Гладков Теодор Кириллович. Легенда советской разведки - Н Кузнецов

   То был, должно быть, единственный случай за всю войну, когда полностью совпали интересы немецкого генерала, гитлеровской службы безопасности и... советской разведки!
   Лидия обговорила с Ильгеном, что ее двоюродная сестра Мария будет иногда помогать ей по дому в ведении хозяйства, генерал не раз видел Марию в "Дойчехаузе" и ничего против не имел.
   Многое видели и слышали стены гостиной окруженного рядом колючей проволоки дома номер 3 по Млынарской улице, о многом могли рассказать - и рассказывали. Ильген имел привычку проводить совещания с узким кругом своих ближайших подчиненных не на службе, а на этой квартире, благодаря чему в отряд стали поступать крайне интересные новости, одна из которых вскоре самым непосредственным образом отразилась на судьбе самого Ильгена.
   Но еще раньше, благодаря проникновению в окружение генерала, удалось уточнить одно обстоятельство, волнующее Центр.
   Еще в декабре 1942 года в НКВД СССР поступили сообщения о том, что командующий 2-й Ударной армией генерал-лейтенант А.А. Власов не просто попал в плен, но перешел на сторону врага и формирует из военнопленных так называемую "Русскую освободительную армию" (РОА). 24 февраля 1943 года состоялось заседание Военной коллегии Верховного суда СССР, которая заочно вынесла следующий приговор: "Власова Андрея Андреевича лишить военного звания генерал-лейтенант и подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией лично ему принадлежащего имущества".
   Однако в то время в Москве не знали местонахождения теперь уже бывшего советского генерала, поэтому нарком НКГБ СССР В. Меркулов дал задание о подготовке необходимых мероприятий по ликвидации "Ворона" (такой псевдоним был присвоен Власову. - Авт.) шести оперативным группам НКГБ СССР, действующим в тылу противника. В числе этих шести была названа и "оперативная группа тов. Медведева".
   Через новую экономку командующего "Остентруппен" Николай Кузнецов с достоверностью установил, что ни в Ровно, ни где-либо на территории рейхскомиссариата Украины вообще "Ворона" нет. Установлено было местонахождение другой хищной птицы - бывшего петлюровца, а ныне одного из заместителей Ильгена и его соседа генерала Михаила Омельяновича-Павленко, советскую разведку тогда не интересовавшего. Так что вопрос о приведении в исполнение приговора Власову для медведевцев отпал сам собой1.
   В числе важнейших учреждений оккупантов в Ровно был штаб высшего руководителя СС и полиции на Украине, обергруппенфюрера СС и генерала полиции Ганса Адольфа Прютцмана2. Большей частью Прютцман пребывал в Киеве, в Ровно только наезжал. Однако за его ровенской квартирой на Кенигсбергштрассе, 21 разведчики Медведева вели постоянное наблюдение. Они-то и зафиксировали, что в конце октября здесь проходило строго охраняемое важное совещание, в котором, кроме самого Прютцмана, участвовали командующий войсками тыла генерал Китцингер, его заместитель генерал Мельцер, командующий "Остентруппен" генерал Ильген и новый человек в Ровно - оберфюрер СС и полковник войск СС Пиппер. Ранее Пиппер руководил рядом карательных экспедиций в оккупированных европейских странах, проявил при этом решительность и чрезвычайную жестокость, за что получил прозвище "майстер-тод" - "мастер смерти". О важности совещания говорил тот факт, что проводил его даже не сам Прютцман, а прибывший вместе с ним "шеф дер банденкампф фербанде" - "руководитель по борьбе с бандами" обергруппенфюрер СС и генерал войск СС Эрих фон дем Бах-Зелевски, будущий палач восставшей Варшавы.
   Только после войны стала известна директива Гиммлера своим представителям на местах: "Фюрер приказал, чтобы партизанские области на севере Украины и в Центральной России были бы полностью очищены от людей. Операция должна быть проведена в ближайшие 4 месяца".
   7 сентября 1943 года Прютцман получил от рейхсфюрера СС еще одно письмо:
   "Дорогой Прютцман!
   ...Надо добиться, чтобы при эвакуации украинских областей не осталось бы ни одной живой души, ни одного домашнего животного, ни центнера зерна, ни одной рельсы; все до единого дома должны быть уничтожены с таким расчетом, чтобы их нельзя было восстановить долгие годы, все без исключения колодцы - отравлены. Надо позаботиться, чтобы противнику досталась бы дотла сожженная, тотально разрушенная территория".
   Только быстрое наступление Красной Армии и боевые действия партизан помешали гитлеровцам в полной мере осуществить эту чудовищную "заботу".
   О чем шла речь на совещании у Прютцмана, разведчикам тогда выяснить не удалось, но через два дня совещание на ту же тему, но уже на уровне исполнителей проводил в своем доме Ильген. Генерал был гостеприимным хозяином и всегда радушно принимал подчиненных ему старших офицеров. Поэтому он поручил Лидии Лисовской приготовить в соседней комнате кофе для всех. В результате содержание сделанного им вступительного слова стало достоянием штаба отряда.
   Ильген сообщил своим подчиненным, что принято решение о полной ликвидации партизанских отрядов, действующих на Ровенщине. В первую очередь подлежал уничтожению "отряд Медведя". Операция назначена на 8 ноября.
   Информацию Лисовской подтвердили Кузнецов и Довгер. Обер-лейтенант Зиберт узнал об этом от офицера фельджандармерии Ришарда, Валентина - от шефа своего отдела учета и сводок промышленных предприятий РКУ доктора Круга. Кроме того, разведчики на железной дороге отметили, что некоторые части и подразделения подчиненных генералу Китцингеру двух резервных дивизий и другие подразделения начали перебрасываться в район Цуманских лесов, где тогда в урочище Лопатень базировался отряд "Победители".
   Общее руководство операцией было возложено на Пиппера, которому, по совпадению, как раз в эти дни было присвоено звание генерал-майора, о чем он еще и сам не знал.
   Дата 8 ноября была выбрана немцами обдуманно. Они полагали, что накануне партизаны по поводу годовщины Октябрьской революции позволят себе лишнее, и это каким-то образом отразится на их бдительности, несении караульной службы. Это свидетельствовало лишь о том, что гитлеровская разведка смутно представляла себе, с каким противником она имеет дело. В отряде Медведева дисциплина была даже не на уровне, а строже, чем в кадровой войсковой части, ни о какой праздничной пьянке здесь и речи быть не могло.
   Партизаны действительно отпраздновали 26-ю годовщину Октября, прослушали передачи Московского радио, с радостью и воодушевлением встретили весть об освобождении от немецко-фашистских захватчиков столицы Украины Киева. Но это ни в малейшей степени не отразилось на их готовности в любой момент дать отпор врагу.
   Вечером в лагере был устроен большой концерт самодеятельности, на котором присутствовали и гости - партизаны соседних отрядов. Когда гости по окончании скромных торжеств стали разъезжаться, к Медведеву подошел сильно взволнованный комиссар Стехов и шепнул:
   - Прибыли разведчики из Берестян. Там разгружаются немцы с пушками и минометами. В Киверцах тоже разгружается воинский эшелон.
   От Киверец и Берестян до места дислокации отряда были считанные километры...
   Дмитрий Николаевич взглянул на часы.
   - Что ж, все сходится. Один концерт заканчивается, будем готовиться к следующему.
   Дело обстояло именно так. В этой ситуации Медведев проявил себя не только как превосходный организатор разведки и контрразведки, что в конце концов было его профессией, которой он отдал четверть века, но и как расчетливый общевойсковой командир. Своевременно предупрежденный о карательной экспедиции, Медведев уже разработал свой план - нет, не ухода на другое место, а разгрома карателей. Он знал, что на сей раз немцы бросят против отряда по-настоящему крупные силы. Уходить никак нельзя - получив приказ уничтожить партизан, Пиппер начнет преследование и, обладая значительным превосходством в живой силе, орудиях, минометах, неограниченный, в сущности, запас боеприпасов (у партизан же с этим всегда были проблемы), может во время марша, исключающего боевое развертывание на выгодных для обороны позициях, обрушить мощный удар и добиться своего. Значит, нужно принять бой, используя убежденность Пиппера во внезапности нападения.
   Медведев изучил тактику карателей, знал, что их самое уязвимое место командный пункт и связь. Соответственно он решил: отразить атаку гитлеровцев, нанести им ощутимые потери, сбить наступательный порыв, а потом силами резерва - ротой старшего лейтенанта Виктора Семенова - нанести внезапный удар с тыла по штабу и узлу связи. Расчет командира оказался верным, что и подтвердилось в последующие часы.
   Немцы бросили на "Медведя" 1-й и 2-й берлинские полицейские полки, эсэсовцев из укомплектованной уголовниками бригады оберфюрера СС Оскара Дирлевангера, части 14-й пехотной дивизии СС "Галичина" и другие подразделения при поддержке тяжелых минометов, пушек и даже самолетов. Всего у Пиппера было две с половиной тысячи солдат, в то время как численность отряда "Победители" тогда не превышала семисот пятидесяти человек.
   Безусловно, это был самый тяжелый бой из девяноста двух, что пришлось выдержать отряду за весь период его действий во вражеском тылу. И отряд полностью оправдал свое гордое наименование "Победители". Патриотизм, беззаветное мужество, массовый героизм бойцов и командиров, наконец, точный расчет Медведева помогли им одержать победу.
   В решающий момент, когда, казалось, позиции партизан вот-вот будут смяты, в дело вступила резервная рота Виктора Семенова. Одна ее часть навалилась на артиллерию и минометы врага, захватила их, перебив прислугу, и сразу повернула стволы на немцев. Другая овладела командным пунктом и радиостанцией, через которую шло управление боем. Восемнадцать офицеров штаба были убиты, сам командующий карательной экспедицией, свежеиспеченный генерал Пиппер смертельно ранен.
   Гитлеровцы были разбиты наголову и, понеся огромные потери, с поля боя бежали. Партизаны взяли богатые трофеи и весь обоз карателей: три пушки, три батальонных миномета, ротные минометы, пулеметы, множество винтовок и автоматов, десятки повозок со снарядами, минами, патронами и прочим снаряжением.
   Потери партизан были несравненно меньшими - двенадцать убитых и около тридцати раненых.
   ...В два часа ночи следующих суток партизаны впервые поели, а в три часа ночи отряд уже покинул лагерь. Медведев решил отвести его к северной границе Ровенской области, ближе к Белоруссии, чтобы здесь передохнуть, привести себя в порядок, попытаться отправить раненых и больных в Москву самолетами.
   В Цуманских лесах, на "маяке" неподалеку от шоссе Луцк-Ровно, Медведев оставил группу из двадцати пяти бойцов под командованием Бориса Черного. Ему вменялось в обязанность маневрировать, скрываться от карателей и принимать разведчиков и связных, которые будут приходить из Ровно.
   А в городе между тем происходило следующее. Ровенские разведчики и боевики нескольких групп в соответствии с намеченным планом продолжали наносить удары по высшим чинам гитлеровской администрации и некоторым объектам. В сложившихся условиях эти действия приобретали еще одно значение - они отвлекали внимание немецких спецслужб от партизанского соединения.
   10 ноября Кузнецов, Николай Струтинский, Альберт Глас и Иван Корицкий в шесть часов вечера у выезда с улицы Легионов совершили налет на машину заместителя Коха, шефа "Пакетаукциона" (это учреждение располагалось неподалеку, за вокзалом и железнодорожными путями) крейсляндвирта Курта Кнута1. Перед этим "Кор" и "Фридрих" провели должную разведывательную работу и выяснили, что Кнут в этот вечер поедет в одно учреждение оккупантов именно данной улицей.
   "Колонист" метнул противотанковую гранату. Автомобиль врезался в забор, передняя его часть развалилась. Затем разведчики буквально изрешетили то, что осталось от машины, автоматными очередями. Шофер был убит, но и этому заместителю Коха тоже невероятно повезло: взрывом его бросило на пол, так что осколки и пули прошли выше. Кнут отделался контузией и легким ранением.
   Тем временем Лидия Лисовская и Мария Микота составили подробное описание образа жизни генерала Ильгена, распорядок дня, обычных маршрутов, привычек. Особое внимание Кузнецова привлекла следующая привычка генерала: он, как и Даргель, всегда обедал дома - вскоре после полудня - и всегда один. Во время обеда в доме кроме генерала обычно находились Леля, прислуживая за столом, кто-либо из адъютантов и денщик.
   Наружную охрану у калитки и прохода в колючей проволоке нес до шести часов вечера один часовой, от шести вечера и до утра усиленный пост из трех солдат.
   Отсюда следовало, что операцию наиболее целесообразно провести во время обеда, то есть около часа дня.
   Благоприятствовало успеху и то обстоятельство, что адъютант генерала и денщик-немец отбыли по его распоряжению в Германию в так называемую служебную командировку. На самом деле Ильген поручил им отвезти своей семье несколько чемоданов с продовольствием. Таким образом, следовало, что между 10 и 17 ноября во время обеда кроме Лидии в доме будет находиться только временный денщик из русских "казаков". Часовой у входа днем - тоже "казак".
   15 ноября еще с утра вся боевая группа в третий раз собралась на квартире Мечислава Стефаньского на Пекарской улице. Шли последние приготовления. Еще и еще раз Кузнецов внимательно проверял каждую мелочь. Он хорошо помнил, как в свой первый выход в город, год с лишним назад, обер-лейтенант Зиберт привлекал невольное внимание, вернее выделялся тем, что на голове у него была не фуражка, как у всех офицеров, а пилотка.
   С формой все в порядке. Теперь тщательно проверяется оружие: пистолеты, автоматы, гранаты, хотя и предполагается, что дело обойдется без стрельбы.
   Покончив с собственным снаряжением, Николай Иванович внимательно оглядел товарищей. Струтинский уже привык к форме "стрельо" - немецкой военной автотранспортной организации. Стефаньский в форме лейтенанта вермахта. Каминский - офицера РКУ. "Львовскому" и "Кантору" их обмундирование внове, но оба они старые солдаты и чувствуют себя в серых френчах свободно.
   - Как машина? - спрашивает Кузнецов Струтинского.
   - Все в порядке, командир, - отвечает "Спокойный". - Тормоза, сцепление проверены. Бак полон.
   Но Кузнецов по-прежнему вопросительно смотрит на своего водителя. Струтинский понимающе улыбается.
   - А... смотрится отлично.
   Николай Иванович не сомневался, что тормоза проверены, а бак полон. Его интересовало другое - как выглядит машина, уже использованный не раз "адлер", уведенный из гаража гебитскомиссара. Для этой операции автомобиль пришлось перекрашивать, а это вовсе не такое простое дело, как может показаться несведущему человеку. У разведчиков есть по этой части свои мастера - Василь Бурим и Григорий Пономаренко. Машину они перекрашивают в укромном месте ими самими изобретенным способом, после чего никак нельзя заметить, что новая краска легла на ее бока лишь несколько дней, а не год назад. Где нужно - царапину нанесут, где нужно - зашершавят. Что же касается номерных знаков - у Струтинского в запасе их всегда несколько, и военных и гражданских учреждений.
   Кузнецов смотрит на часы: двенадцать. Он встает. Пора.
   Длинный, теперь уже серый "адлер", разбрасывая колесами ноябрьскую грязь, вылетает на центральную улицу города Дойчештрассе. Несколько минут езды, поворот направо, потом налево, еще раз налево (не следует ехать самым коротким путем), и машина уже на уютной, тихой Млынарской улице. Как и на Шлоссштрассе, прохожих почти не видно, местные жители обходят ее стороной, эту улицу, где поселилось много немецких офицеров. Вот и белый одноэтажный дом генерала Ильгена. Перед крыльцом уныло отмеривает шаги часовой с винтовкой за плечом. Завидев машину с офицерами, он вытягивается.
   Кузнецов, не повернув головы, лишь скосив глаза, вглядывается в угловое окно. Тюлевая занавеска приспущена до половины. Это - сигнал. Лидия дает знать, что операция откладывается, третий день подряд.
   - Прямо! - сквозь зубы бросает Кузнецов Струтинскому, и серый "адлер" мчит дальше, к Постштрассе. Ох уж эти переносы, когда нервы и так напряжены до предела. Так трудно после них снова входить в боевую форму. Это все равно что влить в раскрытый рояль ведро воды, а потом требовать от музыканта, чтобы не фальшивил.
   Прямо и налево, к центру города. Неподалеку от входа в парк Любомирского маленькое кафе. Остановка. Здесь - так договорено заранее должна состояться встреча с Лидией. Кузнецов заходит в заведение и заказывает кофе. Остальные остаются в машине. Лисовская появляется минут через пятнадцать, веселая, непринужденная. Целует обер-лейтенанта в щеку и присаживается к его столику. Никто в их сторону и не смотрит: молодой немецкий офицер встречается со своей приятельницей из местных. Обычное дело, ничего особенного. Вперемежку с пустой болтовней Лидия быстро шепчет.
   - Только не волнуйтесь, ничего не случилось. Генерал позвонил, сказал, что задерживается в штабе, но обязательно будет к половине пятого. У нас с "Майей" все готово, ждем.
   У Кузнецова словно гора с плеч свалилась. Откладывается, но все же не отменяется, как было вчера и позавчера, когда Ильген вообще не приезжал домой обедать: в немецких штабах стояла изрядная кутерьма после провала, а если называть вещи своими именами честно - разгрома карательной экспедиции Пиппера.
   Допив свой кофе, Лидия встает, поправляет прическу, снова целует Зиберта в щеку и бежит к выходу, бойко постукивая каблучками модных туфель.
   Кузнецов расплачивается и тоже покидает кафе. В машине происходит короткое совещание. Что делать до четырех? Возвращаться к Стефаньскому не следует, просто так кататься по улицам - тем более. Кузнецов неожиданно предлагает: в городе оставаться незачем, считать минуты - лучшее средство взвинтить себя до предела, а нервы им всем еще потребуются, и крепкие. А не поехать ли за город?
   Это было воистину счастливое решение... В это трудно поверить, но так оно и было: прежде чем совершить свой ставший легендой подвиг, разведчики часа два мирно гуляли по осеннему лесу, словно набираясь в общении с родной природой сил, мужества и выдержки.
   В шестнадцать часов пятнадцать минут серый "адлер" уже стоял напротив дома номер 3 по Млынарской улице: занавеска в угловом окне была поднята до самого верха!
   Выйдя первым из машины, Кузнецов спросил у вытянувшегося "казака":
   - Генерал приехал?
   "Казак" (его звали, как выяснилось потом, Евтей Луковский) виновато пробормотал, что не понимает по-немецки.
   Обер-лейтенант отмахнулся и уверенно поднялся на крыльцо. Следом за ним все остальные. Струтинский, как и было условлено, не выключил мотор, а лишь поставил на малые обороты, чтобы, после того как все завершится, не терять уже ни секунды. В гостиной навстречу Кузнецову поспешил денщик, тоже "казак", этот уже немного говорил по-немецки:
   - Господин обер-лейтенант, господина генерала дома нет. Будете ждать или прикажете передать... - и замер, завидев направленный ему в грудь зрачок "вальтера".
   - Тихо! Не шуметь! - приказал Кузнецов по-русски. - Мы партизаны. Понял?
   Денщик - его звали Михаил Мясников - от волнения понял если не все, то, во всяком случае, главное: что такое направленный на тебя в упор взведенный пистолет, и без сил опустился на пол. Его подхватили под руки и мгновенно обыскали. Впрочем, как и следовало ожидать, оружия при нем не оказалось.
   Потом Кузнецов и Струтинский (который до этого оставался в машине) вызвали в дом Луковского и обезоружили его. Струтинский надел на себя каску Луковского и занял на улице место часового. Это было сделано вовремя, потому что почти сразу с соседнего крыльца спустились один из заместителей Ильгена генерал Омельянович-Павленко (форма немецкая, "украинские" ярко-желтого цвета - лишь лампасы на галифе) и немецкий гауптман. Струтинский откозырял, но они не обратили на него никакого внимания. Однако трудно сказать, как бы они повели себя, не завидев часового на положенном месте.
   Обоих "казаков" усадили на пол гостиной, велели помалкивать и не шевелиться.
   Начался быстрый, но внимательный обыск квартиры. В объемистые, генеральские портфели полетели служебные бумаги, карты, даже личная переписка - что из этого представляло разведывательный интерес, предстояло выяснить позже и не здесь. Туда же сложили найденное в доме оружие автомат, два пистолета. В последний момент Кузнецов, вспомнив пристрастие командира к охоте, снял со стены великолепное трехствольное охотничье ружье в подарок Медведеву1.
   Пока разведчики работали, сестры по собственной инициативе проводили идеологическую беседу с "казаками".
   - Эх вы, были Грицами, а стали фрицами, - безжалостно бросала им в лицо "Майя". - Да вы хоть знаете, что наши Киев взяли?
   Денщик невнятно оправдывался, говорил, что не по своей охоте пошел служить к немцам, заставили, что в своих не стрелял...
   Часовой Луковский оказался решительнее. Трудно сказать, что пережил за несколько минут беседы с сестрами этот человек, совершивший в своей жизни тяжкую ошибку, исправить которую дано не каждому. Видимо, на него произвело впечатление само участие в операции двух молодых женщин, которые не побоялись стать партизанками, тогда как он, тоже молодой, сильный парень, когда-то смалодушничал... Как бы то ни было, он неожиданно встал и обратился к Кузнецову:
   - Господин обер-лейтенант... Товарищ командир, генерал вот-вот подойти должен, а потом и новый пост - старшой немец и два казака. Увидят вместо меня чужого солдата - могут шум поднять. Дозвольте мне снова на пост заступить.
   Кузнецов колебался лишь секунду. Луковский был прав. И Николай Иванович согласился, хотя и шел на известный риск. Интуицией разведчика, просто душой понял: довериться можно. Луковский снова встал на пост. Правда, патроны из магазина его винтовки вынули, из подсумков тоже. К тому же по знаку Кузнецова Струтинский с автоматом в руке из прихожей внимательно следил за каждым его движением. Луковский понимал, что партизаны обязаны предпринять эти меры предосторожности, и, разумеется, никакой обиды не высказал.
   Обыск уже был закончен, когда с улицы послышался шум мотора. Лидия чуть отдернула занавеску и увидела, как к дому подъехал черный "опель-капитан". Ильген!
   Кузнецову даже не пришлось отдавать команду: все мгновенно разобрали заранее намеченные места и замерли в ожидании главного, кульминационного, момента операции.
   Вот скрипнули под грузными шагами ступеньки крыльца, и генерал вошел в прихожую. Выбежавшая навстречу Лидия помогла Ильгену снять шинель. Генерал сегодня пребывал в хорошем настроении. Потрепал Лисовскую по щеке, кивнул головой "Майе", весело осведомился, что сегодня на обед, услышав, что любимые им картофельные оладьи со сметаной, довольно улыбнулся и спокойно прошел в гостиную. Завидев трех незнакомых офицеров и своего денщика, сидящего на полу, в недоумении остановился и спросил:
   - Кто вы, господа, и что вам надо?
   - Спокойно, генерал, - повелительно произнес "Колонист".
   На какую-то секунду Ильген растерялся, но в следующую, видимо, вспомнил, кто стрелял в Геля и Даргеля, и всем своим мускулистым телом стремительно ринулся на разведчика. Кузнецов едва успел схватить его за крепкую, накачанную на борцовском помосте шею. Для своего возраста Ильген был очень силен, умел драться, к тому же ярость удвоила его силы. Пошли в ход и каблуки и кулаки. Не утерпев, в схватку ввязался и сидевший по-прежнему на полу Мясников: схватил руками ноги своего бывшего командира. С большим трудом генерал был утихомирен и скручен. Ян Каминский связал ему руки заранее припасенной веревкой, но, не имея практики в подобных делах, справился с этим плохо, что вскоре и обнаружилось.
   Отдышавшись, Кузнецов посоветовал генералу не делать больше никаких попыток к сопротивлению. Ильген проникся и затих. На всякий случай ему вставили в рот кляп, тоже не очень умело.
   Первыми из дома вышли Каминский и Стефаньский с портфелями, затем Струтинский, по приказанию Кузнецова денщик оставил на столе записку следующего содержания:
   "Спасибо за кашу. Ухожу к партизанам и забираю с собой генерала. Смерть немецким оккупантам! "Казак" Мясников".
   Мысль о такой записке взбрела в голову Кузнецова неожиданно. Это был прекрасный ход, чтобы ввести в заблуждение гитлеровскую службу безопасности и абвер.
   Последним вышел на крыльцо Кузнецов, придерживая Ильгена за локоть. Руки генерала были по-прежнему связаны за спиной. Струтинский стоял у машины, выжидая возле распахнутой задней дверцы.
   - Поспешите! - услышал Николай Иванович прерывающийся голос Луковского. - Сейчас смена придет!
   Должно быть, Ильген понимал русский язык, потому что именно в этот момент он вдруг вырвался, высвободил плохо связанные руки, ударил Кузнецова в лицо, вытолкнул языком кляп изо рта и заорал:
   - Хильфе! Хильфе! ("Помогите! Помогите!")
   Струтинский, Каминский, Кузнецов едва успели схватить генерала за плечи, снова заткнули ему рот (при этом Ильген исхитрился прокусить Струтинскому ладонь), накинули на голову шинель, чтобы никто из случайных прохожих не опознал генерала в лицо. Извернувшись, Ильген ударил Каминского ногой в пах. От нестерпимой боли Ян согнулся пополам. С помощью бросившего свою винтовку Луковского генерала все же утихомирили, привели в надлежащее состояние, втолкнули в заднюю дверцу "адлера" и прижали к полу так, чтобы он не смог и шелохнуться. И тут вдруг раздался чей-то встревоженный голос: