Ушаков быстро прикинул в уме. Другого судна не найти. Если "Ставрополь" обшить новыми стальными листами, заменить часть шпангоутов... Пожалуй, можно пойти на нем.
- Вы бы согласились стать капитаном парохода в этом рейсе?
Он знал, что Миловзоров уже плавал на "Ставрополе" и плавал в Северном Ледовитом океане.
Капитан погладил свои пушистые усы:
- Отчего не согласиться? Давайте попробуем.
Так. Прекрасно. Судно есть. Есть и опытный капитан, который проследит за ремонтом парохода, подберет команду. Есть врач. Чукчей или эскимосов, будущих поселенцев, надо искать на Чукотке. Но еще нужен опытный охотник-промысловик. Нужен толковый помощник.
- А вы Павлова пригласите, - посоветовал Миловзоров.
- Кто он такой?
- Ну-у... Его на Чукотке многие знают. Учитель. Отец у него был русский, мать камчадалка. Хороший охотник. Женат на эскимоске. Прекрасный человек, быт и нравы эскимосов, чукчей знает великолепно. Если он согласится поехать, вам здорово повезет.
Ушаков прощается с капитаном, снова мечется в поисках снаряжения. Деньги на него отпущены, да что делать с деньгами, если нет товаров? До июля осталось совсем немного, а сколько еще не приобретено!
Наконец на одном из бесконечных совещаний решили: "Ставрополь" сначала зайдет в Японию, там будет куплена часть снаряжения. А пока товарищу Ушакову придется съездить в Шанхай, нельзя же все покупки откладывать до посещения Японии.
Шанхай. Китайский город. Китайский? Почему же названия улиц в центре английские и французские? Почему при входе в парк объявление: "Собак не водить, китайцам вход запрещен"?
Английские, французские банки, владельцы которых живут в Европе или Америке, иностранные крейсеры в порту, у домов японские солдаты... Броневики... Вот в чем дело - сегодня годовщина расстрела агличанами китайских студентов. Боятся... Распоряжаются богатствами страны, понастроили себе роскошные виллы и здания банков, контор, даже деньги собственные выпускают, а народа боятся.
Ушаков едет по центру Шанхая на автомобиле. Солдаты, роскошь витрин, сытые лица чиновников... Улицы немноголюдны. Напряженная тишина. И вдруг не то стон, не то песня: "Хэй-хо! Хэй-хо!"
Восемь китайцев впряглись в тяжелую повозку и тащат ее, согнувшись до земли. На повозке ящики с английскими надписями.
"Хэй-хо! Хэй-хо!"
Чужие в своем городе, гнут спины на иностранцев. Редкие прохожие-китайцы в синих куртках робко жмутся к стенам домов.
Автомобиль выезжает из центра, он отгорожен высокой каменной стеной. Теперь больше людей, узкие улочки заполнены народом. И ни солдат, ни броневиков, ни роскошных витрин. Кругом синие куртки. Люди идут прямо по улице, автомобиль без конца гудит и еле-еле движется в толпе пешеходов.
Позади машины группа детей. Над выбритыми лбами маленькие косички. Они плюют вслед автомобилю, что-то кричат. Что они кричат?
- Вот едет белая собака, - говорит переводчик.
Значит, Ушакова приняли за англичанина или француза.
Он настороженно оглядывается. В тесных улочках все больше народу. Ребятишки кричат, плюются. Около машины появились парни повзрослее. Они тоже кричат, а Ушаков и без переводчика понимает, какие слова произносят китайцы.
Стоп! Толпа перегородила дорогу. Автомобиль остановился. Двое прыгнули на подножку, показывают руками - назад.
Вокруг - море синих курток. Уколы злых глаз. Резкие крики. Что делать?
Ушаков отворачивает лацкан пиджака. Там красная пятиконечная звездочка.
Двое на подножке застывают. Медленно затихает гул толпы. Ушаков ждет.
Переводчик быстро повторяет два слова: "Москва. Большевик".
И... теперь в глазах китайцев улыбка и любопытство. Тянутся для рукопожатия руки. "Москва. Большевик..."
А во Владивостоке "Ставрополь" уже готов к плаванию. Вся подводная часть его обшита толстыми стальными листами. В трюме установлены распоры из лиственничных брусьев. На случай зимовки во льдах взят запас продовольствия на год.
В последний раз заходит разговор о радиостанции. Брать или не брать? Она нужна, очень нужна. Но длинноволновая радиостанция громоздка - это еще один дом. Это несколько больших мачт, оборудование. Понадобится специальная бригада строителей и монтажников, чтобы установить станцию, подвесить антенны. За время короткой стоянки "Ставрополя" у острова Врангеля с этой работой не справиться. Решено ехать без радиостанции.
Суматошные дни перед отплытием. Неужели они когда-нибудь выйдут в поход? Что-то забыто, что-то не упаковано... При погрузке уронили мешок с мукой. Его выловили.
- Берите, берите, - подсказывает Миловзоров. - Внутри мука не промокла.
Конечно, нашлись "доброжелатели". Один из них отвел Ушакова в сторону.
- Вы здравомыслящий человек или сумасшедший?
- В чем дело?
- Первая встреча со льдами - и вы погибли. "Ставрополь" ходил в Ледовитый океан, я знаю, но он всегда шел вдоль берега, а если крепкий лед - пережидал в бухтах.
- Не волнуйтесь за нас. Не погибнем.
- Тогда подумайте о государственном имуществе.
- Да мы обо всем подумали.
- Ишь, смелые какие! А я вас предупреждаю: вы не доберетесь до острова, и я еще поприсутствую на суде над вами.
- Вот этого уж никогда не будет.
- Почему?
- Если нас раздавит во льдах и мы погибнем, то некого будет судить. Если доберемся до острова... За что же судить?
- Шутите, товарищ Ушаков. Дошутитесь.
Но вот все готово, все разговоры окончены.
Пятнадцатое июля 1926 года. На "Ставрополе" митинг. Гости покидают пароход.
Гремит цепь, якорь выбран.
Над бухтой Золотой Рог звучит протяжный гудок.
ЯРАНГИ НА ПАРОХОДЕ
Десять дней потребовалось "Ставрополю", чтобы сбегать, как говорит капитан Миловзоров, в Японию и добраться до Петропавловска-на-Камчатке.
Последний город на пути к острову Врангеля!
Может быть, поэтому - запомнить надолго! - глаза подмечают полоску деревянного тротуара, мачту радиостанции, почту, газету в руках старичка, усевшегося на лавочке перед домом. Когда-то теперь увидят они свежую газету? Когда смогут отправить или получить письмо?
Впереди еще три остановки: бухта Провидения, мыс Чаплина, мыс Дежнева. Но это уже не города - небольшие поселки. После Петропавловска оборвется последняя ниточка, связывающая их с прежней привычной жизнью. И хочется скорее попасть на остров Врангеля, и страшно немного.
Такое настроение было у Ушакова утром. Вечером он уже посмеивался над собой и тихонько приговаривал:
- Эх, ты, городская душа, учись решительности у северян.
Урок этой решительности ему преподал Скурихин, один из лучших охотников Камчатки. Со Скурихиным они встретились в городе днем.
Скурихин был немного грузноват, движения его были неторопливы. Казалось, он не любит быстрых решений, не любит резких перемен в своей жизни.
"Наверное, в молодости и тянуло его к странствиям, - подумал Ушаков. - Теперь, конечно, семья, дети, собственный дом, хозяйство. Теперь его не оттащишь от теплой печки".
Но на всякий случай спросил:
- На остров Врангеля съездить не хотите?
Скурихин почесал в бороде.
- Остров? Да што там есть? Што делать на нем? - и неожиданно зевнул.
- Песец есть. Белый медведь. Морской зверь еще.
- А золото? Золотишко там не находили?
- Чего не знаю, того не знаю. Надо посмотреть. Остров неизученный.
Скурихин опять зевнул, пошлепал ладонью по губам. Все тем же глухим и каким-то ленивым голосом продолжал расспрашивать:
- А што за шкурку платить будете? Детишкам на молочишко надо заработать. Как со снабжением?
Ушаков без всякой надежды на успех отвечал. Он чувствовал, что Скурихина с места не стронешь. Прирос к Камчатке.
- Ну, ладно, Алексеич, - охотник встал. - Пароход-то когда отходит?
- Завтра собираемся. Нам еще надо кое-что погрузить.
- Пожалуй, покумекаю малость. Где остров-то твой? Эк, даль какая.
А через несколько часов Ушаков увидел на улице, которая вела к причалам порта, нагруженную телегу. Она была полна домашнего скарба, даже самовар захватил охотник. Наверху сидела женщина с ребенком. Рядом, с вожжами в руках, шел Скурихин.
- Как? - удивился Ушаков. - Уже собрался?
- Да што рассусоливать, Алексеич? - Скурихин деловито поправил узел на телеге. - Корову продал, дом сдал в аренду. Собрались вот. Куда мне с барахлишком?
Вот как здесь, на Севере, принимают важные решения. И Ушаков подумал: наверное, легко согласится поехать с ним на остров Врангеля учитель Павлов. И не придется уговаривать эскимосов и чукчей в бухте Провидения у них вообще сборы не долги. Разберут яранги, скатают шкуры, сложат немудреные вещички...
Но не получилось в бухте Провидения так, как он рассчитывал. Правда, учитель Павлов недолго раздумывал. Расспросил Ушакова об острове и согласился туда отправиться. А вот эскимосы не говорили ни "да", ни "нет". Ушаков ходил по ярангам, разговаривал с охотниками, те удивлялись богатствам острова Врангеля и... обещали подумать. Или просто молчали.
Он не на шутку встревожился. Вдобавок ко всему едва не погиб от гарпуна эскимоса. Звали того эскимоса, как потом выяснилось, Иерок.
Ушаков шел по песчаному берегу бухты и вдруг услышал дикий вопль. Из яранги выскочила девушка, за ней еще одна. Они крикнули что-то и бросились бежать. Ушаков не знал языка эскимосов, он ничего не мог понять.
Вскоре из яранги выбрался пожилой эскимос. Он заметно покачивался на ногах, в руках держал тяжелый гарпун. С этим гарпуном и помчался за девушками. Что было делать?
Ушаков подставил ногу пробегавшему мимо эскимосу.
Тот споткнулся, выронил гарпун, свалился на песок. Потом быстро поднялся на ноги. Подхватил свой гарпун и замахнулся на Ушакова.
Георгий Алексеевич стоял неподвижно, глядел в полубезумные глаза. Секунда, другая... Ушаков не двигался, он понимал - дрогни он, покажи, что боится, и гарпун, пущенный сильной рукой эскимоса, пронзит его.
Еще несколько секунд напряженного молчания.
Слышно, как тяжело сопит эскимос.
Наконец рука с гарпуном медленно опускается. Эскимос смахивает с лица капли пота, с губ его слетают обрывки слов. Он бросает гарпун и исчезает в яранге. Метрах в ста от нее, на берегу, сидят две девушки и всхлипывают.
История... Ушаков поправляет карабин на плече - он только сейчас вспомнил о нем - и бредет к шлюпке.
Да-а... После такого случая ни один эскимос, наверное, не поедет с ним на остров.
Он вернулся на "Ставрополь", рассказал о случившемся капитану Миловзорову. Задумался тот и потом почему-то засмеялся.
- Вы находите, есть повод для веселья? Ведь нам нечего делать на острове Врангеля без эскимосов.
- Смешного не так уж много, Георгий Алексеевич, хотя... Но и огорчаться не надо. Вы выиграли, понимаете? По-бе-ди-ли! Без оружия. Эскимос убедился, что вы смелый человек. Это для них значит немало. Я уверен, они поедут с вами.
В каюту постучали, вошел матрос и доложил: к пароходу приближается байдара.
- Сколько в ней людей? - спросил Миловзоров. - Один человек? Пойдемте, Георгий Алексеевич, встретим его. Мне сдается, это ваш новый знакомый.
- Вряд ли. После того как я подставил ему ногу...
- Не торопитесь. Вот вам бинокль.
Ушаков встал у борта, приблизил к глазам бинокль. В байдаре в самом деле сидел пожилой эскимос. Он подгреб к пароходу, вскарабкался по трапу. Ушаков услышал, как эскимос сказал матросу:
- Отведи меня к умилеку. Он был на берегу.
Гостя проводили к Ушакову. Опять они стояли друг против друга. Высокий стройный Ушаков и коренастый смуглый эскимос, щуривший свои и без того узкие глаза. Только теперь он был без гарпуна, да и хмель уже выветрился из него.
- Ты меня толкнул, и я хотел заколоть тебя, - виновато сказал он.
- Здравствуй, - поздоровался с ним Ушаков. Он держался так, как будто бы ничего не произошло.
- Я был пьян, плохо думал, - продолжал эскимос. - Теперь моя голова чистая.
- Поедешь со мной? Ехать далеко, но там много зверя.
- С тобой поеду. Мне сказали, ты зовешь эскимосов на какой-то большой остров. Поедем.
- Подумай хорошо.
- Кончил думать. Буду собираться.
Эскимос спустился в байдару, погреб к берегу. Миловзоров улыбнулся в усы.
- Что я вам говорил, Георгий Алексеевич?
- Вы великий психолог.
- Теперь согласятся и другие охотники, вот увидите.
Действительно, еще несколько семей решило перебраться на остров Врангеля. Они не долго раздумывали, когда узнали: Иерок, один из лучших охотников, и Ивась - Ивасем эскимосы звали учителя Иосифа Мироновича Павлова - отправляются с Ушаковым. Так среди переселенцев оказались Таян, Етуи, Кмо, Тагъю, Кивъяна и Нноко. На мысе Чаплина к ним присоединились семьи Палю, Анъялыка и Аналько.
Ушаков сначала не хотел брать с собой Аналько.
- Ты, говорят, шаман?
- Шаман, шаман, - подтвердили другие.
- Нам не нужны шаманы.
- Он хороший шаман, - сказал Палю. - Самый лучший.
- Пусть остается.
- Тогда поезжайте без нас, - уперлись чаплинцы. - Мы поедем только с ним.
Ушаков посовещался с Павловым. Шаман, конечно, им ни к чему, но и терять три семьи не хотелось.
- Только на острове шаманить нельзя, - сказал Ушаков Аналько. - Там будет другая жизнь.
- Умилек, я немного, совсем немного буду шаманить. Буду помогать тебе.
- Мне? Ты думаешь, я верю шаманам?
- Ты не веришь, а эскимосы верят, - хитро прищурился Аналько.
- Давай договоримся так. Забудь про шаманский бубен.
- Ты - умилек. Ты - главный, - важно сказал Аналько. - Буду тебя слушаться.
Но в глаза Ушакову он не смотрел.
Ладно. Надо отучить Аналько от шаманства. Полярная ночь длинная, что-нибудь можно придумать.
На пароходе было теперь двенадцать семей охотников. Вместе с ними бедное их имущество.
Быстро удаляется берег. Вскоре туман закрывает его.
КАКИЕ ОНИ, ЭСКИМОСЫ?
Пароход нагружен до предела. Он идет на север, покачиваясь на небольшой мертвой зыби.
Внутри его, около огнедышащих топок, кидают и кидают лопатами уголь кочегары. Тела их блестят от пота, лица покрыты угольной пылью. Им жарко. То один кочегар, то другой хватает широкий медный чайник с водой. Кочегарам кажется, что жарко везде, что на всем белом свете нет уголка, где сохранилась бы прохлада.
Но на палубе "Ставрополя" люди мерзнут. Они постоят немного у борта и торопятся в теплые каюты.
На небе ни одного просвета. Капитан хмурится: облака закрывают солнце, мешают астрономическим наблюдениям. Холодная морская вода, холодный ветер, мутное небо и серая волна... Льдов пока нет.
Ушаков неторопливо обходит пароход. После многих дней напряженных сборов он отдыхает. Но отдыхает только тело, не голова. В ней - словно рой снежинок - кружатся вопросы, один важнее другого.
Где выбрать место для поселения, на каком берегу?
Как лучше наладить жизнь шестидесяти человек?
Удастся ли запастись мясом до зимы?
И самое главное: какие они, эскимосы? Если он не поймет их, если они не поверят ему, - ничего не получится из переселения на остров. Правда, еще надо добраться до этого острова. Вся надежда на Миловзорова.
В рубке матрос, поглядывая на компас, медленно перебирает ручки большого рулевого колеса. Павел Григорьевич Миловзоров, увидев Ушакова, на секунду отрывается от вычислений и снова склоняется над картой. Она покрыта его карандашными пометками. Каждый час приносят в рубку данные о глубинах и температуре воды. Капитан тихонько напевает в усы. Видимо, все идет как надо.
- Откуда мы все-таки будем подходить к острову? - спрашивает у него Ушаков.
- Все зависит ото льдов, - отвечает Миловзоров. - Как они прикажут. А льды...
Капитан почему-то внимательно смотрит на небо.
- Видите? Утки летят. На запад.
- Пусть себе летят, - усмехается Ушаков. Он понимает, что капитан неспроста заговорил о птицах.
- Это хорошо, Георгий Алексеевич, что они летят. Утки нас уму-разуму учат. Подсказывают обстановку.
- Что же они сказали вам, эти утки? - Ушакову нравится уверенность Миловзорова, его успокаивающая рассудительность.
- Не так уж мало утки говорят. Птицы обычно добывают себе корм у плавающих льдов. И если они летят от берегов Америки, то, выходит, льдов у тех берегов нет. И прямо по нашему курсу тоже нет. А вот западнее... Скорее всего, ветер прижал льды к острову Врангеля. Придется нам с ними повоевать.
Миловзоров провожает глазами большую стаю уток.
- Что поделывают ваши эскимосы, товарищ начальник острова Врангеля?
- Чаи гоняют. По-моему, это их самое любимое занятие.
- Да чем им еще тут заниматься, на пароходе? Спать да чаи гонять. Пусть отсыпаются. И вам бы надо как следует отдохнуть.
Ушаков выходит из рубки. Ветер заставляет его застегнуть куртку. С кормы доносится раздирающий душу вой. Собаки. Жуть.
Сто собак Ушаков купил в бухте Провидения, да еще собаки эскимосов... Они не дают пассажирам "Ставрополя" соскучиться. Лают, визжат, воют с раннего утра до позднего вечера. В больших деревянных клетках мычат быки, хрюкают в загончике свиньи. Не пароход, а настоящий зверинец.
И еще на палубе - гидроплан, крепко прихваченный канатами. Около него дежурит летчик Кальвица со своим механиком.
У борта стоит Иерок. Старый охотник покуривает трубку, ветер вырывает из нее искры. Иерок задумчиво смотрит в море. Там, далеко-далеко, виден фонтан кита.
- Умилек! Если бы у эскимосов был вельбот с мотором, они бы всегда добывали мясо. С мотором легко догнать и убить самого большого кита.
Мотор... Сейчас не до него - снабдить бы переселенцев самым необходимым. Грустно было смотреть на их имущество, когда они грузили его на пароход. Грязные истертые шкуры, ржавое оружие. Бедняки. У Етуи нет ружья. Кивъяна без яранги. На всех один вельбот, одна байдара, полсотни патронов да полторы упряжки собак.
- Пока поживем без мотора, Иерок. Но через несколько лет у эскимосов будет мотор. Обязательно будет. И мы поохотимся с тобой.
Иерок выбивает остатки табака из трубки. Табак с пеплом летит в холодные волны.
- Нунивагым палигвига, - говорит Иерок и ежится на ветру. - Так эскимосы называют этот месяц. Месяц сбора съедобного корня нунивака. А потом будет палигвик, месяц увядания. Зима скоро, умилек, придут метели.
Иерок сплевывает за борт и уходит с палубы.
Ушаков снова идет по пароходу. Собаки гремят цепями, заглядывают ему в глаза. Ушакову очень нравятся эти собаки - умные и трудолюбивые лайки.
- Нунивагым палигвига, - Георгий Алексеевич с трудом выговаривает эскимосское название августа. Ему нужно быстро выучиться языку эскимосов.
Через полчаса Ушаков сидит в своей каюте, в гостях у него врач Савенко и Павлов. Вместе с Савенко он забрасывает Павлова вопросами о жизни эскимосов.
- Поживете немного с ними и сами все увидите. Потерпите.
- Я уже теперь должен многое понять, - серьезно говорит Ушаков. Ивась, это просто необходимо.
- Хорошо, - сдается Павлов. - Я постараюсь. Расскажу, что знаю.
- Хотя бы такое... Для начала, пусть мелочь... - Ушаков откидывается на лавке. - На берегу я заходил в яранги. Видел, кипятят воду для чая. Но стоило воде закипеть, в нее бросали камень. Зачем?
- Эскимосы обычно не дают воде закипать. А если она вскипела считается, хозяйка недоглядела, - в котел бросают кусок снега или холодный камень. Вот и все!
- Ясно про чай. Теперь...
- О медицине эскимосской не забудьте, - перебивает Савенко. - Я бы даже просил начать с нее. Согласитесь, Георгий Алексеевич, это очень важно.
- У-ух, - Павлов расстегивает ворот рубашки. - Давайте о медицине. Доктор, я вижу, сгорает от нетерпения. Я от этой эскимосской медицины здорово пострадал. Инкали, теща моя, так лечила, что меня отстранили от работы в школе.
- Ничего не понимаю, - пробормотал Савенко и снял очки. Похлопал светлыми ресницами, водрузил очки на нос. - Какое отношение имеет ваша уважаемая теща к школе?
- Сейчас узнаете. Эскимосы, как и все смертные, болеют. Тут они ничем не отличаются от нас. А вот объясняют эти болезни, лечатся... Скажите, доктор, отчего у человека болит живот?
- Причин может быть много. Отравление например. Или язва желудка.
- Выходит, вы в медицине не разбираетесь, с точки зрения эскимосов. Если болит живот, в этом виноват злой дух Аксялъюк. А другой злой дух, Агрипа, делает так, что больно колет в боку. Еще один дух, Кийутук, специализируется на туберкулезе. Эскимосы, они этому верят, болеют по двум причинам: либо прицепился злой дух, либо наслал болезнь шаман.
- Черт с ними, с духами и шаманами. Лечатся, лечатся-то они как?
- Одно очень крепко связано с другим. Раз болезнь наслал шаман, значит, и изгнать ее может только шаман. Надо идти к нему. А с духами поступают иначе. От злых духов защищает "наюгиста" и "агат".
Павлов оглядел каюту Ушакова взял со стола коробочку из кости.
- Вот "наюгиста". Обычно это старая вещь. Какая-то поделка из кости, бусы, наконечник отслужившего гарпуна. Как только они превращаются в "наюгиста", сразу же начинают защищать человека от злых духов и насылаемых ими болезней. За это "наюгиста" обмазывают жиром и кровью убитого зверя.
- Удивительно, - развел руками Савенко. - Мистика, средневековье. Я, право, не уверен, смогу ли конкурировать с такими наюг... наюга... наюгистами. А если кого-то вылечу, неужели меня тоже обмажут кровью и жиром?
- Не знаю, - засмеялся Павлов. - Эскимосы просто не имели дела с настоящими врачами.
- Та-а-ак, - протянул Савенко. - Хорошо. Предположим, этот ваш "наюгиста" проглядел, не защитил от болезни. Тогда что?
- Тогда наступает очередь "агата". Это тоже какой-нибудь предмет, но необычный. Например, череп моржа с тремя или четырьмя клыками. Такие встречаются. Или камень особой формы. "Агат" берет болезнь на себя. Знаю это по собственному опыту. Когда я ушиб ногу, Инкали достала свой "агат" копыто горного барана, - погрела его над лампой и приложила к больному месту. А потом дула на копыто, как бы сдувая перешедшую на него болезнь.
- И за это вас отстранили от преподавания?
- Нет, в другой раз. Я заболел воспалением легких. Это серьезная болезнь, и она уже требует жертвы - "ныката". Жертва приносится богу. Эскимосский бог, видимо, не очень разборчив, его вполне удовлетворяет кусок байдары, вельбота. И еще эскимосский бог слабоват глазами. Поэтому "ныката" обвязывают красной тряпкой, выносят на улицу и поднимают повыше, чтобы бог заметил жертву. Иногда, очень редко, в жертву приносят собаку. Вот у меня... Я был без памяти, и Инкали убила собаку. А меня обвинили в шаманстве, сняли с работы. Правда, ненадолго. Разобрались быстро, что я не виноват.
- С вашей тещей надо держать ухо востро, - заметил доктор.
- Она замечательная женщина, - вырвалось у Павлова. - Я давно уже живу с эскимосами. И должен сказать вам, что эти люди достойны самого глубокого уважения. Они, конечно, наивны, неграмотны, верят в духов и шаманский бубен, но их надо понять.
- Да, понять, - согласился Ушаков. - Но сначала - узнать. Вот и помогите, Ивась.
- Запомните основное: эскимос - это охотник. Он просто обязан быть хорошим охотником. Иначе не прокормиться самому, не прокормить семью. Он должен уметь убить тюленя, моржа, даже кита. Можно сказать, что главный смысл его жизни - это охота и что охота - это единственный источник его жизни.
Павлов кашлянул.
- Чайку бы. В горле что-то першит.
- Вы как эскимос. Без чаю и часа не проживете.
- Привык. Мне многие обычаи, привычки эскимосов нравятся. Неплохо бы их перенять тем, кто считает эскимосов отсталыми. Они никогда ничего не украдут. Найдут какую-нибудь вещь и спрашивают всех: "Твоя? Тебе принадлежит?" И если только хозяин не объявится, возьмут эту вещь себе. Эскимосы не лгут. Нет ничего хуже, чем прослыть лгуном. Такой человек сразу теряет уважение.
- Не знаю, удастся ли, - задумчиво проговорил Ушаков, - но вот подружиться бы с ними...
- Это не трудно. На добро эскимос отвечает добром. Только запомните: надо быть с ними честным. Надо уметь делать все то, что умеют они. Хорошо стрелять, управлять упряжкой собак. Снять шкуру с медведя, разделать тушу моржа. Иначе они не станут с вами считаться. И скажут: "Ты не умеешь жить". Это самое сильное оскорбление для эскимоса. А если вы завоюете у них авторитет, то услышите: "Ты все делаешь, как эскимос". Это высшая похвала.
Ушаков взглянул на Павлова и сказал:
- У меня выбора нет. Я должен услышать: "Ты все делаешь, как эскимос".
ДЫМОК НАД ЯРАНГОЙ
Как просто, оказывается, свершается то, о чем думаешь и мечтаешь годами!
"Ставрополь" подходит к острову Врангеля. Он уже виден, скалистый и издалека безжизненный. Неужели они у цели?
- Получите ваш остров, - шутит Миловзоров.
Он тоже взволнован и рад. Все-таки пробились сквозь льды.
С палубы доносятся громкие крики эскимосов. Взвыли остервенело собаки. Около борта мечутся люди. Ушаков с Миловзоровым выскакивают из рубки. Эскимосы показывают на большую льдину, которая усеяна темными тушами моржей. Кое-кто из эскимосов уже с винчестером.
Пароход держит курс как раз к этой льдине.
- Вот это да! - возбужденно говорит Миловзоров и с неожиданной для его возраста легкостью бросается по трапу вниз. За карабином.
Ушаков наблюдает за охотниками. Собаки рвутся с цепей. Люди пританцовывают от нетерпения. Среди охотников у борта Миловзоров и Савенко. Наконец можно стрелять.
Моржи спокойно лежат на льду. Изредка они поднимают головы, лениво оглядываются и снова опускают головы на лед. Гремят беспорядочные выстрелы. Все торопятся, не успевают прицелиться. Моржи быстро соскальзывают в воду. Только две туши остались лежать неподвижно. А было их...
Охотники смущены. Они недоуменно рассматривают винчестеры, как бы не понимая: в чем дело? Почему про махнулись?
- Вы бы согласились стать капитаном парохода в этом рейсе?
Он знал, что Миловзоров уже плавал на "Ставрополе" и плавал в Северном Ледовитом океане.
Капитан погладил свои пушистые усы:
- Отчего не согласиться? Давайте попробуем.
Так. Прекрасно. Судно есть. Есть и опытный капитан, который проследит за ремонтом парохода, подберет команду. Есть врач. Чукчей или эскимосов, будущих поселенцев, надо искать на Чукотке. Но еще нужен опытный охотник-промысловик. Нужен толковый помощник.
- А вы Павлова пригласите, - посоветовал Миловзоров.
- Кто он такой?
- Ну-у... Его на Чукотке многие знают. Учитель. Отец у него был русский, мать камчадалка. Хороший охотник. Женат на эскимоске. Прекрасный человек, быт и нравы эскимосов, чукчей знает великолепно. Если он согласится поехать, вам здорово повезет.
Ушаков прощается с капитаном, снова мечется в поисках снаряжения. Деньги на него отпущены, да что делать с деньгами, если нет товаров? До июля осталось совсем немного, а сколько еще не приобретено!
Наконец на одном из бесконечных совещаний решили: "Ставрополь" сначала зайдет в Японию, там будет куплена часть снаряжения. А пока товарищу Ушакову придется съездить в Шанхай, нельзя же все покупки откладывать до посещения Японии.
Шанхай. Китайский город. Китайский? Почему же названия улиц в центре английские и французские? Почему при входе в парк объявление: "Собак не водить, китайцам вход запрещен"?
Английские, французские банки, владельцы которых живут в Европе или Америке, иностранные крейсеры в порту, у домов японские солдаты... Броневики... Вот в чем дело - сегодня годовщина расстрела агличанами китайских студентов. Боятся... Распоряжаются богатствами страны, понастроили себе роскошные виллы и здания банков, контор, даже деньги собственные выпускают, а народа боятся.
Ушаков едет по центру Шанхая на автомобиле. Солдаты, роскошь витрин, сытые лица чиновников... Улицы немноголюдны. Напряженная тишина. И вдруг не то стон, не то песня: "Хэй-хо! Хэй-хо!"
Восемь китайцев впряглись в тяжелую повозку и тащат ее, согнувшись до земли. На повозке ящики с английскими надписями.
"Хэй-хо! Хэй-хо!"
Чужие в своем городе, гнут спины на иностранцев. Редкие прохожие-китайцы в синих куртках робко жмутся к стенам домов.
Автомобиль выезжает из центра, он отгорожен высокой каменной стеной. Теперь больше людей, узкие улочки заполнены народом. И ни солдат, ни броневиков, ни роскошных витрин. Кругом синие куртки. Люди идут прямо по улице, автомобиль без конца гудит и еле-еле движется в толпе пешеходов.
Позади машины группа детей. Над выбритыми лбами маленькие косички. Они плюют вслед автомобилю, что-то кричат. Что они кричат?
- Вот едет белая собака, - говорит переводчик.
Значит, Ушакова приняли за англичанина или француза.
Он настороженно оглядывается. В тесных улочках все больше народу. Ребятишки кричат, плюются. Около машины появились парни повзрослее. Они тоже кричат, а Ушаков и без переводчика понимает, какие слова произносят китайцы.
Стоп! Толпа перегородила дорогу. Автомобиль остановился. Двое прыгнули на подножку, показывают руками - назад.
Вокруг - море синих курток. Уколы злых глаз. Резкие крики. Что делать?
Ушаков отворачивает лацкан пиджака. Там красная пятиконечная звездочка.
Двое на подножке застывают. Медленно затихает гул толпы. Ушаков ждет.
Переводчик быстро повторяет два слова: "Москва. Большевик".
И... теперь в глазах китайцев улыбка и любопытство. Тянутся для рукопожатия руки. "Москва. Большевик..."
А во Владивостоке "Ставрополь" уже готов к плаванию. Вся подводная часть его обшита толстыми стальными листами. В трюме установлены распоры из лиственничных брусьев. На случай зимовки во льдах взят запас продовольствия на год.
В последний раз заходит разговор о радиостанции. Брать или не брать? Она нужна, очень нужна. Но длинноволновая радиостанция громоздка - это еще один дом. Это несколько больших мачт, оборудование. Понадобится специальная бригада строителей и монтажников, чтобы установить станцию, подвесить антенны. За время короткой стоянки "Ставрополя" у острова Врангеля с этой работой не справиться. Решено ехать без радиостанции.
Суматошные дни перед отплытием. Неужели они когда-нибудь выйдут в поход? Что-то забыто, что-то не упаковано... При погрузке уронили мешок с мукой. Его выловили.
- Берите, берите, - подсказывает Миловзоров. - Внутри мука не промокла.
Конечно, нашлись "доброжелатели". Один из них отвел Ушакова в сторону.
- Вы здравомыслящий человек или сумасшедший?
- В чем дело?
- Первая встреча со льдами - и вы погибли. "Ставрополь" ходил в Ледовитый океан, я знаю, но он всегда шел вдоль берега, а если крепкий лед - пережидал в бухтах.
- Не волнуйтесь за нас. Не погибнем.
- Тогда подумайте о государственном имуществе.
- Да мы обо всем подумали.
- Ишь, смелые какие! А я вас предупреждаю: вы не доберетесь до острова, и я еще поприсутствую на суде над вами.
- Вот этого уж никогда не будет.
- Почему?
- Если нас раздавит во льдах и мы погибнем, то некого будет судить. Если доберемся до острова... За что же судить?
- Шутите, товарищ Ушаков. Дошутитесь.
Но вот все готово, все разговоры окончены.
Пятнадцатое июля 1926 года. На "Ставрополе" митинг. Гости покидают пароход.
Гремит цепь, якорь выбран.
Над бухтой Золотой Рог звучит протяжный гудок.
ЯРАНГИ НА ПАРОХОДЕ
Десять дней потребовалось "Ставрополю", чтобы сбегать, как говорит капитан Миловзоров, в Японию и добраться до Петропавловска-на-Камчатке.
Последний город на пути к острову Врангеля!
Может быть, поэтому - запомнить надолго! - глаза подмечают полоску деревянного тротуара, мачту радиостанции, почту, газету в руках старичка, усевшегося на лавочке перед домом. Когда-то теперь увидят они свежую газету? Когда смогут отправить или получить письмо?
Впереди еще три остановки: бухта Провидения, мыс Чаплина, мыс Дежнева. Но это уже не города - небольшие поселки. После Петропавловска оборвется последняя ниточка, связывающая их с прежней привычной жизнью. И хочется скорее попасть на остров Врангеля, и страшно немного.
Такое настроение было у Ушакова утром. Вечером он уже посмеивался над собой и тихонько приговаривал:
- Эх, ты, городская душа, учись решительности у северян.
Урок этой решительности ему преподал Скурихин, один из лучших охотников Камчатки. Со Скурихиным они встретились в городе днем.
Скурихин был немного грузноват, движения его были неторопливы. Казалось, он не любит быстрых решений, не любит резких перемен в своей жизни.
"Наверное, в молодости и тянуло его к странствиям, - подумал Ушаков. - Теперь, конечно, семья, дети, собственный дом, хозяйство. Теперь его не оттащишь от теплой печки".
Но на всякий случай спросил:
- На остров Врангеля съездить не хотите?
Скурихин почесал в бороде.
- Остров? Да што там есть? Што делать на нем? - и неожиданно зевнул.
- Песец есть. Белый медведь. Морской зверь еще.
- А золото? Золотишко там не находили?
- Чего не знаю, того не знаю. Надо посмотреть. Остров неизученный.
Скурихин опять зевнул, пошлепал ладонью по губам. Все тем же глухим и каким-то ленивым голосом продолжал расспрашивать:
- А што за шкурку платить будете? Детишкам на молочишко надо заработать. Как со снабжением?
Ушаков без всякой надежды на успех отвечал. Он чувствовал, что Скурихина с места не стронешь. Прирос к Камчатке.
- Ну, ладно, Алексеич, - охотник встал. - Пароход-то когда отходит?
- Завтра собираемся. Нам еще надо кое-что погрузить.
- Пожалуй, покумекаю малость. Где остров-то твой? Эк, даль какая.
А через несколько часов Ушаков увидел на улице, которая вела к причалам порта, нагруженную телегу. Она была полна домашнего скарба, даже самовар захватил охотник. Наверху сидела женщина с ребенком. Рядом, с вожжами в руках, шел Скурихин.
- Как? - удивился Ушаков. - Уже собрался?
- Да што рассусоливать, Алексеич? - Скурихин деловито поправил узел на телеге. - Корову продал, дом сдал в аренду. Собрались вот. Куда мне с барахлишком?
Вот как здесь, на Севере, принимают важные решения. И Ушаков подумал: наверное, легко согласится поехать с ним на остров Врангеля учитель Павлов. И не придется уговаривать эскимосов и чукчей в бухте Провидения у них вообще сборы не долги. Разберут яранги, скатают шкуры, сложат немудреные вещички...
Но не получилось в бухте Провидения так, как он рассчитывал. Правда, учитель Павлов недолго раздумывал. Расспросил Ушакова об острове и согласился туда отправиться. А вот эскимосы не говорили ни "да", ни "нет". Ушаков ходил по ярангам, разговаривал с охотниками, те удивлялись богатствам острова Врангеля и... обещали подумать. Или просто молчали.
Он не на шутку встревожился. Вдобавок ко всему едва не погиб от гарпуна эскимоса. Звали того эскимоса, как потом выяснилось, Иерок.
Ушаков шел по песчаному берегу бухты и вдруг услышал дикий вопль. Из яранги выскочила девушка, за ней еще одна. Они крикнули что-то и бросились бежать. Ушаков не знал языка эскимосов, он ничего не мог понять.
Вскоре из яранги выбрался пожилой эскимос. Он заметно покачивался на ногах, в руках держал тяжелый гарпун. С этим гарпуном и помчался за девушками. Что было делать?
Ушаков подставил ногу пробегавшему мимо эскимосу.
Тот споткнулся, выронил гарпун, свалился на песок. Потом быстро поднялся на ноги. Подхватил свой гарпун и замахнулся на Ушакова.
Георгий Алексеевич стоял неподвижно, глядел в полубезумные глаза. Секунда, другая... Ушаков не двигался, он понимал - дрогни он, покажи, что боится, и гарпун, пущенный сильной рукой эскимоса, пронзит его.
Еще несколько секунд напряженного молчания.
Слышно, как тяжело сопит эскимос.
Наконец рука с гарпуном медленно опускается. Эскимос смахивает с лица капли пота, с губ его слетают обрывки слов. Он бросает гарпун и исчезает в яранге. Метрах в ста от нее, на берегу, сидят две девушки и всхлипывают.
История... Ушаков поправляет карабин на плече - он только сейчас вспомнил о нем - и бредет к шлюпке.
Да-а... После такого случая ни один эскимос, наверное, не поедет с ним на остров.
Он вернулся на "Ставрополь", рассказал о случившемся капитану Миловзорову. Задумался тот и потом почему-то засмеялся.
- Вы находите, есть повод для веселья? Ведь нам нечего делать на острове Врангеля без эскимосов.
- Смешного не так уж много, Георгий Алексеевич, хотя... Но и огорчаться не надо. Вы выиграли, понимаете? По-бе-ди-ли! Без оружия. Эскимос убедился, что вы смелый человек. Это для них значит немало. Я уверен, они поедут с вами.
В каюту постучали, вошел матрос и доложил: к пароходу приближается байдара.
- Сколько в ней людей? - спросил Миловзоров. - Один человек? Пойдемте, Георгий Алексеевич, встретим его. Мне сдается, это ваш новый знакомый.
- Вряд ли. После того как я подставил ему ногу...
- Не торопитесь. Вот вам бинокль.
Ушаков встал у борта, приблизил к глазам бинокль. В байдаре в самом деле сидел пожилой эскимос. Он подгреб к пароходу, вскарабкался по трапу. Ушаков услышал, как эскимос сказал матросу:
- Отведи меня к умилеку. Он был на берегу.
Гостя проводили к Ушакову. Опять они стояли друг против друга. Высокий стройный Ушаков и коренастый смуглый эскимос, щуривший свои и без того узкие глаза. Только теперь он был без гарпуна, да и хмель уже выветрился из него.
- Ты меня толкнул, и я хотел заколоть тебя, - виновато сказал он.
- Здравствуй, - поздоровался с ним Ушаков. Он держался так, как будто бы ничего не произошло.
- Я был пьян, плохо думал, - продолжал эскимос. - Теперь моя голова чистая.
- Поедешь со мной? Ехать далеко, но там много зверя.
- С тобой поеду. Мне сказали, ты зовешь эскимосов на какой-то большой остров. Поедем.
- Подумай хорошо.
- Кончил думать. Буду собираться.
Эскимос спустился в байдару, погреб к берегу. Миловзоров улыбнулся в усы.
- Что я вам говорил, Георгий Алексеевич?
- Вы великий психолог.
- Теперь согласятся и другие охотники, вот увидите.
Действительно, еще несколько семей решило перебраться на остров Врангеля. Они не долго раздумывали, когда узнали: Иерок, один из лучших охотников, и Ивась - Ивасем эскимосы звали учителя Иосифа Мироновича Павлова - отправляются с Ушаковым. Так среди переселенцев оказались Таян, Етуи, Кмо, Тагъю, Кивъяна и Нноко. На мысе Чаплина к ним присоединились семьи Палю, Анъялыка и Аналько.
Ушаков сначала не хотел брать с собой Аналько.
- Ты, говорят, шаман?
- Шаман, шаман, - подтвердили другие.
- Нам не нужны шаманы.
- Он хороший шаман, - сказал Палю. - Самый лучший.
- Пусть остается.
- Тогда поезжайте без нас, - уперлись чаплинцы. - Мы поедем только с ним.
Ушаков посовещался с Павловым. Шаман, конечно, им ни к чему, но и терять три семьи не хотелось.
- Только на острове шаманить нельзя, - сказал Ушаков Аналько. - Там будет другая жизнь.
- Умилек, я немного, совсем немного буду шаманить. Буду помогать тебе.
- Мне? Ты думаешь, я верю шаманам?
- Ты не веришь, а эскимосы верят, - хитро прищурился Аналько.
- Давай договоримся так. Забудь про шаманский бубен.
- Ты - умилек. Ты - главный, - важно сказал Аналько. - Буду тебя слушаться.
Но в глаза Ушакову он не смотрел.
Ладно. Надо отучить Аналько от шаманства. Полярная ночь длинная, что-нибудь можно придумать.
На пароходе было теперь двенадцать семей охотников. Вместе с ними бедное их имущество.
Быстро удаляется берег. Вскоре туман закрывает его.
КАКИЕ ОНИ, ЭСКИМОСЫ?
Пароход нагружен до предела. Он идет на север, покачиваясь на небольшой мертвой зыби.
Внутри его, около огнедышащих топок, кидают и кидают лопатами уголь кочегары. Тела их блестят от пота, лица покрыты угольной пылью. Им жарко. То один кочегар, то другой хватает широкий медный чайник с водой. Кочегарам кажется, что жарко везде, что на всем белом свете нет уголка, где сохранилась бы прохлада.
Но на палубе "Ставрополя" люди мерзнут. Они постоят немного у борта и торопятся в теплые каюты.
На небе ни одного просвета. Капитан хмурится: облака закрывают солнце, мешают астрономическим наблюдениям. Холодная морская вода, холодный ветер, мутное небо и серая волна... Льдов пока нет.
Ушаков неторопливо обходит пароход. После многих дней напряженных сборов он отдыхает. Но отдыхает только тело, не голова. В ней - словно рой снежинок - кружатся вопросы, один важнее другого.
Где выбрать место для поселения, на каком берегу?
Как лучше наладить жизнь шестидесяти человек?
Удастся ли запастись мясом до зимы?
И самое главное: какие они, эскимосы? Если он не поймет их, если они не поверят ему, - ничего не получится из переселения на остров. Правда, еще надо добраться до этого острова. Вся надежда на Миловзорова.
В рубке матрос, поглядывая на компас, медленно перебирает ручки большого рулевого колеса. Павел Григорьевич Миловзоров, увидев Ушакова, на секунду отрывается от вычислений и снова склоняется над картой. Она покрыта его карандашными пометками. Каждый час приносят в рубку данные о глубинах и температуре воды. Капитан тихонько напевает в усы. Видимо, все идет как надо.
- Откуда мы все-таки будем подходить к острову? - спрашивает у него Ушаков.
- Все зависит ото льдов, - отвечает Миловзоров. - Как они прикажут. А льды...
Капитан почему-то внимательно смотрит на небо.
- Видите? Утки летят. На запад.
- Пусть себе летят, - усмехается Ушаков. Он понимает, что капитан неспроста заговорил о птицах.
- Это хорошо, Георгий Алексеевич, что они летят. Утки нас уму-разуму учат. Подсказывают обстановку.
- Что же они сказали вам, эти утки? - Ушакову нравится уверенность Миловзорова, его успокаивающая рассудительность.
- Не так уж мало утки говорят. Птицы обычно добывают себе корм у плавающих льдов. И если они летят от берегов Америки, то, выходит, льдов у тех берегов нет. И прямо по нашему курсу тоже нет. А вот западнее... Скорее всего, ветер прижал льды к острову Врангеля. Придется нам с ними повоевать.
Миловзоров провожает глазами большую стаю уток.
- Что поделывают ваши эскимосы, товарищ начальник острова Врангеля?
- Чаи гоняют. По-моему, это их самое любимое занятие.
- Да чем им еще тут заниматься, на пароходе? Спать да чаи гонять. Пусть отсыпаются. И вам бы надо как следует отдохнуть.
Ушаков выходит из рубки. Ветер заставляет его застегнуть куртку. С кормы доносится раздирающий душу вой. Собаки. Жуть.
Сто собак Ушаков купил в бухте Провидения, да еще собаки эскимосов... Они не дают пассажирам "Ставрополя" соскучиться. Лают, визжат, воют с раннего утра до позднего вечера. В больших деревянных клетках мычат быки, хрюкают в загончике свиньи. Не пароход, а настоящий зверинец.
И еще на палубе - гидроплан, крепко прихваченный канатами. Около него дежурит летчик Кальвица со своим механиком.
У борта стоит Иерок. Старый охотник покуривает трубку, ветер вырывает из нее искры. Иерок задумчиво смотрит в море. Там, далеко-далеко, виден фонтан кита.
- Умилек! Если бы у эскимосов был вельбот с мотором, они бы всегда добывали мясо. С мотором легко догнать и убить самого большого кита.
Мотор... Сейчас не до него - снабдить бы переселенцев самым необходимым. Грустно было смотреть на их имущество, когда они грузили его на пароход. Грязные истертые шкуры, ржавое оружие. Бедняки. У Етуи нет ружья. Кивъяна без яранги. На всех один вельбот, одна байдара, полсотни патронов да полторы упряжки собак.
- Пока поживем без мотора, Иерок. Но через несколько лет у эскимосов будет мотор. Обязательно будет. И мы поохотимся с тобой.
Иерок выбивает остатки табака из трубки. Табак с пеплом летит в холодные волны.
- Нунивагым палигвига, - говорит Иерок и ежится на ветру. - Так эскимосы называют этот месяц. Месяц сбора съедобного корня нунивака. А потом будет палигвик, месяц увядания. Зима скоро, умилек, придут метели.
Иерок сплевывает за борт и уходит с палубы.
Ушаков снова идет по пароходу. Собаки гремят цепями, заглядывают ему в глаза. Ушакову очень нравятся эти собаки - умные и трудолюбивые лайки.
- Нунивагым палигвига, - Георгий Алексеевич с трудом выговаривает эскимосское название августа. Ему нужно быстро выучиться языку эскимосов.
Через полчаса Ушаков сидит в своей каюте, в гостях у него врач Савенко и Павлов. Вместе с Савенко он забрасывает Павлова вопросами о жизни эскимосов.
- Поживете немного с ними и сами все увидите. Потерпите.
- Я уже теперь должен многое понять, - серьезно говорит Ушаков. Ивась, это просто необходимо.
- Хорошо, - сдается Павлов. - Я постараюсь. Расскажу, что знаю.
- Хотя бы такое... Для начала, пусть мелочь... - Ушаков откидывается на лавке. - На берегу я заходил в яранги. Видел, кипятят воду для чая. Но стоило воде закипеть, в нее бросали камень. Зачем?
- Эскимосы обычно не дают воде закипать. А если она вскипела считается, хозяйка недоглядела, - в котел бросают кусок снега или холодный камень. Вот и все!
- Ясно про чай. Теперь...
- О медицине эскимосской не забудьте, - перебивает Савенко. - Я бы даже просил начать с нее. Согласитесь, Георгий Алексеевич, это очень важно.
- У-ух, - Павлов расстегивает ворот рубашки. - Давайте о медицине. Доктор, я вижу, сгорает от нетерпения. Я от этой эскимосской медицины здорово пострадал. Инкали, теща моя, так лечила, что меня отстранили от работы в школе.
- Ничего не понимаю, - пробормотал Савенко и снял очки. Похлопал светлыми ресницами, водрузил очки на нос. - Какое отношение имеет ваша уважаемая теща к школе?
- Сейчас узнаете. Эскимосы, как и все смертные, болеют. Тут они ничем не отличаются от нас. А вот объясняют эти болезни, лечатся... Скажите, доктор, отчего у человека болит живот?
- Причин может быть много. Отравление например. Или язва желудка.
- Выходит, вы в медицине не разбираетесь, с точки зрения эскимосов. Если болит живот, в этом виноват злой дух Аксялъюк. А другой злой дух, Агрипа, делает так, что больно колет в боку. Еще один дух, Кийутук, специализируется на туберкулезе. Эскимосы, они этому верят, болеют по двум причинам: либо прицепился злой дух, либо наслал болезнь шаман.
- Черт с ними, с духами и шаманами. Лечатся, лечатся-то они как?
- Одно очень крепко связано с другим. Раз болезнь наслал шаман, значит, и изгнать ее может только шаман. Надо идти к нему. А с духами поступают иначе. От злых духов защищает "наюгиста" и "агат".
Павлов оглядел каюту Ушакова взял со стола коробочку из кости.
- Вот "наюгиста". Обычно это старая вещь. Какая-то поделка из кости, бусы, наконечник отслужившего гарпуна. Как только они превращаются в "наюгиста", сразу же начинают защищать человека от злых духов и насылаемых ими болезней. За это "наюгиста" обмазывают жиром и кровью убитого зверя.
- Удивительно, - развел руками Савенко. - Мистика, средневековье. Я, право, не уверен, смогу ли конкурировать с такими наюг... наюга... наюгистами. А если кого-то вылечу, неужели меня тоже обмажут кровью и жиром?
- Не знаю, - засмеялся Павлов. - Эскимосы просто не имели дела с настоящими врачами.
- Та-а-ак, - протянул Савенко. - Хорошо. Предположим, этот ваш "наюгиста" проглядел, не защитил от болезни. Тогда что?
- Тогда наступает очередь "агата". Это тоже какой-нибудь предмет, но необычный. Например, череп моржа с тремя или четырьмя клыками. Такие встречаются. Или камень особой формы. "Агат" берет болезнь на себя. Знаю это по собственному опыту. Когда я ушиб ногу, Инкали достала свой "агат" копыто горного барана, - погрела его над лампой и приложила к больному месту. А потом дула на копыто, как бы сдувая перешедшую на него болезнь.
- И за это вас отстранили от преподавания?
- Нет, в другой раз. Я заболел воспалением легких. Это серьезная болезнь, и она уже требует жертвы - "ныката". Жертва приносится богу. Эскимосский бог, видимо, не очень разборчив, его вполне удовлетворяет кусок байдары, вельбота. И еще эскимосский бог слабоват глазами. Поэтому "ныката" обвязывают красной тряпкой, выносят на улицу и поднимают повыше, чтобы бог заметил жертву. Иногда, очень редко, в жертву приносят собаку. Вот у меня... Я был без памяти, и Инкали убила собаку. А меня обвинили в шаманстве, сняли с работы. Правда, ненадолго. Разобрались быстро, что я не виноват.
- С вашей тещей надо держать ухо востро, - заметил доктор.
- Она замечательная женщина, - вырвалось у Павлова. - Я давно уже живу с эскимосами. И должен сказать вам, что эти люди достойны самого глубокого уважения. Они, конечно, наивны, неграмотны, верят в духов и шаманский бубен, но их надо понять.
- Да, понять, - согласился Ушаков. - Но сначала - узнать. Вот и помогите, Ивась.
- Запомните основное: эскимос - это охотник. Он просто обязан быть хорошим охотником. Иначе не прокормиться самому, не прокормить семью. Он должен уметь убить тюленя, моржа, даже кита. Можно сказать, что главный смысл его жизни - это охота и что охота - это единственный источник его жизни.
Павлов кашлянул.
- Чайку бы. В горле что-то першит.
- Вы как эскимос. Без чаю и часа не проживете.
- Привык. Мне многие обычаи, привычки эскимосов нравятся. Неплохо бы их перенять тем, кто считает эскимосов отсталыми. Они никогда ничего не украдут. Найдут какую-нибудь вещь и спрашивают всех: "Твоя? Тебе принадлежит?" И если только хозяин не объявится, возьмут эту вещь себе. Эскимосы не лгут. Нет ничего хуже, чем прослыть лгуном. Такой человек сразу теряет уважение.
- Не знаю, удастся ли, - задумчиво проговорил Ушаков, - но вот подружиться бы с ними...
- Это не трудно. На добро эскимос отвечает добром. Только запомните: надо быть с ними честным. Надо уметь делать все то, что умеют они. Хорошо стрелять, управлять упряжкой собак. Снять шкуру с медведя, разделать тушу моржа. Иначе они не станут с вами считаться. И скажут: "Ты не умеешь жить". Это самое сильное оскорбление для эскимоса. А если вы завоюете у них авторитет, то услышите: "Ты все делаешь, как эскимос". Это высшая похвала.
Ушаков взглянул на Павлова и сказал:
- У меня выбора нет. Я должен услышать: "Ты все делаешь, как эскимос".
ДЫМОК НАД ЯРАНГОЙ
Как просто, оказывается, свершается то, о чем думаешь и мечтаешь годами!
"Ставрополь" подходит к острову Врангеля. Он уже виден, скалистый и издалека безжизненный. Неужели они у цели?
- Получите ваш остров, - шутит Миловзоров.
Он тоже взволнован и рад. Все-таки пробились сквозь льды.
С палубы доносятся громкие крики эскимосов. Взвыли остервенело собаки. Около борта мечутся люди. Ушаков с Миловзоровым выскакивают из рубки. Эскимосы показывают на большую льдину, которая усеяна темными тушами моржей. Кое-кто из эскимосов уже с винчестером.
Пароход держит курс как раз к этой льдине.
- Вот это да! - возбужденно говорит Миловзоров и с неожиданной для его возраста легкостью бросается по трапу вниз. За карабином.
Ушаков наблюдает за охотниками. Собаки рвутся с цепей. Люди пританцовывают от нетерпения. Среди охотников у борта Миловзоров и Савенко. Наконец можно стрелять.
Моржи спокойно лежат на льду. Изредка они поднимают головы, лениво оглядываются и снова опускают головы на лед. Гремят беспорядочные выстрелы. Все торопятся, не успевают прицелиться. Моржи быстро соскальзывают в воду. Только две туши остались лежать неподвижно. А было их...
Охотники смущены. Они недоуменно рассматривают винчестеры, как бы не понимая: в чем дело? Почему про махнулись?