Страница:
– Я просто хочу помочь.
– Ты не можешь мне помочь! – рявкнул Джеймс. – Во имя всего святого, это же не легкая простуда, которую можно вылечить твоими травами. Неужели ты не понимаешь?
Верити смотрела на него ясными карими глазами, печальными, как у собаки, полными боли.
«Проклятие! Он не имеет права кричать на нее.»
Джеймс запустил пальцы в волосы и попытался обуздать свой гнев. Верити не заслуживает такого грубого обращения, но и он не заслуживает ее участия. Он нанес ей непоправимый вред, а она хочет помочь ему. Такое почти не возможно выдержать.
Джеймс откашлялся.
– Нет, конечно, ты не понимаешь, – сказал он, понизив голос. – Что ты можешь сделать? Как ты можешь понять, что значит жить жизнью, пронизанной стыдом и чувством вины? Терпеть страх и ненависть всех вокруг, до тех пор пока не превратишься в чудовище, каким тебя считают? Каждое утро просыпаться и спрашивать себя, сможешь ли выдержать еще один день? Страстно хотеть покончить со всем этим и не иметь на то достаточно мужества? Что ты об этом знаешь?
Верити сидела тихо, сложив руки на коленях, огонь отражался в глубине ее темных глаз: она смотрела на пламя, горящее в камине за спиной у Джеймса.
Через некоторое время она подняла на него глаза и тихо заговорила.
– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я никогда не смогу постичь всю боль, которую вам довелось пережить. Извините, если я взяла на себя слишком много. Я просто надеялась, что могу предложить вам свою дружбу, если она вам нужна.
Она обезоружила его своими великодушными словами и ласковыми глазами. Она предлагала ему еще один драгоценный дар, а он был почти готов швырнуть его ей в лицо. Гнев растаял. Джеймс наклонился вперед в своем кресле и взял Верити за руку.
– Дорогая моя Верити, нет ничего на свете, чего бы я желал больше, чем твоей дружбы, и я с благодарностью ее принимаю. Но, признаюсь, ты поставила меня в тупик. Ты так добра к человеку, который вел себя вчера с тобой, как скотина, взяв тебя против твоей воли.
Верити снова опустила глаза. Теперь она рассматривала свои сцепленные на коленях руки.
– Это было не против моей воли, – прошептала она.
– Может быть, вначале и не было. Но я сделал это безобразно. Я причинил тебе боль и глубоко сожалею об этом. Это больше никогда не повторится, обещаю тебе.
– Вы не причинили мне никакого вреда, уверяю вас, милорд.
Джеймс сомневался в этом, но не стал настаивать.
– Если мы друзья, то называй меня, пожалуйста, Джеймс.
– Хорошо, Джеймс.
Джеймс сжал и отпустил ее руку. Он не хотел, чтобы Верити подумала, что он желает большего.
– Верити Озборн, ты замечательная женщина. Ты усмирила меня, и я буду горд называть тебя своим другом. Но не надо на меня давить в некоторых вопросах. Так же как и я не буду на тебя давить в вопросах, которые тебе не хочется обсуждать.
При этих словах Верити слегка вздрогнула. Джеймс ее провел. Это был своего рода шантаж: ее молчание относительно Испании в обмен на его молчание о ее девственности и так называемом замужестве, но это было необходимо.
– Согласна?
– Согласна.
– Ты останешься в Пендургане? – спросил он.
Верити закусила нижнюю губу, обдумывая ответ.
Джеймс понял, что теперь он берет на себя слишком много.
– Верити, как я сказал тебе в первую ночь, ты не обязана оставаться здесь, если ты этого не хочешь. Ты свободна и можешь уехать. Куда пожелаешь. Ты всегда была свободна.
Верити перестала покусывать губу, но продолжала хмуриться. Джеймсу ужасно хотелось узнать, о чем она думает. Хочет ли она уехать? Конечно, когда-то хотела, но он думал... он надеялся...
– К тому же я подозреваю, – добавил Джеймс, – что тебе некуда ехать. Ты говорила, что твои родители умерли, что у тебя нет ни братьев, ни сестер. Женщина, которую ты так любила, та, что научила тебя обращаться с травами, тоже умерла, если я не ошибаюсь?
– Да.
– Тогда позволь мне предложить тебе приют в Пендургане, – сказал Джеймс, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, без трогательно жалобных ноток, которые отразили бы его душевное состояние.
Мысль о том, что Верити уедет, вызвала у него отчаяние, завывающее, как холодный ветер.
– Я все еще чувствую ответственность за тебя, Верити, – продолжал он, – несмотря на мое недавнее поведение. Я буду очень рад, если ты останешься, моя дорогая. Ты будешь моей дальней кузиной. Тебя это устроит?
Верити улыбнулась, и его отчаяние превратилось в теплый ветерок надежды.
– Да, Джеймс, – кивнула она. – Мне очень хотелось бы остаться. Спасибо.
Джеймс улыбнулся ей в ответ.
– И мы будем друзьями, – заверил он.
Но было еще одно неприятное дело, которое предстояло обсудить, и Джеймс почувствовал себя неловко, готовясь заговорить об этом.
– Да, мы будем друзьями, – сказал он наконец. – Но ты должна позволить мне быть тебе больше чем другом, Верити, если я... если ты... если будет ребенок.
Ее рот приоткрылся, и она быстро прикрыла его рукой. Она залилась краской и уставилась на него широко открытыми глазами. Она была настолько ошеломлена, что, казалось, не дышала, как будто из нее выпустили воздух. Конечно, она даже не подумала о такой возможности. Господи, она в самом деле была невинна.
– Ты скажешь мне? – спросил Джеймс.
Верити отвела глаза, и вдруг ему захотелось обнять ее, утешить, как она утешала его. Он сопротивлялся неожиданному приливу нежности.
– Верити, ты мне скажешь?
– Да, – ответила она едва слышно, почти шепотом.
– Обещай мне это.
Верити подняла голову – щеки ее еще пылали. Впервые она не смотрела ему прямо в глаза. В таком волнении он ее еще никогда не видел.
– Обещаю, – сказала Верити. – Но... не забывай, что я хорошо знаю травы. Я... я знаю, как предупреждать такие вещи.
Джеймс откинулся на спинку кресла. Его охватило огромное облегчение. Огромное и, по-видимому, явное облегчение. На лице Верити, прежде чем она успела взять себя в руки, промелькнула боль.
– Тебе нет необходимости об этом беспокоиться, Джеймс, – сказала она.
Броня из гордости и достоинства была на своем месте.
– А теперь у меня много дел в буфетной. Извини. – Она не оглядываясь, почти бегом выскочила из комнаты.
– Проклятие!
Глава 9
– Ты не можешь мне помочь! – рявкнул Джеймс. – Во имя всего святого, это же не легкая простуда, которую можно вылечить твоими травами. Неужели ты не понимаешь?
Верити смотрела на него ясными карими глазами, печальными, как у собаки, полными боли.
«Проклятие! Он не имеет права кричать на нее.»
Джеймс запустил пальцы в волосы и попытался обуздать свой гнев. Верити не заслуживает такого грубого обращения, но и он не заслуживает ее участия. Он нанес ей непоправимый вред, а она хочет помочь ему. Такое почти не возможно выдержать.
Джеймс откашлялся.
– Нет, конечно, ты не понимаешь, – сказал он, понизив голос. – Что ты можешь сделать? Как ты можешь понять, что значит жить жизнью, пронизанной стыдом и чувством вины? Терпеть страх и ненависть всех вокруг, до тех пор пока не превратишься в чудовище, каким тебя считают? Каждое утро просыпаться и спрашивать себя, сможешь ли выдержать еще один день? Страстно хотеть покончить со всем этим и не иметь на то достаточно мужества? Что ты об этом знаешь?
Верити сидела тихо, сложив руки на коленях, огонь отражался в глубине ее темных глаз: она смотрела на пламя, горящее в камине за спиной у Джеймса.
Через некоторое время она подняла на него глаза и тихо заговорила.
– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я никогда не смогу постичь всю боль, которую вам довелось пережить. Извините, если я взяла на себя слишком много. Я просто надеялась, что могу предложить вам свою дружбу, если она вам нужна.
Она обезоружила его своими великодушными словами и ласковыми глазами. Она предлагала ему еще один драгоценный дар, а он был почти готов швырнуть его ей в лицо. Гнев растаял. Джеймс наклонился вперед в своем кресле и взял Верити за руку.
– Дорогая моя Верити, нет ничего на свете, чего бы я желал больше, чем твоей дружбы, и я с благодарностью ее принимаю. Но, признаюсь, ты поставила меня в тупик. Ты так добра к человеку, который вел себя вчера с тобой, как скотина, взяв тебя против твоей воли.
Верити снова опустила глаза. Теперь она рассматривала свои сцепленные на коленях руки.
– Это было не против моей воли, – прошептала она.
– Может быть, вначале и не было. Но я сделал это безобразно. Я причинил тебе боль и глубоко сожалею об этом. Это больше никогда не повторится, обещаю тебе.
– Вы не причинили мне никакого вреда, уверяю вас, милорд.
Джеймс сомневался в этом, но не стал настаивать.
– Если мы друзья, то называй меня, пожалуйста, Джеймс.
– Хорошо, Джеймс.
Джеймс сжал и отпустил ее руку. Он не хотел, чтобы Верити подумала, что он желает большего.
– Верити Озборн, ты замечательная женщина. Ты усмирила меня, и я буду горд называть тебя своим другом. Но не надо на меня давить в некоторых вопросах. Так же как и я не буду на тебя давить в вопросах, которые тебе не хочется обсуждать.
При этих словах Верити слегка вздрогнула. Джеймс ее провел. Это был своего рода шантаж: ее молчание относительно Испании в обмен на его молчание о ее девственности и так называемом замужестве, но это было необходимо.
– Согласна?
– Согласна.
– Ты останешься в Пендургане? – спросил он.
Верити закусила нижнюю губу, обдумывая ответ.
Джеймс понял, что теперь он берет на себя слишком много.
– Верити, как я сказал тебе в первую ночь, ты не обязана оставаться здесь, если ты этого не хочешь. Ты свободна и можешь уехать. Куда пожелаешь. Ты всегда была свободна.
Верити перестала покусывать губу, но продолжала хмуриться. Джеймсу ужасно хотелось узнать, о чем она думает. Хочет ли она уехать? Конечно, когда-то хотела, но он думал... он надеялся...
– К тому же я подозреваю, – добавил Джеймс, – что тебе некуда ехать. Ты говорила, что твои родители умерли, что у тебя нет ни братьев, ни сестер. Женщина, которую ты так любила, та, что научила тебя обращаться с травами, тоже умерла, если я не ошибаюсь?
– Да.
– Тогда позволь мне предложить тебе приют в Пендургане, – сказал Джеймс, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, без трогательно жалобных ноток, которые отразили бы его душевное состояние.
Мысль о том, что Верити уедет, вызвала у него отчаяние, завывающее, как холодный ветер.
– Я все еще чувствую ответственность за тебя, Верити, – продолжал он, – несмотря на мое недавнее поведение. Я буду очень рад, если ты останешься, моя дорогая. Ты будешь моей дальней кузиной. Тебя это устроит?
Верити улыбнулась, и его отчаяние превратилось в теплый ветерок надежды.
– Да, Джеймс, – кивнула она. – Мне очень хотелось бы остаться. Спасибо.
Джеймс улыбнулся ей в ответ.
– И мы будем друзьями, – заверил он.
Но было еще одно неприятное дело, которое предстояло обсудить, и Джеймс почувствовал себя неловко, готовясь заговорить об этом.
– Да, мы будем друзьями, – сказал он наконец. – Но ты должна позволить мне быть тебе больше чем другом, Верити, если я... если ты... если будет ребенок.
Ее рот приоткрылся, и она быстро прикрыла его рукой. Она залилась краской и уставилась на него широко открытыми глазами. Она была настолько ошеломлена, что, казалось, не дышала, как будто из нее выпустили воздух. Конечно, она даже не подумала о такой возможности. Господи, она в самом деле была невинна.
– Ты скажешь мне? – спросил Джеймс.
Верити отвела глаза, и вдруг ему захотелось обнять ее, утешить, как она утешала его. Он сопротивлялся неожиданному приливу нежности.
– Верити, ты мне скажешь?
– Да, – ответила она едва слышно, почти шепотом.
– Обещай мне это.
Верити подняла голову – щеки ее еще пылали. Впервые она не смотрела ему прямо в глаза. В таком волнении он ее еще никогда не видел.
– Обещаю, – сказала Верити. – Но... не забывай, что я хорошо знаю травы. Я... я знаю, как предупреждать такие вещи.
Джеймс откинулся на спинку кресла. Его охватило огромное облегчение. Огромное и, по-видимому, явное облегчение. На лице Верити, прежде чем она успела взять себя в руки, промелькнула боль.
– Тебе нет необходимости об этом беспокоиться, Джеймс, – сказала она.
Броня из гордости и достоинства была на своем месте.
– А теперь у меня много дел в буфетной. Извини. – Она не оглядываясь, почти бегом выскочила из комнаты.
– Проклятие!
Глава 9
– Ты хочешь, чтобы я что?..
Верити улыбнулась, увидев ужас на его лице.
– Я подумала, что было бы неплохо, если б ты пошел со мной раздавать рождественские корзинки с подарками твоим фермерам-арендаторам и в дома Сент-Перрана.
Джеймс уставился на Верити тяжелым взглядом, который он освоил во время службы в армии. Он не будет потакать этим ее глупостям.
– Для этого я тебе не нужен, – сказал он суровым тоном. – Об этом всегда заботились слуги.
– Всегда?
– Да, с тех пор... с тех пор как умерла Ровена. Она следила за такими вещами.
– А теперь ты вместо нее посылаешь слуг?
– Да. – Ему не нравилось, к чему шел разговор. – Ну и что?
Верити подняла одну бровь:
– Ты не думаешь, что это немного... безлично?
– Безлично?
– Да. Я думаю, что было бы правильно, если б кто-то из семьи раздавал подарки и лично желал арендаторам – твоим арендаторам – счастливого Рождества. Я надеялась, миссис Бодинар захочет пойти со мной, но она тоже отказалась.
Джеймс едва сдержал улыбку.
– Ты приглашала Агнес? Ходить по домам Сент-Перрана?
Верити улыбнулась в ответ:
– Да.
– Ха! Ты храбрая женщина, Верити Озборн. Я подозреваю, Агнес не оценила твое приглашение.
– Как видишь, нет. Поэтому я очень надеюсь, что вместо нее со мной пойдешь ты.
Улыбка Джеймса превратилась в недовольную гримасу.
– Нет.
– В конце концов, мы будем раздавать твои подарки.
– Нет.
– Их ценность возрастет, если они будут получены из твоих рук.
– Нет.
– О, Джеймс! Это же Рождество!
Вот так получилось, что в морозный день накануне Рождества Джеймс подъезжал к домам фермеров-арендаторов и к каждому дому на своей земле и раздавал корзинки с подарками, приготовленные Верити и слугами.
Верити не обращала внимания на потрясенные лица взрослых и испуганные детские и вела Джеймса от дома к дому, как будто это было самое естественное событие и происходило чуть ли не каждый день.
– Лорд Харкнесс просит вас принять это от него, – говорила Верити и вкладывала Джеймсу в руки корзинку, чтобы он вручил ее сам.
Это было неуклюже. Это было трудно. Джеймс был уверен, что арендаторам так же неловко, как и ему.
Так было не всегда. Он делал это вместе с матерью, когда был ребенком, потом однажды с Ровеной, когда оказался дома в отпуске. Его жена, однако, всегда держалась надменно, когда они посещали простые каменные дома и жилища фермеров. Может быть, слово «равнодушная» лучше описывало ее манеру держаться, потому что она не была злой. Верити же знала каждого члена семьи по имени, у нее были припасены улыбка и прикосновение для каждого ребенка, особые слова, предназначенные каждому взрослому. Верити дарила особым образом уложенные апельсины, красиво перевязанные мешочки с душистыми травами – нелепая роскошь для простых людей, которой они бурно радовались.
Работа оказалась не такой неприятной, как ожидал Джеймс. Доброе отношение его людей к Верити распространилось и на Джеймса. В каждой семье его благодарили. Тяжело, неуклюже, часто против своей воли, но благодарили в каждом доме. За шесть с лишним лет это были первые вежливые слова, адресованные Джеймсу большинством людей, и, как ни странно, это его радовало.
Рождество прошло, как всегда, спокойно. Джеймс боялся, что Верити в своем стремлении вернуть ему доброе имя будет использовать этот случай, пытаясь возродить старые традиции. Она не стала этого делать. Она спокойно стояла рядом, пока Джеймс неуклюже ухищрялся заставить кого-то другого разжигать рождественский огонь. Юный Дейви Ченхоллз был бы очень рад сам этим заняться, но попросил Верити помочь ему, и, разжигая огонь, они вдвоем держали прошлогоднюю обгоревшую охапку хвороста, пока Джеймс делал все возможное, чтобы стоять к ним спиной. Потом Верити вместе со всеми подняла бокал пунша, послав Джеймсу взгляд, который дал ему понять, что она сознает, каким тяжелым испытанием все это оказалось для хозяина Пендургана.
Рождественским утром Верити пошла в церковь с Агнес и не возражала, когда Джеймс отказался к ним присоединиться. Она даже не упомянула другие праздничные традиции, хотя Джеймс догадывался, что она привыкла к более веселым занятиям в это время года. Он предполагал, что раньше Верити с восторгом следовала ежегодным традициям. Ее естественная душевная щедрость должна была засиять во время празднования Рождества.
Тем не менее Верити даже не пыталась возродить давно утраченные сентиментальные традиции этого несчастного семейства. В этом году она от Джеймса не потребовала ничего, кроме той неуклюжей раздачи корзинок.
Джеймс после этого почувствовал облегчение и небольшое разочарование. Он втайне надеялся, что Верити возродит «ветку поцелуев», хотя, может быть, и к лучшему, что она этого не сделала.
Их неправдоподобная дружба превратилась в спокойные, непринужденные отношения. Верити так и не узнала (Джеймс по крайней мере надеялся, что она не узнала) о страстном влечении, которое он испытывал по отношению к ней, так как он изо всех сил старался сдерживать это влечение. В этом было нечто большее, чем простое желание, но Джеймс знал, что идти по этому пути не имеет смысла. Он был решительно настроен не осквернять ее оставшуюся добродетель. То, что он когда-то намеревался сделать ее своей любовницей, теперь казалось абсурдным. Даже мысль о том, чтобы опять подвергнуть унижению ее чувство собственного достоинства, казалась ему бессовестной.
Верити оставалась верна своему предложению дружбы, удерживая их отношения строго в соответствующих рамках. Несмотря на это, Джеймса влекло к ней, и ему плохо удавалось справляться с этим влечением, которое к тому же было не просто физическим.
Джеймс часто ловил себя на том, что ему невыносимо хочется просто быть рядом с Верити, сидеть с ней в одной комнате, ехать верхом по имению бок о бок с ней, разговаривать с ней, молчать с ней. Может быть, именно поэтому он предложил за нее свою цену в Ганнислоу? Неужели его толкнуло на это только одиночество?
Они ездили вместе верхом, когда позволяла погода. Джеймс брал Верити с собой на вересковую пустошь и, к ее восторгу, показывал каменные круги и другие древние памятники. Когда погода вынуждала их сидеть под крышей, Джеймс водил Верити по дому, по самым старым его частям, которыми никогда не пользовались, объяснял, что в каком веке было построено, рассказывал историю семьи. Во время этих хождений они много разговаривали, в основном о своем детстве, о семьях, о друзьях, о книгах, поэзии и политике. Верити любила слушать корнуэльские сказки, и Джеймс был счастлив ей угодить. Уже много лет он не испытывал удовольствия от такой легкой, непринужденной беседы и теперь наслаждался каждым моментом. Он знал, что ей хочется поговорить об Испании. Ему хотелось поговорить о ее фальшивом замужестве. Однако никто из них не нарушал уговор и не проявлял любопытства.
Верити только один раз подошла вплотную к запретной теме. Однажды прохладным, но солнечным утром они поехали верхом на Хай-Тор. Оставив лошадей внизу, они стали пешком подниматься в гору. Там они забрались на упавший валун и любовались открывшимся видом, пока ледяной ветер не прогнал их. Верити смеялась и прыгала вниз по холму, как девочка. Джеймс был очарован этим зрелищем.
Верити замедлила шаг, только когда оказалась в особенно каменистом месте, и Джеймс взял ее затянутую в перчатку руку, чтобы помочь спуститься по скалистому склону. Хотя не было ничего непристойного в том, чтобы так взять ее за руку, Джеймс ощутил необыкновенное тепло, которое передавалось сквозь кожу ее перчаток. Они переглянулись, и Джеймс понял, что Верити почувствовала то же самое.
Когда Джеймс вывел ее на ровную дорогу, Верити не отпустила его руку и, смеясь, потянула за собой по склону. Подойдя к лошадям, они запыхались, от их дыхания в воздухе клубились белые облачка пара. Улыбка Верити была ослепительна, а сама она выглядела неотразимо. Джеймсу пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не схватить ее за руки и не целовать до самозабвения. Сдерживать злополучное обещание было все труднее.
– Разве ты не любишь это время года? – спросила она. – Воздух чистый до хруста и такой холодный, что щиплет кожу.
– Нет, как ни странно, – ответил Джеймс, – я всегда ненавидел зиму.
«До сегодняшнего дня», – подумал он.
Верити притихла и выпустила его руку.
– Извини, – Капитан Полдреннан говорил мне о...
Верити раскрыла было рот, но тут же прикрыла его рукой, ясно понимая, что зашла на запретную территорию. Но Джеймс в тот момент чувствовал к Верити особое расположение, ему хотелось бы продолжать держать ее руку в своей, и он решил позволить ей немного отступить от уговора.
– Что он тебе говорил? – спросил Джеймс.
Глаза Верити расширились от неожиданности.
– О! – Она некоторое время в замешательстве пристально смотрела на Джеймса, пытаясь понять, действительно ли он разрешил ей продолжать.
Он ободряюще кивнул ей, и, глубоко вздохнув, Верити пробормотала:
– Ну, он рассказывал о той жуткой зиме в Испании, о замерзшей земле, о траншеях, о... обо всем.
– Да, было очень паршиво, – сказал Джеймс, потом поддался своему порыву и поцеловал ее в губы. – А теперь поехали домой, пока и здесь не стало так же паршиво.
Верити улыбнулась, и сердце Джеймса запрыгало в груди. Она не возражала против его поцелуя. В какой-то миг он чуть было не обнял ее и не начал целовать, но сдержался. Он не хотел портить то, что было между ними. Может быть, Верити сочтет этот поцелуй просто дружеским проявлением.
Они сели на лошадей и поскакали в Пендурган в наилучших отношениях.
Добравшись до дома, Джеймс и Верити сняли плащи и шляпы и направились в гостиную, желая побыстрее согреться.
Однако нашли там Агнес. Облаченная, как обычно, в черное Агнес подняла глаза от своего шитья и бросила на Джеймса с Верити холодный и злой взгляд, а потом отложила вышивку, встала и без единого слова вышла из гостиной.
Джеймс привык к приступам раздражительности Агнес, но он чувствовал испуг Верити.
– Иди сюда, – позвал он. – попробуем согреться. Я позвоню и скажу, чтобы принесли чего-нибудь горячего выпить.
Миссис Трегелли пришла почти сразу. Джеймс начал заказывать чай и бисквиты, а когда обернулся, увидел, что Верити подвинула два кресла поближе к огню, повернув одно, как всегда, спинкой к камину. В другое она уже села.
– Спасибо, – сказал Джеймс. – Ты в высшей степени терпима к моей... моей слабости.
Теперь он сам затронул запретную тему. Ему надо быть осторожным. Он ожидал, что Верити будет вести себя так, будто он об этом не говорил.
Однако Верити спросила:
– Это... это опять было? После той ночи?
– Нет.
– Я рада, – сказала она. – Это... это часто бывает?
Джеймсу следовало бы прекратить этот разговор, но ему надоело сопротивляться. Он решил позволить ей попробовать.
– Не так часто, как в прошлые годы, – ответил он. – Но я никогда не знаю, когда этого ожидать. По крайней мере благодаря тебе я стал спокойнее спать. Может быть, провалы в сознании тоже со временем сократятся.
Верити протянула руку и тронула его за рукав.
– Я молюсь, чтобы они совсем пропали, – сказала она.
Миссис Трегелли принесла чай, и разговор стал более общим.
Джеймс привык, что Верити постоянно находится поблизости: он видел ее за обеденным столом, слышал, как она смеется с Дейви в огороде, ощущал знакомый слабый запах лаванды, когда она входила в комнату, ожидал ее появления в библиотеке по вечерам, когда она приносила ему успокоительный напиток. Джеймс начал забывать, насколько безрадостной была его жизнь до ее приезда.
Январь предвещал дождливую зиму. Сразу после Рождества выпало немного снега, но на этом дело и кончилось. Было довольно холодно, и почти каждый день шел дождь.
Самый тягостный для Верити вопрос решился. Она не забеременела.
Когда Джеймс упомянул о такой возможности, Верити была потрясена до глубины души. Она об этом даже не думала. Сама мысль о том, что она способна носить ребенка, как любая другая женщина, была слишком чудесной, чтобы ее осознать.
Всрити солгала, сказав, что знает травы, помогающие в таких делах. В тот день она углубилась в свои травники в поисках нужных ей сведений. Они были неутешительны. Где бы это она нашла гранатовые зерна? В конце концов ничего не понадобилось. Это было хорошо, потому что как бы она объяснила рождение ребенка? Несмотря на это, Верити оплакивала потерянную надежду, когда узнала, что ребенка не будет.
Верити использовала каждое ясное утро для того, чтобы покататься с Джеймсом верхом или чтобы навестить жителей Сент-Перрана. Она стала брать Титанию в деревню с тех пор, как ее прихватил внезапный ливень, а она шла пешком и была вынуждена тащиться по грязи наверх, в Пендурган. К тому же на Титании она могла уезжать дальше от дома.
Однажды в конце января Верити возвращалась с фермы Пеннека, самого большого и самого удаленного арендованного участка в имении Пендурган, когда вдруг заметила Руфуса Баргваната. Верити расстроилась, увидев, как добродушный Марк Пеннек, прислонившись к загородке, болтает с этим ужасным человеком. Верити пришпорила Титанию, послав ее в противоположном направлении, а интуиция предупреждала, что Баргванат готовит ей неприятности.
Она никогда не говорила Джеймсу, что подслушала их ссору в тот день, когда он уволил Баргваната. Это только напомнило бы ей, что действие Джеймса в ее защиту явилось решающим моментом, когда она поняла, что влюблена в Джеймса. Она осмотрительно скрывала эти глупые чувства.
Тропинка от фермы Пеннека увела Верити на юго-восток, в незнакомое ей место. Чтобы не заблудиться, Верити старалась держать в поле зрения похожую на кроличье ухо башню церкви Сент-Перрана, но после нескольких поворотов она вдруг исчезла из виду, и Верити совсем запуталась.
Она придержала Титанию, чтобы осмотреться, как вдруг услышала стук копыт приближающейся лошади. Вскоре она увидела капитана Полдреннана.
– Миссис Озборн! – Капитан натянул поводья и, сняв шляпу, приветствовал Верити. – Какая неожиданность увидеть вас на этой тропинке. Вы, случайно, не навестить ли Босрит собрались?
Верити смущенно огляделась.
– О, Босрит в этой стороне? Я не знала.
Капитан улыбнулся:
– Вы заблудились, миссис Озборн?
– Боюсь, что да. Я потеряла из виду свой ориентир – церковь Сент-Перрана. Или меня водят пикси.
Капитан откинул голову и расхохотался.
– Значит, вас предупредили об этом народце? – сказал он, все еще улыбаясь. – Поезжайте за мной, я провожу вас обратно в Сент-Перран.
Капитан повернул свою лошадь и направил ее по дорожке, которую Верити даже не заметила. Через несколько минут снова стала видна башня церкви.
– Вы ехали в деревню? – спросил капитан.
– Не совсем, – ответила Верити. – Я собиралась возвращаться в Пендурган. Мне не нравятся вон те тучи. Я ехала с фермы Пеннека.
– С фермы Пеннека? В этом направлении? – Капитан опять рассмеялся. – Боже мой! Вы в самом деле заблудились.
– Я просто... я увидела человека, с которым не хотела бы встречаться.
Верити смотрела на дорожку перед собой и недоумевала, почему бывший управляющий ходит вокруг Пендургана. Ей в голову приходили многие объяснения, но ни одно из них ей не нравилось.
Голос капитана прервал ее размышления:
– Вы не будете возражать, если я спрошу, кого вы так старательно избегаете? Я понимаю, что это не мое дело, и, если не хотите, можете не говорить. Но если кто-то досаждает вам...
– Это был Руфус Баргванат.
Верити искоса глянула на капитана и увидела, как он сморщился.
– Баргванат?
– Да, – сказала она. – Я думала, он ушел из этих мест после того, как Джеймс его уволил. Очень неприятный человек.
– Я тоже так думал, – сказал Полдреннан, все еще хмурясь. – И всегда удивлялся, почему Джеймс его у себя держит. Он нашел ему замену?
– Нет еще, – ответила Верити. – Он всю работу делает сам. Он и без того был загружен на руднике, а из-за дождей прибавилось работы с насосами. Сейчас он, бедняга, работает вдвое больше.
Капитан Полдреннан молчал, и Верити, посмотрев на него, заметила любопытство в его серых глазах. Она удивленно приподняла брови, и Полдреннан улыбнулся.
– По-моему, вы вполне освоились в Пендургане, – сказал капитан.
Верити почувствовала, что у нее загорелись щеки, как будто в словах капитана был более глубокий смысл.
– Да, – ответила она, – думаю, что освоилась. Несколько минут они ехали, преодолевая изгибы и повороты тропинки, прежде чем Верити снова заговорила.
– Как выдумаете, почему мистер Баргванат до сих пор здесь? – спросила она.
– Вас это беспокоит?
Верити тщательно подбирала слова:
– Он делал довольно... неприятные намеки в мой адрес.
– А-а...
– Мне бы не хотелось думать, что он распространяет гадкие слухи.
– Думаю, вам не стоит волноваться, – сказал капитан. – Баргванат считает себя обиженным и стремится раздуть скандал. Но злоба его направлена не на вас, а на Джеймса.
«Возможно, так оно и есть, – Верити, – но что мешает ему нападать на Джеймса, обвиняя его в непристойных отношениях со мной?»
– Не знаю никого в округе, кто захотел бы нанять этого человека, – продолжал капитан. – Все знают, что у него отвратительный характер. Большинство людей рады избавиться от него. Скорее всего он уйдет искать работу туда, где его не так хорошо знают.
– Надеюсь, вы окажетесь правы, капитан.
Полдреннан ехал впереди, пока тропинка была узкая, и подождал Верити, чтобы она могла ехать рядом, когда они добрались до широкой дороги, ведущей в Сент-Перран.
– А вон и деревня, – сказал он. – Я не думаю, что злобные пикси куда-то заведут вас, когда впереди виднеется церковь. Они не посмеют.
Верити улыбнулась его поддразниванию. Если бы ее сердце не было уже занято, она влюбилась бы в обходительного капитана. Он сильно отличался от своего сурового друга.
– Капитан, – сказала Верити, – можно вас кое о чем спросить?
Полдреннан усмехнулся:
– Попробую угадать. Вопрос будет опять о Джеймсе?
– В некотором роде. Видите ли, я решила помочь ему восстановить свою репутацию.
Капитан присвистнул и неодобрительно посмотрел на Верити.
– Это несправедливо, – заявила она громким от волнения голосом, – что все считают его таким жестоким из-за того, в чем он вовсе не виноват. Это несправедливо!
Одного взгляда капитана Полдреннана хватило, чтобы Верити поняла, насколько дерзко прозвучали ее слова. Краска смущения опять залила ей щеки, и Верити застенчиво отвела глаза.
– Я понимаю, что вы чувствуете, – кивнул капитан. – И как сильно вам хочется все изменить. Но уже был нанесен такой вред...
– Я знаю, – сказала Верити. – И возможно, я в самом деле ничего не сумею сделать, чтобы восстановить его честное имя. Но я должна попытаться.
Когда они остановились на тропинке, лошади забеспокоились, и капитан Полдреннан погладил свою кобылу по длинной шее. Он не сводил глаз с Верити.
– Да, думаю, должны, – он наконец.
– Я надеялась, что вы каким-то образом сможете мне помочь, – быстро продолжила она, не дожидаясь, пока он возразит. – Все знают, что вы друг Джеймса, и тем не менее ваша репутация от этого не пострадала. Я подумала, что, может быть, среди других ваших знакомых вы могли бы...
Верити улыбнулась, увидев ужас на его лице.
– Я подумала, что было бы неплохо, если б ты пошел со мной раздавать рождественские корзинки с подарками твоим фермерам-арендаторам и в дома Сент-Перрана.
Джеймс уставился на Верити тяжелым взглядом, который он освоил во время службы в армии. Он не будет потакать этим ее глупостям.
– Для этого я тебе не нужен, – сказал он суровым тоном. – Об этом всегда заботились слуги.
– Всегда?
– Да, с тех пор... с тех пор как умерла Ровена. Она следила за такими вещами.
– А теперь ты вместо нее посылаешь слуг?
– Да. – Ему не нравилось, к чему шел разговор. – Ну и что?
Верити подняла одну бровь:
– Ты не думаешь, что это немного... безлично?
– Безлично?
– Да. Я думаю, что было бы правильно, если б кто-то из семьи раздавал подарки и лично желал арендаторам – твоим арендаторам – счастливого Рождества. Я надеялась, миссис Бодинар захочет пойти со мной, но она тоже отказалась.
Джеймс едва сдержал улыбку.
– Ты приглашала Агнес? Ходить по домам Сент-Перрана?
Верити улыбнулась в ответ:
– Да.
– Ха! Ты храбрая женщина, Верити Озборн. Я подозреваю, Агнес не оценила твое приглашение.
– Как видишь, нет. Поэтому я очень надеюсь, что вместо нее со мной пойдешь ты.
Улыбка Джеймса превратилась в недовольную гримасу.
– Нет.
– В конце концов, мы будем раздавать твои подарки.
– Нет.
– Их ценность возрастет, если они будут получены из твоих рук.
– Нет.
– О, Джеймс! Это же Рождество!
Вот так получилось, что в морозный день накануне Рождества Джеймс подъезжал к домам фермеров-арендаторов и к каждому дому на своей земле и раздавал корзинки с подарками, приготовленные Верити и слугами.
Верити не обращала внимания на потрясенные лица взрослых и испуганные детские и вела Джеймса от дома к дому, как будто это было самое естественное событие и происходило чуть ли не каждый день.
– Лорд Харкнесс просит вас принять это от него, – говорила Верити и вкладывала Джеймсу в руки корзинку, чтобы он вручил ее сам.
Это было неуклюже. Это было трудно. Джеймс был уверен, что арендаторам так же неловко, как и ему.
Так было не всегда. Он делал это вместе с матерью, когда был ребенком, потом однажды с Ровеной, когда оказался дома в отпуске. Его жена, однако, всегда держалась надменно, когда они посещали простые каменные дома и жилища фермеров. Может быть, слово «равнодушная» лучше описывало ее манеру держаться, потому что она не была злой. Верити же знала каждого члена семьи по имени, у нее были припасены улыбка и прикосновение для каждого ребенка, особые слова, предназначенные каждому взрослому. Верити дарила особым образом уложенные апельсины, красиво перевязанные мешочки с душистыми травами – нелепая роскошь для простых людей, которой они бурно радовались.
Работа оказалась не такой неприятной, как ожидал Джеймс. Доброе отношение его людей к Верити распространилось и на Джеймса. В каждой семье его благодарили. Тяжело, неуклюже, часто против своей воли, но благодарили в каждом доме. За шесть с лишним лет это были первые вежливые слова, адресованные Джеймсу большинством людей, и, как ни странно, это его радовало.
Рождество прошло, как всегда, спокойно. Джеймс боялся, что Верити в своем стремлении вернуть ему доброе имя будет использовать этот случай, пытаясь возродить старые традиции. Она не стала этого делать. Она спокойно стояла рядом, пока Джеймс неуклюже ухищрялся заставить кого-то другого разжигать рождественский огонь. Юный Дейви Ченхоллз был бы очень рад сам этим заняться, но попросил Верити помочь ему, и, разжигая огонь, они вдвоем держали прошлогоднюю обгоревшую охапку хвороста, пока Джеймс делал все возможное, чтобы стоять к ним спиной. Потом Верити вместе со всеми подняла бокал пунша, послав Джеймсу взгляд, который дал ему понять, что она сознает, каким тяжелым испытанием все это оказалось для хозяина Пендургана.
Рождественским утром Верити пошла в церковь с Агнес и не возражала, когда Джеймс отказался к ним присоединиться. Она даже не упомянула другие праздничные традиции, хотя Джеймс догадывался, что она привыкла к более веселым занятиям в это время года. Он предполагал, что раньше Верити с восторгом следовала ежегодным традициям. Ее естественная душевная щедрость должна была засиять во время празднования Рождества.
Тем не менее Верити даже не пыталась возродить давно утраченные сентиментальные традиции этого несчастного семейства. В этом году она от Джеймса не потребовала ничего, кроме той неуклюжей раздачи корзинок.
Джеймс после этого почувствовал облегчение и небольшое разочарование. Он втайне надеялся, что Верити возродит «ветку поцелуев», хотя, может быть, и к лучшему, что она этого не сделала.
Их неправдоподобная дружба превратилась в спокойные, непринужденные отношения. Верити так и не узнала (Джеймс по крайней мере надеялся, что она не узнала) о страстном влечении, которое он испытывал по отношению к ней, так как он изо всех сил старался сдерживать это влечение. В этом было нечто большее, чем простое желание, но Джеймс знал, что идти по этому пути не имеет смысла. Он был решительно настроен не осквернять ее оставшуюся добродетель. То, что он когда-то намеревался сделать ее своей любовницей, теперь казалось абсурдным. Даже мысль о том, чтобы опять подвергнуть унижению ее чувство собственного достоинства, казалась ему бессовестной.
Верити оставалась верна своему предложению дружбы, удерживая их отношения строго в соответствующих рамках. Несмотря на это, Джеймса влекло к ней, и ему плохо удавалось справляться с этим влечением, которое к тому же было не просто физическим.
Джеймс часто ловил себя на том, что ему невыносимо хочется просто быть рядом с Верити, сидеть с ней в одной комнате, ехать верхом по имению бок о бок с ней, разговаривать с ней, молчать с ней. Может быть, именно поэтому он предложил за нее свою цену в Ганнислоу? Неужели его толкнуло на это только одиночество?
Они ездили вместе верхом, когда позволяла погода. Джеймс брал Верити с собой на вересковую пустошь и, к ее восторгу, показывал каменные круги и другие древние памятники. Когда погода вынуждала их сидеть под крышей, Джеймс водил Верити по дому, по самым старым его частям, которыми никогда не пользовались, объяснял, что в каком веке было построено, рассказывал историю семьи. Во время этих хождений они много разговаривали, в основном о своем детстве, о семьях, о друзьях, о книгах, поэзии и политике. Верити любила слушать корнуэльские сказки, и Джеймс был счастлив ей угодить. Уже много лет он не испытывал удовольствия от такой легкой, непринужденной беседы и теперь наслаждался каждым моментом. Он знал, что ей хочется поговорить об Испании. Ему хотелось поговорить о ее фальшивом замужестве. Однако никто из них не нарушал уговор и не проявлял любопытства.
Верити только один раз подошла вплотную к запретной теме. Однажды прохладным, но солнечным утром они поехали верхом на Хай-Тор. Оставив лошадей внизу, они стали пешком подниматься в гору. Там они забрались на упавший валун и любовались открывшимся видом, пока ледяной ветер не прогнал их. Верити смеялась и прыгала вниз по холму, как девочка. Джеймс был очарован этим зрелищем.
Верити замедлила шаг, только когда оказалась в особенно каменистом месте, и Джеймс взял ее затянутую в перчатку руку, чтобы помочь спуститься по скалистому склону. Хотя не было ничего непристойного в том, чтобы так взять ее за руку, Джеймс ощутил необыкновенное тепло, которое передавалось сквозь кожу ее перчаток. Они переглянулись, и Джеймс понял, что Верити почувствовала то же самое.
Когда Джеймс вывел ее на ровную дорогу, Верити не отпустила его руку и, смеясь, потянула за собой по склону. Подойдя к лошадям, они запыхались, от их дыхания в воздухе клубились белые облачка пара. Улыбка Верити была ослепительна, а сама она выглядела неотразимо. Джеймсу пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не схватить ее за руки и не целовать до самозабвения. Сдерживать злополучное обещание было все труднее.
– Разве ты не любишь это время года? – спросила она. – Воздух чистый до хруста и такой холодный, что щиплет кожу.
– Нет, как ни странно, – ответил Джеймс, – я всегда ненавидел зиму.
«До сегодняшнего дня», – подумал он.
Верити притихла и выпустила его руку.
– Извини, – Капитан Полдреннан говорил мне о...
Верити раскрыла было рот, но тут же прикрыла его рукой, ясно понимая, что зашла на запретную территорию. Но Джеймс в тот момент чувствовал к Верити особое расположение, ему хотелось бы продолжать держать ее руку в своей, и он решил позволить ей немного отступить от уговора.
– Что он тебе говорил? – спросил Джеймс.
Глаза Верити расширились от неожиданности.
– О! – Она некоторое время в замешательстве пристально смотрела на Джеймса, пытаясь понять, действительно ли он разрешил ей продолжать.
Он ободряюще кивнул ей, и, глубоко вздохнув, Верити пробормотала:
– Ну, он рассказывал о той жуткой зиме в Испании, о замерзшей земле, о траншеях, о... обо всем.
– Да, было очень паршиво, – сказал Джеймс, потом поддался своему порыву и поцеловал ее в губы. – А теперь поехали домой, пока и здесь не стало так же паршиво.
Верити улыбнулась, и сердце Джеймса запрыгало в груди. Она не возражала против его поцелуя. В какой-то миг он чуть было не обнял ее и не начал целовать, но сдержался. Он не хотел портить то, что было между ними. Может быть, Верити сочтет этот поцелуй просто дружеским проявлением.
Они сели на лошадей и поскакали в Пендурган в наилучших отношениях.
Добравшись до дома, Джеймс и Верити сняли плащи и шляпы и направились в гостиную, желая побыстрее согреться.
Однако нашли там Агнес. Облаченная, как обычно, в черное Агнес подняла глаза от своего шитья и бросила на Джеймса с Верити холодный и злой взгляд, а потом отложила вышивку, встала и без единого слова вышла из гостиной.
Джеймс привык к приступам раздражительности Агнес, но он чувствовал испуг Верити.
– Иди сюда, – позвал он. – попробуем согреться. Я позвоню и скажу, чтобы принесли чего-нибудь горячего выпить.
Миссис Трегелли пришла почти сразу. Джеймс начал заказывать чай и бисквиты, а когда обернулся, увидел, что Верити подвинула два кресла поближе к огню, повернув одно, как всегда, спинкой к камину. В другое она уже села.
– Спасибо, – сказал Джеймс. – Ты в высшей степени терпима к моей... моей слабости.
Теперь он сам затронул запретную тему. Ему надо быть осторожным. Он ожидал, что Верити будет вести себя так, будто он об этом не говорил.
Однако Верити спросила:
– Это... это опять было? После той ночи?
– Нет.
– Я рада, – сказала она. – Это... это часто бывает?
Джеймсу следовало бы прекратить этот разговор, но ему надоело сопротивляться. Он решил позволить ей попробовать.
– Не так часто, как в прошлые годы, – ответил он. – Но я никогда не знаю, когда этого ожидать. По крайней мере благодаря тебе я стал спокойнее спать. Может быть, провалы в сознании тоже со временем сократятся.
Верити протянула руку и тронула его за рукав.
– Я молюсь, чтобы они совсем пропали, – сказала она.
Миссис Трегелли принесла чай, и разговор стал более общим.
Джеймс привык, что Верити постоянно находится поблизости: он видел ее за обеденным столом, слышал, как она смеется с Дейви в огороде, ощущал знакомый слабый запах лаванды, когда она входила в комнату, ожидал ее появления в библиотеке по вечерам, когда она приносила ему успокоительный напиток. Джеймс начал забывать, насколько безрадостной была его жизнь до ее приезда.
Январь предвещал дождливую зиму. Сразу после Рождества выпало немного снега, но на этом дело и кончилось. Было довольно холодно, и почти каждый день шел дождь.
Самый тягостный для Верити вопрос решился. Она не забеременела.
Когда Джеймс упомянул о такой возможности, Верити была потрясена до глубины души. Она об этом даже не думала. Сама мысль о том, что она способна носить ребенка, как любая другая женщина, была слишком чудесной, чтобы ее осознать.
Всрити солгала, сказав, что знает травы, помогающие в таких делах. В тот день она углубилась в свои травники в поисках нужных ей сведений. Они были неутешительны. Где бы это она нашла гранатовые зерна? В конце концов ничего не понадобилось. Это было хорошо, потому что как бы она объяснила рождение ребенка? Несмотря на это, Верити оплакивала потерянную надежду, когда узнала, что ребенка не будет.
Верити использовала каждое ясное утро для того, чтобы покататься с Джеймсом верхом или чтобы навестить жителей Сент-Перрана. Она стала брать Титанию в деревню с тех пор, как ее прихватил внезапный ливень, а она шла пешком и была вынуждена тащиться по грязи наверх, в Пендурган. К тому же на Титании она могла уезжать дальше от дома.
Однажды в конце января Верити возвращалась с фермы Пеннека, самого большого и самого удаленного арендованного участка в имении Пендурган, когда вдруг заметила Руфуса Баргваната. Верити расстроилась, увидев, как добродушный Марк Пеннек, прислонившись к загородке, болтает с этим ужасным человеком. Верити пришпорила Титанию, послав ее в противоположном направлении, а интуиция предупреждала, что Баргванат готовит ей неприятности.
Она никогда не говорила Джеймсу, что подслушала их ссору в тот день, когда он уволил Баргваната. Это только напомнило бы ей, что действие Джеймса в ее защиту явилось решающим моментом, когда она поняла, что влюблена в Джеймса. Она осмотрительно скрывала эти глупые чувства.
Тропинка от фермы Пеннека увела Верити на юго-восток, в незнакомое ей место. Чтобы не заблудиться, Верити старалась держать в поле зрения похожую на кроличье ухо башню церкви Сент-Перрана, но после нескольких поворотов она вдруг исчезла из виду, и Верити совсем запуталась.
Она придержала Титанию, чтобы осмотреться, как вдруг услышала стук копыт приближающейся лошади. Вскоре она увидела капитана Полдреннана.
– Миссис Озборн! – Капитан натянул поводья и, сняв шляпу, приветствовал Верити. – Какая неожиданность увидеть вас на этой тропинке. Вы, случайно, не навестить ли Босрит собрались?
Верити смущенно огляделась.
– О, Босрит в этой стороне? Я не знала.
Капитан улыбнулся:
– Вы заблудились, миссис Озборн?
– Боюсь, что да. Я потеряла из виду свой ориентир – церковь Сент-Перрана. Или меня водят пикси.
Капитан откинул голову и расхохотался.
– Значит, вас предупредили об этом народце? – сказал он, все еще улыбаясь. – Поезжайте за мной, я провожу вас обратно в Сент-Перран.
Капитан повернул свою лошадь и направил ее по дорожке, которую Верити даже не заметила. Через несколько минут снова стала видна башня церкви.
– Вы ехали в деревню? – спросил капитан.
– Не совсем, – ответила Верити. – Я собиралась возвращаться в Пендурган. Мне не нравятся вон те тучи. Я ехала с фермы Пеннека.
– С фермы Пеннека? В этом направлении? – Капитан опять рассмеялся. – Боже мой! Вы в самом деле заблудились.
– Я просто... я увидела человека, с которым не хотела бы встречаться.
Верити смотрела на дорожку перед собой и недоумевала, почему бывший управляющий ходит вокруг Пендургана. Ей в голову приходили многие объяснения, но ни одно из них ей не нравилось.
Голос капитана прервал ее размышления:
– Вы не будете возражать, если я спрошу, кого вы так старательно избегаете? Я понимаю, что это не мое дело, и, если не хотите, можете не говорить. Но если кто-то досаждает вам...
– Это был Руфус Баргванат.
Верити искоса глянула на капитана и увидела, как он сморщился.
– Баргванат?
– Да, – сказала она. – Я думала, он ушел из этих мест после того, как Джеймс его уволил. Очень неприятный человек.
– Я тоже так думал, – сказал Полдреннан, все еще хмурясь. – И всегда удивлялся, почему Джеймс его у себя держит. Он нашел ему замену?
– Нет еще, – ответила Верити. – Он всю работу делает сам. Он и без того был загружен на руднике, а из-за дождей прибавилось работы с насосами. Сейчас он, бедняга, работает вдвое больше.
Капитан Полдреннан молчал, и Верити, посмотрев на него, заметила любопытство в его серых глазах. Она удивленно приподняла брови, и Полдреннан улыбнулся.
– По-моему, вы вполне освоились в Пендургане, – сказал капитан.
Верити почувствовала, что у нее загорелись щеки, как будто в словах капитана был более глубокий смысл.
– Да, – ответила она, – думаю, что освоилась. Несколько минут они ехали, преодолевая изгибы и повороты тропинки, прежде чем Верити снова заговорила.
– Как выдумаете, почему мистер Баргванат до сих пор здесь? – спросила она.
– Вас это беспокоит?
Верити тщательно подбирала слова:
– Он делал довольно... неприятные намеки в мой адрес.
– А-а...
– Мне бы не хотелось думать, что он распространяет гадкие слухи.
– Думаю, вам не стоит волноваться, – сказал капитан. – Баргванат считает себя обиженным и стремится раздуть скандал. Но злоба его направлена не на вас, а на Джеймса.
«Возможно, так оно и есть, – Верити, – но что мешает ему нападать на Джеймса, обвиняя его в непристойных отношениях со мной?»
– Не знаю никого в округе, кто захотел бы нанять этого человека, – продолжал капитан. – Все знают, что у него отвратительный характер. Большинство людей рады избавиться от него. Скорее всего он уйдет искать работу туда, где его не так хорошо знают.
– Надеюсь, вы окажетесь правы, капитан.
Полдреннан ехал впереди, пока тропинка была узкая, и подождал Верити, чтобы она могла ехать рядом, когда они добрались до широкой дороги, ведущей в Сент-Перран.
– А вон и деревня, – сказал он. – Я не думаю, что злобные пикси куда-то заведут вас, когда впереди виднеется церковь. Они не посмеют.
Верити улыбнулась его поддразниванию. Если бы ее сердце не было уже занято, она влюбилась бы в обходительного капитана. Он сильно отличался от своего сурового друга.
– Капитан, – сказала Верити, – можно вас кое о чем спросить?
Полдреннан усмехнулся:
– Попробую угадать. Вопрос будет опять о Джеймсе?
– В некотором роде. Видите ли, я решила помочь ему восстановить свою репутацию.
Капитан присвистнул и неодобрительно посмотрел на Верити.
– Это несправедливо, – заявила она громким от волнения голосом, – что все считают его таким жестоким из-за того, в чем он вовсе не виноват. Это несправедливо!
Одного взгляда капитана Полдреннана хватило, чтобы Верити поняла, насколько дерзко прозвучали ее слова. Краска смущения опять залила ей щеки, и Верити застенчиво отвела глаза.
– Я понимаю, что вы чувствуете, – кивнул капитан. – И как сильно вам хочется все изменить. Но уже был нанесен такой вред...
– Я знаю, – сказала Верити. – И возможно, я в самом деле ничего не сумею сделать, чтобы восстановить его честное имя. Но я должна попытаться.
Когда они остановились на тропинке, лошади забеспокоились, и капитан Полдреннан погладил свою кобылу по длинной шее. Он не сводил глаз с Верити.
– Да, думаю, должны, – он наконец.
– Я надеялась, что вы каким-то образом сможете мне помочь, – быстро продолжила она, не дожидаясь, пока он возразит. – Все знают, что вы друг Джеймса, и тем не менее ваша репутация от этого не пострадала. Я подумала, что, может быть, среди других ваших знакомых вы могли бы...