Страница:
– Что-то ты не слишком горишь желанием вернуться к работе, – заметил профессор Стерн. Алекс откинул голову на спинку кресла.
– На этот раз там не будет одного человека, с которым я познакомился на первом этапе строительства дома, – туманно пояснил он.
– Понятно. Женщина?
Он кивнул.
– Понятно, – повторил профессор. – Полагаю, это одна из тех женщин, которых твой дед не одобрил бы?
– Безусловно.
Профессор Стерн качнул бокал, взбалтывая бренди, потом решительно отставил его в сторону.
– Алекс, Алекс, что же нам с тобой делать? Приглашаю тебя провести месяца полтора в этом доме. Считай, что гостевая спальня на втором этаже – твоя, можешь занять ее хоть сейчас. И я тебе гарантирую, что Марта найдет тебе невесту и окрутит тебя еще до Дня благодарения [23]. Это дело верное, я даже не стану предлагать пари, потому что наверняка выиграю.
– Спасибо за предложение, сэр. Обещаю хорошенько обдумать его на досуге.
– Нет, я серьезно! Ну да ладно, я вижу, что тебя это не интересует. Но если ты думаешь, что это невозможно, уверяю тебя, ты просто недооцениваешь способности моей жены в качестве свахи. Ты уже уходишь? Еще рано, неужели тебе надо спешить?
– Да, сэр, хотя мне очень жаль. Рад был снова с вами повидаться.
Но ему вдруг до смерти опротивели картины супружеского счастья, истории о потайных комнатах для любовных свиданий и о сверхъестественных способностях миссис Стерн в качестве брачного маклера. Он тепло пожал руку своему старому другу, поблагодарил его за гостеприимство и пообещал в будущем чаще писать. Они попрощались на пороге, и Алекс вызвал на губах у профессора довольную улыбку, сообщив ему, что вход в его жилище является истинным шедевром, поскольку архитектурно выражает идею приветливости и открытости для гостя, обеспечивая в то же время полное уединение для хозяев.
Вместо того чтобы нанять кэб, он решил пройтись до гостиницы пешком. Путь был неблизкий, но холодный туманный вечер напомнил ему о сотнях таких же вечеров, проведенных в этом городе, пока он был студентом. Алексу захотелось вспомнить прошлое. Волшебный город Сан-Франциско по-прежнему притягивал его своей магией, но в то же время, как ни грустно было возвращаться в Ньюпорт, ему не терпелось покинуть Калифорнию. Глубокая грусть охватила его с первой минуты приезда. Здесь его что-то ожидало, какая-то истина, которую он должен был узнать, но она ускользала от него, и он чувствовал, что ему предстоит долгий путь, прежде чем он ее откроет.
Алекс не привык копаться в собственной душе. На протяжении последних тринадцати лет вся его жизнь была устремлена вперед, к четко определенной цели. Неизвестно откуда взявшаяся склонность к созерцательности беспокоила его и лишала душевного равновесия. Воспоминания, которые он всеми силами гнал от себя прочь, внезапно вернулись и обрушились на него с такой силой, что он не успел ни разобраться в них, ни остановить. С точки зрения любого постороннего наблюдателя, его, безусловно, можно было назвать человеком преуспевающим: он преодолел немыслимые препятствия и вопреки всему получил что хотел. Он победил. Его мечта воплотилась в жизнь. Так почему же столь коварно посмеялась над ним судьба, отняв у него счастье?
Дело было не только в том, что он полюбил женщину, которая не могла ему принадлежать. Он потерял кое-что еще: некий идеал, хранимый в душе, осознание высокой и чистой цели, которая долгие годы поддерживала его и помогала пережить самые трудные времена. Алекс сознательно не хотел определять эту цель словами: он тосковал по ней и в то же время радовался тому, что потерял ее.
Нет, все это было слишком сложно и лишь вносило путаницу в его жизнь. Он вступил на прямой и самый краткий путь к тому, чтобы стать богатым и знаменитым. «Богатые и знаменитые» – это были не просто слова, не обычный эпитет, применимый к незнакомым ему чужим людям. Для него эти понятия стали реальными, конкретными, достижимыми в ближайшем будущем. И он будет последним дураком, если сейчас свернет с прямой дороги, упустит золотую возможность ради каких-то ложно истолкованных сентиментальных соображений.
Он шел домой в тумане, вспоминая о своей матери, о деде, о плодородной земле Салинаса. И еще он думал о Джоне Огдене и о нью-йоркском клубе. О профессоре Стерне и его жене, об их чудесной тайной комнате. О Саре. И о Майкле. О жутком мавзолее, который он должен был для них построить.
Возможно, все дело в этом. «Эдем» – вот разгадка. Если он сумеет завершить строительство, покончить с этим проклятым особняком раз и навсегда, может быть, ему удастся вновь упорядочить свою жизнь, вернуть ее в нормальную, размеренную колею, по которой она текла когда-то – несколько веков назад, как ему казалось.
Раз Сара для него недосягаема, успешная карьера могла бы его утешить. Алекс не стал бы называть это трагедией: в конце концов именно так он всегда представлял себе свою жизнь: прежде всего его карьера, успех в работе, а на втором плане – очаровательная жена и детишки, смутные, расплывчатые фигуры, как на старинной дагерротипной фотографии.
Значит, так и запишем: все дело в «Эдеме». Мысленно Алекс дал себе слово, что больше не будет заключать название дома в презрительные кавычки. «Девяносто девять процентов людей на земле отдали бы правую руку, чтобы поселиться в таком месте, как „Эдем“, – сказал ему Джон Огден. Чертовски верно. Да, черт побери! Он закончит строительство дома и заживет своей прежней жизнью. У него есть работа, он должен поддерживать свою репутацию.
Решительно шагая к дому, Алекс приободрился и совершенно позабыл о дворце удовольствий, который обещал построить для мистера Маршалла Фарли.
14
– На этот раз там не будет одного человека, с которым я познакомился на первом этапе строительства дома, – туманно пояснил он.
– Понятно. Женщина?
Он кивнул.
– Понятно, – повторил профессор. – Полагаю, это одна из тех женщин, которых твой дед не одобрил бы?
– Безусловно.
Профессор Стерн качнул бокал, взбалтывая бренди, потом решительно отставил его в сторону.
– Алекс, Алекс, что же нам с тобой делать? Приглашаю тебя провести месяца полтора в этом доме. Считай, что гостевая спальня на втором этаже – твоя, можешь занять ее хоть сейчас. И я тебе гарантирую, что Марта найдет тебе невесту и окрутит тебя еще до Дня благодарения [23]. Это дело верное, я даже не стану предлагать пари, потому что наверняка выиграю.
– Спасибо за предложение, сэр. Обещаю хорошенько обдумать его на досуге.
– Нет, я серьезно! Ну да ладно, я вижу, что тебя это не интересует. Но если ты думаешь, что это невозможно, уверяю тебя, ты просто недооцениваешь способности моей жены в качестве свахи. Ты уже уходишь? Еще рано, неужели тебе надо спешить?
– Да, сэр, хотя мне очень жаль. Рад был снова с вами повидаться.
Но ему вдруг до смерти опротивели картины супружеского счастья, истории о потайных комнатах для любовных свиданий и о сверхъестественных способностях миссис Стерн в качестве брачного маклера. Он тепло пожал руку своему старому другу, поблагодарил его за гостеприимство и пообещал в будущем чаще писать. Они попрощались на пороге, и Алекс вызвал на губах у профессора довольную улыбку, сообщив ему, что вход в его жилище является истинным шедевром, поскольку архитектурно выражает идею приветливости и открытости для гостя, обеспечивая в то же время полное уединение для хозяев.
Вместо того чтобы нанять кэб, он решил пройтись до гостиницы пешком. Путь был неблизкий, но холодный туманный вечер напомнил ему о сотнях таких же вечеров, проведенных в этом городе, пока он был студентом. Алексу захотелось вспомнить прошлое. Волшебный город Сан-Франциско по-прежнему притягивал его своей магией, но в то же время, как ни грустно было возвращаться в Ньюпорт, ему не терпелось покинуть Калифорнию. Глубокая грусть охватила его с первой минуты приезда. Здесь его что-то ожидало, какая-то истина, которую он должен был узнать, но она ускользала от него, и он чувствовал, что ему предстоит долгий путь, прежде чем он ее откроет.
Алекс не привык копаться в собственной душе. На протяжении последних тринадцати лет вся его жизнь была устремлена вперед, к четко определенной цели. Неизвестно откуда взявшаяся склонность к созерцательности беспокоила его и лишала душевного равновесия. Воспоминания, которые он всеми силами гнал от себя прочь, внезапно вернулись и обрушились на него с такой силой, что он не успел ни разобраться в них, ни остановить. С точки зрения любого постороннего наблюдателя, его, безусловно, можно было назвать человеком преуспевающим: он преодолел немыслимые препятствия и вопреки всему получил что хотел. Он победил. Его мечта воплотилась в жизнь. Так почему же столь коварно посмеялась над ним судьба, отняв у него счастье?
Дело было не только в том, что он полюбил женщину, которая не могла ему принадлежать. Он потерял кое-что еще: некий идеал, хранимый в душе, осознание высокой и чистой цели, которая долгие годы поддерживала его и помогала пережить самые трудные времена. Алекс сознательно не хотел определять эту цель словами: он тосковал по ней и в то же время радовался тому, что потерял ее.
Нет, все это было слишком сложно и лишь вносило путаницу в его жизнь. Он вступил на прямой и самый краткий путь к тому, чтобы стать богатым и знаменитым. «Богатые и знаменитые» – это были не просто слова, не обычный эпитет, применимый к незнакомым ему чужим людям. Для него эти понятия стали реальными, конкретными, достижимыми в ближайшем будущем. И он будет последним дураком, если сейчас свернет с прямой дороги, упустит золотую возможность ради каких-то ложно истолкованных сентиментальных соображений.
Он шел домой в тумане, вспоминая о своей матери, о деде, о плодородной земле Салинаса. И еще он думал о Джоне Огдене и о нью-йоркском клубе. О профессоре Стерне и его жене, об их чудесной тайной комнате. О Саре. И о Майкле. О жутком мавзолее, который он должен был для них построить.
Возможно, все дело в этом. «Эдем» – вот разгадка. Если он сумеет завершить строительство, покончить с этим проклятым особняком раз и навсегда, может быть, ему удастся вновь упорядочить свою жизнь, вернуть ее в нормальную, размеренную колею, по которой она текла когда-то – несколько веков назад, как ему казалось.
Раз Сара для него недосягаема, успешная карьера могла бы его утешить. Алекс не стал бы называть это трагедией: в конце концов именно так он всегда представлял себе свою жизнь: прежде всего его карьера, успех в работе, а на втором плане – очаровательная жена и детишки, смутные, расплывчатые фигуры, как на старинной дагерротипной фотографии.
Значит, так и запишем: все дело в «Эдеме». Мысленно Алекс дал себе слово, что больше не будет заключать название дома в презрительные кавычки. «Девяносто девять процентов людей на земле отдали бы правую руку, чтобы поселиться в таком месте, как „Эдем“, – сказал ему Джон Огден. Чертовски верно. Да, черт побери! Он закончит строительство дома и заживет своей прежней жизнью. У него есть работа, он должен поддерживать свою репутацию.
Решительно шагая к дому, Алекс приободрился и совершенно позабыл о дворце удовольствий, который обещал построить для мистера Маршалла Фарли.
14
Ньюпорт
2 сентября
Дорогой мой Майкл!
Я сижу на большом камне на Якорном мысу и пишу тебе это письмо, а сама вспоминаю все те вечера, когда я сидела на этом самом месте и ждала тебя и мистера Макуэйда, чтобы отправиться на нашу вечернюю прогулку по Горной тропе. Мне нравилось смотреть, как люди проходят мимо. Я пыталась угадать, кто они, как проходит их жизнь. А сейчас смотреть почти не на кого, потому что сезон закончился и все разъехались по домам. Я и представить себе не могла, как мал этот городок, когда в нем нет курортников! На улицах тихо, на пляжах ни души; большие дома закрыты и пусты, если не считать сторожей. Вчера я отпустила всех слуг, кроме миссис Годби и одной из горничных – ты помнишь Мауру? – а они обе уходят домой в пять вечера. Представляешь, какую тихую жизнь я веду!
Я уже несколько дней не была на строительстве нашего нового дома, но пойду туда сегодня вечером, когда закончу это письмо, и либо сделаю приписку, либо сообщу тебе в своем следующем письме, как там продвигается дело. Пока мистер Макуэйд в Калифорнии, я имею дело с мистером Кронином, его помощником. В последний раз, когда я была на стройке, в доме уже были готовы все этажные перекрытия и даже часть крыши, но стен по-прежнему нет.
Если папа сможет освободиться, я надеюсь, он привезет тебя сюда на выходные, и тогда вы оба увидите своими глазами, как идут дела. Но я очень прошу тебя, дорогой, не надо надоедать ему просьбами. Он сможет приехать, когда найдет удобное время.
Миссис Вентуорт просит тебе передать, что Гэджет получил посланный тобой рисунок кошки и ему очень понравилось. Спасибо тебе за последнее письмо. Я рада слышать, что тебе нравится мисс Робертс и что учение в этом году дается тебе легко. И еще мне приятно узнать, что ты унаследовал от своей мамы способность к правописанию.
Но, ради твоего благополучия, мой любимый, будем надеяться, что ты не унаследовал ее способности к. арифметике. Будет лучше, если в этом отношении ты пойдешь по стопам своего отца, уверяю тебя. Да, кстати, я получила записку от миссис Драм. Она пишет, что ты хорошо учишься и слушаешься ее. Знаешь, как я горжусь тобой? Если бы я была дома, я бы тебя расцеловала и обняла бы крепко-крепко, как Большая Медведица, а потом я бы тебя защекотала, и ты запросил бы пощады! Я по тебе скучаю каждый день,
золотой мой мальчик, и очень, очень, очень тебя люблю.
Целую. Мама.
Сара сложила письмо и спрятала его в карман. Она писала Майклу каждый день, иногда посылала открытки, но чаще – письма и обычно вкладывала в конверт какой-нибудь небольшой сувенир: свой собственный рисунок, фотографию или маленькую ракушку. Тоску по сыну она ощущала как физическую боль, спрятанную глубоко внутри и никогда ее не покидавшую. Ничего подобного ей раньше испытывать не приходилось.
Майкл тоже скучал по ней и в своих ответных письмах признавался в этом с бесхитростным простодушием. И хотя он мог бы сказать нечто подобное по доброте душевной, просто чтобы доставить ей удовольствие, Сара знала, что он говорит правду.
Но иногда на нее все-таки нападали сомнения: ей начинало казаться, что ее бесконечные послания, подарки, телефонные звонки тяготят Майкла, что ее сын чувствует себя полузадушенным в материнских объятиях. Однако остановиться Сара не могла. Ньюпорт стал для нее ссылкой, в которую она ради Майкла отправилась добровольно и даже охотно, но… она не знала и не могла даже вообразить, сколь тягостным будет ее заточение. Все, что у нее в жизни было, это Майкл. Единственный человек, которого ей разрешалось любить на законных основаниях. Без него она могла бы запросто превратиться в камень. Или просто умереть. Ей было все равно.
Она уже видела, как будет разворачиваться ее дальнейшая жизнь: как цепь бесконечных унизительных сделок с Беном из-за Майкла. Но вместо того чтобы раздумывать над своей горькой судьбой, сидя на камне, Сара встала, расправила юбки и решительным шагом направилась по широкой эспланаде к «Эдему». Заходящее над бухтой солнце слепило ее; она поправила поля огромной шляпы с перьями, чтобы защитить глаза.
На дорожке ни впереди, ни позади нее не было ни души. На горизонте покачивались на воде четыре рыбачьи лодочки, спешившие в бухту в конце дня. По другую руку простирались аккуратно подстриженные газоны богатых «летних домиков», поднимавшиеся над зубчатой чередой утесов к далеким фасадам роскошных псевдоитальянских палаццо, французских загородных дворцов, английских и шотландских замков. У подножия невысокого марша временной, пока еще деревянной лестницы, ведущей к ее собственному дому, она на секунду остановилась и, запрокинув голову, посмотрела вверх.
С каждым днем «Эдем» все больше приобретал очертания средневекового замка из песчаника с многочисленными амбразурами вместо окон. Постепенно ей удалось отговорить Бена от большей части его безумных затей, но никакими силами невозможно было заставить его отказаться от «лабиринта», причем живые изгороди из американского кустарника его не устраивали. Нет, ему непременно требовался итальянский тис – и не саженцы, а полностью развитые кусты, выписанные из Европы по баснословной цене вместе с истеричным английским ландшафтным архитектором, нанятым для устройства лабиринта на месте.
Пробираясь по усеянному строительным мусором двору, Сара с отвращением покосилась на уже законченный лабиринт. Плотно усаженные тисовые кусты с остроконечными верхушками, темные и угрожающие, торчащие вверх, словно пики, воткнутые в землю, выполняли только одно предназначение – нагонять страх. Она твердо решила, что ноги ее там не будет, однако Майкл был в восторге от нового развлечения. Ему нравилась сама мысль о том, что он загодя узнает все секреты лабиринта, а потом будет хвастаться своим преимуществом перед друзьями, напуганными и растерянными, заблудившимися в его хитросплетениях. Но Майкл ребенок, ему простительно, а вот Бен… Неприятно было думать, что увлечение Бена растительной головоломкой вдохновлено точно таким же детским злорадством.
– Миссис Кокрейн! Рад вас видеть!
Мистер Кронин приближался к ней семенящим шагом со стороны дома. На ходу он стащил с головы шляпу, обнажив совершенно лысый череп, и протянул ей руку. Пятидесятилетний, мелочно суетливый, всегда чересчур аккуратно одетый, он казался ей человеком, чье предназначение – выдавать деньги через окошечко кассы в банке, а не строить дома. Иногда Сара невольно спрашивала себя, каково ему подчиняться приказам человека на двадцать лет моложе себя.
– Здравствуйте, мистер Кронин, как поживаете? Мы с вами не виделись несколько дней.
– Ровно недельку, миссис Кокрейн, – поправил он.
– О боже, неужели целую неделю? Я не заметила, как время прошло.
Сара спохватилась и обвела глазами дом, проверяя, насколько выросли стены.
– Я вижу, дело у вас продвигается быстро. Все это крыло уже под крышей, – заметила она, указывая рукой.
– Точно так. Не удивлюсь, если к Рождеству вы справите новоселье.
При одной только мысли об этом ее охватила тоска.
– Прекрасно. Вы меня спрашивали о дверных проемах для большой приемной, мистер Кронин. Я не забыла, переговорила с мужем, и он выбрал рамы из каррарского мрамора с резным рисунком, который вы предложили.
– Очень хорошо. Передайте эту новость мистеру Макуэйду, он займется монтажом.
– Но он же… в Калифорнии.
– Нет, мэм, – покачал головой Кронин, – он уже здесь. Вот он.
Следуя взглядом за указующим перстом мистера Кронина, Сара увидела Алекса на другом конце двора. Он говорил с тремя мужчинами в рабочих комбинезонах. Все четверо стояли, склонившись над чертежом, расстеленным на козлах.
Не успела она совладать хотя бы со своим лицом, как он выпрямился, повернулся и посмотрел прямо на нее. На большом расстоянии Сара не могла с точностью угадать, что означает выражение его лица, но ей показалось, что вид у него невозмутимый и не слишком удивленный.
Мистер Кронин продолжал что-то говорить, она уже ничего не слышала, глядя на приближающегося Алекса. Потрясение, радость, тревога, испуг схватились врукопашную у нее в груди, стремительно сменяя друг друга, пока наконец не осталось ничего, кроме томительного волнения. Она не только оглохла, но и онемела. Жизнь вернулась к ней лишь после того, как Алекс пожал ей руку. Он произнес какое-то формальное приветствие, и Сара с трудом сумела ответить в подобающем духе. Поскольку Кронин все еще стоял рядом, она добавила:
– Я не ожидала, что вы так скоро вернетесь из Калифорнии, мистер Макуэйд. Как прошло ваше путешествие?
– Спасибо, успешно.
– Я как раз говорила мистеру Кронину, что Бен наконец решил, какой мрамор ему нужен для зала приемов на первом этаже.
– Ну, я, пожалуй, оставлю вас вдвоем выяснять этот вопрос, – вставил мистер Кронин, вновь нахлобучив шляпу. – Как всегда, рад был с вами повидаться, миссис Кокрейн. Вам следует заходить сюда почаще.
– Да, – откликнулась Сара, – я так и сделаю. – Потом он ушел, и они с Алексом остались одни.
– Привет, – робко сказала она, стесняясь неизвестно чего, но не переставая улыбаться.
– Привет.
– Я рада тебя видеть.
На это он ничего не ответил.
– Давно ты вернулся в Ньюпорт?
– Неделю назад.
– Неделю? Но…
Сара проглотила остальные слова, но Алекс догадался, что она растеряна, обижена и выбита из колеи. Он подошел ближе.
– Думаешь, я не хотел тебя видеть, Сара? Думаешь, это мой выбор? – Алекс почти грубо схватил ее за руку. – Я не могу говорить с тобой здесь. Давай-ка войдем в твой новый дом.
Сара двинулась за ним по изрытому ямами двору, едва поспевая за ним. Они обогнули всю заднюю часть дома, по-прежнему одетую в леса, пересекли еще голый, незаконченный передний двор и подошли к двойным дубовым дверям центрального корпуса – массивному, усеянному бронзовыми бляшками, устрашающему порталу, рассчитанному на то, чтобы отпугнуть, а не приветствовать гостей. Внутри, как только ее глаза привыкли к полутьме, Сара увидела, что стоит в огромном квадратном вестибюле, в дальнем конце которого смутно белела широкая алебастровая лестница.
– А это что такое? Не припомню, чтобы это было в планах.
Ее голос гулким эхом отражался от холодных полированных поверхностей.
– В планах этого не было. Бен придумал это, как только мы закончили настилать паркет. Это скульптурная галерея. Вся сплошь отделана мрамором, можешь сама убедиться.
Она мрачно кивнула и поежилась. Мраморный пол, мраморные стенные панели, потолок из мраморных плит. Мраморные оконные перемычки, карнизы, коринфские колонны. Бр-р-р!
– А потолок не рухнет? – спросила Сара без особого интереса. – На чем все это держится?
– На разделительных переборках из огнеупорного кирпича, – сухо объяснил Алекс. – Кирпичные этажные перекрытия скреплены стальными балками. Этот потолок никогда не обвалится.
Тон его голоса насторожил Сару. Алекс стоял, отступив от нее на несколько шагов, подбоченившись и холодно прищурив синие глаза.
– Я рада тебя видеть, – повторила она, но он опять не ответил. – Майкл все время о тебе спрашивает. – Мысленно Сара обругала себя трусливой дурой.
– А где он?
– Он в Нью-Йорке.
– Значит, все-таки не в Германии.
– Нет. Бен передумал.
– Вот и хорошо. Но я никогда не верил, что он на это способен.
– Не верил?
– Нет. Даже Бен не смог бы отослать из дому собственного сына без твоего согласия.
– Ты и вправду так думаешь?
«Остановись, – одернула она себя. – Какой смысл рассказывать Алексу, на что способен Бен?» Сара нервно стиснула руки, не понимая, что на него нашло, откуда взялась эта странная враждебность.
– Хочешь осмотреть дом? – внезапно спросил Алекс.
– Нет. Извини, но… нет, не хочу.
Он подошел к ней, и она впервые за все время заметила, что его лицо смягчается.
– Ладно, в следующий раз. Как ты поживаешь, Сара? Ты выглядишь…
– Как?
– Печальной.
Сара инстинктивно попятилась.
– Нет, со мной все в порядке.
– Что произошло в тот день? После того, как я ушел?
– Ничего. Таша, в сущности, ничего особенного не видела. И в любом случае кому она могла бы рассказать? Просто я расстроилась и придала случившемуся слишком большое значение. На самом деле ничего же не было!
– Ничего. Ты права, ничего не было. Ты ведь уже привыкла, что мужчины на каждом шагу признаются тебе в любви. Как это, должно быть, утомительно для тебя…
– Алекс!
Он отвернулся от нее.
– За что ты на меня сердишься?
Алекс отошел на несколько шагов, прежде чем повернуться к ней лицом.
– Извини.
Но в его голосе не было искренности, а в лице по-прежнему сохранялась неприязнь. Сара и сама была на грани взрыва, хотя и не понимала, что происходит.
– Чего ты от меня хочешь? Что, по-твоему, я должна сделать? Завести с тобой роман?
– Я бы хотел, чтобы ты была со мной честна.
– Я всегда была честна с тобой!
– Ну тогда будь честна с собой.
– Что это должно означать? Это всего лишь слова, Алекс. Нет, ты просто хочешь меня скомпрометировать.
– «Скомпрометировать» тебя?
– Да. Не вздумай надо мной смеяться! Неужели я – первая женщина, сказавшая тебе «нет»? А может, именно это тебя и привлекает? Ты потому и не можешь оставить меня в покое?
– Оставить тебя в покое? – Разгневанный, потрясенный, он подошел ближе и схватил ее за обе руки. – Я даже не знал, что ты сюда придешь! Зачем ты приехала? Что ты тут забыла? Почему ты, черт возьми, не осталась в Нью-Йорке?
– Я вернулась, потому что на этом настоял мой муж. Он завел новую любовницу и хочет держать меня подальше от дома.
Внезапное сочувствие, вспыхнувшее в его глазах, ничуть не утешило Сару, наоборот, по какой-то непонятной причине оно разозлило ее еще больше.
– Почему ты не можешь оставить меня в покое? – в отчаянии повторила она. – Всякий раз, куда бы я ни повернулась, ты уже тут как тут… Не смей ко мне прикасаться!
– Черт побери! Я всегда делал то, о чем ты просила. В тот вечер, когда Майкл расшибся, ты говорила, что ты меня хочешь, Сара. Ты сама это сказала! Если только это не было неправдой…
Алекс с силой притянул ее к себе, когда она его оттолкнула.
– Это была неправда? В тот момент я так не думал. И поверь, многие мужчины на моем месте попытались бы воспользоваться ситуацией, но я этого не сделал. Я дал тебе…
– Тебе есть чем гордиться, верно? Ты горд тем, что не воспользовался моментом?
Алекс скрипнул зубами.
– Я только хочу сказать…
– Ты, наверное, к этому не привык? Тебе было нелегко с этим смириться? Ведь чужие жены – это твоя специальность, разве не так? Дамы, которым не повезло в замужестве? Прости, что мой случай оказался таким сложным. Не сомневаюсь, ты уже готов поставить на мне крест.
Он опустил руки.
– Да, готов. Потому что, если ты меня любишь, Сара, твое поведение можно назвать только трусливым, а если не любишь, значит, ты мне лгала. В любом случае я совершил ошибку.
Она часто-часто моргала, готовая заплакать.
– Да как ты смеешь обвинять меня в трусости? Ты ничего обо мне не знаешь.
– Если это правда, то лишь потому, что ты все скрываешь.
– Я не могу иначе! Ты же знаешь, что я тебя люблю! За что ты так со мной поступаешь? Это жестоко, Алекс. Это эгоистично и…
Алекс снова потянулся к ней.
– Ты меня любишь?
– Пусти меня, это ничего не меняет. И ты все равно знал это с самого начала.
– Сара…
– Прекрати, не смей, – Сара начала яростно отталкивать его, и Алекс ее отпустил.
– Я этого не вынесу. Прошу больше со мной не разговаривать.
Она стремительно подошла к тяжелым двойным дверям и стала изо всех сил тянуть одну половинку, пока та не распахнулась.
– Мистер Кронин держал меня в курсе всего того, что происходило на стройке, и меня такое положение дел вполне устраивает. Я хочу по-прежнему иметь дело с ним, а не с тобой. Если захочешь мне что-то сказать, передай через него.
На полу у ног Алекса лежал забытый штукатуром мастерок. Он в сердцах поддал его ногой. Ударившись о ступени мраморной лестницы, ни в чем не повинный инструмент подпрыгнул и с громким стуком застыл на полу. Эхо раскатилось по всему холлу.
Сара вздрогнула от неожиданности.
– Ты считаешь, что я веду себя трусливо? Вот и прекрасно – мне все равно. Оставь меня в покое, Алекс, даже близко ко мне не подходи! Я этого не вынесу.
Ей было несвойственно хлопать дверями, но бессильный гнев и досада, искавшие выхода, как будто сосредоточились в ее руках. Она переступила через порог и толкнула дубовую дверь с такой яростью, что задребезжали янтарные стекла в окнах. Грохот услышали даже рабочие, настилавшие плиткой пол в ванной на четвертом этаже.
Что она наделала? Хотя к этому времени она перебрала в уме произошедшую между ними сцену, по меньшей мере, раз двадцать, Сара по-прежнему не могла поверить, что все это случилось наяву. Ей было стыдно и грустно, ее терзали сожаления. Она же любила Алекса! Но даже с Беном она никогда не вела себя так сварливо и жестоко. Что за бес в нее вселился? А он тоже хорош! Разозлился на нее чуть ли не в тот же момент, как они встретились. Сара твердила себе, что все к лучшему, что ей бы следовало радоваться разрыву, но у нее ничего не получалось. Ей казалось, что произошла ужасная ошибка.
Она встала и подошла к раковине, чтобы наполнить водой чайник и вскипятить чай. Может, стоит извиниться перед ним? А что, если от этого станет только хуже? Вдруг все начнется сначала? Нет, не начнется, если она все сделает правильно, если будет держать себя в руках, если скажет, что сожалеет и больше ничего. По крайней мере уж извиниться-то перед ним она должна.
Телефон стоял в прихожей.
– Четыре-ноль-один-ноль, – сказала она оператору.
Через несколько секунд раздался звонок. Потом еще и еще один. Сара прождала еще целую минуту, прежде чем с размаху водворить трубку на рычаг и вернуться в кухню. Ее грусть превратилась в черную меланхолию. Где Алекс, что он делает? Она почему-то заранее не сомневалась, что он сидит один дома, тоскует так же, как и она сама. Но его не было дома, он был где-то в городе. Возможно, обедал в ресторане, с кем-то болтал и вовсе о ней не вспоминал. Или почти не вспоминал.
Боже, что с ней происходит? Она превращается в настоящую стерву. Неужели любовь совершает подобные метаморфозы? Она гораздо лучше относилась к Алексу до того, как в него влюбилась. Сара принялась беспокойно расхаживать по кухне. Во время одного из кругов она остановилась перед полкой над ледником и сняла бутылку коньяка, простоявшую там с начала июня. Откупорив бутылку, она налила немного в рюмку. Терпкий запах оглушил ее. Это был отличный коньяк, но первый же глоток заставил ее содрогнуться.
Решительным движением Сара выплеснула остальное в раковину. «И зачем я это сделала?» – беспомощно мелькнуло у нее в голове. Это глупо, она же не собиралась напиваться, она просто хотела пропустить рюмочку! От одной рюмки она не превратилась бы в подобие своей матери.
2 сентября
Дорогой мой Майкл!
Я сижу на большом камне на Якорном мысу и пишу тебе это письмо, а сама вспоминаю все те вечера, когда я сидела на этом самом месте и ждала тебя и мистера Макуэйда, чтобы отправиться на нашу вечернюю прогулку по Горной тропе. Мне нравилось смотреть, как люди проходят мимо. Я пыталась угадать, кто они, как проходит их жизнь. А сейчас смотреть почти не на кого, потому что сезон закончился и все разъехались по домам. Я и представить себе не могла, как мал этот городок, когда в нем нет курортников! На улицах тихо, на пляжах ни души; большие дома закрыты и пусты, если не считать сторожей. Вчера я отпустила всех слуг, кроме миссис Годби и одной из горничных – ты помнишь Мауру? – а они обе уходят домой в пять вечера. Представляешь, какую тихую жизнь я веду!
Я уже несколько дней не была на строительстве нашего нового дома, но пойду туда сегодня вечером, когда закончу это письмо, и либо сделаю приписку, либо сообщу тебе в своем следующем письме, как там продвигается дело. Пока мистер Макуэйд в Калифорнии, я имею дело с мистером Кронином, его помощником. В последний раз, когда я была на стройке, в доме уже были готовы все этажные перекрытия и даже часть крыши, но стен по-прежнему нет.
Если папа сможет освободиться, я надеюсь, он привезет тебя сюда на выходные, и тогда вы оба увидите своими глазами, как идут дела. Но я очень прошу тебя, дорогой, не надо надоедать ему просьбами. Он сможет приехать, когда найдет удобное время.
Миссис Вентуорт просит тебе передать, что Гэджет получил посланный тобой рисунок кошки и ему очень понравилось. Спасибо тебе за последнее письмо. Я рада слышать, что тебе нравится мисс Робертс и что учение в этом году дается тебе легко. И еще мне приятно узнать, что ты унаследовал от своей мамы способность к правописанию.
Но, ради твоего благополучия, мой любимый, будем надеяться, что ты не унаследовал ее способности к. арифметике. Будет лучше, если в этом отношении ты пойдешь по стопам своего отца, уверяю тебя. Да, кстати, я получила записку от миссис Драм. Она пишет, что ты хорошо учишься и слушаешься ее. Знаешь, как я горжусь тобой? Если бы я была дома, я бы тебя расцеловала и обняла бы крепко-крепко, как Большая Медведица, а потом я бы тебя защекотала, и ты запросил бы пощады! Я по тебе скучаю каждый день,
золотой мой мальчик, и очень, очень, очень тебя люблю.
Целую. Мама.
Сара сложила письмо и спрятала его в карман. Она писала Майклу каждый день, иногда посылала открытки, но чаще – письма и обычно вкладывала в конверт какой-нибудь небольшой сувенир: свой собственный рисунок, фотографию или маленькую ракушку. Тоску по сыну она ощущала как физическую боль, спрятанную глубоко внутри и никогда ее не покидавшую. Ничего подобного ей раньше испытывать не приходилось.
Майкл тоже скучал по ней и в своих ответных письмах признавался в этом с бесхитростным простодушием. И хотя он мог бы сказать нечто подобное по доброте душевной, просто чтобы доставить ей удовольствие, Сара знала, что он говорит правду.
Но иногда на нее все-таки нападали сомнения: ей начинало казаться, что ее бесконечные послания, подарки, телефонные звонки тяготят Майкла, что ее сын чувствует себя полузадушенным в материнских объятиях. Однако остановиться Сара не могла. Ньюпорт стал для нее ссылкой, в которую она ради Майкла отправилась добровольно и даже охотно, но… она не знала и не могла даже вообразить, сколь тягостным будет ее заточение. Все, что у нее в жизни было, это Майкл. Единственный человек, которого ей разрешалось любить на законных основаниях. Без него она могла бы запросто превратиться в камень. Или просто умереть. Ей было все равно.
Она уже видела, как будет разворачиваться ее дальнейшая жизнь: как цепь бесконечных унизительных сделок с Беном из-за Майкла. Но вместо того чтобы раздумывать над своей горькой судьбой, сидя на камне, Сара встала, расправила юбки и решительным шагом направилась по широкой эспланаде к «Эдему». Заходящее над бухтой солнце слепило ее; она поправила поля огромной шляпы с перьями, чтобы защитить глаза.
На дорожке ни впереди, ни позади нее не было ни души. На горизонте покачивались на воде четыре рыбачьи лодочки, спешившие в бухту в конце дня. По другую руку простирались аккуратно подстриженные газоны богатых «летних домиков», поднимавшиеся над зубчатой чередой утесов к далеким фасадам роскошных псевдоитальянских палаццо, французских загородных дворцов, английских и шотландских замков. У подножия невысокого марша временной, пока еще деревянной лестницы, ведущей к ее собственному дому, она на секунду остановилась и, запрокинув голову, посмотрела вверх.
С каждым днем «Эдем» все больше приобретал очертания средневекового замка из песчаника с многочисленными амбразурами вместо окон. Постепенно ей удалось отговорить Бена от большей части его безумных затей, но никакими силами невозможно было заставить его отказаться от «лабиринта», причем живые изгороди из американского кустарника его не устраивали. Нет, ему непременно требовался итальянский тис – и не саженцы, а полностью развитые кусты, выписанные из Европы по баснословной цене вместе с истеричным английским ландшафтным архитектором, нанятым для устройства лабиринта на месте.
Пробираясь по усеянному строительным мусором двору, Сара с отвращением покосилась на уже законченный лабиринт. Плотно усаженные тисовые кусты с остроконечными верхушками, темные и угрожающие, торчащие вверх, словно пики, воткнутые в землю, выполняли только одно предназначение – нагонять страх. Она твердо решила, что ноги ее там не будет, однако Майкл был в восторге от нового развлечения. Ему нравилась сама мысль о том, что он загодя узнает все секреты лабиринта, а потом будет хвастаться своим преимуществом перед друзьями, напуганными и растерянными, заблудившимися в его хитросплетениях. Но Майкл ребенок, ему простительно, а вот Бен… Неприятно было думать, что увлечение Бена растительной головоломкой вдохновлено точно таким же детским злорадством.
– Миссис Кокрейн! Рад вас видеть!
Мистер Кронин приближался к ней семенящим шагом со стороны дома. На ходу он стащил с головы шляпу, обнажив совершенно лысый череп, и протянул ей руку. Пятидесятилетний, мелочно суетливый, всегда чересчур аккуратно одетый, он казался ей человеком, чье предназначение – выдавать деньги через окошечко кассы в банке, а не строить дома. Иногда Сара невольно спрашивала себя, каково ему подчиняться приказам человека на двадцать лет моложе себя.
– Здравствуйте, мистер Кронин, как поживаете? Мы с вами не виделись несколько дней.
– Ровно недельку, миссис Кокрейн, – поправил он.
– О боже, неужели целую неделю? Я не заметила, как время прошло.
Сара спохватилась и обвела глазами дом, проверяя, насколько выросли стены.
– Я вижу, дело у вас продвигается быстро. Все это крыло уже под крышей, – заметила она, указывая рукой.
– Точно так. Не удивлюсь, если к Рождеству вы справите новоселье.
При одной только мысли об этом ее охватила тоска.
– Прекрасно. Вы меня спрашивали о дверных проемах для большой приемной, мистер Кронин. Я не забыла, переговорила с мужем, и он выбрал рамы из каррарского мрамора с резным рисунком, который вы предложили.
– Очень хорошо. Передайте эту новость мистеру Макуэйду, он займется монтажом.
– Но он же… в Калифорнии.
– Нет, мэм, – покачал головой Кронин, – он уже здесь. Вот он.
Следуя взглядом за указующим перстом мистера Кронина, Сара увидела Алекса на другом конце двора. Он говорил с тремя мужчинами в рабочих комбинезонах. Все четверо стояли, склонившись над чертежом, расстеленным на козлах.
Не успела она совладать хотя бы со своим лицом, как он выпрямился, повернулся и посмотрел прямо на нее. На большом расстоянии Сара не могла с точностью угадать, что означает выражение его лица, но ей показалось, что вид у него невозмутимый и не слишком удивленный.
Мистер Кронин продолжал что-то говорить, она уже ничего не слышала, глядя на приближающегося Алекса. Потрясение, радость, тревога, испуг схватились врукопашную у нее в груди, стремительно сменяя друг друга, пока наконец не осталось ничего, кроме томительного волнения. Она не только оглохла, но и онемела. Жизнь вернулась к ней лишь после того, как Алекс пожал ей руку. Он произнес какое-то формальное приветствие, и Сара с трудом сумела ответить в подобающем духе. Поскольку Кронин все еще стоял рядом, она добавила:
– Я не ожидала, что вы так скоро вернетесь из Калифорнии, мистер Макуэйд. Как прошло ваше путешествие?
– Спасибо, успешно.
– Я как раз говорила мистеру Кронину, что Бен наконец решил, какой мрамор ему нужен для зала приемов на первом этаже.
– Ну, я, пожалуй, оставлю вас вдвоем выяснять этот вопрос, – вставил мистер Кронин, вновь нахлобучив шляпу. – Как всегда, рад был с вами повидаться, миссис Кокрейн. Вам следует заходить сюда почаще.
– Да, – откликнулась Сара, – я так и сделаю. – Потом он ушел, и они с Алексом остались одни.
– Привет, – робко сказала она, стесняясь неизвестно чего, но не переставая улыбаться.
– Привет.
– Я рада тебя видеть.
На это он ничего не ответил.
– Давно ты вернулся в Ньюпорт?
– Неделю назад.
– Неделю? Но…
Сара проглотила остальные слова, но Алекс догадался, что она растеряна, обижена и выбита из колеи. Он подошел ближе.
– Думаешь, я не хотел тебя видеть, Сара? Думаешь, это мой выбор? – Алекс почти грубо схватил ее за руку. – Я не могу говорить с тобой здесь. Давай-ка войдем в твой новый дом.
Сара двинулась за ним по изрытому ямами двору, едва поспевая за ним. Они обогнули всю заднюю часть дома, по-прежнему одетую в леса, пересекли еще голый, незаконченный передний двор и подошли к двойным дубовым дверям центрального корпуса – массивному, усеянному бронзовыми бляшками, устрашающему порталу, рассчитанному на то, чтобы отпугнуть, а не приветствовать гостей. Внутри, как только ее глаза привыкли к полутьме, Сара увидела, что стоит в огромном квадратном вестибюле, в дальнем конце которого смутно белела широкая алебастровая лестница.
– А это что такое? Не припомню, чтобы это было в планах.
Ее голос гулким эхом отражался от холодных полированных поверхностей.
– В планах этого не было. Бен придумал это, как только мы закончили настилать паркет. Это скульптурная галерея. Вся сплошь отделана мрамором, можешь сама убедиться.
Она мрачно кивнула и поежилась. Мраморный пол, мраморные стенные панели, потолок из мраморных плит. Мраморные оконные перемычки, карнизы, коринфские колонны. Бр-р-р!
– А потолок не рухнет? – спросила Сара без особого интереса. – На чем все это держится?
– На разделительных переборках из огнеупорного кирпича, – сухо объяснил Алекс. – Кирпичные этажные перекрытия скреплены стальными балками. Этот потолок никогда не обвалится.
Тон его голоса насторожил Сару. Алекс стоял, отступив от нее на несколько шагов, подбоченившись и холодно прищурив синие глаза.
– Я рада тебя видеть, – повторила она, но он опять не ответил. – Майкл все время о тебе спрашивает. – Мысленно Сара обругала себя трусливой дурой.
– А где он?
– Он в Нью-Йорке.
– Значит, все-таки не в Германии.
– Нет. Бен передумал.
– Вот и хорошо. Но я никогда не верил, что он на это способен.
– Не верил?
– Нет. Даже Бен не смог бы отослать из дому собственного сына без твоего согласия.
– Ты и вправду так думаешь?
«Остановись, – одернула она себя. – Какой смысл рассказывать Алексу, на что способен Бен?» Сара нервно стиснула руки, не понимая, что на него нашло, откуда взялась эта странная враждебность.
– Хочешь осмотреть дом? – внезапно спросил Алекс.
– Нет. Извини, но… нет, не хочу.
Он подошел к ней, и она впервые за все время заметила, что его лицо смягчается.
– Ладно, в следующий раз. Как ты поживаешь, Сара? Ты выглядишь…
– Как?
– Печальной.
Сара инстинктивно попятилась.
– Нет, со мной все в порядке.
– Что произошло в тот день? После того, как я ушел?
– Ничего. Таша, в сущности, ничего особенного не видела. И в любом случае кому она могла бы рассказать? Просто я расстроилась и придала случившемуся слишком большое значение. На самом деле ничего же не было!
– Ничего. Ты права, ничего не было. Ты ведь уже привыкла, что мужчины на каждом шагу признаются тебе в любви. Как это, должно быть, утомительно для тебя…
– Алекс!
Он отвернулся от нее.
– За что ты на меня сердишься?
Алекс отошел на несколько шагов, прежде чем повернуться к ней лицом.
– Извини.
Но в его голосе не было искренности, а в лице по-прежнему сохранялась неприязнь. Сара и сама была на грани взрыва, хотя и не понимала, что происходит.
– Чего ты от меня хочешь? Что, по-твоему, я должна сделать? Завести с тобой роман?
– Я бы хотел, чтобы ты была со мной честна.
– Я всегда была честна с тобой!
– Ну тогда будь честна с собой.
– Что это должно означать? Это всего лишь слова, Алекс. Нет, ты просто хочешь меня скомпрометировать.
– «Скомпрометировать» тебя?
– Да. Не вздумай надо мной смеяться! Неужели я – первая женщина, сказавшая тебе «нет»? А может, именно это тебя и привлекает? Ты потому и не можешь оставить меня в покое?
– Оставить тебя в покое? – Разгневанный, потрясенный, он подошел ближе и схватил ее за обе руки. – Я даже не знал, что ты сюда придешь! Зачем ты приехала? Что ты тут забыла? Почему ты, черт возьми, не осталась в Нью-Йорке?
– Я вернулась, потому что на этом настоял мой муж. Он завел новую любовницу и хочет держать меня подальше от дома.
Внезапное сочувствие, вспыхнувшее в его глазах, ничуть не утешило Сару, наоборот, по какой-то непонятной причине оно разозлило ее еще больше.
– Почему ты не можешь оставить меня в покое? – в отчаянии повторила она. – Всякий раз, куда бы я ни повернулась, ты уже тут как тут… Не смей ко мне прикасаться!
– Черт побери! Я всегда делал то, о чем ты просила. В тот вечер, когда Майкл расшибся, ты говорила, что ты меня хочешь, Сара. Ты сама это сказала! Если только это не было неправдой…
Алекс с силой притянул ее к себе, когда она его оттолкнула.
– Это была неправда? В тот момент я так не думал. И поверь, многие мужчины на моем месте попытались бы воспользоваться ситуацией, но я этого не сделал. Я дал тебе…
– Тебе есть чем гордиться, верно? Ты горд тем, что не воспользовался моментом?
Алекс скрипнул зубами.
– Я только хочу сказать…
– Ты, наверное, к этому не привык? Тебе было нелегко с этим смириться? Ведь чужие жены – это твоя специальность, разве не так? Дамы, которым не повезло в замужестве? Прости, что мой случай оказался таким сложным. Не сомневаюсь, ты уже готов поставить на мне крест.
Он опустил руки.
– Да, готов. Потому что, если ты меня любишь, Сара, твое поведение можно назвать только трусливым, а если не любишь, значит, ты мне лгала. В любом случае я совершил ошибку.
Она часто-часто моргала, готовая заплакать.
– Да как ты смеешь обвинять меня в трусости? Ты ничего обо мне не знаешь.
– Если это правда, то лишь потому, что ты все скрываешь.
– Я не могу иначе! Ты же знаешь, что я тебя люблю! За что ты так со мной поступаешь? Это жестоко, Алекс. Это эгоистично и…
Алекс снова потянулся к ней.
– Ты меня любишь?
– Пусти меня, это ничего не меняет. И ты все равно знал это с самого начала.
– Сара…
– Прекрати, не смей, – Сара начала яростно отталкивать его, и Алекс ее отпустил.
– Я этого не вынесу. Прошу больше со мной не разговаривать.
Она стремительно подошла к тяжелым двойным дверям и стала изо всех сил тянуть одну половинку, пока та не распахнулась.
– Мистер Кронин держал меня в курсе всего того, что происходило на стройке, и меня такое положение дел вполне устраивает. Я хочу по-прежнему иметь дело с ним, а не с тобой. Если захочешь мне что-то сказать, передай через него.
На полу у ног Алекса лежал забытый штукатуром мастерок. Он в сердцах поддал его ногой. Ударившись о ступени мраморной лестницы, ни в чем не повинный инструмент подпрыгнул и с громким стуком застыл на полу. Эхо раскатилось по всему холлу.
Сара вздрогнула от неожиданности.
– Ты считаешь, что я веду себя трусливо? Вот и прекрасно – мне все равно. Оставь меня в покое, Алекс, даже близко ко мне не подходи! Я этого не вынесу.
Ей было несвойственно хлопать дверями, но бессильный гнев и досада, искавшие выхода, как будто сосредоточились в ее руках. Она переступила через порог и толкнула дубовую дверь с такой яростью, что задребезжали янтарные стекла в окнах. Грохот услышали даже рабочие, настилавшие плиткой пол в ванной на четвертом этаже.
* * *
Миссис Годби оставила для Сары в леднике картофельный суп, томатное желе и поджаренного на решетке цыпленка. Сара съела свой ужин в кухне, не ощущая вкуса, пока читала записку от Майкла, пришедшую с вечерней почтой. Иногда его письма вселяли в нее бодрость, но чаще они лишь усиливали глубокое уныние, овладевшее ее душой, и это последнее не стало исключением, хотя оно было полно неотразимо прелестного детского вздора. Майкл просил свою мамочку есть побольше овсяной каши и пересылать ему флажки-сюрпризы из коробок с хлопьями; если он соберет полную коллекцию из дюжины флажков, то сможет претендовать на приз, хотя и неизвестно, какой именно. Письмо не развеселило Сару. Наоборот, ей захотелось плакать.Что она наделала? Хотя к этому времени она перебрала в уме произошедшую между ними сцену, по меньшей мере, раз двадцать, Сара по-прежнему не могла поверить, что все это случилось наяву. Ей было стыдно и грустно, ее терзали сожаления. Она же любила Алекса! Но даже с Беном она никогда не вела себя так сварливо и жестоко. Что за бес в нее вселился? А он тоже хорош! Разозлился на нее чуть ли не в тот же момент, как они встретились. Сара твердила себе, что все к лучшему, что ей бы следовало радоваться разрыву, но у нее ничего не получалось. Ей казалось, что произошла ужасная ошибка.
Она встала и подошла к раковине, чтобы наполнить водой чайник и вскипятить чай. Может, стоит извиниться перед ним? А что, если от этого станет только хуже? Вдруг все начнется сначала? Нет, не начнется, если она все сделает правильно, если будет держать себя в руках, если скажет, что сожалеет и больше ничего. По крайней мере уж извиниться-то перед ним она должна.
Телефон стоял в прихожей.
– Четыре-ноль-один-ноль, – сказала она оператору.
Через несколько секунд раздался звонок. Потом еще и еще один. Сара прождала еще целую минуту, прежде чем с размаху водворить трубку на рычаг и вернуться в кухню. Ее грусть превратилась в черную меланхолию. Где Алекс, что он делает? Она почему-то заранее не сомневалась, что он сидит один дома, тоскует так же, как и она сама. Но его не было дома, он был где-то в городе. Возможно, обедал в ресторане, с кем-то болтал и вовсе о ней не вспоминал. Или почти не вспоминал.
Боже, что с ней происходит? Она превращается в настоящую стерву. Неужели любовь совершает подобные метаморфозы? Она гораздо лучше относилась к Алексу до того, как в него влюбилась. Сара принялась беспокойно расхаживать по кухне. Во время одного из кругов она остановилась перед полкой над ледником и сняла бутылку коньяка, простоявшую там с начала июня. Откупорив бутылку, она налила немного в рюмку. Терпкий запах оглушил ее. Это был отличный коньяк, но первый же глоток заставил ее содрогнуться.
Решительным движением Сара выплеснула остальное в раковину. «И зачем я это сделала?» – беспомощно мелькнуло у нее в голове. Это глупо, она же не собиралась напиваться, она просто хотела пропустить рюмочку! От одной рюмки она не превратилась бы в подобие своей матери.