Голованов Ярослав. Королев: факты и мифы

   Понимая, что желаемого экипажа из трех военнослужащих ВВС ему не пробить, Каманин идет на уступки и предлагает другой вариант: Комаров-Феоктистов-Лазарев. Королев возражал категорически: в этом случае он проигрывает ВВС со счетом 2: 1. Только Егоров! Каманин, который по упрямству мог состязаться с кем угодно, тоже уперся: только Лазарев! Вопрос остался открытый: о третьем члене экипажа так и не договорились. Карпов, как и ожидал Королев, тоже убеждал Сергея Павловича, что срок слишком мал, чтобы Егорова можно было подготовить к полету, но не убедил. В какой-то степени разрешить конфликтную ситуацию помог сам Борис Егоров.
   Дело в том, что в шарике «Восхода» было очень тесно. От скафандров отказались не потому, что Гай Ильич Северин был уверен в надежности системы жизнеобеспечения, как потом писали. И не потому, как утверждал американский журнал «Лайф», что русские хотели сделать «просто показной жест». Жесты при удобном случае мы делать умеем, и Северин в системе своей был действительно уверен, но отказались прежде всего потому, что трех человек в скафандрах очень трудно было разместить. Поэтому требования к росту космонавтов были весьма жесткие. И даже не просто к росту, а к относительным размерам туловища и ног. Так вот, фигура Егорова оказалась оптимальной: он отлично вписывался в «шарик».
   18 сентября после заседания Государственной комиссии председательствующий Тюлин просит задержаться Королева, Руденко, Каманина, Керимова и Мрыкина.
   – Центральный Комитет и ВПК интересуются составом экипажа нового корабля, – строго сказал Георгий Александрович. – Сколько можно тянуть, товарищи? Надо решать. Я как председатель Госкомиссии от своего имени и от имени Сергея Павловича вношу предложение утвердить экипаж в составе: Комаров-Феоктистов-Егоров. Какие будут предложения?
   Королев, Мрыкин, Керимов – за. Руденко молчал. Каманин ринулся в последнюю атаку – спорил, убеждал, ссылался на медицинские показатели. Королев перебивал, осаживал Николая Петровича достаточно жестко. Руденко, наконец, решил защитить Каманина. Но как маршал и начальник Главного штаба ВВС, т.е. человек наиболее сильный в стратегии, Сергей Игнатьевич допустил одну тактическую ошибку:
   – Мы сами доложим Совету Министров наши соображения по составу экипажа, – сказал он Тюлину, что немедленно привело Королева в ярость неописуемую...
   Через неделю, 24 сентября, Каманин записывает в дневнике: «В конце дня встретился с маршалом Руденко. Он сообщил, что говорил по телефону с Тюлиным и дал ему согласие от имени Главкома ВВС на экипаж в составе Комарова, Феоктистова и Егорова. Итак, Руденко полностью капитулировал перед Королевым, а Вершинин безропотно согласился с этой заменой. Оба маршала не хотят бороться с прихотями и капризами Королева».
   Впрочем, Каманин понимает, что и ему пора уже выбрасывать белый флаг. Абзац в дневниковой записи кончается так: «Я всем открыто высказал свое мнение о составе экипажа „Восхода“, но навязывать его Госкомиссии, видимо, не стоит».
   По каким-то деталям, обрывкам разговоров, просто слухам космонавты стали догадываться, что предпочтение как-будто отдается тройке: Комаров-Феоктистов– Егоров. Но информация эта была зыбкая, ненадежная, переменчивая. Катыс, например, категорически не желал мириться с положением дублера. Но некоторые детали тревожили и его. Перед вылетом на космодром надо было съездить в Москву за вещами. Феоктистову и Егорову дали «Волги», а ему – «газик». Почему? Это был тревожный симптом с учетом предельно развитого в отряде космонавтов чувства субординации.
   Верный себе, Каманин не сообщает космонавтам о решении Госкомиссии еще очень долго, сознательно поддерживая в них состояние неопределенности, помогающее, как он полагал, управлять ими. Если верить дневнику Николая Петровича, то и 5 октября, за неделю до старта, «они еще не знают точно, кто полетит на „Восходе“, и настороженно ждут...» Официально экипаж был объявлен на заседании Госкомиссии 9 октября – за три дня до старта.
   Решение Госкомиссии о враче-космонавте надолго задержало «на скамейке запасных» Василия Лазарева. Лишь через девять лет – в апреле 1973 года – он стартовал вместе с Олегом Макаровым на «Союзе-12». Алексей Сорокин не стал космонавтом и умер в сорок пять лет от лейкемии.
   Можно сказать, что комплектование экипажа «Восхода» было самым трудным и болезненным за все время пилотируемых полетов. Этого и следовало ожидать, коль скоро объективные показатели дополнялись ведомственными интересами. Если до этого дублеры становились как бы первыми кандидатами на следующий полет, то дублеры «Восхода» ими не стали. И Волынов, и Лазарев стартовали в космос по другим программам. Очень тяжело пережил свою отставку Катыс, который, мне кажется, заслуживает во всей этой истории самого большого и искреннего сочувствия.
   В своих воспоминаниях Феоктистов пишет: «Примерно за месяц до назначенной даты старта и дней за десять до отъезда на космодром вызывают нас к начальнику Центра подготовки Н.Ф. Кузнецову. У него сидит генерал Каманин. Нам объявляют: формируется первый экипаж в составе Комарова, Феоктистова, Егорова. Вот только тут мы почувствовали, что полетим. Вышли мы трое счастливцев вечером на улицу и медленно пошли в лес по шоссе к электричке».
   Когда маршал Руденко, как пишет Каманин²⁴³, звонил Тюлину на космодром, чтобы сообщить о «капитуляции» ВВС, Георгий Александрович Тюлин был озабочен вопросами совсем другими, несоизмеримо более важными в сравнении с утверждением какого-то там космического экипажа Не врачам и инженерам предстоял тяжкий экзамен, а ему самому, первому заместителю министра...
   22 сентября Королев пишет домой: «Завтра у нас будет здесь Н.С. и я буду занят буквально с утра и до ночи, а главное, нет (не будет) практически никакой связи, самолетной во всяком случае. Я беспокоюсь, что ты будешь ожидать моего письма и очень огорчаться, что его нет».
   Малиновский давно уговаривал Хрущева провести смотр ракетной техники на Байконуре Главный спор шел между Янгелем и Челомеем – чья ракета лучше? Хрущев должен был принять окончательное решение, какая из них будет принята на вооружение
   Съехалось, как всегда в таких случаях, много народу из оборонных министерств и самого Министерства обороны, командующие военными округами, главные конструкторы. 24 сентября прилетел Хрущев вместе с Брежневым, Кириленко, Устиновым, Сербиным. Королев встречал правительственный самолет вместе с Янгелем и Челомеем. Потом начались большие ракетные маневры, подготовке которых и отдал столько сил Георгий Александрович Тюлин, сопровождавший главу правительства с одной стартовой позиции на другую. Хрущев смотрел, как взлетают ракеты, беседовал с конструкторами и генералами. У Челомея он пробыл полдня, выслушивая рассказ Владимира Николаевича, более похожий на мажорную арию, чем на технический доклад. Пуск УР-200 оказался неудачным После обеда Хрущев переехал к Королеву. Расстроенный вконец Челомей на королевские пуски не приехал, чтобы не видеть чужого триумфа. Стоял ясный, теплый день, и Никита Сергеевич, уже подрумянившийся под ласковым солнцем, был в прекрасном расположении духа.
   На наблюдательном пункте в тарелках уже лежали щедро нарезанные толстыми ломтями холодные сахарные арбузы. Перед самым стартом «девятки» прямо перед Никитой Сергеевичем откуда-то вылез смешной желтый сурок, что внесло в ход испытаний тот заряд непринужденного и даже несколько легкомысленного веселья, который подчас бывает просто необходим в любом серьезном деле. Кроме старта «девятки» с сурком Королев показывал «семерку» с метеоспутником, который потом в газетах назывался «Космос-46». Все прошло благополучно. Вождь был приветлив и благодушен. Особенно оживился Никита Сергеевич (и все окружающие сразу автоматически тоже), когда Сергей Павлович показал ему лежащий в МИКе «Восход».
   На следующий день высокие гости поехали к Янгелю. Михаил Кузьмич демонстрировал свою новую Р-36 и с интервалом в минуту выпустил из шахт три ракеты Р-16. Зрелище было очень впечатляющее. Все поняли, что Янгель соревнование с Челомеем выиграл.
   Хрущев в ту пору был уже человеком плохо управляемым, капризным, часто раздражительным и в гневе свирепым. И хотя сейчас на космодроме он не кричал, не топал, все знали, что закричать и затопать он может в любую минуту, и находились в постоянном напряжении. Королев молил бога, чтобы он поскорее улетел – впереди была серьезная работа. «Эти дни для меня были как в каком-то угаре, – писал он жене. – По сути дела вся наша работа за последние годы подверглась проверке, так сказать, действием и при этом не только нашей фирмы, но и других. По счастью, все прошло отлично, и у меня настроение по этой части самое хорошее. Завтра начинаем снова нашу обычную рабочую программу».
   Во время подготовки старта «Восхода» более всех других – а их, как всегда, было немало – томили Королева две заботы: старт и посадка. То, что космонавты сидят в корабле, как сардины в банке, в конце концов, не столь страшно. Неудобно, тесно, но сутки выдюжить можно. А вот старт... Система аварийного спасения еще не была готова, как ни подстегивал Сергей Павлович КБ Ивана Ивановича Кортукова, которое делало эту установку, похожую на стилизованную маковку нарядной церквушки. В случае аварии на первых секундах после зажигания командира «Востока» теоретически хотя бы спасти можно. С «Восходом» даже теоретически ничего не получалось: спасения не было. Это знал Королев. И космонавты это знали. Где-то около 20-й секунды хватало высоты, чтобы сбросить головной обтекатель, отстрелить спускаемый аппарат и дать парашютам раскрыться.
   Василий Гроссман писал: «В бою секунды растягиваются, а часы сплющиваются». Космический старт – тот же бой, та же деформация времени. Эти первые секунды надо было прожить во что бы то ни стало... Страшно? Конечно страшно. Когда Комаров говорит: «Мы не боялись потому, что верили в успех», я этого не понимаю. Как не очень понимаю и Феоктистова: «Я ставлю моральный риск выше физического». Он говорил, что катастрофа могла бы отбросить назад космонавтику, подобно тому как гибель экипажа Леваневского затормозила трансполярные перелеты. Но ведь это тревоги разные по самой природе своей, несовместимые. Допускаю: и в успех верили, и о будущем думали, но как могло не быть страха? Страх бывает дурацкий, а бывает умный. Секунды старта – это умный страх, и ничего стыдного в нем нет.
   И вторая забота Королева – посадка. Вроде бы все предусмотрели. И кресла отливали точно по фигуре, и испытания показывают, что даже без мягкой посадки, на одних парашютах, хоть и тряхнет прилично, но останутся живы-здоровы. Сергей Павлович несколько раз ездил в парашютное КБ, совсем замучил Федора Дмитриевича Ткачева и Николая Александровича Лобанова – лучших специалистов страны по парашютам – своими бесконечными вопросами, сам проверял расчеты, протоколы испытаний и разбирался во всех многокупольных парашютных системах.
   В письме к Нине Ивановне от 15 сентября Сергей Павлович пишет, что предстоит выполнить «еще два важных пункта: один здесь и один на Черном море (где я был)». В другом письме, отправленном 25 сентября, уже после визита Хрущева, снова подтверждает: «Нам предстоят еще 2 этапа предварительных – один здесь числа 28-29-го IX и затем в Ф.²⁴⁴ 1-2/Х. Основное ожидаем в районе 5-10/Х». Его очень волнует предстоящая операция желчного пузыря, которая предстоит Нине Ивановне. «Я обязательно прилечу хоть ненадолго, чтобы поговорить с тобой и с врачами. Хочу все это лично». На следующий день после отправки письма Королев на несколько часов прилетает в Москву, встречается с хирургом Б.В. Петровским, успокаивает Нину, а точнее, сам успокаивается рядом с ней и снова улетает на космодром. Но покоя на душе нет. Он знает время операции. Едва вернувшись, шлет новое письмо, объясняет: «Именно в эти часы будет проходить одна из наших предварительных работ...» Однако не выдерживает, снова летит в Москву: едва привезли Нину из операционной, он уже в палате. И снова в Тюратам. Гагарин навестил Нину Ивановну в больнице и привез Королеву на космодром записку от нее.
   В письме от 4 октября Сергей Павлович благодарит за записку и, словно оправдываясь, замечает: «На Байконуре мое присутствие было совершенно необходимо и в самые ранние часы сегодня». В тот же день Королев встречает космонавтов – прилетела вся семерка, а на следующий день улетает в Феодосию. После августовской неудачи Флеров раздобыл в Подлипках какой-то забракованный негерметичный шар и подготовил новый сброс. Прямо с самолета Королев пересел в вертолет Флерова, который встречал его, и они полетели в район испытаний. Осенние тучи заволокли небо, и, несмотря на предупреждение командира Ан-12, с которого бросали шар, он появился из облаков неожиданно, плавно опускаясь и чуть раскачиваясь на парашютных стропах. С вертолета хорошо было видно, как в степи поднялось быстрое, какое-то сердитое облако рыжей пыли, медленно оседавшей теперь на безжизненно и некрасиво обмякший на земле парашютный купол.
   – Виктория! – закричал Флеров, обернувшись к Королеву.
   Главный улыбнулся...
   6 октября Сергей Павлович возвращается на космодром, где руководит запуском беспилотного варианта корабля, скромно отмеченного ТАСС как спутник «Космос-47». После его благополучного приземления сразу начинают готовить ракету для космонавтов.
   «Наши дела идут пока по плану, хотя неприятности и трудности нас буквально не оставляют, – пишет Сергей Павлович Нине Ивановне в больницу. – То одно, то другое, так что обстановка сложная... После 10/Х – основная работа. Боюсь, что дело может затянуться и до 15/Х. Все, конечно, живут в огромном напряжении, работа идет круглосуточно. Замечательный у нас народ, который может так беззаветно и так самоотверженно трудиться.
   Пусть легким окажется путь!»
   Практически ежедневно возникают проблемы, требующие задержки старта. Более всего заволновались, когда пришло известие о том, что во время испытаний на стенде взорвался двигатель Косберга, который стоял на третьей ступени. Через сутки Косберг разобрался в причинах аварии: в высокочастотных колебаниях, которые разрушали двигатель, был повинен стенд. Накануне старта обнаружился отказ системы телеметрии носителя, и Королев устроил ее главному конструктору Алексею Федоровичу Богомолову яростный разнос. Более всего возмутило Сергея Павловича не то, что сломались эти приборы, а то, что Богомолов не сообщил об этом сразу. Это был грех непростительный. Королев обзывал Алексея Федоровича «трусливым мальчишкой», кричал:
   – Я не хочу больше иметь с тобой дела. Уходи – я не могу оставаться с тобой в одной комнате!
   Комментарий Каманина в дневнике: «За четыре года совместной работы я первый раз видел его в таком состоянии».
   Ссора с Богомоловым длилась недолго: у Королева уже не было сил на длительные конфликты.
   Потом Феоктистов вспоминал, что из всей космической эпопеи больше всего запомнилось ему благостное чувство покоя, которое он испытал, когда за ними закрыли люк и он понял, что теперь недоступен для медиков и начался некий необратимый процесс, остановить который очень трудно.
   «Восход» стартовал 12 октября 1964 года в 10 часов 30 секунд. Напряжение достигло предела. Сколько длились эти первые смертельные секунды для Главного? Сколько длились все 523 секунды, пока «русская тройка» вышла на орбиту?
   В эти минуты Хрущев, который после посещения космодрома довольно быстро уехал отдыхать на Пицунду, с нетерпением ожидал сообщения о запуске трехместного корабля. Он знал, что в случае удачи звонить ему наперебой бросаются все: Устинов, Смирнов, Малиновский. Королев чаще всего докладывал об авариях и отказах – охотников на подобные доклады найти было труднее. И теперь Никита Сергеевич, поглядывая на молчавший аппарат ВЧ-связи, начинал волноваться. Потом не выдержал и сам позвонил Смирнову. Леонид Васильевич доложил, что все в порядке: корабль на орбите, космонавты чувствуют себя хорошо.
   В крайнем раздражении Хрущев отчитал Смирнова за то, что тот промедлил с докладом. Свидетель этого разговора Сергей Никитович Хрущев, который был вместе с отцом на даче, пишет в своих воспоминаниях: «Смирнов, видимо, сказал, что не успел позвонить. Он, конечно, уже все знал и не торопился звонить отцу. Для него смена власти фактически произошла ..»
   В такое объяснение поверить трудно. Что бы ни знал Леонид Васильевич, как бы ни был уверен в победе заговорщиков, смена власти еще не произошла, Хрущев в эти часы оставался первым человеком в государстве. А если бы переворот по каким-то причинам не удался? Телефонный звонок – пустяк. А потом всегда можно было объяснить, что звонком этим он усыплял бдительность Никиты Сергеевича на подходе к той яме, которую ему уже вырыли «верные друзья и соратники». Не позвонив вовремя на Пицунду, Смирнов рисковал, а рисковать Леонид Васильевич не любил... Может быть, посоветовали не звонить? Кто?
   На очередном сеансе связи, когда «Восход» вошел в зону радиовидимости, Лебедев – помощник Никиты Сергеевича – организовал ему телефонный разговор с бортом космического корабля. Разговор этот, как и все предыдущие подобные разговоры с космонавтами, был пустейший, но Хрущев любил их, поскольку его восхищал сам факт разговора. Шутка ли, ты сидишь на даче и говоришь по телефону с людьми, которые летают в космосе?!
   Микоян, зашедший на дачу, теребил старого друга.
   – Вот здесь рядом со мной Микоян, просто вырывает трубку, – шутливо жаловался Никита Сергеевич космонавтам...
   Нервозная обстановка, сопровождающая всякий раз «правительственную» беседу, несколько нарушила четкое расписание жизни в космическом корабле. Впрочем, быстро она вернулась в прежнее русло. Работа на орбите шла хорошо, дружно, и, когда на одном из ночных сеансов связи Королев спросил, готовы ли они к выполнению завершающей части программы, «Рубины» – такой им придумали позывной²⁴⁵ – даже стали просить увеличить время их полета еще на сутки.
   – У нас не было такой договоренности, – ответил Королев, довольный, однако, тем, что космонавтам нравится летать.
   – Увидели много интересного. Хочется расширить наблюдения, – объяснил Комаров.
   «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам...» – устами Главного в космосе впервые говорил Шекспир. – И все же будем выполнять программу...
   В час приземления долгожданный доклад службы поиска прозвучал примерно в расчетное время, хотя всем казалось, что он запаздывает:
   – Летчик Михайлов на самолете Ил-14 видит в воздухе объект в сорока километрах восточное Марьевки...
   'Королев не успокоился:
   – Пятьдесят второй, я – двадцатый! Скажите, сколько парашютов видит Михайлов: один или два?..
   Пауза. Глубокая, как бездна.
   – Два парашюта...
   С двигателями мягкой посадки встреча с землей напоминала толчок разболтанного старого лифта, когда он опускается на первый этаж. «Посадка была мягкой, но шар перевернулся, и мы повисли на ремнях вверх ногами, – вспоминает Феоктистов. – Ближе к люку был Володя Комаров, он вылез первым, затем Борис и последним я ...»
   В эти минуты в далекой Пицунде Никита Сергеевич Хрущев принимал на даче французского министра Г. Палевского. Он и обедать с ним собирался, но телефонный звонок Брежнева нарушил его планы: Хрущева вызывали в Москву. Когда космонавтов доставят в Ленинск, в Москве уже полным ходом будет идти пленум. Когда закончатся послеполетные медицинские анализы на «площадке № 17», Хрущев уже будет снят со всех постов.
   Эти два события – государственный переворот и завершение космического полета – соединили в своих статьях десятки зарубежных журналистов. Они утверждали, что именно смещение Хрущева заставило сократить программу полета и посадить «Восход» через сутки. Это неверно. Полет заранее был так рассчитан, и в тот момент, когда космический корабль пошел на посадку, Королев (как и Хрущев) ничего не знал о близкой смене власти.
   Доставленные после приземления в Кустанай, космонавты довольно долго ожидали звонка Хрущева – ведь именно так было запланировано. «Но около трех часов дня, – записал в дневнике Каманин, – пришло сообщение от Смирнова из аппарата Совета Министров: „Космонавты не дождутся разговора с Хрущевым – можно улетать на полигон“».
   Экипаж возвратился на Байконур. Послеполетное медицинское обследование, отдых – все прошло как обычно. 14 октября на расширенном заседании Госкомиссии космонавты доложили о своем полете. Потом устроили торжественный обед. Вечером позвонил Вершинин и срочно вызвал в Москву Руденко. 15 октября, ничего им не объясняя, улетели в Москву Королев и Тюлин. Экипаж развлекали кинофильмами и фазаньей охотой в плавнях Сырдарьи. Наконец, официальное сообщение: «по состоянию здоровья» Никита Сергеевич Хрущев освобожден от всех занимаемых постов. 19 октября новый вождь – Леонид Ильич Брежнев, решив, что добрые традиции своего предшественника наследовать не грех, распорядился устроить на Красной площади праздник в честь героев космоса. Когда летели в Москву, один из шутников поучал Комарова:
   – Володя, значит, докладывать нужно так: «Готовы выполнить любое новое задание любого нового правительства...»

 

 

   Владимир Михайлович Комаров
 

 

 

   Георгий Петрович Катыс
 

 

 

   Алексей Васильевич Сорокин
 

 

 

   А. Леонов и В. Лазарев
 

 

 

   Экипаж « Восхода-1» – В. Комаров, Б. Егоров, К. Феоктистов
 

 

73

   Гений состоит в умении отличать трудное от невозможного.

Наполеон Бонапарт

   Новый лидер не изменил старым традициям. Кроме Золотых Звезд, космонавты были обласканы ликующей толпой у подножия Мавзолея и роскошным приемом в Кремле. После страшного напряжения последних дней на самой верхушке государственной пирамиды вожди позволили себе чуть-чуть расслабиться, настроение это мгновенно передалось всем присутствующим, и прием прошел очень весело и непринужденно. Королев даже позволил Келдышу увезти себя к нему домой догуливать...
   Но сколь ни велик был успех, Королев никогда не позволял себе растягивать празднества – сразу накидывался на новую работу и других заставлял следовать своему примеру. А следующей большой работой был выход человека в открытый космос.
   Несколько статей «профессора К. Сергеева» в «Правде» – сочинения скорее политические, нежели научно-популярные. Просто и ясно о своей работе Королев рассказывал лишь один раз. Тогда на космодроме он беседовал перед стартом «Восхода-2» с журналистами, и Юрий Летунов, корреспондент Всесоюзного радио, записал эту беседу на пленку. Королев говорил о предстоящей работе, но, как часто у него получалось, забегал мыслями вперед, стараясь показать, как сегодня брошенные семена пойдут в рост завтра.
   – Особенность и специфика этого полета, – говорил Сергей Павлович, – заключаются в том, что один из космонавтов должен на орбите через шлюзовую камеру выйти в космос и провести там короткое время. Зачем нужно выходить в космос? Почему такое значение мы придаем именно этому эксперименту? Я думаю, что на это очень просто можно ответить: летая в космосе, нельзя не выходить в космос, как, ведя корабль, скажем в океане, нельзя бояться упасть в воду, нельзя не учиться плавать.
   Все это связано с целым рядом операций, которые могут потребоваться в дальнейшем при встрече кораблей. Выход из корабля очень сильно упрощает проведение специальных наблюдений в космосе, ну и, наконец, необходим в тех случаях, когда нужно будет что-либо поправить на корабле. Мы, например, думаем всерьез над тем, что космонавт, вышедший в космос, должен уметь выполнить все требуемые ремонтно-производственные работы, вплоть до сварки. Это не фантастика, это необходимость! Чем больше люди будут летать в космос, тем больше эта необходимость будет ощущаться.
   Наконец, надо считаться и с таким фактором, что ведь может сложиться такая ситуация, когда один корабль должен оказать помощь другому. Но каким же образом? Ведь корабли представляют собой очень защищенную в тепловом, а значит, и в прочностном отношении конструкцию. Можно подойти к кораблю и ничего, собственно говоря, не сделать, потому что, если его просто разгерметизировать через входной люк, люди там погибнут. Поэтому должна быть отработана такая система шлюзования, жизнеобеспечения и выхода из корабля, которая бы давала возможность оказать помощь...