Из-за лестницы, облегченно вздыхая, вышел мужчина. Убегать мне было бы стыдно, и я осталась. Украдкой мне удалось рассмотреть грубияна повнимательнее. Как ни странно, мы раньше никогда не встречались. А ведь мне известны все постоянные посетители Версаля.
Он был уже не юноша. Возраст – чуть больше тридцати. По крайней мере, на вид. Я с удивлением отметила, что он не носит парика. Волосы… Да нет, настоящая грива волос – жестких, иссиня-черных, с несколькими серебристыми прядями, что в его годы выглядит странным. А какое не по возрасту жесткое лицо… Его угловатость словно создана для резца скульптора. Губы сжаты в одну суровую горько-насмешливую складку. И – параллельно им – так же сурово сведенные в одну линию брови. Лоб высокий. Выражение глаз скучающее, насмешливое и угрюмое. Он высок, узок в бедрах и широк в плечах, но никак нельзя сказать, что он красив…
И все же было в этом человеке что-то такое, что сразу притягивало взгляд, завладевало вниманием. Необычная внешность? Да, необычная для версальского щеголя – обветренная кожа, загар, жесткие мускулы, угадывающиеся под одеждой. И голос у него был громкий, без мягкости, без любезности, а уж о смысле того, что я слышала, и говорить не приходится – это уже грубость… Так откуда же он взялся здесь, в этом царстве рококо и океане галантности?
– Простите меня, ради Бога, – пробормотала я. – Я вовсе не нарочно. Я не хотела вам мешать.
Он прошел мимо меня не говоря ни слова и с таким надменным видом, что я была задета. В конце концов, я же не служанка. И когда я говорю, я желаю услышать ответ.
– Послушайте, сударь! – окликнула я его. – Вы, кажется, не пожелали услышать моих слов?
Он обернулся так стремительно, что я невольно попятилась.
– Кто вы такая, черт возьми?
Я широко открыла глаза от гневного изумления.
– Черт возьми вас! И я бы советовала вам повежливее разговаривать со статс-дамой ее величества королевы!
– Ах да! – проговорил он, и на его губах появилась усмешка. – Любовница графа д'Артуа! Как же, я слышал и о вас, и о ваших успехах на ложе адюльтера.
У меня перехватило дыхание. Он говорит мне такое? Да как он может, наглец… Он, который совсем не знает меня…
– Вы… вы просто мерзавец!
Он нахмурился, быстро подошел ко мне.
– Что вы сказали?
– Вы прекрасно слышали что! И не думайте, что ваше угрюмое лицо меня испугает, – заявила я, подавляя обиду. – Убирайтесь с дороги, я хочу пройти!
– Как драматично, – с издевкой проговорил он. – Прямо сцена из Корнеля. И мадам держится так великолепно. Вы даже сами довольны собой, не правда ли? Впрочем, с чувством собственного достоинства у вас получился явный перебор…
Он подошел так близко, что я прижалась к стене.
– Что вы хотите? Негодяй!
Он взял меня пальцами за подбородок, запрокинул мне голову и поцеловал в губы.
– Да как вы смеете! Я позову на помощь!
Звонкий звук пощечины нарушил тишину галереи – у меня даже ладонь заныла от удара.
– Убирайтесь немедленно!
– Да, мне уже пора, признаться. Кстати, сколько вам лет, госпожа статс-дама?
– Вам нет до этого никакого дела, грубиян!
– Верно, никак не больше девятнадцати. И вы, вероятно, даже не подозреваете, до чего великолепны у вас волосы, моя свирепая золотоволоска.
Его взгляд снова стал ледяным, выражение лица изменилось.
– Не воображайте только, что понравились мне. Таких пустышек, как вы, я куплю на улице по дюжине за десять ливров. От уличных девок вы только тем и отличаетесь, что ложитесь под принца крови, а не под солдатню… невелика разница.
Я стояла, онемев от ужаса и гнева, не в силах возразить. Он еще раз усмехнулся и, повернувшись на каблуках, скрылся за лестницей.
Почему я не ответила ему?
Мне показалось, что я сошла с ума. Я стояла и молчала, опустив глаза, точно статуя целомудрия. Это совсем не похоже на меня! И как, как он посмел…
Я задыхалась от гнева. Невежа, грубиян, он осмелился поцеловать меня! И я даже не сразу дала ему пощечину… О Боже! Я закрыла лицо руками, готовая заплакать от стыда. Это просто кошмар какой-то. И почему Версаль терпит это?
Я побежала вдоль галереи, услышала за одной из дверей женские сдерживаемые рыдания и бесцеремонно вошла в комнату. Упав ничком на кровать, спрятав лицо в подушках, отчаянно плакала прелестная Адель де Бельгард.
– Послушайте! – сказала я, гладя ее по плечу. – Кто он? Она подняла ко мне залитое слезами лицо.
– Вам что, тоже досталось?
– Пожалуй, да.
– О, это низкий человек! Неужели вы не знаете его?
– Впервые увидела.
– Это герцог д'Амбуаз, знаменитый адмирал де Колонн. Испанец по происхождению… Он уже несколько месяцев в Париже. И столько сделал всем зла.
– Всем?
– Я имею в виду женщин. Он шокирует их и этим привлекает к себе. Я оказалась самой настоящей дурой, это он правильно сказал… Поэтому-то и решил порвать со мной.
– Адель, но что же вы так плачете? – попыталась я ее успокоить. – Он не стоит вас. Забудьте о нем, у вас так много поклонников…
– Они все похожи друг на друга. А его нельзя забыть в одну минуту. Разве вы не слышали? Его называют мечтой всех женщин Парижа…
Она прижала мою руку к лицу, достала платок и вытерла слезы.
– Он никого не любит, он не способен любить. Ни с кем не живет больше месяца. Такие уж у него привычки – матросские… Он впервые надолго оказался в Париже, а вообще-то ему трудно долгое время проводить на суше. Моряки называют его морским волком. Ах, он так не похож на наших мужчин!
Она всхлипнула.
– Он очень груб, – заметила я.
– Да, вы правы. У него трудный и тяжелый нрав. Вы, конечно же, слышали, что для него игра со смертью – забава и дуэли у него случаются дважды в неделю. Говорят, он лучший фехтовальщик во Франции.
– Мне он не понравился, – сказала я задумчиво, – или, может быть, понравился, но только чуть-чуть.
Мадам де Бельгард взглянула на меня с сожалением и высморкалась в платок.
– О, вот и вы попались. Так со всеми происходит. Он как магнит для женщин…
Я вернулась к себе, торопливо переоделась к обеду у герцогини де Полиньяк. У меня впереди был целый свободный вечер, но это меня не радовало. Я старалась успокоиться, но сердце у меня отчаянно колотилось.
Чуть позже, в доме герцогини де Полиньяк, я встретилась с маркизой де Шатенуа. Эта женщина всегда вызывала у меня симпатию, а сегодня особенно. Мне ужасно захотелось поведать этой темноволосой грациозной красавице то, что со мной произошло. Она умела слушать и, уяснив, в чем дело, ласково сжала мои руки в своих.
– Вы хотите услышать мой совет, Сюзанна? – мелодичным голосом спросила она.
– У вас больше опыта, я знаю. Что мне делать? Этот человек вел себя так грубо, но я не чувствую себя оскорбленной…
– Это его тактика, дорогая. Будьте уверены, раз он вел себя так, значит, вы его поразили. И стратегия его – добиться, чтобы вы сами крикнули: «Возьми меня!»
Я вспыхнула от гнева.
– Вы уверены, Изабелла? Этот адмирал, должно быть, помешан!
– Вам просто не хватает раскованности, моя дорогая. Вы привыкли, что мужчины за вами ухаживают.
– Любое другое поведение кажется мне совершенно неприемлемым.
– И однако, иногда бывает по-другому. Если бы на вашем месте была я, я бы не задумываясь сказала то, чего ждет этот ваш адмирал…
– Ну да, – возразила я гневно, – и он бросил бы вас через неделю да еще обозвал бы дурой, как несчастную Адель…
– Ну и что? Я и сама не люблю долговременных связей. Она сказала не все, что думала, я это чувствовала. В это время подавали сладкое, и лакеи раскладывали по тарелкам бланманже. Я заметила, что Изабелла наблюдает за мной. Когда лакей отошел, она, словно решившись, сказала:
– Послушайте, Сюзанна. Мне жаль вас. Этот человек не стоит таких усилий. Я расскажу вам все, что думаю о нем. Адмирал де Колонн – эгоист, и даже в постели он будет думать только о себе. Это нельзя исправить. Он такой человек, что ему безразличны чувства партнера, и от любви с ним вы не получите удовольствия. Ваша связь станет для вас источником усталости и разочарования… Кроме того, у него какие-то странные политические взгляды, он революционер. И я уверена, что любой свой каприз он поставит выше вас, моя милая…
– Ах, я не верю. Вы нарочно разочаровываете меня, вы для себя хотите его сохранить!
– О, я ожидала такого упрека. Но вы не правы. Мое сердце, к счастью, не ужалено так, как ваше, и я свободна от чар адмирала. А вас хочу предостеречь. Он не подарит вам ни капли счастья и ни капли уверенности, он выжмет из вас все силы. Вы будете долго терпеть, будете стараться все наладить, но у вас ничего не получится, и вы расстанетесь. Иначе говоря, он съест вас за завтраком и выплюнет. По сравнению с ним граф д'Артуа – ангел. Он, по крайней мере, никому не разбивает сердец…
Я медленно прошла на площадь Звезды, а оттуда – на аллею Сен-Сир. Мне не хотелось встречаться с дамами. Куда лучше побродить в одиночестве, грустно любуясь всем этим великолепием. Осень всегда вызывала у меня грусть. Краски сентября были пока еще такие нежные и светлые, как на картинах Буше; не осеннее золото, а воздушное пирожное. Да и все вокруг казалось мне таким хрупким, атектоничным, вобравшим в себя признаки причудливого рококо.
Иногда среди этой красоты меня охватывало странное чувство обреченности, пустоты, конца. Я не всегда верила в реальность Версаля. Жизнь была так безмятежна, нравы свободны, вкусы прихотливы, что это иной раз казалось сном. Как воздушные замки мечтателя… Я услышала рядом с собой смех, оглянулась и заметила на одном из газонов картину, словно рожденную воображением Ватто: несколько флиртующих пар, а среди них – юная дама с тонким профилем, своенравно повернув изящную белокурую голову, нехотя слушала поклонника. Она показалась мне удивительно похожей на нежную и жестокую, обворожительную и грешную Манон Леско, сводившую с ума бедного шевалье де Грие… В то же время фигуры людей выглядели такими маленькими и хрупкими рядом с барочной скульптурой, словно напоминали о призрачности людского тщеславия.
Я взглянула на небо: оно было уже не золотое, как четверть часа назад. Воздух был насыщен сыростью. Ясно, что надвигается дождь. Я ускорила шаг, а потом и побежала по аллее Свиданий. Я знала, что где-то рядом должны быть какие-то придворные, и мне не хотелось быть застигнутой осенней грозой в одиночестве. Конец аллеи уже был затянут молочно-серой пеленой. Еще пять минут – и хлынул дождь, а я так никого и не встретила. Напрасно было бы и думать успеть добежать до дворца. Теперь мне хотелось найти какое-нибудь убежище, чтобы переждать непогоду, иначе мое бархатное платье и перья на шляпе будут выглядеть весьма жалко.
Дождь хлынул потоками. Почерневшие стволы дубов и кусты были окутаны влагой, по дорожкам струились ручьи воды, капли дождя пузырились в лужах, на мокрых листьях появились серо-стальные отблески. Промокшая до нитки, я вбежала под портик храма Амура. Подол юбок, тяжелый и влажный, прилип к ногам, да еще был замызган грязью. Я бросила свою чудесную широкополую шляпу – теперь она уже ни на что не годилась. Волосы повлажнели и, казалось, здесь, в полумраке, отливали медью.
Не знаю почему, но дождь освежил меня, вывел из меланхолии, и я почувствовала радость. С неба низвергались потоки воды, два или три раза сумерки идиллично-языческого храма ослепительным голубым светом озаряла молния. Я припомнила мелодию, так любимую Марией Антуанеттой, и запела:
Шopox раздался сзади. Я не успела даже оглянуться. Чьи-то горячие сильные руки обняли меня, пальцы пробежали по обнаженной шее и золотистой коже плеч, а потом, обхватив меня сзади, легли на волнующуюся грудь. Я даже не испугалась неожиданному появлению незнакомца. Он явно не хотел мне зла, и его руки появились так кстати, что, в унисон его действиям, нервически-сладкая дрожь сотрясла меня. Я закрыла глаза. Незнакомец повернул меня к себе, и его жадные губы яростно прильнули к моему рту. Его рука сжимала мою грудь, а поцелуй был так жесток и неистов, что я почти задыхалась, повинуясь этим твердым губам и языку, алчно исследующим каждую пору кожи моего рта. Страстный стон облегчения вырвался у меня: наконец-то я нашла кого-то, кто ведет себя так смело и грубо, кто смог победить все мои сомнения, подчинить себе. Сейчас я была свободна от колебаний, он все решал сам. И только это имело значение. Чувствуя его страсть, тяжелую, как космос, я не открывала глаз.
Он прижал мои плечи к колонне, вздернул вверх мои юбки; я почувствовала прикосновение его твердых бедер и напряженной мужской плоти. Безумный трепет пробегал по коже; от жесткого, разящего проникновения бедра мне на секунду свело судорогой, и я вскрикнула от боли. Много крупнее меня, он заполнил меня всю, проник так глубоко, что я и не подозревала, что это возможно. Вцепившись руками в его плечи, запрокинув голову, страстно сжимая зубы, я сотрясалась от быстрых, могучих и неистовых толчков, подбрасывающих меня вверх и раздирающих мое лоно. Это была дикость, безумие, потеря всякого стыда, но сейчас я ничего не сознавала. Я чувствовала себя женщиной, наконец-то отыскавшей мужчину с еще более сильной волей, чем у меня, и охотно ему подчинялась. Может быть, это играли во мне первобытные инстинкты, а может быть, я просто жаждала господства, полного торжества над собой.
Я не испытала наслаждения и горько застонала от досады на его поспешность, но разочарование было не таким жестоким, когда я услышала, как он дышит, явно переживая удовольствие. Он так явно дал это понять, что я была рада. Незнакомец отпустил меня, поставил на землю, но я была не в силах стоять, не держась за его плечо. Дыхание понемногу успокаивалось, а возбуждение оставалось. Отбросив беспорядочно упавшие на лицо волосы, я взглянула на незнакомца…
– В-вы? – выдохнула я, заикаясь. – Адмирал де Колонн? Шквал неприятных мыслей оглушил меня. С этим человеком я намеревалась вести себя совсем по-другому… С ним я вовсе не хотела обнаруживать порывы своего тела… С ним мне надо быть холодной, высокомерной и сдержанной… Я стояла, подавленная тем, что случилось, и страстно желая все вернуть.
– А вы что, ожидали своего графа д'Артуа? Вы так легко раскрыли свои объятия, словно были готовы к моему появлению.
Краска залила мне лицо. Этот его тон все испортил, все свел на нет. Кроме того, он ставил меня в явно приниженное положение, а уж этого я не желала терпеть.
– В жизни не видела такого невежу, как вы, – сказала я холодно. – Или вы воображаете, что это вас красит?
Хорошо, что сумерки скрывали, как мучительно я покраснела. Мне ужасно хотелось его ударить. Всего пять минут назад я была в его власти, и мне это нравилось. Но теперь… теперь мне была невыносима мысль, что этот человек имеет право сознавать, что обладал мною. Чего бы я только ни дала, лишь бы он не имел права так думать!
– Вы, мадам, вероятно, давно мечтали обо мне, раз обнаружили такую готовность. Знаете, в Венсеннском лесу у меня есть охотничий домик. Приезжайте туда завтра вечером, и я охотно дам вам удовлетворение.
– Да, у вас богатая фантазия, – сказала я язвительно. – Только идиот может быть о себе такого высокого мнения и думать, что я соглашусь…
– Но вы же согласились сейчас. И даже без оскорблений.
– Сейчас я бы согласилась на любого.
Это больно задело его. И тогда я выкрикнула:
– Да, на любого, кто сумел бы победить меня! Но сейчас я сознаю, что предпочла бы иметь на вашем месте другого. Свобода и раскованность хороши в любви, когда же они проявляются в разговоре с дамой, то это признак невоспитанности и слабоумия; вам уже за тридцать, а вы до сих пор не поняли этого!
– Не вы ли, прелестная куртизанка, будете меня учить? Я едва сдержала желание дать ему пощечину.
– Держу пари, что я заставлю вас учиться, господин невежа. И мы еще посмотрим, чей урок будет последним.
Встрепанная и продрогшая, я прибежала во дворец. Маргарита с первого взгляда поняла, чем я занималась, и тут же принялась щеткой чистить мою юбку. Набросив пеньюар, я села у горящего камина и задумалась, мрачно сдвинув брови.
Надо проучить этого наглеца! Надо доказать ему, что я не из тех женщин, к которым он привык, что мною нельзя помыкать. И я не я буду, если в один прекрасный день он не пожалеет о своих словах и не попросит прощения.
Тем более что и мне самой тоже хотелось помириться.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Был день святой Екатерины – день, когда горожане сажают деревья возле своих домов, ведь «на святую Катрин каждая веточка пускает корень». Святая Катрин была девственницей и покровительствовала незамужним девушкам. Только они украшали статую святой в церкви. А после мессы начинался праздник «катеринетт» – девушки выходили на улицы в нарядных, нарочно для этого случая сшитых чепчиках. Я и сейчас видела их из окон дома. Но поговорка насмешливо замечала: «Mieux vaut mauvais mari, que bonne jolie» – «Лучше плохой муж, чем красивый чепчик».
Нужно было что-то делать, это я сознавала совершенно ясно. Так не могло больше продолжаться. Я не могу и не хочу мириться с тем, что адмирал Франсуа де Колонн, которым только и занята моя голова, внешне ведет себя очень холодно и при случайных встречах удостаивает меня лишь небрежным поклоном. Так продолжалось уже два месяца – с тех пор, как он предложил мне свидание в охотничьем домике, а я высмеяла его.
Сунув босые ноги в туфли, я зашагала по комнате. Да, высмеяла! И правильно сделала, это предложение было слишком оскорбительно. Но почему адмирал ведет себя таким образом? Он ведь увлечен мною, он желает меня, это я чувствовала и нисколько не ошибалась. Так неужели он ждет, что я первая сделаю шаг навстречу?
Нет, непременно нужно сделать так, чтобы он забыл свою странную гордость, чтобы он отбросил свои привычки грубо обращаться с женщинами! Но какой способ для этого подобрать?
– Мадам, что с вами?
Маргарита просунула голову в дверь и внимательно смотрела на меня.
– Что это вы бегаете по комнате? Я топнула ногой.
– Зачем ты пришла? Ты же видишь, я думаю!
– Непричесанная, неодетая, босая! – запричитала она. – Какой вы стали странной, милочка! А ведь к вам гость пришел.
Я невнимательно взглянула на протянутую Маргаритой визитную карточку. Так и есть: Жан Луи де Риго, граф де Водрейль… Этот человек преследовал меня уже давно и повсюду.
– К черту Водрейля! Я никого не хочу видеть.
Ворча, Маргарита удалилась. Я зябко поежилась и, наклонившись, расшевелила головешки в камине. Не очень-то приятная погода на дворе. И не очень приятные мысли.
Со мной всегда так получается: я нравлюсь тем, кто мне не нужен, и безразлична тем, к кому питаю какие-то чувства. Так было с Анри, то же повторяется с адмиралом. А если учесть еще то, что Эмманюэль вот-вот может вернуться в Париж, то жизнь станет и вовсе невеселая.
– А ведь он любит вас, граф де Водрейль! – заявила Маргарита, снова появляясь в дверях.
Я пренебрежительно усмехнулась.
– Любит! И это ты называешь любовью?
Я принялась перебирать почту, но слова Маргариты почему-то все время приходили мне в голову. Он любит меня… Конечно, я в это не верю, и даже если это так, то мне от его любви мало проку. Хотя… Я даже вздрогнула от мысли, пронзившей меня.
Есть такое чувство – ревность… Чувство, особенно сильное в мужчинах, да еще таких гордых и самолюбивых, как адмирал. Что, если сыграть на этом? Странно, как я раньше до этого не додумалась. Надо только выбрать мужчину привлекательного, известного, и обставить все так, чтобы дело выглядело вполне серьезно. Но кого же выбрать? Да хотя бы того же графа!
Опрометью я выскочила из комнаты, пробежала по коридору, резко остановившись на лестнице. Граф еще не уехал, а только надевал плащ. И как хорошо, что рядом стоит его лакей! Он живо растрезвонит все своим версальским собратьям. И пошла гулять сплетня…
– Господин де Водрейль, ради Бога, подождите!
Я стояла на лестнице в одном прозрачном пеньюаре, сквозь ткань которого просвечивали ноги и кончики грудей, босая, с золотой россыпью распущенных по плечам волос.
– Ах, простите, пожалуйста! Служанка неправильно известила меня. Разумеется, у меня нет никаких причин отказываться видеть вас, милейший граф.
Водрейль пожирал меня взглядом, и я, не выдержав, все-таки стянула ткань пеньюара на груди рукой.
– Как я рад это слышать, мадам.
– Не согласились бы вы сопровождать меня к модистке? – спросила я весьма нежно.
– Конечно. Мой экипаж к вашим услугам. Я улыбнулась.
– Подождите меня всего полчаса, граф. Я буду готова. Через час, одетая и причесанная, я поехала в карете, и граф сжимал мою руку в своей. Из-под полуопущенных ресниц я в который раз оглядела его, радуясь, что сделала хороший выбор. Он красив и имеет репутацию донжуана. Его любовницей была Мария Антуанетта! Почему бы адмиралу не поверить в то, что я и вправду поддалась очарованию Водрейля? Только все должно выглядеть как можно серьезнее. Надо совершить несколько безрассудных поступков… В конце концов, мне это будет стоить лишь десятка мимолетных поцелуев.
У знаменитой модистки Розы Бертен я появилась по двум причинам. Во-первых, она шила наряды для мадам де Ламбаль, и последняя легко могла узнать о том, что я приезжала к модистке вместе с графом. Во-вторых, я задумала сшить себе платье к празднику Рождества, к тому балу, что намечался в Версале.
– Это должно быть нечто великолепное! – сказала я. – Мне нужно до конца покорить одного красивого мужчину.
С этими словами я бросила многозначительный взгляд на графа де Водрейля, хотя на самом деле имела в виду совсем другого человека.
– Уже поздно, мадам, шить что-то великолепное, – заметила Роза Бертен. – Я не успею. До Рождества – считанные дни…
– А я заплачу вам сто тысяч ливров, если вы успеете. У мадам Бертен отвисла челюсть. Я назвала очень большую сумму и не думала отказываться от своих слов.
– Но это должно быть что-то умопомрачительное, вы понимаете?
– Я сделаю это, мадам. Вы будете лучше самой королевы. Целый час она сидела, склонившись над модными журналами и выбирая фасон для рождественского платья. Я терпеливо ждала, чтобы одобрить то, что она придумает. На ее вкус и мастерство я полагалась полностью. Роза Бертен была лучшей модисткой во всей Европе.
– Итак, на каком цвете остановимся?
– Пожалуй, золото на ярко-голубом фоне…
– Я закажу самую дорогую тафту и самый лучший бархат, много полотна и шелка для нижних юбок, несколько штук золотистых фламандских кружев и серебряного диаспера… Нужно будет много сапфиров, мадам, и бриллиантов, если вы думаете усыпать ими шемизетку. А еще тесьма, ленты, муслин, алмазные булавки…
– Вы получите все это, Роза.
– Но это будет стоить вам кучу денег, мадам. Ведь к такому шикарному платью придется заказать очень редкие драгоценности…
– Я знаю. И закажу их у Боссанжа.
– Это выйдет в четверть миллиона ливров, мадам. Приехав домой и расспросив Паулино, который стал моим управляющим, я узнала, что у нас нет таких денег наличными.
– Нужно обратиться к вашему банкиру, мадам. Только он в состоянии выдать такую сумму.
– И кто же этот банкир? – спросила я простодушно, ибо действительно никогда этим не интересовалась.
– Рене Клавьер, мадам. И будет лучше, если вы сами проведете переговоры.
Я долго думала, прикусив губу. Мне бы не хотелось встречаться с Клавьером, я бы предпочла финансиста, который относится ко мне по-деловому. А этот буржуа явно чего-то хочет. Достаточно вспомнить тот букет… «Я восхищался вами на острове и восхищен поныне!»
Отбросив сомнения, я написала письмо – очень сухое и деловое, – в котором спрашивала, не найдется ли у господина Клавьера времени принять меня в своем банке. На следующее утро я получила ответ, в котором Клавьер в весьма вежливых и учтивых выражениях сообщал, что примет меня сегодня от пяти до шести часов вечера. Он писал в том же тоне, что и я.
Он был уже не юноша. Возраст – чуть больше тридцати. По крайней мере, на вид. Я с удивлением отметила, что он не носит парика. Волосы… Да нет, настоящая грива волос – жестких, иссиня-черных, с несколькими серебристыми прядями, что в его годы выглядит странным. А какое не по возрасту жесткое лицо… Его угловатость словно создана для резца скульптора. Губы сжаты в одну суровую горько-насмешливую складку. И – параллельно им – так же сурово сведенные в одну линию брови. Лоб высокий. Выражение глаз скучающее, насмешливое и угрюмое. Он высок, узок в бедрах и широк в плечах, но никак нельзя сказать, что он красив…
И все же было в этом человеке что-то такое, что сразу притягивало взгляд, завладевало вниманием. Необычная внешность? Да, необычная для версальского щеголя – обветренная кожа, загар, жесткие мускулы, угадывающиеся под одеждой. И голос у него был громкий, без мягкости, без любезности, а уж о смысле того, что я слышала, и говорить не приходится – это уже грубость… Так откуда же он взялся здесь, в этом царстве рококо и океане галантности?
– Простите меня, ради Бога, – пробормотала я. – Я вовсе не нарочно. Я не хотела вам мешать.
Он прошел мимо меня не говоря ни слова и с таким надменным видом, что я была задета. В конце концов, я же не служанка. И когда я говорю, я желаю услышать ответ.
– Послушайте, сударь! – окликнула я его. – Вы, кажется, не пожелали услышать моих слов?
Он обернулся так стремительно, что я невольно попятилась.
– Кто вы такая, черт возьми?
Я широко открыла глаза от гневного изумления.
– Черт возьми вас! И я бы советовала вам повежливее разговаривать со статс-дамой ее величества королевы!
– Ах да! – проговорил он, и на его губах появилась усмешка. – Любовница графа д'Артуа! Как же, я слышал и о вас, и о ваших успехах на ложе адюльтера.
У меня перехватило дыхание. Он говорит мне такое? Да как он может, наглец… Он, который совсем не знает меня…
– Вы… вы просто мерзавец!
Он нахмурился, быстро подошел ко мне.
– Что вы сказали?
– Вы прекрасно слышали что! И не думайте, что ваше угрюмое лицо меня испугает, – заявила я, подавляя обиду. – Убирайтесь с дороги, я хочу пройти!
– Как драматично, – с издевкой проговорил он. – Прямо сцена из Корнеля. И мадам держится так великолепно. Вы даже сами довольны собой, не правда ли? Впрочем, с чувством собственного достоинства у вас получился явный перебор…
Он подошел так близко, что я прижалась к стене.
– Что вы хотите? Негодяй!
Он взял меня пальцами за подбородок, запрокинул мне голову и поцеловал в губы.
– Да как вы смеете! Я позову на помощь!
Звонкий звук пощечины нарушил тишину галереи – у меня даже ладонь заныла от удара.
– Убирайтесь немедленно!
– Да, мне уже пора, признаться. Кстати, сколько вам лет, госпожа статс-дама?
– Вам нет до этого никакого дела, грубиян!
– Верно, никак не больше девятнадцати. И вы, вероятно, даже не подозреваете, до чего великолепны у вас волосы, моя свирепая золотоволоска.
Его взгляд снова стал ледяным, выражение лица изменилось.
– Не воображайте только, что понравились мне. Таких пустышек, как вы, я куплю на улице по дюжине за десять ливров. От уличных девок вы только тем и отличаетесь, что ложитесь под принца крови, а не под солдатню… невелика разница.
Я стояла, онемев от ужаса и гнева, не в силах возразить. Он еще раз усмехнулся и, повернувшись на каблуках, скрылся за лестницей.
Почему я не ответила ему?
Мне показалось, что я сошла с ума. Я стояла и молчала, опустив глаза, точно статуя целомудрия. Это совсем не похоже на меня! И как, как он посмел…
Я задыхалась от гнева. Невежа, грубиян, он осмелился поцеловать меня! И я даже не сразу дала ему пощечину… О Боже! Я закрыла лицо руками, готовая заплакать от стыда. Это просто кошмар какой-то. И почему Версаль терпит это?
Я побежала вдоль галереи, услышала за одной из дверей женские сдерживаемые рыдания и бесцеремонно вошла в комнату. Упав ничком на кровать, спрятав лицо в подушках, отчаянно плакала прелестная Адель де Бельгард.
– Послушайте! – сказала я, гладя ее по плечу. – Кто он? Она подняла ко мне залитое слезами лицо.
– Вам что, тоже досталось?
– Пожалуй, да.
– О, это низкий человек! Неужели вы не знаете его?
– Впервые увидела.
– Это герцог д'Амбуаз, знаменитый адмирал де Колонн. Испанец по происхождению… Он уже несколько месяцев в Париже. И столько сделал всем зла.
– Всем?
– Я имею в виду женщин. Он шокирует их и этим привлекает к себе. Я оказалась самой настоящей дурой, это он правильно сказал… Поэтому-то и решил порвать со мной.
– Адель, но что же вы так плачете? – попыталась я ее успокоить. – Он не стоит вас. Забудьте о нем, у вас так много поклонников…
– Они все похожи друг на друга. А его нельзя забыть в одну минуту. Разве вы не слышали? Его называют мечтой всех женщин Парижа…
Она прижала мою руку к лицу, достала платок и вытерла слезы.
– Он никого не любит, он не способен любить. Ни с кем не живет больше месяца. Такие уж у него привычки – матросские… Он впервые надолго оказался в Париже, а вообще-то ему трудно долгое время проводить на суше. Моряки называют его морским волком. Ах, он так не похож на наших мужчин!
Она всхлипнула.
– Он очень груб, – заметила я.
– Да, вы правы. У него трудный и тяжелый нрав. Вы, конечно же, слышали, что для него игра со смертью – забава и дуэли у него случаются дважды в неделю. Говорят, он лучший фехтовальщик во Франции.
– Мне он не понравился, – сказала я задумчиво, – или, может быть, понравился, но только чуть-чуть.
Мадам де Бельгард взглянула на меня с сожалением и высморкалась в платок.
– О, вот и вы попались. Так со всеми происходит. Он как магнит для женщин…
Я вернулась к себе, торопливо переоделась к обеду у герцогини де Полиньяк. У меня впереди был целый свободный вечер, но это меня не радовало. Я старалась успокоиться, но сердце у меня отчаянно колотилось.
Чуть позже, в доме герцогини де Полиньяк, я встретилась с маркизой де Шатенуа. Эта женщина всегда вызывала у меня симпатию, а сегодня особенно. Мне ужасно захотелось поведать этой темноволосой грациозной красавице то, что со мной произошло. Она умела слушать и, уяснив, в чем дело, ласково сжала мои руки в своих.
– Вы хотите услышать мой совет, Сюзанна? – мелодичным голосом спросила она.
– У вас больше опыта, я знаю. Что мне делать? Этот человек вел себя так грубо, но я не чувствую себя оскорбленной…
– Это его тактика, дорогая. Будьте уверены, раз он вел себя так, значит, вы его поразили. И стратегия его – добиться, чтобы вы сами крикнули: «Возьми меня!»
Я вспыхнула от гнева.
– Вы уверены, Изабелла? Этот адмирал, должно быть, помешан!
– Вам просто не хватает раскованности, моя дорогая. Вы привыкли, что мужчины за вами ухаживают.
– Любое другое поведение кажется мне совершенно неприемлемым.
– И однако, иногда бывает по-другому. Если бы на вашем месте была я, я бы не задумываясь сказала то, чего ждет этот ваш адмирал…
– Ну да, – возразила я гневно, – и он бросил бы вас через неделю да еще обозвал бы дурой, как несчастную Адель…
– Ну и что? Я и сама не люблю долговременных связей. Она сказала не все, что думала, я это чувствовала. В это время подавали сладкое, и лакеи раскладывали по тарелкам бланманже. Я заметила, что Изабелла наблюдает за мной. Когда лакей отошел, она, словно решившись, сказала:
– Послушайте, Сюзанна. Мне жаль вас. Этот человек не стоит таких усилий. Я расскажу вам все, что думаю о нем. Адмирал де Колонн – эгоист, и даже в постели он будет думать только о себе. Это нельзя исправить. Он такой человек, что ему безразличны чувства партнера, и от любви с ним вы не получите удовольствия. Ваша связь станет для вас источником усталости и разочарования… Кроме того, у него какие-то странные политические взгляды, он революционер. И я уверена, что любой свой каприз он поставит выше вас, моя милая…
– Ах, я не верю. Вы нарочно разочаровываете меня, вы для себя хотите его сохранить!
– О, я ожидала такого упрека. Но вы не правы. Мое сердце, к счастью, не ужалено так, как ваше, и я свободна от чар адмирала. А вас хочу предостеречь. Он не подарит вам ни капли счастья и ни капли уверенности, он выжмет из вас все силы. Вы будете долго терпеть, будете стараться все наладить, но у вас ничего не получится, и вы расстанетесь. Иначе говоря, он съест вас за завтраком и выплюнет. По сравнению с ним граф д'Артуа – ангел. Он, по крайней мере, никому не разбивает сердец…
5
Сентябрьский ветер легко забавлялся с вьющимся белокурым локоном, выбившимся из-под моей шляпы. Вечерело. Голоса фрейлин королевы, принимающих участие в пикнике, остались позади, на аллее Ментенон. Я стояла у Большого канала, среди ровных ковров газонов, в чьи зеленые рамы были заключены гладкие водные зеркала. Золотые зори предзакатного часа были смягчены легким, стелющимся над водой туманом. Прямые аллеи уводили взор вдаль, к блистающему на горизонте Версальскому дворцу. Как я любила этот парк, особенного вечером, когда золотое небо отражается в чашах бассейнов и длинные тени ложатся на песок четким решетчатым узором!Я медленно прошла на площадь Звезды, а оттуда – на аллею Сен-Сир. Мне не хотелось встречаться с дамами. Куда лучше побродить в одиночестве, грустно любуясь всем этим великолепием. Осень всегда вызывала у меня грусть. Краски сентября были пока еще такие нежные и светлые, как на картинах Буше; не осеннее золото, а воздушное пирожное. Да и все вокруг казалось мне таким хрупким, атектоничным, вобравшим в себя признаки причудливого рококо.
Иногда среди этой красоты меня охватывало странное чувство обреченности, пустоты, конца. Я не всегда верила в реальность Версаля. Жизнь была так безмятежна, нравы свободны, вкусы прихотливы, что это иной раз казалось сном. Как воздушные замки мечтателя… Я услышала рядом с собой смех, оглянулась и заметила на одном из газонов картину, словно рожденную воображением Ватто: несколько флиртующих пар, а среди них – юная дама с тонким профилем, своенравно повернув изящную белокурую голову, нехотя слушала поклонника. Она показалась мне удивительно похожей на нежную и жестокую, обворожительную и грешную Манон Леско, сводившую с ума бедного шевалье де Грие… В то же время фигуры людей выглядели такими маленькими и хрупкими рядом с барочной скульптурой, словно напоминали о призрачности людского тщеславия.
Я взглянула на небо: оно было уже не золотое, как четверть часа назад. Воздух был насыщен сыростью. Ясно, что надвигается дождь. Я ускорила шаг, а потом и побежала по аллее Свиданий. Я знала, что где-то рядом должны быть какие-то придворные, и мне не хотелось быть застигнутой осенней грозой в одиночестве. Конец аллеи уже был затянут молочно-серой пеленой. Еще пять минут – и хлынул дождь, а я так никого и не встретила. Напрасно было бы и думать успеть добежать до дворца. Теперь мне хотелось найти какое-нибудь убежище, чтобы переждать непогоду, иначе мое бархатное платье и перья на шляпе будут выглядеть весьма жалко.
Дождь хлынул потоками. Почерневшие стволы дубов и кусты были окутаны влагой, по дорожкам струились ручьи воды, капли дождя пузырились в лужах, на мокрых листьях появились серо-стальные отблески. Промокшая до нитки, я вбежала под портик храма Амура. Подол юбок, тяжелый и влажный, прилип к ногам, да еще был замызган грязью. Я бросила свою чудесную широкополую шляпу – теперь она уже ни на что не годилась. Волосы повлажнели и, казалось, здесь, в полумраке, отливали медью.
Не знаю почему, но дождь освежил меня, вывел из меланхолии, и я почувствовала радость. С неба низвергались потоки воды, два или три раза сумерки идиллично-языческого храма ослепительным голубым светом озаряла молния. Я припомнила мелодию, так любимую Марией Антуанеттой, и запела:
Потом мне захотелось освободиться от мокрых чулок, и я, не стесняясь, подняла подол, явив богу любви Амуру целый каскад нижних юбок. Мерно шумел дождь, вечерний ветер обдавал меня холодной осенней свежестью и едва уловимыми брызгами. Мне было жарко – то ли от бега, то ли от странного возбуждения, завладевшего мной. Как нелепы были мои грустные мысли! Ведь мне всего восемнадцать, я юна, красива, обаятельна, и впереди у меня – вся жизнь! Стоит ли расстраиваться из-за того, что Версалем завладевает осень и теплое бабье лето вот-вот сменится октябрьской непогодой?
Пока бежит вода в ручье среди лугов,—
Тебя любить я буду…
Шopox раздался сзади. Я не успела даже оглянуться. Чьи-то горячие сильные руки обняли меня, пальцы пробежали по обнаженной шее и золотистой коже плеч, а потом, обхватив меня сзади, легли на волнующуюся грудь. Я даже не испугалась неожиданному появлению незнакомца. Он явно не хотел мне зла, и его руки появились так кстати, что, в унисон его действиям, нервически-сладкая дрожь сотрясла меня. Я закрыла глаза. Незнакомец повернул меня к себе, и его жадные губы яростно прильнули к моему рту. Его рука сжимала мою грудь, а поцелуй был так жесток и неистов, что я почти задыхалась, повинуясь этим твердым губам и языку, алчно исследующим каждую пору кожи моего рта. Страстный стон облегчения вырвался у меня: наконец-то я нашла кого-то, кто ведет себя так смело и грубо, кто смог победить все мои сомнения, подчинить себе. Сейчас я была свободна от колебаний, он все решал сам. И только это имело значение. Чувствуя его страсть, тяжелую, как космос, я не открывала глаз.
Он прижал мои плечи к колонне, вздернул вверх мои юбки; я почувствовала прикосновение его твердых бедер и напряженной мужской плоти. Безумный трепет пробегал по коже; от жесткого, разящего проникновения бедра мне на секунду свело судорогой, и я вскрикнула от боли. Много крупнее меня, он заполнил меня всю, проник так глубоко, что я и не подозревала, что это возможно. Вцепившись руками в его плечи, запрокинув голову, страстно сжимая зубы, я сотрясалась от быстрых, могучих и неистовых толчков, подбрасывающих меня вверх и раздирающих мое лоно. Это была дикость, безумие, потеря всякого стыда, но сейчас я ничего не сознавала. Я чувствовала себя женщиной, наконец-то отыскавшей мужчину с еще более сильной волей, чем у меня, и охотно ему подчинялась. Может быть, это играли во мне первобытные инстинкты, а может быть, я просто жаждала господства, полного торжества над собой.
Я не испытала наслаждения и горько застонала от досады на его поспешность, но разочарование было не таким жестоким, когда я услышала, как он дышит, явно переживая удовольствие. Он так явно дал это понять, что я была рада. Незнакомец отпустил меня, поставил на землю, но я была не в силах стоять, не держась за его плечо. Дыхание понемногу успокаивалось, а возбуждение оставалось. Отбросив беспорядочно упавшие на лицо волосы, я взглянула на незнакомца…
– В-вы? – выдохнула я, заикаясь. – Адмирал де Колонн? Шквал неприятных мыслей оглушил меня. С этим человеком я намеревалась вести себя совсем по-другому… С ним я вовсе не хотела обнаруживать порывы своего тела… С ним мне надо быть холодной, высокомерной и сдержанной… Я стояла, подавленная тем, что случилось, и страстно желая все вернуть.
– А вы что, ожидали своего графа д'Артуа? Вы так легко раскрыли свои объятия, словно были готовы к моему появлению.
Краска залила мне лицо. Этот его тон все испортил, все свел на нет. Кроме того, он ставил меня в явно приниженное положение, а уж этого я не желала терпеть.
– В жизни не видела такого невежу, как вы, – сказала я холодно. – Или вы воображаете, что это вас красит?
Хорошо, что сумерки скрывали, как мучительно я покраснела. Мне ужасно хотелось его ударить. Всего пять минут назад я была в его власти, и мне это нравилось. Но теперь… теперь мне была невыносима мысль, что этот человек имеет право сознавать, что обладал мною. Чего бы я только ни дала, лишь бы он не имел права так думать!
– Вы, мадам, вероятно, давно мечтали обо мне, раз обнаружили такую готовность. Знаете, в Венсеннском лесу у меня есть охотничий домик. Приезжайте туда завтра вечером, и я охотно дам вам удовлетворение.
– Да, у вас богатая фантазия, – сказала я язвительно. – Только идиот может быть о себе такого высокого мнения и думать, что я соглашусь…
– Но вы же согласились сейчас. И даже без оскорблений.
– Сейчас я бы согласилась на любого.
Это больно задело его. И тогда я выкрикнула:
– Да, на любого, кто сумел бы победить меня! Но сейчас я сознаю, что предпочла бы иметь на вашем месте другого. Свобода и раскованность хороши в любви, когда же они проявляются в разговоре с дамой, то это признак невоспитанности и слабоумия; вам уже за тридцать, а вы до сих пор не поняли этого!
– Не вы ли, прелестная куртизанка, будете меня учить? Я едва сдержала желание дать ему пощечину.
– Держу пари, что я заставлю вас учиться, господин невежа. И мы еще посмотрим, чей урок будет последним.
Встрепанная и продрогшая, я прибежала во дворец. Маргарита с первого взгляда поняла, чем я занималась, и тут же принялась щеткой чистить мою юбку. Набросив пеньюар, я села у горящего камина и задумалась, мрачно сдвинув брови.
Надо проучить этого наглеца! Надо доказать ему, что я не из тех женщин, к которым он привык, что мною нельзя помыкать. И я не я буду, если в один прекрасный день он не пожалеет о своих словах и не попросит прощения.
Тем более что и мне самой тоже хотелось помириться.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ДУЭЛЬ В ВЕНСЕННСКОМ ЛЕСУ
1
Дождь, смешавшись с мокрым снегом, тоскливо стучал в оконное стекло и стекал вниз прозрачными струйками. Утро было сырое и туманное, обычное для конца ноября. Вчера поздно вечером я вернулась из Версаля в Париж, решив немного побыть в домашней тишине и спокойствии. И, конечно, поразмыслить кое над чем.Был день святой Екатерины – день, когда горожане сажают деревья возле своих домов, ведь «на святую Катрин каждая веточка пускает корень». Святая Катрин была девственницей и покровительствовала незамужним девушкам. Только они украшали статую святой в церкви. А после мессы начинался праздник «катеринетт» – девушки выходили на улицы в нарядных, нарочно для этого случая сшитых чепчиках. Я и сейчас видела их из окон дома. Но поговорка насмешливо замечала: «Mieux vaut mauvais mari, que bonne jolie» – «Лучше плохой муж, чем красивый чепчик».
Нужно было что-то делать, это я сознавала совершенно ясно. Так не могло больше продолжаться. Я не могу и не хочу мириться с тем, что адмирал Франсуа де Колонн, которым только и занята моя голова, внешне ведет себя очень холодно и при случайных встречах удостаивает меня лишь небрежным поклоном. Так продолжалось уже два месяца – с тех пор, как он предложил мне свидание в охотничьем домике, а я высмеяла его.
Сунув босые ноги в туфли, я зашагала по комнате. Да, высмеяла! И правильно сделала, это предложение было слишком оскорбительно. Но почему адмирал ведет себя таким образом? Он ведь увлечен мною, он желает меня, это я чувствовала и нисколько не ошибалась. Так неужели он ждет, что я первая сделаю шаг навстречу?
Нет, непременно нужно сделать так, чтобы он забыл свою странную гордость, чтобы он отбросил свои привычки грубо обращаться с женщинами! Но какой способ для этого подобрать?
– Мадам, что с вами?
Маргарита просунула голову в дверь и внимательно смотрела на меня.
– Что это вы бегаете по комнате? Я топнула ногой.
– Зачем ты пришла? Ты же видишь, я думаю!
– Непричесанная, неодетая, босая! – запричитала она. – Какой вы стали странной, милочка! А ведь к вам гость пришел.
Я невнимательно взглянула на протянутую Маргаритой визитную карточку. Так и есть: Жан Луи де Риго, граф де Водрейль… Этот человек преследовал меня уже давно и повсюду.
– К черту Водрейля! Я никого не хочу видеть.
Ворча, Маргарита удалилась. Я зябко поежилась и, наклонившись, расшевелила головешки в камине. Не очень-то приятная погода на дворе. И не очень приятные мысли.
Со мной всегда так получается: я нравлюсь тем, кто мне не нужен, и безразлична тем, к кому питаю какие-то чувства. Так было с Анри, то же повторяется с адмиралом. А если учесть еще то, что Эмманюэль вот-вот может вернуться в Париж, то жизнь станет и вовсе невеселая.
– А ведь он любит вас, граф де Водрейль! – заявила Маргарита, снова появляясь в дверях.
Я пренебрежительно усмехнулась.
– Любит! И это ты называешь любовью?
Я принялась перебирать почту, но слова Маргариты почему-то все время приходили мне в голову. Он любит меня… Конечно, я в это не верю, и даже если это так, то мне от его любви мало проку. Хотя… Я даже вздрогнула от мысли, пронзившей меня.
Есть такое чувство – ревность… Чувство, особенно сильное в мужчинах, да еще таких гордых и самолюбивых, как адмирал. Что, если сыграть на этом? Странно, как я раньше до этого не додумалась. Надо только выбрать мужчину привлекательного, известного, и обставить все так, чтобы дело выглядело вполне серьезно. Но кого же выбрать? Да хотя бы того же графа!
Опрометью я выскочила из комнаты, пробежала по коридору, резко остановившись на лестнице. Граф еще не уехал, а только надевал плащ. И как хорошо, что рядом стоит его лакей! Он живо растрезвонит все своим версальским собратьям. И пошла гулять сплетня…
– Господин де Водрейль, ради Бога, подождите!
Я стояла на лестнице в одном прозрачном пеньюаре, сквозь ткань которого просвечивали ноги и кончики грудей, босая, с золотой россыпью распущенных по плечам волос.
– Ах, простите, пожалуйста! Служанка неправильно известила меня. Разумеется, у меня нет никаких причин отказываться видеть вас, милейший граф.
Водрейль пожирал меня взглядом, и я, не выдержав, все-таки стянула ткань пеньюара на груди рукой.
– Как я рад это слышать, мадам.
– Не согласились бы вы сопровождать меня к модистке? – спросила я весьма нежно.
– Конечно. Мой экипаж к вашим услугам. Я улыбнулась.
– Подождите меня всего полчаса, граф. Я буду готова. Через час, одетая и причесанная, я поехала в карете, и граф сжимал мою руку в своей. Из-под полуопущенных ресниц я в который раз оглядела его, радуясь, что сделала хороший выбор. Он красив и имеет репутацию донжуана. Его любовницей была Мария Антуанетта! Почему бы адмиралу не поверить в то, что я и вправду поддалась очарованию Водрейля? Только все должно выглядеть как можно серьезнее. Надо совершить несколько безрассудных поступков… В конце концов, мне это будет стоить лишь десятка мимолетных поцелуев.
У знаменитой модистки Розы Бертен я появилась по двум причинам. Во-первых, она шила наряды для мадам де Ламбаль, и последняя легко могла узнать о том, что я приезжала к модистке вместе с графом. Во-вторых, я задумала сшить себе платье к празднику Рождества, к тому балу, что намечался в Версале.
– Это должно быть нечто великолепное! – сказала я. – Мне нужно до конца покорить одного красивого мужчину.
С этими словами я бросила многозначительный взгляд на графа де Водрейля, хотя на самом деле имела в виду совсем другого человека.
– Уже поздно, мадам, шить что-то великолепное, – заметила Роза Бертен. – Я не успею. До Рождества – считанные дни…
– А я заплачу вам сто тысяч ливров, если вы успеете. У мадам Бертен отвисла челюсть. Я назвала очень большую сумму и не думала отказываться от своих слов.
– Но это должно быть что-то умопомрачительное, вы понимаете?
– Я сделаю это, мадам. Вы будете лучше самой королевы. Целый час она сидела, склонившись над модными журналами и выбирая фасон для рождественского платья. Я терпеливо ждала, чтобы одобрить то, что она придумает. На ее вкус и мастерство я полагалась полностью. Роза Бертен была лучшей модисткой во всей Европе.
– Итак, на каком цвете остановимся?
– Пожалуй, золото на ярко-голубом фоне…
– Я закажу самую дорогую тафту и самый лучший бархат, много полотна и шелка для нижних юбок, несколько штук золотистых фламандских кружев и серебряного диаспера… Нужно будет много сапфиров, мадам, и бриллиантов, если вы думаете усыпать ими шемизетку. А еще тесьма, ленты, муслин, алмазные булавки…
– Вы получите все это, Роза.
– Но это будет стоить вам кучу денег, мадам. Ведь к такому шикарному платью придется заказать очень редкие драгоценности…
– Я знаю. И закажу их у Боссанжа.
– Это выйдет в четверть миллиона ливров, мадам. Приехав домой и расспросив Паулино, который стал моим управляющим, я узнала, что у нас нет таких денег наличными.
– Нужно обратиться к вашему банкиру, мадам. Только он в состоянии выдать такую сумму.
– И кто же этот банкир? – спросила я простодушно, ибо действительно никогда этим не интересовалась.
– Рене Клавьер, мадам. И будет лучше, если вы сами проведете переговоры.
Я долго думала, прикусив губу. Мне бы не хотелось встречаться с Клавьером, я бы предпочла финансиста, который относится ко мне по-деловому. А этот буржуа явно чего-то хочет. Достаточно вспомнить тот букет… «Я восхищался вами на острове и восхищен поныне!»
Отбросив сомнения, я написала письмо – очень сухое и деловое, – в котором спрашивала, не найдется ли у господина Клавьера времени принять меня в своем банке. На следующее утро я получила ответ, в котором Клавьер в весьма вежливых и учтивых выражениях сообщал, что примет меня сегодня от пяти до шести часов вечера. Он писал в том же тоне, что и я.