Гомонов Сергей. Послания себе (Книга 3)

   Они скользили, не чувствуя друг друга. Ужас ее, заблудившейся в отчаянно-синем пространстве среди черных спиралей, был всеобъемлющ...
   Сон повторился уже третий раз за одни сутки: перед приходом следователя она не досмотрела его, и Рената нырнула в другую реальность, когда под ноги скользнула трещина; второй раз он тоже оборвался с плачем напуганного Саши; и только под утро она увидела дрожащие в воздухи спирали, и поняла, что лучше бы она проснулась, как раньше... Забыть, отбросить этот сон, уйти в небытие и не возвращаться оттуда никогда... Забыть... Почему Ал так не хотел, чтобы я забывала? Скорее что-то одно: либо помоги вспомнить, либо позволь забыть совсем...
   Рената охватила голову и перевернулась на бок. Кто-то посторонний пытался протиснуться меж полушарий мозга. Она уже не соображала, какие мысли принадлежат ей, а какие нагнетены чужеродным вмешательством, если таковое вообще возможно, а не она сошла с ума...
   "Представь, сестренка, - говорило одно полушарие Ренатиного мозга другому, - Представь, как счастливы законченные склеротики! Ведь каждый следующий день они проживают заново. Сколько чудных открытий, красавица моя! Сколько радостных "Я это уже где-то видел!" Зачем помнить? Это было бы скучно, уж ты мне поверь. Тело определяет возможности духа... Забывай, забывай скорее свой сон, сестренка!"
   Наконец-то это и случилось... Вот и явный симптом: отчетливый голос альтер-эго...
   - Я ГОВОРЮ ЭТО ТЕБЕ, ПРИШЕДШАЯ ПОСЛЕ МЕНЯ... МЫ ГОВОРИМ ЭТО ВСЕМ, КТО ПРИДЕТ ПОСЛЕ И ПОСЛЕ НАС... - сами собой бормотали губы. - МЫ ГОВОРИМ ЯЗЫКОМ ЗВЕЗД СО ВСЕМИ, КТО ЖЕЛАЕТ НАС УСЛЫШАТЬ. ПОДНИМИ ГОЛОВУ И ВЗГЛЯНИ НА ВОДНЫЙ НЕБОСВОД, ПРИСЛУШАЙСЯ К ШЕПОТУ ВСЕЛЕННОЙ, ОТОРВИСЬ ОТ СВОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ ХОТЬ НА МГНОВЕНИЕ... ТЫ УСЛЫШАЛА МЕНЯ, "КУАРТ"?
   В ответ был женский смех, оборвавшийся задушенным мужским кашлем.
   Оболочка послушно вошла в ритм повседневности. Оболочка сидела на своем рабочем месте, разговаривала с людьми, листала журналы, оболочка улыбалась...
   События сменялись, как эпизоды-картинки из телевизионных заставок. Они не сочетались между собой никакой связью. Они происходили то раздельно, то одновременно, почти наслаиваясь друг на друга. Так должны видеть мир насекомые - единое во множественном исполнении. Никакой логики. Суета сует.
   Марго. Что-то говорит. Тут же смотрит на обложку книги, раскрытой на первой странице уже часа два. Удивляется. Слова отдельно:
   - Что ж, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы оно не вешалось... Ты только книгу-то переверни...
   - Не смешно.
   - Зато про немцев.
   Сказать ей? Про то, что "после недолгих сомнений и совещаний эксперты и дэпээсники констатировали смерть"... Марго, как и Роза Давидовна во всем обвинит ее, Ренату. И будет права...
   Провал. Клиенты. Снова провал...
   Оболочка дрогнула и внезапно - до тошноты - заполнилась чем-то, когда глаза, слух и обоняние восприняли появление нежданного человека.
   Волевым приказом Рената уняла стук сердца, и оно безропотно подчинилось. Снова заставила бежать - и снова повиновение. А глаза тем временем наблюдали за приближением Влада, но его перехватила Марго:
   - Какие люди в Голливуде! Что-то долго ты пропадал... Нравится? - она указала на манекен, обтянутый сшитым для Аси платьем.
   Ромальцев скользнул взглядом по Ренате и только потом сфокусировал его на кукле. В ту долю секунды, когда его взор остановился на ней, глаза Влада - Рената была просто уверена! излучали какой-то недосказанный вопрос и в то же время что-то оценивали.
   - Очень нравится, - кивнул он и повернулся к ней. Посчитайте неустойку...
   - Даже не вздумай! - запретила Марго, сияя очарованием и распространяя улыбки во все стороны. - Это наш общий подарок твоей невесте. Кстати, привет ей огромный... Идем в кабинет, у меня есть несколько вопросов по поводу... - и она прикрыла дверь. Вообще эти вопросы были в компетенции Гроссмана, однако его отсутствие впервые за все эти дни пришлось на руку бывшей швее.
   Внутренний диалог эго и альтер-эго, к счастью, прекратился, но Рената прекрасно знала, что просто так, само собой, ничего не проходит.
   И тут она отчетливо поняла, что вот теперь-то, впервые, быть может, в жизни, она осталась действительно одна. Как когда-то Марго - но у той была сила и маленький Левка, которого нужно было чем-то кормить. Как всегда - Саша, но тот был прирожденным одиночкой и погиб, как одиночка. Как пять лет назад - Гроссман, который не мог не понимать, что его чувства по-настоящему перестали разделять и никто не собирается к нему возвращаться... Может быть, только Люда?.. Да что Люда? Она так же одинока, но отчаянно сопротивляется... Двое странников без причала - это слишком много. Не сегодня-завтра уйдет и нянька.
   Вновь, в который уже раз, Рената ощутила настоятельную потребность спрятаться за чью-нибудь твердокаменную спину, зажмуриться и не дышать, пока все не пройдет. А когда оно пройдет, это "все"? Неведомо...
   Увы и ах! Прятаться больше нельзя. Выходи плясать, стрекоза...
   Не спляшешь, забывчивая моя сестренка! У тебя в голове гуляет сквозняк, ты - серая мышь. Забудь и займись чем положено. Если человек лезет туда, в чем ни льдинки не смыслит, то в лучшем случае он останется калекой... Риск - это не для тебя, сестренка! Заботься ты лучше о своем чаде, пока и с ним чего-нибудь не приключилось... Ты ведь этого не хочешь, правда, мартышечка? А летать - так у тебя крылья коротки. Забудь!..
   Стряхнув наваждение, Рената взглянула на часы. Как пролетел день? Да как и все. Электронное табло показывало 15:48. В четыре часа пополудни ей нужно будет что-то сделать... Перед мысленным взором мелькнул вчерашний следователь. Уладить формальности - так это называется в наше время... Уладил...
   - Марго, - ноги сами привели ее в кабинет, где швея обрабатывала психику Ромальцева, маскируя осторожный, но уверенный флирт под деловую беседу; в тот момент Марго почему-то была сногсшибательно похожа на Ренату - не то повадкой, не то выражением лица. - Марго, я на часок...
   Та приняла свой облик, свою позу и отмахнулась, дескать, иди, только не мешай. Влад не обратил на них никакого внимания. Он сидел в черном кожаном кресле и просматривал какие-то документы.
   Рената вышла на крыльцо ателье и глубоко вдохнула сыроватый, уже совсем по-летнему ароматный воздух. Где-то начала цвести акация: ее запах можно было перепутать только с черемухой - кажется, именно так пахла прошлая жизнь в родном уральском городе. Туда можно съездить, но от того ничто и никто не воскреснет. Города, покончившие собой... Приговоренные города... Как много их было на ее памяти... Памяти? Она и в самом деле что-то помнит...
   Рената отправилась в сторону автобусной остановки и заметила, что рядом неторопливо скользит красная иномарка с помятым боком. Дыхание зашлось - как тогда, когда она увидела Влада. Рената усмирила сердце, но свод черепа по-прежнему жгло огнем. Ей было нечего терять, не перед кем держать ответ за свои поступки, и потому она резко остановилась и в упор, с вызовом посмотрела на водителя красной "Ауди". Впервые она повернулась лицом к непонятному...
   Он вышел наружу и, положив локоть на крышу автомобиля, слегка откинул назад черноволосую голову. Карие, широко расставленные глаза прищурились под круглыми, безоправными линзами очков, но Рената так и не смогла угадать, что выражает их взгляд. Там было много всего - смешанного, неопределенного.
   - Садись, сестренка, - он улыбнулся, чуть растянув губы и не выказав зубов. - Садись.
   Она молча рванула дверцу и тяжело упала в кресло. Незнакомец помешкал, взглянул в сторону припаркованного у ателье "Паджеро" и тоже сел.
   - Здравствуй, - сказал он и машинально пристегнул ремень. Как зовут тебя нынче, сестренка?
   Ее не удивило странное обращение. Мало того, она откуда-то знала, что он имеет право так ее называть.
   - Рената, - быстро проговорила она.
   Он принял ответ, приценился, поджал губы и наконец кивнул:
   - Анаграмма... Великолепно. Да, приятно познакомиться, я Дмитрий. Куда едем, Рэй-на-та? Навстречу солнцу?
   - Нет, в РОВД Западного...
   - И тебе не хочется съездить вместе со мной, чтобы встретить солнце? Ты меня огорчаешь, сестренка... - тем не менее Дмитрий завел "Ауди" и повернул руль.
   - Кто вы? - спросила она, глада перед собой.
   - Я и сам хотел бы понять, кто я теперь, сестренка-Рэй-на-та... Живешь, работаешь - а все для чего?
   - Для чего? - Рената коротко посмотрела в его сторону и снова отвернулась.
   - А ты не знаешь? - Дмитрий выжидательно замолчал, но она не отозвалась. - Вот и я не знаю... Ладно, детка, это все мелочи... нам нужно встретиться.
   - Вы - лихой супермен, скажу я вам.
   - Согласись, я имею на это право, Рэй-на-та! Ну, погляди в себя, погляди! Что чувствуешь?
   - Нет, не уверена. Вы следили за мной?
   - О, зима меня заморозь! Как все это тоскливо...
   Рената почему-то рассмеялась. Его манера говорить была до боли знакомой. Дмитрий поцеловал ей руку:
   - Так что же, золотая муза? Я могу рассчитывать на встречу, Рэй-на-та? - в его устах это имя звучало несколько раскатисто и уж во всяком случае весьма необычно.
   - Можете.
   - На "ты", сестренка! Называй меня на "ты", мы ведь не чужие друг другу! Бе-бе! - он со смехом нажал игрушечного чертенка, болтавшегося на зеркале заднего вида, и тот послушно пискнул. - Тогда - сегодня же вечером? - и Дмитрий чмокнул ее уже в сгиб локтя, где еще сохранился запах ее духов.
   - Да.
   - Ты, конечно же, замужем?
   - И что?
   - Вот именно - и что? Для тебя ведь это никогда не было препятствием. Время его везения давно вышло, если уж мы здесь, с тобой. И к чему вы пришли?
   - Ни к чему не пришли.
   - Именно. И на этом уже можно поставить большую точку. Всё.
   Рената почувствовала, что он пытается забраться ей в голову, но почему-то не может, и растерянности тычется в закрытые двери, гадая: "Что она задумала? Что?". Самое смешное заключалось в том, что она ничего не задумывала. Рената была пуста, как кукла на витрине. Одна оболочка.
   Дмитрий притормозил у отделения и посмотрел на нее. Кривая улыбка мелькнула на его лице, но не смогла выразить презрения, которое - Рената была уверена - он хотел бы показать.
   - До вечера.
   - До вечера, - Рената хлопнула дверцей и даже не удивилась, что он не спросил у нее ни адреса, ни телефона. Дмитрий знал ее так давно, что ей не под силу было даже представить.
   - Ты ничего не вспомнишь, сестренка-Танрэй... - глядя ей вслед, прокомментировал себе под нос Тессетен. - Ничего...
   Озабоченная своими проблемами, исчезновением Марка и прочими житейскими неурядицами, няня, едва не забыв попрощаться, ушла, и Рената с Сашей - каждый сам по себе остались в одиночестве в огромной пустой квартире.
   Мальчик по-прежнему строил пирамиды и играл со своим черным талисманом, а Рената, не обращая на него внимания, искала куда-то подевавшийся диск из Мемфиса. Сейчас ей больше всего на свете хотелось бы вслушаться в шепот звезд на записи. Но его... не было.
   Не слишком громкая трель звонка прозвучала ровно в девять. Рената пошла открывать и не заглянула в глазок, потому что прекрасно знала, кто стоит по ту сторону двери.
   - Ты всегда меня чувствовала, сестрица, - улыбнулся Дмитрий, а голос его прозвучал высоко и немного глухо, как из бочки.
   Увидав Дмитрия, мальчик просиял:
   - Карлсон вернулся! - и бросился обнимать его, обвил руками за бедра и прижался головой к животу.
   - Т-с-с-с! - Дмитрий приложил к губам указательный палец и сильно изменился в лице, но совсем не так, как "изменяются" книжные герои из старых дамских романов - штамп, наложенный законами жанра. Он действительно ИЗМЕНИЛСЯ. Холодное выражение скатилось с него, словно жидкая маска. Он был безобразен теперь, но это безобразие было во сто крат приятнее былой красоты.
   Рената кивнула и опустила глаза. Она уже поняла, что вышла на финишную прямую и во весь опор несется прямо к пропасти - а там уж или полетит, или...
   - Или проиграешь, - договорил гость, отстраняя от себя ее сына и касаясь пальцем верхнего века на своем глазу: - А сейчас ты пойдешь, маленький Кор, и ляжешь спать... Договорились?
   Саша тут же исчез. Он верил, что всю ночь теперь будет летать с этой большой и сильной птицей. Дмитрий выпрямился и неторопливо, чуть-чуть подволакивая правую ногу, пошел в зал.
   Рената стояла у окна, и силуэт ее вырисовывался под полупрозрачной тканью халата. Она передвигала книги на стеллажах в последней попытке отыскать ЧТО-ТО... Что-то очень важное, оберег, защиту...
   - Давно тебя не видел, - сказал Дмитрий через всю комнату, но тихо. - Здравствуй, царица...
   - Прошло всего несколько часов, не более...
   Он фыркнул и, как Гроссман, оторвал плечо от косяка, не размыкая сложенных на груди рук:
   - Прошло всего несколько десятков тысячелетий, не более... - подойдя к Ренате, он оттеснил ее от серванта, закрыл стеклянные створки и, прихватив женщину за плечи, развернул ее лицом к улице, а сам заглянул к ней из-за спины. - Скажи, что ты там видишь, сестренка?
   - Что я должна там увидеть? - проговорила она, отклоняя голову прочь от него, но глядя в окно, где было уже почти совсем темно.
   - Хорошо, поставим вопрос так: чего или, вернее, кого ты там НЕ видишь, золотая муза?
   Она крутанулась в его руках и повернулась к Дмитрию лицом. Зеленовато-янтарные глаза смотрели на гостя хмуро, пусто и устало.
   - Чего ты хочешь?
   - Это неважно. Другими словами, я сейчас чувствую холодок между лопаток и всякое такое... А ты, сестренка-Танрэй?
   Она усмехнулась. Да, это точно был тот, кто знал ее очень давно, невообразимо давно. Он походил на тень из сказки Андерсена и Шварца, которая являлась принцессе, чтобы рассказывать ей ее собственные сны. Однако эта тень могла бы порассказать не об одних снах, да только она никогда этого не сделает. Рената знала, что он явился черт знает откуда, чтобы нанести решающий, сокрушительный удар. И больше не будет ничего. Она знала это.
   Рената не сопротивлялась, когда он резким рывком привалил ее к стене и прижался своими губами к ее губам. Ядовитый язык дерзко скользнул в рот, словно жало впился в нёбо... Рената испытала такую боль, словно он хотел высосать из нее все внутренности. Она беспомощно заколотилась в руках Дмитрия, застонала. На нее смотрели бездонные черные глаза очень красивой женщины, они были очень близко, они излучали уверенность в победе. Тогда Рената сделала единственно возможную вещь: она прикусила терзающую плоть, прикусила так сильно, что во рту у нее стало не то кисло, не то солоно. Дмитрий отпрянул и отер с подбородка брызнувшую кровь:
   - Вкусно, сестрица?
   Рената размазала кровь по лицу. С места Дмитрия на нее и впрямь глядела молодая женщина, в неясных сумерках казавшаяся столь же красивой, сколь и холодной. Иное уродство подчас бывает милее такой вот безумной, злобной красоты...
   - Мне понравилось! - вдруг с вызовом ответила Рената и бросилась на нее, хватая одной рукой за затылок, другой - за подбородок и впиваясь в ее губы не менее диким поцелуем.
   Незнакомка начала вырываться. Ее силы куда-то ушли, и пальцами Дмитрия она судорожно скользила по предплечьям Ренаты.
   Дмитрий ощутил страшную тошноту. Но вкупе с этим поцелуем все, что сейчас происходило, было для него чем-то несбыточным. Он прекратил сопротивляться, и услышал внутри себя истошный вопль. Пусть вопит. Пусть. Это не ее день. Ему не хватало воздуха, голова кружилась, от слабости подкашивались ноги. Еще чуть-чуть - и произойдет непоправимое. Он не пускал, хотя внутри с яростью полярной метели бесилась та, с кем он провел века.
   Ладонью дрожащей руки он прикоснулся к щеке Ренаты, медленно запустил пальцы в растрепавшиеся рыжие волосы на виске, лаская, провел ими по затылку женщины. Та осторожно освободила его губы и отвела его руку от себя.
   Они стояли друг перед другом, задыхаясь, глядя друг другу в глаза, и какие-то всполохи мелькали перед внутренним взором Ренаты. И тут он зажал рот ладонями. Спазм тошноты согнул его чуть ли не пополам - еще и еще. Как он переборол себя неизвестно.
   - Я еще вернусь! - прошипел он, глядя на Ренату.
   Она исподлобья следила за ним. Та женщина внезапно вернулась, схватила со стола длинную хрустальную вазу и яростно размахнулась ею. Если бы Рената не увернулась, неизвестно, что было бы с нею, а так ваза разлетелась вдребезги, расцарапав обои и усыпав осколками пушистый ковер. В руках у Дмитрия осталась лишь самая нижняя часть сосуда с острыми неровными краями, сверкавшими, как зубы чудовища.
   Рената вцепилась ему в запястье при повторном замахе, резко выкрутила руку и толкнула ступней в живот. Дмитрий по инерции отбежал на несколько шагов, а она нет чтобы бежать, но просто в каком-то отупении стояла и смотрела, что он станет делать дальше. И в тот момент ни единой мысли не присутствовало в ее голове, пустой, словно кубышка.
   Он отдышался, непонимающе взглянул на зазубрины донышка вазы, отбросил его от себя, словно ядовитого гада, и сдался:
   - Не могу...
   Рената ждала.
   Дмитрий тяжело доковылял до кресла, привалился на подлокотник, сглотнул густую, пополам с кровью, медно-кислую слюну и, опершись на спинку, поднялся, точно был не молодым мужчиной лет тридцати пяти, а дряхлым дедом.
   Рената села прямо на пол и обняла руками колени. На гостя она больше не смотрела.
   Через полминуты хлопнула входная дверь...
   ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
   Кула-Ори был разрушен почти до основания. Часть плато оползла и затонула в бухте. Уцелело от силы два-три здания, но жить в погребенном городе уже не хотел никто: любой из повторяющихся толчков мог стать роковым.
   Кронрэй едва сдерживал слезы, бродя среди развалин и поглаживая останки своих детищ, еще совсем недавно радовавших глаз. Гораздо меньше тронул его сердце вид погребального костра, на котором оританяне сжигали найденные трупы своих соотечественников, и совсем не вызвали эмоций похороны дикарей - те связывали из стволов небольшие плоты, укладывали на них погибших и отправляли в плавание по воде. Туземцы тщательно следили, чтобы на каждый плот попадали обязательно близкие между собой люди: жены с мужьями, либо целые семьи. Помилуй, Природа, если бы родственники оказались на разных плотах!
   Ал смотрел на все это молча, в одиночестве, спрятав руки в карманы и нахохлясь. Раньше такие ритуалы происходили на реке Кула-Шри, впадавшей в бухту океана, а теперь людям незачем было забивать устье бесчисленным количеством похоронных плотов: океан подступил так близко, что путь до него не составлял и получаса ходьбы.
   Огонь и вода... Содержание, отлитое в форму... За кем правда - за теми, кто сжигал, или за теми, кто топил? И там, и там инстинкт ли, разум ли подсказывал: Попутчики должны быть вместе, и тогда... Что - тогда? Ничто не менялось в лучшую сторону уже пятьсот лет. И мало кто не помнил, в честь чего соблюдаются те или иные законы предков...
   Астрофизик стоял на пригорке, обсосанном тремя недавними валами, пришедшими из мирового океана. Они раскололись о гранитный уступ, на который теперь опирался плечом Ал. Астрофизик не раз видел, как обнюхивал здесь камни его преданный сторож-Нат, словно читал книгу, написанную на одному ему известном языке... Почему-то вспомнились родители, оставшиеся на Оритане - и его, и Танрэй. Наверняка их уже нет в живых, а оболочки, некогда им принадлежавшие, отныне даже некому будет предать пламени...
   Надо уходить. Нельзя привязываться к обстоятельствам. Земля еще нескоро оправится от безумия, и им всем нужно идти, чтобы не стать очередными жертвами какого-нибудь нового катаклизма... Путь должен лежать на юго-запад, в сторону моря, соединяющего континенты Рэйсатру и Осат. И теперь идти придется пешком: фактически, вся техника была либо уничтожена, либо повреждена и не поддавалась восстановлению. Апофеозом технического краха был распростертый грудой мертвого металла в растрескавшейся пустыне любимец эйрмастера, "Сах". На его тусклом борту сквозь струи дождя еще просвечивали три звезды эмблемы. И все.
   Ал смотрел в неспокойную, ощетинившуюся бурунами, морскую даль. Там, за горизонтом, по ту сторону океана, умерла его родина... Теперь она действительно стала центром мироздания уже в прямом, а не в образном смысле.
   Молодой человек прикрыл глаза, потянул воздух носом и оторвался от скалы. Нужно возвращаться к своим. Смотреть долее на копошащихся внизу туземцев не хватало сил. Надо идти и снова успокаивать отчаявшихся, утешать осиротевших, поднимать у всех дух и доказывать целесообразность перехода. Он знал, кто будет против него - просто, чтобы быть против...
   А воздух отчетливо пах недавней смертью...
   Уже на полдороги к поселку, временно разбитому потерявшими жилье кула-орийцами, на узкой тропе Ал встретил темноволосого юношу, совсем еще мальчика, но с тяжелым, сверлящим взглядом. Оба они приостановились, прежде чем разминуться, посмотрели друг на друга и... пошли каждый в свою сторону.
   Множество людей ковыляло по пустыне. Немало врагов было у этих путников: и одичавшие собаки, которые трусили вслед за обессилевшим караваном, и кочевники - тоже согнанные со своих мест бывшие цивилизаторы, - и чужие племена. А еще - дикие звери, ядовитые насекомые, стужа, сменявшаяся невыносимой жарой, трещавшая под ногами земля, болезни, голод... Караван боролся с неприятелем, как мог, но потери были огромны... Много-много Селенио тащились люди по невидимому пути, и с каждым днем надежда все сильнее угасала, точно умирающая звезда...
   В стороне ото всех, хмурый, с плотно сжатыми губами, обросший, хромал на костылях экономист Тессетен, не пожелавший ехать в повозке с другими ранеными, больными или просто малыми детьми. След в след за ним шел юный Фирэ, не заговаривая с ним, не предлагая помощи, но не отставая ни на шаг. Сетен не позволял кулаптру осматривать сломанную ногу, и Паском никак не мог снять повязку, фиксирующую кость. Экономист чувствовал, что там что-то неправильно срослось, ведь старик-целитель колдовал над ним впопыхах, разрываясь между множеством других искалеченных людей... Сетен помнил, как спешил кулаптр к одной из темнорожих обезьян, которая чудом выжила после того, как ее почти пополам раздавило рухнувшей колонной. Обезьяна потом все равно подохла, не протянув и половины проделанного пути.
   Едва оправившись после родов, Танрэй с привязанным к груди младенцем шла пешком вместе с другими женщинами. Наверняка ей казалось, что со стороны это выглядит до озноба благородно. Экономист не понимал ни ее, ни других. И не хотел уже ничего понимать. Он ждал одного: когда перестанет ныть на перемену погоды кость, чтобы можно было расколоть гипс, сбросить повязку и... Когда он так думал, этот сопляк, что увязался за ним, взглядывал на него с надеждой. Его Тессетен как-то еще ощущал, но причины его поступков были для экономиста туманны и неопределенны. В одночасье он забыл очень многое и вспоминал с громадным трудом, скрипя зубами и озлобясь на весь мир...
   Только в проклятом Але не истощалась глупая, никчемная, оптимистическая энергия. Хренов звездочет выглядел не лучше других - с ввалившимися щеками и глазами, заросший бородой, тощий, как остов - но все еще на что-то надеялся. Идиот. Всегда был идиотом, идиотом и подохнет. Из-за него и жена не может передохнуть, дескать, негоже, если муж страдает, а я буду отдыхать. Сумасшедшая обезьянка! От тебя самой уже ничего не осталось - тебя ветром качает, страшненькую, с почерневшим лицом, полопавшимися сухими губами, обгорелой кожей. Только твой сын, мальчик с именем хищной птицы, у которой всегда такие серьезные вдумчивые глаза, обведенные траурной каймой, только он не знает бед на твоей груди и растет не по дням, а по часам...
   Сетен ждал, и ждать оставалось уже недолго. Еще пара таких набегов - и от их жалкого каравана ничего не останется. Погребальные костры и так разжигают чуть ли не на каждой стоянке. Если успевают.
   Сетен ждал...
   - К бою! - прервал мысли Танрэй пронзительный крик какого-то мальчишки.
   Темнокожий разведчик, следовавший на маленьком ослике впереди каравана, опрометью возвращался назад.
   Путешественники тут же окружили повозки с людьми, скарбом и провизией, оставляя их в центре и ощетинясь оружием. В ход шло все - и ножи, и дикарские копья, и некогда огнестрельное, а теперь совершенно в этом плане бесполезное оружие.
   Женщина ощутила, как возле нее вырос Ал.
   - Где Кор? - спросил он, оттирая ее к повозкам. - Где Кор?!
   - Там, у Хатты, - Танрэй махнула рукой в сторону.
   - И ты - быстро к ней! Ишвар, ты их видишь? Сколько их?!
   - Меньше, чем нас! - отозвался бывший ученик Танрэй, сжимая костлявыми руками свое копье.
   Прогнав Танрэй, Ал заметил, что Паском тоже собирается принять участие в бою.
   - Кулаптр, - астрофизик умоляюще посмотрел на него, только не вы!
   Тот сделал рукой непонятный жест.
   - Паском, пожалуйста!.. Паском! Вы слышали, что я сказал вам? - Ал не мог разговаривать с целителем в таком тоне, и дело было даже не в том, что старик вырастил его и его "куарт". Только величайшее напряжение заставило его решиться на дерзость.
   - Мальчик, эти люди не совсем-совсем такие, какими были прежние... Не мешайте мне... Если начнется бой, никто-никто из нас не выживет несмотря на численное превосходство... Уберите оружие. Копья в землю! Слышите меня? Ал. Ты здесь главный?
   Астрофизик заметался перед выбором. Паском посмотрел ему в глаза, а враждебные кочевники тем временем приближались верхом на животных, которые в Кула-Ори были дикими и бегали по степям... На местном наречии их называли лошадьми, а на Оритане - гайны, и ни в Ори, ни в Асгарде они не водились.