Гоголь Николай Васильевич. Русская драматургия XVIII – XIX вв. (Сборник)

    Артемий Филиппович( продолжая читать). «Надзиратель над богоугодным заведе… и… и… и…» ( Заикается.)
    Коробкин. А что ж вы остановились?
    Артемий Филиппович. Да нечеткое перо… впрочем, видно, что негодяй.
    Коробкин. Дайте мне! Вот у меня, я думаю, получше глаза. ( Берет письмо.)
    Артемий Филиппович( не давая письма). Нет, это место можно пропустить, а там дальше разборчиво.
    Коробкин. Да позвольте, уж я знаю.
    Артемий Филиппович. Прочитать я и сам прочитаю; далее, право, все разборчиво.
    Почтмейстер. Нет, всё читайте! ведь прежде все читано.
    Все. Отдайте, Артемий Филиппович, отдайте письмо! ( Коробкину.) Читайте.
    Артемий Филиппович. Сейчас. ( Отдает письмо.) Вот позвольте… ( Закрывает пальцем.) Вот отсюда читайте.

Все приступают к нему.

    Почтмейстер. Читайте, читайте! вздор, всё читайте!
    Коробкин( читая). «Надзиратель за богоугодным заведением Земляника – совершенная свинья в ермолке».
    Артемий Филиппович( к зрителям). И неостроумно! Свинья в ермолке! где ж свинья бывает в ермолке?
    Коробкин( продолжая читать). «Смотритель училищ протухнул насквозь луком».
    Лука Лукич( к зрителям). Ей-богу, и в рот никогда не брал луку.
    Аммос Федорович( в сторону). Слава Богу, хоть, по крайней мере, обо мне нет!
    Коробкин( читает). «Судья…»
    Аммос Федорович. Вот тебе на! ( Вслух.) Господа, я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
    Лука Лукич. Нет!
    Почтмейстер. Нет, читайте!
    Артемий Филиппович. Нет уж, читайте!
    Коробкин( продолжает). «Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон…» ( Останавливается.) Должно быть, французское слово.
    Аммос Федорович. А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник, а может быть, и того еще хуже.
    Коробкин( продолжая читать). «А впрочем, народ гостеприимный и добродушный. Прощай, душа Тряпичкин. Я сам, по примеру твоему, хочу заняться литературой. Скучно, брат, так жить; хочешь наконец пищи для души. Вижу: точно нужно чем-нибудь высоким заняться. Пиши ко мне в Саратовскую губернию, а оттуда в деревню Подкатиловку. ( Переворачивает письмо и читает адрес.) Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо».
    Одна из дам. Какой реприманд неожиданный!
    Городничий. Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего… Воротить, воротить его! ( Машет рукою.)
    Почтмейстер. Куды воротить! Я, как нарочно, приказал смотрителю дать самую лучшую тройку; черт угораздил дать и вперед предписание.
    Жена Коробкина. Вот уж точно, вот беспримерная конфузия!
    Аммос Федорович. Однако ж, черт возьми, господа! он у меня взял триста рублей взаймы.
    Артемий Филиппович. У меня тоже триста рублей.
    Почтмейстер( вздыхает). Ох! и у меня триста рублей.
    Бобчинский. У нас с Петром Ивановичем шестьдесять пять-с на ассигнации-с, да-с.
    Аммос Федорович( в недоумении расставляет руки). Как же это, господа? Как это, в самом деле, мы так оплошали?
    Городничий( бьет себя по лбу). Как я – нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! ( махнул рукой) нечего и говорить про губернаторов…
    Анна Андреевна. Но это не может быть, Антоша: он обручился с Машенькой…
    Городничий( в сердцах). Обручился! Кукиш с маслом – вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обрученьем!.. ( В исступлении.) Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! ( Грозит себе самому кулаком.) Эх ты, толстоносый! Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вон он теперь по всей дороге заливает колокольчиком! Разнесет по всему свету историю. Мало того что пойдешь в посмешище – найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот чт? обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!.. Эх, вы!.. ( Стучит со злости ногами об пол.) Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкоперы, либералы проклятые! чертово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стер вас всех да черту в подкладку! в шапку туды ему!.. ( Сует кулаком и бьет каблуком в пол. После некоторого молчания.) До сих пор не могу прийти в себя. Вот, подлинно, если Бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было! Вот просто ни на полмизинца не было похожего – и вдруг все: ревизор! ревизор! Ну кто первый выпустил, что он ревизор? Отвечайте!
    Артемий Филиппович( расставляя руки). Уж как это случилось, хоть убей, не могу объяснить. Точно туман какой-то ошеломил, черт попутал.
    Аммос Федорович. Да кто выпустил – вот кто выпустил: эти молодцы! ( Показывает на Добчинского и Бобчинского.)
    Бобчинский. Ей-ей, не я, и не думал…
    Добчинский. Я ничего, совсем ничего…
    Артемий Филиппович. Конечно, вы!
    Лука Лукич. Разумеется. Прибежали как сумасшедшие из трактира: «Приехал, приехал и денег не плотит…» Нашли важную птицу!
    Городничий. Натурально, вы! сплетники городские, лгуны проклятые!
    Артемий Филиппович. Чтоб вас черт побрал с вашим ревизором и рассказами!
    Городничий. Только рыскаете по городу да смущаете всех, трещотки проклятые! Сплетни сеете, сороки короткохвостые!
    Аммос Федорович. Пачкуны проклятые!
    Лука Лукич. Колпаки!
    Артемий Филиппович. Сморчки короткобрюхие!

Все обступают их.

    Бобчинский. Ей-богу, это не я, это Петр Иванович.
    Добчинский. Э, нет, Петр Иванович, вы ведь первые того…
    Бобчинский. А вот и нет; первые-то были вы.

Явление последнее

Те же и жандарм.

    Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице.
    Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст, вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении.

Немая сцена

    Городничий посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутою назад головою. По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выражением лица, относящимся прямо к семейству городничего. По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами. Прочие гости остаются просто столбами. Почти полторы минуты окаменевшая группа сохраняет такое положение. Занавес опускается.

1836–1842

Женитьба

Совершенно невероятное событие в двух действиях

(писано в 1833 году)

Действующие лица

    Агафья Тихоновна, купеческая дочь, невеста.
    Арина Пантелеймоновна, тетка.
    Фекла Ивановна, сваха.
    Подколесин, служащий, надворный советник.
    Кочкарев, друг его.
    Яичница, экзекутор.
    Анучкин, отставной пехотный офицер.
    Жевакин, моряк.
    Дуняшка, девочка в доме.
    Стариков, гостинодворец.
    Степан, слуга Подколесина.

Действие первое

Явление I

Комната холостяка.

Подколесин один, лежит на диване с трубкой.

   Вот как начнешь эдак один на досуге подумывать, так видишь, что наконец точно нужно жениться. Что, в самом деле? Живешь, живешь, да такая наконец скверность становится. Вот опять пропустил мясоед. А ведь, кажется, все готово, и сваха вот уж три месяца ходит. Право, самому как-то становится совестно. Эй, Степан!

Явление II

Подколесин, Степан.

    Подколесин. Не приходила сваха?
    Степан. Никак нет.
    Подколесин. А у портного был?
    Степан. Был.
    Подколесин. Что ж он, шьет фрак?
    Степан. Шьет.
    Подколесин. И много уже нашил?
    Степан. Да, уж довольно. Начал уж петли метать.
    Подколесин. Что ты говоришь?
    Степан. Говорю: начал уж петли метать.
    Подколесин. А не спрашивал он, на что, мол, нужен барину фрак?
    Степан. Нет, не спрашивал.
    Подколесин. Может быть, он говорил, не хочет ли барин жениться?
    Степан. Нет, ничего не говорил.
    Подколесин. Ты видел, однако ж, у него и другие фраки? Ведь он и для других тоже шьет?
    Степан. Да, фраков у него много висит.
    Подколесин. Однако ж ведь сукно-то на них будет, чай, похуже, чем на моем?
    Степан. Да, это будет поприглядистее, что на вашем.
    Подколесин. Что ты говоришь?
    Степан. Говорю: это поприглядистее, что на вашем.
    Подколесин. Хорошо. Ну, а не спрашивал: для чего, мол, барин из такого тонкого сукна шьет себе фрак?
    Степан. Нет.
    Подколесин. Не говорил ничего о том, что не хочет ли, дескать, жениться?
    Степан. Нет, об этом не заговаривал.
    Подколесин. Ты, однако же, сказал, какой на мне чин и где служу?
    Степан. Сказывал.
    Подколесин. Что ж он на это?
    Степан. Говорит: буду стараться.
    Подколесин. Хорошо. Теперь ступай.

Степан уходит.

Явление III

Подколесин один.

   Я того мнения, что черный фрак как-то солиднее. Цветные больше идут секретарям, титулярным и прочей мелюзге, молокососно что-то. Те, которые чином повыше, должны больше наблюдать, как говорится, этого… вот позабыл слово! и хорошее слово, да позабыл. Да, батюшка, уж как ты там себе ни переворачивай, а надворный советник тот же полковник, только разве что мундир без эполет. Эй, Степан!

Явление IV

Подколесин, Степан.

    Подколесин. А ваксу купил?
    Степан. Купил.
    Подколесин. Где купил? В той лавочке, про которую я тебе говорил, что на Вознесенском проспекте?
    Степан. Да-с, в той самой.
    Подколесин. Что ж, хороша вакса?
    Степан. Хороша.
    Подколесин. Ты пробовал чистить ею сапоги?
    Степан. Пробовал.
    Подколесин. Что ж, блестит?
    Степан. Блестеть-то она блестит хорошо.
    Подколесин. А когда он отпускал тебе ваксу, не спрашивал, для чего, мол, барину нужна такая вакса?
    Степан. Нет.
    Подколесин. Может быть, не говорил ли: не затевает ли, дескать, барин жениться?
    Степан. Нет, ничего не говорил.
    Подколесин. Ну, хорошо, ступай себе.

Явление V

Подколесин один.

   Кажется, пустая вещь сапоги, а ведь, однако же, если дурно сшиты да рыжая вакса, уж в хорошем обществе и не будет такого уважения. Всё как-то не того… Вот еще гадко, если мозоли. Готов вытерпеть Бог знает что, только бы не мозоли. Эй, Степан!

Явление VI

Подколесин, Степан.

    Степан. Чего изволите?
    Подколесин. Ты говорил сапожнику, чтоб не было мозолей?
    Степан. Говорил.
    Подколесин. Что ж он говорит?
    Степан. Говорит, хорошо.

Степан уходит.

Явление VII

Подколесин, потом Степан.

    Подколесин. А ведь хлопотливая, черт возьми, вещь женитьба! То, да се, да это. Чтобы то да это было исправно, – нет, черт побери, это не так легко, как говорят. Эй, Степан!

Степанвходит.

   Я хотел тебе еще сказать…
    Степан. Старуха пришла.
    Подколесин. А, пришла; зови ее сюда.

Степануходит.

   Да, это вещь… вещь не того… трудная вещь.

Явление VIII

Подколесин и Фекла.

    Подколесин. А, здравствуй, здравствуй, Фекла Ивановна. Ну что? как? Возьми стул, садись, да и рассказывай. Ну, так как же, как? Как бишь ее: Меланья?..
    Фекла.Агафья Тихоновна.
    Подколесин. Да, да, Агафья Тихоновна. И верно, какая-нибудь сорокалетняя дева?
    Фекла. Уж вот нет так нет. То есть как женитесь, так каждый день станете похваливать да благодарить.
    Подколесин. Да ты врешь, Фекла Ивановна.
    Фекла.Устарела я, отец мой, чтобы врать; пес врет.
    Подколесин. А приданое-то, приданое? Расскажи-ка вновь.
    Фекла.А приданое: каменный дом в Московской части, о двух елтажах, уж такой прибыточный, что истинно удовольствие. Один лабазник платит семьсот за лавочку. Пивной погреб тоже большое общество привлекает. Два деревянных хлигеря: один хлигерь совсем деревянный, другой на каменном фундаменте; каждый рублев по четыреста приносит доходу. Огород есть еще на Выборгской стороне: третьего года купец нанимал под капусту; и такой купец трезвый, совсем не берет хмельного в рот, и трех сыновей имеет: двух уж поженил, «а третий, говорит, еще молодой, пусть посидит в лавке, чтобы торговлю было полегче отправлять. Я уж, говорит, стар, так пусть сын посидит в лавке, чтобы торговля шла полегче».
    Подколесин. Да собой-то, какова собой?
    Фекла. Как рефинат! Белая, румяная, как кровь с молоком, сладость такая, что и рассказать нельзя. Уж будете вот по этих пор довольны ( показывая на горло); то есть и приятелю и неприятелю скажете: «Ай да Фекла Ивановна, спасибо!»
    Подколесин. Да ведь она, однако ж, не штаб-офицерка?
    Фекла.Купца третьей гильдии дочь. Да уж такая, что и генералу обиды не нанесет. О купце и слышать не хочет. «Мне, – говорит, – какой бы ни был муж, хоть и собой-то невзрачен, да был бы дворянин». Да, такой великатес! А к воскресному-то как наденет шелковое платье – так вот те Христос, так и шумит. Княгиня просто!
    Подколесин. Да ведь я-то потому тебя спрашивал, что я надворный советник, так мне, понимаешь…
    Фекла.Да уж обноковенно, как не понимать. Был у нас и надворный советник, да отказали: не пондравился. Такой уж у него нрав-то странный был: что ни скажет слово, то и соврет, а такой на взгляд видный. Что ж делать, так уж ему Бог дал. Он-то и сам не рад, да уж не может, чтобы не прилгнуть. Такая уж на то воля Божия.
    Подколесин. Ну, а кроме этой, других там нет никаких?
    Фекла. Да какой же тебе еще? Уж это что ни есть лучшая.
    Подколесин. Будто уж самая лучшая?
    Фекла. Хоть по всему свету исходи, такой не найдешь.
    Подколесин. Подумаем, подумаем, матушка. Приходи-ка послезавтра. Мы с тобой, знаешь, опять вот эдак: я полежу, а ты расскажешь…
    Фекла. Да помилуй, отец! уж вот третий месяц хожу к тебе, а проку-то ни насколько. Все сидит в халате да трубку знай себе покуривает.
    Подколесин. А ты думаешь небось, что женитьба все равно что «эй, Степан, подай сапоги!». Натянул на ноги, да и пошел? Нужно порассудить, порассмотреть.
    Фекла. Ну, так что ж? Коли смотреть, так и смотри. На то товар, чтобы смотреть. Вот прикажи-тка подать кафтан да теперь же, благо утреннее время, и поезжай.
    Подколесин. Теперь? А вот видишь, как пасмурно. Выеду, а вдруг хватит дождем.
    Фекла. А тебе же худо! Ведь в голове седой волос уж глядит, скоро совсем не будешь годиться для супружеска дела. Невидаль, что он придворный советник! Да мы таких женихов приберем, что и не посмотрим на тебя.
    Подколесин. Что за чепуху несешь ты? Из чего вдруг угораздило тебя сказать, что у меня седой волос? Где ж седой волос? ( Щупает свои волосы.)
    Фекла. Как не быть седому волосу, на то живет человек. Смотри ты! Тою ему не угодишь, другой не угодишь. Да у меня есть на примете такой капитан, что ты ему и под плечо не подойдешь, а говорит-то – как труба; в алгалантьерстве служит.
    Подколесин. Да врешь, я посмотрю в зеркало; где ты выдумала седой волос? Эй, Степан, принеси зеркало! Или нет, постой, я пойду сам. Вот еще Боже сохрани. Это хуже, чем оспа. ( Уходит в другую комнату.)

Явление IX

Феклаи Кочкарев, вбегая.

    Кочкарев. Что Подколесин?.. ( Увидев Феклу.) Ты как здесь? Ах, ты!.. Ну послушай, на кой черт ты меня женила?
    Фекла. А что ж дурного? Закон исполнил.
    Кочкарев. Закон исполнил! Эк невидаль, жена! Без нее-то разве я не мог обойтись?
    Фекла. Да ведь ты ж сам пристал: жени, бабушка, да и полно.
    Кочкарев. Ах ты, крыса старая!.. Ну, а здесь зачем? Неужели Подколесин хочет…
    Фекла. А что ж? Бог благодать послал.
    Кочкарев. Нет! Эк мерзавец, ведь мне ничего об этом. Каков! Прошу покорно: сподтишка, а?

Явление X

Те жеи Подколесинс зеркалом в руках, в которое вглядывается очень внимательно.

    Кочкарев( подкрадываясь сзади, пугает его). Пуф!
    Подколесин( вскрикнув и роняя зеркало). Сумасшедший! Ну зачем, зачем… Ну что за глупости! Перепугал, право, так, что душа не на месте.
    Кочкарев. Ну, ничего, пошутил.
    Подколесин. Что за шутки вздумал? До сих пор не могу очнуться от испуга. И зеркало вон разбил. Ведь это вещь не даровая: в английском магазине куплено.
    Кочкарев. Ну полно: я сыщу тебе другое зеркало.
    Подколесин. Да, сыщешь. Знаю я эти другие зеркала. Целым десятком кажет старее, и рожа выходит косяком.
    Кочкарев. Послушай, ведь я бы должен больше на тебя сердиться. Ты от меня, твоего друга, все скрываешь. Жениться ведь задумал?
    Подколесин. Вот вздор: совсем и не думал.
    Кочкарев. Да ведь улика налицо. ( Указывает на Феклу.) Ведь вот стоит – известно, что за птица. Ну что ж, ничего, ничего. Здесь нет ничего такого. Дело христианское, необходимое даже для отечества. Изволь, изволь: я беру на себя все дела. ( К Фекле.) Ну, говори, как, что и прочее? Дворянка, чиновница или в купечестве, что ли, и как зовут?
    Фекла. Агафья Тихоновна.
    Кочкарев. Агафья Тихоновна Брандахлыстова?
    Фекла. Ан нет – Купердягина.
    Кочкарев. В Шестилавочной, что ли, живет?
    Фекла. Уж вот нет; будет поближе к Пескам, в Мыльном переулке.
    Кочкарев. Ну да, в Мыльном переулке, тотчас за лавочкой – деревянный дом?
    Фекла. И не за лавочкой, а за пивным погребом.
    Кочкарев. Как же за пивным, – вот тут-то я не знаю.
    Фекла. А вот как поворотишь в проулок, так будет тебе прямо будка, а как будку минешь, свороти налево, и вот тебе прямо в глаза – то есть, так вот тебе прямо в глаза и будет деревянный дом, где живет швея, что жила прежде с сенатским обер-секлехтарем. Ты к швее-то не заходи, а сейчас за нею будет второй дом, каменный – вот этот дом и есть ее, в котором, то есть, она живет, Агафья Тихоновна-то, невеста.
    Кочкарев. Хорошо, хорошо. Теперь я все это обделаю; а ты ступай, – в тебе больше нет нужды.
    Фекла. Как так? Неужто ты сам свадьбу хочешь заправить?
    Кочкарев. Сам, сам; ты уж не мешайся только.
    Фекла. Ах, бесстыдник какой! Да ведь это не мужское дело. Отступись, батюшка, право!
    Кочкарев. Пойди, пойди. Не смыслишь ничего, не мешайся! Знай, сверчок, свой шесток, – убирайся!
    Фекла. У людей только чтобы хлеб отымать, безбожник такой! В такую дрянь вмешался. Кабы знала, ничего бы не сказывала. ( Уходит с досадой.)

Явление XI

Подколесин и Кочкарев.

    Кочкарев. Ну, брат, этого дела нельзя откладывать. Едем.
    Подколесин. Да ведь я еще ничего. Я так только подумал…
    Кочкарев. Пустяки, пустяки! Только не конфузься: я тебя женю так, что и не услышишь. Мы сей же час едем к невесте, и увидишь, как все вдруг.
    Подколесин. Вот еще! Сейчас бы и ехать!
    Кочкарев. Да за чем же, помилуй, за чем дело?.. Ну, рассмотри сам: ну что из того, что ты неженатый? Посмотри на свою комнату. Ну, что в ней? Вон невычищенный сапог стоит, вон лоханка для умывания, вон целая куча табаку на столе, и ты вот сам лежишь, как байбак, весь день на боку.
    Подколесин. Это правда. Порядка-то у меня, я знаю сам, что нет.
    Кочкарев. Ну, а как будет у тебя жена, так ты просто ни себя, ничего не узнаешь: тут у тебя будет диван, собачонка, чижик какой-нибудь в клетке, рукоделье… И вообрази, ты сидишь на диване, и вдруг к тебе подсядет бабеночка, хорошенькая эдакая, и ручкой тебя…
    Подколесин. А, черт, как подумаешь, право, какие в самом деле бывают ручки. Ведь просто, брат, как молоко.
    Кочкарев. Куды тебе! Будто у них только что ручки!.. У них, брат… Ну да что и говорить! у них, брат, просто черт знает чего нет.
    Подколесин. А ведь сказать тебе правду, я люблю, если возле меня сядет хорошенькая.
    Кочкарев. Ну видишь, сам раскусил. Теперь только нужно распорядиться. Ты уж не заботься ни о чем. Свадебный обед и прочее – это все уж я… Шампанского меньше одной дюжины никак, брат, нельзя, уж как ты себе хочешь. Мадеры тоже полдюжины бутылок непременно. У невесты, верно, есть куча тетушек и кумушек – эти шутить не любят. А рейнвейн – черт с ним, не правда ли? а? А что же касается до обеда – у меня, брат, есть на примете придворный официант: так, собака, накормит, что просто не встанешь.
    Подколесин. Помилуй, ты так горячо берешься, как будто бы в самом деле уж и свадьба.
    Кочкарев. А почему ж нет? Зачем же откладывать? Ведь ты согласен?
    Подколесин. Я? Ну нет… я еще не совсем согласен.
    Кочкарев. Вот тебе на! Да ведь ты сейчас объявил, что хочешь.
    Подколесин. Я говорил только, что не худо бы.
    Кочкарев. Как, помилуй! Да мы уж совсем было все дело… Да что? разве тебе не нравится женатая жизнь, что ли?
    Подколесин. Нет… нравится.
    Кочкарев. Ну, так что ж? За чем дело стало?
    Подколесин. Да дело ни за чем не стало, а только странно…
    Кочкарев. Что ж странно?
    Подколесин. Как же не странно: все был неженатый, а теперь вдруг – женатый.
    Кочкарев. Ну, ну… ну не стыдно ли тебе? Нет, я вижу, с тобой нужно говорить сурьезно: я буду говорить откровенно, как отец с сыном. Ну посмотри, посмотри на себя внимательно, вот, например, так, как смотришь теперь на меня. Ну что ты теперь такое? Ведь просто бревно, никакого значения не имеешь. Ну для чего ты живешь? Ну взгляни в зеркало, что ты там видишь? глупое лицо – больше ничего. А тут, вообрази, около тебя будут ребятишки, ведь не то что двое или трое, а, может быть, целых шестеро, и все на тебя как две капли воды. Ты вот теперь один, надворный советник, экспедитор или там начальник какой, Бог тебя ведает, а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки, маленькие эдакие канальчонки, и какой-нибудь постреленок, протянувши ручонки, будет теребить тебя за бакенбарды, а ты только будешь ему по-собачьи: ав, ав, ав! Ну есть ли что-нибудь лучше этого, скажи сам?
    Подколесин. Да ведь они только шалуны большие: будут все портить, разбросают бумаги.
    Кочкарев. Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи – вот штука.
    Подколесин. А оно, в самом деле, даже смешно, черт побери: этакой какой-нибудь пышка, щенок эдакой, и уж на тебя похож.
    Кочкарев. Как не смешно, конечно, смешно. Ну, так поедем.
    Подколесин. Пожалуй, поедем.
    Кочкарев. Эй, Степан! Давай скорее своему барину одеваться.
    Подколесин( одеваясь перед зеркалом). Я думаю, однако ж, что нужно бы в белом жилете.
    Кочкарев. Пустяки, все равно.
   Подколесин ( надевая воротнички). Проклятая прачка, так скверно накрахмалила воротнички – никак не стоят. Ты ей скажи, Степан, что если она, глупая, так будет гладить белье, то я найму другую. Она, верно, с любовниками проводит время, а не гладит.
    Кочкарев. Да ну, брат, поскорее! Как ты копаешься!
    Подколесин. Сейчас, сейчас. ( Надевает фрак и садится.) Послушай, Илья Фомич. Знаешь ли что? Поезжай-ка ты сам.
    Кочкарев. Ну вот еще; с ума сошел разве? Мне ехать! Да кто из нас женится: ты или я?
    Подколесин. Право, что-то не хочется; пусть лучше завтра.
    Кочкарев. Ну есть ли в тебе капля ума? Ну не олух ли ты? Собрался совершенно, и вдруг: не нужно! Ну скажи, пожалуйста, не свинья ли ты, не подлец ли ты после этого?
    Подколесин. Ну что ж ты бранишься? с какой стати? что я тебе сделал?
    Кочкарев. Дурак, дурак набитый, это тебе всякий скажет. Глуп, вот просто глуп, хоть и экспедитор. Ведь о чем стараюсь? О твоей пользе; ведь изо рта выманят кус. Лежит, проклятый холостяк! Ну скажи, пожалуйста, ну на что ты похож? Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово… да неприлично только. Баба! хуже бабы!