Гир Керстин. Непристойное предложение

   – Ах, Олли, сладкая. Разве ты не знаешь, как это бывает на телевидении! Стоит вам сделать пилотный выпуск, как придет дядя и заберет у вас и идею, и программу. Оливер столько лет на телевидении, а так и не смог вскарабкаться повыше. Но этот проект будет очень кстати при твоем устройстве на новую работу.
   – Ну, это само собой, – сказала я.
 
   В тот день, когда Штефан направился на собеседование по поводу устройства на новую работу, Эвелин принесла в магазин огромное блюдо с выпечкой.
   – Рождественские коврижки? – не скрывая отвращения, спросила Петра. – Уже сегодня?
   – Нет, – ответила Эвелин. – Это совсем не рождественские коврижки.
   – Но они же в форме звездочек, оленей, снеговиков и маленьких Николаусов, ^[23]– настаивала Петра, щупая выпечку длинными искусственными ногтями.
   Похоже, Эвелин воспользовалась единственными имевшимися в нашем доме формочками, подаренными мне еще на восемнадцатилетие приемной матерью. (День рождения у меня незадолго до Рождества, и, очевидно, это должно было считаться наиболее подходящим подарком. Проблема в том, что готовка никогда не относилась к числу моих любимых занятий.)
   – Это верно, – сказала Эвелин. – Просто по форме можно отличать их состав. Допустим, звездочки выпекались со специальным обезжиренным маслом. Так сказать, без холестерина. А Николаусы без сахара. В каждом олене не больше двух калорий. Эти коврижки приготовлены так, что при их употреблении можно больше калорий потерять, чем заработать.
   – Вот это да! – воскликнула Петра, глядя на выпечку уже совсем другими глазами. – И даже шоколад.
   – Да – и марципан тоже внутри. – Эвелин сделала серьезное лицо. – Можешь поверить, но когда-то я весила больше сорока килограммов.
   – Правда? – воскликнула снова Петра. – Никогда бы не подумала, – поколебавшись, добавила она.
   Эвелин бросила на меня лукавый взгляд, ясно дававший понять, что никогда в жизни она не весила ни на грамм больше, чем теперь. Конечно, нет.
   – С этими коржиками я сумела сбросить все за четыре недели, – сказала Эвелин Петре. – И если теперь меня мучает чувство голода, то я могу есть мучное столько, сколько захочу, не опасаясь, что на следующий день не влезу в свои самые узкие джинсы. Даже наоборот: если у меня появляется несколько лишних граммов, я просто съедаю пару Николаусов.
   – Вот это да! – снова воскликнула Петра. – А я-то не то чтобы имею проблемы с весом, но всегда вынуждена себя во всем ограничивать.
   – Это мне знакомо, – сказала Эвелин. – Иногда приходится брать себя в буквальном смысле за горло, чтобы противостоять соблазну. Очень жестоко.
   Петра кивнула.
   – А вот с этими коржиками можно положить конец постоянному чувству голода.
   – А они хоть вкусные? – спросила я.
   – Еще какие, – ответила Эвелин. – Возьми попробуй… вот хотя бы звездочку.
   Петра завистливо наблюдала, как я беру с тарелки коржик. Я с опаской откусила кусочек. Нет, не то чтобы я опасалась за качество обезжиренного масла и некалорийного шоколада. Я просто боялась, что на вкус конопля такая же противная, как и когда ее куришь.
   – Потрясающе! – восхищенно воскликнула я. Взгляд Петры стал еще более завистливым.
   – Правда? – Эвелин сияла от радости. – Я долгие годы добивалась этого, потому что покупать такую выпечку было непосильно дорого. А раньше купить нечто подобное можно было вообще только за границей, здесь, в Германии, все никак не приобретут патент.
   – Типично немецкая проблема, – сказала Петра, с жадностью рассматривая коржики. – Все равно лучшие нейтрализаторы аппетита можно получить только из США.
   – Да, но здесь они еще и не облагаются пошлиной, – продолжала разглагольствовать Эвелин. – Я имею в виду мои коржики.
   – Ага, – сказала я и задержала руку с половиной коржа на полпути ко рту.
   Ага! Кажется, начинка уже начала действовать, потому что я почувствовала, как меня слегка повело.
   – Итак, у меня появился интерес вот к этому снеговику.
   Впервые с того времени, как я с ней познакомилась, тон Петры был невероятно вежливым. Эвелин помедлила:
   – Но я не знаю, разрешено ли мне распространять этот рецепт в нашей стране.
   – Ах, если бы ты знала, как мне нравится кушать то, что не разрешено! – рассмеялась Петра.
   И это было новостью. Словно она уже попробовала кусочек коржика.
   – Ну, хорошо, – сказала Эвелин и протянула Петре тарелку.
   Петра с плохо скрываемой жадностью схватила снеговика и сразу откусила у него голову.
   – Потрясающе! – воскликнула она.
   – Да, правда? – Я с любопытством наблюдала за Петрой.
   – Этот снеговик определенно стоит своих пятидесяти евро, – вскользь заметила Эвелин.
   – В самом деле? – Петра с удивленным лицом откусила от снеговика кусок живота.
   – Это как минимум, – сказала Эвелин и подмигнула мне.
   Я положила руку себе на живот. Ой, мне становилось дурно.
   Но Петра, казалось, привыкла есть на халяву, ни на что не обращая внимания. Она засунула в рот остатки снеговика и произнесла:
   – Действительно, стоящая вещь.
   – Еще одного? – спросила Эвелин. – Николаусы тоже замечательные.
   – Но ведь поедание снеговиков требует большего расхода калорий, чем они в себе содержат, – сказала Петра.
   – Да, но в Николаусах вообще нет калорий. Боже мой, до чего же все-таки глупа эта Петра.
   – Где вообще нет калорий? – спросил кто-то.
   За нашими спинами послышались шаги нескольких пар ног, входивших в магазин.
   Сердце у меня ушло в пятки. Полиция! Наркоконтроль! Неужели они уже побывали в питомнике?
   Но это, конечно, был не наркоконтроль. Это были всего лишь Катинка, Эберхард и их дети.
   – Что привело вас сюда? – спросила я.
   – Желание купить растения, что же еще? – ответила Катинка и засмеялась. – Но что-нибудь низкокалорийное я бы тоже взяла с собой.
   – Пожалуйста, – сказала Эвелин и подвинула тарелку с коржиками. – Собственная выпечка.
   – Эвелин! – Я быстро отодвинула тарелку обратно. Катинка, в конце концов, была беременна. – Какие вам нужны растения, Катинка?
   – Эберхард хочет устроить живую изгородь вокруг бассейна, чтобы на следующее лето его никто не мог видеть купающимся.
   – Ммммм, – раздалось от Петры. Она как раз приговорила третьего снеговика.
   – Я хорошо его понимаю, – произнесла я, имея в виду, конечно, выдающуюся задницу Эберхарда.
   Эберхард ехидно посмотрел на Петру.
   – Что касается меня, я бы отдал предпочтение лавровишне, – сказал он. – Она растет быстро и долго остается зеленой.
   – Это правильно, – согласилась я. – Зато бамбук дает более плотный слой зелени и очень быстро. И больше подходит для бассейна.
   – Но бамбук дорогой, – произнес Эберхард. – Что касается меня, я проинформирован на этот счет.
   – Дингс, Оливия сделает для тебя сезонную скидку. – Это произнес Фриц, который в этот момент возник на пороге магазина.
   Что, черт возьми, здесь происходит? Семейный сбор?
   – Конечно, я предложу тебе замечательную скидку, Эберхард, – сказала я. – Но ты прав: бамбук – очень дорогое растение.
   – Тогда я не буду его брать.
   – Но, Эби! – взмолилась Катинка.
   Она определенно была за бамбук.
   – Поспешай медленно, – заявил Эби. – Только благодаря этому девизу я чего-то достиг.
   – Но иногда можно позволить себе немножко потранжирить, – сказал Фриц.
   – Чем я могу тебе помочь? – спросила я у него.
   – Коржик? – обратилась к Фрицу Эвелин.
   – Я еду вместе со Штефаном на собеседование по поводу работы, поэтому я здесь, – объяснил Фриц.
   Эвелин хихикнула:
   – Да, малыш еще никогда не делал ничего подобного. Папочка должен отвести его к дяденьке за ручку.
   – Ого, – вставил Эберхард.
   – Ерунда, – сказал Фриц. – Я лишь поеду туда с ним, не больше. Я должен поздороваться с людьми и все такое. Просто знак вежливости.
   – А Штефан и в самом деле получит работу в Чикаго? – спросила Эвелин.
   – Если сможет достойно себя представить, – ответил Фриц.
   – У-г-у-уг-у-гу, – пробормотала Петра.
   Никто не знал, что тем самым она хотела нам всем сказать.
   Штефан вышел из кабинета в торговый зал. В новом костюме. И, как я смогла заметить, в новом галстуке. И в новой рубашке. И в новых туфлях.
   – Вот так должен выглядеть деловой человек, – гордо сказал Фриц.
   – Чикаго, мы идем к тебе! – провозгласил Штефан.
   – Коржик? – спросила Эвелин.
   Я отодвинула тарелку еще дальше в сторону.
   – Ты сдурела? – прошипела я. – Он же испачкает свой новый деловой костюм крошками.
   – Ты выглядишь потрясающе, – встряла в разговор Катинка. – Как Кевин Кёстнер. Не так ли, Эби? Штефан выглядит как Кевин Кёстнер.
   – Как Брэд Питт, – сказала Петра. – Он выглядит как Брэд Питт.
   – Лучше, – проронила я. – Лучше.
   Штефан польщенно заулыбался.
   – Пожелайте мне удачи.
   – Много удачи, – сказала я.
   – Много удачи, братик, – гордо сказала Катинка.
   – Смотри, не задень животом о прилавок, – угрюмо обратился к жене Эберхард, очевидно, вне себя от зависти.
   – Маленький коржик на удачу? – спросила Эвелин. Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
   – Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? – спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
   – Почему бы нет?
   – Чикаго очень далеко, – сказала Эвелин.
   – Чем дальше, тем лучше, – заметила я.
   – Понимаю, – согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
   – Тогда ты первая, – произнесла я. – Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
   – Да, мужчины часто бывают тугодумами.
   – Я уже съела коржиков на две сотни евро, – вдруг прохихикала Петра. – Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
   – Тогда можешь взять с собой, – разрешила Эвелин.
   Петра снова хихикнула.
   – Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
   – Это мы еще посмотрим, – вставила Эвелин.
   – Мой муж тоже зарабатывает деньги, – сказала Петра.
   – Так это же прекрасно, – одобрила я.
   – Да, но деньги портят характер, – сказала Петра. – Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
   – Что?
   – Ну, вот мой муж, например, – проговорила Петра. – Он думает, что он лучше, какя.
   – Чем, – поправила ее Эвелин.
   –  Чем как я, –«поправилась» Петра. – Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
   – Даже сомневаться не приходится, – произнесла я.
   Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
   – Да ясно же, – заметила Петра. – Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
   – Ах вот оно что, – с пониманием произнесла я. – Да, а мне уже хочется плакать, – пожаловалась Эвелин. Петра снова хихикнула.
   – И это было совсем нетрудно – увести у тебя твоего благоверного, – сказала она, обращаясь ко мне. – А я тебя еще и предостерегала.
   – Предостерегала? Ты, меня?
   – Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
   Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
   – Это уже слишком, – проговорила Эвелин и посмотрела на часы. – Все пошло слишком быстро.
   – Мне уже давно не по себе, – сказала я. – И совсем не так хорошо.
   Эвелин посмотрела на недоеденный коржик в моей руке.
   – Сокровище мое, но в звездочках вообще ничего не было.
   – А он был такой вялый в постели, – съязвила Петра и едва не свалилась с прилавка от смеха.
   – Хотелось бы знать, что здесь такого смешного, – не сдержалась Эвелин. – Вы, бедняжка, никогда ничего подобного в жизни не имели.
   – Лично я никогда, – сказала Петра и расхохоталась так, что из глаз брызнули слезы. – Абсолютный тюфяк, хи-хи, совсем не смешно, хи-хи. Не над чем смеяться, хи-хи-хи. Но ты можешь теперь спокойно говорить мне «ты».
   – Ах нет, спасибо, – возразила Эвелин.
   Мне стало в этот момент в самом деле жаль Петру.
   – Уже половина двенадцатого, Петра. Ты не должна сегодня забирать детей?
   – Детей! – Петра подпрыгивала от смеха на прилавке. – Забрать.
   – О Боже! – испугалась я. – Что мы наделали? Она же не сможет вести машину!
   – Не-е, – удовлетворенно сказала Эвелин.
   – А бедные дети? Они теперь будут ждать маму перед детским садиком.
   – Дети никогда не ждут перед садиком, а всегда на территории, под присмотром. И если никто не приходит их забрать, то воспитатели ставят в известность отцов. Или старших детей, – ухмыльнулась Эвелин.
   – Эвелин, ты жестока, – возмутилась я.
   – Не-е, – ответила Эвелин. – Я просто считаю, что наша кривоножка заслужила наказание.
   – Но бедные дети…
   – Ты хотела бы иметь такую мать?
   – Родителей не выбирают, – проговорила я. – О Боже, Эвелин, мне и в самом деле ужасно плохо. Ты уверена, что в звездочках ничего не было?
   – Абсолютно, – сказала Эвелин.
   – Тогда это, должно быть, обезжиренное масло, которое я не переношу.
   – Оливия, душа моя, не существует никакого обезжиренного масла.
   Эти слова произвели на Петру такое впечатление, что от смеха у нее изо рта пошла пена.
   – Ты бы легла лучше куда-нибудь, хоть на диван, – попросила я ее.
   – Да, в первый раз такого с ней быть не должно, – сказала Эвелин.
   А Петра все смеялась и смеялась. Когда она слезла с прилавка, чтобы куда-нибудь идти, то не попала в дверь и ударилась лбом о дверной косяк. Но это не привело ее в чувство, потому что смеяться она принялась еще пуще. Когда мы наконец уложили ее на диван, я со страхом посмотрела на Эвелин.
   – От этого можно умереть?
   – Посмотрим, – произнесла Эвелин и беспечно засмеялась.
   Боль у меня в животе стала сильнее. Едва я успела добежать до туалета, меня вырвало.
   – Твои коржики и в самом деле способны подавлять аппетит, – сообщила я, вернувшись назад в магазин.
   Эвелин задумчиво посмотрела на меня.
   – Похоже, причина твоего недомогания совсем в другом. Когда у тебя последний раз были месячные?

Глава 14

   Я тупо уставилась на Эвелин.
   – А что? – Я не вела никаких глупых календарей по поводу месячных.
   – Гм, – произнесла Эвелин.
   – Нет, – сказала я.
   Нет, судьба не могла так со мной поступить! И так уже всего было достаточно.
   – У меня есть еще один тест на беременность, – сказала Эвелин и поморщилась. – Был куплен про запас. – Она ухмыльнулась. – Я уже собиралась было продать его на аукционе.
   – Нет, – повторила я.
   Я не могла быть беременной. Это было просто невозможно. Это же была жизнь, а не глупая «мыльная опера».
   Забеременеет ли Оливия от своего деверя, и как она расскажет об этом своей невестке, которая долгие годы безуспешно пыталась завести ребенка? И бросится ли Оливия с моста, что больше подошло бы глупой продавщице Петре? Смотрите в нашем сериале и не переключайтесь, потому что грядет новый поворот в нашем сериале: Гертнеры – семейство самоубийц.
   Эвелин подтолкнула меня к выходу.
   – Пойдем же. Самообман в данном случае ни к чему хорошему не приведет.
   – Но я не могу быть беременной, – сказала я. Я не могла и не имела права, И не хотела.
   Эвелин высоко подняла брови, точно так, как это всегда делал Оливер.
   – Оливия, это не так невероятно, что ты можешь забеременеть.
   – Невероятно, невероятно, – с нажимом повторила я.
   – Но это жизнь. – Эвелин потянула меня за локоть.
   – А что же с Петрой?
   Петра продолжала хихикать, лежа на диване.
   – Она спокойно полежит здесь одна, – сказала Эвелин.
   – Я тебя боюсь, – сказала я.
   На стоянке перед питомником господин Кабульке помогал загружать саженцы лавровишни в машину Эберхарда и Катанки. Очевидно, несмотря на все уговоры Фрица, Эберхард решил-таки купить самые маленькие и дешевые растения. Это означало, что еще пару лет все кому не лень смогут созерцать толстый живот Эберхарда, направляющегося к бассейну.
   В доме было тихо и спокойно, и не последнюю роль в этом, очевидно, играли подобранные Эвелин для покраски дверей и стен тона. Эвелин повела меня в ванную.
   – Мне очень жаль, но здесь все еще погано, – извиняющимся тоном сказала она.
   – Я знаю. Это же все-таки мой дом, Эвелин.
   – Ах, и правда. Вот тест. Пользоваться им предельно просто.
   – Эвелин, я не беременна.
   – А почему нет?
   – Мы пользовались презервативами, – сказала я и покраснела до кончиков волос.
   – Я знаю, – сказала Эвелин. – Черными!
   Второй раз за этот день земля ушла у меня из-под ног. Я побледнела и опустилась на бортик ванны.
   – Откуда ты знаешь?
   Эвелин изумленно посмотрела на меня.
   – От Оливера, конечно. Ты думала, что мы больше не разговариваем друг с другом?
   – Это он тебе рассказал? – Я не могла в это поверить.
   – Ну, не во всех деталях, конечно, – сказала Эвелин. – Но достаточно, чтобы заставить меня ревновать. – И с горечью добавила: – Он великолепен в постели, правда?
   Я была не в состоянии что-либо ответить.
   – Но я хотела бы сказать, что в немалой степени это и моя заслуга, – продолжала Эвелин. – Последние семь лет именно я в конце концов имела эксклюзивное право им пользоваться.
   Я лишь тупо смотрела на нее.
   – Презервативы не всегда функционируют безотказно. Они могут треснуть, если использовать какие-то кремы или что-то такое.
   – Но мы не пользовались никакими кремами, – прервала я ее.
   Эвелин казалась мне зловещей. Она вздохнула.
   – Оливия, что с тобой случилось?
   – Ты внушаешь мне страх, – честно призналась я. – У тебя есть все основания меня ненавидеть. Но я не хотела, чтобы ты хоть когда-нибудь узнала об этом. И не понимаю, почему Оливер рассказал тебе об этом.
   – Потому что мой муж ничего не может носить в себе. И потому что из-за этой истории он оказался в каком-то ступоре. Ему нужен был совет из женских уст.
   Я совершенно не понимала, что она несет.
   – И что ты ему посоветовала?
   – Я посоветовала ему просто подождать, – сказала Эвелин. – Женщины с характером не бросаются из объятий одного мужчины в объятия другого.
   – Но я не отношусь к числу женщин с характером, – сказала я.
   – Отчего же? – сказала Эвелин. – У тебя есть характер. У тебя только нет стиля. Но над этим можно и нужно работать, и об этом я также сказала Оливеру. Он же влюблен в тебя, ты знаешь?
   – Что? – Что это только что сказала Эвелин? На какой-то момент мне показалось, что внутри у меня поднимается теплая волна радости. Но это продолжалось недолго. – Эвелин, как же ты должна меня ненавидеть!
   Эвелин снова вздохнула.
   – Я лишь немного ревную, что у вас с ним все произошло так быстро. Но в принципе я даже рада. Оливер не заслужил того, чтобы так страдать.
   – Эвелин, ты все поняла неправильно. Оливер и я решили забыть о том, что произошло. И жить так, словно этого никогда с нами не было.
   – Это я ему посоветовала, – гордо произнесла Эвелин. – Чтобы у тебя было немного времени подумать.
   – Но ты тоже можешь делать так, словно ничего не происходило, – сказала я.
   – Я не могу, Оливия. Видимо, Оливер забыл кое-что тебе сказать. Наш брак уже довольно долгое время не столь безоблачен, как кажется. Дело в целом ряде моментов, о которых я не хотела бы здесь распространяться. И если бы все было много лучше, мы никогда бы не согласились на этот дурацкий обмен мужьями.
   Я ничего не сказала, лишь с открытым ртом продолжала слушать. Каждое ее слово становилось для меня откровением.
   – Ну да, во всяком случае, этот детский вопрос очень серьезно осложнял наши отношения. Оливер с самого начала хотел иметь детей, лучше двоих или троих. Ха-ха, как будто я такая же несушка-рекордистка, как его сестра. Ну, в общем, не сразу, но я позволила себя убедить. Я думала, что до сорока успею. А что такое ребенок, я могла себе представить. При наличии няни – еще туда-сюда, это можно было бы осилить. Но чем дальше, тем меньше мне хотелось беременеть. Я каждый месяц испытывала облегчение, когда приходили месячные, но никогда не говорила об этом Оливеру. Только, к сожалению, он и сам это замечал. И он стал грустить. В принципе мы оба знали, что наш брак катится к закату, когда в мае решились на эту дурацкую авантюру с обменом мужьями.
   – Женами, – чисто механически поправила я ее.
   С той минуты, как Эвелин начала говорить, мир стал выглядеть для меня совершенно иначе. Не таким черным. На горизонте показались проблески розового.
   – Да, или так, если хочешь, – сказала Эвелин. – Во всяком случае, мы оба знали об этом, только никак не могли правильно поговорить.
   – Но вы же постоянно встречались в отеле, – возразила я.
   – Да, – сказала Эвелин и ухмыльнулась. – В постели мы понимали друг друга с закрытыми глазами. Но это же еще не все, правда? Во всяком случае, незадолго до этой истории с тестом на беременность в прошлом месяце мы договорились и пришли к выводу, что каждому следует дальше идти своей дорогой. И я сказала ему, что у него есть прекрасные шансы относительно тебя, так как Штефан завел шашни с этой кривоногой дурой и вообще тебе не подходит.
   – Ага, – сказала я. Ага, ага, ага.
   – Да, но Оливер никак не может переболеть, – продолжала Эвелин. – Он полагает, что ты переспала с ним только из-за желания отомстить Штефану. Я сказала, что это чепуха, но он думает, что ты все еще любишь Штефана.
   – Нет.
   – Я это знаю, мне ты можешь не говорить.
   – Но я думала, что Оливер все еще любит тебя, – сказала я.
   – Нет, – сказала Эвелин. – И очень давно. Просто мы уже привыкли друг к другу, поэтому так долго оттягивали расставание.
   Я опустила голову.
   – Я так мерзко чувствовала себя из-за своего отношения к тебе, – сказала я. – Сначала я подозревала, что у тебя роман со Штефаном, а потом увела твоего мужа.
   – Нет-нет, душа моя, – сказала Эвелин. – Не хочу тебя обижать, но тебе бы это никогда не удалось. Наша любовь с Оливером закончилась задолго до того. А теперь будь любезна помочись на эту полосочку, чтобы мы наконец всё узнали.
   Я взяла пакетик с тестом в руки.
   – Ты не могла бы выйти?
   Эвелин выпучила глаза.
   – Пожалуйста, Эвелин, иначе я не смогу.
   Эвелин нетерпеливо ждала за дверью. Затем мы вместе жадно уставились на индикатор.
   – Одно деление – не беременна, два деления – бинго! – сказала Эвелин. – А от Штефана это не может быть?
   Я покачала головой:
   – Нет, мы с мая не спали друг с другом. Но как это могло произойти с Оливером?
   Второе деление стало розовым вслед за первым.
   – Непостижимо, – сказала Эвелин. – Мы пытались добиться этого годами, а тут один раз – и все. – Она взяла меня за локоть. – Тебе нехорошо?
   – И все, – словно эхо повторила я.
   Деления на тесте все показывали очень четко. Я снова опустилась на бортик ванны.
   – Тебе придется объясниться с Оливером, – сказала Эвелин.
   – Я не хочу детей, – сказала я. – Не хочу, чтобы они однажды остались одни и спрашивали, почему у других детей есть матери, а у них нет.
   – Почему ты ноешь?
   – Мне сейчас не поднять ребенка, – всхлипывала я.
   – Послушай, Оливия, у меня есть первоклассный психиатр. Ты обязательно должна разобрать с ним свою детскую психическую травму. И лишиться этого комплекса приемного ребенка.
   – Откуда ты и это знаешь?
   – От Оливера, конечно.
   – Если он и дальше будет все тебе обо мне рассказывать, то нам следует забыть о нем прямо сейчас.
   – Не беспокойся, – улыбнулась Эвелин. – В принципе он по натуре довольно скрытный человек. Кроме того, я не собираюсь дальше находиться поблизости, чтобы выслушивать все это. Я буду искать работу за границей. Но я могла бы стать вашему ребенку крестной мамой. При условии, что вы не назовете малышку Эвелин.
   – Вот уж едва ли, – сказала я. – Что, ты думаешь, скажет Оливер?
   – Он будет рад, – без тени сомнения сказала Эвелин. – В конце концов, он получит теперь не только женщину своей мечты, но и ребенка своей мечты в придачу. Бог мой, ведь этот ребенок наверняка будет таким же кучерявым! – Она посмотрела на часы. – Пойдем посмотрим, что там с нашей кривоножкой. Теперь она либо обопьется, либо у нее появится зверский аппетит. Я испекла торт, и у тебя будет возможность насладиться зрелищем неслыханного обжорства твоей разлучницы. Ты понаблюдаешь за тем, как она будет запихивать в себя целый торт. За десять минут столько же калорий, сколько за десять месяцев.
   – Эвелин…
   – Да?
   – Прости. Я была к тебе несправедлива.
   – Уже хорошо.
 
   Я не нашла в себе сил сказать Оливеру о своей беременности сразу. И я не была подобно Эвелин уверена, что это его обрадует. И то, что я сделаю достоянием гласности, что люблю его. Я и себе-то не могла до конца признаться, что это так. А после истории с Петрой (которая, кстати, съела тот торт до последней крошки) иногда вообще приходило ощущение, что я тогда нашла себе утешение в его лице.