Страница:
– Вы даёте в этом присягу?
– Да.
– Таким образом, ваш муж, утверждая это, совершил клятвопреступление?
– В данном случае приходится верить нам обоим на слово.
– И мне кажется, я знаю, кому поверят. Вы отрицательно ответили на мой вопрос только для того, чтобы пощадить чувства соответчика. Разве это неправда?
– Да, неправда.
– Есть ли у нас основания больше верить всем вашим предыдущим ответам, чем последнему?
– Я нахожу постановку вопроса неправомерной, мистер Броу. Ответчица не может знать, есть у нас основания верить ей или нет.
– Хорошо, милорд. Я поставлю его по-другому: вы с начала до конца говорили правду, леди Корвен, и только правду?
– Да.
– Очень хорошо. Больше вопросов к вам у меня нет.
Пока Клер отвечала на несколько дополнительных вопросов защиты, тщательно избегавшей всякого упоминания о последнем пункте, Динни не думала ни о ком, кроме Тони Крума. Она сердцем чувствовала, что процесс проигран, и хотела одного – незаметно увести отсюда Клер. Не попытайся человек с крючковатым носом, сидящий сзади неё, ошельмовать Корвена и доказать больше, чем было нужно, тот не пустил бы в ход свой последний козырь. Но ведь в шельмовании противной стороны и заключается смысл судебной процедуры!
Когда обессиленная и бледная Клер вернулась на своё место, девушка шепнула:
– Не уйти ли нам, дорогая?
Клер покачала головой.
– Джеймс Бернард Крум.
В первый раз за все дни процесса Динни как следует разглядела Тони и еле узнала его. Вид у него был измождённый: загорелое лицо исхудало и поблекло, серые глаза запали, у крепко сжатых губ пролегла горькая складка. Он постарел по меньшей мере на пять лет, и Динни сразу догадалась, что отрицательный ответ Клер не обманул его.
– Ваше имя Джеймс Бернард Крум, вы проживаете в Беблок-хайт и заведуете там конским заводом? Есть ли у вас частные источники дохода?
– Никаких.
Допрос вёл не Инстон, а какой-то более молодой остроносый адвокат, сидевший за его спиной.
– До сентября прошлого года вы состояли управляющим одной из цейлонских чайных плантаций. Встречались вы с ответчицей на Цейлоне?
– Никогда.
– И никогда не бывали у неё дома?
– Нет.
– Вы слышали здесь о состязании в поло, в котором вы участвовали и после которого она устроила приём для всех игроков?
– Да, но я на нём не был. Мне пришлось вернуться на плантацию.
– Значит, вы впервые встретились с ней на пароходе?
– Да.
– Вы не делаете секрета из своей любви к ней?
– Нет.
– И невзирая на это, обвинение в прелюбодеянии не соответствует истине?
– Ни в какой мере.
Крум давал суду показания, а Динни не отрывала глаз от его лица, словно зачарованная сдержанной и горькой скорбью, которую оно выражало.
– Теперь, мистер Крум, поставлю вам последний вопрос. Вы, конечно, отдаёте себе отчёт, что, если обвинение в прелюбодеянии соответствует истине, вы попадаете в положение лица, соблазнившего жену в отсутствие мужа. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Скажу, что, если бы леди Корвен питала ко мне те же чувства, какие я питаю к ней, я немедленно написал бы её мужу о положении вещей.
– Вы хотите сказать, что предупредили бы его, прежде чем сблизиться с ответчицей.
– Этого я не говорил, но написал бы я как можно скорей.
– Но она не чувствовала к вам того же, что вы к ней?
– К сожалению, нет.
– Так что случай известить мужа вам не представился?
– Нет.
– Благодарю вас.
Чуть заметная скованность, появившаяся в облике Крума, возвестила, что сейчас раздастся неторопливый низкий голос Броу. Адвокат начал подчёркнуто сдержанно:
– Подсказывает ли вам ваш опыт, сэр, что любовники непременно питают друг к другу одинаково сильное чувство?
– У меня нет опыта.
– Нет опыта? А вам известна французская поговорка: всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щёку?
– Я слышал её.
– Вы находите её верной?
– Как всякую другую пословицу.
– Судя по высказываниям вас обоих, вы в отсутствие супруга преследовали замужнюю женщину, которая этого вовсе не хотела. Не слишком достойная позиция, не так ли? Не совсем то, что называется "соблюдением правил игры", а?
– Очевидно.
– Ну, а я полагаю, мистер Крум, что ваша позиция отнюдь не была недостойной и что, подтверждая французскую поговорку, ответчица хотела, чтобы вы её преследовали.
– Нет, не хотела.
– И вы утверждаете это невзирая на эпизод в каюте, невзирая на выкрашенные вами стены её комнат, приглашение к чаю и ваше более чем получасовое пребывание в её удобной квартире около полуночи; невзирая на её предложение провести с ней ночь в машине, а утром позавтракать у неё дома?.. Оставьте, мистер Крум, не старайтесь быть рыцарем сверх меры! Помните, что вы доказываете свою правоту перед лицом мужчин и женщин, знающих жизнь.
– Могу сказать одно: если бы она чувствовала ко мне то же, что я к ней, мы бы сразу же уехали вместе. Вина за случившееся целиком лежит на мне, а леди Корвен просто была со мной добра, потому что жалела меня.
– Если вы оба говорите правду, ответчица заставила вас в автомобиле, – прошу прощения, милорд, – пройти через адские муки. Какая же это доброта?
– Тот, кто не любит, вряд ли поймёт, каково тому, кто любит.
– Вы человек холодного темперамента?
– Нет.
– Но она, конечно, да?
– Откуда соответчику это знать, мистер Броу?!
– Хорошо, милорд, спрошу по-другому. Кажется ли вам, мистер Крум, что она женщина холодного темперамента?
– По-моему, нет.
– А вы ещё хотите нас убедить, что она из добрых чувств проспала целую ночь, положив голову вам на плечо? Так, так! Вы говорите, что сразу же уехали бы с ней, если бы она разделяла ваши чувства? А на что бы вы уехали? У вас были деньги?
– Двести фунтов.
– А у неё?
– Двести фунтов годовых плюс жалованье.
– Словом, бежать и питаться воздухом?..
– Я нашёл бы работу.
– Не такую, как сейчас?
– Наверно, нет.
– Вы, очевидно, оба сознавали, что совместное бегство было бы совершенным безумием?
– Я так не думал.
– Зачем вы опротестовали иск?
– Жалею, что мы это сделали.
– И всё-таки опротестовали. Почему?
– Она и её родители считали, что, раз мы ни в чём не виноваты, нужно защищаться.
– Но вы-то сами так не считали?
– Я не надеялся, что нам поверят, но я хотел, чтобы она стала свободной.
– А репутация её вас не заботила?
– Конечно, заботила, но я полагал, что жертвовать ради неё свободой слишком высокая цена.
– По вашим словам, вы не надеялись, что вам поверят. Почему? Чересчур неправдоподобная история, да?
– Нет. Просто чем правдивей человек, тем меньше шансов на то, что ему поверят.
Динни увидела, что судья повернулся и смотрит на Крума.
– Вы имеете в виду мир вообще?
– Нет, милорд, то место, где нахожусь.
Судья повернул голову в прежнее положение и опять уставился поверх Динни на что-то невидимое:
– Я задаю себе вопрос, не следует ли мне привлечь вас к ответственности за оскорбление суда.
– Прошу прощения, милорд. Я хотел только сказать, что любые показания человека всегда оборачиваются против него.
– Вы говорите так по неопытности. На первый раз я вам этого не вменю, но в дальнейшем воздержитесь от подобных реплик. Продолжайте, мистер Броу.
– Опротестовать иск вас побудило, разумеется, не требование возмещения ущерба.
– Нет.
– Вы сказали, что у вас нет частных доходов. Это правда?
– Безусловно.
– Тогда почему же вы заявляете, что денежные соображения никак на вас не повлияли?
– Голова у меня была так занята всем остальным, что мне было безразлично, объявят меня несостоятельным или нет.
– Вы заявили на предварительном допросе, что не знали о существовании леди Корвен вплоть до отплытия в Англию. Известна вам на Цейлоне местность, называемая Нуварелья?
– Нет.
– Как!
Динни увидела, что по складкам и морщинам лица судьи поползла чуть заметная улыбка.
– Поставьте вопрос по-другому, мистер Броу. Обычно это название произносится Нувара-Элия.
– Нувара-Элию я знаю, милорд.
– Были вы там в июне прошлого года?
– Был.
– А леди Корвен?
– Вполне возможно.
– Разве вы остановились не в той же гостинице, что она?
– Нет, я жил не в гостинице, а у приятеля.
– И вы не встречали её ни на гольфе, ни на теннисе, ни на верховой прогулке?
– Нет.
– Как! Нигде?
– Нигде.
– А ведь курорт вроде бы невелик?
– Да, не очень.
– А леди Корвен, мне кажется, заметная личность?
– Я тоже так думаю.
– Словом, вы никогда не встречались с ней до парохода.
– Нет.
– Когда вы впервые почувствовали, что любите её?
– На второй или третий день плавания.
– Значит, любовь с первого – взгляда?
– Да.
– И вы даже не подумали, что должны избегать её, поскольку она замужем?
– Думал, но не мог.
– А смогли бы, если бы она дала вам отпор?
– Не знаю.
– Но ведь она не дала вам отпор?
– Н-нет. По-моему, она некоторое время не догадывалась о моих чувствах.
– Женщины быстро разбираются в таких вещах, мистер Крум. Вы всерьёз убеждены, что она не догадывалась?
– Я этого не знаю.
– А вы дали себе труд скрывать ваши чувства?
– Вас интересует, объяснился ли я ей во время плавания? Нет.
– А когда же?
– Я признался ей в своём чувстве перед самой высадкой.
– Были у вас серьёзные причины смотреть фотографии именно в её каюте?
– Думаю, что нет.
– А вы их на самом деле смотрели?
– Конечно.
– Чем вы ещё там занимались?
– Наверно, разговаривали.
– Ах, вы не помните! А ведь случай был неповторимый. Или таких случаев было много, но вы о них здесь умолчали?
– Это единственный раз, когда я зашёл к ней в каюту.
– Тогда вы должны помнить.
– Мы просто сидели и разговаривали.
– Ага, начинаете припоминать! Где вы сидели?
– Я на стуле.
– А она?
– На койке. Каюта была маленькая, стул всего один.
– Бортовая каюта?
– Да.
– Значит, заглянуть в неё никто не мог?
– Нет. Впрочем, и видеть-то было нечего.
– Это по-вашему. Вы, наверно, всё-таки волновались, правда?
Лицо судьи высунулось вперёд.
– Не хочу прерывать вас, мистер Броу, но ведь свидетель не делает секрета из своих чувств.
– Хорошо, милорд, я спрошу яснее. Я полагаю, сэр, что прелюбодеяние произошло именно тогда.
– Его не произошло.
– Гм! Объясните присяжным, почему после возвращения сэра Джералда Корвена в Лондон вы не отправились к нему и не признались откровенно, в каких вы отношениях с его женой.
– В каких отношениях?
– Оставьте, сэр! Ведь из ваших показаний следует, что вы проводили с ней время, любили её и желали, чтобы она уехала с вами.
– Но она не желала уезжать со мной. Я охотно отправился бы к её мужу, но не осмеливался сделать это без её разрешения.
– А вы просили, чтобы она вам это разрешила?
– Нет.
– Почему?
– Потому что она предупредила меня, что наши встречи будут только дружескими.
– А я полагаю, что она вам ничего подобного не говорила.
– Милорд, меня спрашивают, не лжец ли я.
– Отвечайте.
– Я не лжец.
– Я нахожу, что ответ достаточно ясен, мистер Броу.
– Вот вы слышали здесь показания ответчицы, сэр. Скажите, они, на ваш взгляд, целиком правдивы?
Динни увидела, как судорожно передёрнулось лицо Крума, и попыталась убедить себя, что другие этого не заметили.
– Насколько я могу судить – да.
– Допускаю, что мой вопрос был не совсем деликатен. Но я поставлю его по-другому: если ответчица утверждает, что она совершала то-то или не совершала того-то, считаете ли вы долгом чести подтверждать её показания, если можете это сделать, или хоть верить в них, если не можете?
– Ваш вопрос представляется мне не совсем деликатным, мистер Броу.
– Милорд, я считаю, что для решения по настоящему делу присяжным существенно важно уяснить себе душевное состояние соответчика с начала и до конца процесса.
– Хорошо, я не прерву допрос, но напомню вам, что для подобных обобщений есть известный предел.
Динни увидела первый проблеск улыбки на лице Крума.
– Милорд, я вовсе не затрудняюсь ответить на вопрос. Я не знаю, что такое долг чести вообще, в широком смысле слова.
– Хорошо, перейдём к частностям. По словам леди Корвен, она вполне полагалась на вас в том смысле, что вы не станете домогаться её любви. Это правда?
Лицо Крума помрачнело.
– Не совсем. Но она знала, что я старался, как мог.
– Но иногда не могли с собой справиться?
– Я не знаю, какой смысл вы вкладываете в выражение "домогаться её любви". Знаю только, что иногда обнаруживал свои чувства.
– Иногда? А разве не всегда, мистер Крум?
– Если вы имеете в виду, всегда ли было видно, что я её люблю, отвечаю: безусловно да. Такого не скроешь.
– Это честное признание, и я не стану говорить обиняками. Я имею в виду не влюблённое выражение лица и глаз, а нечто большее – прямое физическое проявление любви.
– Тогда нет, кроме…
– Чего?
– Кроме трёх поцелуев в щёку и время от времени пожатий руки.
– То есть того, в чём созналась и она. Вы готовы подтвердить под присягой, что между вами не было ничего другого?
– Готов присягнуть, что больше ничего не было.
– Скажите, вы действительно спали в ту ночь в автомобиле, когда она положила вам голову на плечо?
– Да.
– Это несколько странно, если учесть ваше душевное состояние, не так ли?
– Да. Но я с пяти утра был на ногах и проехал сто пятьдесят миль.
– Вы всерьёз надеетесь убедить нас, что после пятимесячного ожидания вы не только не воспользовались таким неповторимым случаем, но даже заснули?
– Да, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.
– Неудивительно!
Неторопливый низкий голос так долго задавал вопросы и Динни так долго не отрывала глаз от расстроенного, полного горечи лица Крума, что под конец впала в странное оцепенение. Её вывели из него слова:
– Мне кажется, сэр, все ваши показания от начала до конца продиктованы убеждением в том, что вы обязаны сделать всё возможное для этой дамы независимо от того, насколько правдивыми представляются вам её показания. Видимо, ваше поведение здесь определяется ложно понятыми рыцарскими чувствами.
– Нет.
– Отлично. Больше вопросов не имею.
Затем начался повторный допрос, после которого судья объявил заседание закрытым.
Динни и Клер встали, отец последовал за ними; они вышли в коридор и устремились на воздух.
– Инстон все испортил, без всякой нужды придравшись к этому пункту, заметил генерал.
Клер промолчала.
– А я рада, – возразила Динни. – Теперь ты наконец получишь развод.
XXXIII
– Да.
– Таким образом, ваш муж, утверждая это, совершил клятвопреступление?
– В данном случае приходится верить нам обоим на слово.
– И мне кажется, я знаю, кому поверят. Вы отрицательно ответили на мой вопрос только для того, чтобы пощадить чувства соответчика. Разве это неправда?
– Да, неправда.
– Есть ли у нас основания больше верить всем вашим предыдущим ответам, чем последнему?
– Я нахожу постановку вопроса неправомерной, мистер Броу. Ответчица не может знать, есть у нас основания верить ей или нет.
– Хорошо, милорд. Я поставлю его по-другому: вы с начала до конца говорили правду, леди Корвен, и только правду?
– Да.
– Очень хорошо. Больше вопросов к вам у меня нет.
Пока Клер отвечала на несколько дополнительных вопросов защиты, тщательно избегавшей всякого упоминания о последнем пункте, Динни не думала ни о ком, кроме Тони Крума. Она сердцем чувствовала, что процесс проигран, и хотела одного – незаметно увести отсюда Клер. Не попытайся человек с крючковатым носом, сидящий сзади неё, ошельмовать Корвена и доказать больше, чем было нужно, тот не пустил бы в ход свой последний козырь. Но ведь в шельмовании противной стороны и заключается смысл судебной процедуры!
Когда обессиленная и бледная Клер вернулась на своё место, девушка шепнула:
– Не уйти ли нам, дорогая?
Клер покачала головой.
– Джеймс Бернард Крум.
В первый раз за все дни процесса Динни как следует разглядела Тони и еле узнала его. Вид у него был измождённый: загорелое лицо исхудало и поблекло, серые глаза запали, у крепко сжатых губ пролегла горькая складка. Он постарел по меньшей мере на пять лет, и Динни сразу догадалась, что отрицательный ответ Клер не обманул его.
– Ваше имя Джеймс Бернард Крум, вы проживаете в Беблок-хайт и заведуете там конским заводом? Есть ли у вас частные источники дохода?
– Никаких.
Допрос вёл не Инстон, а какой-то более молодой остроносый адвокат, сидевший за его спиной.
– До сентября прошлого года вы состояли управляющим одной из цейлонских чайных плантаций. Встречались вы с ответчицей на Цейлоне?
– Никогда.
– И никогда не бывали у неё дома?
– Нет.
– Вы слышали здесь о состязании в поло, в котором вы участвовали и после которого она устроила приём для всех игроков?
– Да, но я на нём не был. Мне пришлось вернуться на плантацию.
– Значит, вы впервые встретились с ней на пароходе?
– Да.
– Вы не делаете секрета из своей любви к ней?
– Нет.
– И невзирая на это, обвинение в прелюбодеянии не соответствует истине?
– Ни в какой мере.
Крум давал суду показания, а Динни не отрывала глаз от его лица, словно зачарованная сдержанной и горькой скорбью, которую оно выражало.
– Теперь, мистер Крум, поставлю вам последний вопрос. Вы, конечно, отдаёте себе отчёт, что, если обвинение в прелюбодеянии соответствует истине, вы попадаете в положение лица, соблазнившего жену в отсутствие мужа. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Скажу, что, если бы леди Корвен питала ко мне те же чувства, какие я питаю к ней, я немедленно написал бы её мужу о положении вещей.
– Вы хотите сказать, что предупредили бы его, прежде чем сблизиться с ответчицей.
– Этого я не говорил, но написал бы я как можно скорей.
– Но она не чувствовала к вам того же, что вы к ней?
– К сожалению, нет.
– Так что случай известить мужа вам не представился?
– Нет.
– Благодарю вас.
Чуть заметная скованность, появившаяся в облике Крума, возвестила, что сейчас раздастся неторопливый низкий голос Броу. Адвокат начал подчёркнуто сдержанно:
– Подсказывает ли вам ваш опыт, сэр, что любовники непременно питают друг к другу одинаково сильное чувство?
– У меня нет опыта.
– Нет опыта? А вам известна французская поговорка: всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щёку?
– Я слышал её.
– Вы находите её верной?
– Как всякую другую пословицу.
– Судя по высказываниям вас обоих, вы в отсутствие супруга преследовали замужнюю женщину, которая этого вовсе не хотела. Не слишком достойная позиция, не так ли? Не совсем то, что называется "соблюдением правил игры", а?
– Очевидно.
– Ну, а я полагаю, мистер Крум, что ваша позиция отнюдь не была недостойной и что, подтверждая французскую поговорку, ответчица хотела, чтобы вы её преследовали.
– Нет, не хотела.
– И вы утверждаете это невзирая на эпизод в каюте, невзирая на выкрашенные вами стены её комнат, приглашение к чаю и ваше более чем получасовое пребывание в её удобной квартире около полуночи; невзирая на её предложение провести с ней ночь в машине, а утром позавтракать у неё дома?.. Оставьте, мистер Крум, не старайтесь быть рыцарем сверх меры! Помните, что вы доказываете свою правоту перед лицом мужчин и женщин, знающих жизнь.
– Могу сказать одно: если бы она чувствовала ко мне то же, что я к ней, мы бы сразу же уехали вместе. Вина за случившееся целиком лежит на мне, а леди Корвен просто была со мной добра, потому что жалела меня.
– Если вы оба говорите правду, ответчица заставила вас в автомобиле, – прошу прощения, милорд, – пройти через адские муки. Какая же это доброта?
– Тот, кто не любит, вряд ли поймёт, каково тому, кто любит.
– Вы человек холодного темперамента?
– Нет.
– Но она, конечно, да?
– Откуда соответчику это знать, мистер Броу?!
– Хорошо, милорд, спрошу по-другому. Кажется ли вам, мистер Крум, что она женщина холодного темперамента?
– По-моему, нет.
– А вы ещё хотите нас убедить, что она из добрых чувств проспала целую ночь, положив голову вам на плечо? Так, так! Вы говорите, что сразу же уехали бы с ней, если бы она разделяла ваши чувства? А на что бы вы уехали? У вас были деньги?
– Двести фунтов.
– А у неё?
– Двести фунтов годовых плюс жалованье.
– Словом, бежать и питаться воздухом?..
– Я нашёл бы работу.
– Не такую, как сейчас?
– Наверно, нет.
– Вы, очевидно, оба сознавали, что совместное бегство было бы совершенным безумием?
– Я так не думал.
– Зачем вы опротестовали иск?
– Жалею, что мы это сделали.
– И всё-таки опротестовали. Почему?
– Она и её родители считали, что, раз мы ни в чём не виноваты, нужно защищаться.
– Но вы-то сами так не считали?
– Я не надеялся, что нам поверят, но я хотел, чтобы она стала свободной.
– А репутация её вас не заботила?
– Конечно, заботила, но я полагал, что жертвовать ради неё свободой слишком высокая цена.
– По вашим словам, вы не надеялись, что вам поверят. Почему? Чересчур неправдоподобная история, да?
– Нет. Просто чем правдивей человек, тем меньше шансов на то, что ему поверят.
Динни увидела, что судья повернулся и смотрит на Крума.
– Вы имеете в виду мир вообще?
– Нет, милорд, то место, где нахожусь.
Судья повернул голову в прежнее положение и опять уставился поверх Динни на что-то невидимое:
– Я задаю себе вопрос, не следует ли мне привлечь вас к ответственности за оскорбление суда.
– Прошу прощения, милорд. Я хотел только сказать, что любые показания человека всегда оборачиваются против него.
– Вы говорите так по неопытности. На первый раз я вам этого не вменю, но в дальнейшем воздержитесь от подобных реплик. Продолжайте, мистер Броу.
– Опротестовать иск вас побудило, разумеется, не требование возмещения ущерба.
– Нет.
– Вы сказали, что у вас нет частных доходов. Это правда?
– Безусловно.
– Тогда почему же вы заявляете, что денежные соображения никак на вас не повлияли?
– Голова у меня была так занята всем остальным, что мне было безразлично, объявят меня несостоятельным или нет.
– Вы заявили на предварительном допросе, что не знали о существовании леди Корвен вплоть до отплытия в Англию. Известна вам на Цейлоне местность, называемая Нуварелья?
– Нет.
– Как!
Динни увидела, что по складкам и морщинам лица судьи поползла чуть заметная улыбка.
– Поставьте вопрос по-другому, мистер Броу. Обычно это название произносится Нувара-Элия.
– Нувара-Элию я знаю, милорд.
– Были вы там в июне прошлого года?
– Был.
– А леди Корвен?
– Вполне возможно.
– Разве вы остановились не в той же гостинице, что она?
– Нет, я жил не в гостинице, а у приятеля.
– И вы не встречали её ни на гольфе, ни на теннисе, ни на верховой прогулке?
– Нет.
– Как! Нигде?
– Нигде.
– А ведь курорт вроде бы невелик?
– Да, не очень.
– А леди Корвен, мне кажется, заметная личность?
– Я тоже так думаю.
– Словом, вы никогда не встречались с ней до парохода.
– Нет.
– Когда вы впервые почувствовали, что любите её?
– На второй или третий день плавания.
– Значит, любовь с первого – взгляда?
– Да.
– И вы даже не подумали, что должны избегать её, поскольку она замужем?
– Думал, но не мог.
– А смогли бы, если бы она дала вам отпор?
– Не знаю.
– Но ведь она не дала вам отпор?
– Н-нет. По-моему, она некоторое время не догадывалась о моих чувствах.
– Женщины быстро разбираются в таких вещах, мистер Крум. Вы всерьёз убеждены, что она не догадывалась?
– Я этого не знаю.
– А вы дали себе труд скрывать ваши чувства?
– Вас интересует, объяснился ли я ей во время плавания? Нет.
– А когда же?
– Я признался ей в своём чувстве перед самой высадкой.
– Были у вас серьёзные причины смотреть фотографии именно в её каюте?
– Думаю, что нет.
– А вы их на самом деле смотрели?
– Конечно.
– Чем вы ещё там занимались?
– Наверно, разговаривали.
– Ах, вы не помните! А ведь случай был неповторимый. Или таких случаев было много, но вы о них здесь умолчали?
– Это единственный раз, когда я зашёл к ней в каюту.
– Тогда вы должны помнить.
– Мы просто сидели и разговаривали.
– Ага, начинаете припоминать! Где вы сидели?
– Я на стуле.
– А она?
– На койке. Каюта была маленькая, стул всего один.
– Бортовая каюта?
– Да.
– Значит, заглянуть в неё никто не мог?
– Нет. Впрочем, и видеть-то было нечего.
– Это по-вашему. Вы, наверно, всё-таки волновались, правда?
Лицо судьи высунулось вперёд.
– Не хочу прерывать вас, мистер Броу, но ведь свидетель не делает секрета из своих чувств.
– Хорошо, милорд, я спрошу яснее. Я полагаю, сэр, что прелюбодеяние произошло именно тогда.
– Его не произошло.
– Гм! Объясните присяжным, почему после возвращения сэра Джералда Корвена в Лондон вы не отправились к нему и не признались откровенно, в каких вы отношениях с его женой.
– В каких отношениях?
– Оставьте, сэр! Ведь из ваших показаний следует, что вы проводили с ней время, любили её и желали, чтобы она уехала с вами.
– Но она не желала уезжать со мной. Я охотно отправился бы к её мужу, но не осмеливался сделать это без её разрешения.
– А вы просили, чтобы она вам это разрешила?
– Нет.
– Почему?
– Потому что она предупредила меня, что наши встречи будут только дружескими.
– А я полагаю, что она вам ничего подобного не говорила.
– Милорд, меня спрашивают, не лжец ли я.
– Отвечайте.
– Я не лжец.
– Я нахожу, что ответ достаточно ясен, мистер Броу.
– Вот вы слышали здесь показания ответчицы, сэр. Скажите, они, на ваш взгляд, целиком правдивы?
Динни увидела, как судорожно передёрнулось лицо Крума, и попыталась убедить себя, что другие этого не заметили.
– Насколько я могу судить – да.
– Допускаю, что мой вопрос был не совсем деликатен. Но я поставлю его по-другому: если ответчица утверждает, что она совершала то-то или не совершала того-то, считаете ли вы долгом чести подтверждать её показания, если можете это сделать, или хоть верить в них, если не можете?
– Ваш вопрос представляется мне не совсем деликатным, мистер Броу.
– Милорд, я считаю, что для решения по настоящему делу присяжным существенно важно уяснить себе душевное состояние соответчика с начала и до конца процесса.
– Хорошо, я не прерву допрос, но напомню вам, что для подобных обобщений есть известный предел.
Динни увидела первый проблеск улыбки на лице Крума.
– Милорд, я вовсе не затрудняюсь ответить на вопрос. Я не знаю, что такое долг чести вообще, в широком смысле слова.
– Хорошо, перейдём к частностям. По словам леди Корвен, она вполне полагалась на вас в том смысле, что вы не станете домогаться её любви. Это правда?
Лицо Крума помрачнело.
– Не совсем. Но она знала, что я старался, как мог.
– Но иногда не могли с собой справиться?
– Я не знаю, какой смысл вы вкладываете в выражение "домогаться её любви". Знаю только, что иногда обнаруживал свои чувства.
– Иногда? А разве не всегда, мистер Крум?
– Если вы имеете в виду, всегда ли было видно, что я её люблю, отвечаю: безусловно да. Такого не скроешь.
– Это честное признание, и я не стану говорить обиняками. Я имею в виду не влюблённое выражение лица и глаз, а нечто большее – прямое физическое проявление любви.
– Тогда нет, кроме…
– Чего?
– Кроме трёх поцелуев в щёку и время от времени пожатий руки.
– То есть того, в чём созналась и она. Вы готовы подтвердить под присягой, что между вами не было ничего другого?
– Готов присягнуть, что больше ничего не было.
– Скажите, вы действительно спали в ту ночь в автомобиле, когда она положила вам голову на плечо?
– Да.
– Это несколько странно, если учесть ваше душевное состояние, не так ли?
– Да. Но я с пяти утра был на ногах и проехал сто пятьдесят миль.
– Вы всерьёз надеетесь убедить нас, что после пятимесячного ожидания вы не только не воспользовались таким неповторимым случаем, но даже заснули?
– Да, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.
– Неудивительно!
Неторопливый низкий голос так долго задавал вопросы и Динни так долго не отрывала глаз от расстроенного, полного горечи лица Крума, что под конец впала в странное оцепенение. Её вывели из него слова:
– Мне кажется, сэр, все ваши показания от начала до конца продиктованы убеждением в том, что вы обязаны сделать всё возможное для этой дамы независимо от того, насколько правдивыми представляются вам её показания. Видимо, ваше поведение здесь определяется ложно понятыми рыцарскими чувствами.
– Нет.
– Отлично. Больше вопросов не имею.
Затем начался повторный допрос, после которого судья объявил заседание закрытым.
Динни и Клер встали, отец последовал за ними; они вышли в коридор и устремились на воздух.
– Инстон все испортил, без всякой нужды придравшись к этому пункту, заметил генерал.
Клер промолчала.
– А я рада, – возразила Динни. – Теперь ты наконец получишь развод.
XXXIII
Речи сторон были произнесены, и судья начал своё резюме. С одной из задних скамей, на которой расположились теперь Динни и её отец, девушке были видны Джерри Корвен, по-прежнему занимавший место перед своими адвокатами, и "очень молодой" Роджер, сидевший один.
Судья говорил так медленно, словно слова застревали у него в зубах. Он показался Динни настоящим чудом, так как запомнил чуть ли не всё, что здесь говорилось, и почти не заглядывал в свои записи; девушка нашла также, что он резюмирует показания без каких бы то ни было искажений. Время от времени он закрывал глаза, устремлённые на присяжных, но речь его не прерывалась ни на минуту. Время от времени он высовывал голову, разом становясь похожим на священника и черепаху, затем втягивал её обратно и продолжал говорить, словно рассуждая с самим собой:
– Поскольку улики не отличаются той безусловной неоспоримостью, которой требует от них характер данного процесса ("Приглашение на чашку чая не в счёт", – подумала Динни), адвокат истца был совершенно прав, когда в своей примечательной речи особенно подробно остановился на правдивости показаний в целом. Он, в частности, обратил ваше внимание на отрицание ответчицей факта возобновления супружеских отношений между истцом и ею в тот день, когда первый посетил её квартиру. Он высказал предположение, что побудительным мотивом для такого отрицания могло явиться стремление пощадить чувства соответчика.
Но вам следует считаться и с другим обстоятельством: женщина, которая утверждает, что не влюблена в соответчика, не поощряет его и отнюдь не состояла в интимной близости с ним, едва ли пойдёт на клятвопреступление ради того, чтобы пощадить его чувства. Согласно её показаниям, соответчик с самого начала их знакомства был для неё другом – и только.
С другой стороны, поверив в этом пункте истцу, у которого вряд ли были достаточные основания для клятвопреступления, вы тем самым отказываетесь верить ответчице, опровергшей показание, которое говорит скорее в её пользу, чем против неё. Трудно допустить, чтобы она пошла на это, не питая к соответчику чувства более горячего, чем простая дружба. Таким образом, этот пункт действительно приобретает чрезвычайную важность, и ваше решение о том, что считать правдой – заявление истца или опровержение его жены, представляется мне фактором кардинального значения для оценки всех остальных показаний ответчицы с точки зрения их правдивости. Вы располагаете только так называемыми косвенными уликами, а в таких случаях правдивость сторон особенно важна. Если вы придёте к выводу, что одна из сторон дала ложные показания хотя бы по одному из пунктов, то под сомнение ставится вся совокупность её показаний. Что же до соответчика, хотя он производит впечатление человека искреннего, вы должны помнить о традиции (хороша она или плоха – особый вопрос), которая существует в нашей стране и обязывает мужчину, домогающегося внимания замужней женщины, ни в коем случае, говоря вульгарно, "не выдавать" её в подобной ситуации. Вам придётся решить, в какой степени вы можете считать непредвзятым, нелицеприятным и правдивым свидетелем этого молодого человека, который явно и по его же собственному признанию влюблён в ответчицу.
С другой стороны, отвлекаясь от вопроса о правдивости показаний в целом, вы не вправе поддаваться первому впечатлению. В наши дни молодые люди обоих полов держатся друг с другом свободно и непринуждённо. То, что считалось бы неопровержимой уликой в годы моей молодости, теперь не может считаться таковой. Что касается, однако, ночи, проведённой в автомобиле, вы должны обратить особое внимание на то, как отозвалась ответчица на мой вопрос, почему, когда отказало освещение, они не остановили первую же проезжавшую машину и не попросили разрешения следовать за нею до Хенли. Она ответила: "Мы просто не сообразили, милорд. Правда, я посоветовала мистеру Круму следовать за одним автомобилем, но тот проскочил слишком быстро". В свете этих слов вам предстоит решить, действительно ли ответчица стремилась найти самый естественный выход из создавшегося для них положения, а именно – следовать за какой-нибудь машиной до Хенли, где неисправность, несомненно, была бы устранена и откуда на худой конец можно было вернуться в Лондон поездом. Правда, защитник ответчицы заявил, что появление в Хенли в столь поздний час могло бы показаться подозрительным. Но, по словам ответчицы, о которых вам следует помнить, она не замечала, что за ними следят. Если это так, вам надлежит решить, действительно ли она опасалась вызвать подозрения…
Глаза Динни оторвались от лица судьи и устремились на присяжных. Она силилась угадать, что кроется за этими двенадцатью невыразительными лицами, а из головы у неё не выходил тот "кардинальный фактор", что не поверить – легче, чем поверить. Как только голоса и лица свидетелей перестанут воздействовать на присяжных, наиболее пикантная версия немедленно покажется им самой убедительной. Но тут она услышала слово «возмещение» и снова перевела взгляд на лицо судьи.
– …поскольку, – продолжал тот, – в случае положительного для истца вердикта немедленно встанет и вопрос о его денежных претензиях. В этой связи я должен обратить ваше внимание на несколько важных моментов. Нельзя сказать, чтобы в наши дни бракоразводные процессы часто сопровождались исками о возмещении ущерба и чтобы суд сочувственно встречал подачу последних. Теперь не принято переводить отношения с женщиной на язык денежных расчётов. Лет сто назад ещё бывали случаи, хотя уже и в то время считавшиеся противозаконными, когда муж уступал свою жену за определённую компенсацию. Но эти дни, слава богу, давно прошли. Конечно, возмещения по суду можно требовать и теперь, но такие претензии не должны иметь ничего общего с местью и должны сообразоваться с материальными возможностями соответчика. В данном случае истец заявил, что, если ему присудят возмещение, он положит деньги на имя жены. Так в наши дни обычно и делается. Что касается материальных возможностей соответчика, то, обсуждая вопрос о возмещении, вы должны учитывать, что соответчик не располагает частными источниками доходов, как заявил и вызвался доказать его защитник. Юрист никогда не сделает подобного заявления без достаточно веских оснований, и мне думается, вы можете поверить словам соответчика, показавшего, что единственным источником существования является для него… э-э… место с годовым окладом в четыреста фунтов. Таковы те соображения, которыми вам надлежит руководствоваться, обсуждая сумму возмещения ущерба, если вы решите взыскать таковое. А теперь, господа присяжные, я предлагаю вам приступить к выполнению вашей задачи. От вашего вердикта будет во многом зависеть будущее сторон, и я уверен, что вы отнесётесь к ним со всем возможным вниманием. Если вам угодно, можете удалиться.
Динни с изумлением увидела, что судья тут же взял какой-то лежавший перед ним на бюро документ и погрузился в изучение его.
"А ведь он славный старик!" – подумала девушка и перевела глаза на присяжных, встававших со своих мест. Теперь, когда её сестра и Тони Крум прошли через все испытания, она утратила интерес к происходящему, как, впрочем, и публика, которой на сегодняшнем заседании почти не было.
"Люди приходят сюда только затем, чтобы полюбоваться, как мучат других", – мелькнула у неё горькая мысль.
Чей-то голос сказал:
– Если вам нужна Клер, она сидит в присутствии по морским делам.
Дорнфорд в парике и мантии сел рядом с Динни:
– Какое резюме сделал судья?
– Очень хорошее.
– Он вообще добрый человек.
– Зато на воротниках адвокатов следовало бы крупными буквами напечатать: "Доброта – качество, излишек которого не вредит".
– С таким же успехом можно выгравировать это на ошейниках ищеек, взявших след. Но даже теперешний суд лучше того, каким он был раньше.
– Очень рада.
Дорнфорд молча смотрел на неё, и девушка подумала: "Парик идёт к его загорелому лицу".
Генерал перегнулся через неё:
– Какой срок даётся для уплаты, Дорнфорд?
– Обычно две недели, но его можно продлить.
– Исход дела предрешён, – мрачно объявил генерал. – Зато она отделается от Корвена!
– А где Тони Крум? – осведомилась Динни.
– Я видел его, когда входил. Стоит в коридоре у окна сразу за дверью. Вы его легко найдёте. Хотите, я схожу передам ему, чтобы он подождал?
– Пожалуйста.
– После суда прошу вас всех зайти ко мне.
Они кивнули, Дорнфорд вышел и больше не вернулся.
Динни и её отец сидели и ждали. Появился судебный пристав и передал судье записку; тот что-то написал на ней, и пристав унёс её обратно к присяжным. Почти немедленно после этого возвратились и они.
Широкое доброе лицо женщины, похожей на экономку, казалось обиженным, словно с ней в чём-то не посчитались, и Динни мгновенно поняла, что сейчас будет.
– Вынесен ли ваш вердикт единогласно, господа присяжные?
Старшина поднялся:
– Да, единогласно.
– Считаете ли вы ответчицу виновной в прелюбодеянии с соответчиком?
– Да.
– Считаете ли вы соответчика виновным в прелюбодеянии с ответчицей?
"Разве это не одно и то же?" – удивилась про себя Динни.
– Да.
– Какое возмещение должен, по-вашему, уплатить соответчик?
– Мы полагаем, что он должен оплатить только судебные издержки сторон.
"Чем больше любишь, тем больше платишь", – мелькнуло в голове у Динни. Не обращая больше внимания на слова судьи, она что-то шепнула отцу и выскользнула в коридор.
Крум стоял, прислонясь к окну, и Динни показалось, что она никогда не видела фигуры, исполненной такого отчаяния.
– Ну что, Динни?
– Мы проиграли. Возмещение ущерба не взыскивается, платим только судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.
Они молча вышли.
– Пойдём посидим на набережной.
Крум усмехнулся:
– На набережной? Замечательно!
Больше они не сказали ни слова, пока не уселись под платаном, листва которого из-за холодной весны ещё не успела окончательно распуститься.
– Скверно! – сказала Динни.
– Я выглядел форменным болваном. Теперь хоть этому конец.
– Вы что-нибудь ели за последние два дня?
– Наверно. Пил во всяком случае много.
– Что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой мальчик?
– Съезжу поговорю с Джеком Масхемом и постараюсь подыскать себе работу где-нибудь вне Англии.
Динни сообразила, что взялась за дело не с того конца. Пока она не знает намерений Клер, предпринимать ничего нельзя.
Судья говорил так медленно, словно слова застревали у него в зубах. Он показался Динни настоящим чудом, так как запомнил чуть ли не всё, что здесь говорилось, и почти не заглядывал в свои записи; девушка нашла также, что он резюмирует показания без каких бы то ни было искажений. Время от времени он закрывал глаза, устремлённые на присяжных, но речь его не прерывалась ни на минуту. Время от времени он высовывал голову, разом становясь похожим на священника и черепаху, затем втягивал её обратно и продолжал говорить, словно рассуждая с самим собой:
– Поскольку улики не отличаются той безусловной неоспоримостью, которой требует от них характер данного процесса ("Приглашение на чашку чая не в счёт", – подумала Динни), адвокат истца был совершенно прав, когда в своей примечательной речи особенно подробно остановился на правдивости показаний в целом. Он, в частности, обратил ваше внимание на отрицание ответчицей факта возобновления супружеских отношений между истцом и ею в тот день, когда первый посетил её квартиру. Он высказал предположение, что побудительным мотивом для такого отрицания могло явиться стремление пощадить чувства соответчика.
Но вам следует считаться и с другим обстоятельством: женщина, которая утверждает, что не влюблена в соответчика, не поощряет его и отнюдь не состояла в интимной близости с ним, едва ли пойдёт на клятвопреступление ради того, чтобы пощадить его чувства. Согласно её показаниям, соответчик с самого начала их знакомства был для неё другом – и только.
С другой стороны, поверив в этом пункте истцу, у которого вряд ли были достаточные основания для клятвопреступления, вы тем самым отказываетесь верить ответчице, опровергшей показание, которое говорит скорее в её пользу, чем против неё. Трудно допустить, чтобы она пошла на это, не питая к соответчику чувства более горячего, чем простая дружба. Таким образом, этот пункт действительно приобретает чрезвычайную важность, и ваше решение о том, что считать правдой – заявление истца или опровержение его жены, представляется мне фактором кардинального значения для оценки всех остальных показаний ответчицы с точки зрения их правдивости. Вы располагаете только так называемыми косвенными уликами, а в таких случаях правдивость сторон особенно важна. Если вы придёте к выводу, что одна из сторон дала ложные показания хотя бы по одному из пунктов, то под сомнение ставится вся совокупность её показаний. Что же до соответчика, хотя он производит впечатление человека искреннего, вы должны помнить о традиции (хороша она или плоха – особый вопрос), которая существует в нашей стране и обязывает мужчину, домогающегося внимания замужней женщины, ни в коем случае, говоря вульгарно, "не выдавать" её в подобной ситуации. Вам придётся решить, в какой степени вы можете считать непредвзятым, нелицеприятным и правдивым свидетелем этого молодого человека, который явно и по его же собственному признанию влюблён в ответчицу.
С другой стороны, отвлекаясь от вопроса о правдивости показаний в целом, вы не вправе поддаваться первому впечатлению. В наши дни молодые люди обоих полов держатся друг с другом свободно и непринуждённо. То, что считалось бы неопровержимой уликой в годы моей молодости, теперь не может считаться таковой. Что касается, однако, ночи, проведённой в автомобиле, вы должны обратить особое внимание на то, как отозвалась ответчица на мой вопрос, почему, когда отказало освещение, они не остановили первую же проезжавшую машину и не попросили разрешения следовать за нею до Хенли. Она ответила: "Мы просто не сообразили, милорд. Правда, я посоветовала мистеру Круму следовать за одним автомобилем, но тот проскочил слишком быстро". В свете этих слов вам предстоит решить, действительно ли ответчица стремилась найти самый естественный выход из создавшегося для них положения, а именно – следовать за какой-нибудь машиной до Хенли, где неисправность, несомненно, была бы устранена и откуда на худой конец можно было вернуться в Лондон поездом. Правда, защитник ответчицы заявил, что появление в Хенли в столь поздний час могло бы показаться подозрительным. Но, по словам ответчицы, о которых вам следует помнить, она не замечала, что за ними следят. Если это так, вам надлежит решить, действительно ли она опасалась вызвать подозрения…
Глаза Динни оторвались от лица судьи и устремились на присяжных. Она силилась угадать, что кроется за этими двенадцатью невыразительными лицами, а из головы у неё не выходил тот "кардинальный фактор", что не поверить – легче, чем поверить. Как только голоса и лица свидетелей перестанут воздействовать на присяжных, наиболее пикантная версия немедленно покажется им самой убедительной. Но тут она услышала слово «возмещение» и снова перевела взгляд на лицо судьи.
– …поскольку, – продолжал тот, – в случае положительного для истца вердикта немедленно встанет и вопрос о его денежных претензиях. В этой связи я должен обратить ваше внимание на несколько важных моментов. Нельзя сказать, чтобы в наши дни бракоразводные процессы часто сопровождались исками о возмещении ущерба и чтобы суд сочувственно встречал подачу последних. Теперь не принято переводить отношения с женщиной на язык денежных расчётов. Лет сто назад ещё бывали случаи, хотя уже и в то время считавшиеся противозаконными, когда муж уступал свою жену за определённую компенсацию. Но эти дни, слава богу, давно прошли. Конечно, возмещения по суду можно требовать и теперь, но такие претензии не должны иметь ничего общего с местью и должны сообразоваться с материальными возможностями соответчика. В данном случае истец заявил, что, если ему присудят возмещение, он положит деньги на имя жены. Так в наши дни обычно и делается. Что касается материальных возможностей соответчика, то, обсуждая вопрос о возмещении, вы должны учитывать, что соответчик не располагает частными источниками доходов, как заявил и вызвался доказать его защитник. Юрист никогда не сделает подобного заявления без достаточно веских оснований, и мне думается, вы можете поверить словам соответчика, показавшего, что единственным источником существования является для него… э-э… место с годовым окладом в четыреста фунтов. Таковы те соображения, которыми вам надлежит руководствоваться, обсуждая сумму возмещения ущерба, если вы решите взыскать таковое. А теперь, господа присяжные, я предлагаю вам приступить к выполнению вашей задачи. От вашего вердикта будет во многом зависеть будущее сторон, и я уверен, что вы отнесётесь к ним со всем возможным вниманием. Если вам угодно, можете удалиться.
Динни с изумлением увидела, что судья тут же взял какой-то лежавший перед ним на бюро документ и погрузился в изучение его.
"А ведь он славный старик!" – подумала девушка и перевела глаза на присяжных, встававших со своих мест. Теперь, когда её сестра и Тони Крум прошли через все испытания, она утратила интерес к происходящему, как, впрочем, и публика, которой на сегодняшнем заседании почти не было.
"Люди приходят сюда только затем, чтобы полюбоваться, как мучат других", – мелькнула у неё горькая мысль.
Чей-то голос сказал:
– Если вам нужна Клер, она сидит в присутствии по морским делам.
Дорнфорд в парике и мантии сел рядом с Динни:
– Какое резюме сделал судья?
– Очень хорошее.
– Он вообще добрый человек.
– Зато на воротниках адвокатов следовало бы крупными буквами напечатать: "Доброта – качество, излишек которого не вредит".
– С таким же успехом можно выгравировать это на ошейниках ищеек, взявших след. Но даже теперешний суд лучше того, каким он был раньше.
– Очень рада.
Дорнфорд молча смотрел на неё, и девушка подумала: "Парик идёт к его загорелому лицу".
Генерал перегнулся через неё:
– Какой срок даётся для уплаты, Дорнфорд?
– Обычно две недели, но его можно продлить.
– Исход дела предрешён, – мрачно объявил генерал. – Зато она отделается от Корвена!
– А где Тони Крум? – осведомилась Динни.
– Я видел его, когда входил. Стоит в коридоре у окна сразу за дверью. Вы его легко найдёте. Хотите, я схожу передам ему, чтобы он подождал?
– Пожалуйста.
– После суда прошу вас всех зайти ко мне.
Они кивнули, Дорнфорд вышел и больше не вернулся.
Динни и её отец сидели и ждали. Появился судебный пристав и передал судье записку; тот что-то написал на ней, и пристав унёс её обратно к присяжным. Почти немедленно после этого возвратились и они.
Широкое доброе лицо женщины, похожей на экономку, казалось обиженным, словно с ней в чём-то не посчитались, и Динни мгновенно поняла, что сейчас будет.
– Вынесен ли ваш вердикт единогласно, господа присяжные?
Старшина поднялся:
– Да, единогласно.
– Считаете ли вы ответчицу виновной в прелюбодеянии с соответчиком?
– Да.
– Считаете ли вы соответчика виновным в прелюбодеянии с ответчицей?
"Разве это не одно и то же?" – удивилась про себя Динни.
– Да.
– Какое возмещение должен, по-вашему, уплатить соответчик?
– Мы полагаем, что он должен оплатить только судебные издержки сторон.
"Чем больше любишь, тем больше платишь", – мелькнуло в голове у Динни. Не обращая больше внимания на слова судьи, она что-то шепнула отцу и выскользнула в коридор.
Крум стоял, прислонясь к окну, и Динни показалось, что она никогда не видела фигуры, исполненной такого отчаяния.
– Ну что, Динни?
– Мы проиграли. Возмещение ущерба не взыскивается, платим только судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.
Они молча вышли.
– Пойдём посидим на набережной.
Крум усмехнулся:
– На набережной? Замечательно!
Больше они не сказали ни слова, пока не уселись под платаном, листва которого из-за холодной весны ещё не успела окончательно распуститься.
– Скверно! – сказала Динни.
– Я выглядел форменным болваном. Теперь хоть этому конец.
– Вы что-нибудь ели за последние два дня?
– Наверно. Пил во всяком случае много.
– Что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой мальчик?
– Съезжу поговорю с Джеком Масхемом и постараюсь подыскать себе работу где-нибудь вне Англии.
Динни сообразила, что взялась за дело не с того конца. Пока она не знает намерений Клер, предпринимать ничего нельзя.