Страница:
— Добро пожаловать обратно в мир живых, дружище, — тихим, мелодичным голосом сказал он. — Меня зовут Нуада. Это я нашел тебя в лесу.
— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лемфада.
— Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?
— Спина болит. — Лемфада облизнул губы. — И пить хочется.
Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.
— Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. — Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.
Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина — желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.
— Пора подниматься, парень, — сказал он. — Больно дорого ты мне обходишься.
— Дорого?
— Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.
— Мне очень жаль. Правда. Я все верну.
— Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.
— Оставь его, Лло. — В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. — Он еще не готов — пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.
— Под дождь, что ли? И не подумаю — больно уж вкусно тут у тебя пахнет.
— Тогда веди себя как следует. — Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. — Жар спадает — это хорошо. — Она улыбнулась юноше. — Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.
— Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?
— Ариана охотится и сегодня уж не вернется — будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.
— Скажешь тоже, несколько дней, — проворчал Лло. — У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.
— Почему бы и нет? — усмехнулась женщина. — К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифе.
— Мне женщина ни к чему, — заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.
Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя. Лемфада не мог оторвать глаз от ее бедер, обтянутых тугими замшевыми штанами.
— Нехорошо так пялиться на женщин, — не оборачиваясь сказала она.
— Откуда ты знаешь, что я на тебя смотрю?
— Когда ты сел, кровать скрипнула. — Девушка гибким движением поднялась и придвинула стул к постели. Волосы у нее были медового цвета, глаза темно-карие, губы полные, улыбка чарующая. — Ну? — спросила она.
— Что «ну»?
— Как товар, годится?
— Не понимаю.
— Ты меня разглядывал, как племенную телку.
— Извини. — Он отвел глаза. — Обычно я себе такого не позволяю.
— Ничего, я не обиделась. — Она засмеялась и взяла его за руку. — Меня зовут Ариана, а тебя?
— Л-л… Лемфада.
— Ты как будто не совсем в этом уверен.
— Просто раньше меня звали Лаг, а теперь у меня настоящее имя, мужское.
— Ты хорошо выбрал — Лаг тебе совсем не подходит. Почему ты убежал?
— Меня продали герцогу, и я решился на побег. Где это я?
— В Прибрежном лесу. Лло Гифе принес тебя к моей матери. Ты был еле жив. Зря он вытащил стрелу — ты чуть не истек кровью.
— Не знаю, зачем он меня спас. Похоже, ему со мной одни хлопоты.
— Не беспокойся об этом. Лло — человек непредсказуемый, его не поймешь. А что ты умеешь делать?
— Стряпать, убирать, ходить за лошадьми. Еще на флейте играю.
— А охотиться, шить одежду, работать по дереву?
— Нет.
— С глиной обращаться?
— Тоже нет.
— В травах разбираешься? Амариан от дезарты отличить можешь?
— Боюсь, что нет.
— Трудно же тебе придется в жизни, Лемфада. Похоже, проку от тебя, как от дохлого воробья.
— Я научусь. Ты покажешь мне, как все это делается?
— Думаешь, мне больше делать нечего?
— Нет, не думаю, но все-таки…
— Там видно будет. Есть хочешь?
— Очень, — признался он.
Ариана принесла ему холодной оленины и сыру, а сама взяла лук и колчан.
— Ты куда?
— Не видно разве? Цветочки собирать.
Когда она ушла, Лемфада откинул одеяло, поискал взглядом свою одежду и прошлепал босиком к очагу. Его штаны и рубашка висели на спинке стула; их выстирали и аккуратно зашили проделанную стрелой дыру. Одевшись, он сел у огня. Ноги еще подкашивались. Он подложил дров в очаг. В памяти всплывали ужасы побега и ощущение от стрелы, ударившей ему в спину, точно молотом.
Итак, его спас Лло Гифе, человек, к которому он и шел, но он, Лемфада, как верно заметила Ариана, мало что может предложить вожаку мятежников. Он чувствовал себя глупым, хуже того — никчемным. Дверь в комнату отворилась, впустив холодный воздух, и голос Нуады сказал:
— Как быстро все заживает у молодых. Доброе утро.
— Я тебя помню… как во сне, — улыбнулся Лемфада. — Ты сидел у моей кровати. Нуада, верно?
— Да. Я вижу, тебе гораздо лучше, но погоди пока резвиться. Тебе было худо, очень худо. Ариана сказала, что тебя зовут Лемфада. Хорошее имя. Рыцарь Габалы, да и только — один из первых, кажется.
— Да, я тоже так слышал. Ты кто, мятежник?
— Пожалуй, что так, — хмыкнул Нуада. — Боюсь только, что мне не дано вселять ужас в сердца королевских солдат. Сказители редко бывают воинами.
— Значит, ты сказитель?
Нуада поклонился и сел рядом с ним.
— Да. Возможно, лучший во всем королевстве.
— Много ли историй ты знаешь?
— Несколько сот. Когда окрепнешь, приходи в дом собраний — я выступаю там каждый вечер. Я стал здесь знаменитостью, и люди приходят со всего леса, чтобы послушать меня. Будь у них деньги, я бы разбогател.
— Расскажи мне про рыцарей Габалы.
— Это длинная история, лет на двести. Может, скажешь поточнее? Например, про Лемфаду?
— Расскажи про Оллатаира.
— Ага, предпочитаешь что-то поновее. Знаешь ли ты, откуда взялись эти рыцари?
— Нет. Они тоже были мятежниками в свое время?
— Не совсем. Орден основал в 921 году тогдашний король Альбарас. Рыцари были судьями: они объезжали всю страну и улаживали споры от имени короля. В 970-м, во время Великого Мятежа, они спасли короля от гибели и переправили его в Цитаэрон. Вернувшись с триумфом в 976 году, он даровал рыцарям земли для строительства цитадели и сделал их неподвластными королевским законам. При этом они остались судьями и продолжали объезжать все девять провинций нашего государства. Их честность была безупречной. С течением лет орден принял обет бедности, чтобы сохранить свою неподкупность, и обет безбрачия, чтобы семейные обстоятельства не могли повлиять на выносимые им решения. Быть избранным в число рыцарей считалось большой честью, но за это приходилось дорого платить.
— А что же Оллатаир? — спросил Лемфада.
— Терпение, мальчик. Все рыцари избирались Оружейником ордена. Когда один из них умирал или погибал, Оружейник отправлялся в путешествие, чтобы найти ему замену.
— Почему Оружейником? Разве он не был служителем рыцарей?
— Он был их отцом. Он снабжал их волшебными доспехами — не только стальными, но и духовными. Он же и возглавлял орден. Последним Оружейником был как раз Оллатаир.
— Что же случилось с рыцарями Габалы?
— Этого никто толком не знает. Известно только, что король послал к магистру Самильданаху гонца, прося его об услуге особого рода. И рыцари, выполняя эту просьбу, будто бы отправились в царство демонов, чтобы сразиться со злом для блага людей. Не знаю, что с ними сталось. Это был первый год правления нового короля. Быть может, он велел отправить их, поскольку они решили несколько дел не в его пользу. Или подослал к ним наемных убийц. Может также статься, что они бежали в другую страну. Но какой бы ни была их судьба, Оружейника Оллатаира король бросил в тюрьму, где он и умер. Почему этот умерший чародей так интересует тебя?
— Просто так, — солгал Лемфада.
— Эти рыцари очень пригодились бы сейчас нашей стране.
— Только их нам и не хватало, — насмешливо ввернул вошедший Лло Гифе. — Доблестные рыцари в блестящих доспехах! Уж они-то мигом свергли бы короля.
— Они были больше чем рыцари и отважнее чем герои, — сказал Нуада. — Не смейся над ними.
Лло протянул руки к огню.
— Вы, поэты, не признаете того, что есть на самом деле. Вечно все приукрашиваете. Ты приходишь сюда в поисках предводителя мятежников, а находишь ставшего разбойником кузнеца. Вот это и есть действительность. Твои рыцари были обыкновенными людьми — жадность, похоть и отчаяние были им знакомы не хуже, чем нам, грешным. Не делай из них богов, Нуада.
— Я согласен с тобой — но и дураков из них делать тоже не следует, ибо они все-таки были лучше тебя.
— Ну, это дело нехитрое. — Лло хлопнул Нуаду по плечу. — Однако я жив, а многие из тех, кто лучше меня, мертвы. И долго еще намерен прожить, потому как блюду свою выгоду, а геройство оставляю тебе и твоим сказаниям.
Бывший рыцарь въехал на холм и спешился перед пожарищем на месте дома Оллатаира. Каун, вдохнув едкую гарь, заржал и попятился прочь. Мананнан потрепал его по шее.
— Все хорошо, мое храброе сердце. Это всего лишь развалины дома, ничего страшного в них нет. Подожди меня здесь. — Переступая через дымящиеся головешки, Мананнан стал искать мертвое тело — но тела не было.
Вернувшись к коню, он снял с седла мешок с провизией. Еды осталось мало: три медовые коврижки и мешочек с овсом. Одну коврижку он скормил Кауну, две остальные съел сам. Достав воды из колодца, он напился и поставил ведро на землю, чтобы конь тоже попил.
Куда же девался Оллатаир? Не те ли вооруженные люди увели его с собой? Вряд ли. Зачем бы они стали сжигать дом? Да и признаков борьбы тоже не видно. Увидев у колодца какие-то следы, Мананнан стал на колени. Отпечатки лап, глубокие и четкие. Львы? Здесь, так близко от города? Он немного прошел по следам. Люди бежали вниз сломя голову, оскальзываясь на бегу, а звери гнались за ними. Мананнан рассмеялся вслух, но от смеха давление на горло усилилось, и он перестал. Звери повернули обратно к дому, где стояли два человека. Бывший рыцарь снова опустился на колени. Следы лап внезапно сделались глубже. Он не сразу понял, в чем дело, но потом увидел ведущие от дома следы сапог, тоже глубокие. Оллатаир навьючил на львов поклажу и двинулся в сторону поросших лесом гор… четыре или пять часов назад.
Каун заржал, повернув голову к ведущей в город тропе. К сожженному дому галопом приближался конный отряд. Бывший рыцарь поспешно затер ногой следы, затянул подпруги и сел в седло. Коня он направил так, чтобы затоптать следы еще больше.
Отряд насчитывал около пятнадцати человек, и на них были латы с изображением ворона.
— Добрый день, — сказал им бывший рыцарь.
— Что вы здесь делаете? — осведомился худощавый человек с ястребиным лицом.
— Я увидел дым и решил узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь. Вы, видимо, приехали по такому же делу?
— Мое дело вас не касается. Кто вы такой?
— Я, сударь, человек воспитанный и не вступаю в разговоры с неотесанными мужланами.
Всадники замерли на конях, ожидая, что ответит их капитан. Тот, побагровев, сузил темные глаза и двинул своего коня вперед.
— Вы оскорбляете офицера герцогской гвардии. Извинитесь, иначе я вынужден буду убить вас.
Мананнан оперся на луку седла.
— Когда я в последний раз видел герцога, он выиграл серебряное копье за победу на турнире. Помните, он сказал тогда, что благородный человек должен обладать тремя вещами: во-первых, честью; во-вторых, воинским мастерством, чтобы эту честь защищать; и в-третьих, смирением, чтобы понимать, что честь от него требует.
— Вы друг герцога?
— Я тот, кого он победил на том турнире — впрочем, я всегда лучше владел мечом, чем копьем.
Капитан подумал немного и принял решение.
— Прошу простить, если мои слова показались вам обидными, но мы разыскиваем преступника, которого герцог приказал схватить.
— Я принимаю ваши извинения и предлагаю взамен свои. Я еду издалека и боюсь, что не могу похвалиться терпением. Вы ищете человека плотного сложения, которого сопровождают трое крупных зверей?
— Да. Вы его видели?
— Часа два назад. — Мананнан указал в противоположную от леса сторону. — Мне показалось, что звери — это львы, но я их видел только издали.
— Благодарю вас, рыцарь. Вы едете в Макту? Герцог сейчас у себя в замке и, я уверен, будет рад повидать вас снова.
— Да, пожалуй. Удачной вам охоты.
Всадники ускакали, и Мананнан повернул Кауна в другую сторону. До леса около двух часов езды, и если ему посчастливится, он найдет Оллатаира еще до наступления ночи.
В пути он вспоминал свой турнир с герцогом. Тот был отменным наездником и великолепно владел копьем. Если бы не деревянные колпачки на наконечниках, он пробил бы противнику сердце, а так у Мананнана только два ребра треснуло. Жаль, что герцог не столь хороший человек, как воин. Слова, приписанные ему Мананнаном, произнес не он — их сказал магистр Самильданах в упрек герцогу.
Самильданах — вот кто был великим рыцарем и при этом человеком великого смирения. Если бы у герцога достало смелости вызвать его, исход поединка мог бы стать совсем иным.
Воспоминания о друге хлынули потоком, наполняя Мананнана печалью.
Самильданах, выходящий на поединок с бойцом цитаэронского короля и с мятежным герцогом Тараинским, Самильданах, возглавляющий молитву в цитадели, Самильданах, танцующий с Морриган на празднике душ. Не бывало в Габале лучшего рыцаря, а на свете — лучшего друга.
— Прости, что я предал тебя, — прошептал бывший рыцарь.
Узнав о бегстве номадских слуг Эррина, Океса пришел в бешенство. Он тут же доложил об этом герцогу и потребовал, чтобы Эррина взяли под стражу. Герцог распек Эррина, но поверил, когда тот заявил, что слуги бежали без его ведома, прихватив с собой двести золотых рагов.
— Ты всегда был дураком, всегда верил в лучшую сторону человеческой души, — сказал ему герцог. — Теперь ты сам убедился, что этим людям доверять нельзя.
— Да, ваша светлость. Я кляну себя за собственную глупость.
— Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Океса охотно повесил бы тебя, но такого удовольствия я ему не доставлю. Где мне взять другого распорядителя праздника, если тебя повесят? Кто будет готовить лебедей в винном соусе?
— И перепелок тоже, ваша светлость, — улыбнулся Эррин.
— И перепелок. Куда проще найти другого провидца. Кстати, один из королевских рыцарей скоро приедет к нам, чтобы проследить за приготовлениями. Окажи ему достойный прием.
— Непременно, ваша светлость. — Эррин откланялся и вышел. Океса ждал за дверью. Глаза провидца смотрели злобно, лысина блестела от пота.
— Не думайте, что вам удалось меня одурачить, — прошипел провидец. — Вы сами помогли этим номадам избежать правосудия и умолчали, что знаете Руада Ро-фессу. Но ничего, я еще плюну на вашу могилу, барон Эррин!
— Какой дурной тон, Океса. Что до Руада, не забудьте: я сам пришел к вам по поводу Оллатаира. Откуда мне было знать, что он жив и скрывается в нашем герцогстве под другим именем? Это вы у нас провидец — отчего же вы до сих пор его не разыскали? Или ваш дар столь незначителен?
— Скоро мы это выясним, барон, — улыбнулся Океса. — Нынче утром я составил ваш гороскоп. Через пять дней вы окажетесь в серьезной опасности, столь серьезной, что это грозит вам гибелью. Как вам это нравится?
Эррин сглотнул и попытался изобразить на лице улыбку, но Окесу это не обмануло — он усмехнулся и пошел прочь. Эррин поднес к лицу дрожащую руку. Он злился на себя за то, что не смог скрыть своего страха, но знал, что Океса не лжет — зачем ему лгать? Итак, его, Эррина, ждет верная смерть. Какой она будет? Яд? Удушение? Падение с высоты? Шальная стрела?
Первым его побуждением было бежать в Фурболг: там у него друзья. Но как отнесется герцог к его бегству? Он в западне, и спасения нет. Как жаль, что Убадая больше нет рядом. Старый номад нюхом чуял опасность и готов был умереть за своего хозяина. Не то чтобы Эррину хотелось, чтобы кто-то умирал за него, но он чувствовал себя спокойно, когда Убадай спал у него за дверью. Стоило муравью пустить ветер на лугу у дома, как номад тут же просыпался. Без него Эррин казался себе одиноким и уязвимым.
Ночью он спал плохо, хотя наглухо запер дверь и ставни. Утром он вымылся и облачился в зеленый камзол из восточного шелка, шитый золотом, мягкие сапоги и короткий плащ из желтой шерсти, отороченный кожей. Угроза Окесы показалась ему не такой уж страшной. Ввиду приезда королевского рыцаря провидец вряд ли решится подослать к нему убийцу. Эррин вознамерился произвести на рыцаря самое лучшее впечатление: в нынешних обстоятельствах лишние друзья ему совсем не помешают.
Рыцарь прибыл только на закате, и Эррин с облегчением встретил крик часового на башне, возвестивший о его приближении. Герцог с Эррином поспешили к воротам, чтобы встретить его. Рыцарь, одетый в красные доспехи, ехал на вороном жеребце около семнадцати ладоней высотой. Он продвигался медленно, с опущенным забралом, и солнце садилось у него за спиной.
— Добро пожаловать, доблестный рыцарь, — сказал герцог.
— Мой конь должен стоять на конюшне один, — глухо промолвил рыцарь из-под шлема. — Всех остальных лошадей нужно вывести.
— Хорошо, — невозмутимо ответил герцог. Эррин вполголоса отдал приказ часовому, и тот побежал предупредить конюшего. — Мы готовим для вас славный пир, — продолжал герцог. — Через час он поспеет. Комнаты ждут вас в северной башне.
Рыцарь спешился и просил:
— Где у вас конюшня?
— Эррин, — распорядился герцог, подавив гнев, — проводи королевского посла на конюшню. Жду вас обоих в большом чертоге.
Герцог удалился, а Эррин спросил рыцаря:
— Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным?
— Будьте добры, покажите мне, где конюшня.
— Разумеется. Следуйте за мной. — Эррин провел рыцаря на конюшенный двор, откуда уже выводили лошадей. При виде рыцаря с его конем лошади начали ржать и метаться. Конюхи с трудом сдерживали их, но конь рыцаря сохранял полное спокойствие. — Он у вас хорошо вышколен, — заметил Эррин.
Рыцарь, не отвечая, прошел мимо с конем в поводу. Эррин потрепал жеребца по крупу и тут же отдернул руку: конь был на ощупь холодным, как лед.
Рыцарь расседлал коня и завел его в стойло. Тот стоял неподвижно, не обращая внимания на корм.
— Тут есть попоны — сейчас принесу, — вызвался Эррин.
— Не надо.
— Почему, сударь? Вашему коню холодно.
— Не прикасайтесь к нему больше. Я не люблю, когда другие трогают то, что принадлежит мне.
— Как угодно. Могу я узнать ваше имя?
— Я королевский посол. А вы, как я понял, Эррин, распорядитель праздника.
— Да.
— Покажите мне мои комнаты и приведите ко мне женщину. Молодую.
— Простите, сударь, но я не сводник. В Макте есть много заведений, где женщины продают свои услуги, и я предлагаю вам отправиться туда после пира у герцога.
— Вы правы, Эррин, — помолчав, сказал рыцарь. — Я устал с дороги, потому веду себя не совсем учтиво.
— Забудем об этом. Позвольте проводить вас в ваши покои.
В отведенной для рыцаря горнице горел огонь и стояла ванна, наполненная теплой душистой водой. Эррин оставил рыцаря там и вернулся к герцогу.
— Что за грубияна нам прислали? — вспылил тот. — Уж не хочет ли король нанести мне оскорбление?
— Не думаю, ваша светлость. Король всегда ценил вас высоко — и вполне заслуженно. Возможно, рыцарь просто устал — он извинился передо мной на конюшне.
— Вот, кстати — почему его конь должен стоять один? Тоже мне принц лошадиного племени!
— Это странное животное, ваша светлость. Другие лошади пришли в ужас при встрече с ним. Должно быть, рыцарь потому и настоял, чтобы их убрали.
— Я не потерплю подобного поведения, Эррин. Я напишу о нем королю.
— Быть может, вы отложите свое решение, пока не увидитесь с ним снова? Король, очевидно, его любит и доверяет ему.
— Мудрые слова, Эррин, но лучше бы ему на этот раз подправить свои манеры.
— Уверен, что он так и сделает, ваша светлость.
В этот самый миг красный рыцарь появился на вершине лестницы. Он так и остался в доспехах, однако шлем снял. Его мертвенно-бледное лицо поражало своей красотой, коротко остриженные белые волосы плотно прилегали к голове. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Эррин с улыбкой двинулся ему навстречу. Вблизи рыцарь показался ему старше — лет тридцати, а то и больше. Гость поклонился. Его темные глаза налились кровью, и можно было подумать, что он смертельно устал.
— Хорошо ли вы себя чувствуете? — спросил Эррин.
— Неплохо, барон.
— Мне кажется, доспехи очень тяготят вас. Они помешают вам танцевать и наслаждаться яствами.
— Я не танцую. Моя задача — проверить от имени короля состояние дел в этой провинции. Танцевать я предоставляю другим. Не беспокойтесь о моих доспехах: я их никогда не снимаю во исполнение своего обета.
— Понимаю. Прошу вас, назовите свое имя, чтобы я мог представить вас.
Рыцарь помедлил немного и ответил с быстрой, почти застенчивой улыбкой:
— Меня зовут Карбри.
Нарядный Эррин, в чулках и дублете из голубого шелка с серебром, занял место по левую руку герцога, гость сел по правую. За столом присутствовало около тридцати подданных герцога, мелкое дворянство и рыцари. Эррин превзошел сам себя, и стол, по общему мнению, был великолепен: подавались огромные грибы, начиненные рубленой говядиной и запеченные в сыре, десять жареных лебедей, окорока в меду и сладкие пирожные. Но Эррин заметил, что рыцарь почти не прикоснулся к еде, а вместо вина попросил воды.
Герцогу никак не удавалось завязать с гостем сколько-нибудь длительную беседу. Наконец он перестал и пытаться и сказал Эррину, вытирая лоб надушенным платком:
— Великолепный пир. Самому королю впору.
— Могу вас заверить, что пир для короля будет еще лучше. Весной появляется много такого, чего мы, увы, лишены осенью.
Когда рабы убрали со стола, Эррин хлопнул в ладоши и встал.
— Друзья мои, герцог выражает надежду, что трапеза пришлась вам по вкусу, и приглашает всех в бальный зал, где ждут музыканты.
Послышались звуки флейты, а следом и арфы. Герцог заметно воспрял духом.
— Ведь это Корпус играет, Эррин?
— Да, ваша светлость. Я взял на себя смелость позвать его.
— Но он же заламывает непомерную цену!
— Я надеюсь, что вы примете его игру как подарок от меня.
— Ты всем распорядился как нельзя лучше. Молодец! Вы как будто говорили Эррину, что не танцуете, — сказал герцог красному рыцарю. — Быть может, вы хотите удалиться к себе и отдохнуть?
— Я посмотрю, как танцуют другие. — Эррин прошел вместе с рыцарем в бальный зал, где пары уже кружились в танце зимнего солнца. Диана в белом шелковом платье, с перевязанными серебряной нитью волосами танцевала с молодым рыцарем Гоаном.
— Я думаю, вы тоже предпочтете танцы обществу столь невеселого гостя, как я, — сказал Эррину Карбри, и тень улыбки тронула его губы.
— Это женщина, на которой я надеюсь жениться, — весело пояснил ему Эррин.
— Так пригласите же ее, сударь.
Эррину не нужно было повторять этого дважды. Ловко пробравшись между танцорами, он хлопнул Гоана по плечу.
— Прошу тебя, друг мой, представь королевского посла другим гостям.
— Хорошо, — сказал тот и передал Эррину руку Дианы. Протанцевав, Эррин проводил свою даму в заднюю часть зала, где рабы разносили бокалы с легким белым вином, и подал напиток Диане.
— Нынче вечером вы особенно прекрасны, — сказал он ей.
— Я пришла только потому, что приглашение исходило от вас. Что вам известно об этом странном молодом человеке с белыми волосами?
— Я знаю только, что зовут его Карбри и что он посланник короля.
— У него очень грустный вид.
— Быть может, потому, что мы живем в грустные времена. Пойдемте подышим воздухом.
Они незаметно вышли через боковую дверь и поднялись в маленькую комнату, где Эррин велел развести огонь. Диана стала у открытого окна, глядя на огни Макты.
— Я уезжаю в Цитаэрон, — сказала она.
— Уезжаете? Но почему?
— Не будьте же таким глупым, Эррин! — порывисто обернулась к нему она. — Король истребляет номадов, а долги королевства растут с каждым днем. Только и слышно, что о волнениях, убийствах и грабежах. Чем все это кончится, по-вашему?
Эррин увел ее от окна.
— Не надо говорить о таких вещах там, где вас могут подслушать. Притом до Орурболга далеко, а у нас в Макте пока спокойно.
— Да, мы живем в довольстве, но деревня на грани голода, и это теперь, когда зима еще не настала. Дворянство лакомится жареными лебедями, но народ этим не накормишь, Эррин.
— Я надеялся, что зимой мы сыграем свадьбу. Выходит, этому не бывать?
Она взяла его руку и поцеловала ее.
— Отчего же не бывать. Я люблю вас. Но ведь мы можем пожениться и в Цитаэроне.
— Вы не сможете уехать без королевского позволения, а он его не даст. Герцог говорил мне, что семь знатных семейств тайно покинули пределы королевства, взяв с собой свое имущество. Так вот, их объявили изменниками, и их земли отошли в казну. Здесь ваша родина, Диана. Зачем вам жить на чужбине, страдая от ненависти и презрения своих соотечественников?
— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лемфада.
— Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?
— Спина болит. — Лемфада облизнул губы. — И пить хочется.
Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.
— Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. — Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.
Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина — желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.
— Пора подниматься, парень, — сказал он. — Больно дорого ты мне обходишься.
— Дорого?
— Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.
— Мне очень жаль. Правда. Я все верну.
— Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.
— Оставь его, Лло. — В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. — Он еще не готов — пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.
— Под дождь, что ли? И не подумаю — больно уж вкусно тут у тебя пахнет.
— Тогда веди себя как следует. — Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. — Жар спадает — это хорошо. — Она улыбнулась юноше. — Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.
— Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?
— Ариана охотится и сегодня уж не вернется — будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.
— Скажешь тоже, несколько дней, — проворчал Лло. — У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.
— Почему бы и нет? — усмехнулась женщина. — К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифе.
— Мне женщина ни к чему, — заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.
Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя. Лемфада не мог оторвать глаз от ее бедер, обтянутых тугими замшевыми штанами.
— Нехорошо так пялиться на женщин, — не оборачиваясь сказала она.
— Откуда ты знаешь, что я на тебя смотрю?
— Когда ты сел, кровать скрипнула. — Девушка гибким движением поднялась и придвинула стул к постели. Волосы у нее были медового цвета, глаза темно-карие, губы полные, улыбка чарующая. — Ну? — спросила она.
— Что «ну»?
— Как товар, годится?
— Не понимаю.
— Ты меня разглядывал, как племенную телку.
— Извини. — Он отвел глаза. — Обычно я себе такого не позволяю.
— Ничего, я не обиделась. — Она засмеялась и взяла его за руку. — Меня зовут Ариана, а тебя?
— Л-л… Лемфада.
— Ты как будто не совсем в этом уверен.
— Просто раньше меня звали Лаг, а теперь у меня настоящее имя, мужское.
— Ты хорошо выбрал — Лаг тебе совсем не подходит. Почему ты убежал?
— Меня продали герцогу, и я решился на побег. Где это я?
— В Прибрежном лесу. Лло Гифе принес тебя к моей матери. Ты был еле жив. Зря он вытащил стрелу — ты чуть не истек кровью.
— Не знаю, зачем он меня спас. Похоже, ему со мной одни хлопоты.
— Не беспокойся об этом. Лло — человек непредсказуемый, его не поймешь. А что ты умеешь делать?
— Стряпать, убирать, ходить за лошадьми. Еще на флейте играю.
— А охотиться, шить одежду, работать по дереву?
— Нет.
— С глиной обращаться?
— Тоже нет.
— В травах разбираешься? Амариан от дезарты отличить можешь?
— Боюсь, что нет.
— Трудно же тебе придется в жизни, Лемфада. Похоже, проку от тебя, как от дохлого воробья.
— Я научусь. Ты покажешь мне, как все это делается?
— Думаешь, мне больше делать нечего?
— Нет, не думаю, но все-таки…
— Там видно будет. Есть хочешь?
— Очень, — признался он.
Ариана принесла ему холодной оленины и сыру, а сама взяла лук и колчан.
— Ты куда?
— Не видно разве? Цветочки собирать.
Когда она ушла, Лемфада откинул одеяло, поискал взглядом свою одежду и прошлепал босиком к очагу. Его штаны и рубашка висели на спинке стула; их выстирали и аккуратно зашили проделанную стрелой дыру. Одевшись, он сел у огня. Ноги еще подкашивались. Он подложил дров в очаг. В памяти всплывали ужасы побега и ощущение от стрелы, ударившей ему в спину, точно молотом.
Итак, его спас Лло Гифе, человек, к которому он и шел, но он, Лемфада, как верно заметила Ариана, мало что может предложить вожаку мятежников. Он чувствовал себя глупым, хуже того — никчемным. Дверь в комнату отворилась, впустив холодный воздух, и голос Нуады сказал:
— Как быстро все заживает у молодых. Доброе утро.
— Я тебя помню… как во сне, — улыбнулся Лемфада. — Ты сидел у моей кровати. Нуада, верно?
— Да. Я вижу, тебе гораздо лучше, но погоди пока резвиться. Тебе было худо, очень худо. Ариана сказала, что тебя зовут Лемфада. Хорошее имя. Рыцарь Габалы, да и только — один из первых, кажется.
— Да, я тоже так слышал. Ты кто, мятежник?
— Пожалуй, что так, — хмыкнул Нуада. — Боюсь только, что мне не дано вселять ужас в сердца королевских солдат. Сказители редко бывают воинами.
— Значит, ты сказитель?
Нуада поклонился и сел рядом с ним.
— Да. Возможно, лучший во всем королевстве.
— Много ли историй ты знаешь?
— Несколько сот. Когда окрепнешь, приходи в дом собраний — я выступаю там каждый вечер. Я стал здесь знаменитостью, и люди приходят со всего леса, чтобы послушать меня. Будь у них деньги, я бы разбогател.
— Расскажи мне про рыцарей Габалы.
— Это длинная история, лет на двести. Может, скажешь поточнее? Например, про Лемфаду?
— Расскажи про Оллатаира.
— Ага, предпочитаешь что-то поновее. Знаешь ли ты, откуда взялись эти рыцари?
— Нет. Они тоже были мятежниками в свое время?
— Не совсем. Орден основал в 921 году тогдашний король Альбарас. Рыцари были судьями: они объезжали всю страну и улаживали споры от имени короля. В 970-м, во время Великого Мятежа, они спасли короля от гибели и переправили его в Цитаэрон. Вернувшись с триумфом в 976 году, он даровал рыцарям земли для строительства цитадели и сделал их неподвластными королевским законам. При этом они остались судьями и продолжали объезжать все девять провинций нашего государства. Их честность была безупречной. С течением лет орден принял обет бедности, чтобы сохранить свою неподкупность, и обет безбрачия, чтобы семейные обстоятельства не могли повлиять на выносимые им решения. Быть избранным в число рыцарей считалось большой честью, но за это приходилось дорого платить.
— А что же Оллатаир? — спросил Лемфада.
— Терпение, мальчик. Все рыцари избирались Оружейником ордена. Когда один из них умирал или погибал, Оружейник отправлялся в путешествие, чтобы найти ему замену.
— Почему Оружейником? Разве он не был служителем рыцарей?
— Он был их отцом. Он снабжал их волшебными доспехами — не только стальными, но и духовными. Он же и возглавлял орден. Последним Оружейником был как раз Оллатаир.
— Что же случилось с рыцарями Габалы?
— Этого никто толком не знает. Известно только, что король послал к магистру Самильданаху гонца, прося его об услуге особого рода. И рыцари, выполняя эту просьбу, будто бы отправились в царство демонов, чтобы сразиться со злом для блага людей. Не знаю, что с ними сталось. Это был первый год правления нового короля. Быть может, он велел отправить их, поскольку они решили несколько дел не в его пользу. Или подослал к ним наемных убийц. Может также статься, что они бежали в другую страну. Но какой бы ни была их судьба, Оружейника Оллатаира король бросил в тюрьму, где он и умер. Почему этот умерший чародей так интересует тебя?
— Просто так, — солгал Лемфада.
— Эти рыцари очень пригодились бы сейчас нашей стране.
— Только их нам и не хватало, — насмешливо ввернул вошедший Лло Гифе. — Доблестные рыцари в блестящих доспехах! Уж они-то мигом свергли бы короля.
— Они были больше чем рыцари и отважнее чем герои, — сказал Нуада. — Не смейся над ними.
Лло протянул руки к огню.
— Вы, поэты, не признаете того, что есть на самом деле. Вечно все приукрашиваете. Ты приходишь сюда в поисках предводителя мятежников, а находишь ставшего разбойником кузнеца. Вот это и есть действительность. Твои рыцари были обыкновенными людьми — жадность, похоть и отчаяние были им знакомы не хуже, чем нам, грешным. Не делай из них богов, Нуада.
— Я согласен с тобой — но и дураков из них делать тоже не следует, ибо они все-таки были лучше тебя.
— Ну, это дело нехитрое. — Лло хлопнул Нуаду по плечу. — Однако я жив, а многие из тех, кто лучше меня, мертвы. И долго еще намерен прожить, потому как блюду свою выгоду, а геройство оставляю тебе и твоим сказаниям.
Бывший рыцарь въехал на холм и спешился перед пожарищем на месте дома Оллатаира. Каун, вдохнув едкую гарь, заржал и попятился прочь. Мананнан потрепал его по шее.
— Все хорошо, мое храброе сердце. Это всего лишь развалины дома, ничего страшного в них нет. Подожди меня здесь. — Переступая через дымящиеся головешки, Мананнан стал искать мертвое тело — но тела не было.
Вернувшись к коню, он снял с седла мешок с провизией. Еды осталось мало: три медовые коврижки и мешочек с овсом. Одну коврижку он скормил Кауну, две остальные съел сам. Достав воды из колодца, он напился и поставил ведро на землю, чтобы конь тоже попил.
Куда же девался Оллатаир? Не те ли вооруженные люди увели его с собой? Вряд ли. Зачем бы они стали сжигать дом? Да и признаков борьбы тоже не видно. Увидев у колодца какие-то следы, Мананнан стал на колени. Отпечатки лап, глубокие и четкие. Львы? Здесь, так близко от города? Он немного прошел по следам. Люди бежали вниз сломя голову, оскальзываясь на бегу, а звери гнались за ними. Мананнан рассмеялся вслух, но от смеха давление на горло усилилось, и он перестал. Звери повернули обратно к дому, где стояли два человека. Бывший рыцарь снова опустился на колени. Следы лап внезапно сделались глубже. Он не сразу понял, в чем дело, но потом увидел ведущие от дома следы сапог, тоже глубокие. Оллатаир навьючил на львов поклажу и двинулся в сторону поросших лесом гор… четыре или пять часов назад.
Каун заржал, повернув голову к ведущей в город тропе. К сожженному дому галопом приближался конный отряд. Бывший рыцарь поспешно затер ногой следы, затянул подпруги и сел в седло. Коня он направил так, чтобы затоптать следы еще больше.
Отряд насчитывал около пятнадцати человек, и на них были латы с изображением ворона.
— Добрый день, — сказал им бывший рыцарь.
— Что вы здесь делаете? — осведомился худощавый человек с ястребиным лицом.
— Я увидел дым и решил узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь. Вы, видимо, приехали по такому же делу?
— Мое дело вас не касается. Кто вы такой?
— Я, сударь, человек воспитанный и не вступаю в разговоры с неотесанными мужланами.
Всадники замерли на конях, ожидая, что ответит их капитан. Тот, побагровев, сузил темные глаза и двинул своего коня вперед.
— Вы оскорбляете офицера герцогской гвардии. Извинитесь, иначе я вынужден буду убить вас.
Мананнан оперся на луку седла.
— Когда я в последний раз видел герцога, он выиграл серебряное копье за победу на турнире. Помните, он сказал тогда, что благородный человек должен обладать тремя вещами: во-первых, честью; во-вторых, воинским мастерством, чтобы эту честь защищать; и в-третьих, смирением, чтобы понимать, что честь от него требует.
— Вы друг герцога?
— Я тот, кого он победил на том турнире — впрочем, я всегда лучше владел мечом, чем копьем.
Капитан подумал немного и принял решение.
— Прошу простить, если мои слова показались вам обидными, но мы разыскиваем преступника, которого герцог приказал схватить.
— Я принимаю ваши извинения и предлагаю взамен свои. Я еду издалека и боюсь, что не могу похвалиться терпением. Вы ищете человека плотного сложения, которого сопровождают трое крупных зверей?
— Да. Вы его видели?
— Часа два назад. — Мананнан указал в противоположную от леса сторону. — Мне показалось, что звери — это львы, но я их видел только издали.
— Благодарю вас, рыцарь. Вы едете в Макту? Герцог сейчас у себя в замке и, я уверен, будет рад повидать вас снова.
— Да, пожалуй. Удачной вам охоты.
Всадники ускакали, и Мананнан повернул Кауна в другую сторону. До леса около двух часов езды, и если ему посчастливится, он найдет Оллатаира еще до наступления ночи.
В пути он вспоминал свой турнир с герцогом. Тот был отменным наездником и великолепно владел копьем. Если бы не деревянные колпачки на наконечниках, он пробил бы противнику сердце, а так у Мананнана только два ребра треснуло. Жаль, что герцог не столь хороший человек, как воин. Слова, приписанные ему Мананнаном, произнес не он — их сказал магистр Самильданах в упрек герцогу.
Самильданах — вот кто был великим рыцарем и при этом человеком великого смирения. Если бы у герцога достало смелости вызвать его, исход поединка мог бы стать совсем иным.
Воспоминания о друге хлынули потоком, наполняя Мананнана печалью.
Самильданах, выходящий на поединок с бойцом цитаэронского короля и с мятежным герцогом Тараинским, Самильданах, возглавляющий молитву в цитадели, Самильданах, танцующий с Морриган на празднике душ. Не бывало в Габале лучшего рыцаря, а на свете — лучшего друга.
— Прости, что я предал тебя, — прошептал бывший рыцарь.
Узнав о бегстве номадских слуг Эррина, Океса пришел в бешенство. Он тут же доложил об этом герцогу и потребовал, чтобы Эррина взяли под стражу. Герцог распек Эррина, но поверил, когда тот заявил, что слуги бежали без его ведома, прихватив с собой двести золотых рагов.
— Ты всегда был дураком, всегда верил в лучшую сторону человеческой души, — сказал ему герцог. — Теперь ты сам убедился, что этим людям доверять нельзя.
— Да, ваша светлость. Я кляну себя за собственную глупость.
— Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Океса охотно повесил бы тебя, но такого удовольствия я ему не доставлю. Где мне взять другого распорядителя праздника, если тебя повесят? Кто будет готовить лебедей в винном соусе?
— И перепелок тоже, ваша светлость, — улыбнулся Эррин.
— И перепелок. Куда проще найти другого провидца. Кстати, один из королевских рыцарей скоро приедет к нам, чтобы проследить за приготовлениями. Окажи ему достойный прием.
— Непременно, ваша светлость. — Эррин откланялся и вышел. Океса ждал за дверью. Глаза провидца смотрели злобно, лысина блестела от пота.
— Не думайте, что вам удалось меня одурачить, — прошипел провидец. — Вы сами помогли этим номадам избежать правосудия и умолчали, что знаете Руада Ро-фессу. Но ничего, я еще плюну на вашу могилу, барон Эррин!
— Какой дурной тон, Океса. Что до Руада, не забудьте: я сам пришел к вам по поводу Оллатаира. Откуда мне было знать, что он жив и скрывается в нашем герцогстве под другим именем? Это вы у нас провидец — отчего же вы до сих пор его не разыскали? Или ваш дар столь незначителен?
— Скоро мы это выясним, барон, — улыбнулся Океса. — Нынче утром я составил ваш гороскоп. Через пять дней вы окажетесь в серьезной опасности, столь серьезной, что это грозит вам гибелью. Как вам это нравится?
Эррин сглотнул и попытался изобразить на лице улыбку, но Окесу это не обмануло — он усмехнулся и пошел прочь. Эррин поднес к лицу дрожащую руку. Он злился на себя за то, что не смог скрыть своего страха, но знал, что Океса не лжет — зачем ему лгать? Итак, его, Эррина, ждет верная смерть. Какой она будет? Яд? Удушение? Падение с высоты? Шальная стрела?
Первым его побуждением было бежать в Фурболг: там у него друзья. Но как отнесется герцог к его бегству? Он в западне, и спасения нет. Как жаль, что Убадая больше нет рядом. Старый номад нюхом чуял опасность и готов был умереть за своего хозяина. Не то чтобы Эррину хотелось, чтобы кто-то умирал за него, но он чувствовал себя спокойно, когда Убадай спал у него за дверью. Стоило муравью пустить ветер на лугу у дома, как номад тут же просыпался. Без него Эррин казался себе одиноким и уязвимым.
Ночью он спал плохо, хотя наглухо запер дверь и ставни. Утром он вымылся и облачился в зеленый камзол из восточного шелка, шитый золотом, мягкие сапоги и короткий плащ из желтой шерсти, отороченный кожей. Угроза Окесы показалась ему не такой уж страшной. Ввиду приезда королевского рыцаря провидец вряд ли решится подослать к нему убийцу. Эррин вознамерился произвести на рыцаря самое лучшее впечатление: в нынешних обстоятельствах лишние друзья ему совсем не помешают.
Рыцарь прибыл только на закате, и Эррин с облегчением встретил крик часового на башне, возвестивший о его приближении. Герцог с Эррином поспешили к воротам, чтобы встретить его. Рыцарь, одетый в красные доспехи, ехал на вороном жеребце около семнадцати ладоней высотой. Он продвигался медленно, с опущенным забралом, и солнце садилось у него за спиной.
— Добро пожаловать, доблестный рыцарь, — сказал герцог.
— Мой конь должен стоять на конюшне один, — глухо промолвил рыцарь из-под шлема. — Всех остальных лошадей нужно вывести.
— Хорошо, — невозмутимо ответил герцог. Эррин вполголоса отдал приказ часовому, и тот побежал предупредить конюшего. — Мы готовим для вас славный пир, — продолжал герцог. — Через час он поспеет. Комнаты ждут вас в северной башне.
Рыцарь спешился и просил:
— Где у вас конюшня?
— Эррин, — распорядился герцог, подавив гнев, — проводи королевского посла на конюшню. Жду вас обоих в большом чертоге.
Герцог удалился, а Эррин спросил рыцаря:
— Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным?
— Будьте добры, покажите мне, где конюшня.
— Разумеется. Следуйте за мной. — Эррин провел рыцаря на конюшенный двор, откуда уже выводили лошадей. При виде рыцаря с его конем лошади начали ржать и метаться. Конюхи с трудом сдерживали их, но конь рыцаря сохранял полное спокойствие. — Он у вас хорошо вышколен, — заметил Эррин.
Рыцарь, не отвечая, прошел мимо с конем в поводу. Эррин потрепал жеребца по крупу и тут же отдернул руку: конь был на ощупь холодным, как лед.
Рыцарь расседлал коня и завел его в стойло. Тот стоял неподвижно, не обращая внимания на корм.
— Тут есть попоны — сейчас принесу, — вызвался Эррин.
— Не надо.
— Почему, сударь? Вашему коню холодно.
— Не прикасайтесь к нему больше. Я не люблю, когда другие трогают то, что принадлежит мне.
— Как угодно. Могу я узнать ваше имя?
— Я королевский посол. А вы, как я понял, Эррин, распорядитель праздника.
— Да.
— Покажите мне мои комнаты и приведите ко мне женщину. Молодую.
— Простите, сударь, но я не сводник. В Макте есть много заведений, где женщины продают свои услуги, и я предлагаю вам отправиться туда после пира у герцога.
— Вы правы, Эррин, — помолчав, сказал рыцарь. — Я устал с дороги, потому веду себя не совсем учтиво.
— Забудем об этом. Позвольте проводить вас в ваши покои.
В отведенной для рыцаря горнице горел огонь и стояла ванна, наполненная теплой душистой водой. Эррин оставил рыцаря там и вернулся к герцогу.
— Что за грубияна нам прислали? — вспылил тот. — Уж не хочет ли король нанести мне оскорбление?
— Не думаю, ваша светлость. Король всегда ценил вас высоко — и вполне заслуженно. Возможно, рыцарь просто устал — он извинился передо мной на конюшне.
— Вот, кстати — почему его конь должен стоять один? Тоже мне принц лошадиного племени!
— Это странное животное, ваша светлость. Другие лошади пришли в ужас при встрече с ним. Должно быть, рыцарь потому и настоял, чтобы их убрали.
— Я не потерплю подобного поведения, Эррин. Я напишу о нем королю.
— Быть может, вы отложите свое решение, пока не увидитесь с ним снова? Король, очевидно, его любит и доверяет ему.
— Мудрые слова, Эррин, но лучше бы ему на этот раз подправить свои манеры.
— Уверен, что он так и сделает, ваша светлость.
В этот самый миг красный рыцарь появился на вершине лестницы. Он так и остался в доспехах, однако шлем снял. Его мертвенно-бледное лицо поражало своей красотой, коротко остриженные белые волосы плотно прилегали к голове. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Эррин с улыбкой двинулся ему навстречу. Вблизи рыцарь показался ему старше — лет тридцати, а то и больше. Гость поклонился. Его темные глаза налились кровью, и можно было подумать, что он смертельно устал.
— Хорошо ли вы себя чувствуете? — спросил Эррин.
— Неплохо, барон.
— Мне кажется, доспехи очень тяготят вас. Они помешают вам танцевать и наслаждаться яствами.
— Я не танцую. Моя задача — проверить от имени короля состояние дел в этой провинции. Танцевать я предоставляю другим. Не беспокойтесь о моих доспехах: я их никогда не снимаю во исполнение своего обета.
— Понимаю. Прошу вас, назовите свое имя, чтобы я мог представить вас.
Рыцарь помедлил немного и ответил с быстрой, почти застенчивой улыбкой:
— Меня зовут Карбри.
Нарядный Эррин, в чулках и дублете из голубого шелка с серебром, занял место по левую руку герцога, гость сел по правую. За столом присутствовало около тридцати подданных герцога, мелкое дворянство и рыцари. Эррин превзошел сам себя, и стол, по общему мнению, был великолепен: подавались огромные грибы, начиненные рубленой говядиной и запеченные в сыре, десять жареных лебедей, окорока в меду и сладкие пирожные. Но Эррин заметил, что рыцарь почти не прикоснулся к еде, а вместо вина попросил воды.
Герцогу никак не удавалось завязать с гостем сколько-нибудь длительную беседу. Наконец он перестал и пытаться и сказал Эррину, вытирая лоб надушенным платком:
— Великолепный пир. Самому королю впору.
— Могу вас заверить, что пир для короля будет еще лучше. Весной появляется много такого, чего мы, увы, лишены осенью.
Когда рабы убрали со стола, Эррин хлопнул в ладоши и встал.
— Друзья мои, герцог выражает надежду, что трапеза пришлась вам по вкусу, и приглашает всех в бальный зал, где ждут музыканты.
Послышались звуки флейты, а следом и арфы. Герцог заметно воспрял духом.
— Ведь это Корпус играет, Эррин?
— Да, ваша светлость. Я взял на себя смелость позвать его.
— Но он же заламывает непомерную цену!
— Я надеюсь, что вы примете его игру как подарок от меня.
— Ты всем распорядился как нельзя лучше. Молодец! Вы как будто говорили Эррину, что не танцуете, — сказал герцог красному рыцарю. — Быть может, вы хотите удалиться к себе и отдохнуть?
— Я посмотрю, как танцуют другие. — Эррин прошел вместе с рыцарем в бальный зал, где пары уже кружились в танце зимнего солнца. Диана в белом шелковом платье, с перевязанными серебряной нитью волосами танцевала с молодым рыцарем Гоаном.
— Я думаю, вы тоже предпочтете танцы обществу столь невеселого гостя, как я, — сказал Эррину Карбри, и тень улыбки тронула его губы.
— Это женщина, на которой я надеюсь жениться, — весело пояснил ему Эррин.
— Так пригласите же ее, сударь.
Эррину не нужно было повторять этого дважды. Ловко пробравшись между танцорами, он хлопнул Гоана по плечу.
— Прошу тебя, друг мой, представь королевского посла другим гостям.
— Хорошо, — сказал тот и передал Эррину руку Дианы. Протанцевав, Эррин проводил свою даму в заднюю часть зала, где рабы разносили бокалы с легким белым вином, и подал напиток Диане.
— Нынче вечером вы особенно прекрасны, — сказал он ей.
— Я пришла только потому, что приглашение исходило от вас. Что вам известно об этом странном молодом человеке с белыми волосами?
— Я знаю только, что зовут его Карбри и что он посланник короля.
— У него очень грустный вид.
— Быть может, потому, что мы живем в грустные времена. Пойдемте подышим воздухом.
Они незаметно вышли через боковую дверь и поднялись в маленькую комнату, где Эррин велел развести огонь. Диана стала у открытого окна, глядя на огни Макты.
— Я уезжаю в Цитаэрон, — сказала она.
— Уезжаете? Но почему?
— Не будьте же таким глупым, Эррин! — порывисто обернулась к нему она. — Король истребляет номадов, а долги королевства растут с каждым днем. Только и слышно, что о волнениях, убийствах и грабежах. Чем все это кончится, по-вашему?
Эррин увел ее от окна.
— Не надо говорить о таких вещах там, где вас могут подслушать. Притом до Орурболга далеко, а у нас в Макте пока спокойно.
— Да, мы живем в довольстве, но деревня на грани голода, и это теперь, когда зима еще не настала. Дворянство лакомится жареными лебедями, но народ этим не накормишь, Эррин.
— Я надеялся, что зимой мы сыграем свадьбу. Выходит, этому не бывать?
Она взяла его руку и поцеловала ее.
— Отчего же не бывать. Я люблю вас. Но ведь мы можем пожениться и в Цитаэроне.
— Вы не сможете уехать без королевского позволения, а он его не даст. Герцог говорил мне, что семь знатных семейств тайно покинули пределы королевства, взяв с собой свое имущество. Так вот, их объявили изменниками, и их земли отошли в казну. Здесь ваша родина, Диана. Зачем вам жить на чужбине, страдая от ненависти и презрения своих соотечественников?