– Женька снимала, – мимоходом пояснила Екатерина Григорьевна. – Это ее хобби. Фотоаппарат ей хороший в Германии купила.
– Здорово, – искренне похвалил Макс.
Раскрасневшаяся от усердия, с прилипшими ко лбу рыжими прядями, выбившимися из стянутого резинкой конского хвоста, в затертых до дыр джинсах и растянутой футболке Евгения балансировала на подоконнике с молотком в одной руке и длиннющим гвоздем в другой. Несколько покореженных согнутых гвоздей уже валялись на полу. Возле босых пальцев с выкрашенными ярко-розовым лаком ноготками стояла жестяная банка из-под кофе – в ней смиренно ожидали своей участи остальные гвозди.
– Привет, – буркнула через плечо Евгения, приставила гвоздь к изрядно побитой стене и прицелилась молотком.
– Ну-ка, слезь, отдохни, – коротко распорядился Макс.
Евгения попыталась спорить, но он стащил упрямую девчонку с подоконника, за что получил несколько щипков, подзатыльник и две царапины на шее.
– Ох и вредная же ты, – покачал головой Макс, потирая шею. – Дрель в доме есть? А лучше перфоратор.
– Инструменты на антресолях, – сказала Екатерина Григорьевна. – Женя, принеси табуретку.
– Сам возьмет, – надулась Евгения. Уселась на кровати, обхватила руками колени, гневно сверкнула исподлобья потемневшими глазищами.
– Чего злая такая? – удивился Максим. – Помочь же хочу.
– А руки зачем распускать?!
– Ну, ты ребенок! – рассмеялся он. – Как тебя еще было с окна согнать? Всю шею расцарапала. Больно же. Что теперь своей девушке скажу?
– Так тебе и надо, – еще больше разозлилась Евгения. – Вот свою девушку и хватай. В другой раз укушу, понял?
– Понял, – снова хохотнул Макс.
– Ничего смешного!
– Жень, ну как тебе не стыдно? – укорила немка. – Мальчик помочь хочет. Вот стремянка, полезай.
Максим залез на антресоли, чихая от пыли, нашел старую сумку с инструментами, вытащил дрель и подходящее сверло.
– Дюбеля нужны, – сказал он. – Есть поблизости хозяйственный магазин?
– Есть, есть, – засуетилась немка. – Только мне так неудобно…
– Да все нормально! – заверил ее Макс. – Работы-то здесь на десять минут.
– Евгения, сходи с Максимом в «Стройматериалы», – тоном, не терпящим возражений, приказала Екатерина Григорьевна.
– Ладно, – неохотно согласилась Евгения. – Выйди, я переоденусь.
Через минуту Евгения вышла из комнаты в новых джинсах и клетчатой рубашке на мужской манер, оправила волосы, сунула ноги в мокасины, скомандовала:
– Идем.
До магазина шли молча. Евгения явно не желала снисходить да общения.
– Ладно, извини, – сказал Макс, – я не хотел тебя обидеть. Мир? – И протянул открытую ладонь.
– Ладно. – Евгения пожала руку. Ладошка у нее была на удивление крепкой, а пожатие неожиданно сильным для тощей девчонки.
– Мужскую работу мужик должен делать, – вразумил ее Макс, – а то мужа разбалуешь.
– Ты свою девушку учи, – огрызнулась Евгения. – А замуж я пока не собираюсь. Мне еще рано об этом думать.
– Когда-нибудь соберешься, – улыбался Макс. Эта мелкая рыжая бестия его забавляла.
– Тогда позвоню тебе и спрошу совета, – парировала она и поковыряла в носу.
– Ох и язва ты, – покачал головой Максим. – Не хотел бы я быть твоим парнем.
– Даже если бы хотел – ты не в моем вкусе, – фыркнула малявка.
Неожиданно Максим ощутил легкий укол обиды.
– Это почему? – насмешливо поинтересовался он.
– У тебя волосы светлые, – с вызовом ответила Евгения. – А мне брюнеты нравятся. Понял? И вообще – я выйду замуж за миллионера на крутой тачке. Какая машина хорошей считается?
– «Мерседес», – ехидно ответил Максим.
– Вот, значит, на «мерседесе».
– А с чего ты взяла, что он на тебе женится? – продолжил поддразнивать девчонку Максим. – Девушек полным-полно, принцев на всех не хватит.
– Потому что я самая лучшая, – уверенно заявила Евгения. – Вон твои гвозди, выбирай.
– И где же ты собираешься искать своего миллионера? В Америке, что ли? – на обратном пути продолжал допытываться Макс, сам не понимая, зачем провоцирует глупую беседу.
Евгения внимательно на него посмотрела и вдруг звонко расхохоталась.
– Что смешного? – недоумевал Максим.
– Ты что, думаешь, я серьезно? Ха-ха-ха! Думаешь, я дурочка? Я же просто так сказала, ну ты даешь! – Она снова захохотала. Даже прохожие обернулись. – Я вообще замуж не выйду. Очень надо! – на полном серьезе завершила она.
Макс почувствовал себя круглым идиотом. Хотел посмеяться над девчонкой, а оказалось, что она сама смеялась над ним. Ну да, конечно, все парни считают, что девочки мечтают о сказочно богатых принцах на роскошных белых авто. Евгения решила обыграть эту легенду. Остроумно. Надо было найти достойный ответ, чтобы не оставаться в дураках перед малявкой.
– А я-то поверил, – покаянно признался Макс. – Подумал, вот заработаю кучу денег и приеду свататься на белом «мерседесе»… Ты к тому времени подрастешь…
– Ну, если на «мерседесе», тогда ладно, – смилостивилась Евгения, – валяй, буду ждать с нетерпением.
– Даже со светлыми волосами?
– Волосы покрасить не проблема, – снова захохотала Евгения. – А ты ничего, прикольный. Я сперва думала: ботан занудный. Но с тобой можно дружить.
– Вот спасибо. Польщен, – хмыкнул Максим. – Ты тоже ничего. Правда, язва и упрямая, как ослица. Но дружить с тобой тоже можно.
– О'кей, – заключила Евгения. – Значит, мы друзья?
– Друзья, – согласился Макс.
Он повесил карниз, помог прицепить занавески, после чего Евгения снизошла до снисходительного «спасибо». Растроганная немка долго благодарила Максима, зазывала его на ужин, Максим отказался – торопился на электричку. Евгения гордо удалилась в комнату и врубила на всю катушку модных итальяшек, от чего в стену возмущенно застучали соседи.
Макс вышел из подъезда и почему-то обернулся, отыскал среди десятков освещенных окошек одноединственное, неплотно задернутое светлыми шторами. Зачем-то постоял, словно ждал чего-то, потом побежал к остановке. В электричке, как обычно, открыл учебник для повторения, но немецкая грамматика отказывалась лезть в голову. Смотрел в книгу, а думал о Екатерине Григорьевне и ее покойном муже, о боли, которую иногда не лечит время, о сокровенной памяти, которая всегда с тобой. И о вредной рыжей девчонке, предложившей ему свою дружбу.
– Где вы так хорошо выучили язык, молодой человек?
– В Германии, – отрапортовал Максим. – Мой отец служил в военном гарнизоне. У нас была очень хорошая учительница.
– Замечательно, – одобрил экзаменатор. – Сын защитника Родины. Такие кадры нам нужны, не правда ли? – обратился он к полноватой даме в очках. Та согласно закивала.
Поступление Максима в университет отмечали долго и шумно. Мать ворчала, перепрятывала деньги, отложенные на черный день, но отец все равно их находил. С родственниками, друзьями, коллегами, знакомыми, соседями и просто «хорошими людьми» папаша гудел дни и ночи напролет, в итоге даже пришлось вызывать «скорую», но, к счастью, все обошлось. В один из таких дней очумевший от отцовских попоек и нетрезвых гостей Макс объявил, что съездит в Балашиху к тете Тоне, а заодно зайдет к немке – поблагодарить.
Антонина расчувствовалась до слез. Облобызала племянника в обе щеки, накормила наваристым борщом, поставила тесто для пирога с яблоками из собственного сада. Включила доисторическую пластинку на стареньком патефоне – чувственный женский голос пел о вечной любви. Максиму было хорошо. Он утомился от отцовских пьянок, которые в последнее время случались все чаще, – тот не мог найти себя в гражданской пенсионерской жизни; от хмурого ворчания издерганной матери, от частых родительских скандалов с криками и постоянным битьем сервиза «Мадонна». У тети было тихо, спокойно, солнце пряталось в кружевных занавесках, ходики на стене неспешно отсчитывали замедленный ход времени.
– Теть Тонь, – прихлебывая компот, спросил Макс, – а почему ты замуж не вышла?
Тетка опустила глаза, на добром морщинистом лице заиграла печальная виноватая улыбка. Натруженные жилистые пальцы принялись разглаживать и без того безупречную вышитую скатерть.
– Не сложилось, милый. С нелюбимыми не хотелось жить, а любви не дождалась. Вот такие пироги с яблоками, – тихо объяснила она.
– Прости, теть Тонь. – Максим обнял тетушку за вздрогнувшие плечи. – Я не хотел тебя расстраивать.
– Да все хорошо, Максюша, – засуетилась тетка, – дело прошлое! Наоборот, я рада, что кого-то еще интересую. – И рассмеялась сердечным журчащим смехом. – Совсем большой стал, – она потрепала племянника по вихрам, – вот и вопросы задаешь взрослые. Наверно, у тебя уже и девушка есть?
– Нет пока, – беспечно отозвался Макс. – Не до того было.
– И правильно, главное, в институт поступил, – одобрила тетка. – А девчонок у тебя еще будет – фью, – присвистнув, она очертила пальцем круг над головой, – выше крыши. Ты мальчик видный… Будут девки на тебя вешаться гроздьями, главное, головы не теряй.
– Не буду, – со смехом пообещал Макс.
Похвалы тетки были приятны. Особенно на фоне бесконечного материного ворчания: «Вымахал здоровый, бестолковый… не сутулься… топаешь, как слон… постригись уже, а то на дурня похож…»
Сам Максим весьма критично относился к собственной внешности. Но многие одноклассницы считали его очень симпатичным. Правда, другие фыркали – мол, ничего особенного. Но и те и другие сходились во мнении, что фигура у Макса – что надо, – результат длительных спортивных тренировок. В общем, Максим пришел к заключению, что он не червонец, чтобы всем нравиться. В конце концов, мужчина должен быть немного красивее обезьяны. Если происходит наоборот, тогда все печально.
Вот и нахальная Евгения заявила, что ей нравятся брюнеты. Глупая девчонка. Как будто цвет волос имеет решающее значение… Сама-то рыжая-конопатая. Впрочем, почему его должно волновать мнение какой-то мелюзги? Но раз уж вспомнил…
Максим набрал номер немки. Трубку на том конце сняла Евгения. Максим представился, сообщил, что поступил в университет, сказал, что хочет поблагодарить Екатерину Григорьевну.
– Bay! – завопила Женька так, что в ухе зазвенело. – Молоток! Муттер за тебя кулаки держала! И я тоже! Когда заедешь?
– Могу сегодня, – сказал он. Откуда-то накатило непонятное волнение. Никак от экзаменов не отойдет, что ли?
– Валяй, – дала добро Женька. – Я щас муттер на службу позвоню. Чао!
Усмехнувшись, Макс повесил трубку. Ну и жаргон. Странно представить, что пару лет назад он сам так разговаривал. Максим порылся в вещах, обнаружил, что одна рубаха ему узковата, другую надевал раз сто, на третьей, классной, откуда ни возьмись обнаружилось пятно… Макс поскреб его ногтем, но пятно не оттиралось.
– Поедешь к учительнице? – появилась в дверях тетка.
– Да, куплю шампанское, торт. Все-таки если бы не она…
– Правильно, – одобрила тетка его действия. – А что ты там трешь?
– Вот. – Макс огорченно продемонстрировал пятно. – Сам не знаю, где посадил. Мать за этой рубахой два часа в очереди в Пассаже стояла… Надеть хотел…
– Дай сюда, – скомандовала тетка.
Она удалилась в ванную, поколдовала там несколько минут и вынесла рубаху, на которой от пятна осталось только мокрое место, причем в прямом смысле этого слова…
– Сейчас я утюжком посушу, – успокоила тетка. – И можешь надевать.
– Спасибо, теть Тонь, ты настоящая волшебница, – чмокнул он тетку в рыхлую щечку.
– Деньги-то у тебя есть? – поинтересовалась она.
– Есть! – радостно отозвался Максим, поливаясь одеколоном. Тетка Антонина стояла в дверях, скрестив руки на полной груди, ласково наблюдала за племянником.
– У этой учительницы, кажется, дочка? – неожиданно спросила она.
Максим почему-то дернулся и обрызгал одеколоном зеркало.
– Евгения? – подумав, спросил он. – Она еще мелкая. Ей всего пятнадцать.
– Девочки рано взрослеют, – заметила тетка. – Быстрее, чем мальчишки. Те еще в войнушку играют, а у этих уже любовь…
– Женька не из таких, – возразил Макс.
– Симпатичная? – продолжала расспрашивать его тетка.
Макс на секунду замешкался.
– Да, ничего. Рыжая. – Он подавил нежданный вздох.
– Рыжие – самые опасные, – зачем-то сказала тетя Тоня. – Ну, в добрый час. – Она потянулась, чтобы снова поцеловать Максима, и удовлетворенно констатировала: – Как ты вырос…
– Какого цвета? – равнодушно спросила продавщица.
– Давайте вон те, с ободками, – растерялся Макс. Он никогда не покупал цветов, обычно этим занималась мать. Приносила пушистый веник и говорила: подаришь Марьивановне или однокласснице Любке на день рождения… Он уже пожалел, что ввязался в цветочную авантюру, особенно когда услышал, сколько стоят цветы, но было поздно. Дорогу от метро до немкиного дома Максим проделал пешком, чтобы букет не смяли в транспорте.
– Ой! – всплеснула ладошами Екатерина Григорьевна. – Какие шикарные розы! Евгения, погляди, какое чудо! Неси скорее вазу!
– Ничего, – передернула плечами в широком вырезе блузона вреднющая девчонка. – Но я больше сирень люблю. Bay, какой тортик!
– Женька! – сурово шикнула Екатерина Григорьевна.
Максим едва сдержался, чтобы не отшлепать негодницу дорогущим букетом.
– А шампусик для нас обеих? – с невинным видом поинтересовалась Евгения.
– Тебе сок, – строго сказала немка. – Доставай жаркое из духовки…
– Дискриминация, – запротестовала девчонка. – Придется пить тайком в дурной компании, где-нибудь в сыром подвале.
Екатерина Григорьевна, похоже, восприняла угрозы дочери всерьез, потому что разрешила налить ей чуть-чуть – очертила ногтем на бокале незримую линию.
– За твои успехи, мальчик, – сказала она. – Пусть это будет хорошим началом твоего пути.
– Ура три раза! – подытожила Евгения. – Закусывайте, господа.
Максим сидел за кухонным столом, покрытым цветастой клеенкой, пил шампанское, парировал колкости вредной девчонки, и внезапно его посетило ощущение беспричинного полного счастья. Счастье было настолько ярким, всеобъемлющим, что казалось осязаемым, как стол, как бокал, как рыжие кудри Евгении. Ему хотелось просто сидеть, смотреть, говорить, наслаждаться каждым мгновением… Вот, оказывается, что такое счастье – абсолютное растворение в нынешнем моменте, – время останавливается, и нет ни воспоминаний, ни размышлений о будущем – ничего, кроме «здесь и сейчас». Наверное, это было действие шампанского…
– Хочешь, я тебя сфоткаю для моего вернисажа? – тряхнув кудрями, спросила Евгения.
– Не знаю, – промямлил Максим. – Я плохо получаюсь на фотографиях.
– А у меня получишься хорошо, – уверила девчонка. – Только нужен какой-нибудь вид. Здесь не пойдет. Пошли в парк!
– Конечно, сходите! – поддержала дочь Екатерина Григорьевна. – Погода хорошая, воздухом подышите. Максим, ты еще не видел наши «Сокольники»?
Максим сознался, что «Сокольники» не видел.
– Много не потерял, – фыркнула Евгения.
– Ну как же так! – укорила ее немка. – Чудесный парк. Один из самых старых в Москве. Женька знает его как свои пять пальцев.
Да-да, я выросла в парке, прямо под кустиком, как хиппи, – воздела глаза к потолку Евгения. – Сейчас мама достанет семейный альбом и начнет показывать фотки, где я катаюсь на каруселях и сижу на горшке. Надо бежать…
– А мне интересно посмотреть на твой горшок, – съязвил Макс, радуясь случаю подколоть языкастую малявку. Но та уже толкала Максима к дверям.
– Центр для пенсионеров и мамаш с колясками, – хмыкнула Евгения. – Правда, продают вкусное мороженое, иногда мы с ребятами там тусуемся. Но настоящий кайф – в лесу. Есть у меня заветное место. Я тебе покажу.
Скоро и впрямь начался настоящий лес – осока по пояс, вековые сосны, березы с причудливыми изгибами стволов, перекличка птиц, запах молодых трав, хвои, грибная сырость тенистых аллей.
Евгения увлекла Максима с асфальтовой дорожки в глубь парка, на узкую тропинку, петлявшую между зарослей крапивы.
– Другого пути нет? – подняв руки, чтобы не обжечься о злую траву, полюбопытствовал Макс.
– Так короче. – Евгения тоже подняла руки и выписывала в воздухе плавные круговые движения на манер индийской танцовщицы. Звенели браслеты на тонких запястьях, тугие затянутые денимом бедра девчонки ритмично двигались в такт неведомой музыке, слышимой ею одной. Максим с трудом отвел взгляд в сторону, ему вдруг стало неловко, словно он подсматривал в замочную скважину. Капельки пота проступили на лбу, он отер их платком и почувствовал жгучую боль – крапива ужалила запястье.
– Черт! – в сердцах выругался Максим, сердясь на крапиву, на девчонку и на себя самого.
– Мы друзья? – неожиданно спросила Евгения.
– Конечно, – кивнул он.
– Я хочу с тобой посоветоваться, – объявила она. – Только дай слово, что не расскажешь маме!
– Не скажу! – отозвался Максим. – А в чем дело?
– Придет время – скажу, – таинственно заявила девчонка. – Скоро, уже скоро… Уже добрались! – Евгения обернулась. – Вуаля. – И замерла статуей, картинно разбросав руки.
Деревья расступились. Впереди простиралась аллея. На ней в художественном беспорядке росли сиреневые кусты, увенчанные тяжелыми гроздьями цветов. Белых, синих, лиловых… В воздухе стоял густой тягучий горьковатый запах, как в парфюмерном отделе универмага. От него кружилась голова.
– Нравится? – спросила Евгения. – Правда, здорово?
– Я думал, сирень давно отцвела, – признался Макс.
– Это поздние сорта, – пояснила Евгения. – Место называется сиреневый сад. Здесь я тебя и сфоткаю. Ну-ка, встань туда, расслабься… Стоп! Не делай официального лица, я же тебя не на стенд «Их разыскивает милиция» снимаю.
Макс фыркнул.
– Уже лучше, – сказала Евгения. – Но надо добиться полной естественности, иначе фотка не получится. Смотри на меня…
И она стала паясничать, пританцовывать, показывать язык, строить уморительные рожицы. Потом вдруг схватила фотоаппарат, нацелилась объективом – щелк!
– Зер гут, – удовлетворенно произнесла Евгения. – Снимок отдам при встрече. А теперь познакомься с моим Любимым садом. Разреши представить, это моя любимая, махровая сирень.
Она подтащила Макса к огромному раскидистому кусту, нагнула ветку, сорвала лиловую гроздь, прикрыв глаза, блаженно вдохнула аромат и прошептала:
– Ах… Хорошо! На, понюхай! – и поднесла к лицу Максима.
Он втянул терпкий с горчинкой запах, чувствуя, как пьянеет от безумного аромата.
– Обожаю сирень, – полузакрыв глаза, томно прошептала Евгения. – Мои духи похожи на нее, как ты думаешь?
Она приблизилась, чуть склонила голову, подставила висок с пульсирующей голубой прожилкой. Максим как зачарованный вдохнул запах янтарных кудрей, зарылся в них лицом, чувствуя, как земля начинает медленно вращаться под ногами. Ему показалось, что они оба сейчас потеряют равновесие и упадут, одной рукой он судорожно взялся за сиреневый ствол, другой подхватил Евгению за тонкую талию и замер, не в силах пошевелиться, чувствуя, как внутри разгорается медленное пламя.
– Я хотела тебя спросить… – прошептала Евгения. – Только не смейся, ладно? Ты умеешь целоваться?
– Что? – севшим голосом переспросил Максим.
– Ну ты когда-нибудь целовал девушку?
– Зачем это тебе? – Его пальцы медленно перебирали ее кудри, одновременно мягкие, как пух, и жесткие, как проволока. Как такие два свойства могли существовать вместе?
– Я встречаюсь с одним парнем из нашей школы, – простодушно объяснила Евгения. – Кажется, я ему нравлюсь, и он мне тоже. Я думаю, вдруг он захочет меня поцеловать, а я не умею целоваться? Покажи мне…
– Что?! – снова переспросил Максим, чувствуя жар и холод одновременно.
– О господи! – всплеснула руками Евгения. – Ну, ты можешь меня поцеловать по-взрослому? Что тебе, трудно, что ли? Мы ведь друзья!
Друзья… Он вдруг возненавидел это слово. Кто только придумал, что можно дружить с маленькими глупыми девчонками? Хотел оттолкнуть ее, гордо отвернуться, объяснить, что есть вещи, которым нельзя научить, как в школе. Что не может, не станет, не хочет… Хотел… Не смог…
Максим обнял Евгению, привлек к себе, ощутил всем существом упругое тепло ее стройного тела. Она закрыла глаза, запрокинула голову, волосы рассыпались дождем. Ее губы – полные, мягкие, полуоткрытые – были совсем близко. Он видел на них каждую черточку, каждую припухлость, – он понял, что никогда и ничего не желал в жизни так страстно, как этого безрассудного поцелуя…
Евгения оттолкнула его, рывком разорвала огненное кольцо сплетенных рук, сделала шаг назад. На ее личике появилась брезгливая гримаса.
– Тьфу, гадость какая, – сказала она, тщательно вытирая губы тыльной стороной запястья, – тьфу. Как это может нравиться, не понимаю? По-моему, книги сильно преувеличивают. Ладно, пошли, а то мне еще к Машке надо забежать.
Евгения сломала ветку сирени и пошла как ни в чем не бывало, не оборачиваясь, что-то напевая под нос, дирижируя цветком, нимало не догадываясь о гибельной силе своего раннего расцвета.
Макс брел позади как зомби, оглушенный, опустошенный. В голове стоял непонятный гул, ноги были ватными. Он изнемогал от навалившейся тяжести внезапного откровения: эта девочка-подросток взволновала его так, как волнует мужчину взрослая женщина.
– Неужели тебе это нравится? – вслух размышляла Евгения.
– Ты еще маленькая, – глухо сказал Максим. – Придет время, тебе тоже это понравится.
– Многим девчонкам в классе это нравится, – помахивая веткой, говорила Евгения. – Может, это потому, что ты не мой парень, а просто друг? Может, с Павликом все будет иначе? Надо попробовать.
Ему вдруг отчаянно захотелось развернуть девчонку за плечи, заглянуть в ее кошачьи глаза и ударить наотмашь по губам. По безумно сладким губам, с которых срывались гадкие слова. А потом снова прильнуть к ним и целовать, пока хватит воздуха, весь остаток дня, весь вечер, всю ночь, всю вечность…
…Максим ехал в полупустой электричке, тупо смотрел в окно и видел лицо Евгении. В вагоне одуряющее пахло сиренью. Он пытался думать о другом: об институте, о предстоящем отдыхе, но мысли упорно возвращались к девчонке, неожиданно повзрослевшей этим вечером. Как он мог так долго обманываться? Врать себе и всем, что относится к Евгении как к сестренке, маленькой дочке его учительницы. Что приезжает исключительно на занятия, а вовсе не с целью увидеть ее лишний раз… А ей всего пятнадцать… Проклятие!
Максим чувствовал себя извращенцем, педофилом, растлителем малолетних и просто гадом в одном флаконе. Он говорил себе, что больше не поедет к немке и не увидит Евгению до тех пор, пока ей не исполнится хотя бы семнадцать. Что встретит взрослую девушку, с которой будет не только целоваться, но и заниматься сексом до умопомрачения, до полного забвения всего, что случилось сегодня…
Колеса мрачно и монотонно отстукивали начало нового пути…
Там Максим встретил Риту. Она была полной противоположностью Евгении – знойная брюнетка с роскошными формами, настоящая женщина-вамп. По Рите сходило с ума полкурса, а она, бог знает почему, выбрала Макса, хоть он к тому и не особо стремился. Быть может, именно поэтому и выбрала. Рита была старше его на пару лет. Говаривали, что она чертовски умна – у нее был один из самых высоких проходных баллов на потоке. Еще говорили, что она дочка какого-то крутого чина, полжизни прожила в загранке, шпарила на трех языках. Но в стройотряде эти качества не были главными. Яркая, эпатажная, в откровенных нарядах – юбки-супермини, брючки – а-ля вторая кожа, крохотные топики, шикарный купальник, – Рита всегда была в центре внимания, она любила крепко выразиться, обожала грубый солдатский юмор, пила залпом самогон, зажевывала хлебной коркой и почти не пьянела – только в цыганских глазах прибавлялось страстного блеска. Однажды на ночном «диско» Рита сама пригласила Макса на медляк, а потом и в свою постель, в которой они исполнили фигуры высшего пилотажа. Рита любила секс, знала, как получить удовольствие, и умела его доставить. До нее у Максима было немного интимного опыта: разбитная одноклассница да пара девчонок в спортивном лагере. Рита стала его наставницей в мире наслаждений. После стройотряда предложила махнуть в Польшу – оказалась, что она давно и успешно фарцует. Максим согласился. Лето прошло в сексуально-торговом угаре.
В стране давно уже начались перемены. Железный занавес открылся, наиболее предприимчивые граждане, в том числе и студенты питерского универа, не преминули этим воспользоваться. Враз изменились приоритеты. Прежние лозунги «Будь как все», «Деньги – зло, богатство – в духовности» трансформировались в «Будь круче других», «Если ты умный, почему бедный?», а фразу «Не в деньгах счастье» успешно дополнили антитезой «а в их количестве»… «С милым рай в шалаше, если милый на «порше», – говаривали длинноногие красотки, еще вчера утверждавшие, что любовь за деньги не купишь. Максим старался не упускать ни одной возможности дополнительного заработка, тем более что в семье начались финансовые проблемы. Отец все больше пил, мать болела. А жизнь с новыми возможностями и соблазнами: выраставшими как грибы после дождя ночными клубами, кабаками, бутиками, зарубежными поездками, всем, что раньше было недоступно, – вдруг свалилась как снег на голову, манила, притягивала, заставляла искать новые способы получения доходов. И Макс крутился, как мог, обзаводился нужными знакомыми и связями. К весне ему подфартило: сумел устроиться на подработку гидом в крупную турфирму по приему иностранцев в Питере. Вот когда пригодилась ему влюбленность в город, в самые неприметные его мостки и закоулки. Макс рассказывал то, чего не знали другие гиды, и его экскурсии пользовались огромным спросом. Он умел увлечь, заразить своей страстью к Питеру, и иностранные туристы часами бродили за ним очарованными странниками.
– Здорово, – искренне похвалил Макс.
Раскрасневшаяся от усердия, с прилипшими ко лбу рыжими прядями, выбившимися из стянутого резинкой конского хвоста, в затертых до дыр джинсах и растянутой футболке Евгения балансировала на подоконнике с молотком в одной руке и длиннющим гвоздем в другой. Несколько покореженных согнутых гвоздей уже валялись на полу. Возле босых пальцев с выкрашенными ярко-розовым лаком ноготками стояла жестяная банка из-под кофе – в ней смиренно ожидали своей участи остальные гвозди.
– Привет, – буркнула через плечо Евгения, приставила гвоздь к изрядно побитой стене и прицелилась молотком.
– Ну-ка, слезь, отдохни, – коротко распорядился Макс.
Евгения попыталась спорить, но он стащил упрямую девчонку с подоконника, за что получил несколько щипков, подзатыльник и две царапины на шее.
– Ох и вредная же ты, – покачал головой Макс, потирая шею. – Дрель в доме есть? А лучше перфоратор.
– Инструменты на антресолях, – сказала Екатерина Григорьевна. – Женя, принеси табуретку.
– Сам возьмет, – надулась Евгения. Уселась на кровати, обхватила руками колени, гневно сверкнула исподлобья потемневшими глазищами.
– Чего злая такая? – удивился Максим. – Помочь же хочу.
– А руки зачем распускать?!
– Ну, ты ребенок! – рассмеялся он. – Как тебя еще было с окна согнать? Всю шею расцарапала. Больно же. Что теперь своей девушке скажу?
– Так тебе и надо, – еще больше разозлилась Евгения. – Вот свою девушку и хватай. В другой раз укушу, понял?
– Понял, – снова хохотнул Макс.
– Ничего смешного!
– Жень, ну как тебе не стыдно? – укорила немка. – Мальчик помочь хочет. Вот стремянка, полезай.
Максим залез на антресоли, чихая от пыли, нашел старую сумку с инструментами, вытащил дрель и подходящее сверло.
– Дюбеля нужны, – сказал он. – Есть поблизости хозяйственный магазин?
– Есть, есть, – засуетилась немка. – Только мне так неудобно…
– Да все нормально! – заверил ее Макс. – Работы-то здесь на десять минут.
– Евгения, сходи с Максимом в «Стройматериалы», – тоном, не терпящим возражений, приказала Екатерина Григорьевна.
– Ладно, – неохотно согласилась Евгения. – Выйди, я переоденусь.
Через минуту Евгения вышла из комнаты в новых джинсах и клетчатой рубашке на мужской манер, оправила волосы, сунула ноги в мокасины, скомандовала:
– Идем.
До магазина шли молча. Евгения явно не желала снисходить да общения.
– Ладно, извини, – сказал Макс, – я не хотел тебя обидеть. Мир? – И протянул открытую ладонь.
– Ладно. – Евгения пожала руку. Ладошка у нее была на удивление крепкой, а пожатие неожиданно сильным для тощей девчонки.
– Мужскую работу мужик должен делать, – вразумил ее Макс, – а то мужа разбалуешь.
– Ты свою девушку учи, – огрызнулась Евгения. – А замуж я пока не собираюсь. Мне еще рано об этом думать.
– Когда-нибудь соберешься, – улыбался Макс. Эта мелкая рыжая бестия его забавляла.
– Тогда позвоню тебе и спрошу совета, – парировала она и поковыряла в носу.
– Ох и язва ты, – покачал головой Максим. – Не хотел бы я быть твоим парнем.
– Даже если бы хотел – ты не в моем вкусе, – фыркнула малявка.
Неожиданно Максим ощутил легкий укол обиды.
– Это почему? – насмешливо поинтересовался он.
– У тебя волосы светлые, – с вызовом ответила Евгения. – А мне брюнеты нравятся. Понял? И вообще – я выйду замуж за миллионера на крутой тачке. Какая машина хорошей считается?
– «Мерседес», – ехидно ответил Максим.
– Вот, значит, на «мерседесе».
– А с чего ты взяла, что он на тебе женится? – продолжил поддразнивать девчонку Максим. – Девушек полным-полно, принцев на всех не хватит.
– Потому что я самая лучшая, – уверенно заявила Евгения. – Вон твои гвозди, выбирай.
– И где же ты собираешься искать своего миллионера? В Америке, что ли? – на обратном пути продолжал допытываться Макс, сам не понимая, зачем провоцирует глупую беседу.
Евгения внимательно на него посмотрела и вдруг звонко расхохоталась.
– Что смешного? – недоумевал Максим.
– Ты что, думаешь, я серьезно? Ха-ха-ха! Думаешь, я дурочка? Я же просто так сказала, ну ты даешь! – Она снова захохотала. Даже прохожие обернулись. – Я вообще замуж не выйду. Очень надо! – на полном серьезе завершила она.
Макс почувствовал себя круглым идиотом. Хотел посмеяться над девчонкой, а оказалось, что она сама смеялась над ним. Ну да, конечно, все парни считают, что девочки мечтают о сказочно богатых принцах на роскошных белых авто. Евгения решила обыграть эту легенду. Остроумно. Надо было найти достойный ответ, чтобы не оставаться в дураках перед малявкой.
– А я-то поверил, – покаянно признался Макс. – Подумал, вот заработаю кучу денег и приеду свататься на белом «мерседесе»… Ты к тому времени подрастешь…
– Ну, если на «мерседесе», тогда ладно, – смилостивилась Евгения, – валяй, буду ждать с нетерпением.
– Даже со светлыми волосами?
– Волосы покрасить не проблема, – снова захохотала Евгения. – А ты ничего, прикольный. Я сперва думала: ботан занудный. Но с тобой можно дружить.
– Вот спасибо. Польщен, – хмыкнул Максим. – Ты тоже ничего. Правда, язва и упрямая, как ослица. Но дружить с тобой тоже можно.
– О'кей, – заключила Евгения. – Значит, мы друзья?
– Друзья, – согласился Макс.
Он повесил карниз, помог прицепить занавески, после чего Евгения снизошла до снисходительного «спасибо». Растроганная немка долго благодарила Максима, зазывала его на ужин, Максим отказался – торопился на электричку. Евгения гордо удалилась в комнату и врубила на всю катушку модных итальяшек, от чего в стену возмущенно застучали соседи.
Макс вышел из подъезда и почему-то обернулся, отыскал среди десятков освещенных окошек одноединственное, неплотно задернутое светлыми шторами. Зачем-то постоял, словно ждал чего-то, потом побежал к остановке. В электричке, как обычно, открыл учебник для повторения, но немецкая грамматика отказывалась лезть в голову. Смотрел в книгу, а думал о Екатерине Григорьевне и ее покойном муже, о боли, которую иногда не лечит время, о сокровенной памяти, которая всегда с тобой. И о вредной рыжей девчонке, предложившей ему свою дружбу.
***
Тем летом Максим поступил в питерский университет. Немецкий сдал на пятерку, даже удостоился похвалы старенького седого дядечки из приемной комиссии.– Где вы так хорошо выучили язык, молодой человек?
– В Германии, – отрапортовал Максим. – Мой отец служил в военном гарнизоне. У нас была очень хорошая учительница.
– Замечательно, – одобрил экзаменатор. – Сын защитника Родины. Такие кадры нам нужны, не правда ли? – обратился он к полноватой даме в очках. Та согласно закивала.
Поступление Максима в университет отмечали долго и шумно. Мать ворчала, перепрятывала деньги, отложенные на черный день, но отец все равно их находил. С родственниками, друзьями, коллегами, знакомыми, соседями и просто «хорошими людьми» папаша гудел дни и ночи напролет, в итоге даже пришлось вызывать «скорую», но, к счастью, все обошлось. В один из таких дней очумевший от отцовских попоек и нетрезвых гостей Макс объявил, что съездит в Балашиху к тете Тоне, а заодно зайдет к немке – поблагодарить.
Антонина расчувствовалась до слез. Облобызала племянника в обе щеки, накормила наваристым борщом, поставила тесто для пирога с яблоками из собственного сада. Включила доисторическую пластинку на стареньком патефоне – чувственный женский голос пел о вечной любви. Максиму было хорошо. Он утомился от отцовских пьянок, которые в последнее время случались все чаще, – тот не мог найти себя в гражданской пенсионерской жизни; от хмурого ворчания издерганной матери, от частых родительских скандалов с криками и постоянным битьем сервиза «Мадонна». У тети было тихо, спокойно, солнце пряталось в кружевных занавесках, ходики на стене неспешно отсчитывали замедленный ход времени.
– Теть Тонь, – прихлебывая компот, спросил Макс, – а почему ты замуж не вышла?
Тетка опустила глаза, на добром морщинистом лице заиграла печальная виноватая улыбка. Натруженные жилистые пальцы принялись разглаживать и без того безупречную вышитую скатерть.
– Не сложилось, милый. С нелюбимыми не хотелось жить, а любви не дождалась. Вот такие пироги с яблоками, – тихо объяснила она.
– Прости, теть Тонь. – Максим обнял тетушку за вздрогнувшие плечи. – Я не хотел тебя расстраивать.
– Да все хорошо, Максюша, – засуетилась тетка, – дело прошлое! Наоборот, я рада, что кого-то еще интересую. – И рассмеялась сердечным журчащим смехом. – Совсем большой стал, – она потрепала племянника по вихрам, – вот и вопросы задаешь взрослые. Наверно, у тебя уже и девушка есть?
– Нет пока, – беспечно отозвался Макс. – Не до того было.
– И правильно, главное, в институт поступил, – одобрила тетка. – А девчонок у тебя еще будет – фью, – присвистнув, она очертила пальцем круг над головой, – выше крыши. Ты мальчик видный… Будут девки на тебя вешаться гроздьями, главное, головы не теряй.
– Не буду, – со смехом пообещал Макс.
Похвалы тетки были приятны. Особенно на фоне бесконечного материного ворчания: «Вымахал здоровый, бестолковый… не сутулься… топаешь, как слон… постригись уже, а то на дурня похож…»
Сам Максим весьма критично относился к собственной внешности. Но многие одноклассницы считали его очень симпатичным. Правда, другие фыркали – мол, ничего особенного. Но и те и другие сходились во мнении, что фигура у Макса – что надо, – результат длительных спортивных тренировок. В общем, Максим пришел к заключению, что он не червонец, чтобы всем нравиться. В конце концов, мужчина должен быть немного красивее обезьяны. Если происходит наоборот, тогда все печально.
Вот и нахальная Евгения заявила, что ей нравятся брюнеты. Глупая девчонка. Как будто цвет волос имеет решающее значение… Сама-то рыжая-конопатая. Впрочем, почему его должно волновать мнение какой-то мелюзги? Но раз уж вспомнил…
Максим набрал номер немки. Трубку на том конце сняла Евгения. Максим представился, сообщил, что поступил в университет, сказал, что хочет поблагодарить Екатерину Григорьевну.
– Bay! – завопила Женька так, что в ухе зазвенело. – Молоток! Муттер за тебя кулаки держала! И я тоже! Когда заедешь?
– Могу сегодня, – сказал он. Откуда-то накатило непонятное волнение. Никак от экзаменов не отойдет, что ли?
– Валяй, – дала добро Женька. – Я щас муттер на службу позвоню. Чао!
Усмехнувшись, Макс повесил трубку. Ну и жаргон. Странно представить, что пару лет назад он сам так разговаривал. Максим порылся в вещах, обнаружил, что одна рубаха ему узковата, другую надевал раз сто, на третьей, классной, откуда ни возьмись обнаружилось пятно… Макс поскреб его ногтем, но пятно не оттиралось.
– Поедешь к учительнице? – появилась в дверях тетка.
– Да, куплю шампанское, торт. Все-таки если бы не она…
– Правильно, – одобрила тетка его действия. – А что ты там трешь?
– Вот. – Макс огорченно продемонстрировал пятно. – Сам не знаю, где посадил. Мать за этой рубахой два часа в очереди в Пассаже стояла… Надеть хотел…
– Дай сюда, – скомандовала тетка.
Она удалилась в ванную, поколдовала там несколько минут и вынесла рубаху, на которой от пятна осталось только мокрое место, причем в прямом смысле этого слова…
– Сейчас я утюжком посушу, – успокоила тетка. – И можешь надевать.
– Спасибо, теть Тонь, ты настоящая волшебница, – чмокнул он тетку в рыхлую щечку.
– Деньги-то у тебя есть? – поинтересовалась она.
– Есть! – радостно отозвался Максим, поливаясь одеколоном. Тетка Антонина стояла в дверях, скрестив руки на полной груди, ласково наблюдала за племянником.
– У этой учительницы, кажется, дочка? – неожиданно спросила она.
Максим почему-то дернулся и обрызгал одеколоном зеркало.
– Евгения? – подумав, спросил он. – Она еще мелкая. Ей всего пятнадцать.
– Девочки рано взрослеют, – заметила тетка. – Быстрее, чем мальчишки. Те еще в войнушку играют, а у этих уже любовь…
– Женька не из таких, – возразил Макс.
– Симпатичная? – продолжала расспрашивать его тетка.
Макс на секунду замешкался.
– Да, ничего. Рыжая. – Он подавил нежданный вздох.
– Рыжие – самые опасные, – зачем-то сказала тетя Тоня. – Ну, в добрый час. – Она потянулась, чтобы снова поцеловать Максима, и удовлетворенно констатировала: – Как ты вырос…
***
В коммерческом магазине Максим купил торт из воздушного безе, украшенный шоколадом, шампанское и сок для Евгении. Рядом с метро ему попался на глаза цветочный ларек. Немке будет приятно.– Какого цвета? – равнодушно спросила продавщица.
– Давайте вон те, с ободками, – растерялся Макс. Он никогда не покупал цветов, обычно этим занималась мать. Приносила пушистый веник и говорила: подаришь Марьивановне или однокласснице Любке на день рождения… Он уже пожалел, что ввязался в цветочную авантюру, особенно когда услышал, сколько стоят цветы, но было поздно. Дорогу от метро до немкиного дома Максим проделал пешком, чтобы букет не смяли в транспорте.
– Ой! – всплеснула ладошами Екатерина Григорьевна. – Какие шикарные розы! Евгения, погляди, какое чудо! Неси скорее вазу!
– Ничего, – передернула плечами в широком вырезе блузона вреднющая девчонка. – Но я больше сирень люблю. Bay, какой тортик!
– Женька! – сурово шикнула Екатерина Григорьевна.
Максим едва сдержался, чтобы не отшлепать негодницу дорогущим букетом.
– А шампусик для нас обеих? – с невинным видом поинтересовалась Евгения.
– Тебе сок, – строго сказала немка. – Доставай жаркое из духовки…
– Дискриминация, – запротестовала девчонка. – Придется пить тайком в дурной компании, где-нибудь в сыром подвале.
Екатерина Григорьевна, похоже, восприняла угрозы дочери всерьез, потому что разрешила налить ей чуть-чуть – очертила ногтем на бокале незримую линию.
– За твои успехи, мальчик, – сказала она. – Пусть это будет хорошим началом твоего пути.
– Ура три раза! – подытожила Евгения. – Закусывайте, господа.
Максим сидел за кухонным столом, покрытым цветастой клеенкой, пил шампанское, парировал колкости вредной девчонки, и внезапно его посетило ощущение беспричинного полного счастья. Счастье было настолько ярким, всеобъемлющим, что казалось осязаемым, как стол, как бокал, как рыжие кудри Евгении. Ему хотелось просто сидеть, смотреть, говорить, наслаждаться каждым мгновением… Вот, оказывается, что такое счастье – абсолютное растворение в нынешнем моменте, – время останавливается, и нет ни воспоминаний, ни размышлений о будущем – ничего, кроме «здесь и сейчас». Наверное, это было действие шампанского…
– Хочешь, я тебя сфоткаю для моего вернисажа? – тряхнув кудрями, спросила Евгения.
– Не знаю, – промямлил Максим. – Я плохо получаюсь на фотографиях.
– А у меня получишься хорошо, – уверила девчонка. – Только нужен какой-нибудь вид. Здесь не пойдет. Пошли в парк!
– Конечно, сходите! – поддержала дочь Екатерина Григорьевна. – Погода хорошая, воздухом подышите. Максим, ты еще не видел наши «Сокольники»?
Максим сознался, что «Сокольники» не видел.
– Много не потерял, – фыркнула Евгения.
– Ну как же так! – укорила ее немка. – Чудесный парк. Один из самых старых в Москве. Женька знает его как свои пять пальцев.
Да-да, я выросла в парке, прямо под кустиком, как хиппи, – воздела глаза к потолку Евгения. – Сейчас мама достанет семейный альбом и начнет показывать фотки, где я катаюсь на каруселях и сижу на горшке. Надо бежать…
– А мне интересно посмотреть на твой горшок, – съязвил Макс, радуясь случаю подколоть языкастую малявку. Но та уже толкала Максима к дверям.
***
В парк зашли с лесного входа, оставив в стороне карусели, цветники и фонтаны.– Центр для пенсионеров и мамаш с колясками, – хмыкнула Евгения. – Правда, продают вкусное мороженое, иногда мы с ребятами там тусуемся. Но настоящий кайф – в лесу. Есть у меня заветное место. Я тебе покажу.
Скоро и впрямь начался настоящий лес – осока по пояс, вековые сосны, березы с причудливыми изгибами стволов, перекличка птиц, запах молодых трав, хвои, грибная сырость тенистых аллей.
Евгения увлекла Максима с асфальтовой дорожки в глубь парка, на узкую тропинку, петлявшую между зарослей крапивы.
– Другого пути нет? – подняв руки, чтобы не обжечься о злую траву, полюбопытствовал Макс.
– Так короче. – Евгения тоже подняла руки и выписывала в воздухе плавные круговые движения на манер индийской танцовщицы. Звенели браслеты на тонких запястьях, тугие затянутые денимом бедра девчонки ритмично двигались в такт неведомой музыке, слышимой ею одной. Максим с трудом отвел взгляд в сторону, ему вдруг стало неловко, словно он подсматривал в замочную скважину. Капельки пота проступили на лбу, он отер их платком и почувствовал жгучую боль – крапива ужалила запястье.
– Черт! – в сердцах выругался Максим, сердясь на крапиву, на девчонку и на себя самого.
– Мы друзья? – неожиданно спросила Евгения.
– Конечно, – кивнул он.
– Я хочу с тобой посоветоваться, – объявила она. – Только дай слово, что не расскажешь маме!
– Не скажу! – отозвался Максим. – А в чем дело?
– Придет время – скажу, – таинственно заявила девчонка. – Скоро, уже скоро… Уже добрались! – Евгения обернулась. – Вуаля. – И замерла статуей, картинно разбросав руки.
Деревья расступились. Впереди простиралась аллея. На ней в художественном беспорядке росли сиреневые кусты, увенчанные тяжелыми гроздьями цветов. Белых, синих, лиловых… В воздухе стоял густой тягучий горьковатый запах, как в парфюмерном отделе универмага. От него кружилась голова.
– Нравится? – спросила Евгения. – Правда, здорово?
– Я думал, сирень давно отцвела, – признался Макс.
– Это поздние сорта, – пояснила Евгения. – Место называется сиреневый сад. Здесь я тебя и сфоткаю. Ну-ка, встань туда, расслабься… Стоп! Не делай официального лица, я же тебя не на стенд «Их разыскивает милиция» снимаю.
Макс фыркнул.
– Уже лучше, – сказала Евгения. – Но надо добиться полной естественности, иначе фотка не получится. Смотри на меня…
И она стала паясничать, пританцовывать, показывать язык, строить уморительные рожицы. Потом вдруг схватила фотоаппарат, нацелилась объективом – щелк!
– Зер гут, – удовлетворенно произнесла Евгения. – Снимок отдам при встрече. А теперь познакомься с моим Любимым садом. Разреши представить, это моя любимая, махровая сирень.
Она подтащила Макса к огромному раскидистому кусту, нагнула ветку, сорвала лиловую гроздь, прикрыв глаза, блаженно вдохнула аромат и прошептала:
– Ах… Хорошо! На, понюхай! – и поднесла к лицу Максима.
Он втянул терпкий с горчинкой запах, чувствуя, как пьянеет от безумного аромата.
– Обожаю сирень, – полузакрыв глаза, томно прошептала Евгения. – Мои духи похожи на нее, как ты думаешь?
Она приблизилась, чуть склонила голову, подставила висок с пульсирующей голубой прожилкой. Максим как зачарованный вдохнул запах янтарных кудрей, зарылся в них лицом, чувствуя, как земля начинает медленно вращаться под ногами. Ему показалось, что они оба сейчас потеряют равновесие и упадут, одной рукой он судорожно взялся за сиреневый ствол, другой подхватил Евгению за тонкую талию и замер, не в силах пошевелиться, чувствуя, как внутри разгорается медленное пламя.
– Я хотела тебя спросить… – прошептала Евгения. – Только не смейся, ладно? Ты умеешь целоваться?
– Что? – севшим голосом переспросил Максим.
– Ну ты когда-нибудь целовал девушку?
– Зачем это тебе? – Его пальцы медленно перебирали ее кудри, одновременно мягкие, как пух, и жесткие, как проволока. Как такие два свойства могли существовать вместе?
– Я встречаюсь с одним парнем из нашей школы, – простодушно объяснила Евгения. – Кажется, я ему нравлюсь, и он мне тоже. Я думаю, вдруг он захочет меня поцеловать, а я не умею целоваться? Покажи мне…
– Что?! – снова переспросил Максим, чувствуя жар и холод одновременно.
– О господи! – всплеснула руками Евгения. – Ну, ты можешь меня поцеловать по-взрослому? Что тебе, трудно, что ли? Мы ведь друзья!
Друзья… Он вдруг возненавидел это слово. Кто только придумал, что можно дружить с маленькими глупыми девчонками? Хотел оттолкнуть ее, гордо отвернуться, объяснить, что есть вещи, которым нельзя научить, как в школе. Что не может, не станет, не хочет… Хотел… Не смог…
Максим обнял Евгению, привлек к себе, ощутил всем существом упругое тепло ее стройного тела. Она закрыла глаза, запрокинула голову, волосы рассыпались дождем. Ее губы – полные, мягкие, полуоткрытые – были совсем близко. Он видел на них каждую черточку, каждую припухлость, – он понял, что никогда и ничего не желал в жизни так страстно, как этого безрассудного поцелуя…
Евгения оттолкнула его, рывком разорвала огненное кольцо сплетенных рук, сделала шаг назад. На ее личике появилась брезгливая гримаса.
– Тьфу, гадость какая, – сказала она, тщательно вытирая губы тыльной стороной запястья, – тьфу. Как это может нравиться, не понимаю? По-моему, книги сильно преувеличивают. Ладно, пошли, а то мне еще к Машке надо забежать.
Евгения сломала ветку сирени и пошла как ни в чем не бывало, не оборачиваясь, что-то напевая под нос, дирижируя цветком, нимало не догадываясь о гибельной силе своего раннего расцвета.
Макс брел позади как зомби, оглушенный, опустошенный. В голове стоял непонятный гул, ноги были ватными. Он изнемогал от навалившейся тяжести внезапного откровения: эта девочка-подросток взволновала его так, как волнует мужчину взрослая женщина.
– Неужели тебе это нравится? – вслух размышляла Евгения.
– Ты еще маленькая, – глухо сказал Максим. – Придет время, тебе тоже это понравится.
– Многим девчонкам в классе это нравится, – помахивая веткой, говорила Евгения. – Может, это потому, что ты не мой парень, а просто друг? Может, с Павликом все будет иначе? Надо попробовать.
Ему вдруг отчаянно захотелось развернуть девчонку за плечи, заглянуть в ее кошачьи глаза и ударить наотмашь по губам. По безумно сладким губам, с которых срывались гадкие слова. А потом снова прильнуть к ним и целовать, пока хватит воздуха, весь остаток дня, весь вечер, всю ночь, всю вечность…
…Максим ехал в полупустой электричке, тупо смотрел в окно и видел лицо Евгении. В вагоне одуряющее пахло сиренью. Он пытался думать о другом: об институте, о предстоящем отдыхе, но мысли упорно возвращались к девчонке, неожиданно повзрослевшей этим вечером. Как он мог так долго обманываться? Врать себе и всем, что относится к Евгении как к сестренке, маленькой дочке его учительницы. Что приезжает исключительно на занятия, а вовсе не с целью увидеть ее лишний раз… А ей всего пятнадцать… Проклятие!
Максим чувствовал себя извращенцем, педофилом, растлителем малолетних и просто гадом в одном флаконе. Он говорил себе, что больше не поедет к немке и не увидит Евгению до тех пор, пока ей не исполнится хотя бы семнадцать. Что встретит взрослую девушку, с которой будет не только целоваться, но и заниматься сексом до умопомрачения, до полного забвения всего, что случилось сегодня…
Колеса мрачно и монотонно отстукивали начало нового пути…
***
Летом всех первокурсников отправили в стройотряд. Началась веселая, разгульная студенческая жизнь вдали от строгих родительских глаз. Вечерами после работы деревенский самогон в жестяной кружке, хмельные танцы до упаду, девушки на любой вкус.Там Максим встретил Риту. Она была полной противоположностью Евгении – знойная брюнетка с роскошными формами, настоящая женщина-вамп. По Рите сходило с ума полкурса, а она, бог знает почему, выбрала Макса, хоть он к тому и не особо стремился. Быть может, именно поэтому и выбрала. Рита была старше его на пару лет. Говаривали, что она чертовски умна – у нее был один из самых высоких проходных баллов на потоке. Еще говорили, что она дочка какого-то крутого чина, полжизни прожила в загранке, шпарила на трех языках. Но в стройотряде эти качества не были главными. Яркая, эпатажная, в откровенных нарядах – юбки-супермини, брючки – а-ля вторая кожа, крохотные топики, шикарный купальник, – Рита всегда была в центре внимания, она любила крепко выразиться, обожала грубый солдатский юмор, пила залпом самогон, зажевывала хлебной коркой и почти не пьянела – только в цыганских глазах прибавлялось страстного блеска. Однажды на ночном «диско» Рита сама пригласила Макса на медляк, а потом и в свою постель, в которой они исполнили фигуры высшего пилотажа. Рита любила секс, знала, как получить удовольствие, и умела его доставить. До нее у Максима было немного интимного опыта: разбитная одноклассница да пара девчонок в спортивном лагере. Рита стала его наставницей в мире наслаждений. После стройотряда предложила махнуть в Польшу – оказалась, что она давно и успешно фарцует. Максим согласился. Лето прошло в сексуально-торговом угаре.
В стране давно уже начались перемены. Железный занавес открылся, наиболее предприимчивые граждане, в том числе и студенты питерского универа, не преминули этим воспользоваться. Враз изменились приоритеты. Прежние лозунги «Будь как все», «Деньги – зло, богатство – в духовности» трансформировались в «Будь круче других», «Если ты умный, почему бедный?», а фразу «Не в деньгах счастье» успешно дополнили антитезой «а в их количестве»… «С милым рай в шалаше, если милый на «порше», – говаривали длинноногие красотки, еще вчера утверждавшие, что любовь за деньги не купишь. Максим старался не упускать ни одной возможности дополнительного заработка, тем более что в семье начались финансовые проблемы. Отец все больше пил, мать болела. А жизнь с новыми возможностями и соблазнами: выраставшими как грибы после дождя ночными клубами, кабаками, бутиками, зарубежными поездками, всем, что раньше было недоступно, – вдруг свалилась как снег на голову, манила, притягивала, заставляла искать новые способы получения доходов. И Макс крутился, как мог, обзаводился нужными знакомыми и связями. К весне ему подфартило: сумел устроиться на подработку гидом в крупную турфирму по приему иностранцев в Питере. Вот когда пригодилась ему влюбленность в город, в самые неприметные его мостки и закоулки. Макс рассказывал то, чего не знали другие гиды, и его экскурсии пользовались огромным спросом. Он умел увлечь, заразить своей страстью к Питеру, и иностранные туристы часами бродили за ним очарованными странниками.