А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.
– Ну, ты все еще дуешься? – спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
– Я не дуюсь, – сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
– Конечно, дуешься, – сказал он. – И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
– Я только об этом и думаю, – ответила я.
– При безупречных отношениях не случается измен, – сказал Штефан. – Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
– Ха, – хмыкнула я. – Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
– Я же говорю.
– Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
– Твердолобая ты, – сказал Штефан. – Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.
Я посмотрела на него. Вот он стоит – как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.
Все прошло. Все.
– Штефан, питомник и история с Петрой – две совершенно разные вещи.
– Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?
– Можешь не напрягаться, – холодно сказала я. – Такие вещи не прощаются.
Штефан вздохнул:
– Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.
– Совершенно точно – нет.
– А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?
– Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я – последнее препятствие на твоем пути!
Штефан улыбнулся.
– Тогда мне уже легче, – сказал он. – Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.
Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.
– Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, – продолжал между тем Штефан. – Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.
Я слушала его со все возрастающим нетерпением.
– Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник. Сколько раз я должна тебе это повторять!
– Но ты только что…
– Я сказала, что могу понять твое стремление найти для себя новое дело! Я же буду заниматься питомником одна. И совсем начистоту: от тебя последнее время здесь совершенно никакого толка.
Штефан рассвирепел:
– Ты действительно не хочешь ничего понимать? Я не позволю, чтобы наши деньги продолжали утекать, словно вода сквозь пальцы!
– Половина денег принадлежит мне, – сказала я. – И если я захочу, чтобы они утекали сквозь пальцы, то так и будет. С оставшейся половиной можешь делать что хочешь.
– Олли, девочка, теперь я действительно опасаюсь, в здравом ли ты уме. У нас пятьсот семьдесят тысяч долга за то, что мы здесь имеем, и даже если мы их заплатим, то от нашего миллиона останется меньше половины.
– Да, и на них мы отремонтируем дом и построим школу для садоводов-любителей, – заметила я. – То есть я хотела сказать, что могу сделать это сама. А ты можешь продолжать искать работу своей мечты. Останется достаточно и для автомобиля твоей мечты.
– Я этого не вынесу! Столь бесконечное упрямство граничит с абсолютным кретинизмом, – прошипел Штефан. – Пойми наконец своими куриными мозгами, что я не хочу больше видеть это дерьмо! Я хочу нормальную городскую жизнь, нормальную квартиру, встречаться с друзьями, путешествовать. Я хочу побывать на Мальдивах, в Новой Зеландии, в Сан-Франциско наконец.
Мне постепенно наскучила эта нудная песня. Я снова принялась за работу. Моя невозмутимость привела Штефана в ярость.
– А ты останешься совсем одна со своим любимым садиком. Будешь одна и в будни, и в праздники. Так и будешь стоять здесь в своих замызганных штанах и кедах, высаживая дурацкие цветочки в такие же дурацкие горшочки, и делать вид, что в мире не существует ничего более важного. Ты будешь говорить своим цветочкам всякую ерунду, даже не замечая, как это выглядит со стороны. Как неприятна вечная грязь у тебя под ногтями и постоянно испачканное лицо, насколько ты вся неприятна. А после этого ты еще спрашиваешь, почему я завел роман с другой женщиной?
В течение этого монолога я набирала в легкие побольше воздуха, а под конец со свистом выдохнула его от возмущения. Вот теперь он окончательно меня добил.
– Я тебе неприятна?!
– Конечно, ты мне неприятна, – ответил Штефан. Его лицо исказила ярость, полные губы стали совершенно бесцветными. – Ты неприятна любому мужчине. Как ты думаешь, почему мои друзья все реже и реже приглашают нас к себе?
Я все еще не могла до конца осознать сказанное им.
– Я тебе неприятна! Я – тебе!
От беспомощности я начала громко смеяться. Это действительно было смешно! Я ему неприятна. Моему собственному мужу.
– Посмотри на себя, – сказал Штефан.
Но я смотрела только на него и вся тряслась от смеха. Затем совершенно безо всякой паузы разразилась плачем. Да, я была истеричкой. Нервы сдали окончательно. Слезы лились из глаз рекой. Но все-таки поводов плакать было больше, чем поводов смеяться.
Штефан, очевидно, расценил эти слезы как мое поражение и готовность подчиниться.
– И если ты не хочешь меня потерять, то хорошо бы тебе немножко поднапрячься, – сказал он.
Я лишь всхлипывала, не в состоянии промолвить хоть слово. Я превратилась в дождевальную установку.
Когда же слезы иссякли, Штефана уже не было в оранжерее.
Я бы с большой охотой спряталась в наших руинах и появилась бы там после восьми вечера, чтобы сообщить Штефану, что, к сожалению, мы проиграли это пари. Но дело было не только в Штефане, которого я тем самым могла бы лишить его доли выигрыша, речь шла также об Эвелин и Оливере. А для этих двоих я уже сделала достаточно «хорошего». Мне лишь очень хотелось надеяться, что Оливер к этому времени был уже обкурен и сам не слишком соображал, когда ложился со мной в постель.
Никогда еще мне не было так тяжело возвращаться в квартиру Оливера, как сегодня.
Оливер стоял возле кухонного стола и что-то готовил. Так было почти всегда, пока я у него жила. Из кастрюли доносился упоительный запах пряностей. Впрочем, следовало признать, что, когда готовил Оливер, запахи всегда были упоительные.
– Привет, – сказала я, закрывая дверь.
– Привет, – ответил он, не оборачиваясь.
По его голосу я не смогла определить, какое у Оливера настроение, но то, что, отвечая на мое приветствие, он не добавил свое традиционное «Блуменкёльхен», было нехорошим признаком.
С другой стороны, со вчерашнего вечера наши полудетские прозвища стали неприемлемы. Если называть вещи своими именами, мы потеряли вчера нашу невинность. И дружбу нашу, по-видимому, тоже.
– Мне очень жаль, – произнесла я, опустив глаза.
Оливер наконец обернулся. Но, даже не глядя ему в лицо, я была уверена, что брови у него сейчас намного выше своего нормального положения.
– Что это было? – Голос Оливера все еще звучал нейтрально.
– Мне очень жаль, – повторила я.
– А что именно тебе жаль?
– Да, собственно говоря, все.
– Пожалуйста, смотри на меня, когда со мной разговариваешь, – произнес Оливер.
Его голос сейчас очень походил на голос Фрица, когда тот начинал читать свои воскресные проповеди. Неужели и он сейчас скажет мне, какая я бездарь?
Я подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. В его красивые, умные, серые глаза. В данный момент, впрочем, выражение их было довольно мрачным.
– Итак, тебе жаль, что ты вчера переспала со мной? – спросил Оливер.
Я кивнула. Это не было обманом. Мне было жаль, что я перешла дорогу Эвелин. Мне было жаль, что тем самым я еще более усложнила все происходящее.
– И потому, что ты сделала это, чтобы досадить Штефану? – спросил Оливер.
– Откуда ты знаешь?
– Эвелин рассказала мне о Штефане и этой вашей продавщице.
– Получается, что ты знал обо всем раньше меня? – Все знали об этом, и никто не сделал ни малейшей попытки, чтобы рассказать об этом мне. – Ну, прекрасно, ты действительно хороший друг!
– Я тоже так думал, – произнес Оливер и посмотрел на меня, качая головой. – Скажи-ка, Оливия, что это нашло на тебя вчера вечером? Почему ты просто не рассказала мне обо всем, а вместо этого начала вытворять все эти номера а-ля «я-очень-злая-девочка»?
Я нервно сглотнула слюну.
– Потому что я и есть злая девочка.
Оливер все еще качал головой.
– То, что тебе было нужно, так это хороший разговор и чашка горячего какао. Вместо этого…
При упоминании о «вместо этого» по моему телу пробежала дрожь.
– Мы не должны никому об этом рассказывать, – промямлила я. – Это никто не должен узнать, тогда никому не станет больнее.
– Кроме… – Оливер прикусил губу. – Ты права, – произнес он. – Мы станем вести себя так, словно ничего не произошло.
– Да, – облегченно согласилась я. – Поскольку я была пьяна, а ты обкурен.
Оливер поморщил лоб.
– Кто тебе сказал?
– Эвелин сказала, что ты тестировал наш… э-э… еепродукт.
– Я только пару раз затянулся от косячка господина Кабульке, – сказал Оливер. – Это и впрямь достойный продукт. Однако, к сожалению, для меня это не может служить оправданием. Твое же состояние было близким к горячечному бреду.
– Тебе не нужно ни в чем оправдываться, – сказала я. – В конце концов, я тебя соблазнила.
В первый раз за этот вечер Оливер улыбнулся. Но очень коротко. Затем он сказал:
– Я думал, мы не захотим больше об этом говорить. Этого же не было.
– Не было, – с горечью повторила я. – Мы просто будем делать все так, как было до этого. До октября. Затем мы получим свои миллионы и станем радоваться так легко заработанным деньгам.
– Теперь, когда все так удачно разрешилось, можно и поесть, – сказал Оливер.
– Мне очень жаль, что ничего не получилось с ребенком, – продолжила я разговор после первой тарелки жаркого из индейки в кокосовом соусе с овощами.
– Каким ребенком?
– Ребенком, которого не будет у Эвелин, – сказала я.
– Ах, это. Ну, это не было для меня новостью. Мы с Эвелин занялись этим, чтобы прояснить кое-что в наших отношениях. Эвелин, как оказалось, свой выбор сделала.
– А ты?
– Мне остается только смириться с реальностью, разве нет?
– Да, – сказала я.
Если женщина не хочет иметь детей, то мужчине будет очень сложно ее обойти. Это у женщины, мужчина которой не хочет иметь детей, есть масса способов справиться с его нежеланием.
– Я хотел бы прояснить еще один вопрос, – сказал Оливер и посмотрел на меня пронизывающим взглядом.
– Да, какой?
– Те презервативы, которые мы вчера вечером использовали, принадлежали Штефану?
– Да, – устало сказала я. – Я нашла их в его письменном столе. На письменном столе они тоже этим занимались. Представляешь?
Оливер на мгновение прикрыл глаза.
– Поэтому ты тоже захотела непременно сделать это на столе, – тихо произнес он, больше для себя, чем для меня.
– Да, – сказала я и посмотрела на столешницу.
То, что он делал вчера со мной здесь, было просто невероятно. Впрочем, продолжение в постели было не менее грандиозно. Ничего удивительного, что у Эвелин овуляции случаются каждые два дня.
– Оливер?
Он неподвижно смотрел перед собой.
– Все нормально, – сказал он. – Мы ведь не хотели больше об этом говорить. Этого же не случилось, правда? Мы просто продолжаем жить с того момента, когда расстались вчера в обед.
– Точно, – ответила я, готовая в тот же миг снова разразиться слезами.
Но я взяла себя в руки. На сегодня слез было достаточно.
– Дюрр звонил мне сегодня десять раз, – произнес Оливер, чтобы сменить тему, – Телекомпания хочет получить пилотный выпуск программы уже в сентябре. Значит, нам необходимо срочно найти подходящий сад для этого проекта и представить команду, которая будет над ним работать.
– Это тоже должны делать мы?
– Я не имею в виду съемочную группу. А тех людей, которые станут помогать нам в роли садоводов.
– Но ведь уже август. И я не знаю, где мы сможем так быстро найти этих людей. И где возьмем подходящий сад.
– Мы должны это сделать, – сказал Оливер. – Как ты думаешь, а не начать ли нам с отцовского сада?
– Это выставит тебя в нехорошем свете, если ты в качестве первого опыта попытаешься преобразить сад собственного отца, – ответила я. – Нет, нам нужен кто-то другой, А как насчет Элизабет? У нее потрясающий дом, но на участке с момента постройки дома ничего не делалось. Земля заросла сорняками. Это могло бы стать для нас идеальным полигоном, А Элизабет, Ханна и их дети с удовольствием пойдут сниматься на телевидение.
– Что ж, хорошо. Тогда попытаемся начать с твоей подруги Элизабет.
Я понимала, что если дело заладится и все пойдет так, как я задумала, то Элизабет совершенно бесплатно получит великолепный сад рядом с домом, а я еще смогу и заработать, на этом.
– Десерт? – спросил Оливер.
Он снова стал таким, как всегда. Словно вчерашнего вечера и в самом деле не было.
– С удовольствием, – сказала я.
Все, кроме меня, возвратились к обычному распорядку дня. Последовавшие недели проходили, словно так и должно было быть. Если смотреть не слишком пристально. Доктор Бернер, Хуберт и Шерер продолжали следить за нами круглые сутки, господин Кабульке отшкурил и покрасил двери в наших руинах, а Эвелин опробовала на отремонтированной кухне все рецепты зелий из конопли, которые ей только удалось найти в Интернете. Штефан делал вид, что между нами все разъяснилось. Он прекратил аферу с Петрой, в благодарность за это я приложила максимум усилий, чтобы не быть ему неприятной. Мы не особенно много разговаривали друг с другом, он совсем перестал заниматься бухгалтерией и сосредоточился на поисках работы. Относительно «потерянного времени», проведенного в нашем питомнике, он писал в резюме, что трудился все это время «независимым советником по экономическим вопросам».
– Впервые в жизни я рад, что мой отец повсюду сует свой нос, – как-то сказал мне Штефан. – Если бы не он, то за последние два года я набил бы немало шишек.
Но благодаря Фрицу он получил возможность поговорить о работе с директором по персоналу в фирме, которой раньше руководил сам Фриц. И в которой, кстати, трудился и Эберхард.
– Ого, – сказал Эберхард на одном из наших воскресных семейных завтраков. – Получается, что мы в одно мгновение определились на работу. По мне, это довольно странно.
– Определение на работу не означает одновременного занятия высоких должностей, – проговорил Штефан. – Впрочем, директор по персоналу был просто очарован моим резюме. Я именно то, что им нужно.
– Ого! – недоверчиво сказал Эберхард.
– Этот человек кое-чем обязан мне со старых времен, – объяснил Фриц.
– Ах так! – вставила Эвелин.
– Они ищут человека на новое место в филиале в Чикаго, – произнес Штефан. – Я должен буду принять там руководство отделом маркетинга, пока дело наладится, и через пару лет вернуться в Германию. Это уникальный шанс. – Он посмотрел на меня.
Очевидно, я не смела даже в мыслях как-то лишить его этого уникального шанса.
– Чикаго очень далеко, – произнес Оливер и тоже посмотрел на меня.
Я пожала плечами. Я не собиралась ехать в Чикаго, но здесь это никого не касалось.
– Чикаго звучит заманчиво, – мечтательно произнесла Эвелин. – Там бывает по меньшей мере четыре времени года.
– Ого, – подхватил Эберхард, обращаясь к Штефану. – На такое место существует как минимум триста претендентов. Ты не думаешь, что твои шансы не так уж и велики? Я бы сказал, почти нулевые.
– А я бы сказал, что идеально подхожу для этой работы, – заявил Штефан. – Кроме того, директор по персоналу кое-чем обязан папе.
– Этому директору слегка за тридцать. Когда ты уходил на пенсию, – заметил Эберхард, обращаясь к Фрицу, – он, должно быть, ходил в детский сад.
– Я только десятый год на пенсии, – уточнил Фриц. – А малыш Юрген – это было, видимо, имя директора по персоналу, – был тогда самым младшим членом моего штаба. Он мне за многое должен быть признателен.
– Как хорошо для Штефапа, – сказал Эберхард.
– Как хорошо для всех нас, – подтвердила Эвелин. – Ты, кажется, тоже имеешь свой кусок хлеба на этой фирме, Эберхард?
– Мы познакомились с Эби, когда он уже давно там работал, – агрессивно вступилась за мужа Катинка. – Эби получил эту работу просто потому, что хороший специалист, а не благодаря каким-то отношениям.
– Я тоже хороший специалист, – проговорил Штефан. – А связи сегодня нужны только для того, чтобы иметь возможность показать, насколько ты хорош.
– Правильно, – согласился Фриц и положил одну руку на плечо Оливера, а вторую – на плечо Штефана. – Я верю, что скоро у меня будет возможность начать гордиться своими сыновьями. Один сделает карьеру на моей фирме, а второй – на телевидении. Шоу Оливера произведет фурор, скажу я вам.
– Это еще и программа Оливии, – вставил слово Оливер.
– Конечно, конечно, – закивал головой Фриц. – И я также горд и за свою невестку. Давайте поднимем бокалы и выпьем за нашу выдающуюся семью.
В роли бокалов выступили кофейные чашки.
– За Гертнеров, – сказал Фриц.
– За Гертнеров, – повторили мы, и мне представились титры фильма «Даллас» и звучащая на их фоне музыка. И вот они мы, снова здесь…
«Гертнеры» – семейная «мыльная опера». Если вы только что присоединились к числу наших зрителей, то прослушайте краткое содержание предыдущих серий. В главных ролях все те же. Старый патриарх Фриц, великодушно сменивший свою огромную виллу на маленькую квартирку в доме типовой застройки и с некоторых пор положивший глаз на новую соседку по имени Роберта Кнопп, которая приходит к нему убираться и гладить. Старший сын Оливер, переспавший на прошлой неделе с женой своего младшего брата. Штефан, младший брат, который ради миллиона евро способен делить свой дом с женой Оливера – Эвелин, но с большим удовольствием привел бы туда продавщицу цветов по имени Петра, которую из эстетических соображений мы показываем здесь только выше талии. Оливия, женщина с головой, напоминающей кочан цветной капусты, сама не знающая, как она еще удерживается среди действующих лиц этой «мыльной оперы». И Эвелин, жена Оливера, вырастившая завидный урожай конопли, позволивший напомнить пожилым синьорам из окружения Фрица о мечтах их молодости. Также в ролях: Катинка – младшая сестра, становящаяся каждый день чуточку полнее, и ее муж Эберхард, имеющий, хоть это и не видно по телевизору, проблемы с размерами своего зада. В эпизодах: дети – Леа, Жан и Тиль, которые всегда вскакивают посреди завтрака и покидают зимний сад. Как будут развиваться события в семействе Гертнеров дальше? Получит ли Штефан работу в Чикаго и скажет ли наконец Оливия, что не чувствует больше себя его женой? И что станет делать Оливия, когда перестанет быть членом этого семейства? Помогут ли полученные миллионы Эвелин и Оливеру внести новизну в свои супружеские отношения и сделать их счастливыми, пусть и без детей? Растопит ли фрау Роберта сердце старика Фрица? И не станет ли она под конец оспаривать право на наследство у детей Фрица? И воплотит ли кто-нибудь когда-нибудь угрозу вылить Эберхарду на голову горячий кофе из кофейника? Смотрите и не переключайтесь. Та-та-та-та!
Мы с Оливером работали над сценарием нашего пилотного выпуска, и Оливер был таким же милым и любезным, как раньше. Он даже снова называл меня Блуменкёльхен. Казалось, та единственная ночь навсегда вычеркнута из наших воспоминаний. Я сочувствовала ему, потому что сама была просто не в состоянии забыть ту ночь. И была не в состоянии думать о чем-то другом. Особенно когда мы садились вечером за стол. За тот стол, на котором мы тогда…
Но Оливер смог втянуться в обычный распорядок дня, как и все остальные. Мы подгоняли рамки нашего шоу к реалиям сада Элизабет. Ханна была посвящена в планы предстоящих съемок. Она должна была запудрить Элизабет мозги историей о том, что та выиграла приз одного из журналов. Потому что Ханна якобы под ее именем отправила правильно разгаданный кроссворд из этого журнала. Это была поездка на выходные в специальный санаторий красоты. Элизабет так радовалась полученному букету цветов и посыпавшимся затем поздравлениям якобы от читателей журнала, что все последующие дни мне приходилось очень тщательно следить за собой, чтобы не проговориться во время наших с Элизабет обеденных пробежек.
– Все выходные одни процедуры, маски для лица, массажи, парикмахеры, – сказала Элизабет. – Разве это не фантастика, что я оказалась такой счастливой?
– Вполне нормально.
– А как ты думаешь, у них там есть «Ботокс»? [22] – спрашивала меня Элизабет. – У меня с некоторых пор на лбу появились эти дурацкие морщинки. С ними я выгляжу как старуха.
– Морщины рано или поздно все равно появятся, – сказала я.
– Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
– Ни в коем случае! – вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: – Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
– Мне очень жаль, – извиняющимся тоном говорила она. – Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад – чем не повод для радости?
– Ты настоящая подруга, – сказала она мне.
– Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
– Ах, – сказала Элизабет, – только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
– Я не знаю, – сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея – привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
– Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
– Ну да, – сказала я. – Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
– Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
– Посмотрим, – любезно сказала я.
– Чудесно! – Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
– Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, – сказал он. – И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
– Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. – Я притворно закатила глаза. – А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
– Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, – сказал Штефан. – Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
– Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
– Это я уже сделал, – сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
– И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
– Олли, – сказал Штефан. – Когда ты прекратишь делать намеки?
– Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, – сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
– Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
– Супер, – сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
– И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
– А как же мое шоу?
– Ну, ты все еще дуешься? – спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
– Я не дуюсь, – сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: «С красивого блюда есть не пристало». Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
– Конечно, дуешься, – сказал он. – И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
– Я только об этом и думаю, – ответила я.
– При безупречных отношениях не случается измен, – сказал Штефан. – Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
– Ха, – хмыкнула я. – Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
– Я же говорю.
– Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
– Твердолобая ты, – сказал Штефан. – Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.
Я посмотрела на него. Вот он стоит – как всегда безупречный, словно фотомодель с этой ямочкой над верхней губой, в которую я влюбилась сразу и безвозвратно. Я лишь покачала головой, пытаясь отогнать снова подступившие слезы.
Все прошло. Все.
– Штефан, питомник и история с Петрой – две совершенно разные вещи.
– Не совсем так. Но я понимаю, что ты просто не хочешь видеть взаимосвязь. Мне жаль, Олли. И как долго я еще должен извиняться?
– Можешь не напрягаться, – холодно сказала я. – Такие вещи не прощаются.
Штефан вздохнул:
– Хорошо. Нет так нет. Может быть, ты будешь попрекать меня этой Петрой и через двадцать лет.
– Совершенно точно – нет.
– А ты не находишь, что следовало бы сделать усилие, чтобы попытаться меня понять? Хоть немного?
– Ах, Штефан. Я тебя понимаю. Раз уж тебе так ненавистен этот питомник, раз уж ты так рвешься в свой маркетинг, я – последнее препятствие на твоем пути!
Штефан улыбнулся.
– Тогда мне уже легче, – сказал он. – Я-то думал, что ты и в самом деле собираешься стоять до последнего.
Я уставилась на него. Да, похоже, он ничего не хотел понимать.
– Я уже нашел в Интернете потенциальных покупателей, – продолжал между тем Штефан. – Состояние рынка недвижимости сегодня довольно скверное, но не хуже, чем было два года назад. Поэтому, я думаю, мы можем вернуть те средства, что тогда вложили. По крайней мере, сможем остаться при своих.
Я слушала его со все возрастающим нетерпением.
– Штефан, ты снова неправильно меня понял. Я не собираюсь продавать питомник. Сколько раз я должна тебе это повторять!
– Но ты только что…
– Я сказала, что могу понять твое стремление найти для себя новое дело! Я же буду заниматься питомником одна. И совсем начистоту: от тебя последнее время здесь совершенно никакого толка.
Штефан рассвирепел:
– Ты действительно не хочешь ничего понимать? Я не позволю, чтобы наши деньги продолжали утекать, словно вода сквозь пальцы!
– Половина денег принадлежит мне, – сказала я. – И если я захочу, чтобы они утекали сквозь пальцы, то так и будет. С оставшейся половиной можешь делать что хочешь.
– Олли, девочка, теперь я действительно опасаюсь, в здравом ли ты уме. У нас пятьсот семьдесят тысяч долга за то, что мы здесь имеем, и даже если мы их заплатим, то от нашего миллиона останется меньше половины.
– Да, и на них мы отремонтируем дом и построим школу для садоводов-любителей, – заметила я. – То есть я хотела сказать, что могу сделать это сама. А ты можешь продолжать искать работу своей мечты. Останется достаточно и для автомобиля твоей мечты.
– Я этого не вынесу! Столь бесконечное упрямство граничит с абсолютным кретинизмом, – прошипел Штефан. – Пойми наконец своими куриными мозгами, что я не хочу больше видеть это дерьмо! Я хочу нормальную городскую жизнь, нормальную квартиру, встречаться с друзьями, путешествовать. Я хочу побывать на Мальдивах, в Новой Зеландии, в Сан-Франциско наконец.
Мне постепенно наскучила эта нудная песня. Я снова принялась за работу. Моя невозмутимость привела Штефана в ярость.
– А ты останешься совсем одна со своим любимым садиком. Будешь одна и в будни, и в праздники. Так и будешь стоять здесь в своих замызганных штанах и кедах, высаживая дурацкие цветочки в такие же дурацкие горшочки, и делать вид, что в мире не существует ничего более важного. Ты будешь говорить своим цветочкам всякую ерунду, даже не замечая, как это выглядит со стороны. Как неприятна вечная грязь у тебя под ногтями и постоянно испачканное лицо, насколько ты вся неприятна. А после этого ты еще спрашиваешь, почему я завел роман с другой женщиной?
В течение этого монолога я набирала в легкие побольше воздуха, а под конец со свистом выдохнула его от возмущения. Вот теперь он окончательно меня добил.
– Я тебе неприятна?!
– Конечно, ты мне неприятна, – ответил Штефан. Его лицо исказила ярость, полные губы стали совершенно бесцветными. – Ты неприятна любому мужчине. Как ты думаешь, почему мои друзья все реже и реже приглашают нас к себе?
Я все еще не могла до конца осознать сказанное им.
– Я тебе неприятна! Я – тебе!
От беспомощности я начала громко смеяться. Это действительно было смешно! Я ему неприятна. Моему собственному мужу.
– Посмотри на себя, – сказал Штефан.
Но я смотрела только на него и вся тряслась от смеха. Затем совершенно безо всякой паузы разразилась плачем. Да, я была истеричкой. Нервы сдали окончательно. Слезы лились из глаз рекой. Но все-таки поводов плакать было больше, чем поводов смеяться.
Штефан, очевидно, расценил эти слезы как мое поражение и готовность подчиниться.
– И если ты не хочешь меня потерять, то хорошо бы тебе немножко поднапрячься, – сказал он.
Я лишь всхлипывала, не в состоянии промолвить хоть слово. Я превратилась в дождевальную установку.
Когда же слезы иссякли, Штефана уже не было в оранжерее.
Я бы с большой охотой спряталась в наших руинах и появилась бы там после восьми вечера, чтобы сообщить Штефану, что, к сожалению, мы проиграли это пари. Но дело было не только в Штефане, которого я тем самым могла бы лишить его доли выигрыша, речь шла также об Эвелин и Оливере. А для этих двоих я уже сделала достаточно «хорошего». Мне лишь очень хотелось надеяться, что Оливер к этому времени был уже обкурен и сам не слишком соображал, когда ложился со мной в постель.
Никогда еще мне не было так тяжело возвращаться в квартиру Оливера, как сегодня.
Оливер стоял возле кухонного стола и что-то готовил. Так было почти всегда, пока я у него жила. Из кастрюли доносился упоительный запах пряностей. Впрочем, следовало признать, что, когда готовил Оливер, запахи всегда были упоительные.
– Привет, – сказала я, закрывая дверь.
– Привет, – ответил он, не оборачиваясь.
По его голосу я не смогла определить, какое у Оливера настроение, но то, что, отвечая на мое приветствие, он не добавил свое традиционное «Блуменкёльхен», было нехорошим признаком.
С другой стороны, со вчерашнего вечера наши полудетские прозвища стали неприемлемы. Если называть вещи своими именами, мы потеряли вчера нашу невинность. И дружбу нашу, по-видимому, тоже.
– Мне очень жаль, – произнесла я, опустив глаза.
Оливер наконец обернулся. Но, даже не глядя ему в лицо, я была уверена, что брови у него сейчас намного выше своего нормального положения.
– Что это было? – Голос Оливера все еще звучал нейтрально.
– Мне очень жаль, – повторила я.
– А что именно тебе жаль?
– Да, собственно говоря, все.
– Пожалуйста, смотри на меня, когда со мной разговариваешь, – произнес Оливер.
Его голос сейчас очень походил на голос Фрица, когда тот начинал читать свои воскресные проповеди. Неужели и он сейчас скажет мне, какая я бездарь?
Я подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. В его красивые, умные, серые глаза. В данный момент, впрочем, выражение их было довольно мрачным.
– Итак, тебе жаль, что ты вчера переспала со мной? – спросил Оливер.
Я кивнула. Это не было обманом. Мне было жаль, что я перешла дорогу Эвелин. Мне было жаль, что тем самым я еще более усложнила все происходящее.
– И потому, что ты сделала это, чтобы досадить Штефану? – спросил Оливер.
– Откуда ты знаешь?
– Эвелин рассказала мне о Штефане и этой вашей продавщице.
– Получается, что ты знал обо всем раньше меня? – Все знали об этом, и никто не сделал ни малейшей попытки, чтобы рассказать об этом мне. – Ну, прекрасно, ты действительно хороший друг!
– Я тоже так думал, – произнес Оливер и посмотрел на меня, качая головой. – Скажи-ка, Оливия, что это нашло на тебя вчера вечером? Почему ты просто не рассказала мне обо всем, а вместо этого начала вытворять все эти номера а-ля «я-очень-злая-девочка»?
Я нервно сглотнула слюну.
– Потому что я и есть злая девочка.
Оливер все еще качал головой.
– То, что тебе было нужно, так это хороший разговор и чашка горячего какао. Вместо этого…
При упоминании о «вместо этого» по моему телу пробежала дрожь.
– Мы не должны никому об этом рассказывать, – промямлила я. – Это никто не должен узнать, тогда никому не станет больнее.
– Кроме… – Оливер прикусил губу. – Ты права, – произнес он. – Мы станем вести себя так, словно ничего не произошло.
– Да, – облегченно согласилась я. – Поскольку я была пьяна, а ты обкурен.
Оливер поморщил лоб.
– Кто тебе сказал?
– Эвелин сказала, что ты тестировал наш… э-э… еепродукт.
– Я только пару раз затянулся от косячка господина Кабульке, – сказал Оливер. – Это и впрямь достойный продукт. Однако, к сожалению, для меня это не может служить оправданием. Твое же состояние было близким к горячечному бреду.
– Тебе не нужно ни в чем оправдываться, – сказала я. – В конце концов, я тебя соблазнила.
В первый раз за этот вечер Оливер улыбнулся. Но очень коротко. Затем он сказал:
– Я думал, мы не захотим больше об этом говорить. Этого же не было.
– Не было, – с горечью повторила я. – Мы просто будем делать все так, как было до этого. До октября. Затем мы получим свои миллионы и станем радоваться так легко заработанным деньгам.
– Теперь, когда все так удачно разрешилось, можно и поесть, – сказал Оливер.
– Мне очень жаль, что ничего не получилось с ребенком, – продолжила я разговор после первой тарелки жаркого из индейки в кокосовом соусе с овощами.
– Каким ребенком?
– Ребенком, которого не будет у Эвелин, – сказала я.
– Ах, это. Ну, это не было для меня новостью. Мы с Эвелин занялись этим, чтобы прояснить кое-что в наших отношениях. Эвелин, как оказалось, свой выбор сделала.
– А ты?
– Мне остается только смириться с реальностью, разве нет?
– Да, – сказала я.
Если женщина не хочет иметь детей, то мужчине будет очень сложно ее обойти. Это у женщины, мужчина которой не хочет иметь детей, есть масса способов справиться с его нежеланием.
– Я хотел бы прояснить еще один вопрос, – сказал Оливер и посмотрел на меня пронизывающим взглядом.
– Да, какой?
– Те презервативы, которые мы вчера вечером использовали, принадлежали Штефану?
– Да, – устало сказала я. – Я нашла их в его письменном столе. На письменном столе они тоже этим занимались. Представляешь?
Оливер на мгновение прикрыл глаза.
– Поэтому ты тоже захотела непременно сделать это на столе, – тихо произнес он, больше для себя, чем для меня.
– Да, – сказала я и посмотрела на столешницу.
То, что он делал вчера со мной здесь, было просто невероятно. Впрочем, продолжение в постели было не менее грандиозно. Ничего удивительного, что у Эвелин овуляции случаются каждые два дня.
– Оливер?
Он неподвижно смотрел перед собой.
– Все нормально, – сказал он. – Мы ведь не хотели больше об этом говорить. Этого же не случилось, правда? Мы просто продолжаем жить с того момента, когда расстались вчера в обед.
– Точно, – ответила я, готовая в тот же миг снова разразиться слезами.
Но я взяла себя в руки. На сегодня слез было достаточно.
– Дюрр звонил мне сегодня десять раз, – произнес Оливер, чтобы сменить тему, – Телекомпания хочет получить пилотный выпуск программы уже в сентябре. Значит, нам необходимо срочно найти подходящий сад для этого проекта и представить команду, которая будет над ним работать.
– Это тоже должны делать мы?
– Я не имею в виду съемочную группу. А тех людей, которые станут помогать нам в роли садоводов.
– Но ведь уже август. И я не знаю, где мы сможем так быстро найти этих людей. И где возьмем подходящий сад.
– Мы должны это сделать, – сказал Оливер. – Как ты думаешь, а не начать ли нам с отцовского сада?
– Это выставит тебя в нехорошем свете, если ты в качестве первого опыта попытаешься преобразить сад собственного отца, – ответила я. – Нет, нам нужен кто-то другой, А как насчет Элизабет? У нее потрясающий дом, но на участке с момента постройки дома ничего не делалось. Земля заросла сорняками. Это могло бы стать для нас идеальным полигоном, А Элизабет, Ханна и их дети с удовольствием пойдут сниматься на телевидение.
– Что ж, хорошо. Тогда попытаемся начать с твоей подруги Элизабет.
Я понимала, что если дело заладится и все пойдет так, как я задумала, то Элизабет совершенно бесплатно получит великолепный сад рядом с домом, а я еще смогу и заработать, на этом.
– Десерт? – спросил Оливер.
Он снова стал таким, как всегда. Словно вчерашнего вечера и в самом деле не было.
– С удовольствием, – сказала я.
Все, кроме меня, возвратились к обычному распорядку дня. Последовавшие недели проходили, словно так и должно было быть. Если смотреть не слишком пристально. Доктор Бернер, Хуберт и Шерер продолжали следить за нами круглые сутки, господин Кабульке отшкурил и покрасил двери в наших руинах, а Эвелин опробовала на отремонтированной кухне все рецепты зелий из конопли, которые ей только удалось найти в Интернете. Штефан делал вид, что между нами все разъяснилось. Он прекратил аферу с Петрой, в благодарность за это я приложила максимум усилий, чтобы не быть ему неприятной. Мы не особенно много разговаривали друг с другом, он совсем перестал заниматься бухгалтерией и сосредоточился на поисках работы. Относительно «потерянного времени», проведенного в нашем питомнике, он писал в резюме, что трудился все это время «независимым советником по экономическим вопросам».
– Впервые в жизни я рад, что мой отец повсюду сует свой нос, – как-то сказал мне Штефан. – Если бы не он, то за последние два года я набил бы немало шишек.
Но благодаря Фрицу он получил возможность поговорить о работе с директором по персоналу в фирме, которой раньше руководил сам Фриц. И в которой, кстати, трудился и Эберхард.
– Ого, – сказал Эберхард на одном из наших воскресных семейных завтраков. – Получается, что мы в одно мгновение определились на работу. По мне, это довольно странно.
– Определение на работу не означает одновременного занятия высоких должностей, – проговорил Штефан. – Впрочем, директор по персоналу был просто очарован моим резюме. Я именно то, что им нужно.
– Ого! – недоверчиво сказал Эберхард.
– Этот человек кое-чем обязан мне со старых времен, – объяснил Фриц.
– Ах так! – вставила Эвелин.
– Они ищут человека на новое место в филиале в Чикаго, – произнес Штефан. – Я должен буду принять там руководство отделом маркетинга, пока дело наладится, и через пару лет вернуться в Германию. Это уникальный шанс. – Он посмотрел на меня.
Очевидно, я не смела даже в мыслях как-то лишить его этого уникального шанса.
– Чикаго очень далеко, – произнес Оливер и тоже посмотрел на меня.
Я пожала плечами. Я не собиралась ехать в Чикаго, но здесь это никого не касалось.
– Чикаго звучит заманчиво, – мечтательно произнесла Эвелин. – Там бывает по меньшей мере четыре времени года.
– Ого, – подхватил Эберхард, обращаясь к Штефану. – На такое место существует как минимум триста претендентов. Ты не думаешь, что твои шансы не так уж и велики? Я бы сказал, почти нулевые.
– А я бы сказал, что идеально подхожу для этой работы, – заявил Штефан. – Кроме того, директор по персоналу кое-чем обязан папе.
– Этому директору слегка за тридцать. Когда ты уходил на пенсию, – заметил Эберхард, обращаясь к Фрицу, – он, должно быть, ходил в детский сад.
– Я только десятый год на пенсии, – уточнил Фриц. – А малыш Юрген – это было, видимо, имя директора по персоналу, – был тогда самым младшим членом моего штаба. Он мне за многое должен быть признателен.
– Как хорошо для Штефапа, – сказал Эберхард.
– Как хорошо для всех нас, – подтвердила Эвелин. – Ты, кажется, тоже имеешь свой кусок хлеба на этой фирме, Эберхард?
– Мы познакомились с Эби, когда он уже давно там работал, – агрессивно вступилась за мужа Катинка. – Эби получил эту работу просто потому, что хороший специалист, а не благодаря каким-то отношениям.
– Я тоже хороший специалист, – проговорил Штефан. – А связи сегодня нужны только для того, чтобы иметь возможность показать, насколько ты хорош.
– Правильно, – согласился Фриц и положил одну руку на плечо Оливера, а вторую – на плечо Штефана. – Я верю, что скоро у меня будет возможность начать гордиться своими сыновьями. Один сделает карьеру на моей фирме, а второй – на телевидении. Шоу Оливера произведет фурор, скажу я вам.
– Это еще и программа Оливии, – вставил слово Оливер.
– Конечно, конечно, – закивал головой Фриц. – И я также горд и за свою невестку. Давайте поднимем бокалы и выпьем за нашу выдающуюся семью.
В роли бокалов выступили кофейные чашки.
– За Гертнеров, – сказал Фриц.
– За Гертнеров, – повторили мы, и мне представились титры фильма «Даллас» и звучащая на их фоне музыка. И вот они мы, снова здесь…
«Гертнеры» – семейная «мыльная опера». Если вы только что присоединились к числу наших зрителей, то прослушайте краткое содержание предыдущих серий. В главных ролях все те же. Старый патриарх Фриц, великодушно сменивший свою огромную виллу на маленькую квартирку в доме типовой застройки и с некоторых пор положивший глаз на новую соседку по имени Роберта Кнопп, которая приходит к нему убираться и гладить. Старший сын Оливер, переспавший на прошлой неделе с женой своего младшего брата. Штефан, младший брат, который ради миллиона евро способен делить свой дом с женой Оливера – Эвелин, но с большим удовольствием привел бы туда продавщицу цветов по имени Петра, которую из эстетических соображений мы показываем здесь только выше талии. Оливия, женщина с головой, напоминающей кочан цветной капусты, сама не знающая, как она еще удерживается среди действующих лиц этой «мыльной оперы». И Эвелин, жена Оливера, вырастившая завидный урожай конопли, позволивший напомнить пожилым синьорам из окружения Фрица о мечтах их молодости. Также в ролях: Катинка – младшая сестра, становящаяся каждый день чуточку полнее, и ее муж Эберхард, имеющий, хоть это и не видно по телевизору, проблемы с размерами своего зада. В эпизодах: дети – Леа, Жан и Тиль, которые всегда вскакивают посреди завтрака и покидают зимний сад. Как будут развиваться события в семействе Гертнеров дальше? Получит ли Штефан работу в Чикаго и скажет ли наконец Оливия, что не чувствует больше себя его женой? И что станет делать Оливия, когда перестанет быть членом этого семейства? Помогут ли полученные миллионы Эвелин и Оливеру внести новизну в свои супружеские отношения и сделать их счастливыми, пусть и без детей? Растопит ли фрау Роберта сердце старика Фрица? И не станет ли она под конец оспаривать право на наследство у детей Фрица? И воплотит ли кто-нибудь когда-нибудь угрозу вылить Эберхарду на голову горячий кофе из кофейника? Смотрите и не переключайтесь. Та-та-та-та!
Мы с Оливером работали над сценарием нашего пилотного выпуска, и Оливер был таким же милым и любезным, как раньше. Он даже снова называл меня Блуменкёльхен. Казалось, та единственная ночь навсегда вычеркнута из наших воспоминаний. Я сочувствовала ему, потому что сама была просто не в состоянии забыть ту ночь. И была не в состоянии думать о чем-то другом. Особенно когда мы садились вечером за стол. За тот стол, на котором мы тогда…
Но Оливер смог втянуться в обычный распорядок дня, как и все остальные. Мы подгоняли рамки нашего шоу к реалиям сада Элизабет. Ханна была посвящена в планы предстоящих съемок. Она должна была запудрить Элизабет мозги историей о том, что та выиграла приз одного из журналов. Потому что Ханна якобы под ее именем отправила правильно разгаданный кроссворд из этого журнала. Это была поездка на выходные в специальный санаторий красоты. Элизабет так радовалась полученному букету цветов и посыпавшимся затем поздравлениям якобы от читателей журнала, что все последующие дни мне приходилось очень тщательно следить за собой, чтобы не проговориться во время наших с Элизабет обеденных пробежек.
– Все выходные одни процедуры, маски для лица, массажи, парикмахеры, – сказала Элизабет. – Разве это не фантастика, что я оказалась такой счастливой?
– Вполне нормально.
– А как ты думаешь, у них там есть «Ботокс»? [22] – спрашивала меня Элизабет. – У меня с некоторых пор на лбу появились эти дурацкие морщинки. С ними я выгляжу как старуха.
– Морщины рано или поздно все равно появятся, – сказала я.
– Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
– Ни в коем случае! – вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: – Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
– Мне очень жаль, – извиняющимся тоном говорила она. – Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад – чем не повод для радости?
– Ты настоящая подруга, – сказала она мне.
– Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
– Ах, – сказала Элизабет, – только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
– Я не знаю, – сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея – привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
– Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
– Ну да, – сказала я. – Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
– Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
– Посмотрим, – любезно сказала я.
– Чудесно! – Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
– Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, – сказал он. – И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
– Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. – Я притворно закатила глаза. – А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
– Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, – сказал Штефан. – Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
– Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
– Это я уже сделал, – сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
– И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
– Олли, – сказал Штефан. – Когда ты прекратишь делать намеки?
– Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, – сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
– Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
– Супер, – сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
– И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
– А как же мое шоу?