Страница:
Госпожа Маруяма заботливо поинтересовалась ее здоровьем и с облегчением вздохнула, узнав, что Каэдэ выздоровела. Однако девушка почувствовала, как нервничает госпожа, сопровождая ее в лучшую комнату гостиной, занятую господином Отори.
Слуги открыли двери, и Каэдэ услышала, как разговаривают мужчины, но они замолчали, едва она вошла. Девушка поклонилась до пола, ощущая на себе взгляды, но не смела посмотреть ни на кого из присутствующих. Каждой жилкой она чувствовала биение сердца, которое стучало все быстрей.
— Госпожа Ширакава Каэдэ, — произнесла госпожа Маруяма холодным тоном, и девушка снова не поняла, отчего ее родственница так злится. — Госпожа Каэдэ, я представляю вас господину Отори Шигеру, — продолжила она столь тихо, что ее едва можно было расслышать.
Каэдэ поднялась.
— Господин Отори, — проговорила она и подняла глаза, чтобы лицезреть мужчину, женой которого ей предстояло стать.
— Госпожа Ширакава, — вежливо сказал он. — Мы слышали, что вы неважно себя чувствуете. Вам уже лучше?
— Спасибо, мне действительно хорошо.
Каэдэ понравилось его доброе лицо. Он стоит своей репутации, подумала она. Но как могу я выйти за него?
Румянец подступил к ее щекам.
— Эти травы никогда не подводят, — проговорил мужчина слева от Отори. Она узнала старца, который приготовил ей чай, Шизука назвала его дядей. — Госпожа Ширакава славится своей красотой, но ее слава ничто по сравнению с явью.
— Вы льстите ей, Кенжи, — сказала госпожа Маруяма. — Если девушка не мила в пятнадцать, то никогда не будет красивой.
Каэдэ снова вспыхнула.
— Мы привезли вам подарки, — начал господин Отори, — поблекшие рядом с вашей красотой. Однако примите их в знак нашего почтения и преданности клана Отори. Такео, приподнеси подарки госпоже.
Каэдэ показалось, что господин Отори произнес эти слова равнодушно, и она решила, что так он к ней будет относиться всегда.
Поднялся юноша с лакированным подносом, на котором были разложены свертки в светло-розовой гофрированной бумаге с гербом Отори. Встав рядом с Каэдэ на колени, он подал ей поднос.
Она благодарственно поклонилась.
— Это приемный сын и подопечный господина Отори, — сказала госпожа Маруяма. — Господин Отори Такео.
Каэдэ не посмела взглянуть в его лицо, и вместо этого спокойно рассматривала руки юноши: длинные пальцы, гибкие, прекрасной формы. Цвет кожи — между медом и чаем, лилового оттенка ногти.
Она почувствовала в Такео покой, словно он слушал, всегда слушал.
— Господин Такео, — прошептала она.
Он еще не вырос до мужчины, которых она боялась и ненавидела. Он был ее возраста, волосы и кожа состояли из тех же волокон юности. К Каэдэ вернулось любопытство, уже испытанное накануне. Ей хотелось знать о нем все. Почему господин Отори усыновил его? Кто он на самом деле? Что так печалит его? И почему он словно слышит ее мысли и биение сердца?
— Госпожа Ширакава.
Его голос был низким, с легким акцентом Восточного Края.
Каэдэ должна была взглянуть на него. Она подняла глаза и встретила взгляд юноши. Такео смотрел на нее почти озадаченно, и девушка почувствовала, что между ними что-то случилось, словно они соприкоснулись, несмотря на разделявшее их пространство.
Недавно прекратившийся дождь снова полил с барабанным ревом, в котором тонули их голоса. Ветер тоже усилился, заставляя плясать огни ламп, тенями отражавшиеся на стенах.
Нельзя ли остаться здесь навсегда? — подумала Каэдэ.
Госпожа Маруяма продолжала:
— Вы уже встречались, но не были представлены друг другу: это Муто Кенжи, старый друг господина Отори и учитель господина Такео. Он будет помогать Шизуке тренировать вас.
— Господин, — поздоровалась Каэдэ.
Он восхищенно смотрел на нее, покачивая головой, словно не верил своим глазам. Он, кажется, неплохой старик, подумала Каэдэ и поняла, что он не так уж и стар. Лицо менялось у нее на глазах.
Ей показалось, что пол трясется под ней мелкой дрожью. Все молчали, но откуда-то донесся удивленный крик. Затем остались лишь ветер и дождь.
Девушку бросило в холод. Она должна скрыть свои чувства. Все иначе, чем ей представляется.
После моего официального принятия в клан я стал чаще встречаться со своими ровесниками из семей воинов. Ихиро считался хорошим приятелем, и, поскольку ему пришлось преподавать мне историю, религию и классиков, то он согласился набрать еще учеников. Среди них был Миеси Гемба, который вместе со старшим братом Миеси Кахеи потом стал моим лучшим другом и союзником.
Гемба был на год старше меня. Кахеи уже перевалило за двадцать — слишком солидный возраст, чтобы заниматься у Ихиро, — но он помогал ему обучать нас военному искусству.
Мужчины клана дрались на шестах и тренировались в искусстве боя в огромном зале напротив замка. В его южной крытой части располагалось широкое поле для верховой езды и стрельбы из лука. Я не слишком умело пользовался луком и стрелами, зато показал себя с лучшей стороны во владении шестом и мечом. Каждое утро, после двухчасового письма с Ихиро, я ездил в небольшой компании по извилистым улицам города-замка и около четырех-пяти часов проводил в изнуряющей тренировке.
Поздними вечерами я возвращался к Ихиро вместе с другими учениками, и мы изо всех сил пытались не сомкнуть глаз, пока он усердно передавал нам принципы Кунг Цу и историю Восьми Островов. Прошло летнее солнцестояние, закончился Фестиваль Звезды Ткачика, и установились дни великой жары. Проливные дожди прекратились, но было влажно, ожидались сильные грозы. Фермеры хмуро предвещали необычайно трудный сезон.
Мои занятия с Кенжи тоже продолжились, но ночами. Он не заходил в зал клана и предупредил, чтобы я не разглашал умения, переданные мне кровью Племени.
— Воины считают это колдовством, — сказал он. — Они будут только презирать тебя.
Мы выходили на открытый воздух, и я научился невидимым передвигаться по спящему городу. У нас с Кенжи были странные отношения. Днем я ему абсолютно не доверял. Меня усыновили Отори, и вся моя преданность предназначалась им. Мне не хотелось, чтобы что-либо напоминало, что я среди них посторонний, тем более необычный.
Но ночью все было по-другому. Умения Кенжи выходили за пределы возможного. Он хотел поделиться ими со мной, а я безумно желал научиться всему: я наслаждался познанием того, что удовлетворяло мою врожденную страсть к сверхъестественному, к тому же я понимал, насколько высоким мастерством нужно обладать, чтобы содействовать планам господина Шигеру. Хотя он ни разу не заговаривал со мной об этом, я не видел иных причин спасать меня в Мино. Я был сыном наемного убийцы, членом Племени, и ныне стал приемным сыном Шигеру Отори. Я ехал с ним в Инуяму. Без сомнения, мне было предназначено стать убийцей Йоду.
Большинство юношей приняли меня как своего ради Шигеру, и я понял, как высоко они и их отцы чтят его. Однако дети Масахиро и Шойки доставили мне немало неприятных моментов, в особенности старший сын Масахиро — Ешитоми. Я возненавидел их с той же силой, что и их отцов, и презирал за высокомерие и слепоту. Мы часто бились на шестах. Я знал, что они хотят моей крови. Однажды Ешитоми чуть не убил меня, я спасся благодаря тому, что отвлек его, раздвоившись. Он не мог простить мне этого и часто обзывал колдуном и обманщиком.
Я же боялся не собственной смерти, а того, что мне придется убить его в целях самозащиты или случайно. Несомненно, постоянное напряжение оттачивало мое владение мечом, но я облегченно вздохнул, когда настало время нашего отъезда.
То были не лучшие дни для путешествия — жаркое лето в зените, но мы должны были прибыть в Инуяму до начала Фестиваля Мертвых. Мы отправились не прямой дорогой через Ямагату, а на юг, в город Цувано, ныне самое отдаленное поселение феода Отори, лежащее на пути в Западный Край. Там мы встретим невесту и отпразднуем помолвку. Оттуда свернем на земли Тогана в Ямагату.
Путешествие в Цувано доставило мне удовольствие. Я отдыхал от наставлений Ихиро и утомительных тренировок. Словно наступили каникулы, которые я проводил верхом в компании Шигеру и Кенжи, забывших на несколько дней о своих опасениях и о том, что нас ждало впереди. Дождь никак не мог разразиться, хотя молния сверкала над горами всю ночь, освещая сине-фиолетовые облака. Пышная летняя листва лесов окружала нас океаном зелени.
Мы въехали в Цувано в полдень, поднявшись на рассвете для последнего этапа пути. Мне было жаль: закончились невинные радости беспечного путешествия. Я не имел представления, что их сменит. Цувано пел водой — каналы, исполосовавшие улицы, кишели пузатыми золотыми и красными карпами.
Мы находились недалеко от гостиницы, когда сквозь плеск воды и шум оживленного города я четко услышал свое имя, произнесенное женским голосом. Оно донеслось из длинного низкого здания с белыми стенами и зарешеченными окнами — нечто вроде зала для тренировок. Я знал, что там внутри две женщины, хоть и не мог их видеть. Мне стало интересно, отчего они сидят там, и почему одна из них произнесла мое имя.
Когда мы добрались до гостиницы, я услышал ту же женщину, разговаривающую во дворе, и понял, что это служанка госпожи Ширакавы. Нам сообщили, что госпоже нездоровится. Кенжи пошел проведать ее и вернулся, готовый неумолкаемо описывать ее красоту, но тут разразилась гроза, и я испугался, что молния напугает лошадей, и потому поспешил в конюшню. Мне не хотелось слышать о ее красоте. Если я и думал о госпоже Ширакаве, то с неприязнью, потому что ей была отведена не лучшая роль в ловушке, расставленной для Шигеру.
Вскоре Кенжи вошел в конюшню и привел с собой служанку. Она казалась миловидной, добродушной, глупенькой девчонкой, но я признал в ней члена Племени еще до того, как она улыбнулась мне в знак уважения и назвала кузеном.
Служанка притронулась пальцами к моей ладони.
— Я тоже Кикута по материнской линии, и Муто по отцовской. Кенжи — мой дядя.
У нас у обоих были кисти с длинными пальцами, вдоль ладони проходила прямая линия.
— Это единственная черта, что я унаследовала от Кикут, по большей части я Муто.
Как и Кенжи, она обладала талантом изменять свою внешность, так что иногда кажется, будто ты обознался. Сначала я был уверен, что она очень молода, а на самом деле ей скоро тридцать, и она уже родила двух сыновей.
— Госпожа Каэдэ чувствует себя немного лучше, — сказала она Кенжи. — Она заснула от чая, а теперь настаивает на том, чтобы встать с постели.
— Ты слишком переутомила ее, — сказал, улыбаясь, Кенжи. — И о чем ты думала, в такую-то жару? — И для меня добавил: — Шизука обучает госпожу Ширакаву владению мечом. Она может и тебя тренировать. Мы останемся здесь надолго, пока не закончится дождь. — Может, тебе удастся научить его жестокости, — обратился он к ней. — Это единственное, чего ему не хватает.
— Трудно привить жестокость, — ответила Шизука. — Она или есть, или ее нет.
— У Шизуки она есть, — сказал мне Кенжи. — Держись по ее правую руку!
Я ничего не ответил. Меня раздражало, что Кенжи указывает на мои слабости при первой же встрече с незнакомой мне женщиной. Мы стояли под крышей конюшни, перед нами по булыжникам барабанил дождь, сзади постукивали копытами лошади.
— И часто с ней бывают такие лихорадки? — спросил Кенжи.
— Нет. Это первая. Однако она ослабла: ничего не ест, мало спит. Она переживает из-за свадьбы и за свою семью. Ее мать умирает, а она не видела ее с семи лет.
— Ты полюбила ее, — с улыбкой отметил Кенжи.
— Да, не буду отрицать, но это только благодаря тому, что Араи попросил меня.
— Я никогда не видел девушки прекрасней, — признал Кенжи.
— Дядя! Да ты очарован ей!
— Должно быть, старею, — сказал он. — Меня растрогало положение, в котором она оказалась. Как бы ни легли карты, она будет в проигрыше.
Грянул гром, лошади встали на дыбы и едва не рванули с места. Я принялся успокаивать их, Шизука вернулась в гостиную, а Кенжи пошел искать дом, где можно было помыться. До вечера я их более не видел.
Позже, вымытый и одетый в одежду для официального торжества, я прислуживал господину Шигеру на его первой встрече с будущей женой. Мы привезли подарки, которые я вынул из коробок вместе с лакированной посудой. Я думал, что помолвка — счастливое событие, хотя ранее на таковом ни разу не присутствовал. Возможно, для невесты это время предвкушения. Оказалось, что на самом деле оно состоит из дурных предчувствий и напряжения.
Госпожа Маруяма поприветствовала нас, словно мы с ней едва знакомы, хотя ее взгляд ни на секунду не покидал лица Шигеру. Мне показалось, что она постарела с нашей последней встречи. Женщина не стала от этого менее прекрасной, но переживания словно исполосовали ее лицо мелкими морщинками. Они с Шигеру очень холодно вели себя по отношению друг к другу и ко всем присутствующим, а в особенности к госпоже Ширакаве.
Красота юной госпожи поразила всех. И хотя от Кенжи я уже слышал восторженные отзывы о ней, я оказался не готов к восприятию такой изысканности. Тут я понял, отчего переживает госпожа Маруяма: по крайней мере часть ее сердца истязает ревность. Какой мужчина способен отказаться владеть подобной красотой? Никто не упрекнет Шигеру, если он воспользуется ею: он выполнит свой долг перед дядями и основное требование, подтверждающее союзничество. Однако брак лишит госпожу Маруяму не только мужчины, которого она любила долгие годы, но и самого важного союзника.
От подводных течений и не высказанных в тот день мыслей мне стало не по себе. Я видел боль, причиняемую Каэдэ холодностью госпожи Маруямы, видел, как зарделись ее щеки, лишь приукрасив бархат кожи. Слышал биение ее сердца и учащенное дыхание. Она не смотрела ни на одного из нас, держала веки постоянно опущенными. Какая она юная и какая напуганная, думал я. Только один раз Каэдэ подняла глаза и взглянула на меня, всего на мгновение. Мне показалось, что она человек, тонущий в реке, и стоит мне протянуть руку, я спасу ее.
— Так значит, Шигеру, тебе предстоит выбирать между самой могущественной женщиной в Трех Странах и самой красивой, — сказал Кенжи, когда мы сидели вечером, разговаривали, и уже было выпито изрядное количество вина. Поскольку дождь обещал идти в Цувано несколько дней, не было необходимости рано ложиться, чтобы встать на рассвете. — Как жаль, что я не рожден господином.
— У тебя есть жена, жаль, что ты с ней редко видишься, — ответил Шигеру.
— Моя жена хорошо готовит, но у нее злой язык, она толстая и ненавидит путешествовать, — проворчал Кенжи.
Я промолчал, а в душе посмеялся, зная, какую пользу он извлекает из отсутствия жены в кварталах удовольствий.
Кенжи продолжил шутить, преследуя цель, как я подумал, разговорить Шигеру, но господин отвечал ему в том же духе, словно и в самом деле праздновал свою помолвку. Я пошел спать, убаюкиваемый вином и шумом дождя, который барабанил по крыше и каскадом лил по сточным трубам на булыжники. Каналы переполнились до краев, вдалеке песня реки перерастала в крик: она падала вниз с горы.
Я проснулся посреди ночи и тотчас почувствовал, что Шигеру нет в комнате. Прислушавшись, я обнаружил его голос — он разговаривал с госпожой Маруямой, — голос такой тихий, что, кроме меня, его никто не смог бы уловить. Около года назад они общались точно так же, но в другой гостинице. Меня ужаснул масштаб риска, которому они себя подвергали, и поразила сила любви, не угасающая, несмотря на столь редкие свидания.
Он никогда не женится на Ширакаве Каэдэ, подумал я и даже не понял, порадовала или встревожила меня эта мысль.
Мучаясь от неловкости, я пролежал так до рассвета, который был серым и мокрым и не давал надежды на перемену погоды. Тайфун раньше, чем обычно, прошелся по западной части страны, принеся ливни, а с ними потопы, поломанные мосты, непроходимые дороги. Все пропиталось влагой и запахло плесенью. У двух лошадей опухли коленные сухожилия, а конюх получил удар ногой в грудь. Пришлось распорядиться, чтобы лошадям поставили припарки, а лекарь осмотрел конюха. Я поглощал запоздалый завтрак, когда вошел Кенжи и напомнил мне о тренировке на мечах. Этим мне меньше всего хотелось заниматься.
— А что же еще ты думаешь делать весь день? — недовольно спросил он. — Сидеть тут и пить чай? Шизука многому может научить тебя. Нужно извлечь пользу из того, что застряли здесь.
Итак, я послушно завершил завтрак и последовал за учителем, точнее, побежал под дождем к школе борьбы, откуда доносился грохот падающего тела и звон шестов. Внутри дрались двое молодых мужчин. Вскоре я понял, что один из них вовсе не юноша, а Шизука: она была опытней противника, который неплохо сопротивлялся за счет высокого роста и большой решимости. Однако когда мы появились, Шизука с легкостью одержала верх. Пока соперник не снял маску, я и подумать не мог, что это Каэдэ.
— Ох, — сердито сказала она, вытирая лицо рукавом, — они отвлекли меня.
— Ничто не должно рассредоточивать ваше внимание, госпожа, — сказала Шизука. — Это ваш основной недостаток. Вам не хватает правильной концентрации. Во время боя есть только вы, ваш враг и мечи.
Она повернулась поприветствовать нас:
— Доброе утро, дядя! Доброе утро, кузен!
Мы поздоровались и с почтением поклонились Каэдэ. Затем последовало короткое молчание. Мне было неловко: я ранее никогда не видел женщин в зале для тренировок — не видел в подобной одежде. Их присутствие меня взволновало. Казалось, в этом есть что-то непристойное. Мне не следовало находиться здесь, рядом с невестой Шигеру.
— Мы подойдем попозже, — сказал я, — когда вы закончите.
— Нет, я хочу, чтобы ты сразился с Шизукой, — настаивал Кенжи. — Госпожа Ширакава не может возвратиться в гостиницу одна. К тому же наблюдение за боем пойдет ей на пользу.
— Будет неплохо, если госпожа сразится с мужчиной, — сказала Шизука. — В жизни противников не выбирают.
Я взглянул на Каэдэ и заметил, как увеличились ее глаза, однако девушка промолчала.
— Что ж, она, скорей всего, справится с Такео, — мрачно сказал Кенжи.
Я подумал, что у него, наверное, голова болит от вина, я и сам чувствовал себя неважно.
Каэдэ села на пол, скрестив ноги, как мужчина. Она развязала шнур на голове, и волосы пали на плечи, окутав ее до самого пола. Я старался не смотреть на нее.
Шизука дала мне шест и приняла первую позу. Некоторое время мы бились, не уступая друг другу. Я никогда не дрался с женщиной и не мог проявить себя в полную силу, потому что боялся причинить ей боль. Затем, к моему удивлению, когда я нанес отвлекающий удар с одной стороны, она появилась с другой и вращательным движением шеста над головой выбила оружие из моих рук. Будь на ее месте сын Масахиро, я отправился бы в мир иной.
— Кузен, — сказала она с упреком в голосе, — не обижай меня, пожалуйста.
После этого я дрался старательнее, однако Шизука была очень ловкой и необычайно сильной. Только после второй схватки я начал одолевать ее, да и то благодаря ее же советам. А в четвертой она уступила, сославшись на то, что уже целое утро тренируется с Каэдэ.
— У тебя свежие силы, кузен, и ты в два раза младше меня.
— Думаю, я буду постарше! — тяжело дыша, отметил я.
С меня градом лил пот. Я взял у Кенжи полотенце.
— Почему ты называешь Такео кузеном? — спросила Каэдэ.
— Хочешь верь, хочешь нет, но мы родственники со стороны моей матери, — сказала Шизука. — Такео не был рожден Отори, он усыновлен.
Каэдэ серьезно оглядела нас троих.
— Между вами есть сходство. Трудно сказать, в чем именно. Нечто загадочное, словно ни один из вас не является тем, за кого себя выдает.
— Мир таков, каков он есть, госпожа, — сказал Кенжи.
Я понял, что он не горит желанием посвящать Каэдэ в наши секреты, а именно в то, что мы принадлежим Племени. Мне тоже не хотелось, чтобы она знала. Я бы предпочел, чтобы Каэдэ считала меня одним из Отори.
Шизука взяла шнур и завязала волосы хозяйки.
— Теперь вы попробуйте сразиться с Такео.
— Нет! — выпалил я. — Мне нужно идти. Я должен посмотреть, как там лошади. Надо узнать, не нужен ли я господину Отори.
Каэдэ стояла молча. Мне показалось, что девушка слегка дрожит, я уловил ее запах: цветочный аромат, перебивающий запах пота.
— Всего одна схватка, — сказал Кенжи. — От этого вреда не будет.
Шизука подошла надеть на Каэдэ маску, но та отстранила служанку рукой.
— Если мне предстоит драться с мужчинами, я буду делать это без маски, — заявила она.
Я неохотно взял шест. Дождь лил еще сильней. В комнате был тусклый зеленоватый свет. Казалось, мы находимся в мире, расположенном внутри другого мира, изолированные от реальности, околдованные.
Я начал как обычно, мы оба пытались сбить друг друга с ритма, но я еще и боялся ударить Каэдэ по лицу, а ее взгляд ни на секунду не покидал моего. Мы словно ощупывали неизведанное, вторгались на абсолютно чуждую для нас территорию, законов которой не знали. Я даже не заметил, когда схватка перешла в некий танец. Шаг, удар, парирован, другой шаг. Дыхание Каэдэ стало сильней, ему вторило мое, пока мы не стали дышать в унисон. Ее глаза стали ярче, щеки раскраснелись, каждый удар становился все сильнее, каждый шаг — отчетливей. Некоторое время вел я, затем она, но никто не мог победить в этой схватке — да и стремились ли мы к этому?
Наконец, чуть ли не случайно, я перехитрил ее и, чтобы не ударить по лицу, выронил шест на пол. Каэдэ тотчас опустила свое оружие и сказала:
— Сдаюсь.
— Вы хорошо дрались, госпожа, — сказала Шизука, — а вот Такео, думаю, мог бы показать лучший бой.
Я стоял, уставившись на Каэдэ, разинув рот, словно идиот. Я подумал, что если не обниму ее сейчас, то умру.
Кенжи передал мне полотенце и сильно толкнул в грудь.
— Такео… — начал он.
— Чего? — по-дурацки спросил я.
— Просто не усложняй!
— Госпожа Каэдэ, — произнесла Шизука, словно предупреждая об опасности.
— Что? — спросила Каэдэ, не сводя взгляд с моего лица.
— Думаю, на сегодня хватит, — сказала Шизука. — Давайте вернемся в вашу комнату.
Каэдэ улыбнулась, словно придя в себя.
— Господин Такео, — произнесла она.
— Госпожа Ширакава.
Я поклонился, стараясь выглядеть как можно серьезней, но не удержался от ответной улыбки.
— Ну вот, все коту под хвост, — пробурчал Кенжи.
— А чего ты ждал, в их-то возрасте! — ответила Шизука. — Но они справятся.
Когда Шизука выводила Каэдэ из зала, велев ожидавшим снаружи слугам принести зонт, я понял, что они имеют в виду, В одном они были правы, а в другом ошибались. Каэдэ и я сгорали от страсти; более чем страсти — от любви, но нам не суждено было охладить в себе этого чувства.
Потоки дождя держали нас заложниками горного города целую неделю. Каэдэ и я больше не тренировались вместе. Лучше бы мы и не пробовали: это было сумасшествием, которого я с самого начала не хотел, а теперь страдал и мучался. Я слушал ее на протяжении всего дня: голос, шаги, а ночью, когда нас разделяла лишь тонкая стена, — дыхание. Я мог рассказать, как ей спится (а спалось ей неспокойно), и когда она просыпается (что случалось нередко). Мы вынужденно проводили время вместе: из-за малых размеров гостиницы, из-за того, что должны были находиться рядом с господином Шигеру и госпожой Маруямой — но у нас не было возможности поговорить. Мы оба, как мне кажется, в равной степени боялись выдать свои чувства. Мы не осмеливались смотреть друг на друга, но иногда наши глаза случайно встречались, и между нами проскакивала искра.
Я исхудал от своей неудовлетворенной страсти, у меня осунулось лицо, вдобавок к тому я мало спал, потому что вернулся к старой привычке бродить по ночам. Шигеру об этом не знал: я уходил, когда он был с госпожой Маруямой. Кенжи тоже не догадывался ни о чем, или притворялся, что не замечает. Я чувствовал, что становлюсь бестелесным, словно призрак. Днем я учился и рисовал, ночью всматривался в жизни других людей, тенью бродя по маленькому городу. Меня часто посещала мысль, что у меня никогда не будет своей собственной жизни, я всегда буду принадлежать Отори или Племени.
Я наблюдал, как торговцы подсчитывают убытки, которые им принес дождь. Смотрел, как пьют горожане, играют в трактирах на деньги и уходят под руку с проститутками. Наблюдал, как спят родители, положив меж собой свое чадо. Забирался по стенам и сточным трубам, ходил по крышам и вдоль заборов. Однажды я переплыл ров с водой, перелез через ворота замка и подсматривал за стражниками с такого близкого расстояния, что чувствовал их запах. Меня поражало, что они не видят меня. Я слушал, как говорят люди, во сне и наяву, слышал их добрые слова, их проклятия и их молитвы.
В гостиницу я возвращался до рассвета, промокший до нитки, снимал сырую одежду и голый заползал в постель, дрожа под стеганым одеялом. Потом дремал и слушал, как просыпается все вокруг. Сначала кукарекали петухи, затем начинали каркать вороны, слуги приносили воду, по деревянным мостам цокали первые каблуки, Раку и другие лошади ржали в конюшне. Я ждал момента, когда услышу голос Каэдэ.
Три дня дождь лил неустанно, а затем стал утихать. В гостиницу приходило много людей, желавших поговорить с Шигеру. Я прислушивался к осторожным разговорам и пытался определить, кто истинно предан ему, а от кого ждать измены. Мы ездили в замок, чтобы преподнести подарки господину Китано, и я при дневном свете увидел ворота, на которые взбирался ночью.
Слуги открыли двери, и Каэдэ услышала, как разговаривают мужчины, но они замолчали, едва она вошла. Девушка поклонилась до пола, ощущая на себе взгляды, но не смела посмотреть ни на кого из присутствующих. Каждой жилкой она чувствовала биение сердца, которое стучало все быстрей.
— Госпожа Ширакава Каэдэ, — произнесла госпожа Маруяма холодным тоном, и девушка снова не поняла, отчего ее родственница так злится. — Госпожа Каэдэ, я представляю вас господину Отори Шигеру, — продолжила она столь тихо, что ее едва можно было расслышать.
Каэдэ поднялась.
— Господин Отори, — проговорила она и подняла глаза, чтобы лицезреть мужчину, женой которого ей предстояло стать.
— Госпожа Ширакава, — вежливо сказал он. — Мы слышали, что вы неважно себя чувствуете. Вам уже лучше?
— Спасибо, мне действительно хорошо.
Каэдэ понравилось его доброе лицо. Он стоит своей репутации, подумала она. Но как могу я выйти за него?
Румянец подступил к ее щекам.
— Эти травы никогда не подводят, — проговорил мужчина слева от Отори. Она узнала старца, который приготовил ей чай, Шизука назвала его дядей. — Госпожа Ширакава славится своей красотой, но ее слава ничто по сравнению с явью.
— Вы льстите ей, Кенжи, — сказала госпожа Маруяма. — Если девушка не мила в пятнадцать, то никогда не будет красивой.
Каэдэ снова вспыхнула.
— Мы привезли вам подарки, — начал господин Отори, — поблекшие рядом с вашей красотой. Однако примите их в знак нашего почтения и преданности клана Отори. Такео, приподнеси подарки госпоже.
Каэдэ показалось, что господин Отори произнес эти слова равнодушно, и она решила, что так он к ней будет относиться всегда.
Поднялся юноша с лакированным подносом, на котором были разложены свертки в светло-розовой гофрированной бумаге с гербом Отори. Встав рядом с Каэдэ на колени, он подал ей поднос.
Она благодарственно поклонилась.
— Это приемный сын и подопечный господина Отори, — сказала госпожа Маруяма. — Господин Отори Такео.
Каэдэ не посмела взглянуть в его лицо, и вместо этого спокойно рассматривала руки юноши: длинные пальцы, гибкие, прекрасной формы. Цвет кожи — между медом и чаем, лилового оттенка ногти.
Она почувствовала в Такео покой, словно он слушал, всегда слушал.
— Господин Такео, — прошептала она.
Он еще не вырос до мужчины, которых она боялась и ненавидела. Он был ее возраста, волосы и кожа состояли из тех же волокон юности. К Каэдэ вернулось любопытство, уже испытанное накануне. Ей хотелось знать о нем все. Почему господин Отори усыновил его? Кто он на самом деле? Что так печалит его? И почему он словно слышит ее мысли и биение сердца?
— Госпожа Ширакава.
Его голос был низким, с легким акцентом Восточного Края.
Каэдэ должна была взглянуть на него. Она подняла глаза и встретила взгляд юноши. Такео смотрел на нее почти озадаченно, и девушка почувствовала, что между ними что-то случилось, словно они соприкоснулись, несмотря на разделявшее их пространство.
Недавно прекратившийся дождь снова полил с барабанным ревом, в котором тонули их голоса. Ветер тоже усилился, заставляя плясать огни ламп, тенями отражавшиеся на стенах.
Нельзя ли остаться здесь навсегда? — подумала Каэдэ.
Госпожа Маруяма продолжала:
— Вы уже встречались, но не были представлены друг другу: это Муто Кенжи, старый друг господина Отори и учитель господина Такео. Он будет помогать Шизуке тренировать вас.
— Господин, — поздоровалась Каэдэ.
Он восхищенно смотрел на нее, покачивая головой, словно не верил своим глазам. Он, кажется, неплохой старик, подумала Каэдэ и поняла, что он не так уж и стар. Лицо менялось у нее на глазах.
Ей показалось, что пол трясется под ней мелкой дрожью. Все молчали, но откуда-то донесся удивленный крик. Затем остались лишь ветер и дождь.
Девушку бросило в холод. Она должна скрыть свои чувства. Все иначе, чем ей представляется.
После моего официального принятия в клан я стал чаще встречаться со своими ровесниками из семей воинов. Ихиро считался хорошим приятелем, и, поскольку ему пришлось преподавать мне историю, религию и классиков, то он согласился набрать еще учеников. Среди них был Миеси Гемба, который вместе со старшим братом Миеси Кахеи потом стал моим лучшим другом и союзником.
Гемба был на год старше меня. Кахеи уже перевалило за двадцать — слишком солидный возраст, чтобы заниматься у Ихиро, — но он помогал ему обучать нас военному искусству.
Мужчины клана дрались на шестах и тренировались в искусстве боя в огромном зале напротив замка. В его южной крытой части располагалось широкое поле для верховой езды и стрельбы из лука. Я не слишком умело пользовался луком и стрелами, зато показал себя с лучшей стороны во владении шестом и мечом. Каждое утро, после двухчасового письма с Ихиро, я ездил в небольшой компании по извилистым улицам города-замка и около четырех-пяти часов проводил в изнуряющей тренировке.
Поздними вечерами я возвращался к Ихиро вместе с другими учениками, и мы изо всех сил пытались не сомкнуть глаз, пока он усердно передавал нам принципы Кунг Цу и историю Восьми Островов. Прошло летнее солнцестояние, закончился Фестиваль Звезды Ткачика, и установились дни великой жары. Проливные дожди прекратились, но было влажно, ожидались сильные грозы. Фермеры хмуро предвещали необычайно трудный сезон.
Мои занятия с Кенжи тоже продолжились, но ночами. Он не заходил в зал клана и предупредил, чтобы я не разглашал умения, переданные мне кровью Племени.
— Воины считают это колдовством, — сказал он. — Они будут только презирать тебя.
Мы выходили на открытый воздух, и я научился невидимым передвигаться по спящему городу. У нас с Кенжи были странные отношения. Днем я ему абсолютно не доверял. Меня усыновили Отори, и вся моя преданность предназначалась им. Мне не хотелось, чтобы что-либо напоминало, что я среди них посторонний, тем более необычный.
Но ночью все было по-другому. Умения Кенжи выходили за пределы возможного. Он хотел поделиться ими со мной, а я безумно желал научиться всему: я наслаждался познанием того, что удовлетворяло мою врожденную страсть к сверхъестественному, к тому же я понимал, насколько высоким мастерством нужно обладать, чтобы содействовать планам господина Шигеру. Хотя он ни разу не заговаривал со мной об этом, я не видел иных причин спасать меня в Мино. Я был сыном наемного убийцы, членом Племени, и ныне стал приемным сыном Шигеру Отори. Я ехал с ним в Инуяму. Без сомнения, мне было предназначено стать убийцей Йоду.
Большинство юношей приняли меня как своего ради Шигеру, и я понял, как высоко они и их отцы чтят его. Однако дети Масахиро и Шойки доставили мне немало неприятных моментов, в особенности старший сын Масахиро — Ешитоми. Я возненавидел их с той же силой, что и их отцов, и презирал за высокомерие и слепоту. Мы часто бились на шестах. Я знал, что они хотят моей крови. Однажды Ешитоми чуть не убил меня, я спасся благодаря тому, что отвлек его, раздвоившись. Он не мог простить мне этого и часто обзывал колдуном и обманщиком.
Я же боялся не собственной смерти, а того, что мне придется убить его в целях самозащиты или случайно. Несомненно, постоянное напряжение оттачивало мое владение мечом, но я облегченно вздохнул, когда настало время нашего отъезда.
То были не лучшие дни для путешествия — жаркое лето в зените, но мы должны были прибыть в Инуяму до начала Фестиваля Мертвых. Мы отправились не прямой дорогой через Ямагату, а на юг, в город Цувано, ныне самое отдаленное поселение феода Отори, лежащее на пути в Западный Край. Там мы встретим невесту и отпразднуем помолвку. Оттуда свернем на земли Тогана в Ямагату.
Путешествие в Цувано доставило мне удовольствие. Я отдыхал от наставлений Ихиро и утомительных тренировок. Словно наступили каникулы, которые я проводил верхом в компании Шигеру и Кенжи, забывших на несколько дней о своих опасениях и о том, что нас ждало впереди. Дождь никак не мог разразиться, хотя молния сверкала над горами всю ночь, освещая сине-фиолетовые облака. Пышная летняя листва лесов окружала нас океаном зелени.
Мы въехали в Цувано в полдень, поднявшись на рассвете для последнего этапа пути. Мне было жаль: закончились невинные радости беспечного путешествия. Я не имел представления, что их сменит. Цувано пел водой — каналы, исполосовавшие улицы, кишели пузатыми золотыми и красными карпами.
Мы находились недалеко от гостиницы, когда сквозь плеск воды и шум оживленного города я четко услышал свое имя, произнесенное женским голосом. Оно донеслось из длинного низкого здания с белыми стенами и зарешеченными окнами — нечто вроде зала для тренировок. Я знал, что там внутри две женщины, хоть и не мог их видеть. Мне стало интересно, отчего они сидят там, и почему одна из них произнесла мое имя.
Когда мы добрались до гостиницы, я услышал ту же женщину, разговаривающую во дворе, и понял, что это служанка госпожи Ширакавы. Нам сообщили, что госпоже нездоровится. Кенжи пошел проведать ее и вернулся, готовый неумолкаемо описывать ее красоту, но тут разразилась гроза, и я испугался, что молния напугает лошадей, и потому поспешил в конюшню. Мне не хотелось слышать о ее красоте. Если я и думал о госпоже Ширакаве, то с неприязнью, потому что ей была отведена не лучшая роль в ловушке, расставленной для Шигеру.
Вскоре Кенжи вошел в конюшню и привел с собой служанку. Она казалась миловидной, добродушной, глупенькой девчонкой, но я признал в ней члена Племени еще до того, как она улыбнулась мне в знак уважения и назвала кузеном.
Служанка притронулась пальцами к моей ладони.
— Я тоже Кикута по материнской линии, и Муто по отцовской. Кенжи — мой дядя.
У нас у обоих были кисти с длинными пальцами, вдоль ладони проходила прямая линия.
— Это единственная черта, что я унаследовала от Кикут, по большей части я Муто.
Как и Кенжи, она обладала талантом изменять свою внешность, так что иногда кажется, будто ты обознался. Сначала я был уверен, что она очень молода, а на самом деле ей скоро тридцать, и она уже родила двух сыновей.
— Госпожа Каэдэ чувствует себя немного лучше, — сказала она Кенжи. — Она заснула от чая, а теперь настаивает на том, чтобы встать с постели.
— Ты слишком переутомила ее, — сказал, улыбаясь, Кенжи. — И о чем ты думала, в такую-то жару? — И для меня добавил: — Шизука обучает госпожу Ширакаву владению мечом. Она может и тебя тренировать. Мы останемся здесь надолго, пока не закончится дождь. — Может, тебе удастся научить его жестокости, — обратился он к ней. — Это единственное, чего ему не хватает.
— Трудно привить жестокость, — ответила Шизука. — Она или есть, или ее нет.
— У Шизуки она есть, — сказал мне Кенжи. — Держись по ее правую руку!
Я ничего не ответил. Меня раздражало, что Кенжи указывает на мои слабости при первой же встрече с незнакомой мне женщиной. Мы стояли под крышей конюшни, перед нами по булыжникам барабанил дождь, сзади постукивали копытами лошади.
— И часто с ней бывают такие лихорадки? — спросил Кенжи.
— Нет. Это первая. Однако она ослабла: ничего не ест, мало спит. Она переживает из-за свадьбы и за свою семью. Ее мать умирает, а она не видела ее с семи лет.
— Ты полюбила ее, — с улыбкой отметил Кенжи.
— Да, не буду отрицать, но это только благодаря тому, что Араи попросил меня.
— Я никогда не видел девушки прекрасней, — признал Кенжи.
— Дядя! Да ты очарован ей!
— Должно быть, старею, — сказал он. — Меня растрогало положение, в котором она оказалась. Как бы ни легли карты, она будет в проигрыше.
Грянул гром, лошади встали на дыбы и едва не рванули с места. Я принялся успокаивать их, Шизука вернулась в гостиную, а Кенжи пошел искать дом, где можно было помыться. До вечера я их более не видел.
Позже, вымытый и одетый в одежду для официального торжества, я прислуживал господину Шигеру на его первой встрече с будущей женой. Мы привезли подарки, которые я вынул из коробок вместе с лакированной посудой. Я думал, что помолвка — счастливое событие, хотя ранее на таковом ни разу не присутствовал. Возможно, для невесты это время предвкушения. Оказалось, что на самом деле оно состоит из дурных предчувствий и напряжения.
Госпожа Маруяма поприветствовала нас, словно мы с ней едва знакомы, хотя ее взгляд ни на секунду не покидал лица Шигеру. Мне показалось, что она постарела с нашей последней встречи. Женщина не стала от этого менее прекрасной, но переживания словно исполосовали ее лицо мелкими морщинками. Они с Шигеру очень холодно вели себя по отношению друг к другу и ко всем присутствующим, а в особенности к госпоже Ширакаве.
Красота юной госпожи поразила всех. И хотя от Кенжи я уже слышал восторженные отзывы о ней, я оказался не готов к восприятию такой изысканности. Тут я понял, отчего переживает госпожа Маруяма: по крайней мере часть ее сердца истязает ревность. Какой мужчина способен отказаться владеть подобной красотой? Никто не упрекнет Шигеру, если он воспользуется ею: он выполнит свой долг перед дядями и основное требование, подтверждающее союзничество. Однако брак лишит госпожу Маруяму не только мужчины, которого она любила долгие годы, но и самого важного союзника.
От подводных течений и не высказанных в тот день мыслей мне стало не по себе. Я видел боль, причиняемую Каэдэ холодностью госпожи Маруямы, видел, как зарделись ее щеки, лишь приукрасив бархат кожи. Слышал биение ее сердца и учащенное дыхание. Она не смотрела ни на одного из нас, держала веки постоянно опущенными. Какая она юная и какая напуганная, думал я. Только один раз Каэдэ подняла глаза и взглянула на меня, всего на мгновение. Мне показалось, что она человек, тонущий в реке, и стоит мне протянуть руку, я спасу ее.
— Так значит, Шигеру, тебе предстоит выбирать между самой могущественной женщиной в Трех Странах и самой красивой, — сказал Кенжи, когда мы сидели вечером, разговаривали, и уже было выпито изрядное количество вина. Поскольку дождь обещал идти в Цувано несколько дней, не было необходимости рано ложиться, чтобы встать на рассвете. — Как жаль, что я не рожден господином.
— У тебя есть жена, жаль, что ты с ней редко видишься, — ответил Шигеру.
— Моя жена хорошо готовит, но у нее злой язык, она толстая и ненавидит путешествовать, — проворчал Кенжи.
Я промолчал, а в душе посмеялся, зная, какую пользу он извлекает из отсутствия жены в кварталах удовольствий.
Кенжи продолжил шутить, преследуя цель, как я подумал, разговорить Шигеру, но господин отвечал ему в том же духе, словно и в самом деле праздновал свою помолвку. Я пошел спать, убаюкиваемый вином и шумом дождя, который барабанил по крыше и каскадом лил по сточным трубам на булыжники. Каналы переполнились до краев, вдалеке песня реки перерастала в крик: она падала вниз с горы.
Я проснулся посреди ночи и тотчас почувствовал, что Шигеру нет в комнате. Прислушавшись, я обнаружил его голос — он разговаривал с госпожой Маруямой, — голос такой тихий, что, кроме меня, его никто не смог бы уловить. Около года назад они общались точно так же, но в другой гостинице. Меня ужаснул масштаб риска, которому они себя подвергали, и поразила сила любви, не угасающая, несмотря на столь редкие свидания.
Он никогда не женится на Ширакаве Каэдэ, подумал я и даже не понял, порадовала или встревожила меня эта мысль.
Мучаясь от неловкости, я пролежал так до рассвета, который был серым и мокрым и не давал надежды на перемену погоды. Тайфун раньше, чем обычно, прошелся по западной части страны, принеся ливни, а с ними потопы, поломанные мосты, непроходимые дороги. Все пропиталось влагой и запахло плесенью. У двух лошадей опухли коленные сухожилия, а конюх получил удар ногой в грудь. Пришлось распорядиться, чтобы лошадям поставили припарки, а лекарь осмотрел конюха. Я поглощал запоздалый завтрак, когда вошел Кенжи и напомнил мне о тренировке на мечах. Этим мне меньше всего хотелось заниматься.
— А что же еще ты думаешь делать весь день? — недовольно спросил он. — Сидеть тут и пить чай? Шизука многому может научить тебя. Нужно извлечь пользу из того, что застряли здесь.
Итак, я послушно завершил завтрак и последовал за учителем, точнее, побежал под дождем к школе борьбы, откуда доносился грохот падающего тела и звон шестов. Внутри дрались двое молодых мужчин. Вскоре я понял, что один из них вовсе не юноша, а Шизука: она была опытней противника, который неплохо сопротивлялся за счет высокого роста и большой решимости. Однако когда мы появились, Шизука с легкостью одержала верх. Пока соперник не снял маску, я и подумать не мог, что это Каэдэ.
— Ох, — сердито сказала она, вытирая лицо рукавом, — они отвлекли меня.
— Ничто не должно рассредоточивать ваше внимание, госпожа, — сказала Шизука. — Это ваш основной недостаток. Вам не хватает правильной концентрации. Во время боя есть только вы, ваш враг и мечи.
Она повернулась поприветствовать нас:
— Доброе утро, дядя! Доброе утро, кузен!
Мы поздоровались и с почтением поклонились Каэдэ. Затем последовало короткое молчание. Мне было неловко: я ранее никогда не видел женщин в зале для тренировок — не видел в подобной одежде. Их присутствие меня взволновало. Казалось, в этом есть что-то непристойное. Мне не следовало находиться здесь, рядом с невестой Шигеру.
— Мы подойдем попозже, — сказал я, — когда вы закончите.
— Нет, я хочу, чтобы ты сразился с Шизукой, — настаивал Кенжи. — Госпожа Ширакава не может возвратиться в гостиницу одна. К тому же наблюдение за боем пойдет ей на пользу.
— Будет неплохо, если госпожа сразится с мужчиной, — сказала Шизука. — В жизни противников не выбирают.
Я взглянул на Каэдэ и заметил, как увеличились ее глаза, однако девушка промолчала.
— Что ж, она, скорей всего, справится с Такео, — мрачно сказал Кенжи.
Я подумал, что у него, наверное, голова болит от вина, я и сам чувствовал себя неважно.
Каэдэ села на пол, скрестив ноги, как мужчина. Она развязала шнур на голове, и волосы пали на плечи, окутав ее до самого пола. Я старался не смотреть на нее.
Шизука дала мне шест и приняла первую позу. Некоторое время мы бились, не уступая друг другу. Я никогда не дрался с женщиной и не мог проявить себя в полную силу, потому что боялся причинить ей боль. Затем, к моему удивлению, когда я нанес отвлекающий удар с одной стороны, она появилась с другой и вращательным движением шеста над головой выбила оружие из моих рук. Будь на ее месте сын Масахиро, я отправился бы в мир иной.
— Кузен, — сказала она с упреком в голосе, — не обижай меня, пожалуйста.
После этого я дрался старательнее, однако Шизука была очень ловкой и необычайно сильной. Только после второй схватки я начал одолевать ее, да и то благодаря ее же советам. А в четвертой она уступила, сославшись на то, что уже целое утро тренируется с Каэдэ.
— У тебя свежие силы, кузен, и ты в два раза младше меня.
— Думаю, я буду постарше! — тяжело дыша, отметил я.
С меня градом лил пот. Я взял у Кенжи полотенце.
— Почему ты называешь Такео кузеном? — спросила Каэдэ.
— Хочешь верь, хочешь нет, но мы родственники со стороны моей матери, — сказала Шизука. — Такео не был рожден Отори, он усыновлен.
Каэдэ серьезно оглядела нас троих.
— Между вами есть сходство. Трудно сказать, в чем именно. Нечто загадочное, словно ни один из вас не является тем, за кого себя выдает.
— Мир таков, каков он есть, госпожа, — сказал Кенжи.
Я понял, что он не горит желанием посвящать Каэдэ в наши секреты, а именно в то, что мы принадлежим Племени. Мне тоже не хотелось, чтобы она знала. Я бы предпочел, чтобы Каэдэ считала меня одним из Отори.
Шизука взяла шнур и завязала волосы хозяйки.
— Теперь вы попробуйте сразиться с Такео.
— Нет! — выпалил я. — Мне нужно идти. Я должен посмотреть, как там лошади. Надо узнать, не нужен ли я господину Отори.
Каэдэ стояла молча. Мне показалось, что девушка слегка дрожит, я уловил ее запах: цветочный аромат, перебивающий запах пота.
— Всего одна схватка, — сказал Кенжи. — От этого вреда не будет.
Шизука подошла надеть на Каэдэ маску, но та отстранила служанку рукой.
— Если мне предстоит драться с мужчинами, я буду делать это без маски, — заявила она.
Я неохотно взял шест. Дождь лил еще сильней. В комнате был тусклый зеленоватый свет. Казалось, мы находимся в мире, расположенном внутри другого мира, изолированные от реальности, околдованные.
Я начал как обычно, мы оба пытались сбить друг друга с ритма, но я еще и боялся ударить Каэдэ по лицу, а ее взгляд ни на секунду не покидал моего. Мы словно ощупывали неизведанное, вторгались на абсолютно чуждую для нас территорию, законов которой не знали. Я даже не заметил, когда схватка перешла в некий танец. Шаг, удар, парирован, другой шаг. Дыхание Каэдэ стало сильней, ему вторило мое, пока мы не стали дышать в унисон. Ее глаза стали ярче, щеки раскраснелись, каждый удар становился все сильнее, каждый шаг — отчетливей. Некоторое время вел я, затем она, но никто не мог победить в этой схватке — да и стремились ли мы к этому?
Наконец, чуть ли не случайно, я перехитрил ее и, чтобы не ударить по лицу, выронил шест на пол. Каэдэ тотчас опустила свое оружие и сказала:
— Сдаюсь.
— Вы хорошо дрались, госпожа, — сказала Шизука, — а вот Такео, думаю, мог бы показать лучший бой.
Я стоял, уставившись на Каэдэ, разинув рот, словно идиот. Я подумал, что если не обниму ее сейчас, то умру.
Кенжи передал мне полотенце и сильно толкнул в грудь.
— Такео… — начал он.
— Чего? — по-дурацки спросил я.
— Просто не усложняй!
— Госпожа Каэдэ, — произнесла Шизука, словно предупреждая об опасности.
— Что? — спросила Каэдэ, не сводя взгляд с моего лица.
— Думаю, на сегодня хватит, — сказала Шизука. — Давайте вернемся в вашу комнату.
Каэдэ улыбнулась, словно придя в себя.
— Господин Такео, — произнесла она.
— Госпожа Ширакава.
Я поклонился, стараясь выглядеть как можно серьезней, но не удержался от ответной улыбки.
— Ну вот, все коту под хвост, — пробурчал Кенжи.
— А чего ты ждал, в их-то возрасте! — ответила Шизука. — Но они справятся.
Когда Шизука выводила Каэдэ из зала, велев ожидавшим снаружи слугам принести зонт, я понял, что они имеют в виду, В одном они были правы, а в другом ошибались. Каэдэ и я сгорали от страсти; более чем страсти — от любви, но нам не суждено было охладить в себе этого чувства.
Потоки дождя держали нас заложниками горного города целую неделю. Каэдэ и я больше не тренировались вместе. Лучше бы мы и не пробовали: это было сумасшествием, которого я с самого начала не хотел, а теперь страдал и мучался. Я слушал ее на протяжении всего дня: голос, шаги, а ночью, когда нас разделяла лишь тонкая стена, — дыхание. Я мог рассказать, как ей спится (а спалось ей неспокойно), и когда она просыпается (что случалось нередко). Мы вынужденно проводили время вместе: из-за малых размеров гостиницы, из-за того, что должны были находиться рядом с господином Шигеру и госпожой Маруямой — но у нас не было возможности поговорить. Мы оба, как мне кажется, в равной степени боялись выдать свои чувства. Мы не осмеливались смотреть друг на друга, но иногда наши глаза случайно встречались, и между нами проскакивала искра.
Я исхудал от своей неудовлетворенной страсти, у меня осунулось лицо, вдобавок к тому я мало спал, потому что вернулся к старой привычке бродить по ночам. Шигеру об этом не знал: я уходил, когда он был с госпожой Маруямой. Кенжи тоже не догадывался ни о чем, или притворялся, что не замечает. Я чувствовал, что становлюсь бестелесным, словно призрак. Днем я учился и рисовал, ночью всматривался в жизни других людей, тенью бродя по маленькому городу. Меня часто посещала мысль, что у меня никогда не будет своей собственной жизни, я всегда буду принадлежать Отори или Племени.
Я наблюдал, как торговцы подсчитывают убытки, которые им принес дождь. Смотрел, как пьют горожане, играют в трактирах на деньги и уходят под руку с проститутками. Наблюдал, как спят родители, положив меж собой свое чадо. Забирался по стенам и сточным трубам, ходил по крышам и вдоль заборов. Однажды я переплыл ров с водой, перелез через ворота замка и подсматривал за стражниками с такого близкого расстояния, что чувствовал их запах. Меня поражало, что они не видят меня. Я слушал, как говорят люди, во сне и наяву, слышал их добрые слова, их проклятия и их молитвы.
В гостиницу я возвращался до рассвета, промокший до нитки, снимал сырую одежду и голый заползал в постель, дрожа под стеганым одеялом. Потом дремал и слушал, как просыпается все вокруг. Сначала кукарекали петухи, затем начинали каркать вороны, слуги приносили воду, по деревянным мостам цокали первые каблуки, Раку и другие лошади ржали в конюшне. Я ждал момента, когда услышу голос Каэдэ.
Три дня дождь лил неустанно, а затем стал утихать. В гостиницу приходило много людей, желавших поговорить с Шигеру. Я прислушивался к осторожным разговорам и пытался определить, кто истинно предан ему, а от кого ждать измены. Мы ездили в замок, чтобы преподнести подарки господину Китано, и я при дневном свете увидел ворота, на которые взбирался ночью.