Страница:
Она вышла из кафе и бесцельно побрела по городу. Рождественские декорации на улицах теперь не радовали, а наоборот раздражали ее, ибо символизировали единство людей и их праздничное настроение, которого ей сейчас остро недоставало. Она то и дело замечала влюбленные парочки, гуляющие под руки. Им – кино и рестораны, а ей что? Она увидела, как владелец какого-то магазинчика закрывает его и выключает рождественские огни на витрине. Почему-то от этого ей стало спокойнее.
Думая о наступающем празднике, который пройдет для нее под знаком тяжкой подготовки к биологии, Лаура жалела о своем одиночестве. Ее дом с дядей Карелом и тетей Мартой был уже в прошлом. Да, если уж на то пошло, он и домом-то для нее никогда не был. Ее новая жизнь в качестве независимой студентки потеряла всю свою привлекательность на фоне душевной опустошенности, одиночества и недели экзаменационной сессии. Вместе с окончанием занятий в университете студгородок перестал быть сообществом друзей. Каждый теперь ставил перед собой задачу единоличного выживания в пору экзаменов.
Через несколько минут Лаура уже жалела о том, что вышла на улицу подышать свежим воздухом. Ночь пугала ее. Она сомкнулась вокруг нее и давила на Лауру, стремясь вытеснить ее из своих пределов. У нее было ощущение того, что этот город, погруженный в вечернюю темноту, олицетворяет собой хитрую ловушку, в которую она попалась. В эти минуты она на многое стала смотреть пессимистически. Перспектива трех с половиной лет обучения в высшей школе теперь уже не казалась радужной, ибо она поняла, что от диплома ее отделяет целая череда «ломовых» экзаменационных сессий и горы рефератов, написание каждого из которых представлялось ей сейчас невыносимой мукой.
Она искала выход из этой безнадежной ситуации. Выхода не было.
Вдруг она резко остановилась и стала оглядываться вокруг.
Через минуту она поняла, что каким-то необъяснимым образом, подавленная и угнетаемая мрачным настроением, незаметно для самой себя, бесцельно блуждая в окрестностях студгородка, она забрела на улицу Ната. Его дом был всего в полуквартале от того места, где она сейчас стояла. Она хорошо видела его высокий, похожий на обелиск силуэт и освещенные квадраты окон, словно маленькие теплые гавани в море ночного неба.
Лаура помедлила, осмысливая ситуацию. Только сейчас, оказавшись так близко от его дома, она осознала, насколько мучительно ей не хватает сегодня Ната. Ее настроение было мрачнее, чем можно было ожидать, и ухудшалось с каждой минутой. Никогда прежде она еще не чувствовала себя такой одинокой и покинутой всеми.
Она подумала о Дне Всех Святых. Как тогда было хорошо! Воспоминание вызвало улыбку у нее на лице и она почти неосознанно пошла вдоль по улице к его дому. Странный прилив смелости нахлынул на нее и потопил в себе природную робость. Она, конечно, очень удивит его, Ну и что с того? Почему бы ей и не удивить его? Он едва на колени не становился, когда уговаривал ее провести эту ночь с ним. Ее неожиданное появление удивит его, но и порадует. Уж не говоря о том, как это порадует ее саму!
Она дошла до крыльца и остановилась перед дверью, все еще колеблясь и не решаясь претворить в жизнь созревший план.
Кто-то вышел из дома на улицу. Прежде чем дверь успела захлопнуться, Лаура, ни о чем не думая, юркнула внутрь дома и тут же остановилась на фоне многочисленных рядов почтовых ящиков.
Она оглянулась через плечо назад. Человек, который только что вышел из дома, уже скрылся из виду. Очевидно, он куда-то торопился.
Ну, ладно, раз уж она уже зашла так далеко… Не было никакого смысла сворачивать с полпути. Она убедилась в том, что дверь закрылась на замок и направилась к лифту.
Озорной дух праздника Всех Святых вновь припомнился ей.
Она вошла в лифт и нажала на кнопку с цифрой «17». В кабине пахло женскими духами и табаком. Лифт стал бесшумно и мягко подниматься до знакомому отрезку шахты. Только чуть шелестели промасленные тросы на блоках. Шахты лифтов всегда напоминали Лауре человеческий пищевод.
Лифт остановился. Лаура медленно, даже с какой-то опаской, вышла из него. Перед ней открылась знакомая лестничная площадка, которая, однако, выглядела сегодня как-то иначе. Очевидно, потому, что Нат не ждет ее у открытой двери в свою квартиру, с гостеприимной улыбкой на лице.
Стены со старыми обоями, маленький столик эпохи Людовика Шестнадцатого, увядший пейзаж в рамке на противоположной от лифта стене. Все эти предметы, казалось, смотрели на гостью с молчаливым неодобрением, словно скучные соседи-старики, которые ворчат, когда кто-то нарушает их благостный одинокий покой.
Лаура нерешительно прошла вперед, прислушиваясь к звуку своих шагов по ковру. Она с удивлением услышала скрип половиц. Прежде она никогда не замечала, не обращала внимания на этот звук, потому что, позабыв обо всем на свете, бежала через всю площадку в объятия улыбающегося Ната. Ощущая внезапно проснувшуюся робость, но не отступая под влиянием своего одиночества и желания, которые приглушали все сомнения и колебания, Лаура подошла к двери его квартиры, положила на нее свою холодную ладонь и, еще чуть помедлив, тихо постучала.
Долгое время ответом ей была только тишина.
Преодолев нерешительность, она постучалась еще раз, уже громче. Затем она заглянула в хрустальный круглый глазок. Она знала, что все равно ничего не увидит внутри квартиры, но и Нат не поймет, кто рвется к нему в гости. Тем больше будет его удивление, а потом радость.
Затем она услышала приглушенный шум какого-то движения по ту сторону двери. Вдруг она осознала всю неловкость своего положения. На мгновение ей почудилось, что это место негативно отреагировало на стук в дверь гостя, которого здесь не ждали. Она не могла понять, откуда у нее появилось такое чувство. Нат говорил как-то о возможности контактной связи между одушевленным и неодушевленным мирами. Видимо, с ней произошло что-то в этом роде.
Только теперь она по-настоящему спросила себя: а так ли уж умно она поступила, придя сюда?
Но было уже слишком поздно. Ручка двери уже поворачивалась.
Она машинально отступила на шаг назад, дверь открылась и в проеме показался Нат в домашнем халате. У него был усталый и раздраженный вид. Увидев, кто перед ним стоит, он сначала очень удивился, а потом смутился.
– Что ты здесь делаешь? – глухо спросил он. – Я думал, что ты готовишься к экзамену.
Лаура обратила внимание на этот его тон… Он никогда прежде не говорил с ней в таком тоне и таким голосом. Что это с ним?
Затем она заметила, что он пытается загородить от нее зеркало, висевшее в прихожей. Она поглядела в него через его плечо. В зеркале отражался открытый дверной проем в спальню. Картины на стене слева от постели не было видно, но сама постель была, как на ладони. В ней была девушка.
Она сидела на кровати и прижимала простыню к своей обнаженной груди. По плечам струились длинные светлые волосы. Она откинула один непослушный локон с лица и как-то странно помахала рукой, словно приветствовала кого-то.
В следующую секунду Лаура поняла, что та девушка тоже смотрит в зеркало, которое висело на стене в спальне справа от кровати. Оттуда ее взгляд проецировался на зеркало, которое было в прихожей, за спиной Ната, и получалось, что она смотрит Лауре прямо в глаза…
В ту же минуту Лаура узнала ее. Это была Сандра Рихтер, хорошенькая студентка выпускного курса, которая постоянно ошивалась у Натаниеля Клира на лекциях.
Лаура смертельно побледнела и перевела растерянный взгляд на Ната.
– Я… – Она попыталась пролепетать что-то в качестве извинения за свое непрошеное вторжение.
Он смотрел ей прямо в лицо. Первоначальная тревога исчезла без следа. Лицо скривилось в горькой усмешке. Он понял, что она увидела Сандру.
– Я не хотела… – прошептала еле слышно Лаура.
Он нервно дернул плечами. В его взгляде были смешаны смущение и враждебность.
– Я тоже, – ответил он грустно. – Я тоже не хотел. Лаура отступила еще на шаг, с ужасом глядя на него. Потом она снова перевела взгляд на зеркало, но девушки в нем уже не было. Там была только пустая стена и развороченная постель.
Лаура медленно отступала к лифту, а Натаниель Клир медленно закрывал дверь. Он не спускал с нее взгляда, а обзор все сужался и сужался. Наконец дверь закрылась окончательно. Щелкнул замок. Но они оба еще долго стояли и смотрели друг на друга сквозь толстый слой дерева, словно сквозь простое стекло.
Она прочитала:
«Не горюй. Ты не одна такая. Думаю, тебе будет интересно узнать одну деталь. Он всегда использует картину, которая висит в спальне. Правда, приходится каждый раз менять цвет волос и глаз. Он говорит: „Похожа на тебя“. Я могу поспорить, что у него в чулане хранится целая куча таких заготовок. Обычно этот трюк хорошо срабатывает. Не правда ли? Ничего, рискни еще раз».
Подписи, разумеется, не было.
Три следующие недели были для Лауры очень тяжелыми. Она не пошла к тете Марте и дяде Карелу на Рождество. Отослала подарки по почте вместе с запиской о том, что она будет отмечать праздники в доме у подруги.
Рождество подходило к концу. Все праздничные дни Лаура провела в своей квартире или блуждая по парку Вашингтон Сквер и окрестным улицам.
Вскоре были подведены окончательные итоги экзаменационной сессии.
Рейтинг Лауры составил 4,0 балла. Она получила «А» по всем предметам. Экзамен по биологии, который она сдавала в самый тяжкий период своей жизни, прошел на удивление успешно.
Лаура взглянула на табель со своими оценками и невесело улыбнулась, вспомнив, во что они ей обошлись. Она еще не знала, что это ее первые и последние оценки в колледже.
В течение последующих полутора недель она не знала также и того, что беременна.
XV
Думая о наступающем празднике, который пройдет для нее под знаком тяжкой подготовки к биологии, Лаура жалела о своем одиночестве. Ее дом с дядей Карелом и тетей Мартой был уже в прошлом. Да, если уж на то пошло, он и домом-то для нее никогда не был. Ее новая жизнь в качестве независимой студентки потеряла всю свою привлекательность на фоне душевной опустошенности, одиночества и недели экзаменационной сессии. Вместе с окончанием занятий в университете студгородок перестал быть сообществом друзей. Каждый теперь ставил перед собой задачу единоличного выживания в пору экзаменов.
Через несколько минут Лаура уже жалела о том, что вышла на улицу подышать свежим воздухом. Ночь пугала ее. Она сомкнулась вокруг нее и давила на Лауру, стремясь вытеснить ее из своих пределов. У нее было ощущение того, что этот город, погруженный в вечернюю темноту, олицетворяет собой хитрую ловушку, в которую она попалась. В эти минуты она на многое стала смотреть пессимистически. Перспектива трех с половиной лет обучения в высшей школе теперь уже не казалась радужной, ибо она поняла, что от диплома ее отделяет целая череда «ломовых» экзаменационных сессий и горы рефератов, написание каждого из которых представлялось ей сейчас невыносимой мукой.
Она искала выход из этой безнадежной ситуации. Выхода не было.
Вдруг она резко остановилась и стала оглядываться вокруг.
Через минуту она поняла, что каким-то необъяснимым образом, подавленная и угнетаемая мрачным настроением, незаметно для самой себя, бесцельно блуждая в окрестностях студгородка, она забрела на улицу Ната. Его дом был всего в полуквартале от того места, где она сейчас стояла. Она хорошо видела его высокий, похожий на обелиск силуэт и освещенные квадраты окон, словно маленькие теплые гавани в море ночного неба.
Лаура помедлила, осмысливая ситуацию. Только сейчас, оказавшись так близко от его дома, она осознала, насколько мучительно ей не хватает сегодня Ната. Ее настроение было мрачнее, чем можно было ожидать, и ухудшалось с каждой минутой. Никогда прежде она еще не чувствовала себя такой одинокой и покинутой всеми.
Она подумала о Дне Всех Святых. Как тогда было хорошо! Воспоминание вызвало улыбку у нее на лице и она почти неосознанно пошла вдоль по улице к его дому. Странный прилив смелости нахлынул на нее и потопил в себе природную робость. Она, конечно, очень удивит его, Ну и что с того? Почему бы ей и не удивить его? Он едва на колени не становился, когда уговаривал ее провести эту ночь с ним. Ее неожиданное появление удивит его, но и порадует. Уж не говоря о том, как это порадует ее саму!
Она дошла до крыльца и остановилась перед дверью, все еще колеблясь и не решаясь претворить в жизнь созревший план.
Кто-то вышел из дома на улицу. Прежде чем дверь успела захлопнуться, Лаура, ни о чем не думая, юркнула внутрь дома и тут же остановилась на фоне многочисленных рядов почтовых ящиков.
Она оглянулась через плечо назад. Человек, который только что вышел из дома, уже скрылся из виду. Очевидно, он куда-то торопился.
Ну, ладно, раз уж она уже зашла так далеко… Не было никакого смысла сворачивать с полпути. Она убедилась в том, что дверь закрылась на замок и направилась к лифту.
Озорной дух праздника Всех Святых вновь припомнился ей.
Она вошла в лифт и нажала на кнопку с цифрой «17». В кабине пахло женскими духами и табаком. Лифт стал бесшумно и мягко подниматься до знакомому отрезку шахты. Только чуть шелестели промасленные тросы на блоках. Шахты лифтов всегда напоминали Лауре человеческий пищевод.
Лифт остановился. Лаура медленно, даже с какой-то опаской, вышла из него. Перед ней открылась знакомая лестничная площадка, которая, однако, выглядела сегодня как-то иначе. Очевидно, потому, что Нат не ждет ее у открытой двери в свою квартиру, с гостеприимной улыбкой на лице.
Стены со старыми обоями, маленький столик эпохи Людовика Шестнадцатого, увядший пейзаж в рамке на противоположной от лифта стене. Все эти предметы, казалось, смотрели на гостью с молчаливым неодобрением, словно скучные соседи-старики, которые ворчат, когда кто-то нарушает их благостный одинокий покой.
Лаура нерешительно прошла вперед, прислушиваясь к звуку своих шагов по ковру. Она с удивлением услышала скрип половиц. Прежде она никогда не замечала, не обращала внимания на этот звук, потому что, позабыв обо всем на свете, бежала через всю площадку в объятия улыбающегося Ната. Ощущая внезапно проснувшуюся робость, но не отступая под влиянием своего одиночества и желания, которые приглушали все сомнения и колебания, Лаура подошла к двери его квартиры, положила на нее свою холодную ладонь и, еще чуть помедлив, тихо постучала.
Долгое время ответом ей была только тишина.
Преодолев нерешительность, она постучалась еще раз, уже громче. Затем она заглянула в хрустальный круглый глазок. Она знала, что все равно ничего не увидит внутри квартиры, но и Нат не поймет, кто рвется к нему в гости. Тем больше будет его удивление, а потом радость.
Затем она услышала приглушенный шум какого-то движения по ту сторону двери. Вдруг она осознала всю неловкость своего положения. На мгновение ей почудилось, что это место негативно отреагировало на стук в дверь гостя, которого здесь не ждали. Она не могла понять, откуда у нее появилось такое чувство. Нат говорил как-то о возможности контактной связи между одушевленным и неодушевленным мирами. Видимо, с ней произошло что-то в этом роде.
Только теперь она по-настоящему спросила себя: а так ли уж умно она поступила, придя сюда?
Но было уже слишком поздно. Ручка двери уже поворачивалась.
Она машинально отступила на шаг назад, дверь открылась и в проеме показался Нат в домашнем халате. У него был усталый и раздраженный вид. Увидев, кто перед ним стоит, он сначала очень удивился, а потом смутился.
– Что ты здесь делаешь? – глухо спросил он. – Я думал, что ты готовишься к экзамену.
Лаура обратила внимание на этот его тон… Он никогда прежде не говорил с ней в таком тоне и таким голосом. Что это с ним?
Затем она заметила, что он пытается загородить от нее зеркало, висевшее в прихожей. Она поглядела в него через его плечо. В зеркале отражался открытый дверной проем в спальню. Картины на стене слева от постели не было видно, но сама постель была, как на ладони. В ней была девушка.
Она сидела на кровати и прижимала простыню к своей обнаженной груди. По плечам струились длинные светлые волосы. Она откинула один непослушный локон с лица и как-то странно помахала рукой, словно приветствовала кого-то.
В следующую секунду Лаура поняла, что та девушка тоже смотрит в зеркало, которое висело на стене в спальне справа от кровати. Оттуда ее взгляд проецировался на зеркало, которое было в прихожей, за спиной Ната, и получалось, что она смотрит Лауре прямо в глаза…
В ту же минуту Лаура узнала ее. Это была Сандра Рихтер, хорошенькая студентка выпускного курса, которая постоянно ошивалась у Натаниеля Клира на лекциях.
Лаура смертельно побледнела и перевела растерянный взгляд на Ната.
– Я… – Она попыталась пролепетать что-то в качестве извинения за свое непрошеное вторжение.
Он смотрел ей прямо в лицо. Первоначальная тревога исчезла без следа. Лицо скривилось в горькой усмешке. Он понял, что она увидела Сандру.
– Я не хотела… – прошептала еле слышно Лаура.
Он нервно дернул плечами. В его взгляде были смешаны смущение и враждебность.
– Я тоже, – ответил он грустно. – Я тоже не хотел. Лаура отступила еще на шаг, с ужасом глядя на него. Потом она снова перевела взгляд на зеркало, но девушки в нем уже не было. Там была только пустая стена и развороченная постель.
Лаура медленно отступала к лифту, а Натаниель Клир медленно закрывал дверь. Он не спускал с нее взгляда, а обзор все сужался и сужался. Наконец дверь закрылась окончательно. Щелкнул замок. Но они оба еще долго стояли и смотрели друг на друга сквозь толстый слой дерева, словно сквозь простое стекло.
* * *
Спустя несколько дней, сразу после экзамена по биологии, который по иронии судьбы стал единственной причиной, удержавшей Лауру от сумасшествия в самые черные для нее праздничные дни, она нашла в своем почтовом ящике записку. Почерк был явно женский.Она прочитала:
«Не горюй. Ты не одна такая. Думаю, тебе будет интересно узнать одну деталь. Он всегда использует картину, которая висит в спальне. Правда, приходится каждый раз менять цвет волос и глаз. Он говорит: „Похожа на тебя“. Я могу поспорить, что у него в чулане хранится целая куча таких заготовок. Обычно этот трюк хорошо срабатывает. Не правда ли? Ничего, рискни еще раз».
Подписи, разумеется, не было.
Три следующие недели были для Лауры очень тяжелыми. Она не пошла к тете Марте и дяде Карелу на Рождество. Отослала подарки по почте вместе с запиской о том, что она будет отмечать праздники в доме у подруги.
Рождество подходило к концу. Все праздничные дни Лаура провела в своей квартире или блуждая по парку Вашингтон Сквер и окрестным улицам.
Вскоре были подведены окончательные итоги экзаменационной сессии.
Рейтинг Лауры составил 4,0 балла. Она получила «А» по всем предметам. Экзамен по биологии, который она сдавала в самый тяжкий период своей жизни, прошел на удивление успешно.
Лаура взглянула на табель со своими оценками и невесело улыбнулась, вспомнив, во что они ей обошлись. Она еще не знала, что это ее первые и последние оценки в колледже.
В течение последующих полутора недель она не знала также и того, что беременна.
XV
Верн Иннис скончался девятого января.
На следующий день, который у многих сотрудников «Бенедикт Продактс» с тех пор повелось называть «Черной Средой» и который запомнился им навечно, Лу Бенедикт назначил Лиз Деймерон на должность своего вице-президента по развитию производства.
Руководящие работники компании – что уж говорить о рядовых! – пребывали в состоянии глубокого нокдауна. Поначалу те, кто хорошо знал Лу с профессиональной стороны и как человека, подумали, что у него просто «поехала крыша». До этого происшествия Лу слыл в компании человеком, исключительно преданным своим друзьям и никогда не забывавшим их. То, что он теперь сотворил с одним из самых близких своих соратников и друзей Ларри Уитлоу, поменяв его местами с Лиз Деймерон (это ж надо: плюнуть на испытанного бесчисленное количество раз, опытнейшего работника ради девчонки, всего полгода проработавшей в компании!?) было просто немыслимым.
Но дни шли. Сообщение о назначении нового вице-президента потихоньку оседало в головах. Шок прошел, и тогда люди стали рассуждать трезво. А это привело к единственному в данных обстоятельствах возможному результату: даже те, чья вера в Лу до сих пор была непоколебима, вынуждены были признать, что тут не обошлось без каких-то тайных взаимоотношений между Лу и Лиз.
Спустя неделю после этих событий Ларри Уитлоу отослал в кабинет босса записку с просьбой об отставке и вышел из здания компании, громко хлопнув дверью и даже не попрощавшись с человеком, которому он в течение пятнадцати лет был верным другом и помощником в делах. Молчаливый уход Ларри из фирмы поставил точку в этом «локальном землетрясении». Старые добрые времена ушли безвозвратно. Наступила новая эра.
«Бенедикт Продактс» со скрипом вступала в нее.
Для Лу Бенедикта предшествовавшие этим событиям два месяца были пыткой, которую он запомнил навсегда.
После первой ночи, проведенной в постели с Лиз, она больше ни разу не повторяла своего ультиматума относительно должности безнадежно больного Верна Инниса. Но ее поведение говорило о том, что она не только не забыла о нем, но твердо намерена добиться его принятия.
Начать с того, что она стала мастерски избегать встреч с Лу наедине, будь то в его или ее кабинете. Каким-то образом она ухитрялась все время воткнуть между ними посторонних людей, давая тем самым понять, что не собирается предоставлять ему шанс на продолжение романтических приключений в ее постели.
Однако обстоятельства складывались так, – не обошлось тут, конечно, и без маленьких хитростей Лу, – что пару-тройку раз у них все же состоялись краткие «тет-а-тет». Впрочем, пользы от них было для него мало. Предупредительная осанка и холодный, стальной блеск в ее глазах говорили о том, что если он только сделает попытку подойти к ней ближе, чем на метр, последует такое наказание, которое он запомнит на всю жизнь.
Лу боялся рисковать.
Хуже всего было то, что в этот период взаимной отчужденности Лиз умудрялась увеличить свое влияние на Лу, и тот все безнадежнее запутывался в ее хитроумно расставленных сетях. Она изумляла его все новыми и новыми нарядами – юбками, блузками, платьями, которые были столь притягательны, что Лу просто терял голову. Даже когда она появлялась в коридорах компании в деловых костюмах, ее чувственность и сексуальность проглядывали достаточно явно, чтобы у Лу во всех членах немедленно возникала нервная дрожь. О, это была утонченная пытка!
Она стала употреблять новые духи и косметику. Все это непередаваемым образом смешивалось с ее собственным ароматом и шармом, и она с каждым днем выглядела все более маняще. Она распустила свои роскошные волосы по плечам, чего не позволяла себе раньше. Когда она шла по коридорам, то, казалось, что это королева красоты, а не деловая женщина.
А когда Лиз находилась в одном помещении с Лу, будучи, разумеется, надежно защищенной от него несколькими другими сотрудниками «Бенедикт Продактс», она посылала ему взгляды, в которых были одновременно и ласка, и предупреждение. Она как бы говорила: «Не забывай о том, что я для тебя значу, дорогой. Но есть только один путь получить то, что ты хочешь».
Она больше никогда не заходила в его кабинет с отчетом, как делала это раньше. И вообще она старалась держаться от него на почтительной дистанции. Зато она ему звонила. В кабинет и порой домой. Говорила только и исключительно о делах. Но зато каким голосом!.. Этот голос содержал в себе знакомые модуляции, намеки, музыкальные полутона, значение которых мог распознать только он один.
Во многом Лиз напоминала самку-хищницу, у которой наступает период спаривания. Каждый звук, который она издавала, каждый жест был невыносим для Лу, бил его в самое сердце. Она была сильнейшим магнитом, который отрывал его от работы, от семьи, от друзей, ломал его сопротивление независимо от расстояния. Лиз была запретным плодом, который каждый день поворачивался к бедняге новой стороной. Она знала, что Лу никогда больше не отведает этого плода, если не уступит ей.
И что было извращеннее всего в ее тактике, так это то, что она постоянно различными способами намекала ему на время, работающее отнюдь не на него, так как неминуемая кончина бедного Верна Инниса приближалась прямо на глазах. Лу все-таки должен был принимать решение. Именно смерть Верна ознаменует собой момент истины для Лу Бенедикта.
Лу презирал себя за свои мысли о Лиз, ибо с каждым днем они становились все порочнее и порочнее. Это было верно так же, как и то, что с каждым днем жизнь в несчастном его друге Верне Иннисе угасала все больше и больше.
Недалек был тот момент, когда он перестанет дышать и у него остановится натруженное за годы работы в компании «Бенедикт Продактс» сердце.
Но Лиз была так привлекательна, так соблазнительна, так лирична в своей сексуальности и так естественна в своем застенчиво-девичьем обаянии и шарме, что битва, которая происходила в душе Лу, все быстрее и быстрее продвигалась к своему логическому финалу. Сила притяжения Лиз была слишком непреодолима, а колебания и моральный настрой Лу были слишком слабыми. Позволив ему однажды забраться в ее постель, она лишила его всех защитных средств, которые могли ему помочь в этом адском противостоянии. Ее воля неуклонно брала верх над его, ее молчаливый напор давил его с жестокой беспощадной силой. Она вошла в его сны, мысли и уже не собиралась оттуда уходить. Так же крепки были ее позиции и в его сердце.
Оставалось только ждать рокового дня.
И вот Верн умер.
Компания пребывала в шоке после объявления боссом о новом высоком назначении. Она не одобряла его действия со всей силой, на которую только была способна, но вместе с тем каждый ее сотрудник отдавал себе отчет в том, что Лиз Деймерон придется теперь рассматривать именно в качестве вице-президента, а не простой сослуживицы.
Она без особых проблем и даже блестяще справлялась со своей новой ролью, несмотря на свой молодой возраст и высокие требования, которые предъявлялись к человеку, который должен был прийти на смену Верну Иннису. Даже самые близкие друзья Верна вынуждены были признать, что Лиз обладает просто каким-то даром к работе на высокоответственных постах. Офис, которому в последнее время так стало недоставать новых идей, полностью преобразился с ее назначением на должность вице-президента. Она привнесла в его работу новую живую струю созидания, которой не было при Верне, не говоря уже о бедняге Ларри.
Сам Верн Иннис стоял у истоков развития производства, он олицетворял собой период детства и юности компании, его больше занимали администраторские обязанности и хорошее чувство юмора, чем какие-то там идеи и задумки. В интеллектуальном плане он дрейфовал в рамках консервативной линии, принятой Лу Бенедиктом, и никогда не задумывался о возможности расширения или развития своего подразделения. Он полностью сконцентрировался на том, чтобы еще больше укреплять позиции фирмы на уже привычном старом рынке электронных деталей.
Лиз была полным антиподом Верна. Она в любую минуту готова была разложить перед боссом подробнейший и сложнейший план создания целого ряда наименований совершенно новой продукции. Для использования в микроприборах, промышленных машинах, для обеспечения применения новых металлов, точной электроники, которую можно было бы продавать военно-промышленному комплексу, который в последнее время всерьез озаботился созданием ракетной технологии. Уж не говоря о вовлечении «Бенедикт Продактс» в зарождающееся компьютерное производство и – это вызывало самый живой интерес у неутомимой Лиз – в становящуюся на ноги индустрию телевидения.
Планы, о которых Лиз готова была рассказывать боссу днями и неделями, потрясали Лу не только своей дерзостью, но и удивительной, расчетливой практичностью. Лиз взяла в свои руки управление многими фондами компании, жадно изучала современную экономическую ситуацию, место в ней компании, кадры «Бенедикта» и даже ее историю. Она легко отличала действительно перспективные будущие прорывы от заблуждений, которые, кстати сказать, уже случались с компанией в тот или иной период ее развития. Она все что угодно могла разложить на доллары и центы. Переспорить ее было невозможно, потому что она всегда оказывалась права. Кто не успокаивался, тот сразу же вызывал подозрения в своей предвзятости, мелочности и просто в своих умственных способностях.
Она вызывала болезненный восторг у Лу не только потому, что была такой блестящей работницей, изобретательной и умной женщиной, не только потому, что в столь юном возрасте обладала полным набором талантов удачливого бизнесмена. Она вызывала у него восторг еще и потому, что он не мог уразуметь: где она находит время для того, чтобы проводить свои исследования, анализы и составлять планы?
Это вызывало у него особенное недоумение еще и потому, что отныне он очень много времени проводил вместе с ней и частенько в ее постели.
В целях соблюдения мер предосторожности, как она выражалась, ему пришлось снять на время квартиру на одной из окраин города, где проходили их свидания. Он приезжал туда по нескольку раз на неделе. Она часто встречала его в ночной сорочке, еще влажной после душа. Ее собственный аромат мешался с ароматом мыла и шампуня, в результате чего создавался совершенно бесподобный коктейль запахов, от которого у него кружилась голова. Она смотрела на его побагровевшее лицо и мягко улыбалась. Порой она была лишь в трусиках и бюстгальтере, что невероятно возбуждало его. Иногда она показывалась в проеме дверей совершенно обнаженной. В таких случаях она походила на прекрасное видение, предназначенное для того, чтобы отвратить путника от праведного пути.
Он, судорожно вздыхая, закрывал за собой дверь и бросался к ней в объятия. Потеряв в одну секунду контроль над собой, он прижимался лицом к ее великолепной груди, жадно шаря губами по ее нежной коже и страстно вдыхая ее аромат. Его дрожащие руки скользили вверх-вниз по всему ее изумительному телу.
Ее повадки в постели с некоторых пор изменились. Правда, Лу всегда в таких ситуациях терял голову, и потому не мог понять, в чем же заключалась неуловимая перемена.
И хотя внешне она продолжала демонстрировать свою застенчивость, мягкость и тонкость, которые были так знакомы ему по их первой ночи, теперь было совершенно ясно, что она контролирует все его телодвижения и не особенно старается скрыть свою власть.
В ней было что-то хищное, когда она руководила всеми стадиями его наслаждения своими уверенными руками, потаенными стонами, ловким чередованием предупреждения и поощрения. Все это полностью дезориентировало его, лишало равновесия и уверенности в себе. Наконец, легким, прерывистым вздохом она давала ему знак, что он может войти в нее. Она принимала в себя его оргазмы так спокойно, что, казалось, даже не замечала их. Словно легкий сквознячок касался ее чувствительной кожи и все.
Часто она занималась любовью с ним столь искусно, что он кончал, не успев еще толком приготовиться к этому. Иногда она ласкала его руками, ртом чуть сильнее, чем обычно, чуть дольше, в результате чего он изливал свое семя даже прежде, чем войти в нее. Он знал, правда, не понимая, откуда у него возникло это ощущение, что ей нравится это. Она любила все устраивать так, чтобы он удовлетворялся сам, так и не удовлетворив ее. Это увеличивало ее власть над ним, превращало его страсть в смешную пародию, делало его жалким в своей слабости.
Его попытка выразить свое разочарование по этому поводу ни к чему не привела.
– Я хотел, чтобы ты испытала это, – проговорил он. Но она только улыбнулась и покачала головой.
– Мне нравится так, – ответила она. – Это доказывает то, что ты по-настоящему хочешь меня.
Спустя некоторое время он вынужден был навсегда отказаться от мысли хоть раз удовлетворить ее. Он понял, что ее возбуждает именно его слабость, его податливость и уступчивость. Она любила, когда он влажным от восторга взглядом блуждал по ее длинным ногам, восхитительным бедрам, поросшему светлыми волосами лону, которое он так обожал, красивым, полным грудям и буйной копне вьющихся волос, рассыпанных по подушкам.
Его половой орган стал ее игрушкой. Она лишила его его извечного предназначения – служить символом мужской власти, сделала его чувствительным, податливым. Это был инструмент, с помощью которого она контролировала Лу и управляла им. Стоило только умело распределить ласки…
Порой, когда он чувствовал, что его член входит в нее, он терял над ним всякий контроль. Во владение им, – безраздельное и абсолютное, – вступала Лиз. Парадоксально, но получалось так, что она выполняла роль мужчины, а он был ее женщиной, а вернее, евнухом, рабом.
Он дотрагивался до ее нежной кожи своими дрожащими пальцами, утопал в зеленом море ее смеющихся глаз, которые пристально изучали его с холодным триумфом… В такие минуты казалось, что само ее обнаженное тело празднует победу над безвольным Лу. Он увязал все крепче и безнадежнее в ее чарах, а она усиливала, стимулировала этот процесс и одновременно с интересом наблюдала за ним, за его переживаниями, за его беспомощным барахтаньем.
Какие-то жалкие недели отделяли Лу от его прежней жизни, но на самом деле это была пропасть. Ее невозможно было преодолеть. Вернуться к здравомыслию он уже не мог. Теперь он окончательно попался в лапы Лиз, которая вертела им, как хотела. Он пропал.
Подсознательно уразумев это, он содрогнулся и спросил себя: «А что она захочет завтра?»
И хотя ее работа заслуживала всяческого уважения, она перестала пользоваться симпатией в кругу сотрудников компании. Более того, люди, работавшие в подразделении развития производства, которым она заведовала, боялись ее. Не говоря уж о ее бывших коллегах из отдела материалов. Даже руководящие работники относились к ней с восторженностью и опасением, Ее взлет был таким неожиданным и стремительным, она так легко переступила через труп Верна Инниса и преданного своим шефом и другом Ларри Уитлоу… Во всей компании не было ни одного человека, который бы чувствовал себя спокойно, осознавая, что в одних стенах с ним работает Лиз Деймерон.
На следующий день, который у многих сотрудников «Бенедикт Продактс» с тех пор повелось называть «Черной Средой» и который запомнился им навечно, Лу Бенедикт назначил Лиз Деймерон на должность своего вице-президента по развитию производства.
Руководящие работники компании – что уж говорить о рядовых! – пребывали в состоянии глубокого нокдауна. Поначалу те, кто хорошо знал Лу с профессиональной стороны и как человека, подумали, что у него просто «поехала крыша». До этого происшествия Лу слыл в компании человеком, исключительно преданным своим друзьям и никогда не забывавшим их. То, что он теперь сотворил с одним из самых близких своих соратников и друзей Ларри Уитлоу, поменяв его местами с Лиз Деймерон (это ж надо: плюнуть на испытанного бесчисленное количество раз, опытнейшего работника ради девчонки, всего полгода проработавшей в компании!?) было просто немыслимым.
Но дни шли. Сообщение о назначении нового вице-президента потихоньку оседало в головах. Шок прошел, и тогда люди стали рассуждать трезво. А это привело к единственному в данных обстоятельствах возможному результату: даже те, чья вера в Лу до сих пор была непоколебима, вынуждены были признать, что тут не обошлось без каких-то тайных взаимоотношений между Лу и Лиз.
Спустя неделю после этих событий Ларри Уитлоу отослал в кабинет босса записку с просьбой об отставке и вышел из здания компании, громко хлопнув дверью и даже не попрощавшись с человеком, которому он в течение пятнадцати лет был верным другом и помощником в делах. Молчаливый уход Ларри из фирмы поставил точку в этом «локальном землетрясении». Старые добрые времена ушли безвозвратно. Наступила новая эра.
«Бенедикт Продактс» со скрипом вступала в нее.
Для Лу Бенедикта предшествовавшие этим событиям два месяца были пыткой, которую он запомнил навсегда.
После первой ночи, проведенной в постели с Лиз, она больше ни разу не повторяла своего ультиматума относительно должности безнадежно больного Верна Инниса. Но ее поведение говорило о том, что она не только не забыла о нем, но твердо намерена добиться его принятия.
Начать с того, что она стала мастерски избегать встреч с Лу наедине, будь то в его или ее кабинете. Каким-то образом она ухитрялась все время воткнуть между ними посторонних людей, давая тем самым понять, что не собирается предоставлять ему шанс на продолжение романтических приключений в ее постели.
Однако обстоятельства складывались так, – не обошлось тут, конечно, и без маленьких хитростей Лу, – что пару-тройку раз у них все же состоялись краткие «тет-а-тет». Впрочем, пользы от них было для него мало. Предупредительная осанка и холодный, стальной блеск в ее глазах говорили о том, что если он только сделает попытку подойти к ней ближе, чем на метр, последует такое наказание, которое он запомнит на всю жизнь.
Лу боялся рисковать.
Хуже всего было то, что в этот период взаимной отчужденности Лиз умудрялась увеличить свое влияние на Лу, и тот все безнадежнее запутывался в ее хитроумно расставленных сетях. Она изумляла его все новыми и новыми нарядами – юбками, блузками, платьями, которые были столь притягательны, что Лу просто терял голову. Даже когда она появлялась в коридорах компании в деловых костюмах, ее чувственность и сексуальность проглядывали достаточно явно, чтобы у Лу во всех членах немедленно возникала нервная дрожь. О, это была утонченная пытка!
Она стала употреблять новые духи и косметику. Все это непередаваемым образом смешивалось с ее собственным ароматом и шармом, и она с каждым днем выглядела все более маняще. Она распустила свои роскошные волосы по плечам, чего не позволяла себе раньше. Когда она шла по коридорам, то, казалось, что это королева красоты, а не деловая женщина.
А когда Лиз находилась в одном помещении с Лу, будучи, разумеется, надежно защищенной от него несколькими другими сотрудниками «Бенедикт Продактс», она посылала ему взгляды, в которых были одновременно и ласка, и предупреждение. Она как бы говорила: «Не забывай о том, что я для тебя значу, дорогой. Но есть только один путь получить то, что ты хочешь».
Она больше никогда не заходила в его кабинет с отчетом, как делала это раньше. И вообще она старалась держаться от него на почтительной дистанции. Зато она ему звонила. В кабинет и порой домой. Говорила только и исключительно о делах. Но зато каким голосом!.. Этот голос содержал в себе знакомые модуляции, намеки, музыкальные полутона, значение которых мог распознать только он один.
Во многом Лиз напоминала самку-хищницу, у которой наступает период спаривания. Каждый звук, который она издавала, каждый жест был невыносим для Лу, бил его в самое сердце. Она была сильнейшим магнитом, который отрывал его от работы, от семьи, от друзей, ломал его сопротивление независимо от расстояния. Лиз была запретным плодом, который каждый день поворачивался к бедняге новой стороной. Она знала, что Лу никогда больше не отведает этого плода, если не уступит ей.
И что было извращеннее всего в ее тактике, так это то, что она постоянно различными способами намекала ему на время, работающее отнюдь не на него, так как неминуемая кончина бедного Верна Инниса приближалась прямо на глазах. Лу все-таки должен был принимать решение. Именно смерть Верна ознаменует собой момент истины для Лу Бенедикта.
Лу презирал себя за свои мысли о Лиз, ибо с каждым днем они становились все порочнее и порочнее. Это было верно так же, как и то, что с каждым днем жизнь в несчастном его друге Верне Иннисе угасала все больше и больше.
Недалек был тот момент, когда он перестанет дышать и у него остановится натруженное за годы работы в компании «Бенедикт Продактс» сердце.
Но Лиз была так привлекательна, так соблазнительна, так лирична в своей сексуальности и так естественна в своем застенчиво-девичьем обаянии и шарме, что битва, которая происходила в душе Лу, все быстрее и быстрее продвигалась к своему логическому финалу. Сила притяжения Лиз была слишком непреодолима, а колебания и моральный настрой Лу были слишком слабыми. Позволив ему однажды забраться в ее постель, она лишила его всех защитных средств, которые могли ему помочь в этом адском противостоянии. Ее воля неуклонно брала верх над его, ее молчаливый напор давил его с жестокой беспощадной силой. Она вошла в его сны, мысли и уже не собиралась оттуда уходить. Так же крепки были ее позиции и в его сердце.
Оставалось только ждать рокового дня.
И вот Верн умер.
Компания пребывала в шоке после объявления боссом о новом высоком назначении. Она не одобряла его действия со всей силой, на которую только была способна, но вместе с тем каждый ее сотрудник отдавал себе отчет в том, что Лиз Деймерон придется теперь рассматривать именно в качестве вице-президента, а не простой сослуживицы.
Она без особых проблем и даже блестяще справлялась со своей новой ролью, несмотря на свой молодой возраст и высокие требования, которые предъявлялись к человеку, который должен был прийти на смену Верну Иннису. Даже самые близкие друзья Верна вынуждены были признать, что Лиз обладает просто каким-то даром к работе на высокоответственных постах. Офис, которому в последнее время так стало недоставать новых идей, полностью преобразился с ее назначением на должность вице-президента. Она привнесла в его работу новую живую струю созидания, которой не было при Верне, не говоря уже о бедняге Ларри.
Сам Верн Иннис стоял у истоков развития производства, он олицетворял собой период детства и юности компании, его больше занимали администраторские обязанности и хорошее чувство юмора, чем какие-то там идеи и задумки. В интеллектуальном плане он дрейфовал в рамках консервативной линии, принятой Лу Бенедиктом, и никогда не задумывался о возможности расширения или развития своего подразделения. Он полностью сконцентрировался на том, чтобы еще больше укреплять позиции фирмы на уже привычном старом рынке электронных деталей.
Лиз была полным антиподом Верна. Она в любую минуту готова была разложить перед боссом подробнейший и сложнейший план создания целого ряда наименований совершенно новой продукции. Для использования в микроприборах, промышленных машинах, для обеспечения применения новых металлов, точной электроники, которую можно было бы продавать военно-промышленному комплексу, который в последнее время всерьез озаботился созданием ракетной технологии. Уж не говоря о вовлечении «Бенедикт Продактс» в зарождающееся компьютерное производство и – это вызывало самый живой интерес у неутомимой Лиз – в становящуюся на ноги индустрию телевидения.
Планы, о которых Лиз готова была рассказывать боссу днями и неделями, потрясали Лу не только своей дерзостью, но и удивительной, расчетливой практичностью. Лиз взяла в свои руки управление многими фондами компании, жадно изучала современную экономическую ситуацию, место в ней компании, кадры «Бенедикта» и даже ее историю. Она легко отличала действительно перспективные будущие прорывы от заблуждений, которые, кстати сказать, уже случались с компанией в тот или иной период ее развития. Она все что угодно могла разложить на доллары и центы. Переспорить ее было невозможно, потому что она всегда оказывалась права. Кто не успокаивался, тот сразу же вызывал подозрения в своей предвзятости, мелочности и просто в своих умственных способностях.
Она вызывала болезненный восторг у Лу не только потому, что была такой блестящей работницей, изобретательной и умной женщиной, не только потому, что в столь юном возрасте обладала полным набором талантов удачливого бизнесмена. Она вызывала у него восторг еще и потому, что он не мог уразуметь: где она находит время для того, чтобы проводить свои исследования, анализы и составлять планы?
Это вызывало у него особенное недоумение еще и потому, что отныне он очень много времени проводил вместе с ней и частенько в ее постели.
В целях соблюдения мер предосторожности, как она выражалась, ему пришлось снять на время квартиру на одной из окраин города, где проходили их свидания. Он приезжал туда по нескольку раз на неделе. Она часто встречала его в ночной сорочке, еще влажной после душа. Ее собственный аромат мешался с ароматом мыла и шампуня, в результате чего создавался совершенно бесподобный коктейль запахов, от которого у него кружилась голова. Она смотрела на его побагровевшее лицо и мягко улыбалась. Порой она была лишь в трусиках и бюстгальтере, что невероятно возбуждало его. Иногда она показывалась в проеме дверей совершенно обнаженной. В таких случаях она походила на прекрасное видение, предназначенное для того, чтобы отвратить путника от праведного пути.
Он, судорожно вздыхая, закрывал за собой дверь и бросался к ней в объятия. Потеряв в одну секунду контроль над собой, он прижимался лицом к ее великолепной груди, жадно шаря губами по ее нежной коже и страстно вдыхая ее аромат. Его дрожащие руки скользили вверх-вниз по всему ее изумительному телу.
Ее повадки в постели с некоторых пор изменились. Правда, Лу всегда в таких ситуациях терял голову, и потому не мог понять, в чем же заключалась неуловимая перемена.
И хотя внешне она продолжала демонстрировать свою застенчивость, мягкость и тонкость, которые были так знакомы ему по их первой ночи, теперь было совершенно ясно, что она контролирует все его телодвижения и не особенно старается скрыть свою власть.
В ней было что-то хищное, когда она руководила всеми стадиями его наслаждения своими уверенными руками, потаенными стонами, ловким чередованием предупреждения и поощрения. Все это полностью дезориентировало его, лишало равновесия и уверенности в себе. Наконец, легким, прерывистым вздохом она давала ему знак, что он может войти в нее. Она принимала в себя его оргазмы так спокойно, что, казалось, даже не замечала их. Словно легкий сквознячок касался ее чувствительной кожи и все.
Часто она занималась любовью с ним столь искусно, что он кончал, не успев еще толком приготовиться к этому. Иногда она ласкала его руками, ртом чуть сильнее, чем обычно, чуть дольше, в результате чего он изливал свое семя даже прежде, чем войти в нее. Он знал, правда, не понимая, откуда у него возникло это ощущение, что ей нравится это. Она любила все устраивать так, чтобы он удовлетворялся сам, так и не удовлетворив ее. Это увеличивало ее власть над ним, превращало его страсть в смешную пародию, делало его жалким в своей слабости.
Его попытка выразить свое разочарование по этому поводу ни к чему не привела.
– Я хотел, чтобы ты испытала это, – проговорил он. Но она только улыбнулась и покачала головой.
– Мне нравится так, – ответила она. – Это доказывает то, что ты по-настоящему хочешь меня.
Спустя некоторое время он вынужден был навсегда отказаться от мысли хоть раз удовлетворить ее. Он понял, что ее возбуждает именно его слабость, его податливость и уступчивость. Она любила, когда он влажным от восторга взглядом блуждал по ее длинным ногам, восхитительным бедрам, поросшему светлыми волосами лону, которое он так обожал, красивым, полным грудям и буйной копне вьющихся волос, рассыпанных по подушкам.
Его половой орган стал ее игрушкой. Она лишила его его извечного предназначения – служить символом мужской власти, сделала его чувствительным, податливым. Это был инструмент, с помощью которого она контролировала Лу и управляла им. Стоило только умело распределить ласки…
Порой, когда он чувствовал, что его член входит в нее, он терял над ним всякий контроль. Во владение им, – безраздельное и абсолютное, – вступала Лиз. Парадоксально, но получалось так, что она выполняла роль мужчины, а он был ее женщиной, а вернее, евнухом, рабом.
Он дотрагивался до ее нежной кожи своими дрожащими пальцами, утопал в зеленом море ее смеющихся глаз, которые пристально изучали его с холодным триумфом… В такие минуты казалось, что само ее обнаженное тело празднует победу над безвольным Лу. Он увязал все крепче и безнадежнее в ее чарах, а она усиливала, стимулировала этот процесс и одновременно с интересом наблюдала за ним, за его переживаниями, за его беспомощным барахтаньем.
Какие-то жалкие недели отделяли Лу от его прежней жизни, но на самом деле это была пропасть. Ее невозможно было преодолеть. Вернуться к здравомыслию он уже не мог. Теперь он окончательно попался в лапы Лиз, которая вертела им, как хотела. Он пропал.
Подсознательно уразумев это, он содрогнулся и спросил себя: «А что она захочет завтра?»
И хотя ее работа заслуживала всяческого уважения, она перестала пользоваться симпатией в кругу сотрудников компании. Более того, люди, работавшие в подразделении развития производства, которым она заведовала, боялись ее. Не говоря уж о ее бывших коллегах из отдела материалов. Даже руководящие работники относились к ней с восторженностью и опасением, Ее взлет был таким неожиданным и стремительным, она так легко переступила через труп Верна Инниса и преданного своим шефом и другом Ларри Уитлоу… Во всей компании не было ни одного человека, который бы чувствовал себя спокойно, осознавая, что в одних стенах с ним работает Лиз Деймерон.