Герберт Фрэнк. Барьер Сантароги

   «Дженни… Дженни…»
   Дейсейн мысленно вернулся в ту ночь, когда она сделала ему решительное предложение: «Сможешь ли ты жить в Сантароге?». Это были уже не робкие попытки прощупать, что он думает о подобной возможности.
   Он вспомнил, как удивленно воскликнул.
   «Да с какой стати нам жить в Сантароге?»
   «Потому что я не смогу жить нигде в другом месте». – Вот что она сказала тогда: Потому что я не смогу жить нигде в другом месте.
   «Люби меня, люби мою долину».
   Как он ни умолял ее объяснить, что заставляет ее принять это решение, ему так и не удалось вытянуть из нее ни слова. Для нее все было ясно. Под конец он вышел из себя, в нем кипел гнев, усиленный задетым мужским самолюбием. «Неужели она думает, что я не смогу содержать ее в каком-нибудь другом месте, а не только в Сантароге?»
   «Приезжай в Сантарогу, сам увидишь», – умоляла она его.
   «Если только ты решишься жить в другом месте».
   Тупиковая ситуация.
   При воспоминании об этой сцене щеки Дейсейна покрыл румянец. Заканчивалась последняя неделя их учебы в университете. Два дня она не отвечала на его звонки… А потом он сам уже решил не звонить ей. Дейсейн замкнулся в скорлупе своего уязвленного «эго».
   И Дженни вернулась в свою драгоценную долину. Когда же он написал ей, усмирив свою гордыню, и предложил ей приехать к нему – ответа не последовало. Вернувшись в долину, она отрезала себя от внешнего мира.
   Проклятая долина.
   Дейсейн вздохнул и оглядел столовую, вспоминая, с каким волнением говорила Дженни о Сантароге. Этот зал с оббитыми панелями стенами, сантарожанцы, которых он видел здесь, совсем не соответствовали мысленным представлениям, что сложились у него в голове перед приездом сюда.
   «Почему она не отвечала на мои письма? – спросил он себя. – Вероятно потому, что вышла замуж. И в этом все дело».
   Официант обошел край бара с подносом в руках. Бармен поднял руку и крикнул:
   – Уин!
   Официант остановился и поставил поднос на стойку. Они приблизили друг к другу головы и начали перешептываться. По выражению их лиц Дейсейн понял, что они спорят. Вскоре официант произнес что-то, резко дернул головой, потом схватил поднос и отнес его к столику Дейсейна.
   – Черт побери, вечно он сует нос в чужие дела! – сказал он и, поставив поднос на стол, принялся расставлять тарелки перед Дейсейном. – Хотел, чтобы я не подавал вам Джасперса! Лучшему другу Дженни – и не подавать Джасперса!
   Гнев официанта уже остывал. Он, покачав головой, улыбнулся и поставил перед Дейсейном тарелку.
   – Бармен, – начал Дейсейн. – Я слышал, он назвал вас Уином.
   – Уинстон Бурдо, сэр, к вашим услугам. – Официант обогнул столик. – Не захотел давать мне пива Джасперса для вас, сэр! – Он взял с подноса покрытую инеем бутылку и поставил рядом с кружкой пива, которую принес в первый раз. – Это несколько хуже того, что я приносил раньше. Впрочем, в еде-то присутствует Джасперс. Никто, черт побери, не смеет указывать, что делать мне, а чего не делать!
   – Джасперс, – повторил Дейсейн. – А я думал, что это только вид сыра.
   Бурдо, плотно сжав губы, казалось, на мгновение задумался.
   – Да нет же, сэр. Джасперс добавляют во всю продукцию, которую производит кооператив. Разве Дженни не говорила вам об этом? – Он нахмурил брови. – Вы что, никогда раньше не приезжали с ней в нашу долину, сэр?
   – Да, не приезжал. – Дейсейн покачал головой отрицательно.
   – Так вы доктор Дейсейн – Джилберт Дейсейн?
   – Да.
   – Вы – тот парень, в которого Дженни влюблена по уши. – Он ухмыльнулся и добавил: – Кушайте, сэр. Это отличная еда – пальчики оближешь.
   Прежде, чем Дейсейн успел собрать воедино разбегавшиеся мысли, Бурдо повернулся и торопливо ушел.
   «Тот парень, в которого Дженни влюблена по уши, – подумал Дейсейн. – Он использовал настоящее время – не прошедшее. – Дейсейн почувствовал, как гулко застучало сердце, но тут же обругал себя – ну не идиот ли он, что решил принять слова официанта всерьез! Да просто у Бурдо такая манера разговаривать! И не нужно строить из этого что-то особенное!»
   В смущении он принялся за еду.
   Ростбиф оказался таким, каким его расхваливал Бурдо: нежным, сочным. Сырный соус, которым была полита картошка, обладала тем же острым привкусом, что пиво и сметана.
   «Тот парень, в которого Дженни влюблена по уши».
   Эти слова продолжали отдаваться в голове Дейсейна, пока он ел, полностью запутав все его мысли.
   Дейсейн оторвал взгляд от тарелки и стал искать взглядом Бурдо. Официанта нигде не было видно. Джасперс… он придавал еде острый запах и какой-то необычный привкус. Его внимание вернулось к бутылке пива, произведенного не кооперативом Джасперса. «Говорит, не такое вкусное?» – Он отхлебнул прямо из бутылки. Горький металлический вкус. Потом сделал глоток из кружки – пиво из нее оказалось мягким и успокаивающим. Дейсейн почувствовал, как по мере того, как с языка исчезает неприятный привкус, его голова проясняется.
   Он поставил на стол кружку, бросил взгляд через весь зал и заметил, что бармен уставился на него с хмурым видом. Потом сантарожанец отвел взгляд.
   На первый взгляд, все это казалось весьма несущественным: два пива, спор между официантом и барменом, с таким вниманием взирающим на его столик, – обычные мелочи, встречающиеся в жизни, но почему-то какую-то скрытую угрозу ощущал в них Дейсейн! Он напомнил себе, что два исследователя уже погибли в результате несчастных случаев в долине Сантарога – случайные смерти: первый погиб, когда его машина на слишком большой скорости не вписалась в поворот на горной дороге и свалилась в пропасть; второй сорвался со скалистого уступа в реку – и утонул. Несчастные случаи, вызванные естественными причинами, так уверяли проводившие расследование официальные лица.
   Погруженный в раздумья, Дейсейн вернулся к еде.
   Вскоре Бурдо принес клубнику, которая тоже оказалась очень вкусной.
   – Как, сэр, нравится?
   – Отлично! Лучше, чем пиво.
   – Ну, пиво уж – моя вина, сэр. Возможно, как-нибудь в другой раз. – Он осторожно прокашлялся. – А Дженни знает, что вы здесь?
   Дейсейн опустил ложку и стал вглядываться в тарелку с клубникой, словно пытаясь разглядеть в ней свое отражение. Перед глазами вдруг возникла Дженни – в красном платье, такая жизнерадостная и энергичная.
   – Нет… еще не знает, – ответил он.
   – Вы знаете, что Дженни до сих пор не вышла замуж?
   Дейсейн взглянул на игравших в карты сантарожанцев. «Какой прекрасный у них загар на лице. Значит, Дженни еще не вышла замуж?» Доктор Паже оторвал взгляд от карт и сказал что-то человеку слева от него. Они оба рассмеялись.
   – Ее… телефон указан в справочнике, мистер Бурдо? – спросил Дейсейн.
   – Она живет вместе с доктором Паже, сэр. И почему бы вам не звать меня Уином?
   Дейсейн посмотрел в лицо собеседника с резкими чертами мавританских предков, внезапно заинтересовавшись им. В его голосе звучал едва заметный акцент уроженца юга. А дружелюбие, то, с какой охотой он сообщал ему сведения о Дженни – все это было типично для южанина… С виду доверительная, дружеская беседа, но к ней примешивалось что-то еще: Бурдо как бы прощупывает его, осторожно пытается выведать какую-то информацию. Дейсейн почувствовал, как в нем просыпается психолог.
   – Сколько лет вы живете здесь, в долине, Уин? – спросил он.
   – Около двенадцати лет, сэр.
   – А как вы попали сюда?
   Бурдо покачал головой. Уголки рта тронула печальная улыбка.
   – Сэр, лучше, если вы не будете знать эту историю.
   – Но мне все же хочется услышать ее. – Дейсейн внимательно и выжидающе посмотрел на Бурдо. Где-то ведь должен найтись ключ, которым можно приоткрыть дверь ко всему загадочному в этой долине. «Дженни не замужем?» возможно, Бурдо и есть этот ключ. Негр вел разговор с некоторой застенчивостью, которая, как знал Дейсейн, располагает к доверительности. Сейчас он на это только и надеялся.
   – Что ж, если вы действительно хотите знать, сэр, – начал Бурдо, – тогда слушайте. Я отбывал срок в тюрьме в Новом Орлеане (Дейсейн обратил внимание на резко усилившийся южный акцент). Мы ходили одной компанией, каждый занимался чем хотел, а от жаргона, на котором мы изъяснялись, у благопристойных граждан просто уши бы завяли. И однажды я услышал себя как бы со стороны и призадумался, а потом понял, что все это ребячество, ерунда. Для малолеток. – Бурдо повторил эту фразу, с какой-то торжественностью: – Для малолеток, сэр. И вот когда я вышел из тюрьмы, самый главный шериф сказал мне, чтобы я никогда больше не попадал туда. Я пошел домой, где меня ждала семья, и сказал Анни… сказал ей, что мы уезжаем. Погрузили вещички и приехали сюда, сэр.
   – Вот так просто собрались и приехали прямо в эту долину?
   – Нет, сэр, наши ноги прошлись по многим дорогам. Путь был нелегким, и некоторые места нам было совсем нелегко оставлять. Когда же мы наконец прибыли сюда, то поняли, что мытарства наши оказались не напрасными.
   – Значит, вы просто странствовали, пока не оказались здесь.
   – Нас словно бы направлял Бог, сэр. Это место… Ну, понимаете, сэр, мне трудно это объяснить. Правда… власти долины хотят, чтобы я шел учиться. Вот в чем проблема. Я могу говорить на хорошем обычном английском, когда не забываю про произношение (сейчас его акцент почти пропал).
   Дейсейн ободряюще улыбнулся.
   – Наверное, в этой долине живут очень милые люди.
   – Вот что еще мне хотелось бы отметить, сэр. Возможно, вам станет понятнее наша долина, если я расскажу об одном случае, случившемся здесь со мной. Если бы это произошло где-нибудь ранее в другом месте, то это бы ужасно задело меня, но здесь же… Мы были на вечеринке в Джасперсе, сэр, сразу же после помолвки моей дочери Уиллы с Кэлом Нисом. И Джордж, отец Кэла, подошел ко мне и положил мне руку на плечо.
   «Эй, Уин, старый негритянский ублюдок, – сказал он, – нам лучше пойти выпить и поболтать, потому что мы вскоре породнимся». – Такими были его слова, мистер Дейсейн. Он не хотел меня обидеть, когда назвал меня ниггером. Это было совсем как… как мы называем здесь белокурого мальчика Белым. Черный цвет моей кожи служит лишь для установления личности, вроде того, как вы приходите сюда, в этот зал, и спрашиваете Эла Мардена, а я отвечаю: «Видите того рыжеволосого парня, играющего в карты, – это и есть Эл». И когда он назвал меня так, я понял, что именно это он и имел в виду – ничего обидного. Я понял это сразу же. Он просто выразил сущность своего восприятия меня. Более дружеской услуги он не мог мне оказать, вот почему он и обратился ко мне с такими словами.
   Нахмурив брови, Дейсейн пытался уследить за ходом мыслей Бурдо. Это что, было дружеской услугой – назвать его ниггером?
   – Мне кажется, что вы не поняли этого, – заметил Бурдо. – Наверное, нужно быть черным, чтобы понять. Правда… возможно, узнав еще кое-что, вы сможете понять и это. Через несколько минут Джордж сказал: «Эй, Уин, интересно, а какие внуки будут у нас: белые, темные или какие-нибудь средненькие?» – Знаете, он как бы вслух удивился, что у него могут быть черные внуки. На самом деле это не беспокоило его. Ему просто было любопытно, и это показалось ему интересным. Знаете, когда я потом рассказывал Анни об этом случае, я плакал. Плакал от счастья.
   Разговор затянулся. Дейсейн понял, что это заметил и Бурдо. Официант, покачав головой, пробормотал:
   – Что-то я говорю слишком много. Полагаю, мне лучше…
   Он замолчал, услышав резкий крик у стойки бара рядом с карточным столиком. Краснолицый толстяк колотил портфелем по стойке и орал на бармена:
   – Вы, сукины дети! Думаете, что вы такие благопристойные, что отказываетесь торговать со мной! Видите ли, мое поведение не устраивает их! Вы могли бы лучше…
   Бармен схватил портфель.
   – Прочь руки, сукин ты сын! – завопил толстяк. – Вы все возомнили о себе Бог знает что, считаете себя жителями другой страны! Это я-то чужестранец? Так выслушайте меня, вы, жалкая кучка иностранцев! Это Америка! Это свободная…
   Рыжеволосый капитан дорожной инспекции Эл Марден поднялся при первых же возгласах толстяка. Подойдя к нему, он положил огромную лапищу на его плечо, чем мгновенно отрезвил кричавшего.
   Толстяк перестал орать, повернулся и замахнулся портфелем, чтобы ударить Мардена, но потом, долгую застывшую секунду уставившись в сверкающие глаза Мардена, в его лицо, приобретшее вид начальника, он остановился.
   – Меня зовут капитан Марден, я из дорожной инспекции, – представился Марден. – И вот что я вам скажу: мы не заключаем больше никаких сделок с внешним миром. – Его голос звучал спокойно, твердо… и, как показалось Дейсейну, несколько весело.
   Разгневанный толстяк опустил портфель и сглотнул.
   – Вы можете выйти на улицу, сесть в свою машину и выехать из Сантароги, – продолжал Марден. – Немедленно. И больше не возвращайтесь сюда. Мы вас запомним, и если вы снова появитесь в долине, мы вышвырнем вас отсюда.
   Толстяк успокоился. Плечи его поникли. Он сглотнул, внимательно оглядел зал, потом пробормотал:
   – С радостью уеду отсюда. Буду просто счастлив. Ад замерзнет, если я когда-либо вернусь в эту грязную долину. От вас смердит. От всех вас! – Он вырвался из хватки Мардена и по коридору прошел в вестибюль.
   Качая головой, Марден вернулся к столику, где играли в карты.
   Постепенно в зале установилась прежняя атмосфера. Дейсейн, впрочем, ощутил перемену, которая наступила после нервного срыва торговца – зал разделился на сантарожанцев и приезжих, возникла невидимая стена, отгородившая столики, за которыми сидели семьи приезжих, где родители поторапливали детей, желая как можно быстрее покинуть зал, от столиков сантарожанцев.
   Дейсейна охватило такое же желание. Казалось, словно люди в зале разбились на две группы – охотников и жертв. Он почувствовал запах пота – вспотели его ладони. И заметил, что Бурдо ушел.
   «Это просто глупо! – подумал он. – Неужели Дженни не замужем?»
   Он напомнил себе, что он психолог, наблюдатель. Но наблюдатель должен следить и за самим собой.
   «Почему я реагирую таким образом? – подумал он. – Неужели Дженни не замужем?»
   Две семьи приезжих уже шли к выходу из зала, пропуская вперед детей, хриплыми голосами договариваясь о том, что немедленно уедут в соседний город.
   «Почему они не могут остаться здесь? – спросил у самого себя Дейсейн. – Ведь плата здесь вполне приемлема?»
   В голове возникла карта этого района: в двадцати пяти милях находится Портервилль, в десяти милях от окраин долины, если ехать по дороге, по которой он прибыл. Если же ехать в противоположном направлении, то приходится делать крюк, огибая гору, – не меньше сорока миль, прежде чем дорога соединяется с 395-й автострадой. Ближайшие селения находились на юге на этой автостраде, и до них было не менее семидесяти миль. Это был район, где находились Национальные леса, озера, запасные дороги, а местность своими горными кряжами с застывшими лавинными потоками, напоминала лунный ландшафт – почти пустынная, за исключением долины Сантарога. Почему же люди не хотят остаться здесь и провести ночь в гостинице, а не мчаться в темноте по такой не слишком приятной местности?
   Дейсейн закончил есть, но пиво не допил. Перед тем, как ехать сюда, ему, конечно следовало поговорить об этой долине с главой факультета доктором Шами Селадором. Бурдо оставил счет на коричневом подносе – 3 доллара 86 центов. Дейсейн положил на поднос пятидолларовую купюру и снова оглядел зал. Игроки в карты сосредоточились на своей игре. Бармен, перегнувшись над стойкой, о чем-то болтал с двумя клиентами. Какая-то маленькая девочка за столиком справа от него жаловалась, что она не хочет пить молоко.
   Да, обстановка вокруг него была не совсем обычной, и Дейсейн ощущал, как все внутри него кричит об этом. Хрупкое спокойствие этого зала угрожало в любой момент рухнуть, и Дейсейн не думал, что ему хочется стать тому свидетелем. Он вытер губы носовым платком, взял портфель и направился в вестибюль.
   Его чемодан стоял на письменном столе, рядом с журналом регистрации посетителей. Из соседней комнаты, где находился коммутатор, доносились гудящие звуки и едва различимые голоса людей. Он взял чемодан и из кармана достал медный ключ от своей комнаты – пятьдесят вторая на втором этаже. «Если в ней не окажется телефона, – решил он, спущусь вниз и позвоню Шами из автомата».
   Чувствуя себя дураком и все еще пребывая под впечатлением от сцены в столовой, Дейсейн направился к лестнице. Несколько пар глаз сидевших в креслах в вестибюле людей настороженно следили за ним поверх газет.
   Лестница вела к затемненным антресолям – там находились столы с разбросанными на них листами белой бумаги. А чуть дальше висела табличка: «На второй этаж. Просьба закрывать дверь».
   Следующий пролет, тускло освещенный, с широкими панелями из темного дерева, вел налево. За еще одной дверью находился коридор с табличкой, указывающей, что слева находится аварийный выход. Напротив нее еще одна табличка, светящаяся, указывала, что пятьдесят первая комната находится справа по коридору. С потолка свисали светильники, под ногами поскрипывал толстый ковер каштанового цвета, в широких тяжелых дверях с медными ручками были замочные скважины для старомодных французских ключей – все это напоминало обстановку девятнадцатого века. Дейсейн даже не удивился бы, если бы увидел горничную в кружевном чепце, длинной юбке, в переднике, перехваченном сзади бантом, черных чулках и мягких туфлях – или же представительного вида портье в облегающем жилете со стоячим воротником и широкой золотой цепью на талии. Дейсейн почувствовал себя неуютно в подобной обстановке.
   Медный ключ плавно провернулся в замке, и Дейсейн вошел в пятьдесят первую комнату. Высокий потолок, одно окно с видом на стоянку. Дейсейн нажал на выключатель, и зажглась небольшая лампа, стоявшая на полу возле туалетного столика из тутового дерева. В желтом свете он увидел приоткрытую дверь в ванную, выложенную кафелем (оттуда доносился звук капавшей воды), письменный стол на толстых ножках с единственным стулом, кровать, которая показалась ему узкой и высокой. Переднюю спинку ее украшали витиеватые инкрустации.
   Дейсейн прикоснулся к постели – она показалась ему мягкой. Он опустил чемодан на постель и посмотрел на него. Из-под крышки выступал край белой ткани. Дейсейн открыл чемодан и осмотрел его. Он всегда тщательно и педантично укладывал вещи. Сейчас же в чемодане среди вещей был небольшой беспорядок. Кто-то открыл его и рылся в нем. Правда, он не был заперт. Дейсейн проверил, не пропало ли что-нибудь – нет, все на месте.
   «Почему и кто мною так интересуется?» – задал он себе вопрос.
   Дейсейн огляделся в поисках телефона и увидел его – обычный французский аппарат, стоявший на полке возле стола. По пути к телефону он увидел себя в зеркале, висевшем на стене над столиком: широко раскрытые глаза, сжатый в тонкую линию рот. Недовольно он покачал головой и улыбнулся. Но улыбка вышла натянутой.
   Дейсейн сел на стул и поднес трубку телефона к уху. В комнате пахло дезинфицирующим мылом… и еще чем-то, напоминающим запах чеснока. Через секунду он нажал на рычаг.
   Женский голос вскоре произнес:
   – Телефонная станция.
   – Я хочу позвонить в Беркли, – сказал Дейсейн и назвал номер. Последовала пауза, а потом его спросили:
   – Номер вашей комнаты, сэр?
   – Два – пятьдесят один.
   – Одну минуту, сэр.
   Он услышал звук вращающегося диска, потом гудки. На связь вышла другая телефонистка. Дейсейн вполуха прислушивался к их разговору. Запах чеснока все усиливался. Дейсейн посмотрел на высокую старую кровать, свой раскрытый чемодан. Кровать как бы приглашала его пойти и прилечь на нее, напоминала, какой же он уставший. Заныло в груди. Он глубоко вздохнул.
   – Доктор Селадор слушает.
   Казалось, знакомый индийско-оксфордский акцент Селадора раздался совсем рядом. Дейсейн назвал себя и неожиданно ощутил чувство той самой близости, которое связывает людей сознанием всей огромности разделяющего их расстояния, когда только при помощи проводов ты можешь связаться с кем-либо, находящимся в другой части штата.
   – Джилберт, старина, я вижу, с тобой все в порядке. – Голос Селадора звучал бодро.
   – Я в гостинице «Сантарога», доктор.
   – Как я слышал, она вполне приличная.
   – Похоже, что так. – К накопившейся усталости теперь примешивалось и ощущение неловкости. Зачем он вообще позвонил доктору Селадору. Ведь острый, проницательный ум доктора начнет выискивать во всем мотивы, тайный смысл.
   – Думаю, что ты позвонил мне не только ради того, чтобы сообщить, что прибыл в Сантарогу, – сказал Селадор.
   – Нет… я… – Дейсейн вдруг понял, что не способен выразить свое неясное беспокойство, которое, возможно, бессмысленно, чувство отчужденности сантарожанцев от чужаков из внешнего мира, уколы беспокоящего его страха. – Мне бы хотелось побольше узнать о сделках, заключенных нефтяными компаниями с этой долиной, – проговорил наконец Дейсейн. – Посмотрим, может, вам удастся выяснить, как они ведут дела с этой долиной. Здесь, по всей видимости, имеется независимая служба техобслуживания. Мне хочется знать, кто снабжает их бензином, маслом, запчастями и всем остальным.
   – Хорошая мысль, Джилберт. Я назначу одного из наших… – Внезапно в трубке раздалось потрескивание, после чего наступила гробовая тишина.
   – Доктор Селадор?
   Никто не отозвался.
   «Дьявольщина!» – выругался мысленно Дейсейн. Потом нажал на рычаг.
   – Алло! Телефонистка! Телефонистка!
   В трубке раздался мужской голос. Дейсейн узнал в нем служащего, дежурившего у входа.
   – Кто это поднял такой шум? – недовольно спросил служащий.
   – Мой звонок с Беркли прервали, – ответил Дейсейн. – Не могли бы вы…
   – Все, связь оборвалась, – резко бросил служащий.
   – Могу я спуститься в вестибюль и позвонить из автомата? – спросил Дейсейн. Уже задавая этот вопрос, представив, что ему придется преодолеть это огромное расстояние вниз, ему стало не по себе. Усталость еще больше наваливалась на его грудь.
   – В данный момент связь из долины с внешним миром отсутствует, – сообщил служащий. – Звонить куда-нибудь вне долины не представляется возможным.
   Дейсейн провел ладонью по лбу. Кожа оказалась липкой, а он не помнил, захватил ли он с собой дезинфицирующую жидкость. Комната, казалось, то расширяется, то сжимается. Рот пересох, и ему пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось спросить:
   – Когда предполагается восстановить линию?
   – Откуда, черт возьми, я могу знать! – недовольно ответил служащий.
   Дейсейн убрал трубку от уха и посмотрел на нее. Какой-то странный этот служащий… как и эта комната, все время меняющаяся в размерах, да еще это чесночное зловоние и…
   Он услышал какое-то слабое шипение.
   Дейсейн, не отрывая взгляда, со все большим удивлением смотрел на старомодную газовую лампу, которая выдавалась из стены рядом с дверью, ведущей в коридор.
   «Чесночное зловоние? Да это же запах газа!»
   Из телефонной трубки донесся пронзительный лающий голос.
   Дейсейн посмотрел на нее. Все происходящее сейчас вдруг показалось ему чем-то далеким, нереальным. За окном он мог видеть табличку, висевшую у входа в гостиницу: «Музей времен золотой лихорадки». Внезапно окно слилось с воздухом, и Дейсейн покачнулся и упал на стол, не в силах управлять мышцами, всегда послушными, смахнув при этом со столика телефон прямо в окно.
   Пронзительный голос стал слабее.
   Дейсейн лежал поперек стола, головой рядом с разбитым окном. Он мог видеть телефонный провод, исчезавший за окном. Холодный ветер дул прямо в лицо, но он этого не замечал, весь поглощенный болью в легких.
   «Они пытались убить меня», – подумал он. Эта мысль поразила его. Он снова вспомнил о двух исследователях, которые уже погибли в этом городе – в результате несчастных случаев. Как все просто: несчастный случай, и не надо придумывать ничего сложного – и он только что едва избежал подобного же конца!
   Ветер… как же холодит он кожу, обжигает легкие! В висках в тех местах, где он прижался головой к поверхности стола, молотом стучала кровь. Пульс все убыстрялся и убыстрялся…
   К стуку сердца присоединились удары по дереву. Несколько минут они выстукивали безумный ритм синкопы.
   – Эй, в комнате? Откройте!
   Какой же властный этот голос. Откройте, – повторил мысленно Дейсейн. – Для этого нужно встать на ноги, пройти по комнате, повернуть ручку двери…
   Сейчас я беспомощен. Они могут попытаться снова убить меня.
   Он услышал скрежет металла о металл. Ветер задул еще сильнее. Кто-то крикнул:
   – Газ!
   Дейсейна схватили за плечи и оттащили назад, полунеся, полуволоча из комнаты. Перед глазами мелькнуло лицо Мардена, рыжеволосого капитана дорожной инспекции, потом Дейсейн увидел служащего: побледневшее лицо, внимательно всматривающиеся в него глаза, лоб, сверкающий капельками пота в желтом свете. Потом перед глазами возник коричневый платок, а сам он почувствовал, что лежит на коврике, жестком и неприятном.
   Гнусавый голос спросил:
   – А кто будет платить за окно?
   Еще кто-то сказал:
   – Пойду позову доктора Паже.