Гладков Василий. Десант на Эльтиген

   Григорян снова выскочил из капонира. Едва он добрался до роты, весь Эльтиген был накрыт артиллерийским и минометным огнем. Вести людей было невозможно. Майор скомандовал: "Ползком - за мной!" Триста метров рота ползла, прижимаясь к дрожащей от разрывов земле. Все же сумела занять оборону и встретила огнем атакующего противника. Немцы оказались менее решительными, чем наши люди. Если бы немцы посмелее наступали, они смогли бы тогда опередить Григоряна, ворваться в Эльтиген, и "Огненная земля" была бы разрезана на две части.
   Но для этого у противника не хватило духу.
   В книжке "Утерянные победы" Манштейн расхвалил действия немецких солдат в Крыму, будто бы проявивших "чудеса храбрости", "несравненный наступательный порыв" и прочее. Бывший гитлеровский фельдмаршал более заботился о рекламе, нежели об истории. Я привожу факты, В Эльтигене мы не раз наблюдали, что противник мог нанести нам поражение, но не нанес именно потому, что у него не хватало ни подлинного наступательного порыва, ни гибкости в тактике.
   Новороссийская дивизия дралась сорок дней и ночей без минометов, противотанковой и зенитной артиллерии, без танков, без достаточного инженерного оборудования. Не хватало боеприпасов, Как говорил Иванян, "на три танка имеем три снаряда, будем действовать наверняка". 4 декабря десантники вступили в бой, истощенные месяцем блокады, и враг ничего не смог сделать, хотя подавлял нас числом и техникой. Он не ликвидировал плацдарм.
   Вот это действительно храбрость и геройство советского солдата! "Не будет преувеличением, если скажу, что большое духовное удовольствие я и ныне получаю от воспоминаний об эльтигенских боях. Какое богатство характеров, какое достоинство солдат великой Советской страны" - так пишет мне Рачия Левонович Григорян из Еревана, где он теперь работает старшим научным сотрудником в республиканском архиве. В Новороссийской дивизии гордились этим офицером-коммунистом, самообладание и инициатива которого не раз выручали десант.
   ...Через час Григорян прислал связного с сообщением, что попытка противника пробиться в стык между полками ликвидирована. Записку принес Вьюнов, солдат, которого недавно мы на ротном партсобрании принимали в партию. Сначала я его не узнал, настолько грязь и пыль покрывали его лицо. Доложив, что было приказано, солдат отступил в сторонку. Чувствовалось, что он не все сказал, что хотел.
   - Дали здорово фрицам по зубам, товарищ Вьюнов?
   - В пору подоспели, товарищ комдив, - ответил он и, видимо, решив, что можно сказать, продолжал: - Разрешите доложить?..
   - Слушаю!
   - Началось, товарищ комдив!
   - Что началось?
   - Армия пробивается. Сам слышал...
   - Ну? Выйдем послушаем!
   Бой, гремевший вокруг Эльтигена, сначала мешал что-либо различить. Но вот ухо уловило иные, посторонние звуки. Открыв рот, чтобы легче переносить толчки воздушных волн, я вслушивался в гул, доносившийся с севера. Вьюнов стоял рядом, тоже жадно дыша открытым ртом. На лице его было глубокое удовлетворение.
   Несомненно, мы слышали довольно сильную артподготовку на северном плацдарме. Я сказал Выонову, что будем надеяться на соседа, но прежде всего на собственные силы. В Керчи у противника мощная оборона, сразу ее, возможно, и не прорвать. Он взглянул серьезно и понимающе, а на вопрос, о чем думают солдаты, ответил:
   - В роте большинство мечтает скорее соединиться с нашей армией, товарищ комдив.
   Да, об этом думают все на плацдарме. Была бы у нас артиллерия, танки ударили бы мы немцам с тыла, еще раз показали бы, на что способны новороссийцы...
   Отведя угрозу рассечения плацдарма, мы вздохнули немного свободнее. Но у Нестерова все еще было крайне тяжело: к 16.00 полк отбивал двенадцатую атаку.
   Перед высоткой батальона Клинковского горело уже пять танков. "Фердинанд", подбитый бронебойщиками, навис над первой траншеей. Она вся была изуродована, смята попаданиями снарядов и мин. Челов приказал комбату отвести людей во вторую траншею, опоясавшую высоту по склону, и доложил на КП дивизии, что здесь батальон безусловно продержится до наступления темноты.
   От школы осталась груда дымящегося кирпича. Этот опорный пункт с его фланговым огнем в помощь центру житья не давал врагу. На нем немцы сосредоточили огонь артиллерии и минометов, направили на него несколько орудий прямой наводки. Но в роте Колбасова были отлично оборудованы подвал, траншеи и блиндажи. И каждый раз после огневого шквала из земли поднимались десантники и в упор расстреливали атакующую пехоту. Противник откатывался. Снова долбил школу огнем. На правом фланге в первой траншее к концу дня оставалось всего пять человек: сам Колбасов, Кучмезов, старшина Шурупов и двое солдат-телефонистов - Кучеренко и Голдобин. На них двигались танк и до роты пехоты. Танк нечем было остановить. Он перевалил траншею и, стреляя, двинулся к школе. Там, за второй траншеей, его перехватили бронебойщики, посланные Человым на помощь.
   Колбасов и Кучмезов стали стрелять по румынской пехоте. Патроны были на исходе. Ночью на партсобрании было принято решение: "Коммунистам беречь боеприпасы, поражать цели только наверняка".
   Кучмезов стрелял из двух автоматов и винтовки по очереди. Рядом сидел Кучеренко, перезаряжая оружие и устраняя задержки. Пятеро героев заставили вражескую роту отступить. Огневой налет завалил траншею землей. Колбасов тяжело ранен, но пистолет держит наготове.
   Он говорит: "Абдула, ты скажи людям - били... и будем бить..."
   Четверо в крови и пыли еще раз поднялись навстречу врагу...
   Челов, увидев, что рота, оборонявшая школу, истекает кровью, собрал небольшой отряд и лично повел его на выручку. С гранатами в руках они бежали по второй траншее. Подполковник услышал впереди частые разрывы гранат. Длинная очередь из немецкого пулемета. Очевидно, все было кончено.
   И вдруг в ходе сообщения, соединявшем первую и вторую траншеи, показался Кучмезов. Хватаясь рукой за стенку, замполит тащил потерявшего сознание командира роты. Челов с бойцами подбежал к нему и принял с рук на руки тело Колбасова.
   - Он еще жив... - выдохнул замполит, снял с пояса гранату, поставил на боевой взвод и сказал: - Их там немного. Пошли, товарищ подполковник. Штук десять фрицев и один ручной пулемет. Мы их сейчас вышибем!..
   Первую траншею отбили. В блиндаже подобрали раненого старшину и отнесли в медсанбат. С его слов мы позже узнали, что произошло в тот момент, когда командир полка бросился на помощь Колбасову.
   ...Четверо поднялись навстречу врагу. Колбасов лежал на дне траншеи. Стреляли все четверо, подпуская противника на полсотни метров. Принудили залечь "Сейчас опять дадут огня",- сказал замполит. С помощью Кучеренко он оттащил а блиндаж командира роты, вернулся и помог перейти в укрытие старшине. Мины накрыли траншею. Грохот затих. Кучмезов взял два автомата. "Пошли!"-скомандовал он телефонисту, и в это время в проходе к блиндажу разорвалось шесть немецких гранат. Траншеей овладел враг. Кучеренко был убит наповал. Снова ранен Колбасов. Считая, что все защитники перебиты, гитлеровцы стали устанавливать метрах в трех два легких пулемета. Замполит поднял командира роты на ноги, полуобнял и двинулся к проходу. Отсюда он метнул противотанковую гранату и, взвалив на себя Колбасова, спрыгнул в траншею.
   Вслед ударила очередь, но замполит был уже за изгибом.
   Пишу эти строки, а рядом на столе лежит тронутый желтизной архивный документ: наградной лист, который я надписывал много лет назад.
   "Ф. И. О. Кучмезов Абдула Юсупович.
   Звание: лейтенант, заместитель командира батальона та политчасти. Год рождения: 1919.
   Участвовал в боях: Крымский фронт, февраль 1942г. Северо-Кавказский сентябрь 1942 г.
   Имеет 3 ранения, находится в строю. В армии с 1939 г.
   ...Смелый, решительный, хладнокровный офицер Кучмезов всегда личным примером показывал бойцам, как надо бить врага.
   ...Достоин награждения орденом Ленина".
   На "Огненной земле" лейтенант до последнего дня командовал героическим гарнизоном школы.
   Над плацдармом бушевал огонь. Бой затихал только с наступлением темноты и возобновлялся на рассвете.
   На море шумел шторм. Волны долбили берег. И на земле был шторм: вздымались тучи земли и мелкого камня. В капонирах срывало и ломало двери, развалины Эльтигена с каждым взрывом меняли свои очертания.
   Изредка "юнкерсы" сбрасывали не бомбы, а листовки. В мгновения затишья кричал радиопропагандист. Листовки и радио требовали: "Сдавайтесь!" - и сулили золотые горы, пищу и жизнь.
   Нового в тактике немецкое командование не придумало. Как и в первые дни борьбы за плацдарм, противник резко нажимал на южном участке фронта, стараясь сломить оборону в районе школы и безымянной высотки, которую держал Клинковский. Затем - атаки в центре, на позиции полка Блбуляна.
   С моря удара не последовало. Мы с Бушиным и Ивакиным с тревогой следили за морем, держа на крайний случай единственный резерв командира дивизии - учебную роту. Но десантные баржи и катера противника маячили на рейде, не подходя к берегу. Они лишь обстреливали Эльтиген.
   Огнем нас действительно давили со всех сторон - и с моря, и с суши, и с воздуха. О силе бомбового удара можно судить по такому факту. 4 и 5 декабря в воздушных боях над плацдармом "ястребки" генерала Вершинина сбили более десяти фашистских бомбардировщиков.
   Очевидно, противник прежде всего рассчитывал на успех массированного огня. Но Эльтиген к декабрю стал прочной крепостью. Ее отстаивали самоотверженные люди.
   Перед вечером бой постепенно угасал. Странное дело - и море тоже успокаивалось. Может быть, ночью смогут прорваться и подойти к Эльтигену наши катера.
   С южной окраины доносились редкие автоматные и пулеметные очереди, зато вдоль берега все чаще плясали ясно видимые в наступающей темноте тусклые огни разрывов. Вражеская артиллерия взяла под обстрел район причалов. Видимо, немцы тоже ждали подхода катеров.
   Бушин докладывал: нужно переносить КП.
   - Сегодня противнику не удалось добиться прямого попадания по нашему капониру. Но это дело случая. Ведь сброшено сто бомб. Завтра он, безусловно, повторит атаки и добьется цели.
   - Это верно. Вы наметили место?
   - Предлагаю перейти на правый фланг и разместить КП в блиндаже морского батальона. Оттуда спокойнее будет управлять боем.
   - Так и делайте. Совсем стемнеет - переносите КП и к двадцати трем ноль-ноль соберите командиров.
   Иван уже несколько раз пытался предложить мне поесть, но никак не мог найти удобный момент, наконец он подошел и сказал:
   - Товарищ командир, вы еще ничего не ели. Я приготовил. Пойдемте.
   Вместе с Копыловым мы прошли в мою трехметровую комнатушку. Иван по-хозяйски накрыл стол на двоих. Две солдатские кружки с кипятком. Две порции сухарей по сто граммов. Две порции колбасы - 50 граммов.
   Только сели, прервал телефон.
   - Челов у аппарата!
   Я взял трубку, и сразу рука непроизвольно стиснула ее, как ложе автомата.
   - Товарищ комдив! Смертельно ранен Клинковский,
   - Клинковский?!
   - Только что отправил его в медсанбат.
   Копылов смотрел на меня не мигая. Он тоже не хотел верить в случившееся. Я отодвинул еду и встал из-за стола.
   - Вы куда? - спросил Копылов.
   - В медсанбат.
   Копылов молча вышел следом. Почти бежали по траншее.
   Трофимов доложил, что у майора оторваны обе ноги. Он в очень тяжелом состоянии. - Все же проведите нас к нему. Мы спустились в подвал, где размещались все тяжело раненные. Их было до восьмидесяти человек. Клинковский лежал сразу же у входа. Его трудно было узнать: глаза впали, нос заострился, губы посинели. Увидел нас, глаза налились слезами; Тихо, почти шепотом сказал: "Умираю, прощайте",
   Трофимов держал Клинковского за руку, проверяя пульс, сказал: "Потерял сознание",
   Мы прошли на середину подвала. Раненые спрашивали, отбили ли атаки, удержали ли позиции, будет ли пополнение. Отвечали, а у самих сердце кровью обливалось.
   После медсанбата мы направились в 37-й полк. Жизнь шла своим чередом и предъявляла требования к тем, кто продолжал жить. Нужно было проверить, где теперь проходит передний край, насколько немцы потеснили нас в центре, как готовятся позиции на новом рубеже.
   Пробираясь по разрушенному ходу сообщения, поднялись на склоны косогора западнее Эльтигена и остановились там, где проходила третья траншея обороны полка. Ночную тишину нарушали шум прибрежных волн и далекие орудийные выстрелы. Над морем мерцали всполохи.
   - Это, должно быть, наши катера пытаются пробиться к нам,- сказал Копылов.
   - Хорошо бы получить сегодня ночью побольше боеприпасов и особенно ручных гранат. Они нам вот как будут нужны, - ответил я. - Кроме того, побольше бы отправить раненых.
   - Что-то севернее Керчи все затихло, - говорил Копылов.
   - Да, сегодня с утра там была сильная канонада. Душа радовалась, были надежды на успех, но оказались - безрезультатно. Наши войска понесли потери и ни на шаг не продвинулись.
   - Неужели?
   - Не хотел говорить об этом, - ответил я, - но вам скажу. В девятнадцать часов я запрашивал штаб армии, и мне ответили: успеха нет.
   Мы стояли, глядя на море. Там, в темноте, за проливом, лежал берег Тамани.
   - Сегодняшний бой показал, Михаил Васильевич, что своими силами нам плацдарм не удержать.
   - Каков же выход? - спросил Копылов.
   - Выход один - будем прорываться на Керчь. Об этом я подробно доложу. Думаю, что вы, Михаил Васильевич, меня поддержите. Другого выхода не вижу.
   План выхода с боем на Керчь у меня созревал постепенно. Первая наметка его возникла, когда мы с Беляковым и Ковешниковым осматривали Чурбашские болота. Тогда мелькнула мысль, не удастся ли, если дойдет до крайности, воспользоваться рутиной в мышлении противника. Правый фланг десанта упирался в труднопроходимый участок местности между Чурбашским озером и побережьем Керченского пролива. Теоретически здесь невозможны были действия крупных сил, особенно в период осенних дождей. Тщательная разведка в течение двух недель показала, что гитлеровские командиры положились на труднопроходимость этого района и слабо его обороняли. Оплошность, открывавшая нам ворота на север! Удастся прорваться через болота - пойдем на Митридат. Если захватим Митридатские высоты, положение под Керчью существенно изменится в пользу нашей армии.
   Правый фланг у Блбуляна отодвинулся к поселку метров на сто. Здесь в нашей обороне образовалась небольшая вмятина, как раз в направлении КП дивизии.
   - Смотри, Михаил Васильевич, как фрицам хотелось захватить наш КП!
   Проходя по траншее, мы наблюдали, с каким усердием солдаты укрепляли свои новые позиции. Ночь на плацдарме всегда была заполнена упорным трудом. Ночь наша спасительница. Вот еще один штрих к характеристике противника: за все 36 суток боев на "Огненной земле" немцы совершенно не атаковали нас ночью. Это давало нам возможность восстановить разрушенные днем окопы и траншеи, пополнить боеприпасы, покормить людей и хоть немного отдохнуть.
   Густая темнота плотно окутала Эльтиген. Над ним застыли мрачные тучи. Однако в восточной части небосвода появились просветы - первый признак улучшения погоды. Значит, прилетят девушки и сбросят боеприпасы. И, может быть, подойдут катера,
   У площадки ручного пулемета слышна ругань.
   - В чем дело?
   Солдат хотел огрызнуться, но, увидев, кто перед ним, браво вытянулся и доложил:
   - Расчет пулемета оборудует позицию. Докладывает первый номер рядовой Карпенко.
   - Из-за чего шум?
   - Как тут не будешь ругаться, товарищ комдив! Нам нужен хороший сектор обстрела, вот в этом направлении, - он показал рукой, - а там лежит фриц убитый. Здоровенный! Я его тягал, тягал, так и не мог оттянуть. Из-за него создается мертвое пространство, немцы могут завтра подползти и оттуда забросать нас гранатами.
   - А вы за этим фрицем поставьте противопехотную мину.
   - Во це будэ гарно. А мы не додумались, - ответил Карпенко.
   - А как вы думаете, товарищи, если завтра противник опять предпримет такие атаки, как сегодня, сумеете отбить?
   - Отобьем,-ответили оба солдата. - Мы сегодня их много уложили. Наша такая тактика: допускаем поближе, метров на восемьдесят, и потом бьем наверняка. Расстояние мы точно знаем вот в этих трех секторах для нашего пулемета. Давай только побольше патронов. А то стреляешь и каждый выстрел считаешь. У нас сейчас всего сто патронов осталось. Не знаем, дадут еще или нет.
   - Таким героям как не дать! Прикажу, чтобы сегодня ночью больше дали патронов. А давно вы воюете в дивизии?
   - Уже год. Все время пулеметчиками. Были в десанте под Новороссийском, брали Цемесскую бухту.
   - А награды имеете?
   - За Новороссийский бой, - ответил Карпенко, - я награжден орденом Красного Знамени, а Сидоренко - орденом Красной Звезды. За форсирование Керченского пролива оба награждены орденом Красного Знамени.
   - Молодцы, - ответил я им, - если так храбро будете воевать, домой с Золотыми Звездами вернетесь. Откуда родом, товарищ Карпенко?
   - Я - шахтер, - ответил пулеметчик, - до войны работал на руднике имени Артема, от Новочеркасска сорок километров, а Сидоренко ставрополец, колхозник села Михайловского.
   - А кто дома у вас? - Мать-старушка... Отец был потомственный шахтер, перед войной умер. Я работал и учился, в октябре сорок второго года должен был закончить рабфак. Думал жениться осенью, была хорошая невеста. Мама писала, когда немцы подходили к нашему руднику, моя Катя ушла с Красной Армией. Сейчас не знаю, где она. Но ничего. Лишь бы живым остаться, тогда разыщем друг друга.
   - А у вас, товарищ Сидоренко?
   - У меня дома - жена и сын. Вчера ему исполнилось пять лет. До войны я работал бригадиром в колхозе. Наш колхоз был богатый, а сейчас плохо. Война все разорила. Месяц назад получил письмо от жинки. Она писала, что в колхозе одни женщины. Осталось шесть стариков, по семьдесят лет, и пятнадцать мальчиков-десятилеток. Вот и все мужчины. Сельхозинвентаря мало. Два старых, трактора, три грузовых машины и пятнадцать коров - вот все тягло. Но все же посеяли весной и собрали неплохой урожай.
   Во время беседы подошел молодой офицер, представился. Это был командир роты лейтенант Калинин.. У него в роте осталось тридцать солдат. Оружия достаточно: три ручных пулемета, двадцать автоматов и три бронебойки. Но боеприпасов мало.
   - Сто патронов на пулемет. Какая же это работа, - снова повторил Карпенко.
   - Патроны и ручное гранаты пришлем. Какие еще будут вопросы?
   Сидоренко сказал:
   - Разрешите спросить, почему же наша армия не наступает?
   - Вы слышали нынче сильную канонаду? Армия несколько раз пыталась прорвать оборону и помочь нам. Видно, немцы крепко обороняют Керчь.
   - А что же делать нам?
   - Возьмем да прорвём их оборону и пойдем на соединение со своими. Как думаете, сможем это сделать?
   - Сможем! - воскликнули всё трое. - На штурм мы готовы в любую минуту.
   На ходу обсуждая с Копыловым создавшееся положение, мы старались трезво, оценить силы. Сегодняшний день - день 4 декабря - еще раз подтвердил, что дивизия способна к серьёзным боям. Несмотря на усталость людей и большие потери, ее боевой дух и организованность были на высоте.
   Из полка мы пошли на новый КП- на северную окраину Эльтигена.
   Копылов спросил, как я оцениваю действия противника за минувший день. У меня сложилось мнение, что противник атаковал нас одновременно на всем фронте, но все же ударные группировки имел на флангах. Концентрическими ударами в направлении нашего КП и вдоль берега он хотел разрезать плацдарм. Для этого на флангах имел немецкие части, а в центре - румынские. Он пытался рассеять наше внимание, заставить нас рассредоточить силы и особенно артиллерийский огонь по всему фронту.
   Вначале немцам удалось добиться некоторого успеха, но мы своевременно разгадали их намерение и приняли меры. Огонь своей артиллерии и авиацию нацеливали на фланги. На румынские части мы почти не тратили снарядов, хотя они тоже часто предпринимали атаки. С ними разделывался Челов и без артиллерийского огня. Трудно было Блбуляну и Нестерову. Их полки выдержали сильные фланговые удары.
   - Интересно, какой манёвр немцы предпримут завтра? -спросил Копылов.
   - Мне кажется, опять так же будут атаковать. Они не умеют быстро перестраивать свои планы. Важно разгадать их намерения, не позволить захватить с первого удара инициативу. Пехота противника нам не страшна, Михаил Васильевич. Рота Колбасова может бить батальон, Клинковский - полк, Ковешников - дивизию. Но нам страшён огонь артиллерии, танки и авиация. Вот с этим нам нечем бороться.
   В эту ночь, проверяя боевые порядки, мы говорили с десантниками, стараясь получше узнать настроение людей, и пришли к убеждению, что в солдатской массе тоже зреет идея прорыва.
   В блиндаж нового командного пункта собирались офицеры. Железная дверь, угрожающе скрипя, пропускала входивших. Огонь в плошке длинным языком прижимался к столу. Иван прикрыл стальным листом амбразуру, чтобы устранить сквозняк.
   Офицеры сидели на нарах и лавках, поставив между колен автоматы. Никто не разговаривал. Никто не знал точно, зачем их созвали, но каждый понимал, что будет решаться судьба десанта.
   Здесь были все командиры частей и руководящие работники штаба дивизии. Около Бушина, положив на стол мощный кулак, сидел грузный полковник командующий артиллерией Никифоров, прибывший на плацдарм после гибели Новикова. Он с пытливым интересом всматривался в новые для него лица. Модин, чисто выбритый, отчего его лицо казалось еще более худым, что-то напряженно обдумывал, полузакрыв глаза. Майор Полур, держа на коленях планшет, показывал карандашом прокурору дивизии Франгулову район Чурбашских болот.
   С большим волнением смотрел я на всех этих, людей. Прекрасные офицеры и коммунисты. Своим мастерством и чистотой души они заслужили солдатскую любовь и веру. Кончались тридцать четвертые сутки жизни и борьбы на "Огненной земле". Эти дни связали командиров подлинно братскими чувствами дружбы и высокого товарищества. У каждого из них были, так же как и у меня лично, такие минуты, когда, казалось, не выдержат нервы. Но ответственность за судьбу людей заставляла держать себя бодро, не подавать виду, что обстановка тяжелая. Да, новороссийцы с честью пришли к последнему испытанию.
   Теперь мы должны были выдержать и его,
   В 23.00 пришли последние из вызванных - начальник санитарной службы Чернов и начальник контрразведки майор Савченко.
   Я сообщил собравшимся о сложившейся на плацдарме обстановке. Затем было изложено решение на выход из окружения и присоединение к войскам Приморской армии.
   - План таков: с наступлением темноты, когда противник, как обычно, начнет производить некоторые перегруппировки, сядет ужинать и тому подобное, в этот момент неожиданно, без выстрелов, ринуться в атаку, прорвать на правом фланге оборону и, двигаясь по немецким тылам, занять гору Митридат. Оттуда уже прорываться к своим... Прежде чем приступить к обсуждению деталей, предоставляю право каждому товарищу высказать свое мнение, по существу вопроса.
   Минута напряженного молчания.
   Какие картины пронеслись в эту минуту перед мысленным взором каждого? Наши люди, измотанные боями и недоеданием? Наш медсанбат? Двадцать километров, которые нужно в быстром темпе пройти до Митридата?.. План был отчаянный, мне самому это было ясно. Но как раз в этом и состояла его реальность.
   Противник ждал от дивизии упорного сопротивления, но не наступления. Об этом говорили и его пропаганда, и наивный просчет в обороне района Чурбашских болот. Ожидая, что скажут офицеры, я живо представлял ситуацию: немцы ночью готовят последний решительный удар но плацдарму, а десант уходит у них из-под носа. Две дивизии противника еще будут привязаны к Эльтигену, а мы уже будем на Митридате, а там...
   Первым выступил полковник Нестеров. Он пытался доказать, что десант еще может удерживать плацдарм и поэтому рано думать о прорыве.
   Командующий артиллерией доказывал, что десант способен драться только на плацдарме, поскольку его тут поддерживают артиллерия и авиация с Таманского полуострова. Он утверждал, что дивизия окажется беспомощной, лишившись этой мощной поддержки.
   Ивакин, мой заместитель, склонялся к тому, что после прорыва надо идти в район Старого Крыма или в каменоломни, к партизанам.
   - Это, - говорил он, - мы в состоянии сделать. А под Керчью нас просто перебьют.
   - Давайте уточним этот вопрос, товарищи, - сказал Копылов. - Положение у нас сложилось исключительно трудное. Но я верю в изложенный командиром дивизии план и поддерживаю его. Выполнить его будет нелегко. Несомненно одно - план прорыва совпадает с настроением основной массы, десантников, Мы сегодня говорили с солдатами. Они в любую минуту готовы идти на соединение с войсками севернее Керчи. На, этом мы можем строить свой расчет.
   Потом выступили Челов, Модин, Франгулов. Все они были за немедленный выход с "Огненной земли", пока есть кое-какие силы, пока десант не обескровлен окончательно и сохранил свою организацию.
   Заключительные слова подполковника, Челова: "Заверяю командование десанта, что личный состав тридцать первого полка ждет приказа на прорыв".
   Заключительные слова инженера: "Сочту за честь, если меня назначат в голову прорыва".
   Франгулов сказав: "Для меня ясно, что раз задачи обороны плацдарма исчерпаны, то надо поскорее вырываться".