отныне к его океанским грезам прибавится хрупкая девичья фигурка и, поддавшись внезапному порыву, прижал к пересохшим губам ее тонкие пальцы.
Темно-зеленая «Вольво» притормозила у ворот подмосковной клиники.
– Добрый день, Нина, – замявшись, Георгий Аркадьевич по привычке протянул мягкую ладонь, и от него не укрылась легкая усмешка в глазах экс-супруги, когда она ответила крепким отрывистым рукопожатием.
Беглым взглядом Нина окинула ухоженные дорожки, цветочные клумбы, чуть облупившийся, но вполне пристойный фасад здания, за которым виднелись, серебрясь, как рыбья чешуя на ярком солнце, стройные ряды металлических теплиц.
– Прямо-таки санаторий, – удовлетворенно отметила она.
– Хочешь все посмотреть?
– Не сейчас. Представишь меня сотрудникам, отдашь документы, через неделю все будет, – она размашисто шагала в сторону клиники. Георгий Аркадьевич, как ни старался поспевать, все же отставал на полшага.
– Ты не собираешься здесь работать?
Нина притормозила так резко, что он едва на нее не налетел.
– Я что, похожа на ненормальную? Это ты – спаситель мира, а я – корыстная стерва, забыл? Послушай, – на ее лице заиграла скептическая улыбка, – ты ведь еще не старик. Почему не оденешься прилично, не поменяешь оправу? Неудивительно, что ты никому не нужен.
– То есть как «никому не нужен»?! – вспылил Георгий Аркадьевич, поперхнувшись от негодования.
– Я имею ввиду нормальную женщину, а не твоих шизиков, вроде того… Марка. Кстати как он поживает?
– Передает тебе привет, – рассердился врач. – Между прочим, он не был, как ты изволила выразиться, шизиком. А если нормальные женщины похожи на тебя, то лучше дожить остаток дней в одиночестве.
– Ну-ну, – проронила Нина, покривив тонко очерченные губы. И, возможно, сказала бы что-то еще, но Георгий Аркадьевич ловко распахнул перед ней дверь кабинета.
Спустя полчаса темно-зеленая «Вольво» соавтора проекта и полноправного члена исследовательской группы Нины Максимовны Риттер потонула в белесых клубах дорожной пыли.
– Это ваша бывшая жена? – спросил Миша Захаркин Георгия, ощущавшего себя выжатым грейпфрутом.
– К счастью, бывшая, – он стащил с носа очки и старательно их протирал, поочередно дыша на каждое стекло.
– Деловая дама.
– Более чем… – Георгий Аркадьевич водрузил очки на подобающее место и тяжко вздохнул. – Может, зря мы с ней связались…
Миша помялся в нерешительности, а потом все же решился задать вопрос.
– Почему вы не хотите уехать? «Байер» почел бы за счастье работать с вами. Жили бы там безбедно. А тут только нервы треплете…
– Не могу, – почесав переносицу, строго сказал Георгий. – Здесь мое место. Моя жизнь. Родители мои здесь похоронены. Все это – мое, понимаешь? Как я могу, бросить все и податься черт знает куда? – Он беспомощно развел мягкими ладонями, не находя нужных слов.
– Знаете, кто вы? – дрогнувшим голосом произнес Миша. – Патриот. Самый настоящий. Последний из могикан.
– Ну уж! – рассмеявшись, замахал руками Георгий Аркадьевич. – Ты мне еще памятник закажи! А лучше Нине. В полный рост. Ей понравится.
«…в подъезде дома обнаружен труп тридцатилетнего мужчины с ножевым ранением…» – «Сверхплоский плазменный» демонстрировал привычную криминальную хронику. Равнодушно отслеживая сменяющиеся кадры, Александра Дмитриевна, лежа на кровати и покуривая «Вог», отходила от перелета. На столике стыл капуччино. Запиликал телефон. Александра очнулась, так как, чтобы его достать, пришлось подняться с кровати.
– Да, – она внутренне подобралась, услыхав на другом конце дребезжащий тенорок знакомого прокурора. – Что?! Убита? Его посадили? Как «нет»?! какое алиби, вы что, совсем спятили?! Что за бред! Нет у нас родственницы по имени Анна! Вы документы проверили? – серые глаза Александры постепенно приобретали тусклый стальной оттенок. – Мою дочь зовут Марианна, надо бы знать! И она сейчас за границей, – она швырнула трубку, пробормотав: «Идиот». Несколько раз прошла по комнате вдоль и поперек, пиная мебель, которую, несмотря на достаточное пространство, умудрялась задевать.
– Бред, – она набрала дочери, но мобильный Марианны на русском и английском вежливо предложил перезвонить позже.
– Чушь собачья, – повторила Александра, пытаясь убедить в этом сама себя. Но знала, что уже не сможет спокойно лежать и курить, пока…
Она позвонила в гараж и потребовала подать автомобиль.
«Мерседес» цвета серого рассвета величественно, как океанский лайнер, плыл по шоссе.
«Зачем я туда еду? Какое-то омерзительное бистро, убогая забегаловка… Мне придется войти?! Что я скажу: „Покажите мне девчонку, которая работает официанткой, носит фамилию Литичевская и трахается с… Ну и мерзость…“
Грудь сдавил тесный обруч. Так, что ни охнуть, ни вздохнуть. Александра прибавила холода в кондиционере. Все тот же пригород, не сумевший стать городом. Те же обшарпанные дома, драные кусты. Кое-где возвышаются дешевые коттеджи… А вон, должно быть, та убогая тошниловка…
Александра ударила по тормозам, подрезая зазевавшегося «чайника», спряталась за огромной фурой, стоявшей у обочины.
«Перестань дрожать, идиотка!»
Стиснув побелевшими пальцами баранку руля, она заставила себя поднять голову и посмотреть сквозь тонированное стекло в сторону березового домика.
Около входа курили, смеялись какой-то смазливый дебил и невысокая темноволосая девчонка в коротких шортах и светлой футболке…
Александра, покачнувшись, застонав, зажмурилась, отчаянно замотала головой, стараясь прогнать кошмарное видение. И, когда открыла глаза, девчонки уже не было. Но и той доли секунды оказалось достаточно…
Александра выжала сцепление.
Воспользовавшись свободной минуткой, Анна выскочила покурить. Следом вылез Вадим.
– Слушай, Анька, – проговорил он, оглянувшись по сторонам, – ну и выбрала ты приятеля…
После недавнего сенсационного признания девушки, которую всегда считал гадким утенком, он почему-то ощутил непонятную досаду.
– Может, ты метишь в хозяйки? Думаешь, Галка подвинется ради горячо любимого племянничка? Нет, в самом деле…
– Что?! – Густые брови Анны взмыли вверх надломленными домиками. Внезапно она расхохоталась громко, заливисто, в промежутках меж взрывами смеха вставляя обрывки фразы. – Мне? Нужна? Эта забегаловка?!
– Да не ори ты! – Зашипел Вадим, – Ржет как корова.
– Вадюша, ржут обычно лошади, – смахивая веселые слезинки, проговорила Анна. – Тебе не мешало бы иногда слушать по своему плееру «Радио-няню». Да ты не переживай. Может, сейчас сюда подъедет твоя голубая мерседесная мечта… Ну, я побежала.
Махнув рукой, Анна быстро скрылась в бистро. Вадим тоже выбросил окурок и уже шагнул к дверям, как вдруг замер соляным столбом, прошептав:
– Ё-моё…
Сверкающий серо-голубой «Мерседес» затормозил практически у его ног.
Воцарилась тишина. Даже жирные мухи прервали свой полет, озадаченно приклеившись к запотевшим стеклам. Стук вилок о тарелки, хлюпанье и чавканье зависли в жарком воздухе. Оттого, что в зал вошла Она. И все, без исключения, даже те, кто в жизни не держал в руках «Вога», не смотрел по телевизору светской хроники, застыли в немом изумлении. Поскольку величественная осанка, надменный взгляд, холодная платина тщательно уложенных волос под затейливой шляпкой, наряд элегантно сногсшибательный, не оставлявший ни малейшего сомнения в благородстве его происхождения и заоблачности цены, тонкий аромат средиземноморских бризов презрительно поправший фаст-фуудовские амбре – все это в целом и по отдельности кричало о том, что едва ли эта lady of quality[10] появилась знойным вечером, подобно миражу, в придорожном бистро с целью насладиться неповторимым вкусом бифштекса с картошкой.
– Ох, черт возьми! Какая женщина! – Восхищенно произнес дядя Вова. Изумленная Анна, впервые услыхавшая столь высокую оценку из уст сурового повара, обернулась.
– Мамочки… – прошептала она, сделавшись вдруг белее березок на фасаде. Она попятилась, но ткнулась лопатками в стену и, съежившись, замерла, как загнанный в угол зверек.
– Что с тобой? – Обеспокоенно спросил Марк, поворачиваясь по направлению полного безысходности взгляда. – Шура… – пробормотал он озадаченно, тоже отступая, – Здравствуй. Отлично выглядишь…
– Заткнись, – металлическим тоном отчеканила Александра. – Даже рта не открывай. С тобой после.
– Мама, я тебе все объясню, – пролепетала девушка.
– Надеюсь! – С холодным бешенством выговорила Александра, – потому что насколько я могу судить, это место нисколько не похоже на Санта-Барбару. Я надеюсь, ты объяснишь мне, что ты делаешь в этой вонючей дыре в компании сумасшедшего преступника.
Анна сжалась, оцепенев. Ледяная энергия матери всегда парализовывала ее волю. Ей отчаянно захотелось исчезнуть, раствориться или, превратившись в маленькую мушку, вылететь в окно. И в этот момент она перехватила взгляд Марка. Он смотрел так, словно она неожиданно, без объяснений, с размаху ударила его по лицу, и теперь он пытался понять и воспринять это как должное. Анна вдруг вспомнила, что ей уже восемнадцать и она не маленькая девочка.
«Скажи спасибо, что тебе не приходится зарабатывать себе на кусок хлеба…». Она научилась зарабатывать на этот мифический кусок и не только выжила в этом враждебном мире, которым ее с детства пугали, как Бабой Ягой, но и получает удовольствие, от того, что сама принимает решения, сама распоряжается своей судьбой, пусть даже глупо и неправильно. И потому, расправив плечики, вздернув подбородок, немного испугано, но твердо произнесла:
– Мама не кричи.
Это стало последней каплей, переполнившей хрупкую чашу терпения Александры. Мало того, что эта дрянь все нервы ей вымотала, шляясь в поисках экзотики по помойкам, – и с кем! – если об этом пронюхают папарацци, полный ушат жидкого дерьма Литичевским обеспечен, вся их репутация, все, что создавалось столько лет, чем дорожил Роман – псу под хвост… Роман… Страшно представить, что скажет он, если узнает. Так она еще и огрызается! Не сдержавшись, забыв в тот миг и незыблемом семейном правиле: все ссоры – за плотно закрытыми дверьми, – Александра влепила дочери пару звонких пощечин.
– А ну марш в машину, соплячка! Я с тобой дома разберусь! Сама пойдешь, или помочь вызвать?!
– А ты… – она устремила на Марка ненавидящий яростный взгляд. – Где здесь можно поговорить?
Он молча кивнул на служебный вход, ведущий на задний двор, уставленный коробками и ящиками.
Когда они остались наедине, светский лоск окончательно покинул измученную Александру.
– Что ты сделал с моей дочерью, мразь?! Что ты с ней делал?! – Она бросалась на врага, словно разъяренная тигрица, продирая ногтями рубашку, и, если б могла, с удовольствием перегрызла бы глотку.
– Что ты делал с моей девочкой, мразь?!
– Георгий Аркадьевич, взгляните, – изможденный человек неопределенного возраста протягивал исписанные бисерным почерком бумажные листы. – Я разработал проект по выходу России из кризиса.
– Конечно, уважаемый, – на полном серьезе отвечал врач, – почему – нет? Сколько лет они бьются с реформами. Может, и пора поменять Вас с кем-нибудь местами?
Когда-то этот человек имел жену, сына и свой маленький бизнес. Но сына забрали служить в Чечню в девяносто шестом. И он не вернулся. Бизнес отобрали за долги бандиты, с которыми он не сумел расплатиться. Жена тяжело заболела. Потребовались деньги на лекарства, но на хорошую работу устроиться не удалось, жена угасла на его руках. Тогда он продал квартиру. Купил оружие, пошел и расстрелял тех бандитов, что отняли у него бизнес. Хотел еще расправиться с теми, кто послал на войну необученных восемнадцатилетних мальчишек, среди которых был и его сын. Но до них добраться оказалось слишком сложно. Попал сюда.
– А это что? – стоявший в холле старенький телевизор был занавешен серой простыней. Когда Георгий Аркадьевич ее поднял, то увидел, что вместо экрана зияет громадная, как кратер вулкана выбоина.
Молоденький врач, дежуривший ночь, виновато переминался с ноги на ногу.
– Да это… Вчера вечером… «Куклы» им включил. Думал, весело… А Ивашкин из седьмой, как Марцевича увидел, стулом ка-ак даст! Откуда я знал…
– Должны знать, – мягкое лицо главврача сделалось суровым. – Это наша с вами работа, уважаемый. Думаете, я просто так передачи выбираю? Ну, где я теперь другой телевизор возьму? Денег-то не дали.
– Я свой с дачи привезу, правда, черно-белый.
– Везите, если не жалко. Вечерами здесь хоть волком вой. Люди же! И как там, наверху не понимают, – оседлала больную тему Георгий Аркадьевич, – я же не в свой карман средства выбиваю…
– Потому и не понимают, что не в свой, – заметил молодой врач.
– Ладно. Зайду к Ивашкину. Что это он развоевался?
В седьмой палате на кровати лежал молодой парень атлетического сложения, красивый той мужественной красотой, которая так нравится женщинам и телевизионщикам. Его глаза неотрывно глядели на вентиляционную решетку под потолком.
– Доброе утро, Саша, – проговорил Георгий Аркадьевич, присаживаясь на соседний стул.
Парень не шевелился, не отвечал.
– Чем же это тебе Марцевич не угодил? – осторожно спросил врач.
Парень подскочил, бешено завращав глазами. Схватив с тумбочки одноразовый стаканчик, смял в кулаке так, что захрустели пластиковые ребра.
– Сука он, Марцевич! Тварь продажная! Из-за него все! Я бы сам его лично к стенке… Или – башку на пень, и по ней топором, как бандюги вонючие – наших ребят…
Георгий Аркадьевич не торопил, не перебивал, молча ждал. Опыт подсказывал, что настала пора выговориться для нелюдимого ветерана чеченской войны, побывавшего в плену и чудом воротившегося домой. Однажды ночью он едва не зарезал собственного отца, приняв его за бандита.
– Думаете, они храбрецы? Джигиты? Брехня! Трусливые, вонючие шакалы! Они воевали за спинами своих баб и детей, стреляли по нам из-за юбок. А те потом плевали нам вслед. Мне не жаль их нисколько. Знаете, как я в плен попал? Пацан лет десяти к окопу подбежал и бросил гранату. Об этом не пишут, а я это сам видел. Как сержанту голову оторвало, а он еще стоял, дергая руками, а из шеи кровь хлестала. Потом он упал на меня, я закричал… Меня ударили сзади и уволокли.
Мы жаждали смерти. Это было бы избавлением. Они хуже фашистов. Издевались. Морили голодом, насиловали, отрезали органы и скармливали псам. Выкалывали глаза, сдирали скальпы… Требовали принять ислам… Один паренек, не выдержав пыток согласился. Но они его потом убили. Сказали, что слабак. Настала моя очередь. Я был готов. Я хотел умереть, как мужчина, пока меня не сломали. И вдруг все засуетились. Что-то происходило. Я не понимал. Утром эти вонючие твари пришли за мной и сказали, что решили меня помиловать, потому что один хороший человек из федералов привез им оружие и обмундирование. И показали новенькие «УЗИ»… Я не выдержал и спросил, на кой нашим их вооружать. Тот чеченец заржал, противно, как козел, тряся бородой, и ответил: «Нэфть. Дэньги. Идиет. Гляды». Он дал свой полевой бинокль и ткнул автоматом мне в спину, мол, смотри. Я глянул. Посреди гигантской свалки из камней, обломков домов и трупов, как в страшной фантастике про ядерные войны, посреди моря крови торчала целая и невредимая нефтяная вышка. Во мне вдруг что-то щелкнуло, и я перевел бинокль в другую сторону… Тот козел аж побелел то ли от злости, то ли от страха. Меня снова били, по голове, чтобы я забыл. И я сделал вид, что забыл. Но я помню. Я все видел и не забуду никогда: они стояли рядом. Разговаривали. Улыбались Шамиль Басаев и Артем Марцевич.
Парень иссяк так же внезапно, как и заговорил. Вновь откинулся на кровать.
– А ты пробовал кому-нибудь рассказать? – дрогнувшим голосом спросил врач.
– Конечно, – красивое волевое лицо исказила гримаса злобного отчаяния. – Но кто мне поверит? Кто он и кто я? Всего лишь чокнутый парень. А я чувствую: пахнет новой войной. Я слышу ее запах… Это не торфяники… Это горит нефть… Проклятая нефть Марцевича. Ради нее он всех нас потопит в крови…
Георгий Аркадьевич тихонько поднялся и вышел, попросив санитара сделать Ивашкину укол.
– Лекарства заканчиваются, – хмуро сказал тот. – Когда новые-то получим? Или выписывать всех будем?
– Не будем, – решительно сказал Георгий Аркадьевич. – Еще повоюем.
Около полудня у дверей бистро затормозил пыльный милицейский уазик. На этот раз капитан Щеглов и старлей Загоруйко не стали рассаживаться, а проследовали прямехонько на кухню. По пути круглолицый Загоруйко задержался у раздачи и, весело подмигнув Тамаре, строчившей на кассе, как Анка-пулеметчица, взял пару чизбургеров и четыре бутылки пива «Николай Синебрюхофф». Та покачала головой. Но ничего не сказала.
– Ты салата много в гарнир не клади, – напутствовал Марка дядя Вова, – Макарон побольше.
– Марк Ладынин? – ткнул пальцем капитан.
– Да, это я.
– Здорово ребята, – сказал дядя Вова, – чтой-то вы такие официальные?
– Тебя забирать пришли, – радостно отозвался Загоруйко. – Травишь народ своими макаронами.
– Пиво не урони, полисмен! – хмыкнул повар.
Капитан Щеглов метнул на коллегу грозный взгляд и тот, засопев, поспешно убрал с лица улыбку, изобразив доблестного офицера «при исполнении».
– Вчера около двадцати двух Вас видели входящим в свой дом с молодой женщиной, – отчеканил капитан.
Внимавший вполнаушника Вадим присвистнул и выключил плеер.
– За мной установлено наблюдение? – пробормотал Марк, покрывшись красными пятнами.
– Отвечайте на вопрос, – сдвинул брови капитан. – Вы провели ночь вместе?
– А почему я должен вам докладывать об этом?
– А потому, – веско выговорил капитан, – что сегодня утром уличную проститутку Ольгу Сафонову нашли в лесу, в пятистах метрах от вашего дома. Она была изнасилована и убита. Несколько проникающих ножевых ранений. – Он вытащил из нагрудного кармана несколько цветных фотографий и сунул Марку.
– Не надо, – прошептал он, отворачиваясь. Он слишком хорошо знал, что на них увидит: бескровное белое лицо с серыми губами и немым вопросом в застывших глазах…
Установилась звенящая тишина. В дверях замерла с полуоткрытым ртом Галина.
– Придется проехать с нами, – спрятав фотографии, сказал Щеглов.
– Но почему? Причем тут я? – выкрикнул Марк.
На тонких губах капитана заиграла презрительная усмешка.
– Вам напомнить, где и за что Вы провели последние двадцать лет?
– Но я ничего не делал!
– Пошли, – буркнул Загоруйко, подталкивая Марка в спину бутылкой пива.
– Я ничего не сделал, – повторил он, снимая рабочий фартук, вымученно улыбнувшись Галине.
– Стойте! – Анна решительно шагнула навстречу из полумрака коридора.
– Все в порядке, Анюта… – сказал Марк, силясь улыбнуться.
– Ничего себе «в порядке»! – ее голосок возмущенно звенел. – Почему ты им не расскажешь? Стойте, говорю вам! У него алиби!
– Какое еще алиби? – недовольно проворчал Щеглов. Не вмешивайся, отойди.
– Эту ночь мы провели вместе.
Дядя Вова опустил испачканный супом половник прямо на голову жирного пятнистого кота, заоравшего благим матом.
– Аня, зачем? – тихо сказал Марк. – Меня бы и так выпустили. Я же не причем.
– Хрен бы тебя отпустили! – С вызовом ответила Анна. – И не надо меня прикрывать: я не малолетка. Мы были вместе всю ночь, ясно вам? Я сама к нему пришла. И выставила ту девку. Вот и все.
– Пойди сюда! – Щеглов подхватил девушку под локоть, оттащил в сторону. – Ты соображаешь, кого выгораживаешь? Этот парень – опасный преступник…
– Пустите! – В черных глазах вспыхнуло яростное возмущение. – Это вы преступники, если готовы посадить невиновного! Мы были вместе! Что вам еще? Интимные подробности?
– А может, там груповуха была? – фыркнул Вадим, подмигивая обалдевшему Загоруйко.
– Ну, ты! Заткнись! – вспыхнул Марк, резко обернувшись, сжав кулаки.
– Эй, эй мужики, полегче, – примирительно проговорил старлей, вставая между ними.
– Документы у тебя есть? – раздосадовано обратился к Анне Щеглов.
– Пожалуйста, – она порылась в сумке и протянула паспорт. – Я совершеннолетняя. Прописка московская. Гражданство российское.
– Так-так, – капитан придирчиво изучил каждую буковку.
– Дать очки?
– Очень остроумно! – возмутился капитан еще и потому, что Загоруйко громко фыркнул. – Фамилия…
– А что «фамилия»? – девушка вздернула подбородок.
– Ничего. Тебе что, нормальных парней не хватило, Анна Романовна?
– А это не ваше дело, – отрезала Анна, засовывая паспорт обратно в сумку.
– Ладно, Щегол пошли, – сказал Загоруйко, – Выходит, тот бомж не сбрехнул насчет «чуреков» на «джипе». Будем искать. Извини, парень, – он хлопнул Марка по плечу так, что тот покачнулся.
– Эй! – уперев руки в обширные бока, воскликнула Галина, преградив милиционерам дорогу. – Что за дерьмо, Щеглов? Че теперь, всех собак на него вешать станете?! Как хорошо! Работать не надо!
– Не кипятись, Галя, – тихо произнес капитан. – Мы люди маленькие. Куда прикажут – туда идем. А ты, – он снова ткнул указательным пальцем в грудь Марка, – девочку благодари. Повезло тебе. На этот раз…
Марк проводил долгим пристальным взглядом синие спины удалявшихся сотрудников, а затем вышел прочь и быстро зашагал вдоль шоссе в сторону Москвы.
– Марк! Постой! Ты куда?! – догнав, Анна вцепилась ему в локоть.
– Куда угодно! К черту! – выкрикнул он. – Это – свобода?! Да я на всю жизнь теперь под колпаком! Завтра мне подбросят наркотики или труп в кровать! Шурка знает, что делать! Чужими руками, не запятнав своей безупречной репутации!
– Послушай, это просто совпадение!
– Слишком много совпадений!
– Ты говоришь, как параноик!
– Замолчи! – Он встряхнул девушку за плечи, но тотчас отдернул руки. – Прости меня, Анюта… Пожалуйста, прости. Я просто не знаю, что делать.
– Вернуться. И продолжать жить. Ты заслужил это право, свою свободу. Так докажи это всем.
– Я никогда не был сильным, – тоскливо произнес Марк.
– А кто сказал, что мир принадлежит одним победителям? – ее маленькие ручки неожиданно крепко сжали его ладони. – Я верю в тебя. Ты еще увидишь свой океан.
– Я вижу его, – Признался Марк, – каждую ночь… Спасибо тебе.
– Не за что. Мы же друзья. – Девушка улыбнулась, но в черных ее глазах притаились маленькие тучки.
– За то, что ты есть, – сказал он, подумав со светлой печалью, что отныне к его океанским грезам прибавится хрупкая девичья фигурка и, поддавшись внезапному порыву, прижал к пересохшим губам ее тонкие пальцы.
Темно-зеленая «Вольво» притормозила у ворот подмосковной клиники.
– Добрый день, Нина, – замявшись, Георгий Аркадьевич по привычке протянул мягкую ладонь, и от него не укрылась легкая усмешка в глазах экс-супруги, когда она ответила крепким отрывистым рукопожатием.
Беглым взглядом Нина окинула ухоженные дорожки, цветочные клумбы, чуть облупившийся, но вполне пристойный фасад здания, за которым виднелись, серебрясь, как рыбья чешуя на ярком солнце, стройные ряды металлических теплиц.
– Прямо-таки санаторий, – удовлетворенно отметила она.
– Хочешь все посмотреть?
– Не сейчас. Представишь меня сотрудникам, отдашь документы, через неделю все будет, – она размашисто шагала в сторону клиники. Георгий Аркадьевич, как ни старался поспевать, все же отставал на полшага.
– Ты не собираешься здесь работать?
Нина притормозила так резко, что он едва на нее не налетел.
– Я что, похожа на ненормальную? Это ты – спаситель мира, а я – корыстная стерва, забыл? Послушай, – на ее лице заиграла скептическая улыбка, – ты ведь еще не старик. Почему не оденешься прилично, не поменяешь оправу? Неудивительно, что ты никому не нужен.
– То есть как «никому не нужен»?! – вспылил Георгий Аркадьевич, поперхнувшись от негодования.
– Я имею ввиду нормальную женщину, а не твоих шизиков, вроде того… Марка. Кстати как он поживает?
– Передает тебе привет, – рассердился врач. – Между прочим, он не был, как ты изволила выразиться, шизиком. А если нормальные женщины похожи на тебя, то лучше дожить остаток дней в одиночестве.
– Ну-ну, – проронила Нина, покривив тонко очерченные губы. И, возможно, сказала бы что-то еще, но Георгий Аркадьевич ловко распахнул перед ней дверь кабинета.
Спустя полчаса темно-зеленая «Вольво» соавтора проекта и полноправного члена исследовательской группы Нины Максимовны Риттер потонула в белесых клубах дорожной пыли.
– Это ваша бывшая жена? – спросил Миша Захаркин Георгия, ощущавшего себя выжатым грейпфрутом.
– К счастью, бывшая, – он стащил с носа очки и старательно их протирал, поочередно дыша на каждое стекло.
– Деловая дама.
– Более чем… – Георгий Аркадьевич водрузил очки на подобающее место и тяжко вздохнул. – Может, зря мы с ней связались…
Миша помялся в нерешительности, а потом все же решился задать вопрос.
– Почему вы не хотите уехать? «Байер» почел бы за счастье работать с вами. Жили бы там безбедно. А тут только нервы треплете…
– Не могу, – почесав переносицу, строго сказал Георгий. – Здесь мое место. Моя жизнь. Родители мои здесь похоронены. Все это – мое, понимаешь? Как я могу, бросить все и податься черт знает куда? – Он беспомощно развел мягкими ладонями, не находя нужных слов.
– Знаете, кто вы? – дрогнувшим голосом произнес Миша. – Патриот. Самый настоящий. Последний из могикан.
– Ну уж! – рассмеявшись, замахал руками Георгий Аркадьевич. – Ты мне еще памятник закажи! А лучше Нине. В полный рост. Ей понравится.
«…в подъезде дома обнаружен труп тридцатилетнего мужчины с ножевым ранением…» – «Сверхплоский плазменный» демонстрировал привычную криминальную хронику. Равнодушно отслеживая сменяющиеся кадры, Александра Дмитриевна, лежа на кровати и покуривая «Вог», отходила от перелета. На столике стыл капуччино. Запиликал телефон. Александра очнулась, так как, чтобы его достать, пришлось подняться с кровати.
– Да, – она внутренне подобралась, услыхав на другом конце дребезжащий тенорок знакомого прокурора. – Что?! Убита? Его посадили? Как «нет»?! какое алиби, вы что, совсем спятили?! Что за бред! Нет у нас родственницы по имени Анна! Вы документы проверили? – серые глаза Александры постепенно приобретали тусклый стальной оттенок. – Мою дочь зовут Марианна, надо бы знать! И она сейчас за границей, – она швырнула трубку, пробормотав: «Идиот». Несколько раз прошла по комнате вдоль и поперек, пиная мебель, которую, несмотря на достаточное пространство, умудрялась задевать.
– Бред, – она набрала дочери, но мобильный Марианны на русском и английском вежливо предложил перезвонить позже.
– Чушь собачья, – повторила Александра, пытаясь убедить в этом сама себя. Но знала, что уже не сможет спокойно лежать и курить, пока…
Она позвонила в гараж и потребовала подать автомобиль.
«Мерседес» цвета серого рассвета величественно, как океанский лайнер, плыл по шоссе.
«Зачем я туда еду? Какое-то омерзительное бистро, убогая забегаловка… Мне придется войти?! Что я скажу: „Покажите мне девчонку, которая работает официанткой, носит фамилию Литичевская и трахается с… Ну и мерзость…“
Грудь сдавил тесный обруч. Так, что ни охнуть, ни вздохнуть. Александра прибавила холода в кондиционере. Все тот же пригород, не сумевший стать городом. Те же обшарпанные дома, драные кусты. Кое-где возвышаются дешевые коттеджи… А вон, должно быть, та убогая тошниловка…
Александра ударила по тормозам, подрезая зазевавшегося «чайника», спряталась за огромной фурой, стоявшей у обочины.
«Перестань дрожать, идиотка!»
Стиснув побелевшими пальцами баранку руля, она заставила себя поднять голову и посмотреть сквозь тонированное стекло в сторону березового домика.
Около входа курили, смеялись какой-то смазливый дебил и невысокая темноволосая девчонка в коротких шортах и светлой футболке…
Александра, покачнувшись, застонав, зажмурилась, отчаянно замотала головой, стараясь прогнать кошмарное видение. И, когда открыла глаза, девчонки уже не было. Но и той доли секунды оказалось достаточно…
Александра выжала сцепление.
Воспользовавшись свободной минуткой, Анна выскочила покурить. Следом вылез Вадим.
– Слушай, Анька, – проговорил он, оглянувшись по сторонам, – ну и выбрала ты приятеля…
После недавнего сенсационного признания девушки, которую всегда считал гадким утенком, он почему-то ощутил непонятную досаду.
– Может, ты метишь в хозяйки? Думаешь, Галка подвинется ради горячо любимого племянничка? Нет, в самом деле…
– Что?! – Густые брови Анны взмыли вверх надломленными домиками. Внезапно она расхохоталась громко, заливисто, в промежутках меж взрывами смеха вставляя обрывки фразы. – Мне? Нужна? Эта забегаловка?!
– Да не ори ты! – Зашипел Вадим, – Ржет как корова.
– Вадюша, ржут обычно лошади, – смахивая веселые слезинки, проговорила Анна. – Тебе не мешало бы иногда слушать по своему плееру «Радио-няню». Да ты не переживай. Может, сейчас сюда подъедет твоя голубая мерседесная мечта… Ну, я побежала.
Махнув рукой, Анна быстро скрылась в бистро. Вадим тоже выбросил окурок и уже шагнул к дверям, как вдруг замер соляным столбом, прошептав:
– Ё-моё…
Сверкающий серо-голубой «Мерседес» затормозил практически у его ног.
Воцарилась тишина. Даже жирные мухи прервали свой полет, озадаченно приклеившись к запотевшим стеклам. Стук вилок о тарелки, хлюпанье и чавканье зависли в жарком воздухе. Оттого, что в зал вошла Она. И все, без исключения, даже те, кто в жизни не держал в руках «Вога», не смотрел по телевизору светской хроники, застыли в немом изумлении. Поскольку величественная осанка, надменный взгляд, холодная платина тщательно уложенных волос под затейливой шляпкой, наряд элегантно сногсшибательный, не оставлявший ни малейшего сомнения в благородстве его происхождения и заоблачности цены, тонкий аромат средиземноморских бризов презрительно поправший фаст-фуудовские амбре – все это в целом и по отдельности кричало о том, что едва ли эта lady of quality[10] появилась знойным вечером, подобно миражу, в придорожном бистро с целью насладиться неповторимым вкусом бифштекса с картошкой.
– Ох, черт возьми! Какая женщина! – Восхищенно произнес дядя Вова. Изумленная Анна, впервые услыхавшая столь высокую оценку из уст сурового повара, обернулась.
– Мамочки… – прошептала она, сделавшись вдруг белее березок на фасаде. Она попятилась, но ткнулась лопатками в стену и, съежившись, замерла, как загнанный в угол зверек.
– Что с тобой? – Обеспокоенно спросил Марк, поворачиваясь по направлению полного безысходности взгляда. – Шура… – пробормотал он озадаченно, тоже отступая, – Здравствуй. Отлично выглядишь…
– Заткнись, – металлическим тоном отчеканила Александра. – Даже рта не открывай. С тобой после.
– Мама, я тебе все объясню, – пролепетала девушка.
– Надеюсь! – С холодным бешенством выговорила Александра, – потому что насколько я могу судить, это место нисколько не похоже на Санта-Барбару. Я надеюсь, ты объяснишь мне, что ты делаешь в этой вонючей дыре в компании сумасшедшего преступника.
Анна сжалась, оцепенев. Ледяная энергия матери всегда парализовывала ее волю. Ей отчаянно захотелось исчезнуть, раствориться или, превратившись в маленькую мушку, вылететь в окно. И в этот момент она перехватила взгляд Марка. Он смотрел так, словно она неожиданно, без объяснений, с размаху ударила его по лицу, и теперь он пытался понять и воспринять это как должное. Анна вдруг вспомнила, что ей уже восемнадцать и она не маленькая девочка.
«Скажи спасибо, что тебе не приходится зарабатывать себе на кусок хлеба…». Она научилась зарабатывать на этот мифический кусок и не только выжила в этом враждебном мире, которым ее с детства пугали, как Бабой Ягой, но и получает удовольствие, от того, что сама принимает решения, сама распоряжается своей судьбой, пусть даже глупо и неправильно. И потому, расправив плечики, вздернув подбородок, немного испугано, но твердо произнесла:
– Мама не кричи.
Это стало последней каплей, переполнившей хрупкую чашу терпения Александры. Мало того, что эта дрянь все нервы ей вымотала, шляясь в поисках экзотики по помойкам, – и с кем! – если об этом пронюхают папарацци, полный ушат жидкого дерьма Литичевским обеспечен, вся их репутация, все, что создавалось столько лет, чем дорожил Роман – псу под хвост… Роман… Страшно представить, что скажет он, если узнает. Так она еще и огрызается! Не сдержавшись, забыв в тот миг и незыблемом семейном правиле: все ссоры – за плотно закрытыми дверьми, – Александра влепила дочери пару звонких пощечин.
– А ну марш в машину, соплячка! Я с тобой дома разберусь! Сама пойдешь, или помочь вызвать?!
– А ты… – она устремила на Марка ненавидящий яростный взгляд. – Где здесь можно поговорить?
Он молча кивнул на служебный вход, ведущий на задний двор, уставленный коробками и ящиками.
Когда они остались наедине, светский лоск окончательно покинул измученную Александру.
– Что ты сделал с моей дочерью, мразь?! Что ты с ней делал?! – Она бросалась на врага, словно разъяренная тигрица, продирая ногтями рубашку, и, если б могла, с удовольствием перегрызла бы глотку.
– Что ты делал с моей девочкой, мразь?!