Геммел Дэвид. Рыцари темного леса

   — Вы не видите того, что вижу я. Здесь правит зло, Эррин. Страшное зло, грозящее поглотить нас всех. Король безумен и окружен безумцами. Неужели смерть Кестера, этого чудесного, благородного человека, не обеспокоила вас? Его казнили за то, что его бабка была номадкой! Праведное небо, Эррин, неужели вы не понимаете?
   Он привлек ее к себе и поцеловал.
   — Понимаю. Времена опасные, но они пройдут. Быть может, буря нас не заденет.
   Диана освободилась из его объятий.
   — Одной надежды мало. Я уезжаю через два дня — у меня уже все готово. У отца, мир его праху, в Цитаэроне были большие связи, и я перевела туда деньги через купца Картана. Здесь у меня только поместье, а без него я как-нибудь проживу.
   — И это все, о чем вы жалеете? Вы оставляете здесь меня, Диана. Уехать с вами я не могу.
   Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом и наконец сказала:
   — Вы сами сделали свой выбор.
   — Я знаю. — Он отступил назад. — Да сопутствует вам удача.
   Он повернулся и вышел. В зале теперь играли быстрый танец бури, сопровождаемый смехом весело скачущих танцоров. Никем не замеченный, Эррин растворил двойные двери и ушел в ночь.

5

   Ариана легко бежала по звериной тропе. Здесь каждый вечер проходили олени, но она никогда не охотилась так близко от деревни. Отец в свое время учил ее: «Когда ты здорова и сильна, уходи охотиться подальше от дома. Случиться может всякое — метель налетит или ты подвернешь себе ногу и не сможешь ходить далеко за мясом. Поэтому дичь поблизости от себя лучше не распугивать».
   Он был хорошим человеком и замечательным отцом, но его унесла горячка. Тяжело было смотреть, как он тает вопреки всем усилиям матери. Перед самым концом мать приготовила ему вина с наперстянкой. Он отошел мирно, и мать с дочерью вместе плакали над ним.
   Думая об этом, Ариана не заметила тонкой проволоки, протянутой поперек дороги, споткнулась об нее и упала. Из-за деревьев тут же выскочили трое мужчин. Лук она выронила и потянулась к охотничьему ножу, но один из трех с размаху рухнул на нее и пригвоздил к земле.
   — Ну-ка, что тут у нас? — Мужчина уселся на нее верхом, шаря грязной рукой по ее груди. Кто-то другой стягивал с нее бриджи. Ариана дрыгнула ногой, и первый залепил ей пощечину. — Мы тебя тут уже который день караулим. Караулим и хотим. Ну давай, проси пощады. Говори: «Гриан, пощади меня!»
   Она плюнула ему в лицо, и он снова отвесил ей оплеуху и разорвал на ней рубашку. Его круглая рожа казалась ей зверской, во рту виднелись гнилые зубы.
   — Эй вы, сукины дети! — сказал чей-то голос, и Гриан обернулся назад.
   На тропе стоял человек в черном плаще с капюшоном. Солнце светило ему в спину, не позволяя рассмотреть лица. Все трое достали ножи — Гриан сделал это, не слезая с Арианы.
   Человек откинул плащ за плечи. Его правая рука у запястья заканчивалась культей, обмотанной кожаным ремнем, и оружия при нем не было. Гриан улыбнулся и встал.
   — Ты плохо выбрал время и место, калека. Теперь ты покойник, пища для червей!
   Он двинулся к пришельцу по тропе, двое других — справа и слева, но тот не стал отступать, а шагнул вперед. Разбойник справа от него выбросил руку с ножом, но калека отшатнулся, и нож просвистел мимо. В тот же миг однорукий локтем двинул разбойника в горло. Тот посинел и рухнул на колени, в предсмертных судорогах царапая горло пальцами. Второй разбойник ринулся вперед, но однорукий подскочил и ударил его сапогом в челюсть. Шея разбойника хрустнула, как сухая палка, а однорукий, легко опустившись на ноги, повернулся к Гриану.
   — Меня ты своими фокусами не возьмешь, — рявкнул Гриан.
   — Это верно, — согласился однорукий.
   Нож Арианы вошел Гриану в спину снизу вверх, пронзив легкое и сердце. Испустив сдавленный крик, Гриан ничком рухнул наземь.
   Ариана подтянула бриджи и кое-как связала порванные тесемки. Незнакомец сидел на поваленном дереве, не глядя на нее. Она подобрала свой лук и подошла к нему.
   — Спасибо. Вы совершили благородный поступок.
   Он откинул капюшон, открыв прямоугольное лицо с глубокими карими глазами. Он не был красив, но в нем чувствовалась сила. Красивым он стал, когда улыбнулся.
   — Я поступил так не из благородства, а по необходимости. Вы не пострадали?
   — Пострадала только моя гордость. Я должна была вовремя заметить их силок.
   — Все мы учимся на таких вот ошибках. Как вас зовут?
   — Ариана.
   Он кивнул и встал, оказавшись на голову выше рослой Арианы.
   — Вы живете где-то поблизости?
   — Около часа ходьбы на запад.
   — Могу я проводить вас домой?
   — В этом нет нужды, — зарделась она.
   — Я не хотел вас обидеть, Ариана. Просто я голоден и не отказался бы от еды.
   — Вы так и не назвали мне своего имени.
   — Элодан.
   Она постаралась не выказать жалости, которую почувствовала.
   — Королевский боец?
   — Был им когда-то. Так что же, идем?
   — Напрасно вы ходите по лесу без оружия. Это опасно.
   — Я буду осторожен, — пообещал он. Она взглянула на трупы разбойников и усмехнулась. — Тут есть шайки покрупнее этой, а против лучника вы и вовсе бессильны, несмотря на все ваше мастерство.
   — Ваша правда. — Они вместе зашагали по тропе, Ариана впереди. Через некоторое время она оглянулась.
   — Какой вы молчаливый.
   — Я думаю.
   — О чем?
   — Вы замужем?
   — Нет. Почему вы спрашиваете?
   — Просто так, для разговора. Сколько вам лет?
   — Семнадцать. А вам?
   — Я стар, как само время. По крайней мере, иногда мне кажется так.
   — На вид вам не больше тридцати.
   — Для семнадцатилетней девушки это глубокая старость.
 
   Эррин, проснувшись с больной головой и бунтующим желудком, застонал и повернулся на бок. На полу валялись осколки винного штофа, разбитого им на рассвете. Эррин медленно открыл глаза и снова застонал, вспомнив события предыдущего вечера. Диана уезжает. Ему не верилось в это, но он достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать: попусту она говорить не станет. Он решил, что съездит к ней чуть попозже.
   Тихо вошел его новый слуга, Боран.
   — Ванна готова, ваша милость.
   — Не кричи ты так, ради всего святого.
   — Я слышал, пир удался на славу, ваша милость.
   Эррин поднял взор на его плешь, обветренное здоровое лицо и до отвращения ясные глаза.
   — Мне сдается, что если я сейчас моргну, то истеку кровью.
   — Ванна оживит вас, а совет собирается через час.
   Эррин снова плюхнулся на подушки и с головой укрылся одеялом. Боран со вздохом подобрал осколки, отдернул бархатные занавески и вышел. Оставшись один, Эррин сел. Герцогский совет — скука смертная, и обычно на него является не больше трех-четырех человек. Но сегодня дело иное. Сегодня на совете будет присутствовать красный рыцарь Карбри вместе с провидцем Окесой, и все как один сбегутся туда, чтобы показать свою преданность королю.
   — Чума их забери. — Эррин вылез из постели и прошлепал в другую комнату, где дымилась ванна. В воду добавили розового масла. Эррин не любил этого запаха, и Убадай это знал, но Боран еще не освоился с хозяйскими вкусами. Пока Эррин плескался в горячей воде, слуга вошел с халатом. Выйдя и завернувшись в мягкую ткань, Эррин спросил:
   — Как мои глаза?
   Слуга почтительно заглянул в них.
   — Красноваты, ваша милость. Вид у вас, честно говоря, неважный.
   — Тебе бы изнутри посмотреть. Во что мне одеться?
   — После совета герцог устраивает охоту, поэтому я приготовил вам костюм для верховой езды.
   — Черный с серебром?
   — Нет, ваша милость, красный.
   — Подай черный. Красное я оставлю герцогскому гостю.
   — Слушаюсь. Могу я предложить вашей милости завтрак?
   — Нет. — Эррин содрогнулся заодно со своим желудком.
   — Проголодаетесь ведь, пока на коне будете трюхать.
   — Трюхать? Я не трюхаю, Боран. Я езжу.
   — Да, ваша милость. Может, все-таки корочку хлеба?
   Эррин кивнул и направился в спальню. Боран принес ему одежду — короткие, отменно скроенные бриджи из мягкой черной кожи, черную шерстяную рубашку, черный же кожаный охотничий камзол с подбитыми плечами и серебряной каймой. Одевшись, Эррин натянул высокие, до колен, сапоги.
   — Вашей милости понадобится плащ — на дворе сильный ветер.
   — Подай черный, с овчинной подкладкой.
   — Его промаслить надо, ваша милость. Я приготовлю его к концу совета.
   Позавтракав утром хлебом и сыром, Эррин перешел через двор в большой чертог. Члены совета уже собирались, ожидая, когда их пригласят во внутренние покои.
   — Доброе утро, барон, — приветствовал Эррина дородный человек в охотничьем костюме из зеленого бархата, с блестящим от пота лицом.
   — Рад видеть вас, граф Портерон. На пиру мне вас недоставало.
   — Да-да, мне помешало явиться срочное дело. Говорят, вечер прошел великолепно.
   — Да, — подтвердил Эррин, оборачиваясь к только что вошедшему дворянину. — Доброе утро, Делаан. У вас очень свежий вид, если учесть, что вы всю ночь проплясали.
   — Молодость — великое дело, дорогой Эррин, — усмехнулся стройный юноша в коричневом камзоле. — А вот вы что-то бледны.
   — Уверяю вас, что выгляжу лучше, чем чувствую себя. Вы знакомы с графом Портероном?
   — Разумеется. Как поживаете, граф?
   — Превосходно. Лучше и быть не может.
   В чертог между тем входили другие вельможи и рыцари. Последним явился Мудрейший в белых одеждах. Эррин со всеми поздоровался и послал доложить герцогу, что совет собрался. Герцог по обычаю заставил их ждать еще десять минут, после чего потянулись в палату, где стоял длинный стол с шестью стульями вдоль каждой стороны и двумя во главе, где уже сидели герцог и Карбри.
   Эррин занял место рядом с красным рыцарем. За ночь тот сильно посвежел, глаза у него блестели, на бледных щеках появился легкий румянец.
   — Я вижу, спали вы хорошо, господин Карбри, — сказал Эррин.
   — Да, я славно отдохнул. Благодарю вас за внимание.
   Совет занялся обычными делами. Обсудили сбор податей и разбой, усилившийся на подступах к лесу. Портерон упомянул о большом количестве беглых рабов и нехватке рабочих рук на полях. Ему обещали, что в его поместье будет отправлено сорок рабов.
   — Чем вызвана такая недостача? — спросил Эррин. Портерон моргнул и вытер платком потный лоб.
   — Это не столь уж важно, барон.
   — Охотно верю — но не повальная ли болезнь тому причиной?
   — Нет-нет. Мы со всем тщанием выполнили указ нашего дорогого и почитаемого государя… но дело в том, что на моих землях обитало много оседлых номадов. Я отправил их всех в Гар-аден и потому… временно, разумеется… лишился рабочей силы.
   — Теперь все ясно. Благодарю вас.
   — Мы предвидели затруднения подобного рода, — вставил Океса. — Но землевладельцы в итоге только выиграют, избавившись от этого нечистого племени.
   Сидящие за столом согласно закивали.
   — Желаете выяснить еще что-нибудь? — спросил Океса.
   — Нет, Мудрейший, — ответил Эррин. — Но я слышал, в Макте недостает хлеба с тех пор, как здешнего пекаря лишили прав.
   — Хлеба недостает потому, барон, что этот грязный номад сжег свою собственную пекарню. Его бы повесить за это.
   — Могу я сказать, господа? — поднявшись, спросил Карбри. — Мне, как и королю, известно, что удаление номадского отребья вызывает кратковременные трудности в разных частях государства. Но благая… священная, если хотите… цель все оправдывает. Менее пятидесяти лет назад наше королевство правило всем континентом. В течение двух веков мы несли варварским народам закон и просвещение. Но мы позволили себе поддаться слабости, осквернили себя кровью наших племен, и теперь у нас осталось лишь девять наших провинций. Наши силы, и телесные, и духовные, оскудели. Мы нуждаемся в великом очищении. До нынешнего года финансовые дела королевства находились большей частью в руках купцов, среди которых преобладали номады. Король не имел никакой власти в собственном государстве. Теперь казна перешла к королю, чья мудрость не вызывает сомнений. Перед нами открывается светлое будущее, господа. Когда страна очистится от всякой скверны, мы воспрянем и вновь станем первыми среди всех народов!
   Карбри сел на место в полной тишине, но герцог тут же нарушил ее, захлопав в ладоши, и весь совет последовал его примеру. Эррин хлопал вместе со всеми, но без особого усердия. «Низшие племена», «нечистое племя», «скверна», «отребье», — продолжало звучать у него в ушах.
   — Благодарю вас, господин Карбри, — сказал Океса. — Ваши вдохновенные слова позволят нам перейти к весьма деликатному делу. Как вам известно, господа, король постановил сослать в Гар-аден всех, в ком есть номадская кровь. По поручению герцога я занялся историей семей, имеющих обширных связи с номадами, и обнаружил у нас в Макте две знатные семьи с нечистой кровью.
   Эррин обвел взглядом сидящих. Граф Портерон сделался белым, как мел.
   — Как ни печально, но долг перед королем вынуждает нас отправить в Гар-аден и этих людей, — добавил Океса.
   — Я всегда был верен престолу, — встав с места, заявил Портерон. — Мой род сражался за короля в трех войнах.
   — Вашей верности, граф, никто не оспаривает, — с легкой улыбкой заметил Океса. — И я уверен, что король очень скоро вернет вас назад.
   — Это просто неслыханно! Безумие какое-то!
   — Будьте добры, Портерон, подождите снаружи, — вмешался герцог. — Вас проводят к вашему дому.
   — Господин Карбри! — вскричал Портерон. — Не может быть, чтобы король расправлялся таким образом со знатными домами. В нашем роду носителем номадской крови был мой прадед!
   — Вы как нельзя яснее доказываете присутствие этой крови в ваших жилах, — холодно ответил красный рыцарь. — Вы не подчиняетесь прямому приказу вашего герцога, который велел вам выйти. Более того, вы сами отсылали в Гар-аден людей, у которых этой крови еще меньше, чем у вас. Не будь в вас этой скверны, вы сами пришли бы к герцогу и честно рассказали ему о своих предках. Убирайтесь с глаз долой.
   Портерон пошатнулся, как от удара, и нетвердой походкой вышел из комнаты. Эррин догадался, что граф впал в немилость, еще когда получил указание не приглашать его на пир, но чтобы такое?
   — Вы упомянули о двух семьях, господин Океса, — напомнил молодой барон Делаан.
   — Представителей второй здесь нет, барон. Я имел в виду госпожу Диану, у чьей матери номадские корни.
   У Эррина гулко заколотилось сердце и задрожали руки.
   — Мать госпожи Дианы умерла в родах, — сказал он. — Она происходила из Цитаэрона, и нет никаких сведений о том, что в роду у нее имелись номады.
   — К сожалению, это не так, — ответил Океса, не в силах сдержать торжествующей улыбки. — Она была дочерью человека по имени Киал Ордай, который родился в восточных степях, в номадском племени Волков. В нечистой крови Дианы нет сомнений. Ее вызвали в Макту, а затем отправят в Гар-аден.
   Эррин сдержался и не стал спорить дальше.
   — Мои поздравления, Мудрейший. Вы с большим тщанием относитесь ко всему, за что бы ни взялись.
   — Достаточно тщательно, барон, чтобы узнать, что вы собирались жениться на этой женщине. Теперь вам, к счастью, уже не грозит опасность связаться с номадской шлюхой.
   Океса послал эти слова, как стрелы, но Эррин ожидал чего-то в этом роде.
   — Я, право, же не нахожу слов, чтобы поблагодарить вас. — При виде явного разочарования Окесы Эррин не сдержал усмешки и подался вперед, глядя прямо в глаза провидцу. — Хорошо, что в вашем происхождении можно не сомневаться. Ваша матушка была чистокровной габалийкой и занималась своим почтенным ремеслом в Фурболгской гавани. Уверен, что матросы, ее клиенты, тоже были габалийцами, без единой примеси номадской крови.
   — Да как вы смеете? — вскочив на ноги, завопил Океса.
   — А как смеет сын портовой шлюхи оскорблять честь дамы знатного рода?
   — Насколько я понимаю, Эррин, вы желаете стать ее защитником и требуете испытания поединком? — прошипел Океса.
   Это обрушилось на Эррина, как удар молота. Все, что ему внушали как рыцарю и дворянину, призывало его откликнуться на вызов, но человеческий опыт напоминал об осторожности. Он был плохим фехтовальщиком и хорошо помнил, что случилось с первым бойцом Элоданом. Эррин перевел дыхание и сказал:
   — Я подумаю об этом. — Чувствуя, что все смотрят на него, он уперся взглядом в стол и заставил себя подавить гнев.
   — Подумайте, подумайте, — усмехнулся Океса. — Это так по-рыцарски!
   — Довольно, — отрезал герцог. — Эррин имеет полное право обдумать столь серьезный шаг. Мы все здесь любим… любили госпожу Диану. Но если ее кровь нечиста, она должна отправиться в Гар-аден. Слово короля — закон для нас. Давайте продолжим совет.
   Остаток заседания Эррин просидел, как оглушенный. Права была Диана, говоря, что страной правит зло. Теперь это зло может отнять у нее жизнь. Ее лишат всех прав, и скоты, подобные Окесе, будут издеваться над ней. А что с ней будет в Гар-адене? Нищую и обездоленную, ее швырнут в толпу других номадов — и чем она сможет заработать себе на жизнь, кроме своей красоты? Уж лучше бы ее убили сразу. Ему нельзя видеть Диану, когда ее привезут: он не в силах будет смотреть ей в глаза. А когда ее отправят в пустыню, придется день ото дня жить с мыслью, что он ничего не сделал для спасения женщины, которую любил.
   Любовь… Значение этого слова заставило его горло сжаться, и он сглотнул. Да, он любит Диану. Всегда любил, с самого детства. Разве сможет он жить, зная, что ничем не помог ей?
   Он обвел взглядом стол. Все, закончив, как видно, совещаться, снова смотрели на него, и он сказал неожиданно звонким и сильным голосом:
   — Мой меч будет заступником госпожи Дианы.
   Океса с усмешкой перевел взгляд на ошеломленного герцога.
   — Теперь, ваша светлость, вы должны назначить бойца, который выступит от имени короля.
   — Откажись от своих слов, Эррин, — прошептал герцог. — Это безумие.
   — Не могу.
   — И напрасно, — тихо вставил Карбри. — За короля выступлю я, и нам придется сразиться друг с другом.
   — Будь что будет, — пожал плечами Эррин.
   — Надеюсь, что вы хороший боец. Но вы должны знать, что это я отсек руку Элодану, и он был лучшим, с кем мне доводилось встречаться.
 
   Когда Руад, Гвидион и трое волшебных собак вошли в лес, разразилась буря. Руад вел свой маленький караван на восток, в самую чащу, ища укрытия от дождя. Гвидион, смертельно устав, опустился на мох. Руад вернулся к нему, подозвал одну из собак и посадил на нее старого лекаря.
   — Вот она, участь стариков, — со слабой улыбкой сказал Гвидион. — На собаках ездить.
   — Хорошо еще, что она волшебная — усмехнулся Руад.
   — Ты уже бывал здесь раньше?
   — Да, пару лет назад — собирал травы. Где-то в миле отсюда должна быть старая хижина. Тогда она стояла пустая, а теперь — кто знает?
   — Мрачные места, — заметил Гвидион.
   — На солнце станет веселее, вот увидишь.
   Они двинулись дальше, и Гвидион нашел своего скакуна не слишком удобным. Листы металла на собачьей спине терлись один о другой и щипали за ляжки — но это было все-таки лучше, чем идти пешком.
   Руад плохо помнил дорогу, и до хижины они добрались только в середине ночи. В ней кто-то поселился, и вокруг нее выросло еще четыре хибары.
   — Надеюсь, нас пустят переночевать, — сказал Гвидион.
   Руад не отвечая решительно постучался в первую же дверь. Ставня на окне приоткрылась, пролив наружу теплый золотой свет, и молодой человек, вооруженный широким ножом, открыл дверь.
   — Чего надо? — Тут он увидел золотых собак, открыл рот и попятился, забыв о ноже. — Чародеи! — крикнул он кому-то у себя за спиной.
   Руад быстро вошел вслед за ним.
   — Ты не ошибся, — с широкой улыбкой сказал мастер. — Но я добрый волшебник и хочу только одного: крыши над головой. Мы никому не причиним зла и заплатим вам за постой. — В хижине он увидел пожилую женщину и трех малых детей. Женщина помоложе лежала на кровати у огня. Мужчина, лет двадцати с небольшим, был крепыш с копной темных курчавых волос.
   — Хуже все равно уже не будет, — буркнул он, бросив нож на грубо оструганный стол. — Входите, коли желаете, только зверей оставьте снаружи.
   — Само собой. — Руад помог Гвидиону слезть, и собаки уселись около хижины. Дождь, попадая на их металлические шкуры, превращался в пар. Руад скинул мокрый кожаный кафтан и стал у огня. Дети сидели тихо, глядя на него большими, испуганными глазами. Старуха подошла к кровати и вытерла пот с лица молодой женщины.
   — Она больна? — спросил Гвидион. Мужчина молча сел за стол и уставился в стену. Гвидион снял свой промокший балахон из белой шерсти, развесил его на стуле у очага. Оставшись в набедренной повязке, он немного обсох и приблизился к женщине. Она исхудала, как скелет, и кожа у нее стала почти прозрачной. Под глазами залегли черные круги. Гвидион взял ее за руку. Пульс был слаб и трепетал, как пойманный мотылек. — Можно я сяду? — сказал лекарь старухе. — Очень я устал с дороги. — Она уступила ему место и отошла уложить детей спать у дальней стены. Гвидион положил руку на лоб больной, закрыл глаза и обратился к Цветам. Красный, хотя и сильный, был здесь менее могуч, чем в Макте, и Гвидион прошел через него к Зеленому, а затем медленно слился с женщиной, с током ее крови и биением ее жизни. Рак поразил оба ее легких и проник в желудок.
   — Дайте мне кусок мяса, — сказал Гвидион.
   Мужчина не шевельнулся, и Руад тронул его за плечо.
   — Принеси мяса моему другу.
   — Умирающим мясо ни к чему.
   — Это не для еды. Сделай, как я прошу.
   Парень взял в кладовке окорок и принес Гвидиону.
   — Положи его в миску и поставь на кровать, — велел лекарь. Старуха подоспела с миской и сделала, как он сказал. Руад подошел поближе. Гвидион ушел в Цвета, положив одну руку на лоб женщины, а другую на мясо в деревянной плошке. Лицо лекаря стало еще бледнее прежнего, тело пронизывала дрожь. Руад стоял наготове. У больной вырвался стон.
   — Что он делает? — спросил хозяин дома.
   — Тихо! — прошипел Руад.
   Старуха ахнула и попятилась, зажав рукой рот. Мясо в миске потемнело, в нем закопошились белые черви, и комнату наполнил тяжелый смрад. Мясо разлагалось на глазах, синело, и черви ползали по пальцам Гвидиона.
   Лицо молодой женщины стало чуть менее прозрачным, и щеки слегка порозовели. Рука Гвидиона соскользнула с ее лба. Руад подхватил упавшего навзничь старика и уложил на козью шкуру у очага.
   — Дайте одеяло! — распорядился он. Старуха принесла сразу два и укрыла спящего целителя одним, а другое, свернув, положила ему под голову.
   Глаза женщины открылись, и ее муж воскликнул:
   — Амта!
   — Брион, — прошептала она в ответ. — Какой я сон видела…
   Муж со слезами на глазах обнял ее. Старуха, отвернувшись, плакала навзрыд.
   Руад потрепал ее по плечу и спросил молодую:
   — Ну, как ты?
   — Я очень устала, сударь. А вы кто?
   — Путник, зашел к вам переночевать. Усни теперь. Утром тебе станет лучше.
   — Вряд ли, сударь, ведь я умираю.
   — Нет. Завтра ты встанешь, и все будет, как прежде. Ты излечилась.
   Женщина недоверчиво улыбнулась, но послушно закрыла глаза. Брион укутал ее одеялом и встал.
   — Это правда? — спросил он с мокрым от слез лицом.
   — Я никогда не лгу… почти никогда. Гвидион — лекарь, великий целитель.
   — Мне нечем вам заплатить. Даже эта хижина принадлежит не мне, и еды у нас мало. Но все, что у меня есть — ваше.
   — Ночлег и какой-никакой завтрак — больше нам ничего не надо. Мясо, боюсь, протухло — ты бы выкинул его, пока весь дом не провонял.
   Брион выбросил мясо и предложил Руаду воды.
   — Вина и пива у нас нет, — сокрушенно пояснил он.
   — Это ничего.
   — Вы правда люди или только вид такой приняли?
   — Правда — а что в нас такого диковинного?
   — Да так. Я молился, и вы пришли, вот я и подумал… может, вы боги?
   — Разве я создал бы себя таким уродом, будь я богом? — усмехнулся Руад.
 
   Он улегся рядом с Гвидионом на полу у огня, одолеваемый горестными мыслями.
   Гвидион очистил Амту от рака, но Руаду это только напомнило о злокачественной язве, разъедающей сердце Габалы. И он, будучи Оружейником, помог этой язве разрастись. Несмотря на всю свою мудрость, а может быть, как раз из-за нее, он пал жертвой божества всех безумцев — гордыни.
   Весть, которую прислал ему новый король Ахак, только что одержавший победу в Фоморианской войне, весть о мире, лежащем за волшебными вратами, показалась Оллатаиру ответом на его молитву. Всю свою жизнь Оллатаир мечтал о великом подвиге. Сначала ради того, чтобы завоевать уважение своего отца Галибала, потом — чтобы стать самым прославленным Оружейником за всю долгую историю Ордена.
   Он очень ясно помнил ту ночь, когда королевский гонец привез ему письмо. В письме говорилось, что к королю явился гость и сказал, что он пришел из земли под названием Вир и что земля эта одержима великим злом. Жители ее просят помощи у легендарных рыцарей Габалы, а взамен обещают искоренить в королевстве все болезни и подарить Габале мир и процветание.
   Поначалу Оллатаир отнесся к этому с недоверием, но король прислал ему серебряное зеркало, наделенное могучей, неведомой ранее Оллатаиру силой. С помощью этого зеркала он мог увидеть любую часть королевства. Более того — он мог проникнуть за таинственный занавес между Габалой и Виром. Там он увидел, как и сказал королевский гость, великие чудеса: город с белыми башнями, населенный ангелоподобными существами, и окружающий его непроходимый лес, где обитали страшные чудовища. Город был райской жемчужиной, помещенной среди ужасов ада.