Страница:
Она так и не закончила свою мысль, потому что сама ясно не представляла себе, что мог бы сделать капитан.
– Миссис Озборн, – сказал Полдреннан, – вы ведь хотите склонить на свою сторону не дворян. Они и без того не расположены очернять человека своего круга, или по крайней мере они более склонны прощать. Или не обращать внимания. Какая бы ни была тому причина, Джеймсу не составило бы труда войти в общество, если бы он того захотел. Но я думаю, он этого не хочет. Он изолировал себя на вершине своего холма так давно, что за исключением ближайших соседей мало кто о нем знает.
Верити недовольно поцокала языком.
– Восстановить доброе имя можно только с помощью тех, кто живет и работает на его земле. Надо склонить на свою сторону шахтеров и фермеров. Они люди простые, многие из них суеверны. Труднее всего будет изменить их мнение.
– Я тоже так думаю, – согласилась Верити. – Именно это я и собиралась сделать.
Она рассказала капитану о рождественских корзинках и улыбнулась, заметив его удивление.
– По-моему, они были так же удивлены, как и вы. Вы, конечно, понимаете, что радушного приема никто не оказал. Джеймс был, как всегда, хмурый. Некоторые из тех, к кому мы приходили, выглядели испуганными, но все вели себя вежливо и выражали благодарность, хотя и через силу. Несмотря ни на что, для Джеймса это было тяжелое испытание.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал капитан. – Мало кому будет приятно смотреть на лица мужчин и женщин, которые не скрывают своей ненависти к тебе, хотя, видит Бог, за много лет Джеймс, наверное, уже привык к этому. – Помолчав, капитан Полдреннан покачал головой: – Бедняге Джеймсу перепала часть зла, которым наделяют сказочных великанов и демонов. Или Трегигла, который продал душу дьяволу.
Капитан послал свою лошадь вперед, то же сделала и Верити. Она беспокоилась, как бы дождь не застал ее в дороге.
– Еще хуже было то, – продолжал капитан, – что тот ребенок, сын Клегга, тоже погиб при пожаре в Пендургане. Сказки о злодеяниях Джеймса с годами росли и обрастали всевозможными преувеличениями и откровенными выдумками, но вера в его жестокость оставалась нерушимой. Знаете, мы, корнуэльцы, неохотно освобождаемся от давно устоявшейся догмы, особенно если она связана со злом. Нам нужны злодеи, чтобы держать детей в послушании.
Несмотря на несерьезность этих слов, в голосе капитана прозвучало уныние. Верити слегка отклонилась, прижимаясь коленом к луке седла, и, протянув руку, дотронулась до рукава Полдреннана.
– Я рада, что вы друг Джеймса, – сказала она.
Капитан коротко пожал ей руку, до того как она ее убрала.
– Полагаю, вы ему тоже друг?
– Да, вы правы.
Капитан улыбнулся:
– Он вам нравится, не так ли?
– Да, конечно, – ответила Верити, хотя никогда не показала бы глубину этой симпатии. Признаться в дружеских чувствах было достаточно. – К тому же я не верю, что Джеймс порочный, – продолжала она. – Я видела, что с ним творится при виде огня.
– Вы видели?
– Видела.
Верити не собиралась уточнять. Есть такие подробности, о которых лучше помолчать, даже с друзьями.
– Джеймс болен, а не порочен, он заслуживает сострадания и понимания, но никак не ненависти.
Улыбка капитана стала еще шире, и в серых глазах загорелся огонек.
– Дорогая миссис Озборн, судьба привела вас в Пендурган в счастливый день. Может быть, у старины Джеймса еще раз появится надежда на счастье.
Щеки Верити запылали. Молодые люди уже почти проехали через деревню. Тучи еще больше потемнели и приобрели свинцовый оттенок. У Верити оставалось мало времени, чтобы попросить совет, который ей был нужен, так что она постаралась не обращать внимания на свое пылающее лицо.
– А как мне склонить местных жителей на свою сторону? – спросила она. – Как мне помочь лорду Харкнессу?
– Начните с человека, которому они больше всего доверяют, – без колебаний ответил капитан.
– Бабушка Пескоу?
– Сумейте убедить ее, и другие последуют за ней.
В сырые февральские дни Верити использовала каждую возможность, чтобы съездить в Сент-Перран. Она сидела с бабушкой у очага, болтала и пила чай с другими местными женщинами, которые там собирались. Верити стала приносить свой чай, когда узнала, что он очень дорогой и поэтому чайные листья бабушки завариваются не один раз, так что пить приходилось просто горячую воду.
Иногда Верити приносила травяные смеси, которые готовила сама. Хотя одни смеси получались удачнее других, бабушка и остальные женщины всегда были благодарны за приношение. Один раз Верити принесла настоящий индийский чай из буфетной миссис Ченхоллз. Она попросила разрешения Джеймса вторгнуться в кладовую, объясняя это тем, что не хочет истощать небогатые запасы бабушки, и он не возражал.
– Его милость прислал вам чай и просил передать привет, – заявила Верити, отдавая чудесный индийский чай Кейт Пескоу.
Кейт подозрительно прищурилась.
– Правда? – спросила она, скептически выгнув бровь.
– Как ты смеешь не верить миссис Озборн? – строго осведомилась бабушка. – Она не из тех, кто рассказывает сказки. Вспомни, она привела Джеймса на Рождество.
– Такое не забудешь! – воскликнула Кейт. – Меня чуть удар не хватил.
– Он приходил и к нам на ферму, – сказала своим мягким, робким голосом Борра Нанпин. – Я подумала, что с его стороны было очень мило прийти с вами, мисс Верити. Он никогда раньше этого не делал.
– Он сейчас делает много такого, чего раньше никогда не делал, – вмешалась бабушка.
– Правда, – сказала Хилди Спраггинс. – Я слышала, он в этом году помогал при окоте овец. А брат Ната Джо видел, как он пахал северное поле и сам погонял больших быков.
– Это потому, что у него сейчас нет управляющего, – объяснила Верити. – Но все равно вы, конечно, знаете, что лорд Харкнесс не гнушается тяжелой работы? Он заботится о своей земле. И о руднике. И обо всех вас тоже. И всегда заботился.
Наливая кипящую воду в старый коричневый чайник бабушки, Кейт искоса посмотрела на Верити.
– Я думаю, леди влюбилась в лорда Хартлесса.
Все женщины рассмеялись, а Верити покраснела до корней волос.
Бабушка не смеялась. Уставившись на Верити взглядом, от которого той стало не по себе, бабушка нахмурилась, и морщины у нее между бровей стали глубже. Изменить ее мнение было не так-то просто.
Верити перевела разговор на другое. Ей не хотелось, чтобы стало слишком очевидно, что она пытается изменить мнение женщин. В следующие посещения, когда это позволял ход беседы, она просто продолжала намекать, как много Джеймс работает и какое у него чувстве ответственности. В остальное время она продолжала поддерживать доброе отношение женщин к себе. Если она выиграет и завоюет их доверие, может быть, они легче воспримут и ее мнение о Джеймсе.
Как ни удивительно, это маленькое, очень обособленное общество за четыре месяца приняло ее, «постороннюю». Верити каждый вечер молилась за душу Эдит Литтлтон, потому что, если бы эта прекрасная женщина в свое время не проявила готовности поделиться с ней знаниями о свойствах трав, Верити не приняли бы в Корнуолле так легко и быстро. Ее лекарства помогли многим семьям при простудах, лихорадках и болях в горле. Но больше всего людям понравились подаренные Верити к Рождеству ароматические шарики и сборы душистых трав.
– Сколько я себя помню, мы получали на Рождество корзинку из Пендургана, – сказала Тамсон Пеннек. – Но в ней всегда были продукты: копченое мясо и джемы, пироги и сидр и другое, что помогало нам пережить зиму. Это было на самом деле очень приятно. Но какое удовольствие получить что-то такое, на что радостно посмотреть, что радостно понюхать, – как бы немного сумасбродства. Благодаря этому для меня Рождество было особенным, точно вам говорю.
Так что усилия Верити, которые она приложила, проявляя заботу, окупились. Теперь ее воспринимают почти как хозяйку большого дома. Вот Агнес Бодинар местная, но ее не любят. У Верити сложилось впечатление, что в округе к ней относятся с неприязнью.
Верити нравилось сидеть у очага в доме бабушки вместе с другими женщинами. Она никогда не стремилась к уединению, и ей бывало одиноко в Пендургане в обществе язвительной Агнес, когда Джеймс был занят в имении или на рудниках.
Агнес в последнее время стала особенно раздражительной; она, конечно, не одобряла дружбу между Верити и Джеймсом, поскольку не была особенно против, когда считала Верити любовницей Джеймса. Однако возникшее между ними настоящее чувство представляло угрозу памяти Ровены.
Верити часто хотелось объяснить, что она не сможет захватить место леди Харкнесс. Однако Агнес отказывалась говорить на эту тему. Чаше всего она вообще отказывалась разговаривать. Она молча сидела на краешке стула – с прямой спиной, мрачная, высокомерная, похожая на черную ворону в своем потрепанном траурном платье.
Верити с самого начала подозревала, что Агнес немного психически неустойчива. Она убедилась в этом, когда к концу зимы враждебность старухи стала более явной.
Однажды холодным вечером в середине февраля, когда Верити, как обычно, принесла Джеймсу в библиотеку успокоительный настой, она опять заговорила с ним о помощи жителям деревни. Она спросила, есть ли возможность дать им дров или угля, чтобы топить холодные каменные дома Сент-Перрана.
– Ты очень интересуешься жизнью местных семей, – сказал Джеймс, с любопытством разглядывая ее.
– Я провожу с ними много времени, ты ведь знаешь, – ответила Верити. – Здесь мне нечего делать, к тому же и поговорить не с кем, кроме миссис Бодинар. Мне нравится болтать с местными женщинами. Только я заметила, что у них редко бывают дрова, в основном они жгут торф.
– Им достаточно было бы просто попросить.
– Они не будут, ты прекрасно знаешь.
– Да, – сказал он, – я прекрасно знаю. Значит, они попросили тебя походатайствовать за них?
– Конечно, нет, – ответила Верити. – Это я придумала, не они. Дым торфа ест мне глаза, так что я прошу дров ради себя.
Джеймс понимающе глянул на нее с полуулыбкой, от которой у Верити каждый раз слабели ноги в коленях, как ни старалась она с этим бороться.
– Очень в этом сомневаюсь, – сказал Джеймс. – Но будет так, как ты просишь. Я распоряжусь, чтобы Томас нагрузил подводу и развез дрова по домам.
На какой-то миг Верити погрузилась в синюю глубину его глаз и почти не слышала, что он говорит. Когда она наконец смогла ответить, голос ее прозвучал слишком хрипло...
– Вы очень добры, милорд.
Джеймс долго смотрел ей в глаза, и она спрашивала себя, не думает ли он тоже о том поцелуе в пустоши. Или о поцелуях в библиотеке, до того как он... взял ее.
– О чем ты говоришь? – наконец сказал он. – Просто я беззащитен перед любой твоей просьбой, и ты это знаешь. Я не забыл о Рождестве. Ты упорно сражаешься, если хочешь чего-то добиться, не правда ли? У деревенских будут дрова.
Когда Верити в следующий раз пришла в дом бабушки Пескоу, комнату наполнял сладкий запах горящих дров.
– Подозреваю, что за это мы тоже должны благодарить вас? – спросила Кейт Пескоу.
– О нет, – ответила Верити, садясь рядом с Доркас Маддл и протягивая руку, чтобы погладить по мягкой щечке ее маленького сына. – Вы должны благодарить его милость. Он хотел с пользой израсходовать излишки, которые остались в Пендургане. Это была его идея, уверяю вас.
– Гм! – Кейт насмешливо фыркнула, на лицах других женщин отразилось недоверие.
Стоило заговорить о Джеймсе, как бабушка хмурилась. После еще одного щедрого предложения со стороны Джеймса что-то в упрямом взгляде бабушки заставило Верити возмутиться. Она вскочила на ноги.
– Да что с вами происходит? – Ее голос поднялся почти до крика, она смотрела прямо в глаза каждой из них: бабушке, Кейт Пескоу, Еве Данстан, Хилди Спраггинс, Лиззи Третован, Доркас Маддл. – Почему вы всегда думаете о лорде Харкнессе самое плохое?
– Причина есть: из-за того, что он сделал, – сказала Ева Данстан.
Верити тяжелым взглядом смотрела на Еву.
– А откуда вы можете знаете, что он сделал и чего не сделал? Кроме того, что дал вашему мужу хорошую работу в Уил-Деворане. Или что содержит ваш дом в хорошем состоянии. Или отворачивается, Хилди, когда ваш Нат браконьерствует на земле его милости. Или позволяет задерживать арендную плату, когда бывает бедный урожай зерновых. Да, Лиззи, я знаю и об этом тоже.
Верити поворачивалась и смотрела в лицо каждой женщины, к которой обращалась, и рассекала кулаком воздух. Женщины смотрели на нее как на сумасшедшую.
– Я спрашиваю вас снова: что он сделал? Что?
После довольно долгого молчания Кейт Пескоу прочистила горло.
– Мы вам говорили, – произнесла она нерешительно. – Старый Ник Треско, он раньше был управляющим в Пендургане, он сказал нам.
– Да, я помню, что вы говорили о Нике Треско, – заявила Верити и подбоченясь посмотрела в лицо Кейт. – Но он не видел, как Джеймс поджигал сарай, не так ли? Не видел, как он бросил двоих мальчиков, а потом и свою собственную жену в огонь? Нет, он видел только, как Джеймс стоял и смотрел. Стоял там!
Обессиленная неожиданным взрывом, Верити опять опустилась на стул. Шесть женщин недоверчиво смотрели на нее. Она перевела дыхание, чтобы успокоиться и говорить тише.
– Просто стоял там, – повторила она. – Никому из вас не приходило в голову, что это странно? Даже если бы он сознательно смотрел на огонь, неужели, когда появился свидетель, он не сделал бы вид, что пытается помочь? Чтобы отвести от себя подозрение? Бабушка, вы знаете Джеймса с детства, правда?
Маленькие темные глазки бабушки прищурились.
– Да, – наконец ответила она. – Я знаю его с самого рождения. Все здесь, – она повела рукой вокруг комнаты, – знают его всю свою жизнь.
– Был ли он порочным, злым мальчиком? – спросила Верити.
Бабушка подняла подбородок:
– Нет, не был.
– Тогда каким он был?
Напряжение бабушки немного ослабло. Она сделала глоток чая, потом ответила:
– Он был нормальным мальчиком. Веселым. Они с Аланом Полдреннаном были проказниками, всегда готовыми на какую-нибудь проделку, но злыми их проделки не были. Так, добродушные выходки. Когда повзрослел, он был добрый парень. Хотя я слышала, что он часто ссорился со старым лордом Харкнессом. Говорят, потому он и ушел в армию.
– И только когда вернулся из Испании, – сказала Верити, – он превратился в... во что-то другое?
– Да, он вернулся домой больной и злой, как дьявол, – подтвердила бабушка. – Печально было видеть, что с ним стало, как он испортился.
Другие женщины закивали и пробормотали что-то в знак согласия. Верити сдержала свой гнев.
– Да не испортился он, – сказала она.
Ей ценой огромного труда удавалось говорить ровным голосом.
– Вы все забыли милого мальчика, которого когда-то знали, и сотворили из Джеймса чудовище. Кому-нибудь из вас приходило в голову, что он, возможно, сильно пострадал на войне?
Здесь Верити должна была проявить осторожность. Она хотела добиться их понимания, но не могла открыть все, что знает, не предав тем самым Джеймса, чего он ей никогда не простит.
– Кто-нибудь из вас подумал, что он мог быть ранен так, что вам этого никогда не понять? – продолжала Верити. – И не может ли оказаться, что его заставили чувствовать себя преступником, виновным в том, чего он не совершал?
И опять Кейт нарушила неловкую тишину, повисшую в комнате после того, как Верити замолчала.
– Я думаю, мисс Верити, что этот человек вас околдовал.
– Замолчи, Кейт! – От строгого голоса бабушки у Кейт запылали щеки. – Пусть Верити Озборн выскажется, – продолжала старая женщина. – Так что же ты пытаешься нам сказать?
Верити удалось слабо улыбнуться бабушке.
– Вы говорите, что он был нормальный мальчик, потом приличный молодой человек. Скажите положа руку на сердце, верите ли вы на самом деле, что мальчик, которого вы знали, мог убить любимую женщину, своего ребенка и еще сына Клегга?
Пока бабушка обдумывала ответ, Верити наблюдала за ее лицом. Рот старухи сложился в жесткую складку, узловатый палец постукивал по губам. В комнате стояла тишина. Слышалось только потрескивание дров в очаге да редкое гуканье ребенка Доркас Маддл.
Когда бабушка Пескоу была наконец готова заговорить, она наклонилась, чтобы поставить свою чашку на старый табурет. Потом выпрямилась, положила полные руки на подлокотники кресла и посмотрела на Верити прямым проницательным взглядом.
– Старый Ник Треско был единственным свидетелем пожара, – сказала она. – Он рассказал свою сплетню и ушел из Пендургана с половиной слуг. Джаго и Атвенна Ченхоллз, они и их семья ценят свое место и никогда не разносят сплетни о том, что делается в большом доме. А Мэри Трегелли, та будет верна до могилы. Значит, у нас есть только слова старого Ника о том, что там произошло.
Она немного прищурилась и, казалось, обдумывала свои мысли.
– Скажу честно, – бабушка заговорила вновь и тяжелым взглядом посмотрела на женщин, как будто ожидая, что они начнут возражать ей, – сначала я в это не поверила. Сначала. – Она остановила взгляд на Верити. – Но потом Джеймс повел себя так, как будто сделал это. Никто не видел, чтобы он сожалел. Просто он становился все мрачнее и злее. Он вел себя так, будто был убийцей, вот к нему и относятся как к убийце. Он столько лет никогда не отрицал этого.
Верити без сил откинулась на спинку стула. Ее охватило такое облегчение, что она почувствовала, как на глазах появляются слезы. Успех был у нее в руках, потому что бабушка Пескоу тоже когда-то сомневалась в вине Джеймса.
Верити несколько раз прерывисто вздохнула, стараясь не заплакать и не подтвердить тем самым подозрения Кейт о ее мотивах.
– То, что Джеймс никогда не отрицал этого, – сказала Верити, и голос ее дрожал сильнее, чем ей бы того хотелось, – еще не значит, что он это сделал. Вы говорите, что он стал злым. Вы не подумали, что, может быть, его злобный вид прикрывал боль? Я говорю вам всем, что я знаю – действительно знаю! – что произошло в тот день во время пожара. Я не могу открыть то, что мне известно. Хочу только сказать вам, что его нельзя винить. Он не мог спасти ни мальчиков, ни Ровену. Это было невозможно.
– Как это невозможно? – презрительно усмехнулась Кейт. – Он был там. Прямо там!
– Больше я ничего не могу вам сказать. Только то, что он не moг ничего сделать. Он не мог их спасти, и это мучит его уже почти семь лет.
– Но...
– Кажется, я понимаю, – заявила бабушка, подняв руку, чтобы заставить Кейт замолчать. – Я думаю, вы говорите о том, что на войне с Джеймсом что-то случилось. Что-то пострашнее пули в ноге.
Значит, о ранении в ногу им известно, но неизвестно о том, как это произошло.
– Да, кое-что случилось, но большего я сказать не могу. Просто вспомните мальчика, которого вы знали, и подумайте, возможно ли, чтобы он превратился в чудовище, которое способно было убить своего ребенка и жену.
– Он всегда был гордый, – сказала бабушка. – Не похоже, чтобы Джеймс сознался в какой-то... в какой-то слабости. Я согласна с тобой, девочка.
Старая женщина посмотрела на Верити, и у той возникло чувство, как будто она заглянула ей прямо в сердце. У Верити вспыхнули щеки, и она опустила глаза, пока старая женщина не увидела больше, чем следовало.
– Ну надо же, – усмехнулась бабушка, – Джеймс нашел в тебе прекрасного защитника, Верити Озборн.
Глава 10
– Миссис Озборн, – сказал Полдреннан, – вы ведь хотите склонить на свою сторону не дворян. Они и без того не расположены очернять человека своего круга, или по крайней мере они более склонны прощать. Или не обращать внимания. Какая бы ни была тому причина, Джеймсу не составило бы труда войти в общество, если бы он того захотел. Но я думаю, он этого не хочет. Он изолировал себя на вершине своего холма так давно, что за исключением ближайших соседей мало кто о нем знает.
Верити недовольно поцокала языком.
– Восстановить доброе имя можно только с помощью тех, кто живет и работает на его земле. Надо склонить на свою сторону шахтеров и фермеров. Они люди простые, многие из них суеверны. Труднее всего будет изменить их мнение.
– Я тоже так думаю, – согласилась Верити. – Именно это я и собиралась сделать.
Она рассказала капитану о рождественских корзинках и улыбнулась, заметив его удивление.
– По-моему, они были так же удивлены, как и вы. Вы, конечно, понимаете, что радушного приема никто не оказал. Джеймс был, как всегда, хмурый. Некоторые из тех, к кому мы приходили, выглядели испуганными, но все вели себя вежливо и выражали благодарность, хотя и через силу. Несмотря ни на что, для Джеймса это было тяжелое испытание.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал капитан. – Мало кому будет приятно смотреть на лица мужчин и женщин, которые не скрывают своей ненависти к тебе, хотя, видит Бог, за много лет Джеймс, наверное, уже привык к этому. – Помолчав, капитан Полдреннан покачал головой: – Бедняге Джеймсу перепала часть зла, которым наделяют сказочных великанов и демонов. Или Трегигла, который продал душу дьяволу.
Капитан послал свою лошадь вперед, то же сделала и Верити. Она беспокоилась, как бы дождь не застал ее в дороге.
– Еще хуже было то, – продолжал капитан, – что тот ребенок, сын Клегга, тоже погиб при пожаре в Пендургане. Сказки о злодеяниях Джеймса с годами росли и обрастали всевозможными преувеличениями и откровенными выдумками, но вера в его жестокость оставалась нерушимой. Знаете, мы, корнуэльцы, неохотно освобождаемся от давно устоявшейся догмы, особенно если она связана со злом. Нам нужны злодеи, чтобы держать детей в послушании.
Несмотря на несерьезность этих слов, в голосе капитана прозвучало уныние. Верити слегка отклонилась, прижимаясь коленом к луке седла, и, протянув руку, дотронулась до рукава Полдреннана.
– Я рада, что вы друг Джеймса, – сказала она.
Капитан коротко пожал ей руку, до того как она ее убрала.
– Полагаю, вы ему тоже друг?
– Да, вы правы.
Капитан улыбнулся:
– Он вам нравится, не так ли?
– Да, конечно, – ответила Верити, хотя никогда не показала бы глубину этой симпатии. Признаться в дружеских чувствах было достаточно. – К тому же я не верю, что Джеймс порочный, – продолжала она. – Я видела, что с ним творится при виде огня.
– Вы видели?
– Видела.
Верити не собиралась уточнять. Есть такие подробности, о которых лучше помолчать, даже с друзьями.
– Джеймс болен, а не порочен, он заслуживает сострадания и понимания, но никак не ненависти.
Улыбка капитана стала еще шире, и в серых глазах загорелся огонек.
– Дорогая миссис Озборн, судьба привела вас в Пендурган в счастливый день. Может быть, у старины Джеймса еще раз появится надежда на счастье.
Щеки Верити запылали. Молодые люди уже почти проехали через деревню. Тучи еще больше потемнели и приобрели свинцовый оттенок. У Верити оставалось мало времени, чтобы попросить совет, который ей был нужен, так что она постаралась не обращать внимания на свое пылающее лицо.
– А как мне склонить местных жителей на свою сторону? – спросила она. – Как мне помочь лорду Харкнессу?
– Начните с человека, которому они больше всего доверяют, – без колебаний ответил капитан.
– Бабушка Пескоу?
– Сумейте убедить ее, и другие последуют за ней.
В сырые февральские дни Верити использовала каждую возможность, чтобы съездить в Сент-Перран. Она сидела с бабушкой у очага, болтала и пила чай с другими местными женщинами, которые там собирались. Верити стала приносить свой чай, когда узнала, что он очень дорогой и поэтому чайные листья бабушки завариваются не один раз, так что пить приходилось просто горячую воду.
Иногда Верити приносила травяные смеси, которые готовила сама. Хотя одни смеси получались удачнее других, бабушка и остальные женщины всегда были благодарны за приношение. Один раз Верити принесла настоящий индийский чай из буфетной миссис Ченхоллз. Она попросила разрешения Джеймса вторгнуться в кладовую, объясняя это тем, что не хочет истощать небогатые запасы бабушки, и он не возражал.
– Его милость прислал вам чай и просил передать привет, – заявила Верити, отдавая чудесный индийский чай Кейт Пескоу.
Кейт подозрительно прищурилась.
– Правда? – спросила она, скептически выгнув бровь.
– Как ты смеешь не верить миссис Озборн? – строго осведомилась бабушка. – Она не из тех, кто рассказывает сказки. Вспомни, она привела Джеймса на Рождество.
– Такое не забудешь! – воскликнула Кейт. – Меня чуть удар не хватил.
– Он приходил и к нам на ферму, – сказала своим мягким, робким голосом Борра Нанпин. – Я подумала, что с его стороны было очень мило прийти с вами, мисс Верити. Он никогда раньше этого не делал.
– Он сейчас делает много такого, чего раньше никогда не делал, – вмешалась бабушка.
– Правда, – сказала Хилди Спраггинс. – Я слышала, он в этом году помогал при окоте овец. А брат Ната Джо видел, как он пахал северное поле и сам погонял больших быков.
– Это потому, что у него сейчас нет управляющего, – объяснила Верити. – Но все равно вы, конечно, знаете, что лорд Харкнесс не гнушается тяжелой работы? Он заботится о своей земле. И о руднике. И обо всех вас тоже. И всегда заботился.
Наливая кипящую воду в старый коричневый чайник бабушки, Кейт искоса посмотрела на Верити.
– Я думаю, леди влюбилась в лорда Хартлесса.
Все женщины рассмеялись, а Верити покраснела до корней волос.
Бабушка не смеялась. Уставившись на Верити взглядом, от которого той стало не по себе, бабушка нахмурилась, и морщины у нее между бровей стали глубже. Изменить ее мнение было не так-то просто.
Верити перевела разговор на другое. Ей не хотелось, чтобы стало слишком очевидно, что она пытается изменить мнение женщин. В следующие посещения, когда это позволял ход беседы, она просто продолжала намекать, как много Джеймс работает и какое у него чувстве ответственности. В остальное время она продолжала поддерживать доброе отношение женщин к себе. Если она выиграет и завоюет их доверие, может быть, они легче воспримут и ее мнение о Джеймсе.
Как ни удивительно, это маленькое, очень обособленное общество за четыре месяца приняло ее, «постороннюю». Верити каждый вечер молилась за душу Эдит Литтлтон, потому что, если бы эта прекрасная женщина в свое время не проявила готовности поделиться с ней знаниями о свойствах трав, Верити не приняли бы в Корнуолле так легко и быстро. Ее лекарства помогли многим семьям при простудах, лихорадках и болях в горле. Но больше всего людям понравились подаренные Верити к Рождеству ароматические шарики и сборы душистых трав.
– Сколько я себя помню, мы получали на Рождество корзинку из Пендургана, – сказала Тамсон Пеннек. – Но в ней всегда были продукты: копченое мясо и джемы, пироги и сидр и другое, что помогало нам пережить зиму. Это было на самом деле очень приятно. Но какое удовольствие получить что-то такое, на что радостно посмотреть, что радостно понюхать, – как бы немного сумасбродства. Благодаря этому для меня Рождество было особенным, точно вам говорю.
Так что усилия Верити, которые она приложила, проявляя заботу, окупились. Теперь ее воспринимают почти как хозяйку большого дома. Вот Агнес Бодинар местная, но ее не любят. У Верити сложилось впечатление, что в округе к ней относятся с неприязнью.
Верити нравилось сидеть у очага в доме бабушки вместе с другими женщинами. Она никогда не стремилась к уединению, и ей бывало одиноко в Пендургане в обществе язвительной Агнес, когда Джеймс был занят в имении или на рудниках.
Агнес в последнее время стала особенно раздражительной; она, конечно, не одобряла дружбу между Верити и Джеймсом, поскольку не была особенно против, когда считала Верити любовницей Джеймса. Однако возникшее между ними настоящее чувство представляло угрозу памяти Ровены.
Верити часто хотелось объяснить, что она не сможет захватить место леди Харкнесс. Однако Агнес отказывалась говорить на эту тему. Чаше всего она вообще отказывалась разговаривать. Она молча сидела на краешке стула – с прямой спиной, мрачная, высокомерная, похожая на черную ворону в своем потрепанном траурном платье.
Верити с самого начала подозревала, что Агнес немного психически неустойчива. Она убедилась в этом, когда к концу зимы враждебность старухи стала более явной.
Однажды холодным вечером в середине февраля, когда Верити, как обычно, принесла Джеймсу в библиотеку успокоительный настой, она опять заговорила с ним о помощи жителям деревни. Она спросила, есть ли возможность дать им дров или угля, чтобы топить холодные каменные дома Сент-Перрана.
– Ты очень интересуешься жизнью местных семей, – сказал Джеймс, с любопытством разглядывая ее.
– Я провожу с ними много времени, ты ведь знаешь, – ответила Верити. – Здесь мне нечего делать, к тому же и поговорить не с кем, кроме миссис Бодинар. Мне нравится болтать с местными женщинами. Только я заметила, что у них редко бывают дрова, в основном они жгут торф.
– Им достаточно было бы просто попросить.
– Они не будут, ты прекрасно знаешь.
– Да, – сказал он, – я прекрасно знаю. Значит, они попросили тебя походатайствовать за них?
– Конечно, нет, – ответила Верити. – Это я придумала, не они. Дым торфа ест мне глаза, так что я прошу дров ради себя.
Джеймс понимающе глянул на нее с полуулыбкой, от которой у Верити каждый раз слабели ноги в коленях, как ни старалась она с этим бороться.
– Очень в этом сомневаюсь, – сказал Джеймс. – Но будет так, как ты просишь. Я распоряжусь, чтобы Томас нагрузил подводу и развез дрова по домам.
На какой-то миг Верити погрузилась в синюю глубину его глаз и почти не слышала, что он говорит. Когда она наконец смогла ответить, голос ее прозвучал слишком хрипло...
– Вы очень добры, милорд.
Джеймс долго смотрел ей в глаза, и она спрашивала себя, не думает ли он тоже о том поцелуе в пустоши. Или о поцелуях в библиотеке, до того как он... взял ее.
– О чем ты говоришь? – наконец сказал он. – Просто я беззащитен перед любой твоей просьбой, и ты это знаешь. Я не забыл о Рождестве. Ты упорно сражаешься, если хочешь чего-то добиться, не правда ли? У деревенских будут дрова.
Когда Верити в следующий раз пришла в дом бабушки Пескоу, комнату наполнял сладкий запах горящих дров.
– Подозреваю, что за это мы тоже должны благодарить вас? – спросила Кейт Пескоу.
– О нет, – ответила Верити, садясь рядом с Доркас Маддл и протягивая руку, чтобы погладить по мягкой щечке ее маленького сына. – Вы должны благодарить его милость. Он хотел с пользой израсходовать излишки, которые остались в Пендургане. Это была его идея, уверяю вас.
– Гм! – Кейт насмешливо фыркнула, на лицах других женщин отразилось недоверие.
Стоило заговорить о Джеймсе, как бабушка хмурилась. После еще одного щедрого предложения со стороны Джеймса что-то в упрямом взгляде бабушки заставило Верити возмутиться. Она вскочила на ноги.
– Да что с вами происходит? – Ее голос поднялся почти до крика, она смотрела прямо в глаза каждой из них: бабушке, Кейт Пескоу, Еве Данстан, Хилди Спраггинс, Лиззи Третован, Доркас Маддл. – Почему вы всегда думаете о лорде Харкнессе самое плохое?
– Причина есть: из-за того, что он сделал, – сказала Ева Данстан.
Верити тяжелым взглядом смотрела на Еву.
– А откуда вы можете знаете, что он сделал и чего не сделал? Кроме того, что дал вашему мужу хорошую работу в Уил-Деворане. Или что содержит ваш дом в хорошем состоянии. Или отворачивается, Хилди, когда ваш Нат браконьерствует на земле его милости. Или позволяет задерживать арендную плату, когда бывает бедный урожай зерновых. Да, Лиззи, я знаю и об этом тоже.
Верити поворачивалась и смотрела в лицо каждой женщины, к которой обращалась, и рассекала кулаком воздух. Женщины смотрели на нее как на сумасшедшую.
– Я спрашиваю вас снова: что он сделал? Что?
После довольно долгого молчания Кейт Пескоу прочистила горло.
– Мы вам говорили, – произнесла она нерешительно. – Старый Ник Треско, он раньше был управляющим в Пендургане, он сказал нам.
– Да, я помню, что вы говорили о Нике Треско, – заявила Верити и подбоченясь посмотрела в лицо Кейт. – Но он не видел, как Джеймс поджигал сарай, не так ли? Не видел, как он бросил двоих мальчиков, а потом и свою собственную жену в огонь? Нет, он видел только, как Джеймс стоял и смотрел. Стоял там!
Обессиленная неожиданным взрывом, Верити опять опустилась на стул. Шесть женщин недоверчиво смотрели на нее. Она перевела дыхание, чтобы успокоиться и говорить тише.
– Просто стоял там, – повторила она. – Никому из вас не приходило в голову, что это странно? Даже если бы он сознательно смотрел на огонь, неужели, когда появился свидетель, он не сделал бы вид, что пытается помочь? Чтобы отвести от себя подозрение? Бабушка, вы знаете Джеймса с детства, правда?
Маленькие темные глазки бабушки прищурились.
– Да, – наконец ответила она. – Я знаю его с самого рождения. Все здесь, – она повела рукой вокруг комнаты, – знают его всю свою жизнь.
– Был ли он порочным, злым мальчиком? – спросила Верити.
Бабушка подняла подбородок:
– Нет, не был.
– Тогда каким он был?
Напряжение бабушки немного ослабло. Она сделала глоток чая, потом ответила:
– Он был нормальным мальчиком. Веселым. Они с Аланом Полдреннаном были проказниками, всегда готовыми на какую-нибудь проделку, но злыми их проделки не были. Так, добродушные выходки. Когда повзрослел, он был добрый парень. Хотя я слышала, что он часто ссорился со старым лордом Харкнессом. Говорят, потому он и ушел в армию.
– И только когда вернулся из Испании, – сказала Верити, – он превратился в... во что-то другое?
– Да, он вернулся домой больной и злой, как дьявол, – подтвердила бабушка. – Печально было видеть, что с ним стало, как он испортился.
Другие женщины закивали и пробормотали что-то в знак согласия. Верити сдержала свой гнев.
– Да не испортился он, – сказала она.
Ей ценой огромного труда удавалось говорить ровным голосом.
– Вы все забыли милого мальчика, которого когда-то знали, и сотворили из Джеймса чудовище. Кому-нибудь из вас приходило в голову, что он, возможно, сильно пострадал на войне?
Здесь Верити должна была проявить осторожность. Она хотела добиться их понимания, но не могла открыть все, что знает, не предав тем самым Джеймса, чего он ей никогда не простит.
– Кто-нибудь из вас подумал, что он мог быть ранен так, что вам этого никогда не понять? – продолжала Верити. – И не может ли оказаться, что его заставили чувствовать себя преступником, виновным в том, чего он не совершал?
И опять Кейт нарушила неловкую тишину, повисшую в комнате после того, как Верити замолчала.
– Я думаю, мисс Верити, что этот человек вас околдовал.
– Замолчи, Кейт! – От строгого голоса бабушки у Кейт запылали щеки. – Пусть Верити Озборн выскажется, – продолжала старая женщина. – Так что же ты пытаешься нам сказать?
Верити удалось слабо улыбнуться бабушке.
– Вы говорите, что он был нормальный мальчик, потом приличный молодой человек. Скажите положа руку на сердце, верите ли вы на самом деле, что мальчик, которого вы знали, мог убить любимую женщину, своего ребенка и еще сына Клегга?
Пока бабушка обдумывала ответ, Верити наблюдала за ее лицом. Рот старухи сложился в жесткую складку, узловатый палец постукивал по губам. В комнате стояла тишина. Слышалось только потрескивание дров в очаге да редкое гуканье ребенка Доркас Маддл.
Когда бабушка Пескоу была наконец готова заговорить, она наклонилась, чтобы поставить свою чашку на старый табурет. Потом выпрямилась, положила полные руки на подлокотники кресла и посмотрела на Верити прямым проницательным взглядом.
– Старый Ник Треско был единственным свидетелем пожара, – сказала она. – Он рассказал свою сплетню и ушел из Пендургана с половиной слуг. Джаго и Атвенна Ченхоллз, они и их семья ценят свое место и никогда не разносят сплетни о том, что делается в большом доме. А Мэри Трегелли, та будет верна до могилы. Значит, у нас есть только слова старого Ника о том, что там произошло.
Она немного прищурилась и, казалось, обдумывала свои мысли.
– Скажу честно, – бабушка заговорила вновь и тяжелым взглядом посмотрела на женщин, как будто ожидая, что они начнут возражать ей, – сначала я в это не поверила. Сначала. – Она остановила взгляд на Верити. – Но потом Джеймс повел себя так, как будто сделал это. Никто не видел, чтобы он сожалел. Просто он становился все мрачнее и злее. Он вел себя так, будто был убийцей, вот к нему и относятся как к убийце. Он столько лет никогда не отрицал этого.
Верити без сил откинулась на спинку стула. Ее охватило такое облегчение, что она почувствовала, как на глазах появляются слезы. Успех был у нее в руках, потому что бабушка Пескоу тоже когда-то сомневалась в вине Джеймса.
Верити несколько раз прерывисто вздохнула, стараясь не заплакать и не подтвердить тем самым подозрения Кейт о ее мотивах.
– То, что Джеймс никогда не отрицал этого, – сказала Верити, и голос ее дрожал сильнее, чем ей бы того хотелось, – еще не значит, что он это сделал. Вы говорите, что он стал злым. Вы не подумали, что, может быть, его злобный вид прикрывал боль? Я говорю вам всем, что я знаю – действительно знаю! – что произошло в тот день во время пожара. Я не могу открыть то, что мне известно. Хочу только сказать вам, что его нельзя винить. Он не мог спасти ни мальчиков, ни Ровену. Это было невозможно.
– Как это невозможно? – презрительно усмехнулась Кейт. – Он был там. Прямо там!
– Больше я ничего не могу вам сказать. Только то, что он не moг ничего сделать. Он не мог их спасти, и это мучит его уже почти семь лет.
– Но...
– Кажется, я понимаю, – заявила бабушка, подняв руку, чтобы заставить Кейт замолчать. – Я думаю, вы говорите о том, что на войне с Джеймсом что-то случилось. Что-то пострашнее пули в ноге.
Значит, о ранении в ногу им известно, но неизвестно о том, как это произошло.
– Да, кое-что случилось, но большего я сказать не могу. Просто вспомните мальчика, которого вы знали, и подумайте, возможно ли, чтобы он превратился в чудовище, которое способно было убить своего ребенка и жену.
– Он всегда был гордый, – сказала бабушка. – Не похоже, чтобы Джеймс сознался в какой-то... в какой-то слабости. Я согласна с тобой, девочка.
Старая женщина посмотрела на Верити, и у той возникло чувство, как будто она заглянула ей прямо в сердце. У Верити вспыхнули щеки, и она опустила глаза, пока старая женщина не увидела больше, чем следовало.
– Ну надо же, – усмехнулась бабушка, – Джеймс нашел в тебе прекрасного защитника, Верити Озборн.
Глава 10
По просьбе Алана Полдреннана Джеймс и Верити поехали верхом в Босрит.
– Верити, должно быть, скучно в Пендургане, – сказал он. – Я уверен, мама будет очень рада, если вы оба приедете к нам на чай.
Погода в день визита выдалась отличная. Подъезжая к Босриту, Верити и Джеймс еще издали увидели Алана Полдреннана, поджидавшего гостей у входа в свой дом.
Босрит был построен немногим менее ста лет назад, во время правления Георга I, и Джеймс, выросший в таком старом поместье, как Пендурган, считал этот дом, которому всего несколько сотен лет, вполне современным.
И действительно, дом Алана выглядел современно. Он был построен четко, компактно, симметрично и разительно отличался от громоздкой гранитной массы Пендургана.
– Боже мой, – сказала Верити, когда они въехали на гранитную подъездную дорожку, – как же он похож на мой родной дом.
– На твой дом?
– Дом моего отца в Линкольншире был почти таким же: красный кирпич, ряды окон с белыми переплетами, портик с колоннами, увенчанный простым фронтоном. Как мило!.. – В голосе Верити послышалась грусть, мечтательная улыбка тронула губы.
– Ты скучаешь по своему дому? – спросил Джеймс.
Когда Верити повернулась к нему, улыбка ее стала шире.
– Немного. Но наш кирпичный дом стоял в цветущей зеленой долине, а за крохотной лужайкой Босрита та же скалистая пустошь, которую мы видим из Пендургана. Это совсем не похоже на Линкольншир. – При этих словах Джеймс нахмурился, и Верити поспешила добавить: – Я не говорю, что Пендурган и Корнуолл не так красивы, как Линкольншир. Они хороши. Но они другие. Если ты не скажешь капитану, – проговорила Верити с луковой улыбкой, – признаюсь тебе, что Пендурган больше соответствует своему месту, чем Босрит. Пендурган кажется выросшим прямо из земли. Босрит, каким бы очаровательным он ни был, выглядит так, как будто его несли из другого места, а здесь уронили.
Джеймс усмехнулся, представив себе, как большая птица, пролетая, роняет дом в пустоши. Или Корморан, или другой сказочный великан. Это так развеселило Джеймса, что, когда они подъехали к входу, он по-настоящему улыбался.
Когда они натянули поводья и остановили лошадей, Алан крикнул:
– Добрый день!
Капитан протянул руки и взял Верити за талию, чтобы помочь ей спуститься с седла.
Было ли это воображение Джеймса, или же руки Алана задержались на ее талии дольше, чем нужно? А может быть, Джеймс был излишне чувствителен, потому что Верити сегодня выглядела особенно красивой. Он заметил это, еще когда они выезжали из Пендургана. На Верити была все та же старомодная зеленая амазонка и черная касторовая шляпка с коротким выцветшим зеленым пером, которые она надевала всегда, когда ездила верхом, но в ее глазах появился какой-то новый свет, который лишал Джеймса сил.
Может быть, Верити постаралась что-то сделать со своей внешностью, чтобы лучше выглядеть при посещении Босрита? Не облегает ли зеленый бархат изгибы ее тела плотнее, чем обычно? Почему она так радостно улыбается Алану? Не в честь ли ее приезда Алан так возбужден?
Хорошее настроение Джеймса заметно испортилось. Он слез с коня, отдал поводья ожидающему конюху и стал подниматься по лестнице портика. Верити шла под руку с Аланом, который вел ее в холл.
Мать Алана встретила гостей в скромной гостиной. Маленькая, похожая на птичку женщина порхнула через комнату навстречу Верити, чирикая бесконечные приветствия и какие-то милые бессмысленности.
– Как приятно! Так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Разве это не мило? Наконец-то мы познакомились. Не хотите ли присесть? Какой чудный оттенок зеленого! Я так рада познакомиться с вами! Как мило с вашей стороны зайти к нам...
Суетливые движения миссис Полдреннан соответствовали ее болтовне и постоянно двигающимся рукам и пальцам. Джеймс надеялся, что ее поведение не вызовет у Верити отвращение. Мать Алана всегда была нервная и пугливая. Она была похожа на терьера, который обнюхивает ваши пятки всякий раз, как вы приходите в дом. Джеймс считал ее неприятной, но Алан всегда смеялся и умудрялся ласково успокоить ее или вежливо отослать, если они с Джеймсом предпочитали пообедать одни.
Верити на удивление хорошо справилась с матерью Алана. Ее спокойствие и терпение, казалось, немного успокоили женщину. Верити даже тактично предложила разлить чайД, когда из-за дрожи в руках миссис Полдреннан пролила воду, наливая первую чашку.
– Вы весь день работали, – сказала Верити, – чтобы содержать ваш красивый дом в таком порядке. Позвольте мне освободить вас по крайней мере от этой маленькой обязанности.
Миссис Полдреннан была от этого в восторге и завела монолог о том, как легко она стала уставать, как быстро у нее появляется одышка, как чувствительны к холоду ее кости и так далее и так далее. Верити, видно, сразу поняла, что женщине нравится жаловаться. Она ни разу не предложила свои травяные настои для уменьшения болей, просто кивала и доброжелательно улыбалась.
Джеймс был раздражен подчеркнутым вниманием Алана к Верити и задет тем, что та откровенно наслаждалась этим вниманием. Во время короткой трапезы Джеймс сидел молча, с угрюмым выражением лица. Алан перевел разговор с жалоб своей матери на более общие темы, и Верити втягивала ее в разговор как можно чаще. Она пыталась разговорить и Джеймса, но потом со снисходительной улыбкой смирилась с его отказом.
Через три четверти часа Алан предложил прогуляться по его маленькому саду. День был ясный и солнечный, так что все согласились. Алану удалось уговорить мать не ходить с ними, предостерегая, что она может простудиться, и напоминая, что ей необходимо прилечь отдохнуть. Миссис Полдреннан согласилась без возражений, хотя заволновалась за остальных, особенно за Верити, достаточно ли тепло они одеты, чтобы выйти из дома. Миссис Полдреннан устремилась наверх и вернулась с грудой шерстяных шарфов, настаивая, чтобы каждый из гостей взял по одному. Верити она дала даже два шарфа и помогла ей укутать шею и плечи.
– Верити, должно быть, скучно в Пендургане, – сказал он. – Я уверен, мама будет очень рада, если вы оба приедете к нам на чай.
Погода в день визита выдалась отличная. Подъезжая к Босриту, Верити и Джеймс еще издали увидели Алана Полдреннана, поджидавшего гостей у входа в свой дом.
Босрит был построен немногим менее ста лет назад, во время правления Георга I, и Джеймс, выросший в таком старом поместье, как Пендурган, считал этот дом, которому всего несколько сотен лет, вполне современным.
И действительно, дом Алана выглядел современно. Он был построен четко, компактно, симметрично и разительно отличался от громоздкой гранитной массы Пендургана.
– Боже мой, – сказала Верити, когда они въехали на гранитную подъездную дорожку, – как же он похож на мой родной дом.
– На твой дом?
– Дом моего отца в Линкольншире был почти таким же: красный кирпич, ряды окон с белыми переплетами, портик с колоннами, увенчанный простым фронтоном. Как мило!.. – В голосе Верити послышалась грусть, мечтательная улыбка тронула губы.
– Ты скучаешь по своему дому? – спросил Джеймс.
Когда Верити повернулась к нему, улыбка ее стала шире.
– Немного. Но наш кирпичный дом стоял в цветущей зеленой долине, а за крохотной лужайкой Босрита та же скалистая пустошь, которую мы видим из Пендургана. Это совсем не похоже на Линкольншир. – При этих словах Джеймс нахмурился, и Верити поспешила добавить: – Я не говорю, что Пендурган и Корнуолл не так красивы, как Линкольншир. Они хороши. Но они другие. Если ты не скажешь капитану, – проговорила Верити с луковой улыбкой, – признаюсь тебе, что Пендурган больше соответствует своему месту, чем Босрит. Пендурган кажется выросшим прямо из земли. Босрит, каким бы очаровательным он ни был, выглядит так, как будто его несли из другого места, а здесь уронили.
Джеймс усмехнулся, представив себе, как большая птица, пролетая, роняет дом в пустоши. Или Корморан, или другой сказочный великан. Это так развеселило Джеймса, что, когда они подъехали к входу, он по-настоящему улыбался.
Когда они натянули поводья и остановили лошадей, Алан крикнул:
– Добрый день!
Капитан протянул руки и взял Верити за талию, чтобы помочь ей спуститься с седла.
Было ли это воображение Джеймса, или же руки Алана задержались на ее талии дольше, чем нужно? А может быть, Джеймс был излишне чувствителен, потому что Верити сегодня выглядела особенно красивой. Он заметил это, еще когда они выезжали из Пендургана. На Верити была все та же старомодная зеленая амазонка и черная касторовая шляпка с коротким выцветшим зеленым пером, которые она надевала всегда, когда ездила верхом, но в ее глазах появился какой-то новый свет, который лишал Джеймса сил.
Может быть, Верити постаралась что-то сделать со своей внешностью, чтобы лучше выглядеть при посещении Босрита? Не облегает ли зеленый бархат изгибы ее тела плотнее, чем обычно? Почему она так радостно улыбается Алану? Не в честь ли ее приезда Алан так возбужден?
Хорошее настроение Джеймса заметно испортилось. Он слез с коня, отдал поводья ожидающему конюху и стал подниматься по лестнице портика. Верити шла под руку с Аланом, который вел ее в холл.
Мать Алана встретила гостей в скромной гостиной. Маленькая, похожая на птичку женщина порхнула через комнату навстречу Верити, чирикая бесконечные приветствия и какие-то милые бессмысленности.
– Как приятно! Так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Разве это не мило? Наконец-то мы познакомились. Не хотите ли присесть? Какой чудный оттенок зеленого! Я так рада познакомиться с вами! Как мило с вашей стороны зайти к нам...
Суетливые движения миссис Полдреннан соответствовали ее болтовне и постоянно двигающимся рукам и пальцам. Джеймс надеялся, что ее поведение не вызовет у Верити отвращение. Мать Алана всегда была нервная и пугливая. Она была похожа на терьера, который обнюхивает ваши пятки всякий раз, как вы приходите в дом. Джеймс считал ее неприятной, но Алан всегда смеялся и умудрялся ласково успокоить ее или вежливо отослать, если они с Джеймсом предпочитали пообедать одни.
Верити на удивление хорошо справилась с матерью Алана. Ее спокойствие и терпение, казалось, немного успокоили женщину. Верити даже тактично предложила разлить чайД, когда из-за дрожи в руках миссис Полдреннан пролила воду, наливая первую чашку.
– Вы весь день работали, – сказала Верити, – чтобы содержать ваш красивый дом в таком порядке. Позвольте мне освободить вас по крайней мере от этой маленькой обязанности.
Миссис Полдреннан была от этого в восторге и завела монолог о том, как легко она стала уставать, как быстро у нее появляется одышка, как чувствительны к холоду ее кости и так далее и так далее. Верити, видно, сразу поняла, что женщине нравится жаловаться. Она ни разу не предложила свои травяные настои для уменьшения болей, просто кивала и доброжелательно улыбалась.
Джеймс был раздражен подчеркнутым вниманием Алана к Верити и задет тем, что та откровенно наслаждалась этим вниманием. Во время короткой трапезы Джеймс сидел молча, с угрюмым выражением лица. Алан перевел разговор с жалоб своей матери на более общие темы, и Верити втягивала ее в разговор как можно чаще. Она пыталась разговорить и Джеймса, но потом со снисходительной улыбкой смирилась с его отказом.
Через три четверти часа Алан предложил прогуляться по его маленькому саду. День был ясный и солнечный, так что все согласились. Алану удалось уговорить мать не ходить с ними, предостерегая, что она может простудиться, и напоминая, что ей необходимо прилечь отдохнуть. Миссис Полдреннан согласилась без возражений, хотя заволновалась за остальных, особенно за Верити, достаточно ли тепло они одеты, чтобы выйти из дома. Миссис Полдреннан устремилась наверх и вернулась с грудой шерстяных шарфов, настаивая, чтобы каждый из гостей взял по одному. Верити она дала даже два шарфа и помогла ей укутать шею и плечи.