Геворкян Наталия. <br>От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным

произошло, как-то изменилась ситуация. А он повторил: "Меня вернули туда,
где я начинал". Когда он сказал это в третий раз, до меня дошло. Вернувшись
из отпуска, я спросила его, как же это произошло. Он ответил: "Назначили, и
все". Вопросов у меня больше не было.

Когда Володя пришел в ФСБ, ему предложили стать генералом. Он остался
на гражданской службе. Ведь не полковник командует генералами, а человек,
который на это способен.

Сказалось ли это назначение как-то на нашей жизни? Да нет, вот только у
меня были знакомые в Германии - муж и жена. С ними пришлось прекратить
контакты. Я думала, на время, а они так до сих пор и не возобновились.

- Как вас приняли в ФСБ? Пришел какой-то полковник...

- Настороженно меня приняли. Потом это прошло. Что же касается
полковника... Давайте все же разберемся. Во-первых, я полковник в отставке.
Закончил службу подполковником. Но это было десять лет назад. Эти десять лет
у меня была другая жизнь. И пришел я работать в ФСБ не как полковник, а как
гражданское лицо, с должности первого заместителя главы администрации
президента.

- То есть вы фактически стали первым гражданским руководителем органов
безопасности.

- Конечно, но на это не обратили внимания - кто по глупости, кто по
незнанию, а кто-то специально.

- При вас руководящий состав сильно изменился?

- Изменился, но не сильно. Я вообще не делал никаких резких движений. Я
просто присмотрелся к обстановке и к людям и начал проводить те изменения,
которые считал нужными.

- А почему же Евгений Примаков говорил, что вы всюду расставили
ленинградцев?

- И еще говорили, что я всех уволил и набрал неизвестно кого. А я взял
и всю коллегию ФСБ привел к Примакову на совещание. И выяснилось, что все на
месте, никого не уволили. Примаков потом извинялся, сказал, что его ввели в
заблуждение.

- Правда ли, что, будучи директором ФСБ, вы встречались с Владимиром
Крючковым?

- Правда.

- Случайно?

- Нет, не случайно. Я довольно активно работал с ветеранами.

- Снова начали поговаривать о возможном слиянии ФСБ с МВД. Вы как?

- Отрицательно. Сообщество спецслужб уже сложилось, и что-то снова
ломать - плохо. И потом, с точки зрения интересов ведомств, это может быть и
нормально, но с точки зрения политических интересов, невыгодно - лучше
получать информацию из двух источников, чем из одного.

- А может быть, еще лучше, чтобы они друг за другом следили и между
собой не договаривались?

- Это не ко мне. В Германию, пожалуйста, 33-го года. Каждый должен
следить за каждым - принцип гестапо.

- Любопытно, что вас дважды назначали на пост, который до вас занимал
тоже петербуржец Сергей Степашин. И в ФСБ, тогда еще ФСК, и
премьер-министром. О Степашине в ФСБ вспоминали без симпатии?

- Наоборот, хорошо вспоминали. Он ведь в ФСК повел себя неожиданно
по-взрослому, чем вызвал уважение многих, в том числе и мое.

Собчак очень поддерживал назначение Степашина на пост начальника
ленинградского управления ФСК. Я тогда уже работал в администрации города.
Помню, Собчак сообщил мне после путча, что у нас ФСК возглавит демократ.

Мне это совсем не понравилось. Хотя к самому Собчаку я относился с
симпатией. Но тут... Милиционер какой-то... У нас в ЧК всегда милиционеров
недолюбливали. К тому же человек, никогда не имевший отношения к органам
безопасности. Нет, конечно, если честно, меня не коробило то, что он
представитель демократической волны. Я сам уже был из этой среды. Но
тревожно стало. Помните, в какой ситуации оказались тогда органы
безопасности? На этой волне хотелось крушить, ломать, раздирать, предлагали
открыть списки агентуры, рассекретить дела. А Степашин повел себя совершенно
неожиданно. Фактически он своим демократическим авторитетом прикрыл
спецслужбы Ленинграда. Он с самого начала твердо сказал: "Если вы мне
доверяете, то доверяйте. Что можно будет, опубликуем, но ничего, что идет во
вред государству, делать не будем". Надо отдать ему должное, он смог
наладить деловые отношения с оперативным и руководящим составом. Ему
поверили, это правда.

Мы встречались потом со Степашиным и в Москве, хотя у нас не было
близких, приятельских отношений. Но помните, после отставки из ФСК он
работал в аппарате правительства? Я тогда уже был в администрации
президента. И когда решался вопрос о том, кто станет министром юстиции, я
предложил Степашина. Перед этим заехал к нему и спросил: "Сергей, ты хочешь?
Не знаю, что получится, но я готов тебя поддержать". Он ответил, что хочет,
потому что надоело бумажки носить.

"Я НЕ УДИВИЛСЯ"

- Вас обрадовало, когда Степашина назначили премьер-министром?

- Да.

- А вы знали, что тогда же обсуждалась и ваша кандидатура в качестве
претендента на этот пост?

- Когда его назначали премьером? Нет. Мне даже в голову не приходило.

- Он пробыл премьером считанные месяцы. Не мог скрыть, сколь
болезненной была для него отставка. Вы говорили с ним с глазу на глаз?

- Да, он знает, что я не имею отношения к его увольнению. Но все равно
было ужасно неловко, когда накануне увольнения Степашина мне позвонили и
попросили утром приехать к Ельцину в Горки. Мы сидели вчетвером - Борис
Николаевич, Степашин, Аксененко и я. Сергею президент объявил о его
отставке. Представляете мое состояние! Я же его товарищ. Оправдываться мне
вроде перед ним не в чем. Ну что сказать: "Сергей, все равно тебя уволят".
Ну, это невозможно произнести вслух. Язык не поворачивается. Конечно, было
очень неприятно.

- А когда вышли от Ельцина, не поговорили?

- Попрощались, и все.

- И никогда больше при встречах не возвращались к тому утру?

- Возвращались. Думаю, в нем жила обида. Не ко мне, но обида была.
Время пройдет, забудется. Внешне он не сделал ничего такого, за что можно
было бы уволить. Но президент посчитал иначе. Он исходил, наверное, не
только из тех двух-трех месяцев, что Сергей был премьером...

Борис Николаевич пригласил меня к себе и сказал, что у него есть идея
предложить мне пост премьер-министра, только он должен еще переговорить со
Степашиным. Я не особенно удивился. Уже было понятно, что все к тому идет. Я
имею в виду не мое назначение, а снятие Степашина. Ельцин не спрашивал,
согласен ли я стать премьером или нет. Он лишь сказал, что относительно
Степашина уже принял решение.

Кстати, в разговоре со мной он не произносил слова "преемник". Ельцин
говорил о "премьере с перспективой", что если все пойдет нормально, то он
считал бы это возможным.

А потом, уже в эфире, президент сказал обо мне как о будущем возможном
президенте. Он произнес это вслух на всю страну. И когда меня сразу после
этого забросали вопросами, я ответил: "Раз президент сказал, то я так и
сделаю". Возможно, это прозвучало не очень уверенно, но по-другому ответить
не мог.

Вспомните, в каком состоянии в это время находилась страна? До выборов
оставалось ничтожно мало времени. Борису Николаевичу надо было принимать
решение. Ведь те же губернаторы прекрасно чувствовали, что все зависло, а им
надо было определяться. Почему тогда же было создано ОВР, если честно?
Потому что для губернаторов не было другой альтернативы. А альтернатива
должна быть.

- Например, "Единство"?

- Да.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Меня не поразила такая молниеносная карьера мужа. Я всегда считала, что
раз так происходит - значит, это кому-то нужно. Но иногда я ловлю себя на
мысли: как странно, я замужем за человеком, который вчера еще был, в общем,
никому неизвестным заместителем мэра Петербурга, а сегодня стал
премьер-министром. Но я почему-то всегда верила, что с Володей такое может
произойти.

Мне не страшно за него. И гордости никакой особой нет. А вот восхищение
есть. Он очень целеустремленный, не тщеславный, а именно целеустремленный.
Он всегда вкалывал и добивался своей цели, всегда жил ради чего-то. Есть
люди, которые вкалывают ради денег, а он - ради идеи. Ему всегда доставлял
удовольствие сам процесс работы. Такие люди, как мне кажется, многого
добиваются. Знаете, вот то, что я - премьерша, меня удивляет, а то, что он
премьер, - нет.

МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:

Путин стал премьером, а через несколько дней у него скончался отец.
Владимир Владимирович приезжал к нему из Москвы каждые выходные. В это время
он был страшно загружен работой, но все равно появлялся в Петербурге раз в
неделю хотя бы на полдня. Владимир Владимирович очень боялся, что не успеет
попрощаться с отцом. И мне говорили, что он все-таки провел с отцом его
последние часы.

"ПАРЕНЕК СЛОМАЕТ СЕБЕ БАШКУ"

- Но вот когда Ельцин на всю страну объявил вас преемником, ничего не
дрогнуло внутри?

- Нет.

- Вы так уверены в своих силах?

- Нет, не в этом дело. Помните, Селезнев тогда сказал: "Зачем же они с
вами это сделали? Они же на вас крест поставили". Все сочли, что это конец.
Но ведь и я, собственно, этого не исключал. Правда, по другой причине.

Я попытаюсь объяснить. Все это происходило на фоне только что
начавшейся агрессии в Дагестане. Я как бы внутренне для себя решил, что все,
карьера на этом, скорее всего, закончится, но моя миссия, историческая
миссия - звучит высокопарно, но это правда - будет заключаться в том, чтобы
разрешить эту ситуацию на Северном Кавказе. Тогда совсем непонятно было, чем
все закончится, но мне, и не только мне, наверное, было ясно, что на
Северном Кавказе "башку себе этот паренек сломает". Я к этому так относился.
Сказал себе: Бог с ним, у меня есть какое-то время - два, три, четыре
месяца, - чтобы разбабахать этих бандитов. А там уж пусть снимают.

Понятно было, что бить надо там, в Чечне, по базам. Ведь честно говоря,
все, что делалось в последние годы, особенно в сфере сохранения государства,
это... Как бы помягче сказать, чтобы никого не обидеть? Это -
любительство... Поверьте мне, еще в 1990-1991 годах я точно знал, как это ни
самоуверенно звучит, что при том отношении к армии, которое сложилось в
обществе, к спецслужбам, особенно после распада СССР, страна окажется уже
очень скоро на грани развала. Теперь о Кавказе. Ведь по существу, что такое
сегодняшняя ситуация на Северном Кавказе и в Чечне? Это продолжение развала
СССР. Ясно же, что это когда-то надо останавливать. Да, какое-то время я
надеялся, что с ростом экономики и развитием демократических институтов этот
процесс будет заторможен. Но жизнь и практика показали, что этого не
происходит.

Моя оценка ситуации в августе, когда бандиты напали на Дагестан: если
мы сейчас, немедленно это не остановим, России как государства в ее
сегодняшнем виде не будет. Тогда речь шла о том, чтобы остановить развал
страны. Я исходил из того, что мне нужно будет это сделать ценой
политической карьеры. Это - минимальная цена, которую я готов был заплатить.
Поэтому, когда Ельцин объявил меня преемником и все сочли, что для меня это
начало конца, я был совершенно спокоен. Ну и черт с ним. Я посчитал:
несколько месяцев у меня есть, чтобы консолидировать вооруженные силы, МВД и
ФСБ, чтобы найти поддержку в обществе. Хватит ли времени - вот только об
этом и думал.

- Но вы же не могли самостоятельно принять решение о начале кампании в
Дагестане, а потом в Чечне. Президентом был Ельцин, а на нем лежал груз
первой неудачной чеченской операции. Кстати, и на Степашине тоже.

- Ну, Степашин уже не был премьер-министром. Что касается Ельцина, то
он полностью поддержал меня. Доверил мне, и все. Я ему докладывал по факту
проделанных мероприятий.

- То есть он вообще не вмешивался?

- Еще раз повторяю. Он мне полностью доверял. При каждой встрече мы
обсуждали ситуацию в Чечне.

- Значит, вся ответственность лежит на вас.

- В значительной степени это так. С первыми лицами Минобороны,
Генштаба, МВД мы собирались почти ежедневно, а то и два раза в день - утром
и вечером. И вот так, почти на ручном управлении, силовики
консолидировались. Первое, что я обязан был сделать, - это преодолеть
ведомственную разобщенность: когда армия не понимает, что делает МВД, а ФСБ
критикует всех, но сама ни за что ответственности не несет. Мы - одна
команда, единый организм. Только тогда будет успех.

- Вы говорили о цене, которую вы лично готовы были заплатить за
кампанию на Северном Кавказе. Она действительно минимальна - карьера. Но
ведь цена любой военной операции измеряется и в человеческих жизнях, и в
денежных единицах, кстати.

- Я был убежден, что если мы сейчас не остановим экстремистов, то через
некоторое время нам грозит вторая Югославия на всей территории Российской
Федерации, югославизация России.

- Ну и выбили бы боевиков из Дагестана, оградили бы Чечню санитарным
кордоном...

- Это бессмысленно и технически невозможно.

- Скажите, а вот тот факт, что Ленин много десятилетий назад отдал
Финляндию, вызывает у вас аллергию? Отделение Чечни в принципе невозможно?

- Возможно, но дело-то не в отделении.

Мне казалось, что это было абсолютно понятно. Я скажу вам, чем я
руководствовался и почему был так убежден в угрозе, которая нависла над
страной. Вот все говорят, жесткий, жестокий даже - малоприятные эпитеты. Но
я ни на секунду не сомневался, да и для элементарно политически грамотных
людей давно было понятно, что Чечня не ограничится только независимостью
самой Чечни. Она будет использована как плацдарм для дальнейшего нападения
на Россию.

Ведь началась же агрессия. Они накопили там силы и напали на
сопредельную территорию. Для чего? Для того, чтобы защитить независимость
Чечни? Конечно, нет. Для того, чтобы отторгнуть дополнительные территории.
Вот захлестнуло бы Дагестан - и все. Кавказ отошел бы весь, это же понятно.
Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге - Башкортостан, Татарстан. Это
же направление в глубь страны.

Вы знаете, когда я представлял себе реальные последствия - меня оторопь
брала. Я думал, что если это вот так будет развиваться, то сколько беженцев
смогут принять Европа, Америка? Потому что дезинтеграция такой огромной
страны - это, конечно, была бы глобальная катастрофа. И когда я начинал
сопоставлять масштабы возможной трагедии с тем, что мы там имеем, у меня ни
на секунду не было сомнений, что мы должны действовать так, как сейчас,
может быть, еще более жестко. Проблема в том, что нам не хватило бы никаких
вооруженных сил, если бы конфликт пошел дальше. Нам пришлось бы объявлять
призыв резервистов и их отправлять воевать. Началась бы настоящая
крупномасштабная война.

Или пришлось бы согласиться на раздел страны. Немедленно появились бы
недовольные лидеры отдельных регионов, краев - мы не хотим жить в такой
России, мы будем самостоятельными. И пошло-поехало.

Теперь вернемся к вопросу о независимости Чечни. Допустим, мы
согласились бы на эту независимость республики вплоть до ее отделения.
Ситуация стала бы уже совсем другой. Сегодня все признают, и правильно
делают, что необходимо соблюдать территориальную целостность России, и не
оказывают официальной поддержки террористам и сепаратистам. А если бы мы
согласились на их самостоятельность, то нашлось бы немало стран, которые
признали бы Чечню и в тот же день начали оказывать ей крупномасштабную и
абсолютно официальную поддержку. И наши действия уже рассматривались бы как
агрессия, а не как решение внутренних проблем. Это кардинально меняет
ситуацию и делает ее многократно худшей для России.

Летом прошлого года мы начали борьбу не против самостоятельности Чечни,
а против агрессивных устремлений, которые начали нарождаться на этой
территории. Мы не нападаем. Мы защищаемся. И мы их выбили из Дагестана. А
они опять пришли. Мы опять выбили, а они пришли. И в третий раз выбили. А
когда дали им серьезно по зубам, они взорвали дома в Москве, в Буйнакске, в
Волгодонске.

- Решение продолжить операцию в Чечне вы принимали до взрывов домов или
после?

- После.

- Вы знаете, что есть версия о том, что дома взрывались не случайно, а
чтобы оправдать начало военных действий в Чечне? То есть это якобы сделали
российские спецслужбы?

- Что?! Взрывали свои собственные дома? Ну знаете... Чушь! Бред
собачий.

Нет в российских спецслужбах людей, которые были бы способны на такое
преступление против своего народа. Даже предположение об этом аморально и по
сути своей нечто иное, как элемент информационной войны против России.

"ШАМПАНСКОЕ ПИЛИ ПРЯМО ИЗ ГОРЛЫШКА"

ЛЮДМИЛА ПУТИНА:

Недели за три до Нового года Володя сказал: "На Новый год я полечу в
Чечню. Ты со мной?" Я сначала удивилась: "А как же я детей одних оставлю? А
если что-то случится с нами обоими, то как же они будут? Нет, не полечу".
Через пару дней я улетела в Питер, подумала спокойно, вернулась в Москву и
сказала ему, что летим вместе. Не знаю почему... Одной страшно остаться, без
него. А ведь никто не мог гарантировать, что ничего не случится. Это -
непредсказуемо.

Из женщин полетела еще жена Патрушева, директора ФСБ. Остальные все
мужчины. Мы прилетели в Махачкалу, потом пересели в три вертолета и
отправились в Гудермес. А в Гудермесе пилот не рискнул сажать вертолет:
видимость была недостаточной. Нужно было, кажется, 150, а она была 100
метров. За двадцать минут до наступления Нового года развернулись и полетели
обратно. А в полночь открыли в вертолете шампанское. Стаканчиков не было.
Пили прямо из горлышка. Две бутылки шампанского на всех.

Когда мы развернулись, то там, в Гудермесе, все решили, что уже не
прилетим. Но надо знать Володю. У меня не было ни минуты сомнений, что мы
все равно попадем в эту воинскую часть. Неважно, когда и как, но попадем.
Когда вернулись в Махачкалу, он мне сказал: "Давай оставайся, а мы поедем на
машинах". Вот уж нет! Стоило лететь в такую даль, чтобы сидеть и ждать
неизвестно чего. Мы сели в машины. Времени было уже полтретьего, наверное.
Через два с половиной часа доехали до части. Я, честно говоря, всю дорогу
спала.

Видели бы вы, какое удивление и какой восторг был там у ребят в глазах,
когда мы приехали. Лица у них усталые, даже отрешенные немного. А в глазах
такое, как будто они ущипнуть себя хотят: действительно это Путин к ним
приехал Новый год праздновать или мерещится?

Час побыли в части и поехали назад. А еще через пару часов дорогу, по
которой мы только что проехали, взорвали. Вот и все. Прилетели в Москву. А 1
января мы были приглашены к Борису Николаевичу. Я его видела второй раз в
жизни.

МАША,

старшая дочь:

Мы все время донимали родителей: "Где будем встречать Новый год?" А за
неделю, кажется, до праздника мама сказала, что их с папой в Новый год не
будет. Но они не сказали, куда поедут. Мы с сестрой как-то не особенно
задумывались, куда они отправляются. Да и не обиделись на них. Мы пригласили
подружку, к тому же у нас тогда гостили тетя с кузиной. И подарки нам уже
подарили. Мы просили компьютер, а подарили два - чтобы у каждой свой.
Вернулись родители на следующий день вечером и снова куда-то уехали. А мы
потом только по телевизору узнали, что они были в Чечне.

СЕМЬЯНИН

Интервью с Людмилой Путиной

"В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ ТОЖЕ ЛЮБОПЫТНО"

- Вы прожили с мужем двадцать лет. Наверное, все о нем знаете?

- Так не бывает, чтобы все. В каждом человеке что-то остается за
кадром.

- Он неразговорчив?

- Я бы не назвала Володю молчуном. На интересующие его темы и с
интересующими его людьми он очень даже охотно говорит. Но он не склонен
обсуждать людей, тем более тех, с кем работает. Я - наоборот. Если я знаю
человека или просто кого-то увидела по телевизору, то высказываю свое
мнение. А он не любит этого делать.

- Ну, выскажитесь о ком-нибудь. Вот Чубайс, например. Вы его знаете?

- Немного.

- Он обычно нравится женщинам.

- А он женщин, как мне показалось, всерьез не воспринимает, относится с
некоторым пренебрежением. Я не феминистка, но мне хочется, чтобы женщина в
этом мире занимала достойное место.

- Так это вы влияете на мужа? Он все время говорит, что женщин у нас
недооценивают.

- Вряд ли это мое влияние. Просто у нас иногда совпадают взгляды.

- А он на женщин заглядывается?

- Думаю, что красивые женщины привлекают его внимание.

- Вы спокойно к этому относитесь?

- Ну какой же это мужчина, если его не привлекают красивые женщины?

- Довольно многие мужья срывают дома накопившееся за день раздражение.

- Нет, Володя никогда не вешал на меня свои проблемы. Никогда! Он
всегда сам их решал. Более того, не заводил об этом разговор, пока не решит.
Потом мог что-то рассказать. Но я точно знаю, когда у него проблемы какие-то
или просто плохое настроение. Это он не очень умеет скрывать. Вообще-то он
человек уравновешенный, но в такие минуты его лучше не дергать.

- А то - скандал?

- Смотря что вы имеете в виду? Если битье посуды и метание сковородок,
то нет. Он даже не говорит на повышенных тонах. Но может довольно резко
ответить.

- Напиться может?

- Такого не было. Он вообще к этому равнодушен. В Германии полюбил пить
пиво. А так может выпить немного водки или коньяку.

- Вы ведь никогда не жили богато? Или все же был такой период в жизни,
когда не приходилось считать деньги до зарплаты?

- Да нет, такого не было, чтобы не считали деньги. Даже не знаю. Это,
наверное, надо каким-то крупным бизнесом заниматься, чтобы их не считать.

- А финансами в семье вы занимались?

- Да.

ВЛАДИМИР ПУТИН:

Люда этим в основном и сейчас занимается. А я как не обращал, так и не
обращаю на это внимание. Копить деньги я не особенно умею. Да и на что
копить-то? Я считаю, что нужно иметь комфортное жилье, нормально питаться,
прилично выглядеть, дать хорошее образование детям, иметь возможность иногда
съездить куда-нибудь отдохнуть. И это все, на что нужны деньги. А на что
еще?

Вообще, если бы у меня была куча денег, я бы поездил, попутешествовал.
Я мало бывал в экзотических странах. В Америке был всего дважды - в
Нью-Йорке, в жарищу, да в Лос-Анджелесе. Мало что видишь, когда приезжаешь
по делам: аэропорт, гостиница, зал для переговоров, аэропорт, и все.

Я в Африку хотел поехать, на сафари. В Кению. Собрался и детей взять, а
потом не решился. Там, говорят, прививки надо делать. Я бы в Индию съездил.
В арабских странах тоже не был. Хочется посмотреть Египет, Саудовскую
Аравию. В Латинской Америке вообще не был. Тоже любопытно. Правда, говорят,
что там все выглядит, как в Советском Союзе пятидесятых годов.

- Дома, наверное, вы готовите?

- Готовила. Обязательно завтрак, обед и ужин. А теперь есть повар.

- Вы не замечали, что у нас как только кто-то занимает серьезный пост,
сразу начинает толстеть.

- Володя тренируется каждое утро, минут двадцать-тридцать. И плавает -
утром и вечером.

ВЛАДИМИР ПУТИН:

Я обычно не обедаю, не успеваю. Днем стараюсь есть фрукты, пью кефир,
когда получается. А когда не получается, предпочитаю вообще ничего не есть.
Вечером ужинаю. Худеть не собираюсь, но и толстеть тоже. А вот Людмила
похудела на пятнадцать килограммов, я даже не ожидал. И девочки у меня
хрупкие.

На премьерской даче, где мы сейчас живем, есть бассейн, небольшой,
метров двенадцать. Стараюсь плавать каждый день. Да и тренировки, как
показал опыт, лучше не бросать. Бросишь - и сразу надо закупать одежду на
несколько размеров больше. У меня, я рассказывал, был такой период, когда я
из 44 - 46-го размера перелез в 52-й. Потом взялся за себя. Так что дома
хоть полчаса в день стараюсь тренироваться.

А вообще я вам скажу, иногда доходит до маразма. Рассказали всем, что я
занимался борьбой, так теперь звонят и говорят: "У нас назначено такое-то
первенство. Когда прикажете проводить?" Я даже оторопел: "Что?" Они говорят:
"У нас в принципе дата уже есть, но вы когда считаете нужным?" Я говорю:
"Слушайте, да проводите когда хотите". А они все спрашивают, мол, когда вам
удобно, вы-то приедете? Ну, не выдержал и послал их куда подальше: "Смогу -
приеду, не смогу - не приеду. Дурака-то не валяйте!"

"СРЕДИ КОГО ЖЕ МНЕ КАТАТЬСЯ?"

- А вот на лыжах вы катались вместе под Сочи, в Красной Поляне. В
Германии пристрастились?

- Нет, раньше. А дети катаются лучше, чем мы. Но у них были в этот день
гости, и они с нами не поехали.

ВЛАДИМИР ПУТИН:

Я давно начал кататься на горных лыжах. Раньше ездил на Чегет, в Славск
- это на Украине. Потом за границу несколько раз ездил. И Людмила катается.
Я в этот раз посмотрел: даже совсем неплохо. А когда приехали в феврале в
Сочи, люди там ошалели, когда нас увидели. Но реакция была какая-то очень
добрая, человеческая. Может быть, еще и потому, что с нами не было
чиновников человек сто пятьдесят, которые не умеют кататься, но готовы
лыжные палки держать.

Мы первый раз спустились, я потом подхожу к подъемнику, очки снял, а
там очередь стоит - и вдруг возгласы: "Не может быть!" Начали пропускать без
очереди. А вообще никто не приставал. Сфотографироваться только хотели.
Много народу сразу собралось и сфотографировались все вместе. Вот автографы,
правда, отказался давать, потому что или надо было кататься, или автографы
раздавать. Все время бы на это ушло. Смешно еще было. Кто-то сказал: "Как же
так, вы среди нас катаетесь!" Я засмеялся: "А среди кого же мне кататься?
Среди негров? Так они не умеют, да и снега там нет".