Гофман Генрих. Сотрудник гестапо

   - Гавриленко, к полицайкомиссару! - выкрикнул адъютант и чуть потише добавил:- Филатьев и Шестопалов, тоже пройдите к шефу. А этого,- кивнул он на второго,- пока в подвальную камеру.
   Когда Гавриленко встал и направился к двери, Потемкин остановил его жестом. Вновь ощупал его карманы и, ничего не обнаружив, подтолкнул в спину.
   Дубровский собирался выйти вслед за Гавриленко, но Потемкин придержал его за рукав:
   - Погоди немножко.
   - Я же тороплюсь.
   - Ничего, успеешь! - рассмеялся Потемкин. Он снял телефонную трубку, вызвал конвойного и, когда тот явился, отправил Новикова в камеру. Только после этого он обратился к Дубровскому:- Тебе что, не понравилось, что я этого типа ударил?
   - Откровенно говоря, это было ни к чему. Ему еще на допросах достанется. А попади ты ему в висок - и допрашивать некого было бы.
   - А я уж думал, что ты его пожалел. А ты знаешь, кто это?
   - Если верить этим агентам, партизанский командир.
   - Командир-то командир, но ведь он еще и чекист. Капитан НКВД. Этих я бы своими руками душил. Но ничего. Полицайкомиссар сейчас на хорошем взводе. Он ему сам по первое число выдаст.
   - А почему на взводе? Все из-за этих листовок психует?
   - Какие там листовки! - отмахнулся Потемкин.- Мне сейчас адъютант сказал, что звонили из штаба генерала Холидта. Сообщили о начавшемся русском наступлении на широком фронте.
   Дубровский еле-еле сдержал радостную улыбку.
   - Неужели так обернулось? - хмуро проговорил он.
   - Да-а, дела-а! - протянул Потемкин.- Еще неизвестно, чья возьмет.
   - Ну, нам-то с тобой отступать некуда. Как говорят, все мосты сожжены. Если живыми к ним попадемся, петля обеспечена.
   - Постараемся не попадаться. Будем обеспечивать себе жизнь на Западе!
   Потемкин достал из кармана золотые часы и повертел их перед глазами Дубровского.
   - Откуда у тебя это?
   - У Гавриленко взял.
   - Когда ты успел? Я даже ничего не заметил.
   - Уметь надо, господин Дубровский! - ехидно улыбнулся Потемкин, убирая часы обратно в карман.- И вам бы пора научиться. А не то так и останетесь при своем пиковом интересе.
   Дубровский брезгливо поморщился и, не говоря ни слова, вышел из комнаты дежурного.
   До биржи труда было не более двадцати минут хода. Дубровский был возбужден. Всю дорогу он думал о начавшемся наступлении Красной Армии, и лишь временами память возвращала его к капитану Гавриленко, жизнь которого была теперь в смертельной опасности. Невольно вспомнил он и Ольгу Чистюхину, работавшую на бирже труда. Эта веселая, жизнерадостная двадцатилетняя девушка ведала бланками биржи труда, на которых заполнялись справки об освобождении от угона в Германию.
   Еще две недели назад, проверяя списки завербованных для отправки в.Германию и контролируя работу сотрудников биржи, он обнаружил недостачу этих бланков. Из дальнейших разговоров с Ольгой Чистюхиной он понял, что она, злоупотребляя своим служебным положением, выдавала фальшивые справки родным и знакомым. Вынудив девушку признаться в этом, Дубровский пообещал держать в тайне ее проделки, но одновременно заручился ее обещанием выдавать подобные справки тем, кого он назовет.
   Сегодня Дубровский впервые договорился с ней о свидании. Ему хотелось узнать, с кем связана эта девушка. Быть может, с ее помощью удастся установить связь с подпольем Сталино, в существовании которого он теперь не сомневался.
   Вечером он встретился с Ольгой Чистюхиной в центре города, и та привела его в гости к своей подруге. Пили чай с сухарями, шутили. Видно было, что девушки радовались сообщениям о наступлении Красной Армии.
   …Уже несколько дней продолжались допросы Александра Гавриленко. Менялись переводчики, менялись следователи. Заболевшего Карла Диля подменил Макс Борог.
   Из рассказов Макса Дубровский знал, что Гавриленко, припертый к стенке показаниями провокаторов, не отрицает, что является капитаном Советской Армии, что заброшен в немецкий тыл для подрывной деятельности, но начисто отвергает свою принадлежность к руководству подпольем и потому якобы не может назвать ни одной фамилии.
   - Ты знаешь, Леонид, скорей бы уж поправился этот Карл Диль! - признался Макс.- Мне так надоела эта грязная работа.
   - А чем ты занимался до Гавриленко?
   - О, это секрет. Но тебе я могу сказать. Вместе с моими друзьями из армейской разведки я готовил к переходу на ту сторону крупного агента.
   - Стоящий парень?
   - О-о! Пауль Мюллер - это птица большого полета, хотя сам он маленький белобрысый паренек с голубыми глазами и арийским носом. К тому же очень приметный. У него нет двух пальцев на правой руке.
   - Чем же он может быть полезен?
   - Свободным передвижением. Обыкновенный старший лейтенант возвращается из госпиталя после ранения. Побродит на той стороне и вернется с ценными данными. Штабу армии нужно ведь только то, что сконцентрировано перед нашим фронтом. А направления передвижения войск увидеть не так уж сложно.
   - А разве мы собираемся наступать на этом участке?
   - Мы - нет. Но русские собираются. И командованию хотелось бы знать направление главного удара.
   - Значит, ты уже закончил его подготовку и поэтому тебя перебросили на Гавриленко?
   - Не совсем так. Я должен еще снабдить его кое-какими материалами. Но заболел Карл Диль, и теперь у меня двойная забота. Майснер не освободил меня от той, а уже заставил заниматься этой. А ты еще спрашиваешь, где я пропадаю вечерами.
   - Да, нелегко тебе сейчас приходится. А у меня тут хорошие девушки появились. Могу познакомить, когда будешь посвободнее.
   - Обязательно познакомь. Та, в Кадиевке, мне очень понравилась. Надеюсь, что и здесь они не хуже.
   - Хорошо! Когда освободишься - скажешь.
   Они сидели в казино вдвоем за столиком и допивали бутылку итальянского вермута. Макс Борог осушил свой стакан, причмокнул от удовольствия и сказал:
   - Скоро мы будем только вспоминать итальянское вино. Историческая ось Берлин - Рим треснула по самой середине. Послушай, Леонид, здесь нас никто не слышит, и я могу сказать тебе откровенно! - Макс почти прильнул к уху Дубровского.- Союзники захватили Сицилию и высадились в Италии, в ближайшие дни итальянцы сложат оружие. Русские армии стремительно наступают в летнее время. Тебе не кажется, что это начало конца тысячелетнего рейха?
   - И ты доволен?
   - Конечно! Я же чех. Я на всю жизнь запомнил приказ Карла Германа Франка.
   - Какой приказ?
   - А вот послушай. «Предписываю в служебное и неслужебное время обязательно применять огнестрельное оружие при малейшем подозрении на оскорбительное отношение со стороны чеха либо при малейшем сопротивлении при аресте. Лучше десять чехов мертвых, чем один оскорбленный или раненый немец!»
   - Знаю, Макс! Об этом ты уже говорил мне.- Дубровский огляделся по сторонам.
   Поблизости никого не было, лишь за дальними столиками сидели несколько унтер-офицеров.
   - Я ничего не придумал. Это действительно приказ Франка. Поэтому я ненавижу немцев и хочу, чтобы их быстрее побили. И не криви душой, ты ведь думаешь точно так же,- глухо сказал Макс Борог.
   - Но германская армия еще так сильна…
   - Ну ладно, хватит об этом! - предложил Макс, скрывая улыбку.- Завтра нас переводят отсюда в другое помещение. Ты знаешь об этом?
   - Говорят, в какую-то школу.
   Макс Борог махнул рукой.
   - Был я там сегодня. Видел. Еще ничего не готово. В подвальных комнатах даже не вставлены решетки.
   - Значит, перенесут переезд на пару дней.
   - Вряд ли. Наше здание передается штабу армейского корпуса. А он уже прибыл и спешно выгружается на станции.
   - Тогда поживем немного под открытым небом! - рассмеялся Дубровский.
   Макс Борог захохотал.
   Но на другой день ГФП-721 действительно перебралась в школьное здание. Встали раньше обычного, и всю первую половину дня сотрудники тайной полевой полиции занимались перевозкой имущества. А после обеда, не теряя времени, следователи приступили к допросам. На этот раз Дубровский был назначен в помощь Максу Борогу. Полицейский, доставивший Гавриленко в бывший школьный класс, засучил рукава и достал из-за голенища сапога длинный резиновый шланг. Макс Борог уселся за пишущую машинку, а Дубровский остался стоять в двух шагах от Гавриленко, который присел на краешек табуретки.
   Вид его вызывал сострадание. Под левым глазом синяк с желтым отливом. Верхняя губа неестественно вздулась. Рубашка была разодрана до живота.
   - Макс, это ты его так? - спросил Дубровский.
   - Нет. Это еще Карл Диль. А я собираюсь его сегодня выпороть, если он по-прежнему будет дурачить мне голову. Но давай начинать. В прошлый раз он не отрицал, что заброшен в тыл германской армии для подрывной работы, и говорил, что впервые попал в Сталино. Спроси у него, подтверждает ли он это?
   Дубровский перевел.
   - Да, это так,- устало проговорил Гавриленко.
   - А подтверждает ли он, что его настоящая фамилия Гавриленко?
   - Да. Я - Гавриленко.
   - А вот один местный житель, который находился с ним в камере, признал в нем Александра Шведова, проживавшего ранее в Сталино. Что он на это скажет?
   Дубровский в точности перевел вопрос. Гавриленко как-то сник, но тут же поднял глаза на следователя и уверенно произнес:
   - Я не видел в камере ни одного знакомого и не представляю, кто мог сказать вам такую глупость. Я не Шведов. Я - Гавриленко.
   - А где вы проживали в Сталино?
   - Нигде. Я недавно появился в этом городе.
   - Откуда вы знаете Новикова?
   - Я его впервые увидел. Он стоял на трамвайной остановке, и я спросил его, как проехать на шахту Петровского. В этот момент нас арестовали.
   - И у обоих обнаружили одинаковые русские пистолеты?
   - Это случайность.
   - А Новиков говорит, что знает вас давно.
   - Видимо, его так избивали, что он стал наговаривать и на меня, и на себя.
   - Понятно. Леонид, прикажи полицаю, пусть он его выпорет.
   - Макс, ты не сделаешь этого. Он и без того сильно избит.
   - А что я могу? Он должен кричать, иначе за дверью услышат, как мы тут мирно беседуем. Тогда и мне перепадет от шефа. Нет уж, лучше пусть Гавриленко покричит.
   Дубровский вздохнул и передал полицейскому распоряжение следователя. Тот подошел к Гавриленко, взял его за руку, подвел к стоявшей у стены парте. Потом он заставил его задрать на голову рубаху и лечь на парту животом вниз. Резиновый шланг со свистом рассек воздух и опустился на оголенное тело чуть пониже лопаток. На спине осталась багровая полоса. Но лишь слабый стон вырвался из груди Гавриленко.
   - Пусти! Разве так бьют? - Дубровский подскочил к полицейскому, выхватил у него резиновый шланг.- Отойди. Вот как надо.
   Он высоко поднял шланг и, казалось, с силой опустил его на спину Гавриленко. Но в самый последний момент, приседая, придержал руку и прошептал:
   - Кричите же громче, черт вас возьми!
   Его слова возымели действие. Гавриленко закричал во весь голос.
   В этот момент дверь открылась. В комнату вошел полицай-комиссар Майснер. Макс Борог вытянулся за столом по стойке «смирно». Дубровский опустил резиновый шланг.
   - Что здесь происходит? - сердито проговорил Майснер.
   - Я допрашиваю этого бандита, а он молчит, господин полицайкомиссар. Этот человек отрицает почти все. Его забросили к нам в тыл, а он отказывается назвать, кто его прятал. Он не признает своего настоящего имени, скрывает, кто на него работал.
   - Тогда всуньте ему шомпола в колени. Но прежде я хотел бы поговорить с ним еще раз.
   - Слушаюсь! Господин полицайкомиссар, прикажете доставить его к вам?
   - Нет. Я буду разговаривать с ним здесь. Господин Дубровский, скажите ему, пусть подойдет.
   - Встаньте! - зло крикнул Дубровский, рванув за плечо арестованного.
   Гавриленко, поеживаясь, нехотя поднялся с парты, расправил плечи.
   - Подойдите к столу,- приказал Майснер. Он пристально вглядывался в невысокую, исхудавшую фигуру Гавриленко, в его заплывшее синяками лицо.- Садитесь, Гавриленко! - властно, но мягким, вкрадчивым голосом предложил он. И когда арестованный опустился на табурет, сказал:- Я надеюсь, вы понимаете, что ваша жизнь в опасности. Но все зависит от вас. Вы можете сохранить ее, если согласитесь работать с нами. Немцы - народ сентиментальный. Мы умеем прощать наших врагов.
   Дубровский еле поспевал переводить. А полицайкомиссар продолжал:
   - Я предлагаю вам сотрудничество. И каковы бы ни были ваши идеалы, жизнь стоит того, чтобы поступиться ими. Мы не потребуем от вас многого. Единственное, чего мы ждем,- это обращение к народу. Вы скажете, что заблуждались и не поняли идей национал-социализма, что теперь вы осознали свои ошибки и готовы помогать немцам устанавливать новый порядок на вашей земле. Мы опубликуем ваши высказывания в местной газете и попросим вас выступить на городском митинге. Вот и все. Ну и конечно же вы назовете нам всех, кто содействовал вам в подрывной работе.
   - А что будет, если я: откажусь?
   - Вас повесят. Глупо было бы объяснять вам, как это делается. Важно другое. Даже после вашей смерти вы все равно для русских останетесь предателем. Поверьте, мы позаботимся об этом. Ваши родственники будут уничтожены вашими же единомышленниками.
   Гавриленко вопросительно посмотрел на Майенера.
   - Да-да! Неужели вы думаете, что русские простят ваших родных, когда прочитают в наших газетах ваше покаянное письмо?
   - Но я не напишу такого письма,- решительно проговорил Гавриленко.
   - Тогда вы недооцениваете наши способности. Вы наивно думаете, что мы не в состоянии сами составить такое письмо и опубликовать его за вашей подписью. Поверьте, мы делали это уже не раз и всегда попадали в точку.
   «Нет уж, на этот раз у вас ничего не выйдет,- подумал Дубровский, продолжая переводить» разглагольствования полицайкомиссара Майснера.- Если только этот человек не сломится, если выстоит, я немедленно сообщу на ту сторону о его достойном поведении на допросах».
   К радости Дубровского, все угрозы Майснера не возымели действия. Гавриленко не согласился сотрудничать, с немцами. Полицайкомиссар удалился ни с чем, посоветовав арестованному подумать до завтра. Вскоре Макс Борог закончил допрос, отпустил полицейского и приказал Дубровскому отвести Гавриленко в подвальную камеру.
   Леонид Дубровский спустился с арестованным в подвал, где их встретил немецкий ефрейтор, охранявший заключенных. В это время дверь одной из камер открылась. Из нее вышли двое рабочих с мастерками в руках и ведрам, перепачканным цементом. Дубровский мигом вспомнил вчерашний разговор с Максом Борогом, который сказал, что в камерах еще не вставлены решетки.
   Он подошел вплотную к Гавриленко и внятно прошептал:
   - Цемент на окнах не успел застыть. Вытащите решетку и бегите, пока не поздно.- И тут же, переходя на немецкий, властно сказал ефрейтору:- Поместите его сюда и больше никого к нему не сажайте. Пусть подумает в одиночестве над тем, что сказал ему полицайкомиссар Майснер.
   - Хорошо! - ответил ефрейтор.
   Он указал Гавриленко на распахнутую дверь в камеру, из которой только что вышли рабочие.
   Весь вечер Дубровский с нетерпением ждал наступления темноты. А когда ночной мрак опустился на землю и в безлунном небе ярко засветили южные звезды, он вышел на улицу и, обогнув угол школьного здания, прошелся мимо подвальных окон. Все решетки были на месте, лишь одна из них, как ему показалось, стояла чуть косо. С тревогой в сердце он отправился спать. Но еще долго подвыпивший Потемкин не давал уснуть, приставал с рассказами о какой-то красивой женщине, с которой провел этот вечер. Наконец и он угомонился. В душном воздухе повисла напряженная тишина.
   Проснулся Дубровский от громкого топота ног по коридору. Хлопали двери.
   - Тревога! - прокричал кто-то и стукнул в дверь его комнаты.
   Быстро одевшись, он вслед за Потемкиным выскочил в коридор и помчался на построение. Солнце не успело еще взойти, но на улице было светло. Водители грузовиков прогревали моторы. К выстроившейся шеренге сотрудников тайной полевой полиции подбежал полицайкомиссар Майснер. Из его коротких отрывистых фраз Дубровский узнал о побеге Гавриленко. Через несколько минут грузовики с гестаповцами выехали в разные части города на поиски беглеца.
   Только к обеду вернулись они в ГФП-721, но с пустыми руками. Гавриленко исчез бесследно.
   На совещании, которое полацайкомиссар Майснер собрал в своем кабинете, присутствовали все, кто участвовал в допросах Гавриленко. Решался вопрос о мерах, необходимых для его поимки. Следователь Карл Диль, вышедший в этот день на работу, сказал:
   - Господин полицайкомиссар, я имею достоверные сведения, что Гавриленко - это его подпольная кличка. Его настоящая фамилия Шведов, Александр Шведов, господин полицайкомиссар. Он коренной житель Сталино. Мне известен адрес, где проживает его мать. Я предлагаю арестовать ее и опубликовать в газете, что, в случае если он не явится в ГФП-721, она будет расстреляна.
   - Это глупо, дорогой Карл. Вы плохо знаете русских,- перебил его Майснер.- Коммунисты не верят ни в бога, ни в черта. Что ему мать? Он никогда не придет к вам сам. Его надо перехитрить.
   - Но как?
   - Для этого я и собрал вас здесь. Нужно найти какой-то крючок, на который он клюнет. Подумайте, господа. А пока, Диль, объявите его вновь в розыск. Сообщите об этом вспомогательной полиции.
   Дубровский сидел на совещании и думал, что полицайкомиссар в любую минуту может спросить, почему беглеца поместили именно в ту камеру. Но Майснера не интересовал этот вопрос. Он знал, что во всех камерах решетки были поставлены лишь в тот день, и проклинал в душе тех, кто заставил его так поторопиться с переездом из одного здания в другое.
   Неожиданно Дубровскому пришла в голову мысль показать перед Майснером свое усердие. Он вспомнил про золотые часы, отобранные Потемкиным у Шведова. «Но если предложить этот план, то мать Шведова может действительно рассказать, где он скрывается, - подумал он. - Нет, этого не произойдет. Ведь Шведов узнал на допросе, что немцам известно его подлинное имя. Значит, он ни за что не пойдет к матери и постарается не поддерживать с ней связь. Все правильно. И Потемкину достанется от шефа. А я пойду с часами и предупрежу мать об опасности».
   - Господин полицайкомиссар, у меня родилась идея,- сказал он твердо, вставая со стула и вытягиваясь перед начальством.
   - Пожалуйста. Интересно, что вы придумали.
   - Я присутствовал при обыске этого человека, когда его доставили в ГФП. Тогда дежурным был Алекс. Он изъял у Шведова золотые часы… Я думаю, что мать Шведова должна помнить часы своего сына. Если позволите, я готов отправиться к ней с этими часами. Скажу, что друг ее сына и хочу отдать ему часы, но не знаю, где он теперь находится. Быть может, в этом случае она скажет, где он?
   Дубровский умолк, но продолжал стоять. Полицайкомиссар Майснер задумался на минуту.
   - Это довольно банально,- проговорил он наконец,- но, быть может, это и есть тот самый крючок, на который он может попасться. Во всяком случае, попытаться можно. Пригласите сюда Алекса! - приказал он адъютанту.
   Потемкина ждать долго не пришлось. Через несколько минут он уже стоял навытяжку перед полицайкомиссаром.
   - Алекс, как мне стало известно, вы не упускаете возможности поживиться за счет германской армии?
   Не понимая, в чем дело, Потемкин продолжал молчать, недоуменно поглядывая то на полицайкомиссара, то на присутствующих.
   - Я спрашиваю, вы брали золотые часы у Шведова?
   - Я не знаю никакого Шведова, господин полицайкомиссар.
   - Ну, у этого, у Гавриленко? - поправился Майснер.
   Лицо Потемкина вытянулось. Он знал, что если сознается, то ему не миновать наказания. Но это наказание - пустяк по сравнению с тем, что его ожидает, в случае если Майснер прикажет обыскать его вещи и там обнаружат злополучные часы. Решив сознаться, он набрал полную грудь воздуха и выпалил:
   - Да, господин полицайкомиссар! Я изъял у арестованного Гавриленко золотые часы, но не успел еще сдать их на склад. Было много работы, господин полицайкомиссар.
   - Хорошо, мы потом разберемся, чем вы были так заняты. А сейчас вы должны переодеться в гражданский костюм и пойти с этими часами к матери Гавриленко. Впрочем, следователь Карл Диль сам объяснит вам, зачем вы пойдете.
   - Будет исполнено, господин полицайкомиссар! - с готовностью выпалил Потемкин, радуясь, что на этот раз гроза, кажется, миновала.
   - Вы свободны, господа!
   Майснер встал. За ним поднялись и остальные.
   Как и предполагал Дубровский, мать Шведова ничего не знала о сыне. По распоряжению полицайкомиссара Майснера за ее квартирой было установлено круглосуточное наблюдение. Но и это не дало никаких результатов. Александр Шведов исчез для немцев бесследно.
 

15

 
   Хмурые низкие тучи приплыли со стороны Азовского моря. Мелкий, надоедливый дождь второй день полоскал землю.
   Дубровский пришел на свидание с Валентиной Безруковой в точно назначенное время. Валя, поеживаясь, стояла под деревом у самого входа в городской парк, прикрывшись рваной плащ-накидкой.
   - Здравствуй, Леонид! Ты слышал новость? - спросила она, протягивая руку.
   - Смотря какую.
   - Сегодня Красная Армия освободила Орел и Белгород. Наступление продолжается.
   - Откуда ты это взяла?
   - Мне один паренек сказал. Он сам слушал Москву по радио. Еще он сказал, что в Москве сегодня будет победный салют.
   Валентина радостно смотрела на Дубровского.
   - У нас об этом пока ничего не известно. Вернусь к себе, постараюсь послушать сообщение из главной квартиры фюрера. Может быть, скажут что-нибудь.
   - Вот было бы здорово, если бы все подтвердилось! - мечтательно прошептала Валентина. - А мы собрались в кино. Сегодня первый день новый фильм показывают. «Три брата Штрауса» называется.
   - Нет, в кино нам сегодня не с руки. Дела поважнее есть,- мрачно сказал Дубровский.- Я даже гражданский костюм надел.
   - Что случилось? И почему гражданский?
   - Когда я в форме, ты разрешаешь провожать тебя только до угла. Боишься, соседи увидеть могут.- Дубровский огляделся по сторонам и, не приметив никого поблизости, добавил: - Мне кое-что записать нужно, а писать негде. Не могу же я под дождем строчить. Единственная надежная крыша - у тебя дома. Поняла?
   - Да, конечно. Ленка теперь не скоро вернется. Мы с ней договорились, что она прямо в кино придет,- с грустью проговорила Валентина. И непонятно было, то ли она сожалеет, что не придется посмотреть новый фильм, то ли переживает, что обманула подругу.
   - Тогда не будем терять времени. Пошли,- предложил Дубровский.
   Он обнял ее за талию, другой рукой приподнял над собой край ее плащ-накидки. Они направились в сторону дома, обходя лужи, перепрыгивая через ручьи, мчавшиеся вдоль тротуаров.
   Несколько кварталов шли молча.
   - Леонид, о чем ты задумался? - спросила Валентина.
   - Думаю, как помочь Ивану Козюкову.
   - А что с ним?
   - Пока ничего. Но я сегодня узнал, что немцы на днях начнут собирать добровольцев из числа военнопленных. Ивану не так просто будет уклониться от этого набора.
   - Но ты же обещал ему помочь?
   - Да. Только как это сделать?
   Леонид вновь умолк. Молчала и Валентина. Через некоторое время он спросил в раздумье:
   - А не махнуть ли ему через фронт, к своим? Как ты считаешь, решился бы он на такой шаг?
   - Немцев он ненавидит. Он даже сам говорил, что, если бы не Ленка, ушел бы на ту сторону.
   - Разве Лена против?
   - Нет. Он ее очень любит и не хочет оставлять.
   - Загребут в добровольцы, все равно придется оставить. А то и в лагерь угодить недолго.
   - Это верно.
   - А я бы ему пропуск достал. С пропуском он до фронта без особого риска доберется.
   - Леонид, поговори с ним сам. Я считаю, что для него это единственный выход. Наверно, и Лена поддержит. Любит же она его.
   Пока они шли к Валентине, дождь перестал. Но оба успели промокнуть. Дубровский снял влажный пиджак, повесил на спинку стула.
   - Леонид, ты отвернись, я переоденусь,- стыдливо попросила девушка.
   - Хорошо, я буду писать, а ты делай что хочешь.
   Он достал из кармана бумагу, карандаш и уселся за стол. Комнатка была маленькой. Кроме стола, двух узких железных кроватей и комода, ничего не было. За единственным окном по-прежнему плыли хмурые тучи.
   Дубровский глубоко вздохнул и начал писать:
   «1. На днях к вам отправлен крупный специалист Пауль Мюллер. Едет после ранения из госпиталя в форме старшего лейтенанта. Блондин с голубыми глазами, арийским носом. На правой руке нет двух пальцев. Опасен.
   2. Шестопалов Тимофей, Филатьев Петр. Оба работали до войны в депо на ст. Морозовка. Сейчас агенты ГФП в Сталино. Поймали и доставили в ГФП Александра Шведова. Последнему удалось устроить побег».
   - Вот я и переоделась! - сказала Валентина, подходя к Дубровскому.
   - Молодец, быстро справилась. А теперь дай-ка мне те листочки, которые я давал тебе раньше.
   - Сейчас.
   Валентина выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась и положила перед Леонидом скомканные листки бумаги.
   - Где же ты их прятала?
   - А тут рядом, в чуланчике.
   Дубровский расправил клочки бумаги, прочел не торопясь и вновь принялся писать:
   «3. Дыня Александр. Романова Мария ранена. Рублева Мария. Попались в ночь на 19 июля 1943 г. при переходе фронта в районе Елизаветовки, Ворошиловгр. обл. Принадлежат к 130-й разведроте 51-й армии. Были доставлены в ГФП Сталино, затем в лагерь. Кроме своей части, ничего не сказали.