Геворкян Наталия. <br>От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным

Заявление об уходе я написала в последний день работы Владимира
Владимировича в Смольном. Уходила я в никуда, никакого запасного аэродрома у
меня не было.

Работать с Путиным было сложно, но очень интересно. Работать с умными
людьми вообще интересно. И я себе не представляла, что смогу работать с
кем-то другим.

Владимир Владимирович догадывался о моих настроениях еще до того, как я
пришла к нему с заявлением. Он меня стал отговаривать: "Марина, почему вы
решили уйти? Подождите, не уходите". Он сказал, что не знает, где будет
работать дальше, и не уверен, что сможет в будущем предложить мне какую-то
работу. Я ответила: "Независимо от того, сможете вы мне предложить что-то
или нет, я все равно работать здесь не буду".

Когда я принесла ему на подпись заявление о своем уходе, глаза у меня
были на мокром месте. Он заметил это, попытался меня успокоить: "Мариночка,
не надо так расстраиваться". Я постаралась взять себя в руки: "Все,
извините, пожалуйста, больше не буду". Он опять: "Не расстраивайтесь так,
пожалуйста".

Конечно, я довольно тяжело все это переживала. Было жаль, что
заканчивается такой интересный и довольно значимый период в моей жизни.

И все-таки я была абсолютно уверена, что у Владимира Владимировича все
должно быть хорошо, и понимала, что такой умный человек не может остаться
невостребованным.

В июле мы с семьей переехали на дачу, которую я строил несколько лет, и
стали жить там в ожидании, - ведь я "такой нужный всем" и меня обязательно
куда-нибудь позовут. Анатолий Александрович твердо так сказал, что меня
непременно сделают послом. Он тогда переговорил с Примаковым и сказал мне:
"Я с министром говорил - будешь послом". Я, конечно, сомневался, что меня
послом куда-то отправят, но мне было неловко Собчаку говорить: "Анатолий
Александрович, это чушь несусветная! Не только мне, но и вам не видать
никакого посла как своих ушей!" Так и случилось.

"СОБЧАК БЫЛ НАСТОЯЩИМ"

Анатолий Александрович Собчак был человеком эмоциональным. Он всегда
любил быть в центре внимания, чтобы о нем говорили. При этом ему, как мне
казалось, было отчасти все равно, ругают ли его или хвалят.

В начале своей работы в Ленсовете он несколько раз позволил себе резко
высказаться об армии. Назвал генералов тупоголовыми, хотя на самом деле не
считал, что они тупоголовые. Я это знаю. Собчак нормально относился к армии.
Пришлось к красному словцу, в запале, вот и сказал. Ему казалось, что
широкая общественность поддерживает такое мнение, вот и лепил. Ошибка.

А генералы его на дух не переносили. Как-то было заседание военного
корпуса или что-то в этом роде. Сам он член военного совета Ленинградского
военного округа, и это заседание у него в плане стояло. А тут Алла Борисовна
Пугачева в город приезжает. Он мне говорит: "Слушай, позвони генералам и
скажи, что я не приеду". Он на самом деле хотел Пугачеву встретить. А
генералы и так уже из-за него перенесли заседание, неудобно, обидятся.
"Надо, - говорю, - ехать". - "Ну скажи, что я заболел!" И все-таки уехал в
аэропорт встречать Пугачеву.

Я звоню командующему: "Вы знаете, Анатолий Александрович не приедет. Он
заболел". - "Да? Ну ладно, спасибо, что сказали". Недели через две мы с
командующим встречаемся, и он мне с обидой говорит: "Значит, заболел, да?"
Оказывается, видел по телевизору, как Собчак встречал Пугачеву и потом
поехал на ее концерт. И тут же нехорошо отозвался об Алле Борисовне, хотя
она была здесь совершенно ни при чем: "Вот этих... значит, встречать у него
время есть? Даже болезнь превозмог. А заняться государственными делами
времени нет?"

- Когда Собчак улетал в Париж, вы где были?

- В Петербурге, хотя работал уже в Москве.

- Расскажите.

- А что рассказывать?

- А там какая-то хитрая история была с его отъездом...

- Ничего хитрого. Я был в Питере, встречался с ним, в больницу к нему
приходил, навещал.

- Вы просто прилетели попрощаться?

- Нет, я не прощался, я навестил его в больнице, и все. Он лежал в
кардиологической больнице, а потом начальник Военно-медицинской академии Юра
Шевченко перевел его к себе.

И 7 ноября его друзья, по-моему, из Финляндии прислали санитарный
самолет, и он на нем улетел во Францию, в госпиталь.

- То есть вот так, ничего никто не организовывал, просто прислали
самолет?

- Да, друзья прислали самолет. Поскольку это было 7 ноября, когда
страна начала праздновать, то его отсутствие в Санкт-Петербурге обнаружилось
только 10.

- Внешне это все выглядит как спецоперация, хорошо организованная
профессионалом.

- Да ну? Ничего здесь не было особенно специального. В газетах писали,
что его провезли без досмотра. Ничего подобного, он прошел и таможенный, и
пограничный контроль. Все как положено. Штампы поставили. Положили в
самолете. Все.

- Аплодисменты. А его арестовать могли?

- Наверное, могли. Только не очень понимаю, за что.

- До сих пор непонятно, да?

- Нет, почему. Как раз мне понятно, что арестовывать его было не за
что. Ему инкриминировали какую-то мутную историю с квартирой. Завели дело.
Оно в конце концов развалилось. Но самого Собчака сначала крючили четыре
года, а потом гоняли несчастного по всей Европе.

- Вы сами разбирались в этой истории?

- Нет. Я, честно говоря, даже деталей не знал, потом уже для себя
выяснил.

- А вам интересно было самому раскопать и разобраться до конца, чтобы
просто понять, с каким человеком вы работаете? Или у вас вообще не возникало
сомнений?

- Вы знаете, я абсолютно был убежден в том, что он порядочный человек
на сто процентов, потому что общался с ним много лет. Я просто знаю, как он
думает, о чем, что является для него ценностью, что не является, на что он
способен, а на что - нет.

Помните, в фильме "Щит и меч" эпизод, когда пытались завербовать
советского офицера? Ему сказали: "Вы что думаете, мы вам дадим умереть
героем? Вот уже опубликована фотография, где вы в немецкой форме. Все, вы
предатель". Наш офицер схватил стул и попытался ударить вербовщика. Тот его
застрелил и говорит: "Да, неправильная была идея с самого начала. Не было
смысла его шантажировать. Видимо, репутация этого офицера на родине
безупречна".

То же и с Собчаком. Он - порядочный человек с безупречной репутацией.
Более того, он очень яркий, открытый, талантливый. Анатолий Александрович,
при том что мы с ним совсем разные, очень мне симпатичен. Мне искренне
нравятся такие люди, как он. Он - настоящий.

Мало кто знал, что у нас с Анатолием Александровичем были близкие,
товарищеские, очень доверительные отношения. Особенно много мы с ним
разговаривали в заграничных поездках, когда оставались фактически вдвоем на
несколько дней. Я думаю, что могу назвать его старшим товарищем...

ЭТОТ РАЗГОВОР СОСТОЯЛСЯ ЗА ДВА ДНЯ ДО ТРАГИЧЕСКОЙ СМЕРТИ АНАТОЛИЯ
СОБЧАКА. 19 ФЕВРАЛЯ В ГОРОДЕ СВЕТЛОГОРСКЕ ОН СКОНЧАЛСЯ ОТ СЕРДЕЧНОГО
ПРИСТУПА.


"ВСЕ СГОРЕЛО ДОТЛА"

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

В то лето 1996-го, сразу после выборов, мы переехали за город - в дом,
который строили шесть лет, это примерно в ста километрах от Питера. Мы там
прожили полтора месяца. Шили шторы, убирали, обустраивали, расставляли
мебель. Как только мы все это сделали, дом сгорел. Это скучная история. Он
сгорел дотла.

МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:

Мы поехали на машине на дачу Путиных. Они только что построили ее.
Причем поехали не очень рано, уже ближе к вечеру. Мы с мужем хотели
вернуться в этот же день, но Владимир Владимирович и Людмила Александровна
стали говорить: "Да что вы, мы сейчас баньку затопим, попаримся". И их
девчонки заголосили: "Пусть Светуля остается!" Светуля - это наша дочка.

Дом был кирпичный, но изнутри обшит деревом. В тот день я был на даче с
женой и детьми, мы недавно туда заселились. К нам приехала Марина
Ентальцева, мой секретарь, с мужем и дочкой. Мы, мужики, пошли в сауну,
прямо в доме, на первом этаже. Попарились, искупались в речке и вернулись в
комнату отдыха. И вдруг я слышу какой-то треск. Потом дым - и вдруг пламя
как бабахнет! Я закричал своим командирским голосом, чтобы все бежали из
дома. Горела сауна.

Катя сидела на кухне и что-то ела. Она оказалась самой
дисциплинированной. Когда я крикнул: "Вон из дома!" - она ложку на стол
шмырк и выскочила, даже не стала спрашивать почему. И потом уже на улице
стояла и смотрела. А я побежал наверх.

МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:

Мы уже пошли укладывать девочек. Катя была еще внизу, а Маша уже
ложилась спать. Моя Светуля пошла на первый этаж, и Людмила Александровна
там была.

Дом у них двухэтажный, не скажу, что большой. А лестница на второй этаж
в центре, налево и направо от нее по комнате. Я была первый раз в этом доме.
И когда сауна загорелась, во всем доме отключилось электричество. Короткое
замыкание, наверное. Стало темно.

Я сразу почувствовала угарный газ и растерялась. Тут Владимир
Владимирович кричит "Все вон!" или что-то в этом роде. А мне же дорогу не
найти!

И пламени пока нет, только дым и угарный газ. Просто задыхаешься.
Темнотень. Я куда-то побежала. Они мне снизу кричат: "Марина, спускайся
вниз!" Я кричу: "Не могу найти дорогу!" Это было последнее, что я крикнула.
Ползаю и ищу руками лестницу. Думаю: должна же где-то здесь быть лестница.
Выяснилось потом, что я проползла мимо нее и очутилась в другой комнате.

Дыма было столько, что не видно лестницы, по которой надо спускаться.
На втором этаже и Марина, и Машка, старшая дочка, вертятся и не могут
понять, куда им бежать, и даже друг друга не видят. Я Машу взял за руку и на
балкон вывел.

Потом содрал с кровати простыни, связал их, привязал к балконной
решетке и говорю Маше: "Спускайся!" Она испугалась: "Не полезу, боюсь!" Я
пригрозил: "Я тебя сейчас возьму и как щенка отсюда выброшу! Ты что, не
понимаешь, что дом сейчас сгорит?!"

Взял ее за шиворот, перекинул через решетку, внизу ее приняли.

МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:

И тут моя рука наткнулась на руку Владимира Владимировича. Он, видимо,
поднялся на второй этаж. Он меня и вытолкнул на балкон.

Тут все загорелось. Сначала вообще не было огня, а потом разом все
загорелось. Не как в кино: сначала половичок, потом шторка... Все это
ерунда. Все вспыхнуло мгновенно, моментально. Мне рассказывали, выделяется
какой-то летучий газ, который очень быстро загорается. Короче говоря, столб
пламени.

После Маши я Марину спустил. Связал несколько простыней и перебросил
через балкон. Она, когда по простыням скользила, испугалась и разжала
пальцы. Там можно было очень сильно удариться, потому что ступеньки отделаны
из камня. Но ее муж поймал, правда, выбил при этом руку из сустава. Ничего,
потом вправили.

И тут я вспомнил, что в комнате остался "дипломат" с деньгами, все наши
сбережения. Я думаю: как же без денег?

Вернулся, поискал, руку запустил туда, сюда... Чувствую, что еще пару
секунд пошарю - и все, можно уже не спешить... Бросил, конечно, искать свой
клад. Выскочил на балкон, пламя вырывается. Перелезаю через перила, хватаюсь
за простыни, начинаю спускаться. И тут нюанс: я же был в чем мама родила,
успел только обмотаться простыней. И вот, представляете, картина: пылает
дом, голый человек, обмотанный простыней, ползет вниз, ветер раздувает
паруса, и вокруг на пригорке выстроился народ и молча, с большим интересом
наблюдает.

Рядом с домом две машины стояли. Они довольно сильно раскалились. А
ключи от них в доме. Машины на передаче, дверцы заперты.

МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:

Мы же остались без ключей, все было в доме. Людмила Александровна
говорит: "Давайте толкать". У нас "девятка" была. Я кричу в истерике: "Да
черт с ней, с машиной! Дом ведь горит!" Она на меня очень удивленно
посмотрела. И говорит: "Да ладно, пригодится еще". Берет камень и кидает в
стекло. Потом снимает машину с передачи, и мы ее кое-как толкаем. И вторую
так же.

А потом я стояла и молча смотрела, как горит дом. Это был полнейший шок
для меня. А Людмила Александровна первое что сказала: "Слава богу, что все
живы и здоровы!"

Дом как свечка сгорел. Пожарные приехали. Но у них сразу вода
кончилась. А озеро буквально рядом. Я говорю: "Как кончилась вода? Целое
озеро же есть!" Они согласились: "Озеро есть. Но нет шланга". В общем,
пожарные приезжали и уезжали три раза, пока все не сгорело дотла.

Девочкам было хуже всех в этой истории. Они ведь перевезли сюда из
квартиры все свое богатство - все игрушки, всех Барби, которые у них
скопились за все детство. Маша потом рассказывала, что несколько месяцев
после этого спать не могла. Все самое родное, что у них было, они перетащили
в ту комнату.

Пожарные, когда сделали экспертизу, пришли к выводу, что во всем
виноваты строители: они неправильно сложили печку. А раз они виноваты, то
обязаны возместить ущерб.

Первый способ - заплатить деньги. Но непонятно было, какие. Дом сгорел
в 96-м году. Строили мы его лет пять. Хорошо помню, как в 91-м покупал
кирпич по три рубля за штуку. Потом этого не хватило, и я докупал, но уже по
семь рублей. Это были уже другие цены... В общем, непонятно, как
индексировать.

Поэтому второй способ мне понравился больше. Заставить их восстановить
все в прежнем объеме. Что и было сделано. Они поставили точно такую же
коробку, сами наняли польскую фирму, и она все доделала. Строители сделали
все это за полтора года. Все стало как до пожара и даже немножко лучше.
Только сауну мы попросили вообще убрать.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Я отнеслась к потере дома философски. После этой истории я поняла, что
ни дом, ни деньги, ни вещи не стоят того, чтобы ради них сильно напрягаться
в жизни. Знаете почему? Потому что в один момент все это может просто
сгореть.

- Такая уж традиция у нас в стране - все важные вопросы решать в бане.
Как же вы теперь?

- В бане вообще-то мыться надо. Мы и в тот раз никаких вопросов не
решали. Это были поминки по прежней должности, если хотите.

ЧИНОВНИК

"ЭТО НАШ ГОРОД"

- А что же дальше было с работой? От губернатора Яковлева вы ушли,
послом не стали...

- Прошло несколько месяцев после того, как мы продули выборы в Питере,
я все еще был без работы. В общем, не очень хорошо, да и семья все-таки...
Надо было что-то решать. А тут какая-то невнятная ситуация с Москвой: то
вроде зовут на работу, то не зовут.

- И кто все же позвал?

- Бородин, как ни странно.

Инициатива моего прихода в администрацию президента принадлежала с
самого начала управляющему делами президента Павлу Бородину. Не знаю, почему
он обо мне вспомнил. Мы несколько раз в жизни до этого встречались. Вот,
собственно, и все отношения.

Бородин говорил обо мне с тогдашним главой администрации президента
Николаем Егоровым. Тот меня вызвал в Москву и предложил стать его
заместителем. Показал проект указа президента, сказал, что на следующей
неделе подпишет его у Ельцина - и за работу. Я согласился: "Хорошо. Что мне
делать?" Он говорит: "Лети домой, в Питер. Подпишет, и мы тебя вызовем".

Я уехал, а буквально через два-три дня Егорова сняли и главой
администрации назначили Анатолия Чубайса. А Чубайс ликвидировал должность,
которую мне предлагали. Так что в Москву я тогда так и не переехал.

Прошло еще какое-то время. Уже было сформировано правительство
Черномырдина, а его первым замом назначили Алексея Алексеевича Большакова.
Нашего, питерского. И на каком-то приеме - это я позднее узнал - он Бородину
и говорит: "Что же вы? Обещали трудоустроить человека и бросили, он так без
работы и сидит". Бородин обиделся: "Да не бросал я его. Там все ваш дружок
Чубайс переломал". "Ну и возьми его тогда к себе", - предложил Большаков.
Бородин считал, что я к нему в Управление делами не пойду, потому что привык
к другой работе. Большаков настаивал: "Ну тогда придумай что-нибудь". На том
и разошлись. Бородин обещал придумать. И придумал, но об этом я узнал
позднее.

Как-то позвонил Леша Кудрин. Он тогда был начальником Главного
контрольного управления президента. Приезжай, говорит, посмотрим, что можно
сделать, одну должность ликвидировали, но не все же. Я прилетел. Встретился
с Кудриным. Он поговорил с Чубайсом, и тот перед отъездом в отпуск предложил
мне возглавить Управление по связям с общественностью. Мне это дело было
совсем не по душе. А куда деваться? С общественностью так с общественностью.
Все-таки администрация президента. В общем, согласился.

Мы с Кудриным сели в его машину и поехали в аэропорт. По дороге он
говорит: "Слушай, давай поздравим Большакова, наш, питерский, первым замом
стал". - "Ну давай". Мы набрали телефон Большакова прямо из машины. Нас
соединили. Лешу как начальника Главного контрольного управления со всеми
соединяли. Алексей поздравил Большакова и сказал: "Вот и Володя Путин вас
поздравляет. Он тут, рядом со мной". Большаков говорит: "Дай-ка ему трубку".
Я беру трубку и слышу: "Ты где?" - "Ну как где? В машине. Едем с Лешей в
аэропорт. Я в Питер улетаю". - "А где был?" - "В Кремле. Решали вопрос моего
трудоустройства. Буду начальником Управления по связям с общественностью". -
"Позвони мне минут через тридцать". А машина-то все приближается к
аэропорту.

Я уже хотел идти на посадку, но в последний момент все же дозвонился до
Большакова. Он говорит: "Слушай, а ты можешь остаться? Завтра подойди к
Бородину". Я не понимал, о чем идет речь, но остался. Мне даже в голову не
приходило, что Большаков может обо мне вспомнить.

Не знаю, почему он это сделал, а спрашивать неудобно. У меня есть
только одно объяснение, другого и быть не может. Алексей Алексеевич в Питере
был человеком заметным. Первый заместитель исполкома Ленсовета, человек,
который реально руководил городом. Отзывались о нем, как правило, хорошо,
как о человеке деловом, энергичном и очень работящем. Его смела
демократическая волна, хотя он не был каким-то ортодоксом, но Собчак решил,
что он должен уйти.

Большаков оказался почти на улице, чем-то занимался, но никому и в
голову не приходило, что он может снова какой-то серьезный пост занять, а
тем более в Москве. Время от времени Большаков появлялся в Смольном, по
своим делам. И ни разу, я его не заставлял ждать. Сразу все дела прекращал,
всех выгонял, сам выходил в приемную: "Алексей Алексеевич, заходите". У нас
с ним никогда не было близких отношений, он, может быть, просто это
запомнил...

Утром я зашел к Бородину, он предложил мне должность своего
заместителя.

Вот так в августе 1996 года я оказался на Старой площади в Москве в
качестве заместителя Управделами президента. Курировал юридическое
управление и загрансобственность.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Я помню, что вопрос не стоял так: ехать в Москву или не ехать? Было
понятно, что ехать надо. И даже нельзя сказать, что мы с Володей как-то уж
очень обсуждали новое назначение. Володя сказал, что хотя и предложили
работу, которая не вполне ему подходит, но ничего другого нет. Потом
появилось другое предложение.

Мне не хотелось уезжать из Петербурга. Только начали жить в своей
квартире, а тут опять все казенное. Хотя что уж жаловаться? Дача в
Архангельском. Дом, правда, старый и старая обстановка, зато два этажа,
шесть комнат. Две внизу, четыре наверху - шикарно! И Москву я полюбила
сразу. Необъяснимо, вот просто подошел мне город, и все - то ли атмосферой,
то ли обстановкой на улице, то ли ухоженностью. Питером я болела. Приехала в
Москву и выздоровела. Муж дольше привыкал к Москве, но, кажется, привык. Тут
комфортно даже от самого сознания, что жизнь бьет ключом.

Не могу сказать, что я не любил Москву. Я просто больше любил Питер. Но
Москва, совершенно очевидно, - европейский город. Есть у него, конечно, свои
проблемы, но тем не менее здесь кипит жизнь. Надо признаться, что Питер
все-таки провинция, хотя бы политическая.

"ПОЕЗДИЛ, ПОСМОТРЕЛ..."

- Вы сделали невероятно быструю карьеру в Москве. Практически каждый
год повышение. 1997-й - начальник Главного контрольного управления, 1998-й -
первый замглавы администрации президента, курирующий регионы, 1998-й -
директор ФСБ, а позднее еще и секретарь Совета Безопасности. В августе
1999-го - премьер-министр и с 31 декабря - и.о. президента. И что, вам вот
всем этим было одинаково интересно заниматься?

- Совсем нет. Собственно, был момент, когда я собирался уходить из
администрации президента.

- Когда же?

- А вот когда работал в Контрольном управлении. Работа такая...
несозидательная сама по себе. Важная, нужная, я все понимаю, но неинтересно
мне было. Не знаю, чем бы я занялся, если бы все же ушел. Наверное, создал
бы какую-то юридическую фирму. Трудно сказать, можно ли на это жить, но это
действительно интересно. Многие из моих друзей занимаются этим, и у них все
получается.

- Так почему же не ушли?

- Пока думал, меня назначили первым замом главы администрации
президента, и я занялся регионами, контактами с губернаторами. До сих пор
считаю, что эта работа была самой интересной. Тогда же, кстати, у меня
сложились отношения со многими губернаторами. Мне стало ясно, что работа с
региональными лидерами одно из самых важных направлений деятельности в
стране. Все же говорят о том, что нарушена вертикаль управления, вот и надо
ее восстанавливать.

- Вот только надо ли это губернаторам? Готовы ли они выстраиваться в
вертикаль?

- Они готовы. Ведь и губернаторы - часть страны и тоже страдают от
управленческих недостатков. Этот вопрос надо решать вместе с ними. Кому-то
что-то может не понравиться, всем не угодишь, но что-то общее в подходах
можно найти. Потом, мне было интересно узнавать страну. Ну где я работал - в
Петербурге, за границей... Конечно, семь лет работы в Питере - хороший опыт,
и хозяйственный, и управленческий. Но Питер - это все же не вся страна.
Хотелось поездить, посмотреть.

"НУ СПАСИБО, РЕБЯТА"

- Что же вы тогда через полгода бросили это интересное дело и пошли
директором ФСБ? Потянуло обратно в органы?

- Не потянуло. Меня не то что не спросили: хотите - не хотите, а даже
не намекнули, что может быть такое назначение. Просто президент подписал
указ...

- Главой администрации тогда ведь был Валентин Юмашев?

- Да. Сижу в кабинете, раздается звонок: "Можешь подъехать в аэропорт,
встретить Кириенко?" Он тогда был премьер-министром и возвращался от
президента, который отдыхал в Карелии. Я говорю: "Могу". "Что это вдруг?" -
думаю. Я уже заподозрил что-то неладное. Приезжаю в аэропорт - выходит
Кириенко: "Володя, привет! Я тебя поздравляю!" Я говорю: "С чем?" А он:
"Указ подписан. Ты назначен директором ФСБ". Ну спасибо, ребята... Не могу
сказать, что обрадовался. У меня не было желания второй раз входить в одну и
ту же воду.

Понимаете, все-таки в военизированных организациях очень тяжелая
служба. Я помню: подходишь к зданию КГБ, где работал, и тебя как будто к
току подключают. Не знаю, может быть, только у меня так, но думаю, что и у
подавляющего большинства. Человек живет там в постоянном внутреннем
напряжении. Бумажки все секретные, то нельзя, это нельзя.

Да в ресторан нельзя было сходить! Считалось, что в рестораны ходят
только проститутки да фарцовщики. Что приличному сотруднику органов
безопасности делать в такой компании?

Потом, если ты сотрудник разведки, то всегда являешься объектом
потенциальной проверки. Что-то там выясняют про тебя. Может быть, и не так
часто это происходит, но приятного все равно мало. А совещания каждую
неделю! А план работы на день! Зря смеетесь. Там тетрадка есть с грифом
"Секретно". В пятницу пришел, открываешь, пишешь план работы на неделю -
прямо по дням. Причем каждый день расписываешь по часам.

Вы скажете: а в Кремле что, лучше? Но у меня здесь положение другое.
Сейчас меня никто не контролирует. Я сам всех контролирую. А тогда были
начальник отделения, начальник отдела. Открывают план: что сделано за
неделю? И начинаешь отчитываться, почему что-то не сделано. Объясняешь: это
крупномасштабное дело, его так сразу не сделаешь. Зачем же, говорят, тогда
пишешь в план, пиши то, что можешь сделать. Я это рассказываю, чтобы
объяснить, что такое служба. Конечно, все это подавляет.

И потом, я так интересно, и разнообразно жил после увольнения из КГБ. И
вот вхожу в кабинет директора ФСБ, меня встречает Николай Ковалев, мой
предшественник в этой должности. Открывает сейф и говорит: "Здесь у меня -
секретная тетрадь. Здесь - патроны". А я с тоской смотрю на все это.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Пожалуй, единственное назначение Володи, которое обсуждалось в семье, -
это на пост премьер-министра. По поводу же ФСБ, я помню, мы говорили месяца
за три до назначения, и он сказал, что ни в коем случае не согласится. Мы
гуляли в Архангельском и говорили о его работе, и он тогда сказал, что вот
куда бы ему точно не хотелось, так это в ФСБ. Я понимала почему. Это опять
возвращение к закрытой жизни. Когда Володя работал в КГБ, это была вообще
очень закрытая жизнь. Туда не ходи, это не скажи, с этим общайся, а с тем -
нельзя. И потом, ему так нелегко далось решение уйти из КГБ, он уходил как
бы навсегда.

Я была в отпуске на Балтийском море, когда он позвонил и сказал: "Ты
там повнимательнее, потому что меня вернули туда, где я начинал". Я решила,
что его вернули снова заместителем Бородина, понизили то есть. Никак не
могла расшифровать его слова. Подумала, что пока отдыхала, в стране что-то