Страница:
Черновая рукопись «Сорочинской ярмарки» фиксирует момент творческой работы Гоголя, когда весь замысел повести уже окончательно сформировался; деление на главы точно совпадает с последующим делением в печатном тексте, большинство глав снабжено эпиграфами, соответственно этому полностью намечены и детализованы все сюжетные нити повести. Наряду с этим, текст повести явно недоработан: имена персонажей не установлены (имя Черевика — Солопий — было вставлено позднее, жену его, Хавронью Никифоровну, попович последовательно именует Осиповной, Никифоровной, Трофимовной и т. д.), отдельные характеристики и эпизоды не отделаны.
Перебеляя рукопись, Гоголь переработал сцену перебранки в конце гл. I, описание ярмарки (начало гл. II), внес описательную характеристику цыгана (конец гл. V), остроты по адресу москалей (конец гл. II и начало гл. VI), значительно переработал конец гл. IX, сцену появления Черевика в гл. XIII и заключение той же главы. Одновременно смягчалась писателем и словесная патетика, цветистость стиля, в черновой рукописи еще более бросающаяся в глаза, нежели в позднейшем печатном тексте. Наконец, в языке черновой рукописи значительно сильней, нежели в языке печатных текстов, украинский элемент — не только в лексике (дивчина, тютюн, крамарка, пучка), но и в морфологии (Голопупенкив сын, дочко, жинко — в зв. пад., и т. д.).
Дата «1829», проставленная под текстом «Сорочинской ярмарки» во втором издании «Вечеров», может относиться только к началу работы Гоголя над повестью: бумага, на которой была написана черновая редакция, имеет водяные знаки 1829 и 1830 гг. Исходя из этого, естественно предположить, что черновая редакция создавалась в начале 1830 г. Окончательную обработку естественно отнести ко времени, непосредственно предшествовавшему сдаче рукописи первой книжки «Вечеров» в набор и на цензурный просмотр (цензурное разрешение ее помечено 26 мая 1831 г.).
Последним этапом авторской работы над повестью явился пересмотр «Сорочинской ярмарки» при подготовке в 1850—51 гг. нового издания «Сочинений». Текст остальных повестей «Вечеров» подвергся в этом издании, так же, как и в «Сочинениях» 1842 г., лишь узко грамматическим исправлениям со стороны редакторов. Иного рода правке подверглась «Сорочинская ярмарка». В тексте повести появились дополнения (например, заключительное предложение гл. II «Вот, что говорили негоцианты о пшенице», отсутствующее в ВД1, ВД2 и П), целые абзацы, подверглись более или менее сложной стилистической переработке (например, начало гл. V в прежней редакции: «Усталое солнце уходило от мира, и спокойно пропылав свой полдень и утро, день и пленительно, и грустно, и ярко румянился, как щеки прекрасной жертвы неумолимого недуга в торжественную минуту ее отлета на небо»; в редакции издания 1855 г.: «Усталое солнце уходило от мира, спокойно пропылав свой полдень и утро; и угасающий день пленительно и ярко румянился»). В ряде случаев правка «Сорочинской ярмарки» в издании 1855 г. восстанавливала текст рукописи, отменяя варианты, данные ВД1 и ВД2. Например, «тащился на истомленных волах воз» (ВД1, ВД2: «истомленными волами»); «ай да дивчина» (ВД1, ВД2: «ай да девушка»); «выдумываете» (ВД1, ВД2: «выдумаете»); «топор» (ВД1, ВД2: «секиру» — украинизм «секира» показался, очевидно, Гоголю менее выразительным, чем русское «топор»).
Н. С. Тихонравов, отмечая «значительные изменения в изложении», произведенные Гоголем, утверждал, что изменения эти сделаны «под влиянием господствовавшего в нем болезненного настроения» (Соч., 10 изд., I, стр. XIV, 514). Однако, ни цитированный Тихонравовым пример (приведенная выше переработка начала гл. V), ни совокупность всех изменений, внесенных Гоголем в текст Тр, не подтверждают его вывода, но, наоборот, доказывают большую последовательность гоголевской правки, стремление к максимальному смягчению романтической цветистости стиля, стремление придать изложению большую простоту н реалистичность. Таким образом, принятый в основу настоящего издания для «Вечеров» текст ВД2 не дает последней авторской редакции «Сорочинской ярмарки». Было бы, однако, ошибочным воспроизводить целиком редакцию Тр — во-первых, потому, что здесь была сохранена, за малыми исключениями, правка Прокоповича, и, во-вторых, потому, что в тексте Тр исправления вносились не одним Гоголем, но, очевидно, и его редактором или корректором. Ряд вариантов Тр, вполне аналогичных правке Прокоповича, вряд ли может быть приписан воле Гоголя: «испытующих очей» (BД1, ВД2, П: «испытательных очей»), «дальней родственницы» (ВД1, ВД2, П: «дальней родички»), «от взмаха руки его» (ВД1, ВД2: «от замашки рук его», П: «от замашки руки его»), «подплясывая» (ВД1, ВД2, П: «подтанцывая»), и др. В виду этого в настоящем издании «Сорочинская ярмарка», так же, как и остальные повести «Вечеров», печатается в основном по тексту ВД2. Исправления издания 1855 г. приняты только в тех случаях, когда они могут быть признаны гоголевскими.
В текст «Сорочинской ярмарки» в настоящем издании внесены следующие исправления против текста ВД2 «разговаривавшим» — по ЛБ21 и ВД1; ВД2: «разговаривающим»; «Как чертовщина» — по ЛБ21; ВД1 и ВД2 «Какая чертовщина», «купцы даже из Гадяча» — по ЛБ21 и ВД1; ВД2 — «купцы из Гадяча»; «разговорился» — по ЛБ21 и ВД1, ВД2 «разгорячился»; «приношения» — по ЛБ21, ВД1 и ВД2 «приношение», что не согласуется с предшествующим упоминанием поповича: «но воистину сладостные приношения»; «придвигая ~ варенички»;по ВД1, ВД2 «подвигая ~ варенички»; «шинкарки» — по ЛБ21 и ВД1; в ВД2 очевидная опечатка «шинкаря» (ср. предшествующий текст «под яткою у жидовки»); «своего лакомого» — по ВД1; в ВД2 очевидный пропуск: «лакомого»; «оживили его» — по ЛБ21, в ВД1 и ВД2 очевидный пропуск «оживили», исправленный в П и Тр на «оживили жида»; «рожу» — по ЛБ21; ВД1, ВД2 «маску»; кроме того унифицировано (согласно ЛБ21) написание имени парубка Грицька: в печатных текстах он именуется то Грыцько, то Грицько.
Из исправлений Тр, принадлежность которых может быть приписана Гоголю, в текст введены следующие: «стога сена» (ЛБ21, ВД1, ВД2, «скирды сена» [В дальнейших случаях, когда тексты трех начальных источников совпадают, их шифры опускаются. ]); «переменяла ~ выбирая себе новый путь и окружая» (ВД1, ВД2 «переменяет свои окрестности, выбирает себе новый путь и окружает»); «на истомленных волах» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2, «истомленными волами»); «дивчина» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2 «девушка»); «дивчина» («девушка»); «Вот ~ пшенице» (ЛБ21, ВД1, ВД2: нет); «перед Рождеством» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «пред Рождеством»); «отец нашей красавицы» (ВД1, ВД2: «наш знакомец»); «А я на четвертый» («Черт меня возьми, если я не на четвертый»); «чтоб и паслись» (так в ЛБ21, ВД1; ВД2: «чтобы и паслись»); «и угасающий ~ румянился» («день и пленительно, и грустно, и ярко румянился, как щеки прекрасной жертвы неумолимого недуга в торжественную минуту ее отлета на небо»); «выдумываете» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «выдумаете»); «в образине свиньи» («в костюме ужасной свиньи»); «не совсем ~ в избах» (ВД1, ВД2: «не совсем из храброго десятка и имели притоны в избах»); «на доски, накладенные под потолком» («на накладенные под потолком доски»); «проклятые бабы» («а то проклятые бабы»); «речистого храбреца» (ВД1, ВД2: «высокого бонмотиста-храбреца»); «сама красная свитка» (ВД1, ВД2: «как та красная свитка»); «надевая ее» («всегда, когда вздумывалось ей надевать»); «топор» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «секиру») «опять» («снова»); «топором» (ВД1, ВД2: «секирою»); «заседателя от…» (так в ЛБ21, ВД1, ВД2: «заседателя о…»); «остались ~ на воздухе» (ЛБ21: «остановились в судорожной неподвижности на воздухе»; ВД1, ВД2: «остановились ~ в воздухе»); «в непобедимом страхе» (ЛБ21: «в непобедимом ужасе»; ВД1, ВД2: «в ничем не победимом страхе»); «отчаянно ~ руками» («кричал один, повалившись на лавке, болтая в ужасе руками»); «закрывшись тулупом» (ЛБ21: «закрываясь тулупом»; ВД1: «в отчаянии закрываясь тулупом»; ВД2: «в отчаянии закрывшись тулупом»); «ночью ~ на улице» (ЛБ21: «один цыган из толпы других»; ВД1, ВД2: «один из толпы спавшего на улице народа»; «Озаряясь ~ ночи» (ЛБ21: «которые, озарившись местами неверно и трепетно горевшим огнем и отененные черными всклокоченными волосами, казались диким сонмищем гномов, окруженных тяжелым подземным паром и облаками мрака непробудной ночи»; ВД1, ВД2: «озаряясь местами неверно и трепетно горевшим светом, они казались ~ ночи»); «исчезли с появлением утра» («исчезнули вместе с осветившим мир утром»); «рукава свитки» («рукава»); «почувствовал, что схвачен вдруг» («почувствовал себя вдруг схваченным»); «Вот, кум ~ о котором» (ВД1, ВД2: «Вот, это тот самый, кум, об котором»).
Однако отражение в повести отдельных впечатлений украинской литературы значительно глубже и не ограничивается одними эпиграфами.
Больше всего материала для «Сорочинской ярмарки» Гоголь почерпнул из комедии своего отца. [«Простак или хитрость женщины, перехитренная солдатом» — «Основа» 1862, № 2] Так, ситуация: Солопий — Хивря — попович в точности соответствует расстановке персонажей комедии «Простак»: Роман — Параска — дьяк, вплоть до характеристик отдельных элементов этого треугольника; явление же VI комедии Гоголя-отца, — сцена неудачного свидания Параски с дьяком, — настолько близка соответствующей сцене «Сорочинской ярмарки» (гл. VI), что несомненно явилась оригиналом последней, внушив писателю даже такие детали, как специфическая речь поповича (в «Простаке» — дьяка), как комический переход от угощения к изъяснению любви, как, наконец, неожиданное прекращение любовной сцены появлением посторонних и собачьим лаем.
Вторым, после украинской литературы, источником, питавшим творческое воображение Гоголя, был украинский фольклор.
Однако в «Сорочинской ярмарке» (как, впрочем, и в других повестях «Вечеров») фольклорные мотивы даны в произвольной авторской передаче, в произвольной же комбинации. Таким образом, например, к фольклору восходит сказка о чорте, выгнанном из пекла (см. Б. Д. Гринченко. «Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях», II, Чернигов, 1897, стр. 66), но юмористическое преломление ее, равно как и вся история «красной свитки», по-видимому, принадлежит самому Гоголю, История о «красной свитке» повлекла за собою использование фольклорных же мотивов о поисках чортом своего имущества (В. Н. Добровольский. «Смоленский этнографический сборник», I, СПб., 1891, стр. 638) и о несчастьи, приносимом бесовским имуществом (А. Н. Афанасьев. «Народные русские сказки», Ш. Л., 1939, № 372; М. Драгоманов. «Малорусские народные преданья и рассказы». Киев, 1876, стр. 52; И. Рудченко. «Народные южно-русские сказки», I, Киев, 1869, стр. 74).
К фольклорным представлениям и воспоминаниям восходит также и типология «Сорочинской ярмарки»: и простоватый, флегматичный мужик (Черевик), и сварливая жена его, заводящая при случае любовные шашни, и возлюбленный ее, попович, и хитрый цыган, — всё это персонажи многочисленных народных анекдотов и рассказов, традиционные типы украинского народного театра (см. В. Перетц. «Гоголь и малорусская литературная традиция» — «Н. В. Гоголь. Речи, посвященные его памяти». СПб., 1902, стр. 47–55; В. А. Розов. «Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя» — «Памяти Н. В. Гоголя. Сборник речей и статей». Киев, 1911, стр. 99—169).
Как уже указывалось, сам Гоголь относился к фольклорному материалу весьма свободно, вариируя его и комбинируя соответственно собственным творческим намерениям. Эта свобода отразилась в частности на типологии повести: фольклорному образу плутоватого цыгана Гоголем приданы несколько неожиданные черты демонической мрачности, не развернутые, впрочем, в повести и навеянные, вероятно, романтической литературой.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА
Работа Гоголя над повестью, по-видимому, первой по времени написания из цикла «Вечеров на хуторе», относится к 1829 г., скорее всего ко второй половине этого года. В письме от 30 апреля 1829 г. Гоголь просит мать наряду с прочими поверьями сообщить ему «несколько слов о колядках, о Иване Купале…» Наличие в записной книжке Гоголя, вместе с записями поверий, обычаев, обрядов и этнографических материалов, сведений о кладах, цветке папоротника, Ивановом дне и в особенности описания костюмов, заимствованных из писем родных (см. соответствующие записи Гоголя в «Книге всякой всячины», Соч., 10 изд., VII, стр. 884–887) позволяют предположить, что к работе над повестью Гоголь приступил вскоре после получения материалов от матери в ответ на свой запрос. К началу 1830 г. повесть была уже закончена, появившись в февральской книжке «Отечественных Записок». Переделка ее для «Вечеров на хуторе» относится, вероятно, ко времени подготовки книги к печати.
Первоначальная редакция «Вечера накануне Ивана Купала», помещенная в «Отечественных Записках» без подписи Гоголя, представляет интерес не только в плане творческой истории повести, но и как первое выступление Гоголя-прозаика. Предположение Н. С. Тихонравова о том, что она подверглась правке редактора журнала П. Свиньина, следует признать весьма правдоподобным (см. Соч., 10 изд., I, стр. 516). Это подтверждается изменением отзывов Гоголя об «Отечественных Записках» в его письмах к матери и помогает расшифровать полемическое предисловие ко второй редакции повести в «Вечерах».
Так, в письме от 2 апреля 1830 г., Гоголь рекомендует матери журнал Свиньина, как издание, которое «по важности своих статей, почитается здесь лучшим», но уже в письме от 3 июня того же года, посылая матери очередной номер журнала, он подчеркивает: «в этой книжке, равно и во всех последующих, вы не встретите уже ни одной статьи моей». Причина недовольства П. Свиньиным, сквозящего в отзывах Гоголя о его журнале, выясняется при анализе предисловия к повести в первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Возмущение Фомы Григорьевича, от лица которого ведется повествование в «Вечере накануне Ивана Купала», искажением его рассказа, помещенного в книжке журнала, — совершенно несомненно являлось замаскированным выпадом Гоголя против Свиньина, протестом против его редакторского самоуправства. Смысл и направленность прозрачно завуалированной полемики «Предисловия» были для современников совершенно ясны. О. М. Сомов, напечатавший под псевдонимом «Никиты Лугового» рецензию на первую книжку «Вечеров» в «Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду» (1831, № 94, стр. 738), иронически советовал издателю «Инвалида» не слушать отзыва Полевого в «Телеграфе»: «Пасичник, я слышал, человек всегда готовый высказать самые резкие истины, да еще и языком малороссийского прямодушия. Он, пожалуй, в состоянии повторить г. Полевому то, что уже сказал одному из его собратий-журналистов в предисловии своем ко 2-ой повести „Вечеров на хуторе“».
Нужно полагать, что правка Свиньина сводилась в основном к той же грамматической и стилистической очистке языка Гоголя от просторечия и украинизмов, от чрезмерно «грубых», с точки зрения тогдашней школьной реторики, выражений и слов, какую в дальнейшем гораздо осторожней и умеренней производил Прокопович. Переделывая повесть для переиздания ее в «Вечерах», Гоголь, по-видимому, частично восстановил то «просторечие» и живую разговорную речь, которые Свиньин, согласно своим стилистическим принципам, всемерно ослаблял. Наконец, по-видимому Свиньиным, было изменено само заглавие повести и этимологизировано имя персонажа — вместо гоголевского «Басаврюк» в журнале появилось «Бисаврюк».
Во второй редакции Гоголь сократил повесть, устранив ряд длиннот и второстепенных подробностей. Так, в окончательном тексте отсутствует подробное описание церкви «трех святителей», описание жизни Петро Безродного и т. д. Наиболее существенное значение в изменении замысла и сюжетных мотивов повести имеет отказ Гоголя от мотива болезненной скупости Петро, разбогатевшего нечистым путем и доведшего себя и жену до крайней степени бедности. Все эти сокращения, придавшие повести большую сюжетную целеустремленность и лаконичность, свидетельствуют о стремлении Гоголя освободиться от подробных сюжетных мотивировок, от нравоучительного морализирования в духе сентиментально-нравоописательных повестей 20-х годов, от растянутых и вялых описаний, столь распространенных в чувствительных повестях и романах ужасов. Еще важнее стилистическая переработка всего текста повести, которую произвел Гоголь, в сущности создав совершенно новое произведение. Эта переработка прежде всего относится к стилистической отделке каждой фразы, к той словесной яркости и насыщенности, которую придает им Гоголь, отбрасывая книжные и условно-сентиментальные формулы, растянутые и вялые обороты первой редакции, вводя диалоги вместо повествования, добиваясь живой разговорной интонации. Так, например, длинный, пересыпанный подробными ремарками разговор между Петро и Басаврюком сжимается до нескольких энергичных и кратких реплик. Гоголем значительно сокращаются детальные описания в фантастических сценах и усиливается всюду бытовой, реалистический колорит. Не случайно, что наименьшей переработке подверглось описание свадьбы, основанное на чисто этнографических материалах.
В текст повести в настоящем издании вносится только одно исправление против текста ВД2; восстанавливается по ВД1: «на крилосе» (в ВД2 очевидное корректорское исправление: «на клиросе»).
Как видно из писем Гоголя и пометок в его «подручной энциклопедии» — «Книге всякой всячины», родные присылали писателю нужные ему данные. В «Книге всякой всячины» можно указать две записи, использованные в «Вечере накануне Ивана Купала». На странице 225 помещено описание девичьей и женской одежды — с пометкой: «Из письма ко мне от 4 июня 1829 г.» (Соч., 10 изд., VII, стр. 885); им воспользовался Гоголь при описании свадьбы Петруся и Пидорки. В этом же описании использована запись на стр. 305: на свадьбе «гуляют сколько угодно… наряжаются в разные костюмы, а более — цыганами, которых они чаще всех видят, играют ихние роли»… При записи — пометка, что это — извлечение из письма от 4 мая.
В той же «Книге всякой всячины» есть весьма показательная запись (на странице 183): «Папороть (по-русски — папоротник, или кочедыжник, bilix) цветет огненным цветом только в полночь под Иванов день, и кто успеет сорвать его, и будет так смел, что устоит противу всех призраков, кои будут ему представляться, тот отыщет клад» (там же, стр. 881). Эту запись в несколько измененном виде находим в качестве выноски в «Бисаврюке» («Отечественные Записки» 1830, № 118, стр. 256–257), при страницах, посвященных рассказу о поисках клада. Наличие синонимичных русских названий и латинское обозначение растения не оставляют сомнений в том, что это — позаимствование из какого-то литературного источника.
Трудно указать какой-нибудь труд по этнографии и фольклору конца XVIII — начала XIX столетия, из которого Гоголь мог бы получить необходимые ему сведения. Более оправданными надо считать поиски в другой области — в травниках, цветниках, лечебниках и подобных памятниках письменности, которые были в большом ходу еще и в XVIII и даже в XIX веке. Они «приблизительно отвечают на вопрос, чем лечились „старосветские помещики“, родители Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, да и они сами» (А. Потебня. «Малорусские домашние лечебники XVIII в.». Киев, 1890, стр. II). Составители рецептов любили давать описываемым средствам латинские названия. В подобных тетрадках нередко заключались не только наставления в рецепты медицинского характера, а сообщались сведения иного порядка, например, о папоротнике и других растениях, давались советы по практике кладоискания. (Ср. «Сказание о таинственном цветке папоротника»: А. Н. Афанасьев. «Несколько народных заговоров» — «Летописи русской литературы и древности», IV. М., 1862, отд. III, стр. 72–73).
Эта литература до сих пор остается мало обследованной, поэтому (не говоря о других причинах) невозможно безоговорочно указать определенный источник, которым воспользовался Гоголь. Из того, что известно в ученой литературе о травниках, страницы «были» Гоголя напрашиваются на сравнение с «Сказаниями русского народа» И. Сахарова (т. I, кн. 2. Изд. 3-е. СПб., 1841, стр. 43), где автор, не любивший называть свои источники, всё же делает ссылку на какой-то «чародейский травник» (стр. 42). Разумеется, Гоголь не мог пользоваться трудом своего сверстника, «Сказания» которого вышли первым изданием в 1836 г., но не лишено оснований предположение о том, что оба они пользовались одним и тем же источником или источниками очень близкими. Ясно, что здесь речь может идти не о текстологическом совпадении или близком сходстве страниц Гоголя и Сахарова, а о близости объема сведений, образов, сравнений, отчасти — порядка в расположении материала.
У Сахарова:
В глухую полночь… показывается цветочная почка. Она то движется вперед и взад, то заколышется, как речная волна, то запрыгает как живая птичка.
<Цветочная почка>, ежеминутно увеличиваясь и выростая вверх, цветет, как горячий уголь.
…ровно в 12 часов с треском развертывается цвет, как зарница, и своим пламенем освещает около себя и вдали.
При отыскании земляных богатств кладоискатели бросают цвет кочедыжника вверх. Если где есть клад, этот цвет будет носиться над ним, как звезда, и прямо упадет на землю.
Перебеляя рукопись, Гоголь переработал сцену перебранки в конце гл. I, описание ярмарки (начало гл. II), внес описательную характеристику цыгана (конец гл. V), остроты по адресу москалей (конец гл. II и начало гл. VI), значительно переработал конец гл. IX, сцену появления Черевика в гл. XIII и заключение той же главы. Одновременно смягчалась писателем и словесная патетика, цветистость стиля, в черновой рукописи еще более бросающаяся в глаза, нежели в позднейшем печатном тексте. Наконец, в языке черновой рукописи значительно сильней, нежели в языке печатных текстов, украинский элемент — не только в лексике (дивчина, тютюн, крамарка, пучка), но и в морфологии (Голопупенкив сын, дочко, жинко — в зв. пад., и т. д.).
Дата «1829», проставленная под текстом «Сорочинской ярмарки» во втором издании «Вечеров», может относиться только к началу работы Гоголя над повестью: бумага, на которой была написана черновая редакция, имеет водяные знаки 1829 и 1830 гг. Исходя из этого, естественно предположить, что черновая редакция создавалась в начале 1830 г. Окончательную обработку естественно отнести ко времени, непосредственно предшествовавшему сдаче рукописи первой книжки «Вечеров» в набор и на цензурный просмотр (цензурное разрешение ее помечено 26 мая 1831 г.).
Последним этапом авторской работы над повестью явился пересмотр «Сорочинской ярмарки» при подготовке в 1850—51 гг. нового издания «Сочинений». Текст остальных повестей «Вечеров» подвергся в этом издании, так же, как и в «Сочинениях» 1842 г., лишь узко грамматическим исправлениям со стороны редакторов. Иного рода правке подверглась «Сорочинская ярмарка». В тексте повести появились дополнения (например, заключительное предложение гл. II «Вот, что говорили негоцианты о пшенице», отсутствующее в ВД1, ВД2 и П), целые абзацы, подверглись более или менее сложной стилистической переработке (например, начало гл. V в прежней редакции: «Усталое солнце уходило от мира, и спокойно пропылав свой полдень и утро, день и пленительно, и грустно, и ярко румянился, как щеки прекрасной жертвы неумолимого недуга в торжественную минуту ее отлета на небо»; в редакции издания 1855 г.: «Усталое солнце уходило от мира, спокойно пропылав свой полдень и утро; и угасающий день пленительно и ярко румянился»). В ряде случаев правка «Сорочинской ярмарки» в издании 1855 г. восстанавливала текст рукописи, отменяя варианты, данные ВД1 и ВД2. Например, «тащился на истомленных волах воз» (ВД1, ВД2: «истомленными волами»); «ай да дивчина» (ВД1, ВД2: «ай да девушка»); «выдумываете» (ВД1, ВД2: «выдумаете»); «топор» (ВД1, ВД2: «секиру» — украинизм «секира» показался, очевидно, Гоголю менее выразительным, чем русское «топор»).
Н. С. Тихонравов, отмечая «значительные изменения в изложении», произведенные Гоголем, утверждал, что изменения эти сделаны «под влиянием господствовавшего в нем болезненного настроения» (Соч., 10 изд., I, стр. XIV, 514). Однако, ни цитированный Тихонравовым пример (приведенная выше переработка начала гл. V), ни совокупность всех изменений, внесенных Гоголем в текст Тр, не подтверждают его вывода, но, наоборот, доказывают большую последовательность гоголевской правки, стремление к максимальному смягчению романтической цветистости стиля, стремление придать изложению большую простоту н реалистичность. Таким образом, принятый в основу настоящего издания для «Вечеров» текст ВД2 не дает последней авторской редакции «Сорочинской ярмарки». Было бы, однако, ошибочным воспроизводить целиком редакцию Тр — во-первых, потому, что здесь была сохранена, за малыми исключениями, правка Прокоповича, и, во-вторых, потому, что в тексте Тр исправления вносились не одним Гоголем, но, очевидно, и его редактором или корректором. Ряд вариантов Тр, вполне аналогичных правке Прокоповича, вряд ли может быть приписан воле Гоголя: «испытующих очей» (BД1, ВД2, П: «испытательных очей»), «дальней родственницы» (ВД1, ВД2, П: «дальней родички»), «от взмаха руки его» (ВД1, ВД2: «от замашки рук его», П: «от замашки руки его»), «подплясывая» (ВД1, ВД2, П: «подтанцывая»), и др. В виду этого в настоящем издании «Сорочинская ярмарка», так же, как и остальные повести «Вечеров», печатается в основном по тексту ВД2. Исправления издания 1855 г. приняты только в тех случаях, когда они могут быть признаны гоголевскими.
В текст «Сорочинской ярмарки» в настоящем издании внесены следующие исправления против текста ВД2 «разговаривавшим» — по ЛБ21 и ВД1; ВД2: «разговаривающим»; «Как чертовщина» — по ЛБ21; ВД1 и ВД2 «Какая чертовщина», «купцы даже из Гадяча» — по ЛБ21 и ВД1; ВД2 — «купцы из Гадяча»; «разговорился» — по ЛБ21 и ВД1, ВД2 «разгорячился»; «приношения» — по ЛБ21, ВД1 и ВД2 «приношение», что не согласуется с предшествующим упоминанием поповича: «но воистину сладостные приношения»; «придвигая ~ варенички»;по ВД1, ВД2 «подвигая ~ варенички»; «шинкарки» — по ЛБ21 и ВД1; в ВД2 очевидная опечатка «шинкаря» (ср. предшествующий текст «под яткою у жидовки»); «своего лакомого» — по ВД1; в ВД2 очевидный пропуск: «лакомого»; «оживили его» — по ЛБ21, в ВД1 и ВД2 очевидный пропуск «оживили», исправленный в П и Тр на «оживили жида»; «рожу» — по ЛБ21; ВД1, ВД2 «маску»; кроме того унифицировано (согласно ЛБ21) написание имени парубка Грицька: в печатных текстах он именуется то Грыцько, то Грицько.
Из исправлений Тр, принадлежность которых может быть приписана Гоголю, в текст введены следующие: «стога сена» (ЛБ21, ВД1, ВД2, «скирды сена» [В дальнейших случаях, когда тексты трех начальных источников совпадают, их шифры опускаются. ]); «переменяла ~ выбирая себе новый путь и окружая» (ВД1, ВД2 «переменяет свои окрестности, выбирает себе новый путь и окружает»); «на истомленных волах» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2, «истомленными волами»); «дивчина» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2 «девушка»); «дивчина» («девушка»); «Вот ~ пшенице» (ЛБ21, ВД1, ВД2: нет); «перед Рождеством» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «пред Рождеством»); «отец нашей красавицы» (ВД1, ВД2: «наш знакомец»); «А я на четвертый» («Черт меня возьми, если я не на четвертый»); «чтоб и паслись» (так в ЛБ21, ВД1; ВД2: «чтобы и паслись»); «и угасающий ~ румянился» («день и пленительно, и грустно, и ярко румянился, как щеки прекрасной жертвы неумолимого недуга в торжественную минуту ее отлета на небо»); «выдумываете» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «выдумаете»); «в образине свиньи» («в костюме ужасной свиньи»); «не совсем ~ в избах» (ВД1, ВД2: «не совсем из храброго десятка и имели притоны в избах»); «на доски, накладенные под потолком» («на накладенные под потолком доски»); «проклятые бабы» («а то проклятые бабы»); «речистого храбреца» (ВД1, ВД2: «высокого бонмотиста-храбреца»); «сама красная свитка» (ВД1, ВД2: «как та красная свитка»); «надевая ее» («всегда, когда вздумывалось ей надевать»); «топор» (так в ЛБ21; ВД1, ВД2: «секиру») «опять» («снова»); «топором» (ВД1, ВД2: «секирою»); «заседателя от…» (так в ЛБ21, ВД1, ВД2: «заседателя о…»); «остались ~ на воздухе» (ЛБ21: «остановились в судорожной неподвижности на воздухе»; ВД1, ВД2: «остановились ~ в воздухе»); «в непобедимом страхе» (ЛБ21: «в непобедимом ужасе»; ВД1, ВД2: «в ничем не победимом страхе»); «отчаянно ~ руками» («кричал один, повалившись на лавке, болтая в ужасе руками»); «закрывшись тулупом» (ЛБ21: «закрываясь тулупом»; ВД1: «в отчаянии закрываясь тулупом»; ВД2: «в отчаянии закрывшись тулупом»); «ночью ~ на улице» (ЛБ21: «один цыган из толпы других»; ВД1, ВД2: «один из толпы спавшего на улице народа»; «Озаряясь ~ ночи» (ЛБ21: «которые, озарившись местами неверно и трепетно горевшим огнем и отененные черными всклокоченными волосами, казались диким сонмищем гномов, окруженных тяжелым подземным паром и облаками мрака непробудной ночи»; ВД1, ВД2: «озаряясь местами неверно и трепетно горевшим светом, они казались ~ ночи»); «исчезли с появлением утра» («исчезнули вместе с осветившим мир утром»); «рукава свитки» («рукава»); «почувствовал, что схвачен вдруг» («почувствовал себя вдруг схваченным»); «Вот, кум ~ о котором» (ВД1, ВД2: «Вот, это тот самый, кум, об котором»).
II.
Из ряда других повестей, входящих в состав «Вечеров», «Сорочинская ярмарка» выделяется широким использованием украинской литературы, знакомой Гоголю еще со времен учения в Нежинской гимназии. В «Книге всякой всячины» (стр. 80–81) он тщательно выписал длинный ряд украинских «эпиграфов», которые Шенрок считал выбранными «из разных произведений» и характеризующими «литературное чтение Гоголя в шкоде» (Соч… 10 изд., VII, стр. 875); в действительности, все эти эпиграфы извлечены из одного произведения — «Энеиды» Котляревского, возможно даже по какому-нибудь рукописному списку поэмы (см. М. Н. Сперанский. «Заметки к истории „Энеиды“ И. П. Котляревского». Львов, 1902, стр. 9—16). Частью своих выписок Гоголь воспользовался для эпиграфов «Сорочинской ярмарки» (гл. III, IV, VIII). Эпиграфы к гл. II, VI, VII, X Гоголь взял «из малороссийской комедии» — в действительности из двух комедий своего отца, В. А. Гоголя — «Собака-вiвця» и «Простак», о присылке которых Гоголь просил мать 30 апреля 1829 г. Эпиграф к главе XII взят из «казки» П. П. Гулака-Артемовского «Пан та собака» («Украинский Вестник» 1818, № 12), наконец, эпиграфы к гл. I, V, IX, XI, XIII — из украинского фольклора, либо по каким-нибудь печатным источникам, либо, скорее всего, просто по памяти. [Сам Гоголь отмечал свои фольклорные источники весьма общо и неточно: «Из старинной легенды» (I), «Малороссийская песня» (V), «Из простонародной сказки» (IX), «Пословица» (XI), «Свадебная песня» (XIII). В действительности, первый эпиграф является обработкой (либо вольной записью по памяти) народной песни, третий эпиграф также книжного происхождения.]Однако отражение в повести отдельных впечатлений украинской литературы значительно глубже и не ограничивается одними эпиграфами.
Больше всего материала для «Сорочинской ярмарки» Гоголь почерпнул из комедии своего отца. [«Простак или хитрость женщины, перехитренная солдатом» — «Основа» 1862, № 2] Так, ситуация: Солопий — Хивря — попович в точности соответствует расстановке персонажей комедии «Простак»: Роман — Параска — дьяк, вплоть до характеристик отдельных элементов этого треугольника; явление же VI комедии Гоголя-отца, — сцена неудачного свидания Параски с дьяком, — настолько близка соответствующей сцене «Сорочинской ярмарки» (гл. VI), что несомненно явилась оригиналом последней, внушив писателю даже такие детали, как специфическая речь поповича (в «Простаке» — дьяка), как комический переход от угощения к изъяснению любви, как, наконец, неожиданное прекращение любовной сцены появлением посторонних и собачьим лаем.
Вторым, после украинской литературы, источником, питавшим творческое воображение Гоголя, был украинский фольклор.
Однако в «Сорочинской ярмарке» (как, впрочем, и в других повестях «Вечеров») фольклорные мотивы даны в произвольной авторской передаче, в произвольной же комбинации. Таким образом, например, к фольклору восходит сказка о чорте, выгнанном из пекла (см. Б. Д. Гринченко. «Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях», II, Чернигов, 1897, стр. 66), но юмористическое преломление ее, равно как и вся история «красной свитки», по-видимому, принадлежит самому Гоголю, История о «красной свитке» повлекла за собою использование фольклорных же мотивов о поисках чортом своего имущества (В. Н. Добровольский. «Смоленский этнографический сборник», I, СПб., 1891, стр. 638) и о несчастьи, приносимом бесовским имуществом (А. Н. Афанасьев. «Народные русские сказки», Ш. Л., 1939, № 372; М. Драгоманов. «Малорусские народные преданья и рассказы». Киев, 1876, стр. 52; И. Рудченко. «Народные южно-русские сказки», I, Киев, 1869, стр. 74).
К фольклорным представлениям и воспоминаниям восходит также и типология «Сорочинской ярмарки»: и простоватый, флегматичный мужик (Черевик), и сварливая жена его, заводящая при случае любовные шашни, и возлюбленный ее, попович, и хитрый цыган, — всё это персонажи многочисленных народных анекдотов и рассказов, традиционные типы украинского народного театра (см. В. Перетц. «Гоголь и малорусская литературная традиция» — «Н. В. Гоголь. Речи, посвященные его памяти». СПб., 1902, стр. 47–55; В. А. Розов. «Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя» — «Памяти Н. В. Гоголя. Сборник речей и статей». Киев, 1911, стр. 99—169).
Как уже указывалось, сам Гоголь относился к фольклорному материалу весьма свободно, вариируя его и комбинируя соответственно собственным творческим намерениям. Эта свобода отразилась в частности на типологии повести: фольклорному образу плутоватого цыгана Гоголем приданы несколько неожиданные черты демонической мрачности, не развернутые, впрочем, в повести и навеянные, вероятно, романтической литературой.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
1. Г. П. Георгиевский. «Сорочинская ярмарка. Первая редакция повести Н. В. Гоголя» (вступительная статья к публикации черновой рукописи повести в издании «Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя», вып. 3. СПб., 1909, стр. 12–25; стр. 25–54 — текст повести).
2. В. А. Розов. «Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя» — «Памяти Н. В. Гоголя. Сборник речей и статей». Киев, 1911, стр. 99—169.
2. В. А. Розов. «Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя» — «Памяти Н. В. Гоголя. Сборник речей и статей». Киев, 1911, стр. 99—169.
ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА
I.
Повесть «Вечер накануне Ивана Купала» была впервые напечатана в 1830 г. в «Отечественных Записках», в февральской и мартовской книжках, под заглавием: «Бисаврюк, или вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви». Однако в первой книжке «Вечеров на хуторе близ Диканьки», вышедшей в следующем 1831 г., Гоголь поместил совершенно новую редакцию повести, коренным образом переработанной. При дальнейших перепечатках «Вечера накануне Ивана Купала» воспроизводилась с незначительными изменениями эта вторая окончательная редакция повести.Работа Гоголя над повестью, по-видимому, первой по времени написания из цикла «Вечеров на хуторе», относится к 1829 г., скорее всего ко второй половине этого года. В письме от 30 апреля 1829 г. Гоголь просит мать наряду с прочими поверьями сообщить ему «несколько слов о колядках, о Иване Купале…» Наличие в записной книжке Гоголя, вместе с записями поверий, обычаев, обрядов и этнографических материалов, сведений о кладах, цветке папоротника, Ивановом дне и в особенности описания костюмов, заимствованных из писем родных (см. соответствующие записи Гоголя в «Книге всякой всячины», Соч., 10 изд., VII, стр. 884–887) позволяют предположить, что к работе над повестью Гоголь приступил вскоре после получения материалов от матери в ответ на свой запрос. К началу 1830 г. повесть была уже закончена, появившись в февральской книжке «Отечественных Записок». Переделка ее для «Вечеров на хуторе» относится, вероятно, ко времени подготовки книги к печати.
Первоначальная редакция «Вечера накануне Ивана Купала», помещенная в «Отечественных Записках» без подписи Гоголя, представляет интерес не только в плане творческой истории повести, но и как первое выступление Гоголя-прозаика. Предположение Н. С. Тихонравова о том, что она подверглась правке редактора журнала П. Свиньина, следует признать весьма правдоподобным (см. Соч., 10 изд., I, стр. 516). Это подтверждается изменением отзывов Гоголя об «Отечественных Записках» в его письмах к матери и помогает расшифровать полемическое предисловие ко второй редакции повести в «Вечерах».
Так, в письме от 2 апреля 1830 г., Гоголь рекомендует матери журнал Свиньина, как издание, которое «по важности своих статей, почитается здесь лучшим», но уже в письме от 3 июня того же года, посылая матери очередной номер журнала, он подчеркивает: «в этой книжке, равно и во всех последующих, вы не встретите уже ни одной статьи моей». Причина недовольства П. Свиньиным, сквозящего в отзывах Гоголя о его журнале, выясняется при анализе предисловия к повести в первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Возмущение Фомы Григорьевича, от лица которого ведется повествование в «Вечере накануне Ивана Купала», искажением его рассказа, помещенного в книжке журнала, — совершенно несомненно являлось замаскированным выпадом Гоголя против Свиньина, протестом против его редакторского самоуправства. Смысл и направленность прозрачно завуалированной полемики «Предисловия» были для современников совершенно ясны. О. М. Сомов, напечатавший под псевдонимом «Никиты Лугового» рецензию на первую книжку «Вечеров» в «Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду» (1831, № 94, стр. 738), иронически советовал издателю «Инвалида» не слушать отзыва Полевого в «Телеграфе»: «Пасичник, я слышал, человек всегда готовый высказать самые резкие истины, да еще и языком малороссийского прямодушия. Он, пожалуй, в состоянии повторить г. Полевому то, что уже сказал одному из его собратий-журналистов в предисловии своем ко 2-ой повести „Вечеров на хуторе“».
Нужно полагать, что правка Свиньина сводилась в основном к той же грамматической и стилистической очистке языка Гоголя от просторечия и украинизмов, от чрезмерно «грубых», с точки зрения тогдашней школьной реторики, выражений и слов, какую в дальнейшем гораздо осторожней и умеренней производил Прокопович. Переделывая повесть для переиздания ее в «Вечерах», Гоголь, по-видимому, частично восстановил то «просторечие» и живую разговорную речь, которые Свиньин, согласно своим стилистическим принципам, всемерно ослаблял. Наконец, по-видимому Свиньиным, было изменено само заглавие повести и этимологизировано имя персонажа — вместо гоголевского «Басаврюк» в журнале появилось «Бисаврюк».
Во второй редакции Гоголь сократил повесть, устранив ряд длиннот и второстепенных подробностей. Так, в окончательном тексте отсутствует подробное описание церкви «трех святителей», описание жизни Петро Безродного и т. д. Наиболее существенное значение в изменении замысла и сюжетных мотивов повести имеет отказ Гоголя от мотива болезненной скупости Петро, разбогатевшего нечистым путем и доведшего себя и жену до крайней степени бедности. Все эти сокращения, придавшие повести большую сюжетную целеустремленность и лаконичность, свидетельствуют о стремлении Гоголя освободиться от подробных сюжетных мотивировок, от нравоучительного морализирования в духе сентиментально-нравоописательных повестей 20-х годов, от растянутых и вялых описаний, столь распространенных в чувствительных повестях и романах ужасов. Еще важнее стилистическая переработка всего текста повести, которую произвел Гоголь, в сущности создав совершенно новое произведение. Эта переработка прежде всего относится к стилистической отделке каждой фразы, к той словесной яркости и насыщенности, которую придает им Гоголь, отбрасывая книжные и условно-сентиментальные формулы, растянутые и вялые обороты первой редакции, вводя диалоги вместо повествования, добиваясь живой разговорной интонации. Так, например, длинный, пересыпанный подробными ремарками разговор между Петро и Басаврюком сжимается до нескольких энергичных и кратких реплик. Гоголем значительно сокращаются детальные описания в фантастических сценах и усиливается всюду бытовой, реалистический колорит. Не случайно, что наименьшей переработке подверглось описание свадьбы, основанное на чисто этнографических материалах.
В текст повести в настоящем издании вносится только одно исправление против текста ВД2; восстанавливается по ВД1: «на крилосе» (в ВД2 очевидное корректорское исправление: «на клиросе»).
II.
В письме от 30 апреля 1829 г. Гоголь, обращаясь к матери за помощью в собирании этнографических и фольклорных материалов, просил, в частности, сообщить ему «названия платья, носимого… крестьянскими девками, до последней ленты» и «обстоятельное описание свадьбы». Здесь же он просил сообщить «несколько слов… о Иване Купале» и «подробнее» о разных духах «с их названиями и делами». Если сопоставить эти запросы с работой писателя над «Вечером накануне Ивана Купала», то тем самым намечается в общей форме ответ на вопрос об источниках повести. Гоголь обращался в первую очередь к фольклорным материалам.Как видно из писем Гоголя и пометок в его «подручной энциклопедии» — «Книге всякой всячины», родные присылали писателю нужные ему данные. В «Книге всякой всячины» можно указать две записи, использованные в «Вечере накануне Ивана Купала». На странице 225 помещено описание девичьей и женской одежды — с пометкой: «Из письма ко мне от 4 июня 1829 г.» (Соч., 10 изд., VII, стр. 885); им воспользовался Гоголь при описании свадьбы Петруся и Пидорки. В этом же описании использована запись на стр. 305: на свадьбе «гуляют сколько угодно… наряжаются в разные костюмы, а более — цыганами, которых они чаще всех видят, играют ихние роли»… При записи — пометка, что это — извлечение из письма от 4 мая.
В той же «Книге всякой всячины» есть весьма показательная запись (на странице 183): «Папороть (по-русски — папоротник, или кочедыжник, bilix) цветет огненным цветом только в полночь под Иванов день, и кто успеет сорвать его, и будет так смел, что устоит противу всех призраков, кои будут ему представляться, тот отыщет клад» (там же, стр. 881). Эту запись в несколько измененном виде находим в качестве выноски в «Бисаврюке» («Отечественные Записки» 1830, № 118, стр. 256–257), при страницах, посвященных рассказу о поисках клада. Наличие синонимичных русских названий и латинское обозначение растения не оставляют сомнений в том, что это — позаимствование из какого-то литературного источника.
Трудно указать какой-нибудь труд по этнографии и фольклору конца XVIII — начала XIX столетия, из которого Гоголь мог бы получить необходимые ему сведения. Более оправданными надо считать поиски в другой области — в травниках, цветниках, лечебниках и подобных памятниках письменности, которые были в большом ходу еще и в XVIII и даже в XIX веке. Они «приблизительно отвечают на вопрос, чем лечились „старосветские помещики“, родители Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, да и они сами» (А. Потебня. «Малорусские домашние лечебники XVIII в.». Киев, 1890, стр. II). Составители рецептов любили давать описываемым средствам латинские названия. В подобных тетрадках нередко заключались не только наставления в рецепты медицинского характера, а сообщались сведения иного порядка, например, о папоротнике и других растениях, давались советы по практике кладоискания. (Ср. «Сказание о таинственном цветке папоротника»: А. Н. Афанасьев. «Несколько народных заговоров» — «Летописи русской литературы и древности», IV. М., 1862, отд. III, стр. 72–73).
Эта литература до сих пор остается мало обследованной, поэтому (не говоря о других причинах) невозможно безоговорочно указать определенный источник, которым воспользовался Гоголь. Из того, что известно в ученой литературе о травниках, страницы «были» Гоголя напрашиваются на сравнение с «Сказаниями русского народа» И. Сахарова (т. I, кн. 2. Изд. 3-е. СПб., 1841, стр. 43), где автор, не любивший называть свои источники, всё же делает ссылку на какой-то «чародейский травник» (стр. 42). Разумеется, Гоголь не мог пользоваться трудом своего сверстника, «Сказания» которого вышли первым изданием в 1836 г., но не лишено оснований предположение о том, что оба они пользовались одним и тем же источником или источниками очень близкими. Ясно, что здесь речь может идти не о текстологическом совпадении или близком сходстве страниц Гоголя и Сахарова, а о близости объема сведений, образов, сравнений, отчасти — порядка в расположении материала.
У Сахарова:
В глухую полночь… показывается цветочная почка. Она то движется вперед и взад, то заколышется, как речная волна, то запрыгает как живая птичка.
<Цветочная почка>, ежеминутно увеличиваясь и выростая вверх, цветет, как горячий уголь.
…ровно в 12 часов с треском развертывается цвет, как зарница, и своим пламенем освещает около себя и вдали.
При отыскании земляных богатств кладоискатели бросают цвет кочедыжника вверх. Если где есть клад, этот цвет будет носиться над ним, как звезда, и прямо упадет на землю.