ЗА ЛЕДЯНОЙ СТЕНОЙ
АВАРИЯ В КОЛЮЧИНСКОЙ ГУБЕ
Свой трансарктический перелет экспедиция Красинского начала во Владивостоке. "Советский Север" - так назывался самолет, мощная двухмоторная лодка.
Впереди были четырнадцать тысяч километров воздушного пути: неизвестные, никем до сих пор не пройденные дальневосточные и северные километры. Еще Красинский собирался залететь к Ушакову, на остров Врангеля. И еще - пусть без посадки - хотя бы взглянуть на загадочную Северную Землю.
Самолет благополучно прошел над Охотским морем. Позади остался Камчатский полуостров. Вот и Чукотка. Посадка в Анадыре, посадка в заливе Лаврентия... До Северного Ледовитого океана восемьдесят километров. Уэлен. Это поселение уже на берегу студеного океана. Студеного? Стоит необычная для Чукотки жара - двадцать один градус тепла. Около берега плавают льдины.
Последняя ночь перед полетом на остров Врангеля. Через несколько часов "Советский Север" взлетит и сядет в бухте Роджерса. К нему выбегут Ушаков, Павлов, доктор, эскимосы...
Ревут моторы. Самолет несется по воде, тяжело отрывается и летит над океаном.
Все гуще и гуще лед под крылом. Через полтора часа пути Красинский замечает внизу пароход "Ставрополь". Судно возвращается из рейса. Капитан "Ставрополя" - Миловзоров. Он должен зайти в бухту Лаврентия, пополнить запасы угля и тоже отправиться к острову Врангеля.
Повезло в этом году островитянам: и самолет залетит, и бросит в бухте Роджерса якорь "Ставрополь". Наконец-то Миловзоров повстречается - через два года - с Ушаковым.
Справа туман. Что-то барахлит бензопомпа. Командир "Советского Севера" Волынский пишет записку Красинскому.
"Думаю, - написано в ней, - надо сесть и починить помпу".
Красинский соглашается.
Они снижаются и садятся в Колючинской губе. Помпа приведена в порядок. Снова взлет.
Но через полчаса "Советский Север" вынужден возвратиться в Колючинскую губу. Над океаном туман, облака.
Лучше переждать непогоду. Сегодня, видимо, встреча с Ушаковым не состоится.
Самолет стоит на якоре. Экипаж отправляется на берег в легкой резиновой шлюпке.
Горит костер. Закипает чайник.
- Час летишь, три дня отсиживаешься, - Волынский впервые в Арктике и не знает, что туманы в летнее время здесь очень часты. Он уныло смотрит в огонь.
- Кто хочет летать на Севере, - говорит Красинский, - тот должен уметь ждать.
- Как бы нам не дождаться зимы...
Красинскому тоже не нравятся задержки, но что тут сделаешь? Они возвращаются на шлюпке к самолету.
К вечеру сильный ветер поднимает крупные волны. Они раскачивают, рвут с якоря "Советский Север".
Короткое совещание в кабине самолета. Два пилота, два бортмеханика и Красинский. Что можно предпринять?
Взлететь - невозможно.
Оставаться на открытой воде, среди волн, на ветру - очень опасно.
Значит - перебираться в укромное место. В какой-нибудь заливчик, под защиту высокого берега.
Долго пытаются запустить моторы. Ничего не получается. Моторы не хотят заводиться.
Пятеро - измученные, замерзшие, мокрые - снова собираются в кабине.
Они молчат. Дело нешуточное. На многие километры вокруг ни души. Помощи ждать неоткуда.
Не сговариваясь, опять пробуют завести моторы. Спасение в них.
Двигатели безмолвны.
Ночь. Уже бушует настоящий шторм. Идет снег. Самолет кидает на волнах, как резиновый мячик. В нем что-то тоскливо скрипит.
Утро начинается с неприятностей. Якоря не могут удержать самолет. Его несет в глубь губы. Моторы по-прежнему не заводятся.
- В заднем отсеке вода! - кричит бортмеханик.
Через пятнадцать минут новая беда: машина накренилась набок, вот-вот волны зацепят крыло...
Двадцать второго августа 1928 года "Советский Север" выбросило на берег. Сильный береговой накат бил и бил в самолет. Лопнули лонжероны, погнулись стойки, поддерживавшие моторы. Тяжелая гондола рухнула на бензобаки. Потек бензин. Появились трещины в фюзеляже.
Это был конец.
Пятеро стояли на берегу у исковерканной машины. Они прощались с нею, прощались с задуманным - пролететь четырнадцать тысяч километров от Владивостока до Архангельска. Не будет ни острова Врангеля, ни Северной Земли. И неизвестно, что станет с ними.
Красинский вдруг взрывается:
- Не могли сохранить машину! Летчиками называетесь... Вам не летать, а...
- Садились бы за штурвал сами, - мрачно отвечает командир корабля Волынский.
- Сам... А вам все на блюдечке преподнеси. Я организовал экспедицию. Знаете, чего мне это стоило?.. Не сумели завести двигатели! Позор!
- Мы, значит, во всем виноваты? А кто выбирал самолет? Ясно, как дважды два - четыре, система запуска двигателей на нем не годится для Арктики. Если бы я хоть раз до этого побывал на Севере... сразу бы понял это.
- Раньше надо соображать.
- Вот что, товарищ руководитель перелета. Теперь я знаю, почему вы каждый раз берете с собой новый экипаж. Кальвица мне говорил... И другие. С таким характером... Больше никогда...
- Я и сам больше не полечу с вами.
Они вытащили из самолета резиновую шлюпку, запасы еды. Продуктов хватит, пожалуй, дня на три - галеты, несколько банок тушенки, шоколад, сгущенное молоко.
Холодно. Серые очертания сопок вдали. Куда идти?
- У нас выбора нет, - говорит Красинский. Все ждут решения от него. Надо выбраться берегом залива к открытому океану. Только там кого-нибудь встретим.
Он старается не думать об Ушакове, о провале экспедиции, о собственных ошибках, которые, возможно, и послужили причиной...
Люди бредут по болотистой тундре, под ногами чавкает жидкая грязь. Сыплется мелкий дождик. Одежда промокла, прилипла к телу - неприятно и зябко. Негде, нечем обсушиться - нет дров.
На пятый день вышли к океану. Берег был пустынный, мрачный. Около него стояли льды, и все это совсем не походило на лето. Далеко-далеко над волнами летала чайка. Она легко взмывала вверх, плавно парила в воздухе и так же плавно, кругами, спускалась к воде.
Счастливая чайка! У нее есть крылья.
Летчики не могли оторвать глаз от птицы.
Красинский нашел плавник - много-много выброшенных морем бревен. Дрова! Костер!
Развели сразу два костра. Улеглись между ними. Первая за пять суток ночь в тепле.
Утром проснулись и увидели метрах в двадцати собаку. Мираж? Нет, собака вроде бы настоящая. Да ведь это - спасение! Значит, где-то поблизости люди, они помогут, накормят.
- На-на-на! Иди сюда.
Собака глядела на незнакомцев, наклонив голову набок. Одно ухо у нее вздрагивало.
- Полкан! Бобик! Рекс!
Собака отвернулась и побежала. Пятеро грязных, усталых, обросших щетиной людей бросились за ней.
Только бы не отстать! Только бы не потерять пса из виду!
К вечеру они вышли к ярангам. Лают собаки, кричат что-то ребятишки, напряженно всматриваются в пришельцев женщины.
- У-у-у! - гудит чукча, подражая гулу мотора. Мол, видела самолет, когда он летел вдоль берега. Мол, понимает, что перед нею летчики.
Чай. Моржовое мясо. Они не могли даже сказать, вкусное оно или не вкусное. Главное - есть еда. Есть крыша над головою, огонь жирника, люди.
Вскоре вернулись с охоты мужчины, пообещали проводить Красинского и его товарищей к заливу Лаврентия.
Хочется спать. Как хорошо спать в сухой яранге, на мягких шкурах. Еще минуту слышны голоса чукчей, потом Красинский куда-то проваливается...
Лишь восемнадцатого сентября, почти через месяц после гибели самолета, добрались они до поселка в заливе Лаврентия.
- Где "Ставрополь"? - первым делом спросил Красинский.
- Был здесь, ушел к острову Врангеля, - ответили ему. - По дороге во Владивосток опять зайдет сюда.
У Красинского отлегло от сердца. Капитан Миловзоров пробьется к Ушакову. Он самый опытный, самый удачливый капитан на Дальнем Востоке.
Когда-то был спор с Миловзоровым, что лучше, надежнее для связи с островом Врангеля - самолет или пароход? В прошлом году Красинский доказал преимущества авиации. Теперь, видимо, Миловзоров возьмет реванш.
Успеха ему! Попутного ветра!
В конце сентября в бухте Лаврентия снова прозвучал басовитый гудок "Ставрополя". Красинский выскочил из дома. К берегу шел катер. На нем был капитан Миловзоров.
- Почему вы здесь? - первым спросил капитан у Красинского. - Разве... Что-нибудь случилось?
- Потом об этом. Были на острове? Видели Ушакова?
Миловзоров тронул усы, выдохнул:
- Нет.
- И вы...
- Самолет тоже не долетел?
- В Колючинской губе остались без машины. Ее разбило волнами.
- А я думал...
Они несколько минут молчали, не глядя друг другу в глаза. Миловзоров сказал:
- Поздно. Слишком поздно "Ставрополь" пошел к острову. Там уже зима. Если бы сразу туда... Придется нашему другу подождать до будущего года. Выдержат они там?
- Должны.
- Ушаков ждал и самолет, и пароход. Представляю, как он там волнуется. Я виноват перед ним. Не пробился...
- Они продержатся, Павел Григорьевич. А следующим летом мы обязательно будем у них.
"Ставрополь" пополнил запасы угля и отправился во Владивосток. Была холодная, мглистая осень. Часто штормило. В свободное от вахты время Миловзоров угощал Красинского чаем собственной заварки. Они мало разговаривали, а если и начинался разговор, то только об Ушакове, о поселке в бухте Роджерса.
В один из таких дней в каюту капитана принесли радиограмму.
"Срочно. Красинскому. Немедленно сообщите соображения посылке остров Врангеля зимнее время самолет или экспедицию на собаках. Арктическая комиссия".
Самолеты? Ведь приближается полярная ночь. И как можно пройти пролив Лонга на собаках? Красинский не понимал, откуда взялись столь рискованные проекты.
Наверное, в Москве считают, что люди на острове Врангеля нуждаются в срочной помощи.
КОНЕЦ ЧЕРТА
С приближением зимы совсем захандрил доктор Савенко. Он не скрывал, что мечтает об одном: расстаться наконец-то с островом.
Мало осталось на складе сахару и жиров.
Появилась цинга. Почему-то околели две ездовые собаки.
И снова эскимосы потянулись к шаманам. Зарокотали в ярангах бубны. Шаманы "вызывали" духов, "разговаривали" с чертом, "лечили" от разных болезней.
Шаманов на острове было четыре. Аналько, самый популярный. Тагъю и два его брата - Етуи и Кмо.
- Многовато шаманов-шарлатанов, - жаловался доктор. Ему они мешали лечить эскимосов.
- Ваши конкуренты, - посмеивался Павлов. Он видел, что у доктора плохое настроение, и старался разговаривать с ним в шутливом тоне. - Шаман может вызвать духа болезни, поговорить с ним. А вы? Сунете градусник, постучите по ребрам, дадите проглотить горькое лекарство. Эскимосу страшно. И на бубне вы не умеете играть, не поете. Хотите, сделаю вам настоящий шаманский бубен?
- Вы все смеетесь. Мне не до смеха. Я лечу, эскимос принимает лекарства и зовет в ярангу шамана. Потом шаман заявляет, что болезнь прогнал он.
- Вся слава ему, да? И шаман не отказывается от платы за работу. Значит, он что-то делает, трудится. После того как поговорит с духами, валится на пол без сил.
- И мне прикажете дергаться, как полоумному?
- Не сердитесь, доктор, на мои шутки. Эскимос всю жизнь провел в соседстве с шаманом. Привык к нему, к его заклинаниям. Суеверия не исчезают вмиг.
- Надо утихомирить шаманов. Особенно Аналько разошелся. Это жулик высокого класса. Лечу я как-то Агык, у бедной женщины от полусырого мяса все время боли в животе. Лечение медленное, нужна диета, нужно лекарства пить в строго определенные часы. Дело идет к выздоровлению. И тут муж Агык, ему лечение показалось очень уж долгим, зовет к своей жене Аналько. Тот ставит диагноз: от Агык отлетела тень. Вы слышали нечто подобное?
- Приходилось. Со своими тенями у эскимосов сложные отношения. У каждого человека их пять. Когда человек умирает, тени уходят от него. По одной в год. И превращаются в злых духов. Представляете теперь, сколько разной нечисти окружает эскимосов? Надо все время ублажать духов. Или, на худой конец, пугать.
- Неужели эскимосская нечистая сила пугается?
- Еще как. Если громко бить в пок, в надутую нерпичью шкуру. Вылить возле яранги перегоревший в светильнике жир.
- Тысяча и одна ночь, Ивась. Прямо не знаю, как бороться с этой чертовщиной. Придумали же такое - отлетела тень?!
- Обыкновенное для эскимосов дело. За тенями охотится черт, враг человека. Нет тени - нет здоровья. Вот и зовут шамана, чтобы он помог возвратить тень. Аналько справился с этой задачей?
- В два счета.
- Я таких фокусов видел немало.
- Самое обидное, приход шамана совпал с концом лечения. Женщине стало лучше. Вот и докажи, что не шаман, а диета, лекарства вылечили эскимоску. Может, и вправду мне надо учиться бить в бубен, а? Больше будет пользы, честное слово. Поиграю, спою - дам лекарства. Заговорю духа, верну тень и поставлю горчичник.
- Э-э, доктор, у вас нет фантазии. Смогли бы вы, например, предупредить заболевание ребенка, который не родился?
- Что за чушь?
- Вот именно. Вам помешают стать шаманом здравый смысл и знания. А неграмотный Аналько может все. Может сказать, где лежат моржи, где пройдут киты. Может заставить моржей выйти на берег. Способны ли вы на это?
- Шутки шутками, а лично мне шаманы надоели. Георгий Алексеевич начальник острова, и пусть прекратит эту шаманоманию.
- Приказ не поможет, доктор. Только повредит.
Ушаков давно присматривался к шаманам. Аналько среди них самый опасный. Разговаривает негромко, никогда не повышает голоса и не спорит, но всегда получается, что последнее слово - его.
Если на сородичей Аналько поглядывал свысока, то с Ушаковым держался почтительно.
- Я эскимос, плохой человек, мало знаю. Ты, умилек, умный, ты все можешь. - При этом он заискивающе смотрел Ушакову в глаза. - Георг Аксеч, не пей этот чай. Тебе свежий сделаю. Старый мы выпьем.
- Я особого чая не пью, - отвечал Ушаков. - Какой вы, такой и я.
- Нельзя, ты начальник. Ты большой человек. Начальнику всегда лучше надо.
Наверное, подхалимничать он научился на американских судах, на которых плавал в молодости. Там матроса, да еще эскимоса, держали в черном теле. Приходилось льстить начальству.
- Клади вещи на мою нарту, умилек, - приставал перед поездкой куда-нибудь Аналько. - На легкой нарте лучше ехать будешь. Начальник один, нас много.
Пока Аналько жил в бухте Роджерса, он остерегался шаманить. Если и звучал его бубен в ярангах, то в дни болезни Ушакова. Но вот Аналько перебрался на север и заявил, что хозяин той части острова - черт тугныгак - слушается его. Эскимосы поверили. Они ездили к Аналько, по их просьбе он беседовал с чертом, "лечил" от всех болезней.
Ушаков пытался отговорить эскимосов от этих поездок, просил не лечиться у шамана. У Кивъяны, первого силача на острове, как-то заболела спина. Скорее всего, это был радикулит. Доктор быстро вылечил бы эскимоса, но, как назло, он уехал в бухту Сомнительную. Кивъяна собрался к Аналько.
- Тебе еще хуже станет, - уговаривал Ушаков. - Подожди доктора.
- Доктор лечит медленно, а Аналько быстро. Я поеду.
Вернулся он через неделю. Был очень доволен.
- Как же тебя лечил шаман?
- Он поиграл на бубне и спел. Потом разрезал мне спину, вытащил оттуда что-то и съел.
- Спина больше не болела?
- Немножко болела. Я пил горячий чай и лежал под теплой шкурой. И вот все прошло.
- Почему же прошло?
- Аналько прогнал болезнь.
- Да пойми, Кивъяна, тебе надо было просто погреть спину. Аналько тут ни при чем. Я тоже могу так вылечить тебя.
Кивъяна обиделся. Он нахмурился, отвернулся к стене. Сказал недовольно:
- Ты думаешь, Кивъяна совсем глупый, ничего не понимает.
- Ну, покажи спину. Там должен быть шрам. Аналько ведь резал тебе спину.
Эскимос разделся. Никакого шрама на спине не было.
- Не резал он тебя, обманул.
- Нет, резал. Я чувствовал. Он шаман, он режет без шрама. Ты говоришь, как будто я не мужчина - ребенок маленький.
В конце концов эскимосы стали ездить к Аналько тайком от Ушакова. Или хитрили:
- Поеду к родственникам. Давно не виделись.
- Не к шаману?
- Ты что, умилек! Ты сказал - не ходи к шаману, я не хожу.
Но по лицу было видно, что дело не в родственниках.
- Пора с чертом кончать, - решил Ушаков, когда очередная упряжка направилась на север. - Ивась, запрягай, поедем и мы.
- А как с ним кончать?
- По дороге придумаем. Неужто черт со своими Аналько умнее нас?
К ярангам они подъехали в темноте. Ушаков сделал Павлову знак.
- Тише. Подождем здесь.
Они подошли поближе к ярангам. Слышен был бубен, пение.
- Что он поет? - шепотом спросил Ушаков. - Я плохо разбираю.
Павлов почти уткнулся в стену. Даже приподнял шапку над ухом.
- Не пойму, - пробормотал он.
В это время Аналько прекратил пение и стал кричать.
- Ага, - оживился Павлов. - Заклинает черта. Зовет тугныгака. Откликнись, кричит, я зову тебя.
Ушаков сильно ударил остолом по стене. В яранге кто-то вскрикнул, это был голос женщины. Наступила тишина. И снова заговорил Аналько.
- Что теперь?
- Зовет черта.
Ушаков опять ударил по стене. И еще раз.
- Ну?
- Рассказывает им о своей беседе с чертом. Говорит, черт сообщил: летом к острову подойдет большая байдара. Пароход, значит.
- Я сам сообщил об этом.
- Черт обещает не посылать сильного ветра. Он сказал Аналько, что умилек, вы то есть, даст много товаров. И что он вас не будет купать в воде, не станет насылать болезни.
- Ох, знает, старая лиса, что я выздоровел и берегу почки.
- У Кивъяны появится новое ружье...
- Пройдоха!
- Тише, тише... Песца поймают в этом году мало. Черт не хочет подгонять к капканам песцов. Одному Аналько много пригонит.
- Ну, хватит. Сейчас мы устроим спектакль под названием "Черт и Аналько, или Разоблачение старого шарлатана".
Они влезли в ярангу. Эскимосы остолбенели.
- Что же вы не здороваетесь? Чай пили? Сказки рассказывали?
- Да-да-да, - заторопился Аналько. - Сказки. Будешь слушать?
- Ты мне, наверное, про черта придумаешь. Как он ударил сейчас в стену яранги.
Эскимосы переглянулись, уставились на Ушакова.
- Сначала один раз ударил, потом два раза. Было такое?
- Ум-милек, - Кивъяна даже заикаться стал от удивления. - Откуда ты знаешь?
- Я - тугныгак.
- Ты?!
- Конечно. Если не верите, я повторю все, что говорил черт.
- Ты можешь? Кай!
- Да, я - черт. Слушайте. Летом к нам придет большая байдара. Не будет сильного ветра. Умилек даст много товаров, он не заболеет. Так?
- Кай! Ты слышал черта.
- Я сам - тугныгак. Разве не пообещал от моего имени Аналько, что у Кивъяны появится новое ружье? Разве я не дам Аналько много песцов, а вам мало?
- Он говорит, как черт. Но ведь ты умилек, а не черт.
- Черта придумал Аналько. Он обманывает вас. О пароходе ему известно от меня. Ветер не станет слабее. Кивъяна вполне обойдется старым ружьем, оно еще хорошее. А песцы... Я знаю, почему Аналько хорошо ловит их, а вы плохо. Он умеет менять приманку. Я научу вас, и вы будете ловить много песцов.
Аналько сидел, низко опустив голову.
Вдруг засмеялся Кивъяна:
- Аналько. Умилек не даст мне ружья. Давай свое. Черт обещал, ты говорил.
Остальные эскимосы тоже смеются:
- Перепутал черта с умилеком. Наверное, у него ветер свистит в ушах.
- Мало дал тугныгаку сосисок. Сам половину съел. Черт обиделся и наказал Аналько.
Смеясь, Тагъю берет бубен, бьет в него. Кивъяна надевает оленьи рукавицы. Он поворачивается то вправо, то влево, поднимает руки вверх зовет черта. Изображает в танце все, что происходило в яранге. "Стучит" в стену, "разговаривает" со злым духом...
- Аналько, - говорит после танца Ушаков. - Завтра мы поедем в бухту Роджерса. Соберем всех эскимосов. Ты расскажешь, что нет никакого черта.
Аналько курит трубку, глаза его полузакрыты. Чуть-чуть дрожат пальцы. Такого позора в его жизни еще не было. Как сказать людям, что ты обманываешь? Если бы не умилек, он что-нибудь придумал бы, вывернулся... Умилек все знает.
- Я расскажу, - глухо произносит шаман. - Ты так хочешь?
- Я хочу, - твердо отвечает Ушаков. - Утром поедем.
Шесть упряжек несутся к бухте Роджерса. Собак подгонять не надо. Они помнят дорогу, видят прошлый свой след. Снежная пыль оседает на шапках. Седоки молчат. Но на остановках каждый считает своим долгом побеседовать с Аналько.
- Ох, спина болит, - притворно жалуется Кивъяна и показывает, что не может разогнуться. - Режь спину, Аналько.
Потом подпрыгивает, хохочет.
- Умилек, смотри, есть шрам? Разрезал меня шаман?
В комнате Ушакова не протолкнуться. Эскимосы хотят послушать Аналько. У него они "лечились", он говорил, что может вызвать духов. Они верили...
Ушаков поднимает руку. Прекращаются разговоры.
- Почему ты решил, Аналько, что ты - шаман? Когда это было?
- У меня отец был шаманом. Отец меня учил. Он говорил, что каждый шаман может властвовать над несколькими духами. И чем лучше шаман, тем больше духов ему подчиняется.
- Тебе они подчинялись?
Аналько молчит. Очень уж трудно отказаться от почетного прошлого.
- А как духи приходили к тебе? - спрашивает Кивъяна.
- Дух превращается в мышь, в песца, в моржа.
- Вот ты лечил. Ты верил, что лечил? - это не выдерживает доктор.
- Немного верил. Ведь одни умирают, а другие выздоравливают. Думал, что лечу.
- А где мой шрам, если резал спину? - опять наседает Кивъяна.
- Это игра. Вы думали, я отрезаю себе язык, глотаю камни, ухожу из закрытой яранги. Я ничего этого не делал, только играл на бубне и пел.
Кивъяна хмурится. Ему не нравится, что его обманывали. И остальные эскимосы сердито смотрят на Аналько.
- Будете еще лечиться у него? - спрашивает Ушаков.
- Нет. Плохой человек. К доктору пойдем.
- А черт? Есть черт?
- Наверное, нет. Если есть, Аналько не умеет говорить с ним.
Что ж, спасибо и на этом. Веру в черта сразу не истребишь. Зато к шаману они теперь ездить не станут.
- Умилек, - Аналько поднимается с пола. - Я скажу. Говорю всем: не просите меня камлать. Кончил.
Он подходит к столу, берет ножницы. Передает их Ушакову.
- Отрежь волосы. Это значит, я сказал правду.
Ушаков отрезает прядь волос Аналько. Она падает на пол.
Конец козням черта! Конец сильному шаману на острове! Теперь эскимосы займутся делом - самое время сейчас охотиться на белых медведей, добывать мясо.
Без свежего мяса трудно будет переждать зиму.
НА ПОМОЩЬ!
Как раз в те дни, когда воевал Георгий Алексеевич Ушаков с чертом и шаманом Аналько, в нашей стране и даже за рубежом очень были обеспокоены его судьбой, судьбой поселенцев.
Слухи, один страшнее другого, поползли по страницам иностранных газет.
"Ужасное положение жителей острова Врангеля", - писала одна.
"Большевики бросили шестьдесят человек на произвол судьбы", - писала другая.
"Есть ли кто живой на острове, кроме песцов и белых медведей?" вопрошала третья газета, выходившая в Берлине.
На этот вопрос нетрудно было бы ответить, если бы на берегу бухты Роджерса стояла радиостанция.
Но радиосвязи с Ушаковым не существовало.
Никто не знал, здоровы ли островитяне, достаточно ли у них продуктов.
Как это узнать? А вдруг... Что происходит на острове, до которого не долетел самолет "Советский Север", не дошел Миловзоров? И если люди, отрезанные от всего мира, нуждаются в помощи, то как помочь?
В Москве тревожное настроение. Многие убеждены: надо спасать людей. А как?
Пароход? Нет на Дальнем Востоке ледокола, который мог бы сразиться с тяжелыми зимними льдами.
Самолет? "Возможно ли, - пишут "Известия", - оказать помощь населению острова Врангеля путем посылки аэроплана с грузом медикаментов и противоцинговых средств?"
В Осоавиахиме ответили: сейчас такой перелет невозможен, надо дождаться весны.
Что же еще предпринять?
"Остается пока, по-видимому, лишь один путь - сделать попытку отправить на остров экспедицию на собаках или, быть может, на оленях; из ближайших к острову населенных пунктов. Но и эта экспедиция, как полагают в Совторгфлоте, сопряжена с колоссальными трудностями и вообще представляется проблематичной. Все же владивостокским организациям предложено срочно этот вопрос выяснить".
Эта заметка была опубликована в "Известиях" 11 октября. На следующий день появилась другая. Называлась она: "Б. Г. Чухновский - о полете на остров Врангеля".
Известный полярный летчик сказал корреспонденту газеты, что лететь на остров в это время можно, хотя и очень рискованно. Нужен мощный самолет. Лететь придется по компасу. Маршрут примерно такой: Якутск - остров Врангеля - и обратно. Без посадки. Груз будет сброшен с воздуха. Авиарейс займет тридцать - сорок часов непрерывного полета.
Спросили Чухновского об оленях и собаках.
"Достижение острова на оленях в условиях торосистых льдов я считаю невозможным. Иначе обстоит дело с санной экспедицией на собаках. Но для подобной экспедиции, которую проделывали Амундсен, Пири и другие смелые полярные исследователи, нужна колоссальная тренированность всего персонала. Условия для передвижения на санях в этой части Арктики исключительно тяжелые, и скорость передвижения экспедиции не будет превышать пятнадцати - двадцати километров в сутки. Эту экспедицию, равно как и летную, я считаю весьма рискованной".
Все говорили о риске, о том, что наступает полярная ночь. И тем не менее дискуссия продолжалась. Самолет? Собаки? Олени? У каждого вида транспорта были сторонники и противники.
Но вот в "Известиях" появилась корреспонденция, совсем не похожая на предыдущие. Это была первая попытка спокойно обдумать - что же произошло? Нужны ли поспешные шаги?
АВАРИЯ В КОЛЮЧИНСКОЙ ГУБЕ
Свой трансарктический перелет экспедиция Красинского начала во Владивостоке. "Советский Север" - так назывался самолет, мощная двухмоторная лодка.
Впереди были четырнадцать тысяч километров воздушного пути: неизвестные, никем до сих пор не пройденные дальневосточные и северные километры. Еще Красинский собирался залететь к Ушакову, на остров Врангеля. И еще - пусть без посадки - хотя бы взглянуть на загадочную Северную Землю.
Самолет благополучно прошел над Охотским морем. Позади остался Камчатский полуостров. Вот и Чукотка. Посадка в Анадыре, посадка в заливе Лаврентия... До Северного Ледовитого океана восемьдесят километров. Уэлен. Это поселение уже на берегу студеного океана. Студеного? Стоит необычная для Чукотки жара - двадцать один градус тепла. Около берега плавают льдины.
Последняя ночь перед полетом на остров Врангеля. Через несколько часов "Советский Север" взлетит и сядет в бухте Роджерса. К нему выбегут Ушаков, Павлов, доктор, эскимосы...
Ревут моторы. Самолет несется по воде, тяжело отрывается и летит над океаном.
Все гуще и гуще лед под крылом. Через полтора часа пути Красинский замечает внизу пароход "Ставрополь". Судно возвращается из рейса. Капитан "Ставрополя" - Миловзоров. Он должен зайти в бухту Лаврентия, пополнить запасы угля и тоже отправиться к острову Врангеля.
Повезло в этом году островитянам: и самолет залетит, и бросит в бухте Роджерса якорь "Ставрополь". Наконец-то Миловзоров повстречается - через два года - с Ушаковым.
Справа туман. Что-то барахлит бензопомпа. Командир "Советского Севера" Волынский пишет записку Красинскому.
"Думаю, - написано в ней, - надо сесть и починить помпу".
Красинский соглашается.
Они снижаются и садятся в Колючинской губе. Помпа приведена в порядок. Снова взлет.
Но через полчаса "Советский Север" вынужден возвратиться в Колючинскую губу. Над океаном туман, облака.
Лучше переждать непогоду. Сегодня, видимо, встреча с Ушаковым не состоится.
Самолет стоит на якоре. Экипаж отправляется на берег в легкой резиновой шлюпке.
Горит костер. Закипает чайник.
- Час летишь, три дня отсиживаешься, - Волынский впервые в Арктике и не знает, что туманы в летнее время здесь очень часты. Он уныло смотрит в огонь.
- Кто хочет летать на Севере, - говорит Красинский, - тот должен уметь ждать.
- Как бы нам не дождаться зимы...
Красинскому тоже не нравятся задержки, но что тут сделаешь? Они возвращаются на шлюпке к самолету.
К вечеру сильный ветер поднимает крупные волны. Они раскачивают, рвут с якоря "Советский Север".
Короткое совещание в кабине самолета. Два пилота, два бортмеханика и Красинский. Что можно предпринять?
Взлететь - невозможно.
Оставаться на открытой воде, среди волн, на ветру - очень опасно.
Значит - перебираться в укромное место. В какой-нибудь заливчик, под защиту высокого берега.
Долго пытаются запустить моторы. Ничего не получается. Моторы не хотят заводиться.
Пятеро - измученные, замерзшие, мокрые - снова собираются в кабине.
Они молчат. Дело нешуточное. На многие километры вокруг ни души. Помощи ждать неоткуда.
Не сговариваясь, опять пробуют завести моторы. Спасение в них.
Двигатели безмолвны.
Ночь. Уже бушует настоящий шторм. Идет снег. Самолет кидает на волнах, как резиновый мячик. В нем что-то тоскливо скрипит.
Утро начинается с неприятностей. Якоря не могут удержать самолет. Его несет в глубь губы. Моторы по-прежнему не заводятся.
- В заднем отсеке вода! - кричит бортмеханик.
Через пятнадцать минут новая беда: машина накренилась набок, вот-вот волны зацепят крыло...
Двадцать второго августа 1928 года "Советский Север" выбросило на берег. Сильный береговой накат бил и бил в самолет. Лопнули лонжероны, погнулись стойки, поддерживавшие моторы. Тяжелая гондола рухнула на бензобаки. Потек бензин. Появились трещины в фюзеляже.
Это был конец.
Пятеро стояли на берегу у исковерканной машины. Они прощались с нею, прощались с задуманным - пролететь четырнадцать тысяч километров от Владивостока до Архангельска. Не будет ни острова Врангеля, ни Северной Земли. И неизвестно, что станет с ними.
Красинский вдруг взрывается:
- Не могли сохранить машину! Летчиками называетесь... Вам не летать, а...
- Садились бы за штурвал сами, - мрачно отвечает командир корабля Волынский.
- Сам... А вам все на блюдечке преподнеси. Я организовал экспедицию. Знаете, чего мне это стоило?.. Не сумели завести двигатели! Позор!
- Мы, значит, во всем виноваты? А кто выбирал самолет? Ясно, как дважды два - четыре, система запуска двигателей на нем не годится для Арктики. Если бы я хоть раз до этого побывал на Севере... сразу бы понял это.
- Раньше надо соображать.
- Вот что, товарищ руководитель перелета. Теперь я знаю, почему вы каждый раз берете с собой новый экипаж. Кальвица мне говорил... И другие. С таким характером... Больше никогда...
- Я и сам больше не полечу с вами.
Они вытащили из самолета резиновую шлюпку, запасы еды. Продуктов хватит, пожалуй, дня на три - галеты, несколько банок тушенки, шоколад, сгущенное молоко.
Холодно. Серые очертания сопок вдали. Куда идти?
- У нас выбора нет, - говорит Красинский. Все ждут решения от него. Надо выбраться берегом залива к открытому океану. Только там кого-нибудь встретим.
Он старается не думать об Ушакове, о провале экспедиции, о собственных ошибках, которые, возможно, и послужили причиной...
Люди бредут по болотистой тундре, под ногами чавкает жидкая грязь. Сыплется мелкий дождик. Одежда промокла, прилипла к телу - неприятно и зябко. Негде, нечем обсушиться - нет дров.
На пятый день вышли к океану. Берег был пустынный, мрачный. Около него стояли льды, и все это совсем не походило на лето. Далеко-далеко над волнами летала чайка. Она легко взмывала вверх, плавно парила в воздухе и так же плавно, кругами, спускалась к воде.
Счастливая чайка! У нее есть крылья.
Летчики не могли оторвать глаз от птицы.
Красинский нашел плавник - много-много выброшенных морем бревен. Дрова! Костер!
Развели сразу два костра. Улеглись между ними. Первая за пять суток ночь в тепле.
Утром проснулись и увидели метрах в двадцати собаку. Мираж? Нет, собака вроде бы настоящая. Да ведь это - спасение! Значит, где-то поблизости люди, они помогут, накормят.
- На-на-на! Иди сюда.
Собака глядела на незнакомцев, наклонив голову набок. Одно ухо у нее вздрагивало.
- Полкан! Бобик! Рекс!
Собака отвернулась и побежала. Пятеро грязных, усталых, обросших щетиной людей бросились за ней.
Только бы не отстать! Только бы не потерять пса из виду!
К вечеру они вышли к ярангам. Лают собаки, кричат что-то ребятишки, напряженно всматриваются в пришельцев женщины.
- У-у-у! - гудит чукча, подражая гулу мотора. Мол, видела самолет, когда он летел вдоль берега. Мол, понимает, что перед нею летчики.
Чай. Моржовое мясо. Они не могли даже сказать, вкусное оно или не вкусное. Главное - есть еда. Есть крыша над головою, огонь жирника, люди.
Вскоре вернулись с охоты мужчины, пообещали проводить Красинского и его товарищей к заливу Лаврентия.
Хочется спать. Как хорошо спать в сухой яранге, на мягких шкурах. Еще минуту слышны голоса чукчей, потом Красинский куда-то проваливается...
Лишь восемнадцатого сентября, почти через месяц после гибели самолета, добрались они до поселка в заливе Лаврентия.
- Где "Ставрополь"? - первым делом спросил Красинский.
- Был здесь, ушел к острову Врангеля, - ответили ему. - По дороге во Владивосток опять зайдет сюда.
У Красинского отлегло от сердца. Капитан Миловзоров пробьется к Ушакову. Он самый опытный, самый удачливый капитан на Дальнем Востоке.
Когда-то был спор с Миловзоровым, что лучше, надежнее для связи с островом Врангеля - самолет или пароход? В прошлом году Красинский доказал преимущества авиации. Теперь, видимо, Миловзоров возьмет реванш.
Успеха ему! Попутного ветра!
В конце сентября в бухте Лаврентия снова прозвучал басовитый гудок "Ставрополя". Красинский выскочил из дома. К берегу шел катер. На нем был капитан Миловзоров.
- Почему вы здесь? - первым спросил капитан у Красинского. - Разве... Что-нибудь случилось?
- Потом об этом. Были на острове? Видели Ушакова?
Миловзоров тронул усы, выдохнул:
- Нет.
- И вы...
- Самолет тоже не долетел?
- В Колючинской губе остались без машины. Ее разбило волнами.
- А я думал...
Они несколько минут молчали, не глядя друг другу в глаза. Миловзоров сказал:
- Поздно. Слишком поздно "Ставрополь" пошел к острову. Там уже зима. Если бы сразу туда... Придется нашему другу подождать до будущего года. Выдержат они там?
- Должны.
- Ушаков ждал и самолет, и пароход. Представляю, как он там волнуется. Я виноват перед ним. Не пробился...
- Они продержатся, Павел Григорьевич. А следующим летом мы обязательно будем у них.
"Ставрополь" пополнил запасы угля и отправился во Владивосток. Была холодная, мглистая осень. Часто штормило. В свободное от вахты время Миловзоров угощал Красинского чаем собственной заварки. Они мало разговаривали, а если и начинался разговор, то только об Ушакове, о поселке в бухте Роджерса.
В один из таких дней в каюту капитана принесли радиограмму.
"Срочно. Красинскому. Немедленно сообщите соображения посылке остров Врангеля зимнее время самолет или экспедицию на собаках. Арктическая комиссия".
Самолеты? Ведь приближается полярная ночь. И как можно пройти пролив Лонга на собаках? Красинский не понимал, откуда взялись столь рискованные проекты.
Наверное, в Москве считают, что люди на острове Врангеля нуждаются в срочной помощи.
КОНЕЦ ЧЕРТА
С приближением зимы совсем захандрил доктор Савенко. Он не скрывал, что мечтает об одном: расстаться наконец-то с островом.
Мало осталось на складе сахару и жиров.
Появилась цинга. Почему-то околели две ездовые собаки.
И снова эскимосы потянулись к шаманам. Зарокотали в ярангах бубны. Шаманы "вызывали" духов, "разговаривали" с чертом, "лечили" от разных болезней.
Шаманов на острове было четыре. Аналько, самый популярный. Тагъю и два его брата - Етуи и Кмо.
- Многовато шаманов-шарлатанов, - жаловался доктор. Ему они мешали лечить эскимосов.
- Ваши конкуренты, - посмеивался Павлов. Он видел, что у доктора плохое настроение, и старался разговаривать с ним в шутливом тоне. - Шаман может вызвать духа болезни, поговорить с ним. А вы? Сунете градусник, постучите по ребрам, дадите проглотить горькое лекарство. Эскимосу страшно. И на бубне вы не умеете играть, не поете. Хотите, сделаю вам настоящий шаманский бубен?
- Вы все смеетесь. Мне не до смеха. Я лечу, эскимос принимает лекарства и зовет в ярангу шамана. Потом шаман заявляет, что болезнь прогнал он.
- Вся слава ему, да? И шаман не отказывается от платы за работу. Значит, он что-то делает, трудится. После того как поговорит с духами, валится на пол без сил.
- И мне прикажете дергаться, как полоумному?
- Не сердитесь, доктор, на мои шутки. Эскимос всю жизнь провел в соседстве с шаманом. Привык к нему, к его заклинаниям. Суеверия не исчезают вмиг.
- Надо утихомирить шаманов. Особенно Аналько разошелся. Это жулик высокого класса. Лечу я как-то Агык, у бедной женщины от полусырого мяса все время боли в животе. Лечение медленное, нужна диета, нужно лекарства пить в строго определенные часы. Дело идет к выздоровлению. И тут муж Агык, ему лечение показалось очень уж долгим, зовет к своей жене Аналько. Тот ставит диагноз: от Агык отлетела тень. Вы слышали нечто подобное?
- Приходилось. Со своими тенями у эскимосов сложные отношения. У каждого человека их пять. Когда человек умирает, тени уходят от него. По одной в год. И превращаются в злых духов. Представляете теперь, сколько разной нечисти окружает эскимосов? Надо все время ублажать духов. Или, на худой конец, пугать.
- Неужели эскимосская нечистая сила пугается?
- Еще как. Если громко бить в пок, в надутую нерпичью шкуру. Вылить возле яранги перегоревший в светильнике жир.
- Тысяча и одна ночь, Ивась. Прямо не знаю, как бороться с этой чертовщиной. Придумали же такое - отлетела тень?!
- Обыкновенное для эскимосов дело. За тенями охотится черт, враг человека. Нет тени - нет здоровья. Вот и зовут шамана, чтобы он помог возвратить тень. Аналько справился с этой задачей?
- В два счета.
- Я таких фокусов видел немало.
- Самое обидное, приход шамана совпал с концом лечения. Женщине стало лучше. Вот и докажи, что не шаман, а диета, лекарства вылечили эскимоску. Может, и вправду мне надо учиться бить в бубен, а? Больше будет пользы, честное слово. Поиграю, спою - дам лекарства. Заговорю духа, верну тень и поставлю горчичник.
- Э-э, доктор, у вас нет фантазии. Смогли бы вы, например, предупредить заболевание ребенка, который не родился?
- Что за чушь?
- Вот именно. Вам помешают стать шаманом здравый смысл и знания. А неграмотный Аналько может все. Может сказать, где лежат моржи, где пройдут киты. Может заставить моржей выйти на берег. Способны ли вы на это?
- Шутки шутками, а лично мне шаманы надоели. Георгий Алексеевич начальник острова, и пусть прекратит эту шаманоманию.
- Приказ не поможет, доктор. Только повредит.
Ушаков давно присматривался к шаманам. Аналько среди них самый опасный. Разговаривает негромко, никогда не повышает голоса и не спорит, но всегда получается, что последнее слово - его.
Если на сородичей Аналько поглядывал свысока, то с Ушаковым держался почтительно.
- Я эскимос, плохой человек, мало знаю. Ты, умилек, умный, ты все можешь. - При этом он заискивающе смотрел Ушакову в глаза. - Георг Аксеч, не пей этот чай. Тебе свежий сделаю. Старый мы выпьем.
- Я особого чая не пью, - отвечал Ушаков. - Какой вы, такой и я.
- Нельзя, ты начальник. Ты большой человек. Начальнику всегда лучше надо.
Наверное, подхалимничать он научился на американских судах, на которых плавал в молодости. Там матроса, да еще эскимоса, держали в черном теле. Приходилось льстить начальству.
- Клади вещи на мою нарту, умилек, - приставал перед поездкой куда-нибудь Аналько. - На легкой нарте лучше ехать будешь. Начальник один, нас много.
Пока Аналько жил в бухте Роджерса, он остерегался шаманить. Если и звучал его бубен в ярангах, то в дни болезни Ушакова. Но вот Аналько перебрался на север и заявил, что хозяин той части острова - черт тугныгак - слушается его. Эскимосы поверили. Они ездили к Аналько, по их просьбе он беседовал с чертом, "лечил" от всех болезней.
Ушаков пытался отговорить эскимосов от этих поездок, просил не лечиться у шамана. У Кивъяны, первого силача на острове, как-то заболела спина. Скорее всего, это был радикулит. Доктор быстро вылечил бы эскимоса, но, как назло, он уехал в бухту Сомнительную. Кивъяна собрался к Аналько.
- Тебе еще хуже станет, - уговаривал Ушаков. - Подожди доктора.
- Доктор лечит медленно, а Аналько быстро. Я поеду.
Вернулся он через неделю. Был очень доволен.
- Как же тебя лечил шаман?
- Он поиграл на бубне и спел. Потом разрезал мне спину, вытащил оттуда что-то и съел.
- Спина больше не болела?
- Немножко болела. Я пил горячий чай и лежал под теплой шкурой. И вот все прошло.
- Почему же прошло?
- Аналько прогнал болезнь.
- Да пойми, Кивъяна, тебе надо было просто погреть спину. Аналько тут ни при чем. Я тоже могу так вылечить тебя.
Кивъяна обиделся. Он нахмурился, отвернулся к стене. Сказал недовольно:
- Ты думаешь, Кивъяна совсем глупый, ничего не понимает.
- Ну, покажи спину. Там должен быть шрам. Аналько ведь резал тебе спину.
Эскимос разделся. Никакого шрама на спине не было.
- Не резал он тебя, обманул.
- Нет, резал. Я чувствовал. Он шаман, он режет без шрама. Ты говоришь, как будто я не мужчина - ребенок маленький.
В конце концов эскимосы стали ездить к Аналько тайком от Ушакова. Или хитрили:
- Поеду к родственникам. Давно не виделись.
- Не к шаману?
- Ты что, умилек! Ты сказал - не ходи к шаману, я не хожу.
Но по лицу было видно, что дело не в родственниках.
- Пора с чертом кончать, - решил Ушаков, когда очередная упряжка направилась на север. - Ивась, запрягай, поедем и мы.
- А как с ним кончать?
- По дороге придумаем. Неужто черт со своими Аналько умнее нас?
К ярангам они подъехали в темноте. Ушаков сделал Павлову знак.
- Тише. Подождем здесь.
Они подошли поближе к ярангам. Слышен был бубен, пение.
- Что он поет? - шепотом спросил Ушаков. - Я плохо разбираю.
Павлов почти уткнулся в стену. Даже приподнял шапку над ухом.
- Не пойму, - пробормотал он.
В это время Аналько прекратил пение и стал кричать.
- Ага, - оживился Павлов. - Заклинает черта. Зовет тугныгака. Откликнись, кричит, я зову тебя.
Ушаков сильно ударил остолом по стене. В яранге кто-то вскрикнул, это был голос женщины. Наступила тишина. И снова заговорил Аналько.
- Что теперь?
- Зовет черта.
Ушаков опять ударил по стене. И еще раз.
- Ну?
- Рассказывает им о своей беседе с чертом. Говорит, черт сообщил: летом к острову подойдет большая байдара. Пароход, значит.
- Я сам сообщил об этом.
- Черт обещает не посылать сильного ветра. Он сказал Аналько, что умилек, вы то есть, даст много товаров. И что он вас не будет купать в воде, не станет насылать болезни.
- Ох, знает, старая лиса, что я выздоровел и берегу почки.
- У Кивъяны появится новое ружье...
- Пройдоха!
- Тише, тише... Песца поймают в этом году мало. Черт не хочет подгонять к капканам песцов. Одному Аналько много пригонит.
- Ну, хватит. Сейчас мы устроим спектакль под названием "Черт и Аналько, или Разоблачение старого шарлатана".
Они влезли в ярангу. Эскимосы остолбенели.
- Что же вы не здороваетесь? Чай пили? Сказки рассказывали?
- Да-да-да, - заторопился Аналько. - Сказки. Будешь слушать?
- Ты мне, наверное, про черта придумаешь. Как он ударил сейчас в стену яранги.
Эскимосы переглянулись, уставились на Ушакова.
- Сначала один раз ударил, потом два раза. Было такое?
- Ум-милек, - Кивъяна даже заикаться стал от удивления. - Откуда ты знаешь?
- Я - тугныгак.
- Ты?!
- Конечно. Если не верите, я повторю все, что говорил черт.
- Ты можешь? Кай!
- Да, я - черт. Слушайте. Летом к нам придет большая байдара. Не будет сильного ветра. Умилек даст много товаров, он не заболеет. Так?
- Кай! Ты слышал черта.
- Я сам - тугныгак. Разве не пообещал от моего имени Аналько, что у Кивъяны появится новое ружье? Разве я не дам Аналько много песцов, а вам мало?
- Он говорит, как черт. Но ведь ты умилек, а не черт.
- Черта придумал Аналько. Он обманывает вас. О пароходе ему известно от меня. Ветер не станет слабее. Кивъяна вполне обойдется старым ружьем, оно еще хорошее. А песцы... Я знаю, почему Аналько хорошо ловит их, а вы плохо. Он умеет менять приманку. Я научу вас, и вы будете ловить много песцов.
Аналько сидел, низко опустив голову.
Вдруг засмеялся Кивъяна:
- Аналько. Умилек не даст мне ружья. Давай свое. Черт обещал, ты говорил.
Остальные эскимосы тоже смеются:
- Перепутал черта с умилеком. Наверное, у него ветер свистит в ушах.
- Мало дал тугныгаку сосисок. Сам половину съел. Черт обиделся и наказал Аналько.
Смеясь, Тагъю берет бубен, бьет в него. Кивъяна надевает оленьи рукавицы. Он поворачивается то вправо, то влево, поднимает руки вверх зовет черта. Изображает в танце все, что происходило в яранге. "Стучит" в стену, "разговаривает" со злым духом...
- Аналько, - говорит после танца Ушаков. - Завтра мы поедем в бухту Роджерса. Соберем всех эскимосов. Ты расскажешь, что нет никакого черта.
Аналько курит трубку, глаза его полузакрыты. Чуть-чуть дрожат пальцы. Такого позора в его жизни еще не было. Как сказать людям, что ты обманываешь? Если бы не умилек, он что-нибудь придумал бы, вывернулся... Умилек все знает.
- Я расскажу, - глухо произносит шаман. - Ты так хочешь?
- Я хочу, - твердо отвечает Ушаков. - Утром поедем.
Шесть упряжек несутся к бухте Роджерса. Собак подгонять не надо. Они помнят дорогу, видят прошлый свой след. Снежная пыль оседает на шапках. Седоки молчат. Но на остановках каждый считает своим долгом побеседовать с Аналько.
- Ох, спина болит, - притворно жалуется Кивъяна и показывает, что не может разогнуться. - Режь спину, Аналько.
Потом подпрыгивает, хохочет.
- Умилек, смотри, есть шрам? Разрезал меня шаман?
В комнате Ушакова не протолкнуться. Эскимосы хотят послушать Аналько. У него они "лечились", он говорил, что может вызвать духов. Они верили...
Ушаков поднимает руку. Прекращаются разговоры.
- Почему ты решил, Аналько, что ты - шаман? Когда это было?
- У меня отец был шаманом. Отец меня учил. Он говорил, что каждый шаман может властвовать над несколькими духами. И чем лучше шаман, тем больше духов ему подчиняется.
- Тебе они подчинялись?
Аналько молчит. Очень уж трудно отказаться от почетного прошлого.
- А как духи приходили к тебе? - спрашивает Кивъяна.
- Дух превращается в мышь, в песца, в моржа.
- Вот ты лечил. Ты верил, что лечил? - это не выдерживает доктор.
- Немного верил. Ведь одни умирают, а другие выздоравливают. Думал, что лечу.
- А где мой шрам, если резал спину? - опять наседает Кивъяна.
- Это игра. Вы думали, я отрезаю себе язык, глотаю камни, ухожу из закрытой яранги. Я ничего этого не делал, только играл на бубне и пел.
Кивъяна хмурится. Ему не нравится, что его обманывали. И остальные эскимосы сердито смотрят на Аналько.
- Будете еще лечиться у него? - спрашивает Ушаков.
- Нет. Плохой человек. К доктору пойдем.
- А черт? Есть черт?
- Наверное, нет. Если есть, Аналько не умеет говорить с ним.
Что ж, спасибо и на этом. Веру в черта сразу не истребишь. Зато к шаману они теперь ездить не станут.
- Умилек, - Аналько поднимается с пола. - Я скажу. Говорю всем: не просите меня камлать. Кончил.
Он подходит к столу, берет ножницы. Передает их Ушакову.
- Отрежь волосы. Это значит, я сказал правду.
Ушаков отрезает прядь волос Аналько. Она падает на пол.
Конец козням черта! Конец сильному шаману на острове! Теперь эскимосы займутся делом - самое время сейчас охотиться на белых медведей, добывать мясо.
Без свежего мяса трудно будет переждать зиму.
НА ПОМОЩЬ!
Как раз в те дни, когда воевал Георгий Алексеевич Ушаков с чертом и шаманом Аналько, в нашей стране и даже за рубежом очень были обеспокоены его судьбой, судьбой поселенцев.
Слухи, один страшнее другого, поползли по страницам иностранных газет.
"Ужасное положение жителей острова Врангеля", - писала одна.
"Большевики бросили шестьдесят человек на произвол судьбы", - писала другая.
"Есть ли кто живой на острове, кроме песцов и белых медведей?" вопрошала третья газета, выходившая в Берлине.
На этот вопрос нетрудно было бы ответить, если бы на берегу бухты Роджерса стояла радиостанция.
Но радиосвязи с Ушаковым не существовало.
Никто не знал, здоровы ли островитяне, достаточно ли у них продуктов.
Как это узнать? А вдруг... Что происходит на острове, до которого не долетел самолет "Советский Север", не дошел Миловзоров? И если люди, отрезанные от всего мира, нуждаются в помощи, то как помочь?
В Москве тревожное настроение. Многие убеждены: надо спасать людей. А как?
Пароход? Нет на Дальнем Востоке ледокола, который мог бы сразиться с тяжелыми зимними льдами.
Самолет? "Возможно ли, - пишут "Известия", - оказать помощь населению острова Врангеля путем посылки аэроплана с грузом медикаментов и противоцинговых средств?"
В Осоавиахиме ответили: сейчас такой перелет невозможен, надо дождаться весны.
Что же еще предпринять?
"Остается пока, по-видимому, лишь один путь - сделать попытку отправить на остров экспедицию на собаках или, быть может, на оленях; из ближайших к острову населенных пунктов. Но и эта экспедиция, как полагают в Совторгфлоте, сопряжена с колоссальными трудностями и вообще представляется проблематичной. Все же владивостокским организациям предложено срочно этот вопрос выяснить".
Эта заметка была опубликована в "Известиях" 11 октября. На следующий день появилась другая. Называлась она: "Б. Г. Чухновский - о полете на остров Врангеля".
Известный полярный летчик сказал корреспонденту газеты, что лететь на остров в это время можно, хотя и очень рискованно. Нужен мощный самолет. Лететь придется по компасу. Маршрут примерно такой: Якутск - остров Врангеля - и обратно. Без посадки. Груз будет сброшен с воздуха. Авиарейс займет тридцать - сорок часов непрерывного полета.
Спросили Чухновского об оленях и собаках.
"Достижение острова на оленях в условиях торосистых льдов я считаю невозможным. Иначе обстоит дело с санной экспедицией на собаках. Но для подобной экспедиции, которую проделывали Амундсен, Пири и другие смелые полярные исследователи, нужна колоссальная тренированность всего персонала. Условия для передвижения на санях в этой части Арктики исключительно тяжелые, и скорость передвижения экспедиции не будет превышать пятнадцати - двадцати километров в сутки. Эту экспедицию, равно как и летную, я считаю весьма рискованной".
Все говорили о риске, о том, что наступает полярная ночь. И тем не менее дискуссия продолжалась. Самолет? Собаки? Олени? У каждого вида транспорта были сторонники и противники.
Но вот в "Известиях" появилась корреспонденция, совсем не похожая на предыдущие. Это была первая попытка спокойно обдумать - что же произошло? Нужны ли поспешные шаги?