Гладков Василий. Десант на Эльтиген

   Мнения разделились. Примерно процентов шестьдесят присутствовавших высказались за мой план, остальные же настаивали на необходимости вести в Эльтигене борьбу до последнего. Один только Бушин не сказал ничего. Он, видимо, не верил ни в то, ни в другое. Я уже собирался делать заключение, как вдруг поднялся командир батальона морской пехоты и сказал: - Товарищ комдив! Моряки готовы идти на прорыв. Моряки пойдут, если вы разрешите, в голове!
   В это же время я встретился глазами с начальником санитарной службы. Чернов глядел на меня, и в глазах у него было столько муки и беспокойства, что в душе все перевернулось. - Но как быть с ранеными?
   - Раненые пойдут с нами. Все, кто может идти.
   - А кто не может?
   3а всю мою долгую военную службу ни до этой ночи, ни после нее мне не приходилось принимать более тяжелое решение. Советоваться тут было невозможно. Разделить эту страшную ответственность было не с кем. Всю ее тяжесть должен был взять на себя старший начальник "Огненной земли".
   - Пойдут все, кто способен идти. Нести с собой тяжело раненных десант не сможет.
   Чернов тяжело дышал.
   - Я могу говорить об этом с медицинским составом?
   - Когда нужно говорить, мы вам скажем. У нас в распоряжении сутки, может быть, немного больше. За это время командование примет все меры для эвакуации раненых. Возможно, подойдут корабли.
   Принимаем решение: прорываемся завтра в ночь. Значит, днем надо отбить все атаки. В установленный час командиры частей выводят все свои подразделения на правый фланг, в район КП дивизии, оставив на позиции каждой роты в траншеях по два-три автоматчика с задачей все время вести огонь по противнику. 39-й полк и батальон морской пехоты составляют группу прорыва, 37-й полк прикрывает основные силы слева, 31-й - справа, гвардейский полк прикрывает тыл. Штаб дивизии, медсанбат и раненые - в центре боевого порядка.
   В первом часу ночи командиры разошлись по частям. На КП остались Копылов и Савченко. Я предупредил их, чтобы они проследили за сохранением секретности нашего плана. Расчет на хитрость и внезапность. Только в этом успех.
   Тут же мы дали депешу Военному совету армии: "Десантники героически в течение дня отбивали яростные атаки противника. Силы наши иссякают. Потери большие, боеприпасов мало. Ждем вашей помощи. Выполняем ваш приказ 05 в ночь на седьмое. Гладков. Копылов".
   Из штаба армии ответили, что даны все указания артиллерии и авиации. Боеприпасы будут бросать самолетами, кроме этого, снарядили три катера.
   В ночь на 5 декабря напряженная работа шла не только у нас, на плацдарме, но и на Большой земле. Командарм требовал от управления десантного корпуса и от моряков усилить помощь войскам в Эльтигене.
   Десантники слышали после полуночи упорный огневой бой в проливе. Самолеты подбросили нам достаточное количество боеприпасов. Из катеров к нашему берегу прорвался только один; Он доставил боеприпасы, немного продовольствия и принял на борт до ста человек тяжело раненных.
   Перед рассветом восемь десантных барж противника появились на рейде Эльтигена.
   - Григорян! Быстро - учебную роту на берег. Готовиться к отражению десанта!
   Согнувшиеся фигуры солдат торопливо исчезали в траншее, серпантином спускавшейся к морю. Стоя у амбразуры, мы с Ивакиным пристально всматривались в нависшую над водой темноту.
   Кромка берега заискрилась блестками разрывов. Все восемь немецких барж открыли огонь. Они стояли за отмелями и стреляли полчаса.
   Ивакин опустил бинокль и сказал:
   Не высадятся. Кишка у них тонка на такое дело. Можно часок соснуть.
   За высотами в центре немецкой обороны подымались ракеты. Они источали неживой свет. У противника слышалась возня. Доносилось подвывание моторов танки подтягивались против позиций полка Блбуляна. У нас же, в поселке, - ни души, никакого заметного движения.
   Эльтиген, весь израненный, лежал под враждебным светом ракет в забытьи. Но это только так каралось, что в нем нет жизни. Жизнь была!
   Летчики вместе с боеприпасами сбросили 87 килограммов газет. Политработники понесли их в окопы. В каждом блиндаже у коптилки сидел чтец, и солдаты с жадностью слушали радостные известия о победах Советской Армии, освобождавшей от фашистских захватчиков Украину и Белоруссию. Капитан Шашкин, вернувшись на КП, рассказывал, что после читки люди 39-го полка принимали клятву стоять до последнего. Докладывал Чернов: "Раненые поступали в медсанбат допоздна, но большинство, получив помощь, возвратилось в свою часть". Подполковник Иванян с инженером придумали хитроумную систему противотанкового минирования в глубине обороны центрального участка, где за день наметилась вмятина. К утру мины были установлены.
   Немцы начали, как обычно, в 8.00. Однако теперь они не рвались на плацдарм по всему фронту. Очевидно, большие потери 4 декабря охладили их пыл. Держа под беспощадным огнем наши фланги, кромку берега и поселок, противник бросил до полка пехоты с десятью танками на центральное направление. В течение дня
   Блбулян держался на линии второй траншеи. Огромную помощь ему оказали летчики-штурмовики: три танка горели, подбитые с воздуха. Враг непрерывно подбрасывал в центр свежие подразделения. Танки подвозили десантные группы в самую гущу боя.
   До полудня подполковник отказывался перенести КП полка, оказавшийся на переднем крае, в глубь обороны. Он опасался, что это может отрицательно сказаться на стойкости людей. На командном пункте остался майор Склюев, корректировавший огонь Тамани. Радисты, полузасыпанные землей, с ушами, кровоточащими от бесконечных ударов взрывных волн, передавали координаты. Сам командир полка пошел в траншею и сражался рядом с солдатами. Бывают минуты, когда личный пример старшего решает в бою все или почти все.
   С непокрытой седой головой стоял Блбулян в траншее и вел огонь, призывая солдат вернее выбирать цель. Осколок расщепил доже его автомата. Ему подали другой, принадлежавший убитому бойцу. На ложе были вырезаны слова: "Эльтиген -- Севастополь - Берлин!" (Не донес эту реликвию Григорий Даргович до Берлина!.. Впоследствии он уже с другим соединением, будучи заместителем командира дивизии, дошел до Польши и пал в бою за освобождение польского города Калиш 18 января 1945 года.)
   Бушин оказался провидцем: бывший КП дивизии разнесло прямыми попаданиями авиабомб, но там уже никого не было.
   С нашей стороны в этот день не было контратак. Учебная рота - "гвардия Эльтигена", как называл ее в шутку Ивакин, стояла наготове для отражения возможной атаки с моря. Снять несколько подразделений с флангов я не мог, зная, что противник только этого и ждет. Он ждет, черт его дери, что командир десанта под ужасным нажимом в центре потеряет голову и ослабит фланги, и тогда - отсекающий удар вдоль кромки берега и следом десант с немецких судов.
   Полк Блбуляна должен был управиться своими силами, опираясь на огонь Большой земли и боевую поддержку летчиков. К исходу дня подразделения полка отошли в третью траншею, которая тянулась непосредственно по западной окраине поселка, ныряя из подвала в подвал.
   Враг продвинулся в этот день на сто пятьдесят метров в глубь плацдарма.
   Приспособленные в качестве дотов подвалы помогли ротам вздохнуть чуть-чуть свободнее. Но ненадолго. В сумерках западную окраину Эльтигена вдруг осветило красное пламя. Огненные змеи лизали, обвивали развалины домов. На танках подошел отряд вражеских огнеметчиков. Стволы ранцевых огнеметов выбрасывали свистящее пламя. Горела земля,
   В подвалах люди задыхались от едкого дыма. Тушили друг на друге одежду. И - стреляли в упор по врагу. Дальше немцы не пробились. Но вмятина в центре нашей обороны увеличилась. От позиций 37-го полка до пристани оставалось немногим больше тысячи метров.
   В 18.00 радирую И. Е. Петрову: "К исходу дня противник овладел западной окраиной Эльтигена. Боеприпасы на исходе. Потери большие. Если ночью не поможете, буду выполнять ваш приказ 05. Срочно жду указаний".
   Михаил Васильевич быстро писал что-то на клочке бумаги, закончив, протянул мне: "Военному совету армии. В боях за Эльтиген героически погибли славные новороссийцы майор Клинковский, майор Киреев, майор Асташкин, капитан Громов... Пусть страна знает сынов Родины. Гладков. Копылов". И эта депеша была послана. В 22,30 получили ответ Военного совета: "Боеприпасы вам сегодня сбрасываются самолетами. Кроме того, организована морем подача эшелонов с боеприпасами - всего 65 тонн.
   Приказываю: весь день 6 декабря 1943 года прочно удерживать занимаемый район, не давая противнику разрезать ваши боевые порядки. В течение дня тщательно готовить выполнение приказа 05. Команду на исполнение дам я. Петров. Баюков. 5.12 1943. 22.00". В полночь - вторая радиограмма: "Гладкову. Завтра примите все меры, но до вечера продержитесь. С наступлением темноты собрать все боеспособное для действия по 05. Время ночью определите сами и донесите. При отсутствии донесения буду считать, что начинаете в 22 часа. Авиация, артиллерия будут действовать, как указано в директиве. Делаю все, что могу.
   Уверен, бойцы, сержанты и офицеры выполнят свой долг до конца. Петров. Баюков. 5.12 1943. 23.15".
   В 0.40 собраны командиры частей. Информированы об обстановке. Зачитана радиограмма командарма. Поставлена задача на 6 декабря.
   Ковешникову и Челову приказано выставить больше пулеметов на западных флангах обоих полков, создать огневой мешок для вклинившегося в центре противника; Блбуляну - прочно удерживать третью траншею, не допустить прорыва немцев к пристани; Нестерову - предотвратить их прорыв вдоль берега.
   Я отпустил офицеров, задержав двоих - майора Ковешникова и капитана Белякова. Они должны были ночью организовать разведку участка прорыва: уточнить систему огня противника, выяснить, не усилена ли там оборона, достать "языка". Не знаю, в тот момент я готов был что угодно отдать за "языка"!
   - Приложим все силы, товарищ полковник, - ответил майор.
   Задание комбату моряков: работать ночью в направлении Чурбашского озера, выяснить, каков уровень воды в восточной его части, можно ли будет людям пройти.
   - Как идет подготовка к наступлению? - спросил я обоих.
   Офицеры ответили, что боеприпасы для прорыва собрали, организованы штурмовые группы. В них просятся все.
   - Впереди я думаю пустить роту капитана Мирошника, - сказал Ковешников. В ней каждый солдат - мастер ближнего боя, очень высок наступательный порыв.
   - Как у него рука-то?
   - Он уже почти свободно владеет ею. Прошлой ночью сбросили почту. Ему пришло первое письмо с Черниговщины, от брата Ивана. Он там партизанил. Вся рота коллективно письмо читала... Они, товарищ полковник, невозможное сделают. Без выстрела пойдут. На ножи немцев возьмут!..
   Отданы все распоряжения на 6 декабря. Офицеры разошлись по частям. Я остался один в капонире.
   Еще и еще раз перечитывал последнюю радиограмму командующего. ."...Уверен, бойцы, сержанты и офицеры выполнят свой долг до конца". Мучительно подумал, мысленно обращаясь к командарму: "Видимо, вам, Иван Ефимович, нелегко было писать эти слова. Вы уже переживали подобное под Одессой, а затем под Севастополем, знаете, как тяжело оставлять землю, омытую кровью боевых друзей... Нас разделяет сорок километров, но я сейчас чувствую биение вашего сердца, товарищ командарм! Понимаю, какую испытываете нравственную тяжесть от того, что люди ждут помощи, а вы не в силах ее дать. Мы уйдем из Эльтигена. Но Эльтиген все равно будет наш! Не долго фашистам осталось зверствовать в Крыму. Они обречены. Эльтиген будет свободным. Но жалко прекрасных людей, которые отдавали все, чтобы удержать завоеванный кровью плацдарм. А те товарищи, кто завтра не сможет с нами вырваться?.."
   Голова, как налитая свинцом, опустилась на руки. В такой позе уснул. Видел сон: стою, весь охваченный пламенем, но одежда на мне не горит. Разбудил отчаянной силы взрыв. Воздушная волна, хлынув через амбразуру, сбросила на пол телефонный аппарат. Виниченко доложил: недалеко от КП разорвалась морская торпеда.
   Опять полезли в голову мысли о людях. Как сохранить в течение дня боеспособность подразделений, чтобы хватило сил для прорыва?
   Зуммерит телефон. Доклад: прямое попадание снаряда в подвал, где находились 40 тяжелораненых. Все погибли вместе с дежурным врачом.
   Вызвал начальника санитарной службы Чернова и попросил сосредоточить в наиболее надежном укрытии всех тяжелораненых, снабдить медикаментами и питанием, оставить при них необходимое количество сестер. Тех же, кто может передвигаться, к вечеру сосредоточить в районе КП дивизии.
   До рассвета оставалось два часа. Вернулась дивизионная разведка, действовавшая совместно с моряками. Командир разведвзвода лейтенант Живков, весь облепленный грязью и тиной, докладывал, что его люди проползли все болото, вышли к озеру и пересекли его в восточной части. Воды там нет, но почва вязкая, местами попадаются топи. В общем же, заключил лейтенант, пройти вполне возможно.
   Позвонил Ковешников. Торжествующим голосом сообщил, что разведка полка достала-таки пленного. Вскоре он был допрошен. Это оказался солдат 14-го пулеметного батальона 6-й румынской дивизии. Батальон имел задачей оборонять район от Чурбашского озера до отметки "+6". В атаках не участвовал, значит, у него хорошо организована система огня. В лоб на его позиции идти нельзя.
   Когда план прорыва созрел во всех деталях, я вызвал Полура, Модина, Ковешникова и Белякова. Офицеры склонились над картой.
   - Прорыв осуществляем на левом фланге румынского батальона, затем пересекаем Чурбашское озеро в восточной части и далее по берегу к Красной Горке, через Солдатскую слободку выйдем на Митридат. После прорыва вперед выдвигаются рота разведчиков во главе с Полуром и саперы во главе с Модиным для разведки маршрута движения и проделывания проходов в препятствиях.
   Затем мы по карте и имеющимся описаниям изучили, что представляют собой вражеские укрепления на горе Митридат. Четыре ее последовательно понижавшиеся к морю вершины были укреплены неравномерно. Наименее укрепленной оказалась самая высокая вершина, стоявшая в глубине. Немцы просто не предполагали, что ее будут атаковать с тыла.
   - Прошу всесторонне подготовить людей. Знаю вас как боевых офицеров. Надеюсь на вас и доверяю вам! - Этими словами закрыл я наше небольшое совещание.
   Ночью летчицы опять сбрасывали нам боеприпасы, медикаменты и продовольствие. По морю прорвался один катер, доставив 15 тонн боеприпасов. Не 65 тонн, как указывалось в шифровке, а только 15. Остальные до нас не дошли. Частям поэтому были даны указания - экономно расходовать патроны и особенно ручные гранаты. Они будут нужны в наступлении!
   Приняв раненых, катер отвалил. Через несколько минут его силуэт растаял в глубине пролива. Немного полегчало на сердце. Еще несколько десятков людей спасены.
   Фашистские агитаторы не умолкали в течение всей ночи на 6 декабря. Они беспрерывно, до хрипоты кричали по радио, что настали последние часы нашего десанта.
   То голос звучал угрожающе: "У вас нет выхода! Сроку вам даем до восьми утра!.." То вдруг начинал умолять: "Подумайте! Опомнитесь! Неужели вам жизнь не дорога?.."
   К семи часам утра вернулись офицеры штаба дивизии, которые проверяли, как полки подготовились к отражению новых атак на плацдарм. Их доклады были не совсем утешительными: в некоторых ротах оставалось по 15 - 20 человек. Позиции подготовлены, огонь организован, боеприпасы розданы. Солдаты готовы драться до последней капли крови, но прямо спрашивают, что же думает начальство? Пришел Копылов. Он тоже был в полках. Сообщил, что немцы буквально засыпали листовками всю "Огненную землю". В листовках та же трепотня о "жизни и свободе", что и по радио. Большинство солдат относятся к ним с презрением. Однако к некоторым в душу вкрадывается сомнение: говорят, что, видно, всем нам здесь погибать.
   Помню, я тогда сказал докладывавшим товарищам, что люди, высказывающие недовольство, по-своему правы.
   - Нам нужно скорее менять обстановку - и тогда будет все хорошо!
   Недовольство у защитников "Огненной земли" - это не паника, а свидетельство созревшей потребности в активных действиях, лишнее доказательство возможности прорыва и выхода на Митридат. А там у немцев все артиллерийское управление. Мы его захватим, лишим противника связи, нагоним на него панику. Этим мы поможем основным силам, армии, сражающимся севернее Керчи.
   Больше всего меня мучила мысль, хватит ли у десантников физических сил для двадцатикилометрового форсированного марша. Ведь все были очень усталые и голодные. Майор Кащенко получил приказание тщательно распределить только что сброшенные с самолетов продукты и как следует накормить людей перед прорывом. - А теперь, товарищи, час отдыха, - сказал я. - Большего нам немцы не отпустят...
   Подойдя к амбразуре, я отодвинул прикрывавший ее стальной лист, чтобы глотнуть освежающего морского воздуха. На берегу, в предрассветной мгле, смутно вырисовывалась группа людей. Я взял у Копылова бинокль и попытался разглядеть. Но видно было плохо. Что-то там происходило. Мы быстро спустились к морю.
   По черным бушлатам узнали морскую пехоту. В центре небольшой группы высокий моряк. Донесся его хриплый голос: "Поклянемся, товарищи, без пощады уничтожать проклятых фашистов! Отомстим за эту оборванную прекрасную жизнь!.." Руки с автоматами взметнулись к небу. Высокий моряк, нагнувшись ко мне, сказал: "Галю нашу убило. Галю хороним, товарищ полковник". Я снял шапку и стал рядом с ним.
   На берегу шумящего моря, вблизи родной стихии, отдавал последнюю почесть своей героине, своей любимице морской батальон. Герой Советского Союза Галина Петрова погибла от осколка авиабомбы. Еще одна чистая жизнь оборвалась на самом взлете...
   Но нет, не оборвалась она бесследно, читатель! С карточки, стоящей на моем письменном столе, глядит на меня прекрасное юношеское лицо.
   "...На днях получили фотокарточку от сына Вашей соратницы Галинки - Кости, который в настоящее время учится в Киевском суворовском офицерском училище,пишет мать Гали Антонина Никитична Петрова. - Вот какой большой у нее сын! До 1951 года он рос у нас, а потом поступил в училище, скоро кончает, мечтает о Высшем военно-морском инженерном... Время прошло, а как будто так недавно все это было, когда Галинка закончила десятилетку, поехала в Николаев, поступила в институт, вышла замуж. А там - сорок первый год. Война - и все надежды рухнули. Мужа ее, Железнова, на фронте убило в сорок втором году. И осталась до конца моей жизни только материнская скорбь по такой чудесной, жизнерадостной и изумительно способной девчурке, какой была наша дочь Галинка, да надежды на ее сына - Костю, Посылаю Вам фото..."
   Смотрю я на лицо юноши. Как много в нем от матери: гордая посадка головы, высокий чистый лоб, огромные глаза смотрят задумчиво и спокойно. Комсомольский значок на груди, а на плечах погоны суворовца. Старый солдат, я гляжу на портрет с вопросом: готов ли ты, юноша, принять эстафету великого подвига? И слышится мне целый хор юношеских голосов: "Готовы в любой момент отстоять Родину!" В хоре этом различаю и звонкий ответ юного суворовца Кости, и голос сына другого Героя - сына майора Клинковского - Леонида, он окончил десятилетку и стал трактористом. И громкие слова сыновей старого казака Ефименко, стоящих ныне на страже социалистических рубежей, тоже вплетаются в общий согласный ответ...
   6 декабря после короткого артиллерийского налета противник атаковал западную и южную окраины Эльтигена. Как только немцы двинулись в центр, они попали в приготовленный огневой мешок. С флангов их взяли в работу пулеметы обоих полков, а в гущу наступавших обрушился огонь Тамани. Много здесь было положено вражеских солдат. Атака противника захлебнулась. Два его танка прорвались через траншею 1-го батальона, но тут же подорвались на минах. На какое-то мгновение наступила тишина. Немцы опешили: как, десант еще дерется и, главное, способен к организованным и целеустремленным действиям?
   А затем все взвихрилось в огне. Тридцать пять "юнкерсов", свистя и завывая, набросились на Эльтиген. Они бомбили без выбора, с бешеной злостью, стараясь просто все стереть в порошок. В следующем воздушном налете с таким же исступлением действовал 31 самолет. Вскоре, однако, гитлеровское командование несколько образумилось. Авиация стала действовать группами по 5 - 6 самолетов. Они висели над нашими боевыми порядками и с прицельной высоты бросали бомбы. Несколько "юнкерсов" ходили над поселком в поисках командного пункта десантной группы.
   От близких разрывов у нас в капонире скрипели крепления, осыпалась со стенок земля, связисты то и дело выскакивали наружу и ползли устранять повреждения проволочной связи.
   "Ястребки", прилетевшие с Тамани, завязали над Эльтигеном воздушные бои.
   На южной окраине близ берега немцам удалось прорвать оборону гвардейского полка. Нестеров отвел свои подразделения к поселку и занял подвалы-доты. Противник подтянул артиллерию на прямую наводку. Его пехота стала действовать отдельными штурмовыми группами. К полудню немцы овладели несколькими домами на южной окраине. В этом направлении они все время подбрасывали новые подразделения. Надо было что-то предпринимать.
   Задача у десанта была одна: выиграть время, продержаться до вечера. Но, обороняясь в отдельных опорных пунктах-подвалах, мы не смогли бы ее решить. Накопив достаточно сил на южном участке, немцы, безусловно, штурмом овладеют большей частью Эльтигена и отсюда рассекут плацдарм. Я принял решение на контратаку. Надо выждать, когда противник, накопив силы, двинется на штурм, и в этот момент ударить с двух направлений - вдоль берега и со стороны человского полка, окружить и перемолоть пехоту врага.
   Отданы распоряжения Белякову, Ковешникову, Челову. Вот пробежала мимо КП по траншее рота морской пехоты. Следом за ней в том же направлении скрылась рота из полка Ковешникова. Ее вел Тулинов к исходным позициям для броска на берегу.
   С ракетницей в руках я стоял, считая минуты.
   Противник нас опередил. Около 15 часов двинулся в центре и с юга, намереваясь окружить южный и центральный полки. Блбулян атаку отбил. На юге немцы энергичным ударом овладели половиной поселка. Попала в плен часть тяжело раненных.
   Наступил самый критический момент. Противник во много раз сильнее, вкусил успех, озверел и рвется.
   Что делать? Может, отказаться от контратаки? Но тогда будет еще хуже.
   Радиограмма командарму. Последняя с "Огненной земли".
   "Противник захватил половину Эльтигена. Часть раненых попала в плен. В 16.00 решаю последними силами перейти в контратаку. Если останемся живы, в 22.00 буду выполнять ваш 05".
   Полковнику Ивакину я сказал:
   - Василий Николаевич! Возьми учебную роту, иди на берег. Поведешь в контратаку моряков и обе наши роты. Надеюсь на тебя.
   Мы обменялись крепким рукопожатием. Полковник вдруг широко улыбнулся и со счастливо-веселым лицом бросился к выходу.
   Виниченко смотрел на него как завороженный. Шагнул вперед:
   - Разрешите, товарищ полковник... - Его статная фигура вытянулась. Разрешите принять участие...
   - Догоняйте, капитан. И передайте полковнику - поднимать людей в атаку под лозунгом: "Отобьем у фашистских зверей наших раненых товарищей!"
   - Челов, готовы?
   - Две роты заняли исходные позиции.
   - Ведете их сами, подполковник.
   Командующий артиллерией вызвал огонь Тамани. Пять минут она била по южной окраине.
   Ракета взлетела. Страшный для врага боевой клич "полундра!" прогремел на берегу. Его покрыло "ура" пехотных рот. Контратака вышла дружная. Навязали врагу рукопашную схватку. Противник дрогнул и начал отход.
   Но в это время немцы снова кинулись на правый фланг 37-го полка. Пришлось послать учебную роту на помощь Блбуляну. Наши контратаки затянулись до темноты.
   Противник не сумел рассечь плацдарм, но часть южной окраины осталась в его руках. Захваченные в плен раненые были отбиты. Мы с Копыловым вечером зашли к ним в подвал.
   Здесь лежали около ста человек. Кто-то бредил. Кто-то кричал, требуя воды. Увидев нас, стали спрашивать: "Как дела? Отбили все атаки? Наступать дальше будете?" Что мы могли ответить? Раскрывать им всю обстановку вряд ли было нужно. Успокаиваем, как можем.
   Заметив знакомое лицо сержанта-разведчика, я подошел к нему, поцеловал, а потом уже, взволнованные, мы стали всех целовать, говоря: "Все будет в порядке. Главное, что вы опять с нами."
   В траншее недалеко от помещения медсанбата стоял, прислонившись к стенке, небольшого роста солдат. Автомат висел поперек груди. Руки положены на оба конца оружия. Подошли поближе - знакомый. Сержант Василий толстов, получивший недавно звание Героя Советского Союза.
   - О чем задумались, товарищ сержант?
   Толстов ответил:
   - Родной дядька у меня тут лежит, станичник. Вчера раненный. Я думал, сможет пойти на прорыв, А он не в силах. Приходится ему оставаться.
   Сержант замолчал. Он стоял, крепко сжав губы. Потом продолжил:
   - Дядька Ефименко оружие просит... Иди, говорит, доложи - пусть дадут оружие и патроны, будем биться до последнего.
   Эту же просьбу часом позже передал майор медицинской службы Чернов. Докладывая о размещении тяжелораненых, он сказал, что многие раненые изъявили желание стать в строй - "в заслон", как они выразились. Я приказал выдать этим героям оружие и боеприпасы.
   Слово свое они сдержали. Через несколько часов десант пошел на прорыв. Мы слышали, как позади, на истерзанном клочке эльтигенской земли, зазвучали резкие очереди автоматов и пулеметов.