Гэфни Патриция. Одинокий волк

   – Что случилось. Сидни?
   – Ничего.
   – Нет, что-то есть. Я что-то не так сделал? Тебе больно? Она покачала головой, но теперь он ей не поверил.
   –Прости, что я так поторопился.
   – Дело не в этом. Сидни тоже откинулась назад, но когда Майкл попытался убрать руки, удержала их на месте.
   – Все дело в этом, – сказала она. – И в этом. И в этом. И в этом.
   Легкими, как перышко, прикосновениями она провела кончиками пальцев по шраму у него на груди, по длинному рубцу, пересекавшему живот, по мелким шрамикам на ребрах. У него были и другие, он весь был покрыт ими с головы до ног, но она не коснулась остальных. Майкл отвернулся.
   – Это уродство. Тебе неприятно, да? – Нет-нет! О, Майкл, не надо так смотреть! Сидни обняла его и притянула к себе, принялась покрывать поцелуями его щеки, отчаянно желая, чтобы он понял.
   – Когда я думаю о том, сколько всего тебе пришлось пережить, как тебе было тяжело, как одиноко, как долго ты страдал, я не могу этого вынести. Мне делается больно. Просто больно.
   Неудержимое рыдание вырвалось у нее. Сидни ненавидела себя за то, что ударилась в слезы в такую минуту, но захлестнувшее ее чувство оказалось слишком сильным.
   – Все было не так уж плохо. – Майкл улыбнулся ей, пытаясь вызвать ответную улыбку. – Ш-ш-ш, Сидни, не надо плакать. Не надо грустить, только не сейчас. Давай сделаем это прямо сейчас.
   Его настойчивая нежность помогла ей опомниться. Она засмеялась прерывистым всхлипывающим смешком и вытерла слезы.
   – Ты прав. Давай сделаем это прямо сейчас. Они вытянулись посреди постели лицом друг к другу. На первое время им хватало простых прикосновений, любовной игры, исследований и открытий. Майкл был очарован ее грудью, но никак не мог постичь одного из главных правил эротической игры, и Сидни, устав ждать, пока он сам поймет, была вынуждена пуститься в объяснения.
   – Вот самые чувствительные места, – сказала она. – Вот здесь… и здесь.
   С подобными словами она ни за что на свете не смогла бы обратиться к другому человеку, даже к Спенсеру, если бы ему был нужен такой урок. Но Майклу она могла это сказать, потому что… ну просто потому, что это был Майкл. И все, что они делали, ему ужасно нравилось.
   – Здесь, – повторил он, хмурясь от усердия и внимательно глядя, как ее сосок вздувается и темнеет под его жадными пальцами.
   – Да… вот здесь…
   – Животные так не делают, – заметил Майкл. – Насколько мне известно.
   – Они сами не знают, от чего отказываются.
   – У самки соски предназначены только для того, чтобы кормить малышей. После того, как у нее появятся детеныши, – уточнил он.
   Сидни улыбнулась с закрытыми глазами:
   – У людей все не так.
   – И у мужчин тоже? – спросил Майкл.
   – Давай проверим.
   Сидни пощекотала его левый сосок мизинцем, припав губами к его груди, легонько прикусила его сосок губами.
   – Ого! Его глаза удивленно округлились.
   – Вот видишь, как интересно. Но… на женщин это действует сильнее, хотя я не знаю, почему. И еще…
   Нет, это невозможно. Как она могла сказать такое? Но она все-таки сказала:
   – Ты знаешь, как детеныши животных пьют молоко из материнской груди? Они его высасывают.
   – Высасывают, – повторил Майкл. – Правильно, они так делают.
   Для него это было новое слово. И он опять возобновил игру с ее соском.
   – Дело в том, – глухо произнесла Сидни, уткнувшись лицом в плечо Майкла, – что когда мужчина берет в рот грудь женщины… как будто высасывает молоко… это доставляет ей большое удовольствие… когда они занимаются любовью. Как мы сейчас.
   Он с удивлением заглянул ей в глаза, и Сидни пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не спрятать лицо в подушку. Озадаченно хмурясь, Майкл наклонил голову, захватил губами ее сосок и легонько втянул в рот. Сидни тихонько вскрикнула.
   – Тебе нравится?
   –Да… Он сделал это еще раз, и она застонала.
   – Это здорово. Сидни!
   – И не говори!
   Майкл опрокинул ее на спину и перешел ко второй груди, посасывая, покусывая, лаская языком, – он оказался способным учеником, все схватывает на лету! – с силой втягивая в рот ее твердеющий сосок и заставляя ее стонать еще громче. Какое облегчение – перестать отдавать распоряжения и пустить дело на самотек! Да и что еще она могла ему сказать? Все остальное он и сам знал. Он был подобен буре, обрушившейся на нее. Сидни с радостью отдалась на милость этой нетерпеливой стихии.
   Но Майкл сдерживался. А ей хотелось большего, ей хотелось всего и сразу. Он должен был знать, что следует дальше! Но нет, он не желал продолжать без ее разрешения. И хотя сейчас он доводил ее до исступления, именно это она в нем больше всего любила: животную дикость, которую он умел обуздывать своей бесконечной человеческой добротой. Каким бы испытаниям ни подвергалось его терпение – будь то жестокость 0'Фэл-лона, эксперименты ее отца или даже его собственная страсть к ней, – всякий раз он сдерживал свои инстинктивные побуждения усилием воли. Ей пришла в голову странная мысль – из всех мужчин, которых она знала, Майкл – самый цивилизованный.
   Сидни не могла удержаться и не прикоснуться к нему, хотя это могло бы ускорить дело и привести к преждевременному финалу. Она этого вовсе не хотела, но Сидни жаждала близости полной, без преград. Шепча его имя, Сидни просунула руку между их телами и нащупала ладонью его бархатистую плоть. Майкл дернулся всем телом и судорожно втянул воздух сквозь зубы. Она сжала его игриво, совсем легонько, но не смогла успокоить.
   – Ты тоже можешь меня потрогать, – дрожащим шепотом предложила Сидни, от души надеясь, что не придется объяснять – где. Не пришлось. Но пришлось сказать:
   – Тише, тише, не так сильно!
   Майкл тотчас же ослабил нажим, его пальцы раскрыли ее бережно, как хрупкую раковину, как бутон цветка.
   – О, Майкл, Майкл, Майкл… – Тебе это нравится! – с восторгом воскликнул он, чрезвычайно довольный собой.
   В эту игру должны играть двое.
   – А тебе вот это понравится.
   Сидни начала поглаживать его внизу, слегка растягивая мягкую, как будто замшевую кожу. Он вскрикнул. Она сразу же перестала, испугавшись, что зашла слишком далеко и достигла большего успеха, чем сама хотела.
   – Не сейчас, – шепнула она, – еще не время. Сперва ты должен войти в меня.
   – Я хочу войти в тебя.
   – Знаю. Но еще не время.
   – Почему?
   – Ш-ш-ш…
   Она еще немного помучила и себя, и Майкла, дразня его медленными прикосновениями пальцев, которые вдруг стали необыкновенно ловкими, чуткими, умелыми, как никогда раньше. Всякий раз, когда Сидни замирала, Майкл начинал очень бережно исследовать ее, а она, затаив дыхание, следила за его лицом. Глаза у него были опущены, на губах застыла сосредоточенная полуулыбка. Приятно было сознавать, что он никогда раньше так не прикасался к женщине. Эта мысль дарила ей сладкое, непереносимо волнующее ощущение собственной удачливости и власти над ним.
   – Сидни!
   На щеке у него ритмично подергивался мускул. Он дошел до края, да и она, пожалуй, тоже. Но ей стало немного грустно, когда она поцеловала его в губы и приняла на себя весь его вес, потому что в этот раз ей удалось подойти так близко… совсем близко.
   Не медля больше ни секунды, Майкл раздвинул ей ноги коленями и, помогая себе рукой, проник внутрь. Дыхание вырвалось у него из груди долгим вздохом, пока он погружался все глубже и глубже. Потом, к удивлению Сидни, он замер, оставаясь совершенно неподвижным. Слов не требовалось, не было никаких причин говорить вслух «Я люблю тебя», и уж тем более никаких причин для слез. И все же тихие, светлые слезы навернулись ей на глаза. Сколько бы ей ни суждено было прожить, что бы с ней дальше ни случилось, она знала, что навсегда запомнит эту минуту.
   В конце концов ей опять пришлось взять инициативу на себя. Она начала двигаться, медленно вращая бедрами и увлекая его за собой ласковыми поглаживаниями. Ощущать его внутри… нет, это было неописуемо. Он был подобен щедрому глотку воды в жаркий день. Сидни знала, что долго это чудо продолжаться не может. Судя по знакомым ей признакам, Майкл был уже на грани. Но ей хотелось отдать ему себя в подарок, все остальное не имело значения. Сама она еще сумеет получить удовольствие.
   Во всяком случае, ей так казалось. Все стало меняться медленно, постепенно, поначалу совсем незаметно, но… не успела она оглянуться, как кое-что приобрело значение для нее самой. Она не могла противиться этой настоятельной потребности, не могла сделать вид, будто с ней ничего не происходит. Захваченная совершенно новым для себя переживанием, Сидни растерялась, позабыла все, что было ей раньше известно и хорошо знакомо. Она летела по воздуху, судорожно цепляясь за Майкла и всем телом, каждой своей клеткой умоляя его не останавливаться. В конце концов ей пришлось сказать об этом вслух.
   – О господи, не останавливайся… – прошептала она, прижимаясь лицом к горячей влажной впадине на его груди.
   Если бы он остановился, она бы просто умерла.
   Страсть лишила Майкла речи, но не языка. Его хриплые гортанные стоны – откровенные, ничем не стесненные – еще больше подогрели Сидни. Прерывисто и тяжело дыша, как и она сама, он еще крепче притянул ее к себе, зарылся лицом в ее волосы. Варварский ритм древней, как мир, любовной игры пульсировал у нее в крови. Ее тело жаждало освобождения.
   – Давай, давай, давай скорее…
   Ее поразила неистовая чистота ощущений. Стремительно возносясь вверх по спирали наслаждения, Сидни испустила торжествующий крик, когда достигла вершины. Сквозь захлестнувшую ее волну пьянящей радости она услыхала ответный крик Майкла – протяжный низкий вой, полный животного удовлетворения. Этот звук мгновенно проник ей в сердце и в мозг, стал частью блаженства, его апофеозом.
   Когда все кончилось, Сидни утеряла способность двигаться. У Майкла осталось больше сил.
   – Мне хочется кричать на весь мир о своей радости, – признался он, – или перевернуть этот мир вверх ногами.
   Майкл непременно хотелось знать, всегда ли это бывает так прекрасно – заниматься любовью.
   – Конечно, нет, – ответила Сидни. Она не сомневалась в своей правоте. С ней самой ничего подобного раньше не происходило.
   – Почему нет? – спросил он с задумчивым видом, обводя одним пальцем хрупкую развилку ее ключиц. – Всегда должно быть так, если люди занимаются любовью.
   С этим она была согласна.
   – Должно быть, но не всегда бывает. Майкл наклонился и поцеловал родинку у нее на левой груди.
   – Проверим, – улыбнулся он.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Слава богу, Филип хотя бы перестал кричать на нее, и Сидни больше не должна была отводить телефонную трубку подальше от уха каждые несколько секунд во время их кратких разговоров. Три дня потребовалось, чтобы он понял, что криком ничего не добьется.
   – Скажи мне, по крайней мере, что ты все еще в штате Иллинойс.
   – Разумеется, я здесь.
   – Скажи мне, что ты все еще в Чикаго.
   – Да.
   – В самом деле?
   – Да. Она услыхала в трубке его вздох.
   – Ну это уже кое-что.
   – Филип, я скажу тебе, где я, если ты обещаешь держать язык за зубами и ничего не предпринимать.
   – Извини.
   Они уже несколько раз толковали об этом, и Сидни надеялась услышать наконец другой ответ.
   – Тогда я не скажу. Оба они напряженно молчали.
   – Как дела дома? – спросила Сидни, меняя тему.
   – Ну а ты сама как думаешь?
   Двери лифта со звоном открылись, вышла пожилая пара. Сидни старательно держалась к ним спиной, пока они не повернули по коридору налево и не скрылись из виду.
   – Репортеры оставили вас в покое? – спросила она приглушенным голосом.
   – В общем, да. Твое алиби пока держится. Тетя Эс-телла сказала всем, что ты решила уехать подальше от скандала, и никто в этом не усомнился.
   – Вот и отлично.
   – Лучше молись богу, чтобы какой-нибудь проныр-, ливый полисмен не стал тебя разыскивать у твоей до-йрогой подруги Мэри Кэй.
   – Ну уж это вряд ли, – отмахнулась Сидни, хотя подобное опасение приходило в голову и ей самой. – Послушай, Филип…
   – Что?
   – Полагаю, ты сказал бы мне, если бы были новос-;ути от мистера Хиггинса.
   – Безусловно, сказал бы.
   Наступила пауза. Потом он добавил смягчившимся голосом:
   – Со вчерашнего дня ни слова, Сид. Похоже, он не получил ответа на свои телеграммы.
   – Можешь кое-что сделать для меня? Опять молчание. Наконец Филип спросил:
   –Что?
   – Позвони ему и попроси еще раз послать телеграмму. Может быть, те первые не дошли до адресата. Ее слова прозвучали нелепо.
   – Должна же быть какая-то причина, почему они не отвечают! – повысила голос Сидни, но тут же опомнилась и снова заговорила тихим голосом: – Будь добр, скажи ему, чтобы сделал еще одну попытку. Да, кстати, спроси его, может, у него есть связи в Шотландии.
   – Связи? – насмешливо переспросил Филип.
   – Кто-то, кого он знает. Кто мог бы помочь нам связаться с Макнейлами. – Если они вообще существуют.
   – Разумеется, они существуют!
   – Сидни… хотя ладно, забудем об этом.
   – О чем?
   – Ни о чем.
   – Ты думаешь, их не существует?
   – Ладно, я сказал, забудем об этом. Я позвоню Хиггинсу и попрошу послать им еще одну телеграмму. Какой у него номер?
   – Записан в маленькой записной книжке на столе у меня в комнате.
   – Хорошо.
   Сидни прижалась лбом к холодной металлической пластинке над переговорным устройством.
   – Как там Сэм?
   – Скучает по тебе. Она закрыла глаза.
   – С ним все в порядке?
   – Да. Сидни, прошу тебя, возвращайся домой.
   – Я не могу, Филип. Поверь мне, не могу. В трубке послышалось ритмичное пощелкивание: Филип барабанил пальцами по крышке телефонного столика в парадном холле. Была у него такая привычка.
   – Ты влюблена в него? – спросил Филип после долгой паузы.
   – До безумия. Я просто голову потеряла! Еще один тяжелый вздох.
   – Ладно, послушай. Я тебя не выдам. Только скажи мне, где ты, а то я беспокоюсь.
   – Ты не скажешь папе? Никому не скажешь?
   – Ни одной живой душе.
   – Клянешься?
   – Клянусь.
   – Мы в отеле «Палмер-хауз», в номере для новобрачных.
   – Черт подери, Сидни…
   – Это правда.
   – Если ты врешь…
   – Клянусь тебе, это правда.
   Она услыхала, как он в изумлении ругается себе под нос. В трубке все было прекрасно слышно.
   – Следи за языком, – с улыбкой предупредила Сидни.
   – Но это же… гениально! Не могу не признав.
   – Я тоже так подумала. Ей ужасно хотелось видеть его лицо. Филип тихонько рассмеялся.
   – Сидни, ты меня просто поражаешь. Это совершенно на тебя не похоже. Признаюсь, я под большим впечатлением. Никогда не думал, что ты сумеешь выбраться из наезженной колеи. Ну ты меня понимаешь: тетя Эстелла, загородный клуб, молодая вдова из высшего общества, виды на будущее и все такое прочее.
   – Верно, – слабым голосом согласилась она. – Я тоже сама от себя этого не ожидала.
   – Снимаю перед тобой шляпу. Ты не просто вырвалась из этого болота, но еще и чертовски громко хлопнула дверью на прощание. Молодец, сестренка! Я горжусь тобой!

* * *

   Находясь в отеле, Майкл не мог определить, есть ли кто за дверью, пока не слышал стука или скрипа ключа. Это его тревожило: обычно слух и нюх предупреждали его о появлении других людей заранее. Но ковры в отеле «Палмер-хауз» были пышные, как снежная шапка, а двери – толщиной с дерево. «Звуконепроницаемые», – так сказала Сидни. Вот послышался поворот ключа в дверном замке. Майкл вздрогнул от неожиданности, его карандаш слишком сильно чиркнул по бумаге, оставив на задней ноге волка черную отметину. Дверь открылась, и вошла Сидни.
   Она улыбнулась ему, но ничего не сказала. Майкл понял, что это означает.
   – Как Филип? – спросил он, поднимаясь из-за стола.
   Сидни надела шляпку, чтобы сделать звонок, хотя телефон находился всего лишь в конце коридора. «Это для маскировки», – объяснила она тогда, заломив поле вниз над левой бровью. Теперь она сняла шляпку и швырнула ее на стол: еще один признак того, что у нее плохие новости. Обычно она бывала очень аккуратна, ей бы и в голову не пришло швыряться шляпкой.
   – Я сказала ему, где мы, – сообщила она. Майкл внимательно посмотрел ей в лицо.
   – Он больше не сердится?
   – Ну… – Сидни грустно улыбнулась, – я бы так не сказала.
   Она прошлась по комнате, то и дело переставляя безделушки на столиках.
   – Он говорит, что дома все тихо. Репортеров больше нет. Тетя Эстелла всем рассказала историю про Мэри Кэй, и никто в ней не усомнился.
   – А Сэм?
   – С ним все в порядке. Он только очень скучает. Убедившись, что от Сидни главной новости ждать бесполезно, Майкл выложил ее сам:
   – Из Шотландии никаких новостей? Сидни покачала головой.
   – Но я уверена, что ждать осталось недолго, – горячо добавила она.
   Сидни подошла к Майклу, стискивая руки. На ней было белое платье с желтыми и розовыми цветами на груди, в нем она выглядела совсем юной девушкой. Майкл попросил ее не делать высокую прическу. Она послушалась, и теперь ее волосы, перевязанные тонкой белой ленточкой, свободно рассыпались по спине.
   – Я попросила Филипа сказать мистеру Хиггинсу, чтобы он послал еще одну телеграмму. Я уверена, что мы скоро получим ответ.
   Майкл улыбнулся – лишь бы вызвать ее ответную улыбку.
   – Да, я тоже в этом уверен.
   Он сел, радуясь, что ему так ловко удалось овладеть игрой, в которую без конца играли все люди: говорить вслух противоположное тому, что было правдой. Это не считалось ложью, потому что на самом деле все знали, в чем секрет.
   Сидни подошла к нему и села на круглый табурет рядом с его креслом.
   – Чем ты занимался?
   – Ничем. Просто рисовал.
   – Можно мне взглянуть?
   – Этого тут не должно было быть, – объяснил Майкл, передавая ей рисунок и указывая на жирную черную черту. – У меня карандаш соскользнул.
   Ее длинные черные ресницы взметнулись вверх и снова опустились, потом еще и еще раз, пока она переводила взгляд с рисунка на него и обратно.
   – О, Майкл… Это же замечательно!
   Блестящий рыжий локон выбился из-под ленточки. Майкл осторожно подхватил прядь пальцами и бережно заправил ей за ухо.
   – Это просто необыкновенно. Ты настоящий художник!
   Сам он не видел в своем рисунке ничего необычного. Он просто нарисовал старого волка таким, как тот ему запомнился в самом конце: он лежал, насторожившись, чутко подняв уши, а в его раскосых, широко расставленных глазах застыло напряженное ожидание.
   – Это был мой друг, – осторожно пояснил Майкл, следя за лицом Сидни. – Я много лет его знал, я любил его.
   Сидни подперла ладонью подбородок и устремила внимательный взгляд на Майкла.
   – Что произошло после того, как ты потерялся? Это был такой огромный вопрос, что Майклу пришлось откинуться на спинку кресла и хорошенько подумать.
   – Я не очень хорошо помню то время.
   – Что ты помнишь?
   – Ничего. Пока меня не нашли какие-то люди. Они заботились обо мне, кормили меня.
   – Кто они были?
   – Теперь я знаю, что они были индейцами. Женщина и двое мужчин. Женщина была старая. После первой зимы она умерла.
   – Тебе было ее жалко?
   – Да.
   Он вспомнил беззубую старую женщину, закутанную в одеяла и звериные шкуры. Она никогда не улыбалась и не разговаривала с ним. Она била его смуглой рукой с узловатыми пальцами, когда он что-то делал неправильно. Однажды утром она так и не проснулась. Мужчины унесли ее тело и бросили его одного.
   – Что с тобой случилось?
   – Мужчины ушли, и я остался один.
   – Но как ты жил? Ты же был ребенком!
   – Кажется, мне было восемь лет. Было уже тепло, снег растаял. Я знал, как развести костер.
   Про себя он решил, что вряд ли стоит рассказывать Сидни, чем он питался, чтобы остаться в живых.
   – За то лето, что я провел с индейцами, я научился выживать. Знал, как отыскивать пищу, что делать, чтобы не замерзнуть. Когда опять настала зима, я пошел следом за волками туда, где было теплее. Ближе к воде.
   – В Георгианскую бухту? – Нет, я так не думаю. Она была меньше. В кабинете профессора Винтера Майкл внимательно изучал карты, стараясь отыскать те места, где ему приходилось жить.
   – Есть такое озеро – называется Ниссипинг. Мне кажется, какое-то время я жил там. Она не сводила с него ясных синих глаз.
   – Неужели там совсем не было людей? Ты ни разу не встретил никого, кто мог бы тебе помочь?
   – Никто не мог бы мне помочь. Я видел людей, которые убивали животных – моих друзей, мою семью. Волков и лис, медведей. Барсуков. Люди ставили капканы, чтобы животные, попав в них, умирали медленно, в ужасных мученьях. Иногда их травили ядом. Или убивали из ружей. Может, это было неправильно, но я старался держаться подальше от этих людей.
   Сидни взяла его руку и молча прижала к своей щеке.
   – Теперь я часто об этом думаю, – признался Майкл. – Что было бы, если бы я вышел из своего укрытия? Подошел бы к одному из охотников и заговорил с ним?
   – Ты был бы спасен.
   – Но тогда я смотрел на это иначе. Я не думал, что меня надо «спасать». Люди убивали ни за что ни про что, и я испытывал такой же страх перед ними, как и мои четвероногие друзья. Я принял их сторону, – попытался объяснить он. – Люди были моими врагами. Сидни кивнула, но Майкл видел, что на самом деле ясна не понимает. Ведь он рассказывал ей, что стал зверем.
   – Значит, ты жил один? – проговорила она тихим серьезным голосом. – Тебе было очень одиноко? – Честное слово, не знаю. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что да, мне было одиноко, но тогда… это трудно описать. Мою жизнь, мои мысли. Все было совсем не так, как сейчас. Все… текло. День переливался в ночь, лето – в осень. Книга, которую подарил мне отец… я ее перечитывал, пока не выучил наизусть, чтобы не забыть, что я человек. Но время шло год за годом, все сливалось воедино, все, кроме того момента, в котором я находился, казалось сном.
   – Ты потерял себя.
   Он вовсе не хотел, чтобы его история ее опечалила, но казалось, она вот-вот заплачет.
   – Я расскажу тебе о старом волке, – продолжил он, потянувшись за рисунком, выскользувшим из ее пальцев на пол. – Мы были лучшими друзьями. Все делали вместе.
   Сидни выпрямилась на табурете и положила руки на бедра.
   – Как это можно – подружиться с волком? Почему он тебя не съел?
   – О, Сидни, – засмеялся Майкл. – Волки едят людей только в сказках Сэма.
   – Это правда? Он вздохнул.
   – В зоопарке на воротах загона для волков висит табличка. В ней говорится, что они кочуют в одиночку, что они опасные и злобные, что они нападают на людей и убивают карибу. Все это ложь, от первого до последнего слова. Волки никогда не нападают на людей. Никогда. Завидев человека, они удирают со всех ног, даже когда им грозит голодная смерть. А знаешь, чем они питаются? В основном мышами – это их главный корм. Они не умеют бегать так же быстро, как олени, поэтому, когда волки преследуют карибу, они ищут самых старых, или больных, или раненых. Они уменьшают поголовье, это верно, но убивают только тех оленей, которые все равно обречены.
   – И они не кочуют в одиночку?
   – Это самая наглая ложь из всего, что там сказано. – Майкл встал и взволнованно прошелся по комнате. – У волков есть семьи, в точности как у людей. Они живут вместе… ну вот как ты живешь со своей семьей. У них есть дяди и тети, братья и сестры. Они держатся вместе и заботятся друг о друге. А когда волк находит себе подругу – это на всю жизнь. Они влюбляются. Они такие же страстные, как мы с тобой, Сидни. Такие же нежные. Такие же… преданные.
   Майкл отвернулся, смущенный своей откровенностью. Он никогда раньше не слышал, чтобы кто-то употреблял такие слова. Но он знал, что они означают, ему было приятно их заучивать и таким образом давать выражение своим чувствам.
   – У волков не бывает сирот, – продолжал он, увидев, что Сидни улыбается ему. – Если мать-волчица погибает, кто-нибудь другой обязательно подберет волчат – иногда самка из другого логова. И тогда отец-волк идет за детьми и становится членом новой стаи.
   – Они не враждуют между собой? Две разных стаи, я хочу сказать. Они не соперничают? Например, из-за пищи?
   – Нет. По правде говоря… – он замялся, опасаясь, что она ему не поверит, – они ходят друг к другу в гости. Две сестры или мать с сыном, например. Их стаи живут далеко, поэтому они иногда навещают друг друга.
   – А почему они живут далеко?
   – Из-за пищи. У каждой стаи своя территория, и они никогда не нарушают границ в поисках пропитания.
   – Только ходят в гости. – Сидни встала. – Выходит, они гораздо цивилизованнее людей.
   – Так и есть.
   Она пересекла комнату, подошла к Майклу, обняла его. Именно в такие минуты, когда Сидни обнимала его, когда с нежностью гладила его по волосам, когда говорила на словах, что она его любит, Майкл понимал, что ему, должно быть, было одиноко, пока он жил в лесу. С тех пор он сильно изменился, и она сделалась частью его новой жизни, частью нового человека, которым он стал. Потерять ее сейчас, вернуться к прежней жизни, – нет, это было немыслимо.
   – Расскажи мне о своем друге-волке. Как ты с ним познакомился?
   Трудно было сосредоточиться, когда она играла с его волосами, наматывая пряди на палец, чтобы они завивались локонами за ушами.
   – Он попал в капкан, а я его выпустил.
   – Ну конечно, – кивнула Сидни, – это же твоя специальность.
   – Он был молод, всего около года. Я знал, где его логово. Отвел его туда, вернул родителям. А потом я просто… остался с ними.