Геммел Дэвид. Рыцари темного леса

   — Почему же вам тогда не спится?
   Решето подался вперед, упершись руками в колени.
   — Твое сочинение — это ложь, льстивая ложь. И все же оно меня тронуло, потому что могло быть и правдой. Я никогда не старался, чтобы меня любили. Но мне воздавали почести, меня подняли на руки, и это, поэт, было лучшим мгновением всей моей жизни. Пусть я даже этого не заслужил. А хотелось бы заслужить.
   — Позволь спросить тебя кое о чем, барон. Когда ты схватился со зверем и почувствовал его ужасающую мощь, ты испугался?
   — Да, — признался Решето.
   — А когда ты бросился спасать Ариану, тебе не пришло в голову, что ты можешь погибнуть?
   — Я не думал тогда о спасении.
   — Но ты видел, что зверь собирается убить ее?
   — Да, верно.
   — И ты ринулся в бой, что едва не стоило тебе жизни, мы все это видели. Слишком уж ты суров к самому себе. Ты совершил подвиг, и это подействовало на всех, кто был при этом.
   — Ты меня смущаешь. Скажи: Ариана любит Лло Гифса?
   — Думаю, что да.
   Атаман встал.
   — Я хотел приказать моим людям убить его. Хотел овладеть ею, хочет она того или нет. Теперь я перед ним в долгу: если б он не прыгнул на зверя, я бы окочурился, так и не испытав лучшего мгновения своей жизни. Боги, как я устал. И как много эля влил в свое толстое брюхо. — Решето пошел к двери, но голос Нуады остановил его.
   — Барон!
   — Чего?
   — Ты лучше, чем тебе кажется. И я рад, что повесть мне удалась.
   Решето вышел в летящий снег, и Нуада снова улегся.
 
   Пять дней в лесу бушевала метель, и охотники прочесывали западный его край в поисках чудовищ. Одного гигантского волка нашли мертвым в сугробе, и воя больше никто не слышал. Ударили жестокие морозы. Люди отсиживались внутри частокола, выходя только за дровами. Решето показывался редко — теперь он то и дело прогуливался в одиночестве по холмам. Нуада, проводивший дни с Арианой и Лло, начинал чувствовать, что скука убьет его еще до конца зимы. Незанятых женщин в деревне было мало, и ему претило платить им за услуги.
   Цитаэрон манил его все сильнее. Решето дал ему золота — вполне достаточно, чтобы заплатить за проезд. Нуада рисовал себе мраморные дворцы, юных красавиц и прежде всего — теплое южное солнце. Он мечтал о мягкой постели, о еде с пряностями, хороших винах, чистой одежде, горячей ванне. Он воображал, как плавает в голубом море, и солнце греет ему спину.
   По словам людей Решета, до Королевской дороги, ведущей в Пертию, не было и полдня пути — а по дороге он за два дня доберется до моря.
   Однако он не спешил предпринять это путешествие.
   В это время Решето прервал свои прогулки и засел у себя в доме. Мрачный и надутый: он не сводил глаз с Арианы и постоянно задирал Лло Гифса. Если бывший кузнец и замечал это, то не подавал виду и сохранял спокойствие. Но Нуада знал, что эти двое рано или поздно сцепятся, и желал оказаться подальше отсюда, когда это случится.
   Ему нравился Лло, и Решето, как ни странно, тоже.
   Утром шестого дня он потихоньку ушел из деревни и зашагал через лес на запад, в сторону дороги, ее постоялых дворов и таверн. Он шел почти весь день и остановился на ночлег в неглубокой пещере. Там он развел костер и мысленно обругал себя за глупость. В деревне было хотя бы тепло и уютно — здесь шарила ледяными пальцами смерть. Наутро, замерзший и напуганный, он продолжил путь, но тропы, о которых ему говорили, замело снегом, а серое ненастное небо не давало никаких указаний. Он шел, весь дрожа, не чуя закоченевших ног, и к полудню заблудился окончательно.
   Здесь пещер не нашлось. Нуада приютился за валунами и попытался разжечь огонь, но ветер задувал его. Усталость одолевала поэта, и холод как будто уже не так чувствовался. Ему хотелось лечь на снег и уснуть.
   Не будь дураком, приказал он себе и заставил свои ноги снова двинуться в путь. Завязнув в сугробе, он ухватился за торчащую из-под снега ветку. Она качнулась, и Нуада закричал. Это была не ветка. А рука, застывшая и черная. Он метнулся влево и наткнулся на что-то твердое под снегом — труп человека с серым лицом и зубами, оскаленными в жутком подобии улыбки.
   Смерть встречала Нуаду всюду. Куда бы он ни смотрел. В панике он устремился прочь с этого снежного кладбища.
   «Не хочу умирать здесь, — твердил он себе, — не хочу».
   Запахло дымом. Ветер дул в лицо, и Нуада пошел ему навстречу, громкими криками оповещая о себе. Он упорно переставлял ноги, проваливаясь в снег, и запах становился все сильнее. Нуада крикнул еще раз, упал и пополз.
   — Сюда! — отозвался кто-то, и чьи-то руки подхватили его.
   Нуада очнулся в большой пещере, где пылал огромный костер. Он сел, откинув назад свой теплый плащ, и увидел вокруг огня семерых мужчин и четырех женщин с худыми, изможденными лицами.
   — Спасибо, — сказал он, — вы спасли мне жизнь. — Мужчины промолчали, но молодая женщина с волосами, как вороново крыло, подвинулась и села рядом с ним.
   — Боюсь только, что ненадолго, — сказала она. — У нас нечего есть, а дороги занесены снегом.
   — Откуда вы?
   — Ниоткуда. Мы теперь никто, а шли мы к морю. Четыре дня назад мы пристали к каравану беженцев. А потом пошел снег.
   — Где же остальные? — спросил Нуада.
   — Там, — махнула она в сторону выхода. — Одни строили себе снежные стенки, другие продолжали идти. Их всех ждет смерть.
   — Сколько вас всего?
   — В путь вышло двести человек. Сколько умерло, я не помню.
   Нуада встал, застегнул плащ и выглянул из пещеры. Небо расчистилось, и на нем сияли звезды.
   — Я приведу помощь.
   — Вы сами чуть не погибли, не ходите. Если мороз вас не доконает, то убьет душегуб Решето.
   — Дайте мне еще один плащ, и я вернусь с провизией, — пообещал Нуада. — Соберите сюда как можно больше ваших людей и скажите им, чтобы не расходились.
   — Почему вы помогаете нам, номадам?
   — Потому что глуп. Соберите своих в пещеру.
   Он зашагал на восток, следуя указующему персту Звездного Воина и сверяясь с Большим Копьем.
   Совсем выбившись из сил, он набрел на пещеру, отдохнул там два часа, погрелся у костра и пошел дальше.
   На следующий день он, поднявшись на холм, увидел внизу знакомый частокол. Ослабевший от голода и холода, он съехал с горы на заду. Лло Гифс увидел его с мостков и вышел к нему.
   — Добро пожаловать назад. Хорошо прогулялся?
   — Там умирают люди, Лло. Они гибнут от голода. Мы должны помочь им.
   — Поможем сначала тебе, поэт. Ты стал белый, как мел. — Лло привел его в хижину Арианы. Девушка, сидевшая у жаровни, засмеялась при виде Нуады.
   — Великий охотник вернулся! Что ты нам принес, кроме отмороженного носа?
   Лло помог поэту снять промерзшую одежду и стал растирать его. Ариана согрела у огня полотенце и приложила Нуаде к лицу. Глаза поэта закрылись помимо его воли. Когда он проснулся, рядом сидел Лло.
   — Там, в лесу, двести человек, — сказал Нуада. — Они номады, у них нечего есть, и до моря им не добраться.
   — Нашли время отправляться в путь.
   — Им пришлось выбирать между дорогой и смертью. Мы должны им помочь.
   — С какой стати? Я их знать не знаю.
   — То есть как — с какой стати? Это люди, Лло, такие же, как мы с тобой.
   — Нет, не такие. Я сижу в теплой хижине, и еда у меня есть.
   — Пойду к Решету, — отрезал Нуада. Он встал и подошел голый к огню, где сушилась его одежда.
   — Какой славный задочек, — сказала Ариана, и он повернулся к ней.
   — Шути, Ариана, шути. Смейся над детьми, замерзающими в снегу, и над их безутешными матерями.
   — Я не над ними смеялась, — опешила девушка.
   — Верно. О них ты даже думать не хочешь, оба вы мне противны. Вы ничем не лучше короля, даже хуже. Он обрекает людей на смерть, чтобы забрать себе их добро, а вы делаете это просто так. Без всякой причины.
   Он оделся и пришел в большой дом, где пили, ели и рассказывали байки около сорока человек. Поэта встретил хор приветствий, но он направился прямо к Решету.
   — Рад видеть тебя живым, — сказал атаман. — Я по тебе соскучился.
   Нуада рассказал ему о номадах, и он пожал плечами.
   — Они выбрали плохое время для бегства. Но через пару дней снег перестанет, и кто-нибудь из них дойдет до цели.
   — Значит, вы не хотите помочь им, барон?
   — С чего это вдруг? Разве они мне заплатят?
   — Не знаю. Но скажи мне: сколько стоит тот волшебный миг, о котором мы говорили?
   — При чем тут это? — сузил глаза Решето. — Я был пьян, вот и городил всякую чепуху.
   — Назови тогда цену своим хмельным словам. Сколько стоит такое воспоминание? Десять рагов? Двадцать? Тысячу?
   — Ты сам знаешь. Этому нет цены.
   — Этой самой монетой и заплатят тебе номады. На этот раз тебе не надо сражаться с чудовищами — ты просто поможешь тем, кто в этом нуждается.
   — А ты, Нуада, что мне дашь?
   — У меня ничего нет.
   — У тебя есть двадцать рагов, которые я дал тебе на дорогу в Цитаэрон. Согласен ты заплатить ими за хлеб для голодных?
   — Конечно, только… — Решето протянул руку ладонью вверх. Нуада, поморгав, развязал свой кожаный кошель и отсчитал деньги.
   Решето отложил золото в сторону.
   — И ты останешься здесь, пока я не дам тебе разрешения уйти?
   — Остаться? — Нуада увидел темное торжество в глазах Решета и проглотил слюну. В Цитаэроне он мог бы снова разбогатеть и жить во дворце, где ему прислуживали бы красивые женщины. Солнце там теплое, от моря веет свежестью. Остаться здесь и умереть от скуки?
   — Ну? — молвил Решето.
   — Хорошо, остаюсь, но у меня тоже есть условие, барон: не надо больше грабить номадов. Я остаюсь ради героя, а не ради вожака разбойников.
   Решето с ухмылкой хлопнул его по плечу.
   — Согласен, Решето, лжец, клятвопреступник, вор и убийца дает тебе свое слово, как бы мало оно ни стоило.
 
   Эррин, несмотря на теплый плащ, овчинные рукавицы, две пары штанов и меховые сапоги, промерз до костей. Два дня они с Убадаем шагом двигались по зимнему лесу, боясь, как бы лошади не повредили ноги. Тропы, вполне проходимые летом, зимой стали смертельно опасны для всадников из-за покрытых снегом камней и ям, из-за деревьев, готовых рухнуть под тяжестью снега. Убадай в первый день не сказал ни слова, а вечером у костра завернулся в одеяла и проспал до рассвета. Эррин понимал, что номад сердит, и чувствовал себя виноватым. Он дал Убадаю свободу, и тот не обязан был делить с ним опасность. Но с другой стороны, Убадай и в Макту не обязан был возвращаться, чтобы спасти своего бывшего хозяина, это озадачивало.
   На третье утро небо прояснилось, и Эррин посмотрел на встающее солнце.
   — В какую сторону нам ехать? — спросил он Убадая. Номад, скатав одеяла и приторочив их к седлу, молча указал на тропу между деревьями. — На восток? — Номад кивнул. — Ну, полно, Убадай, хватит играть в молчанку. Почему мы едем на восток?
   Номад, проворчав что-то, повернулся к нему лицом.
   — Следов нет. Всюду свежий снег. Женщину нельзя найти. Мы едем назад.
   — Надо еще поискать. Мы провели в лесу только два дня.
   — Я ищу. Ее люди либо хорошие, либо плохие. Если хорошие, они пошли к Королевской дороге, на юг. Если плохие, повернули назад. Приведут женщину в Пертию, когда Картан уедет и придут королевские корабли. Если они хорошие люди, нам их не догнать. Если плохие, должны были пройти здесь.
   — Это только догадка, — сказал Эррин.
   — Да. Я следопыт, не колдун. В первый день они шли на восток — зачем?
   — Откуда ты знаешь?
   — В пещере, где мы отдыхали вчера, были следы двух костров и трех человек — у одного ноги маленькие, но шаг широкий. Зачем два костра на троих? Женщина сидит отдельно.
   Эррин пожал плечами. В этом деле все решал Убадай.
   — Тебе не нравится здесь, верно? — спросил он, садясь на коня.
   Убадай с ехидной улыбкой взглянул на покрытые снегом деревья.
   — А тебе нравится?
   — Дело не в этом. Для меня это долг, но тебе-то зачем было ехать? И зачем ты вернулся за мной в Макту?
   — Глупый был, — буркнул Убадай и послал коня вперед.
   Через два часа они спустились по крутому склону к сосновой поросли. Убадай снял с седла лук, натянул его и подышал на пальцы.
   — В чем дело? — спросил, подъехав к нему, Эррин.
   — Нюхай, — приказал Убадай, и Эррин уловил в воздухе едва заметный запах дыма. Пахло еще чем-то, напоминающим о скотном дворе.
   — Ну и что это, по-твоему?
   — Смерть, — прошептал Убадай. — И еще зверь — может быть, волк.
   — А почему ты шепчешь?
   — Мы с подветренной стороны. Он нас не чует. Лучше вернуться назад.
   — Если это стая волков, мы ее разгоним. Быть может, Шире грозит опасность.
   — Мне не нравится это чувство, вся кожа в мурашках. У меня хорошая кожа, она знает, где ей лучше… и не хочет идти туда.
   — Мы с тобой уже охотились на волков, и на медведей, и даже на льва. Оба мы меткие стрелки. — Из-за сосен донесся вой, какого не мог бы издать ни один волк. — Хотя ты, возможно, и прав. Не надо лезть на рожон. — Эррин уже собрался повернуть коня, но тут до него донесся еще один звук — женский крик.
   — У тебя нет лука! — крикнул Убадай и поскакал за ним.
   Конь Эррина, выскочив на поляну и увидев огромное существо с когтями, как сабли, и ощеренной волчьей мордой, хотел повернуть назад, но поскользнулся и присел на задние ноги. Эррин вылетел из седла, а зверь вцепился когтями в шею коня. И оба животных, сплетясь, покатились по земле. Конь, лягнув зверя, отбросил его от себя и попытался встать, но хищник снова насел на него и стал терзать. Эррин, поднявшись, обнажил короткий кривой меч, который ему дал Картан — острый, как бритва, клинок сейчас показался ему детской игрушкой. Оглянувшись, он увидел Ширу. Она стояла с белым, как мел, лицом, держа в руке дымящуюся ветку. Эррин бросился к ней. Зверь медленно, неуклюже перелез через убитого коня. Встав на задние лапы, он двинулся к мужчине и женщине. Эррин загородил собой Ширу, приложил руку к пряжке ремня и шепнул:
   — Оллатаир.
   В тот же миг зверь как будто стал двигаться еще медленнее. Эррин подождал, когда тот приблизится к нему. Нырнул под когтистую лапу и вонзил меч в брюхо зверя.
   Шира, возникнув рядом, ткнула горящей веткой в пасть чудовища. Эррин, видя, что когти вот-вот опустятся на нее, бросил меч и отдернул девушку в сторону.
   Убадай, спрыгнув с седла, натянул лук, выстрелил и попал зверю в шею. Чудище опустилось на четвереньки, упало на бок и испустило дух.
   Эррин обвел глазами поляну. Справа от него валялась человеческая нога, чуть поодаль лежали истерзанные останки еще одной жертвы. Убедившись, что других зверей тут нет, он опять дотронулся до пряжки и спросил Ширу:
   — Вы целы?
   — Д-да… — Тут она узнала его и попятилась.
   — Эррин? Что вы здесь делаете?
   — Ищу вас. Картан очень обеспокоен: он думает, что нанятые вами люди, очень возможно, приспешники Окесы.
   — Так, видимо, и было. Но почему именно вам вздумалось спасать меня?
   — Это приятная задача — если, конечно, тебе удается ее выполнить.
   — Думаете, это снимет с вас вину за смерть сестры? — потемнела Шира. — Напрасно надеетесь. Вам нет оправдания.
   — Я любил Диану и пошел бы на все ради ее спасения. Я не просил ее остаться и не знал, в какой она опасности. Мне все равно, верите вы этому или нет — для меня это несущественно. — Он вытащил свой меч из туши зверя, вытер его о серый мех и рукоятью вперед подал Шире. — Хотите убить меня, госпожа? Так убейте! Возьмите меч и сделайте это.
   Она отвернулась.
   — Я была в гневе, когда сказала Картану, что хочу вашей смерти. Я не хочу ее, но и в вашем обществе находиться не желаю.
   — Выбирать вам не приходится, Шира. Я должен проводить вас в Пертию, а оттуда в Цитаэрон. Там вы сможете поступать, как вам угодно.
   — Я не поеду в Цитаэрон. Я найду Окесу и лишу его жизни. Будь в вас хоть капля чести, вы сделали бы то же самое. Вы говорите, что любили Диану? Хорошо же вы доказываете это, убегая в Цитаэрон.
   Эррин глубоко вздохнул, перебарывая гнев.
   — В Цитаэроне мы сможем собрать армию. Здесь мы способны лишь блуждать по зимнему лесу, то и дело сбиваясь с дороги. Для избалованных девочек эта забава, вероятно, очень увлекательна, но меня она не устраивает. Соберите свои вещи. — Эррин хотел отойти, но она развернула его к себе и двинула кулаком в челюсть. Убадай сморщился, когда удар попал в цель. Обычно женщины не умеют драться, но этот меткий выпад номад оценил по достоинству. Эррин потерял сознание еще до того, как рухнул на снег.
   Убадай стал на колени рядом с ним и поднял глаза на изумленную Ширу.
   — Ты хорошая девочка, но сильно глупая.

11

   Нуада пришел в бешенство, когда Решето запретил ему идти со спасательным отрядом. Атаман собрал для этой цели тридцать человек, и каждый нес провизию — муку, вяленое мясо и сушеные фрукты.
   — Я должен показать вам дорогу, — настаивал Нуада. — Без меня вы их не найдете.
   — Чтобы я да не нашел Королевскую дорогу? Погляди на себя — ты же еле стоишь. Ты не выдержишь перехода.
   — Я доведу его туда, и обратно тоже, — сказал Лло Гифс. Снег повалил снова, и Лло, как и все остальные, надел на себя теплый тулуп и высокие сапоги на волчьем меху. На голову он нахлобучил капюшон, шею обмотал толстым шарфом.
   Решето положил руку на плечо Нуаде.
   — Каждый раз, как мы остановимся из-за тебя, будет означать еще чью-то смерть на Королевской дороге. Ты понял меня?
   — Я не задержу вас, обещаю.
   Лло дал Нуаде глотнуть из своей фляжки. Тот выпил и поперхнулся.
   — Боги хаоса! — отплевываясь, просипел он. — Что это такое?
   — Водка, которую гонят из зерна. Ну как, теплее стало?
   — У меня в животе костер.
   — Вот и хорошо. Пошли.
   Решето шагал впереди с посохом, щупая снег, остальные молча поспевали за ним. Большинство разбойников явно не понимало, в чем смысл этой вылазки.
   — Зачем ты пошел? — спросил Лло, шедший с Нуадой в самом хвосте.
   — Я обещал этим людям, что приду — кроме того, они боятся Решета.
   — Правильно боятся. Ты ведешь волка в овечью кошару: не удивляйся, если он будет вести себя по-волчьи.
   — Меня уже ничто не удивит, Лло. Ну а ты почему пошел с нами?
   Лло только хмыкнул, помогая Нуаде преодолеть обледеневший сугроб. Ветер швырял снег им в лицо, и дальнейший разговор стал невозможен. Путь, занявший у Нуады около полутора суток, отряд преодолел меньше чем за четыре часа.
   Вскоре они наткнулись на первые трупы, лежащие у погасшего костра. Две женщины, старик и ребенок промерзли насквозь.
   Решето сплюнул. Его косматые брови и борода обросли льдом.
   — Экое дурачье! Разведи они костер на двадцать шагов дальше, вон у тех камней, все были бы живехоньки. Тоже удумали — согреться на голом месте!
   Оставив тела там, где они лежали, спасатели пошли дальше и к середине дня добрались до пещеры. Там стеснилось около сорока человек; четверо были мертвы. Решето стал делить между ними еду. Два костра почти догорели, и Лло отправился в лес за дровами. Нуада, оглядев изможденные лица, увидел позади знакомую девушку. Она сидела на корточках рядом с пожилой женщиной. Нуада протолкался к ней и сказал просто:
   — Я вернулся.
   — Она мертва, — ответила девушка. — Умерла час назад.
   Нуада взглянул на умиротворенное лицо покойницы. Ей было, должно быть, под семьдесят, и черты говорили о благородном происхождении.
   — Значит, ей уже ничего не страшно, — сказал он. — Идем, мы принесли еду.
   — Я не голодна.
   Нуада обнял ее за тонкие плечи и привлек к себе.
   — Хочешь умереть, как она? Идем со мной. — И он привел ее к Решету, который дал ей сухарей и воды в кружке.
   — В пещере все не поместились, и много людей осталось под открытым небом, — сказала девушка. Решето послал своих парней прочесать лес. Лло пошел с ними. Какая-то женщина упала к ногам Решета, с тихим плачем обнимая его колени. Сконфуженный, он высвободился. Мужчины толпились вокруг, чтобы пожать ему руку. Решето, не привыкший к изъявлениям благодарности, снова вышел в метель. Его люди бороздили снег, находя повсюду мертвых…
   Собравшись уже вернуться в пещеру, он услышал тонкий плач и огляделся, но рядом никого не было. Он пошарил посохом в кустах, но и там ничего не нашел и стал прислушиваться. Вой ветра заглушал все прочие звуки. Он нагнулся к земле — опять ничего. Ветер сдул снег с бугорка слева от него, и показался клочок ткани. Решето разрыл сугроб. Там лежали, крепко обнявшись, мужчина и женщина, прикрывшие своими застывшими телами завернутое в одеяльце дитя. Перед смертью, уже бессознательно, они прикрыли дитя от холода и снега. Ребенок зашевелился и сморщил личико. Решето подхватил его на руки и побежал в пещеру. Пробившись к костру, он развернул обледенелое одеяло и стал растирать маленькое тельце. У девочки, ужасно худенькой, были золотистые кудряшки.
   — Акис! — гаркнул атаман. — Куда ты подевался? Ты молоко-то взял?
   — Да оно почти все вышло, барон. — После того как Нуада сочинил сагу о звере, разбойники стали перенимать его манеру обращения к атаману.
   — Тащи сюда, что осталось. Быстро! И подогрей.
   — Да, барон.
   Головка девочки приникла к плечу Решета.
   — Ты что это, умирать собралась? — вскричал он. — Посмей только! — Он встряхнул девочку, растер ей спинку, и она залилась плачем. — То-то же. Плачь и живи!
   — Давайте я возьму ее, — предложила одна из женщин.
   — Прочь! — рявкнул Решето. Акис тем временем вернулся с теплым молоком в деревянной чашке. Решето стал поить девочку, но она не желала открывать рот. — Зажми ей нос, — велел Решето женщине. Та повиновалась, и девочка раскрыла ротик. Сперва она давилась молоком, потом стала пить. Выпив всю чашку, она снова припала головой к плечу Решета. Он хотел потрясти ее, но женщина сказала:
   — Она спит. Все хорошо. Заверните ее в теплое одеяльце и дайте мне, я позабочусь о ней.
   Решето не хотел отдавать ребенка, но все-таки отдал, поправив кудряшки у нее на лбу.
   — Она красивая, — сказал он, — и крепкая. Люблю крепких ребят. Сколько ей? Я плохо смыслю в малых детях.
   — Годика два, а может, и больше — просто она очень маленькая и худенькая.
   — Смотри за ней как следует, — приказал Решето.
   — Да, барон.
   — Я не барон! Смотри за ней.
   Лло Гифс ввел в пещеру, и без того уже переполненную, молодую пару.
   — Экая жуть, — сказал он. — Повсюду трупы — их там около сотни.
   — А живых сколько? — спросил Решето.
   — Человек тридцать. Здесь для них нет места, и если мы не найдем какого-нибудь убежища, они тоже умрут.
   — Милях в трех отсюда есть другие пещеры, побольше, — сказал Решето, — но в них живут медведи.
   — Медведя можно убить, а с холодом нам не сладить. — Оставшиеся в живых толпились у входа в пещеру, громко прося впустить их и оттесняя прежних хозяев к самым кострам. Решето встал на камень и прокричал:
   — Тихо! Пусть самые сильные из вас построятся и приготовятся к часовому переходу, остальные могут остаться здесь. Я дам им людей, еду и вернусь за ними, когда метель уляжется.
   Некоторые из беглецов заспорили, не желая покидать пещеру.
   — Делайте, что вам говорят, не то всех оставлю подыхать с голоду! — загремел Решето. — В часе ходьбы отсюда есть большие пещеры. Там можно развести костры и согреться. Все, кто в силах проделать этот путь, отойдите налево, кто хочет остаться — направо.
   Толпа медленно пришла в движение. Решето слез с камня, и пожилой мужчина сказал ему:
   — Спасибо за помощь, сударь. Вы и есть герой Лло Гифс?
   — Нет, я злодей Решето.
   Человек испуганно раскрыл глаза и попятился.
   — Кто на левой стороне, выходите из пещеры, — скомандовал Лло.
   Решето нашел женщину, нянчившую спасенную им девочку, и взял у нее спящего ребенка.
   — Вы понесете ее по морозу? Разумно ли это?
   — Я ее сберегу, — пообещал он, запахнув девочку в свой овчинный тулуп.
   Метель немного утихла, и снег валил не так густо. Решето возглавил тощую колонну беженцев. Акис, Нуада и еще четверо остались в пещере, чтобы раздавать пищу и поддерживать костры. Теперь здесь находились только старые да малые, и места стало куда больше. Нуада устал, как никогда в жизни, но чувствовал подъем и какую-то тихую радость. Он сел у стены, глядя на спящих у костров людей. Это был его народ, как по крови, так и по духу. Черноволосая девушка села рядом с ним. Тело ее матери лежало в глубине пещеры, покрытое холстом.
   — Меня зову Картия, — сказала она. Ей все еще было холодно. Нуада снял со своих плеч одеяло и закутал ее, а после снова прислонился головой к скале, и камень показался ему мягкой подушкой.
   Он заснул глубоко, без сновидений.
 
   Путешествие к пещерам заняло больше четырех часов, но снег почти перестал, и немного потеплело. Тем не менее многие из ослабевших беженцев нуждались в помощи, и Лло еще с двумя людьми шел в хвосте колонны, следя, чтобы никто не отстал. Тем, кто садился на снег, он давал глотнуть своей водки и поднимал их на ноги. Во время перехода умер только один человек: у него сдало сердце на последнем подъеме.
   У пещер спасатели сразу развели огромные костры, и беженцы собрались вокруг них. Девочка, которую нес Решето, проснулась, и он скормил ей остаток молока. Лло наблюдал за ним с бесстрастным выражением лица. Заметив, что на него смотрят, Решето передал ребенка женщине средних лет и сел у входа в пещеру напротив бывшего кузнеца.
   — Я люблю детей, — заявил он, с вызовом глядя на Лло.
   — Я тоже. Метель, кажется, прошла — худшее уже позади.
   — Да, небо ясное. Мороз теперь станет еще крепче.
   — Что ты будешь делать с ними со всеми? Чем будешь их кормить? Не понимаю, как Нуада умудрился втравить тебя в это дело.