– С тобой все в порядке? – спросила Сара. Наташа решительно тряхнула головой, не глядя ей в глаза.
   Нет, с ней явно что-то было не в порядке, она была сильно расстроена. Сара перестала прислушиваться к обсуждению спектакля, поставленного в новом театре на Бауэри-стрит [9], и в конце концов распустила класс на десять минут раньше положенного времени. Мистер Йелтелес, как всегда, хотел поболтать с ней после урока, но на этот раз Сара не могла себе позволить выслушивать его «майсы» [10], стоя под дверями классной комнаты, пока он курил свои папиросы. Когда Наташа поднялась, чтобы уходить, Сара задержала ее.
   – Останься, нам надо поговорить, – предложила она, схватив холодную руку девушки, пока остальные прощались и по одному выходили из класса. – Что случилось? У тебя расстроенный вид.
   Блестящие черные глаза скользнули в сторону, избегая ее взгляда.
   – Нет-нет, все в порядке. Извините за опоздание. Я не могла прийти раньше.
   – Пойди сюда и сядь.
   Сара указала на деревянную скамью, тянувшуюся вдоль стены. Девушка заколебалась, но в конце концов все-таки села. Сара следила за ней с недоумением. Наташа всегда была молчалива и держалась замкнуто, но Сара считала, что в последнее время они стали друзьями, а сейчас ее как будто подменили.
   – Ты не заболела?
   Наташа отрицательно покачала головой.
   – Тогда в чем же дело? Почему ты опоздала?
   Губы у Наташи дрожали, казалось, она вот-вот заплачет. Шаль соскользнула у нее с плеча, девушка потянулась за ней, и Сара увидела, что рукав ее ярко-красного платья разорван до локтя.
   – Таша! Что случилось? – Она схватила девушку за плечи и заставила ее посмотреть себе в глаза. – Тебя кто-то обидел? Скажи мне!
   – Да, да…
   Закрыв лицо руками, Наташа быстро заговорила на причудливой смеси немецкого, русского и румынского. Сара схватила ее за запястья и заставила опустить руки.
   – Говори по-английски, Наташа, – строго приказала она, встряхивая девушку за плечи. – Расскажи, что с тобой произошло.
   Судя по виду, Наташа была на грани истерики.
   – О миссис Кокрейн, мне так страшно!
   – Почему?
   – Мужчина… он ходит за мной. Сегодня он застал меня одну и он… трогал меня. Я вырвалась и побежала, а он сказал, что меня поймает!
   – Боже милостивый! Кто он такой? Ты его знаешь?
   – Нет. Он похож на грека или на турка, я не знаю. Он такой большой… сильный…
   – Что он тебе сделал?
   – Он трогал меня вот здесь, – Наташа указала на свою грудь. – Я возвращалась домой с работы – поесть что-нибудь перед уроком. В подъезде моего дома никого не было, и он поймал меня там.
   Наташа жила одна в доходном доме на Четвертой авеню, в убогой комнатушке.
   – Ты говоришь, что он преследовал тебя и раньше?
   – Да, часто.
   – И ты никогда никому о нем не рассказывала?
   – Нет. До сих пор он меня не трогал, он только… говорил. А теперь я боюсь идти домой, – пожаловалась Наташа.
   Она опять закрыла лицо руками.
   Сара обняла ее за плечи и выждала, пока Наташа не перестала дрожать. Потом она помогла девушке подняться на ноги.
   – Идем, мы должны все рассказать мистеру Мэттьюзу, а потом обратимся в полицию.
   – В полицию? Нет!
   Сара увидела страх, промелькнувший в черных цыганских глазах Наташи.
   – Но они тебе помогут, Таша. Не надо бояться, с тобой ничего плохого не случится, я обещаю. Ведь ты мне доверяешь?
   – Да-да, вам я верю, но…
   – Тогда идем. Мы вместе поговорим с полицией. Они разыщут этого человека, и ты будешь в безопасности.
   Сара протянула руку. Помедлив минуту в нерешительности, Наташа взяла ее, и обе женщины вместе поднялись по лестнице.

4

   – Хочешь чаю, Лорина? Я позвоню и попрошу подать. А может, выпьешь что-нибудь покрепче?
   – Нет, я и так обойдусь. Не стоит заставлять слуг заваривать чай дважды.
   – Но в таком случае почему бы тебе просто не остаться к чаю?
   Лорина скорчила гримаску, которую Сара без труда разгадала; «Потому что не хочу встречаться с твоим мужем».
   – Я не останусь к чаю, но непременно дождусь появления мистера Макуэйда. Мне любопытно на него взглянуть. Да, извини, так ты говорила, что вы вызвали полицию. И что же дальше?
   – Мы вызвали полицию, – продолжала рассказ Сара. – Они пришли и все записали, а потом проводили Наташу до дому, чтобы все осмотреть на месте и убедиться, что ей ничто не угрожает. Я чувствую себя совершенно беспомощной, Лорина. Это так ужасно! Я дала ей денег. Сама не знаю зачем. Просто это единственное, что пришло мне в голову. Она не хотела брать, но я ее заставила.
   – Может, она найдет себе другое жилье?
   – Может быть. Но что толку, если этот мужчина и в самом деле ее преследует?
   Лорина сочувственно покачала головой.
   – Ты с ней уже говорила после того случая?
   – Нет. Я звонила Пэрину вчера и сегодня утром. Он сказал, что Джонатан дважды заходил к ней домой, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.
   – Кто такой Джонатан?
   – Один из членов общины. Он живет в общежитии при школе и учится на социального работника.
   – А эта девушка и вправду цыганка? Как ее фамилия?
   – Эминеску. Ее мать была цыганкой; она говорит, что ее отец был графом.
   Лорина скептически покачала головой, а Сара в ответ улыбнулась и пожала плечами.
   – Она приехала в Америку совсем одна?
   – Да, где-то два года назад. В первое время она торговала рыбой с лотка на Дилэнси-стрит.
   – Матерь Божья!
   – Зато теперь она работает на швейной фабрике. Она прекрасная портниха – видела бы ты, как она одевается! И все себе шьет сама из лоскутов и остатков, которые хозяин разрешает ей забрать домой. Просто картинка из модного журнала!
   Не в силах усидеть на месте, Сара поднялась с кресла и подошла к окну гостиной. Майское небо было ясным и безоблачным. Пара воробьев вила гнездо в ветвях клена. Птички то и дело выпархивали из зеленой кроны и вновь скрывались среди листвы, неся в клювах соломинки. 32-я улица являлась тихим, чистым, уютным бастионом респектабельности и благополучия. Целый мир отделял ее от перенаселенных многоквартирных домов на Четвертой авеню. Что сейчас делает Таша? Сидит запершись в своей убогой комнатенке и прислушиваясь к каждому шороху за дверью?
   – Нет никакого смысла так себя изводить по этому поводу, Сара, – мягко заметила Лорина.
   – Да, я знаю, но… она так беспомощна! Полиции Таша не доверяет, и я ее отлично понимаю. Чем они могут ей помочь?
   – О, я уверена, с ней все будет в порядке. Возможно, этот мужчина хочет просто напугать ее.
   – Хотела бы я познакомить тебя с ней. Тебе понравится ее независимость. К тому же она такая необычная: не то чтобы красивая в общепринятом смысле слова, но, раз увидев, ее уже никогда не забудешь.
   – Иди сюда, – попросила Лорина, похлопав по дивану рядом с собой. – Давай-ка сменим тему и немного поговорим обо мне.
   Сара улыбнулась, догадавшись, что таким способом подруга пытается ее развеселить, и села с нею рядом.
   – Да, мне бы очень хотелось услышать, что у тебя нового. Как продвигаются твои занятия живописью?
   – Скучища, – поморщилась Лорина.
   – Правда? Но мне казалось, что ты влюблена в мистера… Уотсона?
   – Уитсона. Это было жестокое разочарование. Выяснилось, что он ничего из себя не представляет. Просто мыльный пузырь.
   – Мне очень жаль.
   – Поэтому я решила съездить в Париж.
   Сара рассмеялась, но тут же осеклась, увидев, что Лорина не присоединилась к ней.
   – Ты это серьезно?
   – Абсолютно.
   Откинувшись на спинку дивана, Сара спросила:
   – Когда?
   – Через пару недель. Ну что ты так на меня смотришь? В конце концов, ты сама собираешься бросить меня на все лето и укатить в Ньюпорт!
   Глупо было чувствовать себя такой обездоленной и уж тем более ощущать это нелепейшее желание расплакаться.
   – Ты совершенно права. Но Париж так далеко!
   – А ты знаешь, Сара, что теперь можно позвонить туда по телефону?
   Сара безнадежно махнула рукой.
   – Знаю, но когда Бен позавчера попытался дозвониться в Лондон одному из своих партнеров, им пришлось буквально надрываться, чтобы услышать друг друга. В конце концов они просто бросили трубки. Но я рада за тебя, Лорина, честное слово, я очень рада. Что ты собираешься делать?
   – Заниматься живописью. В Лувре, с художником по имени Жан Лакур. Сара, ты только вообрази: Лакур – гений, и он согласился заниматься со мной!
   – Ты мне никогда раньше не говорила о своих планах. – Сара изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не прозвучал упрек.
   – Я никогда не думала, что он согласится меня взять. У меня не было никаких шансов – это все равно, что грезить наяву. Но он написал мне и сообщил, что в моей работе чувствуется «наполненность». Наполненность! Представляешь?
   Лорина схватила Сару за обе руки и крепко сжала их.
   Сара засмеялась, но не успела сказать ни слова в ответ: в эту самую минуту в дверях появилась горничная.
   – Мистер Макуэйд, мэм.
   Хозяйка дома встала, чтобы приветствовать мистера Макуэйда. Она уже успела позабыть, насколько он высок ростом. Его одежда была выдержана в самом строгом вкусе – серый сюртук с шелковыми отворотами, черные брюки, галстук более темного оттенка серого цвета, повязанный широким узлом, – но Макуэйд носил ее с таким бессознательным щегольством, что она казалась последним криком моды.
   – Как это любезно с вашей стороны – прийти к нам в воскресенье, – сказала Сара, пожимая ему руку. – У моего мужа такое напряженное расписание… Я знаю, это часто создает неудобства для других.
   – Вовсе нет, я был рад прийти, – Алекс улыбнулся, и она обратила внимание на то, чего при первой встрече – в искусственном освещении у «Шерри» – не заметила: глаза у него были ярко-синие, а черные ресницы – длинные, как у женщины.
   Она отвела его к дивану, в углу которого, по-прежнему свернувшись как кошка, сидела Лорина.
   – Лорина, это мистер Макуэйд, наш новый архитектор. Мисс Хаббард – моя старая подруга.
   Лорина протянула ему руку для приветствия с хорошо знакомой Саре обворожительной улыбкой, полной сдержанного возбуждения. Она всегда так улыбалась, когда знакомилась с мужчиной, которого находила интересным. Сара откинулась в кресле, скрестив руки на груди, пока они весело и непринужденно болтали вдвоем. Уже через несколько минут выяснилось, что у них есть общие знакомые. Интересно, мистер Макуэйд находит Лорину привлекательной? Что за глупый вопрос, одернула себя Сара. Все мужчины без ума от Лорины.
   Изящная, миниатюрная, как девочка-подросток, она с первого взгляда поражала своей женственностью. На умном насмешливом личике выделялись зеленые глаза – огромные и выразительные. Вот разве что ее эксцентричная манера одеваться могла отпугнуть некоторых. К примеру, в этот день Лорина сама могла бы сойти за цыганку в расшитой бисером оранжево-желтой блузе. На голове она соорудила тюрбан из индийского шарфа, скрыв под ним свои красивые каштановые волосы, которые стригла слишком коротко вопреки моде.
   Еще раз обворожительно улыбнувшись мистеру Макуэйду, Лорина грациозно распрямилась и поднялась с дивана.
   – Мне ужасно не хочется уходить, но придется: я обещала друзьям посмотреть, как они репетируют в театре «Де-Уитт».
   Сара услышала об этом впервые. Она бросила взгляд на часы. Около четырех: скоро вернется Бен. Он был неизменно груб с Лориной, поэтому она по мере возможности старалась его избегать. Сара часто спрашивала себя, что ему больше всего не нравится в Лорине: ее взгляды, во всем противоречившие его собственным, или же попросту тот факт, что она дружила с Сарой и он не мог помешать их дружбе?
   – Я тебе позвоню, Сара, – пообещала Лорина, накидывая на плечи шаль с бахромой.
   – Да уж, будь добра. Я хочу все узнать о Париже.
   – До свидания, мистер Макуэйд. Рада была с вами познакомиться.
   – Я тоже очень рад.
   Они опять пожали друг другу руки, и Лорина покинула комнату, оставив за собой пряный аромат лимона и гвоздики, составлявший основу ее духов.
   – Прошу вас, садитесь, – пригласила Сара, и мистер Макуэйд занял только что освободившееся место на диване. – Не могу понять, почему Бен так задерживается. Разумеется, он знает, что вы придете к чаю.
   Собственно, Бен сам велел ей пригласить Макуэйда к чаю, чтобы увидеть обновленный план ньюпортского особняка до своего отъезда в Чикаго.
   – Я вижу, вы принесли свои «синьки» – так вы их называете? – И она указала на картонный футляр в виде длинной трубки, который он поставил на пол у ног.
   – Нет, это предварительные разработки; «синьки» появятся несколько позже.
   – Понятно.
   – И вообще мы обычно называем их «строительной документацией»: именно на этом этапе уточняются все размеры, появляется разметка оконных и дверных проемов и тому подобное. Но вашему дому до этого пока еще далеко.
   – Сколько же потребуется времени, чтобы его построить?
   – Многое будет зависеть от погоды. Если сможем начать в июне, то к сентябрю, наверное, закончим.
   – Так скоро?
   – Это без внутренних работ. Справить новоселье раньше Рождества вам не удастся.
   По выражению его лица Сара догадалась, что в глубине души он поражен ее неведением. Он почему-то заранее считал, что ответы на все эти вопросы ей уже известны. Его недоумение ничуть не удивило Сару: ведь предполагалось, что это ее дом, и именно поэтому ей было поручено надзирать за ходом работ. Откуда же Макуэйду было знать, что ее мнение по поводу новой архитектурной затеи интересует Бена не больше, чем, к примеру, мнение Майкла, и что ее советы ему совершенно не нужны?
   – Хотите посмотреть чертежи?
   Сара заколебалась. Конечно, ей было любопытно взглянуть на дом, но, поскольку от нее все равно ничего не зависело, она не видела смысла в изучении чертежей.
   – Давайте лучше подождем Бена, – уклончиво предложила Сара.
   – Хорошо.
   Ей показалось, что Макуэйд немного разочарован. Часы с курантами пробили четверть часа.
   – Я уверена, что муж скоро вернется, но, может быть, вы хотите выпить чаю до его прихода?
   – Нет, спасибо, я подожду.
   – Чего-нибудь спиртного?
   – Спасибо, не нужно.
   Сара постаралась скрыть свое замешательство и спокойно встретила его обескураживающе прямой взгляд. Его манеры были безупречны; на всем протяжении их краткого знакомства он вел себя как истинный джентльмен. Тем не менее вот уже второй раз, оставаясь с ним наедине, она начинала нервничать, хотя и сама не понимала, почему.
   – Давно вы живете в этом доме? – спросил Макуэйд.
   – Восемь лет.
   – Значит, вы с Беном въехали сюда не вместе?
   – Нет, он купил его за год до того, как мы познакомились.
   Макуэйд перебросил одну длинную ногу через колено другой, оглядывая гостиную, и Сара попыталась угадать, о чем он думает. Его красивое лицо оставалось невозмутимо доброжелательным и любезным, но она не сомневалась, что это маска. Просто он ведет себя дипломатично. Но вот интересно, что он на самом деле думает о ее доме… и о ней самой?
* * *
   Алекс и сам не сумел бы объяснить, что он думает. Миссис Кокрейн и ее дом представлялись ему двумя крайностями, которые он никак не мог совместить в уме, не говоря уж о том, чтобы их примирить. Вот она сидит напротив него – непринужденная и элегантная. Золотистые волосы собраны на макушке затейливым узлом. Многие женщины пытались соорудить подобную прическу, но очень немногим это удавалось, а у нее все выходило как будто само собой. Ему очень понравился ее черный шелковый костюм с задорным жилетиком мужского покроя и мужским галстуком.
   Утонченная, светская, очаровательная, хорошо воспитанная – она сидела, не касаясь спинки уродливого кресла, в претенциозной комнате, обставленной не просто безвкусной, но чудовищно безобразной мебелью. В этой обстановке Сара выглядела не просто чужой, а бесконечно далекой, словно прекрасная экзотическая птица, случайно залетевшая в курятник.
   Алекс много думал о ней со времени их последней встречи, и не только по той простой причине, что она привлекала его как женщина. Загадка ее замужества интриговала его ничуть не меньше. Мысленно он все время возвращался к вопросу о том, что представляет собой ее совместная жизнь с таким человеком, как Бен Кокрейн. А теперь ко всему прочему добавилась еще и загадка этого злосчастного дома. Алекс разгладил усы и спросил самым невинным тоном:
   – Вы не могли бы показать мне дом? Пока мы дожидаемся вашего мужа.
   Ему показалось, что миссис Кокрейн помедлила в нерешительности, но секунду спустя она грациозно поднялась на ноги и со словами «Да, конечно» вывела его из гостиной.
   Они пересекли темный и мрачный, как сарай, холл, прошли по коридору мимо углубленного в пол пальмового сада и попали в другую гостиную – еще более помпезную и безвкусную, чем предыдущая, хотя Алексу казалось, что такого быть не может. Без особого энтузиазма миссис Кокрейн указала ему на самые приметные черты обстановки: панели и плинтусы английского дуба, стены, обтянутые алым сафьяном с золотым тиснением, портьеры, сделанные из расшитой гранатами и жемчугом парчи, некогда служившей алтарным покровом в старинной испанской церкви. Она пояснила, что эти драгоценные портьеры отделяют гостиную от примыкающего к ней музыкального салона.
   Без ее подсказки Алекс обратил внимание на установленную возле камина китайскую керамическую статуэтку до колена высотой, изображавшую мопса, и на аляповатый газовый фонарь, низко висевший над оттоманкой с обивкой из узорчатой дамасской ткани. Именно эти две точки неожиданно создали в интерьере комнаты эффект застывшей карусели, загромождавшей и поглощавшей все свободное пространство.
   – Кто занимался внутренней отделкой этого дома? – спросил он.
   – Паркер и Стайн, насколько мне известно. – Само по себе это многое объясняло: декораторы Паркер и Стайн специализировались на претенциозной, бьющей в глаза роскоши. Но без помощи хозяина дома, решил Алекс, даже им не удалось бы добиться такой вопиющей безвкусицы.
   Миссис Кокрейн показала ему столовую и оранжерею, бильярдную и курительную, несколько малых гостиных и салонов. Однако наибольшее впечатление на Алекса произвел кабинет Кокрейна: коллекция варварского на вид средневекового оружия, поистине чудовищное нагромождение оленьих и бараньих голов, на редкость бездарных гравюр со сценами охоты, ковров из медвежьих, тигровых и леопардовых шкур, птичьих чучел, насаженных на искусственные ветки, свисающей со стены пары снегоступов. И все это на фоне панелей мореного до черноты ореха, французских гобеленов, восточной керамики, явно поддельных антикварных безделушек и еще бог знает какой дребедени, втиснутой в большую, темную, донельзя мрачную комнату. Даже миссис Кокрейн не сумела скрыть свое отвращение и осталась в дверях, пока он осматривал кабинет.
   Они направились обратно в первую гостиную. Оба подавленно молчали. Пока пересекали вестибюль, входная дверь распахнулась, и маленький светловолосый мальчик ворвался внутрь.
   – Мама! – закричал он, да так и застыл в удивлении, увидев рядом с матерью незнакомого мужчину.
   Сначала Алекс подумал, что у Кокрейнов, должно быть, двое детей: он не мог поверить, что перед ним семилетний Майкл. Этому мальчику можно было дать скорее пять, чем семь, он был хрупок до болезненности, голова держалась на худенькой шейке, до того тонкой, что Алекс мог бы обхватить ее двумя пальцами. У малыша были льняные волосы, кожа цвета снятого молока, острые плечики и коленки. Но оказалось, что это все-таки Майкл, потому что Сара сказала:
   – Привет, дорогой, войди и поздоровайся с мистером Макуэйдом. Это мой сын Майкл.
   Они торжественно пожали друг другу руки. Мальчик перекинул через плечо пару роликовых коньков: на короткой курточке, надетой поверх русской косоворотки, остались пыльные следы от колесиков. Торопливо и сбивчиво он рассказал Алексу, что вернулся с игровой площадки при лицее Ленокса, где научился кататься задом наперед.
   – Хотите, я вам сейчас покажу? – спросил он робко, потом отбросил смущение и умоляюще потянул мать за рукав. – Мамочка, давай выйдем, и ты посмотришь, как я катаюсь! Ну пожалуйста, я буду только на тротуаре, честное слово!
   – Я же велела тебе подождать! – донесся из-за дверей раздраженный женский голос, а затем на пороге показалась его обладательница.
   Увидев в вестибюле незнакомого человека, она на мгновение опешила. Алекс про себя отметил, что ее недовольная физиономия вполне соответствует голосу. Средних лет, невысокого роста, с уже расплывающейся фигурой, эта женщина заплетала свои седеющие светлые волосы в жидкие косички и закалывала их на макушке.
   – Он весь день от меня убегает, – обиженно пожаловалась она Саре, разматывая шерстяной шарф, слишком теплый для майского дня, и утирая выступивший на озлобленной багровой физиономии пот.
   Мальчик уставился в пол, но то ли с покаянным, то ли с упрямым выражением, Алекс не мог бы сказать наверняка.
   – Нехорошо так шалить, Майкл, – без особого возмущения пожурила сына Сара, – ты должен слушаться миссис Драм. Идем, тебе надо выпить чаю, а потом…
   – Разве ты не хочешь посмотреть, как я катаюсь на роликах? У меня здорово получается, мамочка, правда-правда! Идем, я покажу…
   – Он должен умыться перед чаем, – властно вмешалась миссис Драм. – В жизни не видела второго такого грязнули! Это не мальчик, а настоящий трубочист. Ступайте наверх, молодой человек, вам нужно переодеться.
   Сара опустила руку на затылок Майкла.
   – Знаете, миссис Драм, я думаю, на этот раз мы можем сделать исключение. Он умоется чуть позже. Благодарю вас за труды, я пришлю его наверх через полчаса.
   Алекс и Майкл переводили взгляды с одной женщины на другую, оба зачарованные идущей между ними молчаливой войной. Битва оказалась короткой, но жестокой. Круглые выцветшие глаза миссис Драм потемнели от возмущения, ее бесцветные губы вытянулись в ниточку.
   – Очень хорошо, миссис Кокрейн, – отчеканила она с ледяным безразличием, потом повернулась и начала тяжело взбираться вверх по широкой, обшитой дубом лестнице, пока все трое провожали ее взглядами.
   – Ну что ж… – тихо сказала Сара, чувствуя, как краска смущения заливает ей щеки.
   Она искоса бросила взгляд на полное живейшего любопытства лицо мистера Макуэйда, а сама тем временем взяла руки Майкла в свои и принялась изучать его ладони.
   – Боже милостивый, миссис Драм права! – прошептала Сара и, не удержавшись, рассмеялась, а Майкл подхватил ее смех.
   В эту минуту, когда они стояли рядом и лица у обоих возбужденно горели, как у пары заговорщиков, его особенно поразило сходство между матерью и сыном. Интересно, в детстве у Сары Лонгфорд были такие же льняные, почти белые волосы? Сейчас они приобрели золотисто-медовый оттенок и в солнечном свете, падавшем из открытых дверей, казались особенно тяжелыми и густыми. Зато глаза у матери и сына были совершенно одинаковые – серо-голубые, изменчивые, смешливые.
   Сара выпрямилась.
   – Дорогой мой, ты и вправду похож на трубочиста. Пойди и вымой руки, – строгим, не допускающим возражений голосом сказала она, указывая Майклу на дверь ванной в конце коридора. – А потом приходи к нам, мы будем в голубой гостиной.
   – Хорошо.
   – И оставь коньки у двери.
   – Ладно!
   Майкл убежал. Сара улыбнулась Алексу, чувствуя себя с ним более свободно, чем раньше.
   – С миссис Драм не так-то легко ладить, – призналась она.
   – Я так и понял. Зачем же вы ее держите?
   – О… мы к ней привыкли, – уклончиво ответила Сара. – К тому же Майкл так быстро растет… Скоро он вообще сможет обходиться без няни.
   Она подошла к столу, стоявшему в холле, и позвонила в колокольчик. Когда появилась служанка с подносом, Сара повернулась к Алексу и со словами «Прошу вас» прошла впереди него обратно по обшитому дубовыми панелями коридору в гостиную.
   После осмотра дома голубая гостиная показалась Алексу почти что скромной, во всяком случае, не столь кричаще безвкусной, как другие комнаты, и он предположил что именно по этой причине миссис Кокрейн предпочитает принимать в ней визитеров.
   – Не могу понять, почему задерживается Бен, – повторила она с извиняющейся улыбкой, разливая чай по чашкам из тонкого, как бумага, полупрозрачного фарфора.
   Очевидно, подумал Алекс, женщина должна непременно родиться в Англии, чтобы природа наградила ее способностью столь царственным и в то же время непринужденным жестом передавать гостю чайную чашку. Научиться этому невозможно.
   Он поддерживал с хозяйкой ни к чему не обязывающий светский разговор, а мысли его тем временем следовали хорошо знакомой, давно протоптанной дорожкой. Так бывало всякий раз, когда ему встречалась красивая женщина. Не приударить ли за ней? Он привычно взвешивал в уме все «за» и «против», оценивая возможность уложить ее в постель и те препятствия, которые могли бы возникнуть на пути к цели.
   Легко ли будет склонить к любовному роману Сару Кокрейн? Ее неудачное замужество можно было считать скорее преимуществом, а не преградой. И хотя она по-прежнему вела себя с ним очень сдержанно, опыт подсказывал Алексу, что нет на свете ничего более обманчивого, чем внешняя холодность женщины. Если уж она решится на отчаянный поступок, ничто ее не остановит.