Нанаун тоже расстроился. Жаль расставаться с мечтой о двойной добыче. Что ж, хватит и одного медведя. Он положил на лед винчестер, чтобы стрелять наверняка.
   - Куда же ты, человек?
   Он сказал это вслух. Иногда эскимосы называют медведя человеком. "Человек", пока Нанаун готовился, зашел за торос и скрылся из глаз. Нанаун бросился за ним. Он старался не шуметь, держался с подветренной стороны и внимательно поглядывал - не сторожит ли его нанук за какой-либо глыбой льда?
   Медведя он обнаружил минут через сорок. Тот опять охотился. Перед ним был небольшой сугроб. Медведь, поджав задние лапы, замер. Нерпы нигде не было видно.
   "Лунка", - догадался Нанаун. Под сугробом медведь учуял лунку нерпы. Такие лунки - агло - нерпа сооружает для себя и своих детенышей. Нанаун подумал-подумал и решил не спешить. Медведь никуда не денется. До него метров шестьдесят, не больше. Теперь он не даст уйти зверю.
   Медведь вытягивал шею, словно принюхивался и прислушивался к чему-то. Затем присел еще ниже и ринулся на сугроб, тот с хрустом провалился под ним. Медведь заработал лапами. Снег так и летел во все стороны. Нанук сунулся к лунке, что-то подцепил там. Нанаун увидел щенка нерпы. Тот, видимо, лежал на льду, пока мать кормилась в море.
   "Вот и есть два зверя, - радовался Нанаун. - Пусть только медведь убьет щенка и..."
   Но медведь вел себя странно. Оттащил детеныша подальше от воды, аккуратно разгреб снег вокруг лунки. Потом столкнул щенка в воду.
   "А-а, - удивился Нанаун. - Какой хитрый нанук. Он хочет поймать и взрослую нерпу. Щенок не умеет еще плавать, сейчас мать бросится ему на помощь. Умный нанук. А Нанаун еще умнее".
   Медведь, поддерживая лапой нерпенка в воде, ждал. Под водой показалась мать. Она ластами толкала детеныша на поверхность. Вот голова ее над водой. Мгновенный удар лапой. Медведь цепляет нерпу когтями, выбрасывает на лед. Туда же летит детеныш.
   Нанаун затаивает дыхание и спускает курок.
   Белый медведь падает рядом с нерпами.
   Эскимос кричит от радости и прыгает на льду.
   Три! Три зверя! Одним выстрелом! Увидит отец. Все увидят. Умилек даст за шкуру товары. Из шкуры детеныша нерпы - шапка сестре.
   Он разделывает медведя - отец научил его. Медведя надо разделать сразу, потом шкуру трудно отделить от мяса и жира. Нанаун старается работать так, чтоб не испачкать шкуру кровью. Все надо делать хорошо, как настоящий охотник.
   Теперь он настоящий охотник. Никто еще не приносил домой такой добычи.
   Нерпенок уже зацеплен ремнем. Нанаун хватается за ремень, кладет его на плечо. Снег и лед вокруг покрыты пятнами крови и жира. Ощерена зубастая пасть медведя. Взрослая нерпа застыла, выбросив ласты, - словно собирается поползти к лунке. Никуда теперь она не уйдет.
   Нанаун поудобнее устраивает ремень на плече и бежит к поселку. Нерпа волочится по льду. Всей добычи ему не забрать, придется просить о помощи. О такой помощи приятно просить.
   Он не чувствует ни усталости в ногах, ни тяжести нерпы на ремне. Он просто торопится, сдувая с верхней губы капли горячего пота. Здесь можно торопиться, в поселке Нанаун пойдет шагом, пойдет спокойно - так возвращается с охоты мужчина.
   Еще издали он замечает людей у склада. Ему хочется, чтобы много людей увидели его с добычей. Медленно, с каменным, как кажется Нанауну, лицом подходит он к отцу. Тот не сделал ни шагу навстречу.
   - Ты пришел, - говорит ровным голосом отец. - Ты охотился.
   - Я пришел. Винчестер стреляет хорошо. Там медведь, еще нерпа. Я потратил на них одну пулю.
   - Кай! - удивляется кто-то. - Одной пулей три зверя. Нанаун совсем большой.
   Нанаун рассказывает, как обхитрил он медведя. Кругом смеются, хвалят Нанауна. Отец щиплет редкие усики, прячет в ладони радостную улыбку. Ушаков говорит отцу:
   - Если Нанаун будет так охотиться, у меня не хватит товаров. Придется просить Нанауна, чтобы он меньше охотился.
   Паренек опускает голову. Губы не слушаются его, расползаются, открывая белые зубы.
   - Что ты хочешь? - спрашивает умилек. - За такую добычу... Бери на складе. Это мой подарок.
   Нанаун смотрит на отца. Тот молчит. Нанаун набирается смелости.
   - Подари мне тот шар. Ты говорил - наша земля. Он крутится на железной палке.
   - Глобус, - догадывается Ушаков. - Хорошо. Я дарю его тебе. Приходи ко мне в комнату, забирай.
   - Подожди, - останавливает Нанауна отец. - На льду лежит медведь, лежит нерпа. Ты снял шкуру?
   - Я снял шкуру.
   - Надо все привезти сюда.
   - Мы поможем Нанауну, - говорит Ушаков. - Я сделаю ему еще один подарок. Я сфотографирую его у добычи, дам ему снимок. Через много лет он покажет этот снимок своему сыну. Когда тот соберется на первую охоту.
   Упряжка пробирается между торосами. Следом идет Ушаков с фотоаппаратом. Нанаун никогда еще не фотографировался, ему немного страшно. Это ведь не на нерпу, не на медведя охотиться. Там все понятно.
   - Внимание. Смотри сюда. И не моргай.
   В напряженной позе сидит Нанаун на льду. Глаза его вытаращены оказалось, что не моргать трудно. Рядом с ним нерпа. На коленях голова белого медведя. В пасть вставлена палочка, чтобы на фотографии лучше были видны клыки нанука.
   - Ты как медведь, - усмехается отец. - Закрой рот.
   Подросток сглатывает слюну, закрывает рот. Охотиться легче, чем фотографироваться. Но ему приятно, что умилек делает что-то для него, Нанауна. Все эскимосы уважают умилека.
   Вечером он сидит в комнате Ушакова. То ли от горячего чая, то ли от напряжения взмокла спина. Умилек крутит глобус, объясняет, где моря и океаны, материки, Северный и Южный полюсы, меридианы.
   Не все понимает Нанаун. Но хочет понять. Потом расскажет сестре. Сам будет крутить шар и разглядывать сушу, где живут разные люди - белые и черные, желтые и смуглые. Так говорит умилек.
   Все-таки Нанауну странно, что земля - привычная ровная поверхность, пусть с горами и ложбинами, - это шар. Да еще этот шар вращается.
   Кто же крутит его, такой большой шар? Умилек уверял, что бога нет. Ни эскимосского, ни русского, ни чукотского, ни алеутского.
   Кто же делает так, что сначала день, а потом ночь? Сначала большой, большой день, потом длинная, длинная ночь, когда месяцами нет солнца, нет света. Вот он, остров Врангеля, букашка на глобусе. Настоящий остров не крутится. Нанаун не чувствует этого. А день сменяется ночью.
   Нанауну интересно и непонятно. Он вырежет из моржового клыка байдару, поставит ее на глобус и поплывет в другие края. Туда, где тоже есть нерпы, медведи, льды. В жаркие земли, где ходят голыми, ему не хочется. Может быть, только на один день туда заплыть, посмотреть.
   - Я тебе сейчас все объясню, - предлагает Ушаков. - Покажу, как получается полярный день и полярная ночь...
   Он зажигает свечу, закрывает окна занавесками. Ставит свечу и глобус на пол. Нанаун соскальзывает со стула. Горит, мигая, свеча, таинственно поблескивает глобус.
   "Мы шаманим, - думает со сладким страхом Нанаун. - Ушаков в полумраке похож на шамана. Глобус - это бубен. Сейчас умилек ударит в него, позовет духов Большого дня и Длинной ночи..."
   - Это солнце, - Ушаков передвигает свечу в центр комнаты. - Вокруг него по орбите, по кругу такому, он немного вытянутый, летит земля. Наш шар...
   Ушаков поискал рукой на столе, достал кусок мела. Несколько мелков Павлов привез с материка, для занятий с ребятишками. Один мелок Ушаков взял себе - им он размечает шкуры, когда шьет одежду по своему замыслу и покрою.
   - Вот она, орбита, - он чертит мелком по линолеуму. - Вот точки весны, лета, осени, зимы.
   Ушаков ставит глобус в эти точки, легонько толкает его. Тот вращается.
   - Видишь? День сменяется ночью. Там, где светит солнце, день. Где солнца нет - ночь. Видишь? Земля крутится. То светло, то темно.
   Нанаун зачарованно смотрит на шар. В его глазах отражение глобуса. Словно зажглись в глазах паренька голубые звездочки.
   - Я вижу, умилек. У тебя везде день и ночь одинаковые. И летом, и зимой. У нас не так, ты знаешь. Как же получается длинная ночь, большой день?
   - Смотри. Хорошо смотри. Земля, этот шар, не стоит на ножке, как у нас. Он вертится вокруг оси, вокруг этого железного прутка. И еще наклоняется. Вот так...
   Ушаков наклонил глобус. Остров Врангеля с Северным полюсом оказался в противоположной от солнца стороне. Там царил сумрак.
   - Это наша полярная ночь. Земля вертится, а у нас все ночь и ночь. Солнце не попадет сюда.
   - Кай! - вскрикнул Нанаун. - Совсем темно там. Сделай теперь день. Я хочу, умилек.
   Глобус, вращаясь и наклоняясь в другую сторону, медленно двинулся по орбите. Вот у Северного полюса началась смена дня и ночи. Вот день длиннее. И вот - нескончаемый день, незаходящее солнце.
   Нанаун в восторге вскакивает, задевает свечу. Она падает, гаснет.
   - Ты хочешь жить в темноте? - смеется Ушаков и достает спички.
   - Нет, умилек, - с дрожью в голосе отвечает Нанаун. - Я люблю, когда день.
   - Да будет свет, - торжественно говорит Ушаков и зажигает уже не свечу, лампу. - Теперь ты можешь объяснить всем, как крутится Земля и как ночь уступает место дню.
   Нанаун берет глобус, прижимает его к себе.
   - Я сделаю так, умилек. Я сделаю солнце из жирника.
   Ушаков кладет руку ему на плечо. Сегодня родился новый охотник. Сегодня человек много увидел и узнал. Он удивился сложному устройству жизни и открыл для себя одну из ее тайн. Без бога, без шаманов, без духов.
   Не хочется отпускать Нанауна из комнаты. Так приятно смотреть на его смышленое лицо.
   - Сейчас мы проявим с тобой пластинку. Я ведь фотографировал тебя. У меня все готово.
   И опять Нанауну кажется, что они шаманят в темноте дома. Щелкает кассета, булькает какая-то жидкость - она непривычно и резко пахнет.
   - Сначала проявитель, потом закрепитель, - произносит непонятные слова Ушаков.
   Их сразу не запомнишь. За один день так много нового.
   Ушаков зажигает свет, промывает в чистой воде стеклянную пластинку с темными пятнами изображения.
   - Взгляни. Узнаешь?
   Эскимосу становится не по себе. На пластинке что-то знакомое и чужое одновременно. Он постепенно различает нерпу, голову медведя с разинутой пастью, фигуру человека с винчестером в руках.
   - Кто это?
   - Да ты, ты. Со своими трофеями.
   Подросток смотрит еще. Вроде он. Он на пластинке. Его медведь и его нерпа.
   Разве может шаман Аналько сделать так, как умилек? Умилек может все. Хорошо, что он приехал на остров вместе с ними.
   И хорошо было бы, если бы умилек никогда отсюда не уезжал.
   Нанауну совсем не нужно, чтобы появился в бухте Роджерса пароход. Зачем? Вдруг пароход заберет Ушакова.
   Вот как думает жить дальше Нанаун: охотиться на медведей и моржей, ловить песцов. Он построит, когда станет совсем взрослым, ярангу из дерева. С печкой. Хозяйкой там будет девушка... есть одна девушка, увидев которую, Нанаун краснеет, а язык его прилипает к гортани.
   Эта девушка испечет из муки лепешки, в гости придет умилек, детям своим Нанаун расскажет, как получается длинная ночь.
   И еще много чего он расскажет: умилек научит его фотографировать, рисовать карты, узнавать по приборам погоду и читать толстые книги про разные страны, про жизнь разных людей.
   НЕПРОШЕНЫЕ ГОСТИ
   Знал, точно знал Ушаков, что не будет парохода в этом году. Но все равно шел к берегу, стоял на ветру и смотрел в море, к чему-то прислушивался.
   К чему? К шорохам оседающего снега? К бульканью робкого ручейка? К хрусту льдинки, которая стала прозрачно-тонкой и рассыпается под ногою на десятки осколков?
   Разве услышишь шум парохода за сотни километров отсюда? И разве не обступили остров ледяные поля, которые не пробьет ни один пароход?
   Но все равно... Что за жизнь без ожидания чуда? Ушакову очень хочется чуда.
   Так бывает весною. Надежда - на самое-самое лучшее, самое невероятное - вдруг приходит к тебе. И как ни гони ее, как ни доказывай себе: это твои выдумки, это обман, - надежда долго еще кружит голову и мешает спать.
   Весна! Конечно, все дело в весне.
   Вот над дверью выросла длинная и толстая сосулька. Звонкие капли срываются с нее, весело разлетаются, ударившись о порог, мелкими серебристыми брызгами. Эту музыку Ушаков может слушать часами.
   Вот во льду бухты появилась первая глубокая трещина. Началось! Еще не скоро вскроется, освободится ото льдов бухта, но ведь важно начало. Потом льды отойдут от острова, и кто знает... Да-да, кто знает: вдруг на горизонте возникнет дым из трубы парохода, и капитан Миловзоров...
   Где вы, смелый и добрый капитан?
   Как ярко светит солнце! В полдень от освещенной им стенки дома струится теплый воздух. У людей загорелые лица, будто они приехали с Черного моря. Искрится под солнцем снег. На него больно смотреть, и глаза надо закрывать черными очками.
   Еще набегают туманы. Иной раз взметнется метель, загудит, забушует, но сил у нее мало. Нет прежней злости.
   В середине апреля прилетели пуночки, северные воробьи. Они порхают в поселке, ищут остатки еды. Незатейлива их песенка, да разве в этом дело? На душе веселей, когда слышишь птичий гомон, когда видишь на снегу отпечатки маленьких лапок.
   Прилетели пуночки - весна победила зиму.
   Можно откапывать окна. И хотя работа эта трудная, хотя метель в два счета может занести окна опять, трудов Ушакову не жаль. Солнечный луч ворвется в окно и ярким желтым пятном уляжется на полу. Поднесешь к нему руку - тепло.
   А раз тепло - другая жизнь начинается в Арктике.
   Как будто холодное северное сердце оттаяло и стало биться быстрее.
   Так кажется Ушакову, когда он бродит по острову.
   У него и теперь много работы. Все больше птиц - они летят с юга, и надо сделать чучела, осмотреть гнезда. Надо подробно записать в дневник, как живут здесь пернатые, что едят, кто их враги и кому они угрожают сами.
   И еще нужно узнать, как называют птиц эскимосы.
   - Алъпа! - кричит Таян. Ему нравится помогать умилеку. - Смотри, алъпа летит.
   Медленно и неуклюже машет крыльями толстоклювая кайра. Кайр сотни, тысячи, они облепили скалы, кричат, ссорятся... Что же это такое - даже в небе, между своими, нет мира! Глупые драчливые птицы. Сначала дерутся на скалах, продолжают драку в воздухе и так калечат друг друга, что, упав на землю, не могут больше взлететь. Теперь это добыча прожорливых песцов.
   - Пиши дальше - самсыхагак, - продолжает Таян. - Слышишь мотор?
   Прислушивается Ушаков. В самом деле, вроде бы доносится звук маленького мотора. Но это не мотор - это чистик, он часто-часто взмахивает крыльями, вот и получается равномерный шум.
   Пронзительно орут чайки-моевки - будто мяукают кошки, - пикируют с высоты и, выхватив из воды рыбешку, взмывают вверх. На краю утеса сидит баклан, издалека он похож на бутылку. Крик его - глухое мычание.
   - Нет, умилек, - Таян не согласен. - Нылъкак не умеет кричать. Раньше он умел, давно. Потом увидел у чайки-моевки белые перья, захотелось ему такие. Обменял свой язык на перья. Теперь он красивый, а говорить не может. Теперь чайка-моевка много кричит, а красивых перьев у нее нет.
   Стая черных Казарок летит над ними. Таян подбивает одну. Сделав круг, уносится стая. Только одинокий самец с жалобным стоном кружится над охотниками, плачет, зовет подругу.
   В тундре сошел снег, и однажды Ушаков заметил у себя под ногами что-то розовое. Это цвела полярная ива, ветви которой стлались по самой земле.
   Первый цветок, увиденный в Арктике!
   А солнце все выше, оно не уходит за горизонт, светло круглые сутки. Люди не различают, когда день и когда ночь. Как жить? Да очень просто: захотелось спать - спи, все равно темноты не дождешься.
   Лето. Тепло. Температура поднялась до пяти градусов. А если термометр показывает плюс десять, то это - жара. Можно ходить в рубашке. Но нельзя забывать о плотной куртке и шапке, потому что через час вдруг похолодает и повалят с неба крупные хлопья снега.
   Такой уж этот остров - осколок арктической суши, земля далеко-далеко за Полярным кругом.
   Ушакову нравится эта земля.
   Где еще такие красивые северные сияния? Где бывает столько белых медведей и моржей? И разве где-нибудь еще ездят летом на санях? По реке!
   Необычны реки острова Врангеля. Нет в них зимой воды - только снег заполняет русло по самые берега. Когда приходит тепло, снег сверху тает, собирается в ручейки, ручейки сливаются - и вот сильный поток несется к морю. Снег под водой уплотняется, превращается в лед. Прошла вода осталась на дне ровная ледяная дорожка.
   По такой дороге мчатся упряжки Таяна и Ушакова. Бегут, изнывая от солнца, собаки. Путь - в глубь острова, к гнездам гусей.
   - Стой, умилек! - Таян нажимает на остол, тормозит упряжку. - Видишь?
   Ничего не видит Ушаков. Но доверяет зорким глазам эскимоса, карабкается за ним на берег и бредет по вязкому грунту.
   - Вот! - Таян хватает торчащее из земли тонкое бревно.
   Бивень! Бивень мамонта!
   Долго возятся они, откапывая клык древнего животного. С трудом поднимают тяжелый костяной завиток. Ушаков ножом соскребает грязь.
   Прекрасная кость! Значит, начинают они еще один промысел на острове сбор бивней. И еще одно открытие сделано - жили, оказывается, здесь мамонты, ходили тысячи лет назад большими стадами.
   Стадами? Большими? Конечно. Вот торчит еще один бивень, и еще, и еще...
   - Знаешь, Таян, как назовем эту речку?
   - Ся. Не знаю.
   - Пусть называется она - Мамонтовая.
   Долина реки расширяется, она окружена горами, и ветру сюда не попасть. Путешественники ставят палатку, нежатся на горячем солнце... Тундра кругом - в белых пятнах снега. Так кажется издалека. А если вглядеться в бинокль, то видишь: белое - это гуси. Одни сидят на гнездах, другие с гоготом спешат кормиться к морю, третьи возвращаются после кормежки и замирают около гнезд, лишь изредка переступая с ноги на ногу.
   Трудно поверить Ушакову, что он в Арктике. Сочно зеленеет у южных склонов трава, в ней рассыпались цветы, искрятся под солнцем ручейки и маленькие озерца. Пролетел, басовито гудя, шмель. Вспорхнула и скрылась из глаз бабочка. На брезент палатки выполз паук, вздрагивают его тонкие ножки.
   Благодать! В клетчатой рубашке и в непромокаемых сапогах ходит Ушаков по долине. Рвет растения - это будет гербарий. В рюкзаке - коробки из-под спичек. Там шмель, за которым пришлось погоняться, жуки, пауки, мухи. Даже комар - редкость в здешних местах - попался Георгию Алексеевичу.
   Все пригодится в коллекции. Каждая травинка, каждое насекомое многое скажет ученым об острове Врангеля. И не исключено, что вот этот жук с желтыми крапинками на крыльях - не просто жук, а неизвестное до сих пор науке насекомое. И бабочка - не встреченный нигде экземпляр.
   Таян собирает гусиные яйца, но скоро ему становится скучно, и он зовет Ушакова:
   - Умилек! Разве ты не любишь яичницу?
   Вместе они идут от гнезда к гнезду. Гуси вперевалку ковыляют в сторону, а потом потихоньку возвращаются обратно. Охотники не берут все яйца, надо оставить в гнезде хотя бы одно - гусыня отложит еще.
   Но вот гуси заволновались, все громче их гогот. В небе враг бургомистр. Он кружит над гнездами, не обращая внимания на людей.
   Ушаков хватается за винчестер.
   - Подожди, - спокойно говорит Таян. - Не стреляй.
   Что-то прошумело над их головами. Полярная сова, анипа по-эскимосски. Она набросилась на бургомистра, и тот, не сопротивляясь, летит прочь.
   - Анипа - как пастух, - объясняет Таян Ушакову. - Гуси - ее стадо.
   Гнездо совы в центре гусиной колонии. Самка сидит на яйцах, а самец неподалеку, на пригорке. Он охраняет подругу, яйца да и гусей заодно.
   Много врагов у гусей. Бургомистры, поморники, вороны. И песцы. Всем хочется отведать гусиных яиц. Единственная защита - сова, которая никогда не подпустит к себе этих разбойников. Вот и устраивают гуси свои гнезда поближе к совам.
   Смелый боец - сова. Самец не боится даже человека.
   Ушаков подходит к нему поближе. Самец сначала хитрит, делает вид, что у него повреждено крыло - волочит его по земле. Если попадешься на эту хитрость, поверишь, побежишь за птицей, она долго будет водить за нос, заманит далеко от гнезда, а потом легко поднимется в воздух и улетит.
   Не поддается на эту уловку Георгий Алексеевич. Шаг к гнезду. Самец шипит, щелкает клювом, грозно вращает желтыми глазищами.
   Еще шаг. Сова бросается в бой. Носится над головой, кричит, громче стучит клювом.
   Ушаков шагает снова. Где же отважный боец? Испугался? Удрал? Но нет. Самец набрал высоту и камнем падает на человека. Ушаков не успевает защититься - сова вцепилась когтями в шапку, взмыла вверх и отпустила ее. Та упала неподалеку.
   Вот так сова поступит с песцом, который угрожает гнезду. Вцепится ему в спину, взлетит повыше, а потом кидает песца на верную смерть.
   Пора найти шапку, нахлобучить на голову. И вовремя сделал это Ушаков - сова продолжает атаку. Хоть и поднял Георгий Алексеевич винчестер, прикрывается им, но все равно ему не по себе. Мурашки ползут по спине. Ведь падает на тебя - с большой скоростью - живая "бомба", и у нее сильные когти, мощный клюв.
   Надо отходить от гнезда.
   И надо покидать это райское место, Гусиную долину, пора возвращаться в поселок. Таян грузит на нарты яйца, целых восемьсот штук. Ушаков осторожно пакует коробочки с насекомыми, листки бумаги, между которыми растения и цветы.
   Свешивается с нарт изогнутый конец мамонтового бивня.
   Гогочут, будто прощаются, белые гуси.
   Собаки, вытащив сани в русло реки, бегут неспешной рысцой. На остановках они лижут лед, одна пытается грызть его, но у нее ничего не получается.
   Лед кончается. Впереди голая земля, а груз набрался немалый. Таян задумчиво щиплет редкие усики, потом решительно выпрягает своих собак, пристегивает их к упряжке Ушакова. Готовит одну лямку для себя, другую для Георгия Алексеевича.
   - Раз-два - взяли! - кричит Таян. Он научился этому "раз-два - взяли" у Скурихина.
   Сани с трудом сдвинулись, заскребли по глине.
   - Давай-давай! - подбадривал Таян.
   Чиркают полозья по камням, застревают. Два человека, как бурлаки, тянут свои лямки, помогают собакам. Упряжка наконец добирается до земли, покрытой травой и мхами. Сразу убыстряется ее ход.
   Таян выпрягает собак, возвращается к оставленным перед трудным участком саням.
   - Давай-давай! - снова кричит эскимос. Ушаков изо всех сил налегает на лямку. Так он в Арктике еще не передвигался...
   Вот и берег бухты Роджерса. Можно угостить всех яичницей из гусиных яиц. Но что это? Бегут навстречу Павлов, Скурихин, Анъялык... В руках у каждого винчестер. Даже Инкали, теща Павлова, вооружена.
   Замирает у Ушакова сердце. Что случилось?
   - Гости, Алексеич! - возбужденно кричит Скурихин.
   - Где гости? Какие?
   - Гости непрошеные. Иностранная шхуна.
   - Да где она?
   Ушакову дают бинокль. Он видит в море шхуну под американским флагом. Судно движется к бухте Роджерса.
   Неужели опять Стефансон? Или кто-то другой, мечтающий завладеть островом?
   Ушаков посылает за эскимосами в бухту Сомнительную, на мыс Блоссом. Все должны быть здесь. С оружием. Свой остров они не уступят никому.
   Шхуна подходит ближе. На мачте появляются разноцветные флажки. Эти флажки означают: губернатора острова приглашают посетить судно.
   - Нельзя, Алексеич, - Скурихин становится перед Ушаковым. - Кто знает, что у них на уме?
   Павлов берет начальника острова за ремень винчестера, как будто хочет задержать. Эскимосы окружают Георгия Алексеевича.
   - Не ходи, не ходи, умилек. Будем здесь вместе.
   Ушаков растерянно улыбается.
   - Да я и не собираюсь, с чего вы взяли? Мне там делать нечего. А вот наблюдать за шхуной будем круглые сутки. И в случае чего...
   Двое суток крейсирует судно у бухты. Двое суток наблюдают за ним островитяне. Если гости явились с недобрыми мыслями, им непоздоровится. Если с миром пришли, пусть спускают шлюпку, можно поговорить.
   Но не плывет шлюпка к берегу, и уже сняты флажки, приглашающие губернатора на шхуну. А на третий день судно исчезает.
   Спрятано оружие. Разъезжаются на охоту эскимосы. Только Ушаков подолгу стоит на берегу.
   Раз сумела подойти к острову легкая шхуна, то почему бы не прийти пароходу Миловзорова?
   Ну, ладно, мечты о пароходе пустые, но - самолет?! Обещал же Красинский, прощаясь с Ушаковым: "Если я организую летную экспедицию, обязательно залечу к вам".
   Залетите, Георгий Давидович! Так хочется знать, что делается в мире. Хочется получить письма, посылки, газеты...
   ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ
   - Вот мы и встретились, - капитан Миловзоров крепко жмет руку Красинскому. - Говорил ведь вам в прошлом году: кто побывал за Полярным кругом, обязательно захочет туда вернуться.
   - Что ж, не буду скрывать, - "заболел" Севером, Дальним Востоком. Как лечиться от этой болезни?
   - Проще простого. Приезжайте в наши края почаще.
   - Стараюсь. И особенно мне приятно, что опять станем работать вместе. Весьма рад такой компании.
   Они снова жмут друг другу руки. Миловзоров смущенно теребит усы. Красинский гладит бороду. После таких слов не знаешь, что говорить дальше.
   Волею судьбы Красинский третий раз оказался на Дальнем Востоке. Насчет судьбы, правда, у него особое мнение. Известную поговорку "Судьба играет человеком, а человек играет на трубе" Красинский переделал. И говорит так: "Судьба играет человеком, это так. Но по плану, который составил он сам. Если, разумеется, человек умеет планировать свою судьбу".
   Красинский, наверное, умеет. Северо-восток страны стал частью его судьбы, и он стремится попасть туда при первой возможности. Всегда это связано с делом государственной важности.