Гладков Василий. Десант на Эльтиген

   Мотоботы, увертываясь от огня крупнокалиберных пулеметов, неуклонно приближались к берегу. Они уходили все дальше от нашего флагманского корабля. Вцепившись обеими руками в поручень, я следил за ними глазами и завидовал тем, кто находился на них. Мне, как и каждому солдату, хотелось быстрее на берег. Нужно было почувствовать под ногами землю, схватиться грудью с врагом.
   Внезапно палуба ушла из-под ног. В носовой части корабля мелькнула сначала тусклая, потом ослепительная вспышка. Взрыв. Кто-то крикнул. Пригнувшись, пробежали матросы. Потом они прошли обратно с носилками, на которых лежал человек, покрытый с головой черной шинелью.
   - Кого убило?
   - Капитана третьего ранга Сипягина...
   К пяти часам утра штурмовые отряды на плоскодонных судах добрались до берега. С моря мы могли определить это по звукам стрельбы. Было слышно, как затараторили пулеметы немецких дзотов. В ответ ударили очереди наших пулеметов. Резко зацокали противотанковые ружья. Послышались дробный перестук автоматов и глухие разрывы гранат. Ветер донес приглушенное расстоянием "ура".
   - Михаил Васильевич! Слышишь? Цепляются ребята! Пошли!
   А мы мотались на волнах в километре от берега. Здесь скопились корабли глубокой осадки. Противник, отбивая натиск передовых отрядов, оставил на время нашу флотилию в покое. Шум боя на берегу разрастался. Время тянулось томительно медленно.
   На востоке чуть посветлело небо. Я подошел к офицеру, заменившему Сипягина, и спросил:
   - Когда начнете разгрузку катеров и барж? Когда высадите мой штаб.
   - Не знаю, товарищ полковник. Высаживаться не на чем.
   - Как не на чем?
   - Плавередства не вернулись.
   Это была самая большая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышли из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвалось на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основную часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться теперь было не на чем.
   В состоянии близком к отчаянию, мы с Копыловым прислушивались к тому, что делалось на не досягаемом для нас берегу. Подошел морской офицер и сказал:
   - По радио получен приказ: вернуть все корабли глубокой осадки в Тамань. Ложусь на обратный курс.
   Корабли разворачивались и уходили.
   Они уходили от крымского берега.
   А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясая руками над головой. На берегу видели, что корабли уходят. Что подумают высадившиеся бойцы?
   Настроение у нас подавленное. Надо бы хуже, да некуда.
   Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кроткова. У пирса стояла машина. "Скорее, командующий ожидает". Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.
   Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И. Е. Петров понимал наше состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.
   - Под утро Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников, которые успешно вели бой в Эльтигене. Затем один ваш отряд сам установил с Таманью радиосвязь. Постойте, запамятовал фамилию командира...
   - Не Ковешников ли? - вырвалось у меня.
   - Точно, он. Хорошо его знаете?
   - Еще бы!
   - Крепкий офицер?
   - Он сделает все, что в человеческих силах,
   - Ну тогда нам еще повезло.
   Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих "пор не имеют общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:
   - Он только требует: "Давай огня, давай огня!" Отбивает танковую атаку... Ну пойдемте посоветуемся. Маршал уже давно ждет.
   Идя за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что же происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере, высадился батальон капитана Жукова - а это все опытные десантники! - и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним. Как они воюют? Какие встретили трудности? В общих чертах было ясно: мелкие группы десантников, выбросившись на берег, впивались в немецкую оборону. Роты, взводы, а то и отделения дрались разобщенно. Они и были подготовлены к самостоятельным, инициативным действиям, исходя из природы десантного боя. Пока что на плацдарме имелась одна крупная ячейка управления под руководством начальника штаба полка Ковешникова. Сумел ли он сделать хотя бы первые шаги для сплочения людей, ведущих героический штурм укреплений врага?.. А какими он располагает силами?
   Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На крымском берегу, чуть южнее Камыш-Бурунского мыса, был заштрихован небольшой пятачок.
   Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они ведут тяжелый бой.
   - Как люди? - спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. Выдержат до темноты?
   - Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал.
   Высаживаться на плацдарм теперь было легче: береговая оборона противника сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет. Побьют с самолетов.
   "Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, - подумал я. - Всю дивизию перевезти ночью, а управление - сейчас, днем". Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И. Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд - и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено.
   В Таманском порту мы погрузились на большой плоскодонный бот и во второй половине дня отплыли к крымскому берегу. Шторм выдохся. Пролив начал успокаиваться. Наше суденышко, тихонько постукивая двигателем, неуклюже переваливалось с волны на волну.
   Офицеры сидели и поглядывали на ясное небо. Плыть днем на беззащитном боте было безусловно опасно. Но что поделаешь, война ни с чем не считается. Настроение у большинства было неважное. В такие минуты всегда находятся люди, умеющие ободрить товарищей. Дивизионный инженер Модин пел, шутил, рассказывал анекдоты. Однако я видел, что овладеть настроением людей ему не удается. Тогда он придумал другое:
   - Мина справа!..
   Все вскочили. Модин, улыбаясь, сказал:
   - Ошибся, это дохлый дельфин. Лица у всех просияли.
   Полковник Ивакин, взглянув на офицеров улыбающимися глазами, сказал:
   - Доведет нас инженер до инфаркта!.. А ну за борт его!
   - С пустым желудком не страшно, Василий Николаевич. Легко будет плавать.
   Блбулян слушал, улыбался, но мысли его были далеко. За эту ночь у него прибавилось седины. Из полка на плацдарме сейчас дрался батальон капитана Киреева. Я плохо знал этого офицера, а Блбулян отрекомендовал его так: "Горяч. Лопату не любит". И, помолчав, добавил: "С немцами шутить нельзя, они умеют долбить".
   Наш мотобот резал и резал носом волны. Уже ясно вырисовывался окутанный дымом крымский берег.
   Начальник штаба дивизии Бушин сидел с опущенной головой"
   - О чем. думаете, Павел Фомич? - спросил его Копылов.
   Пробираясь к Ивакину, я прислушался к их разговору.
   - Целый месяц планировали, рассчитали до мелочей, а что вышло?
   - Жизнь корректирует любой план, Павел Фомич. Особенно на войне.
   - Но война имеет свои законы, которые не следует нарушать. Полезли к черту в глотку... Разве моряки не знали, что будет шторм? Знали. Докладывали? Докладывали. Ставка ведь тоже знала...
   - Видимо, общие интересы требовали, - успокаивал его Копылов, но Бушин продолжал ворчать:
   - Наблюдал я ночью, что Делалось. Вы и сами видели. А мы воздействовать ничем не могли. Даже моторной лодки для комдива не нашлось...
   Мне нужно было поговорить с Ивакиным. После гибели полковника Ширяева юг плацдарма оказался без руководства.
   - Василий Николаевич, - сказал я Ивакину, - придется тебе принимать тридцать первый полк. Больше некому.
   - Слушаюсь, товарищ комдив! Зайцева можно с собой взять?
   - Бери... Чует мое сердце, что будет у нас возня с левым флангом. Бери Зайцева, мы как-нибудь управимся, а вам работенки много будет, уж очень там у немцев подступы к Эльтигену выгодные.
   Ивакин шевелил губами, но слов не было слышно: противник открыл артиллерийский огонь. Снаряды рвались вокруг мотобота. Снова, как ночью, вокруг поднимались столбы воды и обдавали нас брызгами. Старшина бота ускорил ход.
   - Воздух!..
   Вот уж совершенно бесполезная команда на воде. Нырять-то не будешь! В небе плыла шестерка "юнкерсов".
   Самолеты пошли в пике. Счастье наше, что бомбы легли сзади мотобота.
   - Повезло! - радостно крикнул Копылов.
   От разрывов бомб волны забушевали сильнее. Мотобот нельзя было подвести близко к берегу: он мог сесть на мель. "Юнкерсы" пошли на второй круг. Навстречу им из солнечных лучей вынеслись наши "ястребки". "Хватит испытывать судьбу", - решил я и скомандовал:
   - Приготовиться за борт!.. Иван первым бросился в воду.
   - Товарищ полковник, - кричал он, стоя по пояс в воде, - прыгай, прыгай ко мне!
   Я прыгнул. Иван схватил меня и потащил к берегу. Он был повыше меня и легче управлялся с волной. На берег выбрались мокрые. Все возбуждены: во-первых, проскочили, а во-вторых, - земля под ногами! Твердая земля. Крымская земля!
   Навстречу бежал Ковешников. Лицо страшно усталое, а глаза довольные. Доложил: отбита девятая атака, боеприпасы на исходе, противник подбрасывает свежие силы из района Керчи.
   - Майор, - сказал я ему, - ведите-ка меня на свой КП. Пока еще светло, нужно оглядеться.
   Тут же, на ходу, крикнул Бушину, чтобы выбирал КП и налаживал управление. Занятый привычной работой, полковник, как говорят, втянулся в упряжку, был спокоен и деловит. Подошел попрощаться Ивакин. Я крепко пожал ему руку и напомнил:
   - Быть тебе завтра именинником, Василий Николаевич. Огляжусь - пришлю Григоряна. Но полагаю, что сегодня именинником был Ковешников, а завтра - ты. Готовь оборону.
   Ивакин улыбнулся:
   - Встретим, Василий Федорович. Деться-то теперь некуда. Модина пришлите.
   Вместе с Модиным, начальником разведки майором Полуром и офицером штаба майором Григоряном мы шли мимо поваленных, обвисших проволочных заграждений, мимо обезвреженных вражеских дзотов. На улице поселка стояли немецкие пушки. Эльтиген был сильно разбит артиллерийским огнем. Ковешников вел нас на северную окраину. КП полка находился в усадьбе, окруженной белым забором из камня. Едва мы вошли, навстречу поднялся высокий, стройный .офицер. Это замполит полка Мовшович.
   - Отвоевались на сегодня? - сказал я, пожимая ему руку.
   - Сейчас немцы притихли, а днем тут было дело, товарищ полковник, ответил он и с нескрываемой любовью поглядел на Ковешникова.
   Я знал, что молодые офицеры дружны. Сегодняшнее трудное испытание еще больше сблизило их. По возрасту оба годились мне в сыновья. Они выросли в Новороссийской дивизии.
   Ковешников взглянул на Мовшовича и сказал мне:
   - Он дважды водил людей в атаку.
   - Куда?
   Мовшович показал рукой на северо-запад. Там, невдалеке от поселка, поднималась голая высотка.
   - Вот туда, на высоту Толстова...
   - Как? Как ты ее назвал?
   - Это не я. Это солдаты ее так назвали. Бронебойщик Толстое с нее отбивал атаки. Три танка поджег - не пустил. Вдвоем остались с напарником - держат высоту. Пришлось помочь. Нужная высотка.
   Ключевая высотка, ничего не скажешь. Сейчас, по словам Ковешникова, на ней укрепилась рота Мирошника. Крепкая рота. Из школы новороссийских боев.
   - Стало быть, высота Толстова? Пусть будет так. Солдаты зря не назовут. А вы, товарищ Мовшович, напишите заметку в газету.
   - С нами тут армейский корреспондент.
   - Кто такой?
   - Майор Борзенко.
   - Тот самый?
   Я видел, что Ковешников и Мовшович переглянулись. Они знали, что на Борзенко я был очень сердит за Анапу.
   Борзенко был в Новороссийской дивизии, когда она освобождала Анапу, а в газете появилась статья, что город взяла другая дивизия. Позже мы узнали, что корреспондент не был виноват.
   - Тот самый. Но вы, товарищ комдив, не беспокойтесь,- сказал Мовшович. Он нам здорово тут помог.
   - Майор Борзенко при высадке проявил героизм, - сказал Ковешников. - Я вам подробно об этом доложу...
   К тому времени, когда стало темнеть, мы успели изучить местность и оценить обстановку. Ковешников показал, с какого направления противник наседал в течение дня. Немцы, говорил он, атаковали с ходу, с большим упорством. Я спросил, каковы предположения на завтрашний день, каков возможный замысел противника. Ковешников ответил:
   - Думаю, что опять нажмет с этого направления.
   - А я думаю, что вы увлекаетесь, майор. Вы верно подметили: немцы атаковали с ходу, то есть их атаки были вынужденными и направление было вынужденным. За ночь противник остынет и выберет более выгодное направление удара. Определите, какую задачу будут решать немецкие командиры. Встаньте-ка на их место и прикиньте.
   - Это мне ясно, товарищ комдив. У них задача одна - отрезать нас от берега, окружить и уничтожить.
   - Точно. Как же ее лучше выполнить? На вашем фланге, если действовать со стороны Камыш-Буруна, местность для атаки невыгодна. Болото. Стесняет маневр. Высотки севернее Эльтигена в наших руках. Мирошника им не столкнуть. Следовательно, надо ждать, что за ночь противник подбросит силы, сосредоточит их на нашем левом фланге и откуда ударит по южной окраине Эльтигена: там местность подходящая, оттуда и будет резать. Согласны?
   Товарищи согласились с оценкой и выводами. Майору Полуру было поручено в течение ночи вести разведку в трех направлениях: на Камыш-Бурун, на левом фланге в районе коммуны "Инициатива" и отметки "плюс семь" - эту важную высотку держал противник, и она была у меня как бельмо на глазу. Модин отправился разминировать берег и ставить захваченные и снятые мины на переднем крае, главным образом на подступах к южной окраине поселка. Григоряна я послал в полки.
   - Передайте Блбуляну и Ивакину мое решение, и пусть немедленно приступают к оборудованию позиций. Да... проверьте наличие шанцевого инструмента и доложите. Поди, половину потопили.
   Григорян ушел. Мы остались с Ковешниковым вдвоем. Я поблагодарил его за удержание плацдарма, спросил:
   - А кто сегодня на левом дрался?
   - Клинковский. Товарищ полковник, вот кто герой. О, это человек!.. - У Ковешникова загорелись глаза, На какое-то мгновение передо мной оказался не испытанный в боях офицер, а восторженный юноша. Что ж, это ему шло. Он Же и в самом деле юноша, мальчишка - 23 года. Начальник штаба полка. Любимец дивизии. Немного позже, когда мы вышли с "Огненной земли", я назначил Ковешникова командиром полка. Тогда ему как раз исполнилось двадцать четыре. Завидная карьера. Я смотрел на него и думал о том, какую замечательную молодежь взрастила партия. Иван Ефимович Петров поверил мне и утвердил назначение Ковешникова, и я был благодарен за это командующему фронтом. Только мы вышли с НП полка, как нас нагнал штабной офицер и сообщил, что рота Мирошника захватила двух пленных.
   - Где они? - Скоро приведут сюда.
   - Ваш хлеб, товарищ Полур, - сказал я начальнику разведки. - Оставайтесь. Допросите - и быстро ко мне. Я буду на КП дивизии.
   Штаб дивизии уже развернулся. Установлена связь с полками и командующим армией. Взято на учет трофейное вооружение; две зенитные пушки, четыре миномета, три противотанковые пушки и склад боеприпасов. Все это нам пригодится. Анализируются данные разведки. Бушин, наш начальник штаба, все-таки молодец, знает свое дело.
   Мы сразу же сообщили командарму, что благополучно достигли берега, налаживаем управление, организуем бой на завтра. С Бушиным и Новиковым сели за карту, за расчеты.
   В наших руках находился плацдарм площадью три на полтора километра с поселком Эльтиген в центре. Поселок расположен между двух озер - Чурбашским на севере и Тобечикским на юге, на одинаковом расстоянии от обоих. С востока примыкает непосредственно к берегу моря, а с запада, севера и юга прикрыт возвышенностью с небольшими одинокими высотами. Северный участок плацдарма, где укрепился Ковешников, удобен для нас и неудобен для наступления противника. Бушин, как и я, возлагал надежды на болото, начинавшееся вблизи переднего края полка и тянувшееся до самого Чурбашского озера. Да, здесь немцам негде развернуться!.. В тот вечер мы и не подозревали, какую роль сыграет это гиблое место в нашей судьбе. Тогда это было просто вязкое, труднопроходимое болото, и мы рассчитывали, что оно стеснит маневр противника. Отсюда ожидать основного удара не приходилось. Если же гитлеровцы все-таки решатся действовать с этого направления, то вот здесь им можно дать хороший отпор - карандаш начальника штаба показывал на отметку "+3". Ключевая позиция! Я тоже подчеркнул эту отметку и сказал:
   - Высота Толстова!
   Бушин взглянул непонимающе, и я объяснил, кто и почему ее так назвал.
   Над центральным участком плацдарма господствовала высотка "+6". С нее противник просматривал весь передний край 37-го полка. Но хуже всего было на юге: полк Ивакина лежал внизу, а противник буквально висел над ним, владея всеми высотками, и особенно проклятой отметкой "+7", откуда весь Эльтиген был как на ладони.
   - С юга враг будет отрезать нас от моря, а с запада попытается расколоть плацдарм на части. Так?
   - Пожалуй, что так, - тяжело вздохнул Бушин.
   Внутри плацдарма, в центре, самым удобным опорным пунктом было обширное строение, стоявшее на возвышенности метрах в пятистах юго-западнее Эльтигена. Оно прикрывало все подступы к нашему переднему краю. По-видимому, это был скотный двор, но на карте значилось: "школа". Пришлось и нам так называть.
   Я позвонил Ивакину и спросил:
   - Василий Николаевич, кто у тебя обороняет школу?
   - Рота старшего лейтенанта Колбасова. А что такое, товарищ комдив?
   - А то, что зубами держать школу нужно... Как он, крепкий командир?
   - Я его мало знаю, но капитан Бирюков головой за него ручается.
   - Погляди сам, Василий Николаевич. Комбата Бирюкова я знаю и верю ему. Но ты все-таки сам погляди. Очень крепкий там командир завтра потребуется.
   Ивакин сказал, что самолично займется школой. Я приказал:
   - Пришлите ко мне Клинковского.
   Вернулись Полур и Челов с допроса пленных. Те показали, что служили во 2-й роте 282-го полка, занимавшей оборону на южной окраине Камыш-Буруна. В одиннадцать утра их подняли по тревоге, сказали, что в Эльтигене высадился небольшой десант и его нужно захватить.
   - Немецкие солдаты, убитые в Эльтигене, принадлежали к третьему батальону того же полка, - сказал Полур. - Значит, перед нами девяносто восьмая дивизия. Днем немцы спешно бросали в бой ближайшие резервы. В атаках вместе с подразделениями 1-го батальона участвовала портовая команда из Камыш-Буруна.
   - Что можем ожидать завтра?
   - Видимо, всю девяносто восьмую дивизию, - ответил Полур, - да еще сорок шестой отдельный саперный батальон из Керчи и портовую команду из Камыш-Буруна почти в триста человек.
   В общем выходило десять батальонов противника против пяти наших.
   - Если все будет благополучно, - говорил полковник Челов,- то ночью к нам подойдет пополнение - еще шесть? батальонов. Тогда соотношение сил станет примерно одинаковым.
   - В людском составе, вероятно - да. Но не в технике, - сказал начальник штаба.
   - Велики потери техники на море?
   - Семидесятишестимиллиметровых пушек совсем нет, были оторваны штормом от буксира, угнало в море. Стошестимиллиметровых минометов - четыре, восьмидесятидвухмиллиметровых минометов осталось пятьдесят процентов, а сорокапятимиллиметровых пушек - сорок процентов. Практически десант без артиллерии.
   Я взглянул на Новикова. Командующий артиллерией ответил:
   - Недостаток дивизионной артиллерии мы всегда покроем с помощью Тамани. Я считаю, что по огневой мощи мы намного превзойдем противника. Тяжелая артиллерия Тамани в нашем распоряжении. Мои офицеры сейчас увязывают огневые задачи по местности. Вскоре я доложу вам, по какому участку и какой силы огонек мы сможем дать. Уже стемнело. Мы работали при свечах. В эту первую ночь на крымской земле у нас еще были свечи. Потом их не стало. Выручал Иван. Он пробирался к разбитым катерам, выброшенным на берег, добывал машинное масло и заправлял им самодельные светильники. Парень был мастером на все руки, настоящий солдат: делал то, что нужно, и так, как нужно.
   Когда картина в основном прояснилась, Бушин спросил, можно ли давать предварительные распоряжения частям. Я ответил утвердительно, но добавил, что для окончательного решения нужно собрать командиров полков.
   - Желательно знать их мнение. Думаю, что товарищи успели изучить свои участки. Ум - хорошо, два - лучше, а если пять - совсем отлично. Вызовите их к двадцати двум часам.
   - Скоро вернутся из полков офицеры штаба. Я послал их уточнить передний край и собрать данные о потерях. Их сообщений будет недостаточно? - спросил Бушин.
   - Я хочу говорить с командирами полков. И передайте Модину, пусть доложит на совещании план минных заграждений.
   Все разошлись выполнять задания. Остались мы с Копыловым.
   - Давайте, Василий Федорович, напишем от имени командования десантных частей обращение к людям.
   - Обязательно надо написать, - ответил я.
   Мы сели и вместе составили этот небольшой документ.
   Поздравляли героических десантников с выполнением задачи по захвату плацдарма на крымском берегу. Призвали ни одного метра не отдавать врагу. Закончили словами: "Слава десантникам-новороссийцам!"
   - Хорошо получилось? - спросил Копылов. - Помоему, как надо.
   - Это прибавит людям храбрости и ответственности. Теперь еще надо во всех подразделениях рассказать о героях штурма. Слышал ли про "высоту Тол-стова"?
   - Еще бы, - ответил Копылов. - В тридцать девятом полку люди о Толстове говорят с большим одобрением. Единодушны - герой.
   - Возьми на заметку.
   - Мовшович доложил, что Толстой ранен.
   - Тяжело?
   - Не очень. В руку попало, кость цела. Такой, говорит, отчаянный парнишка. О фашистах спокойно слышать не может. У него отец и брат убиты на фронте...
   Дальше говорить помешал полевой телефон. - Двадцатый слушает, - взял я трубку.
   - Докладывает двадцать третий, - раздался голос Ковешникова, - я забыл доложить вам о трофеях...
   - Хорошо, я уже знаю. В двадцать два часа жду к себе.
   В капонир зашел невысокого роста стройный офицер:
   - Товарищ комдив! Майор Клинковский по вашему приказанию прибыл.
   На нем была грязная рваная куртка. Повязка на лбу. Я крепко пожал ему руку и поблагодарил за боевые успехи. Он застенчиво извинился, что не по форме одет.
   - Ничего, майор, зато по форме воевали!.. А это что?
   - Немного царапнуло.
   Со знанием дела Клинковский докладывал, какой противник атаковал сегодня и что представляет собой местность южнее Эльтигена. На этом участке плацдарма десантники встретились с 3-м батальоном 282-го немецкого полка. На берегу трупы убитых солдат из восьмой роты, а в районе школы - из девятой роты этого полкам. Майор говорил, что немцы дрались с ожесточением. Десант несомненно застал их врасплох. Не верили что мы будем действовать в шторм. Но они быстро оправились и дрались упорно. Мне понравилось, что майор может трезво судить о противнике. По этому признаку всегда узнаешь опытного человека, действительно военного человека. Рубеж, занятый подразделениями полка, Клинковский оценивал здраво: малоподходящий для обороны. От южной окраины поселка местность все время идет на подъем, вплоть до коммуны "Инициатива".
   - Ну, а какие возможности нам дает эта местность?
   - Прежде всего, школа, - ответил майор. - Весьма выгодный опорный пункт. За него весь день шли бои, и только перед вечером мы им овладели. Прекрасный обстрел вправо и влево. Немцы нарыли около школы много окопов и траншей.
   - Вы полностью овладели этим пунктом?
   - Да, полностью. Я только оттуда пришел.
   Затем Клинковский показал на карте небольшую высотку, где немцы тоже оборудовали опорный пункт. Он был захвачен десантом. Сейчас солдаты перестраивают сооружения: немцы подготовили их фронтом на море, а мы поворачиваем на запад и юг.
   В 22 часа на КП прибыли Ивакин, Блбулян, вместо заболевшего командира 39-го полка Ефремова - Ковешников, командир морской пехоты капитан Беляков, командир минометного полка подполковник Иванян.
   Общий тон улавливаешь обычно сразу. Командиры частей всю душу вкладывали в организацию боеспособности плацдарма. Подполковник Блбулян энергично доказывал Ивакину, что необходимо организовать на центральном участке фланговый огонь из района 31-го полка. Ковешников очень хвалил Модину действия Платона Цикаридзе: рота минометчиков прекрасно взаимодействовала со стрелками в течение всего дня. Несколько особняком держался Беляков, еще мало знакомый с офицерами дивизии. Он был сосредоточенно молчалив. Чисто выбритые щеки отдавали синевой. Батальон морской пехоты воевал при захвате плацдарма отлично. Беляков впервые повел его в бой, и сейчас им еще владело то особенное - скажу по опыту, возвышенное! - ощущение слитности со своим подразделением, которое бывает у офицера после трудно достигнутого боевого успеха. Н. А. Беляков, в прошлом пограничник, принял батальон морской пехоты накануне десанта. На плацдарме, в огне, он был крещен в моряки...