Горбатко И.. Дело полковника Петрова

   Ист записал все то, что я изложил ему, и заверил меня в том, что без промедления передаст мои соображения Ричардсу.
   Пришло время, когда мы узнали о том, что Дусе на следующий день предстоит отправиться в Советский Союз, а я так и не услышал мнения Службы безопасности в отношении моего предложения. В последнюю ночь я много думал о Дусе. Я считал, что к этому времени она уже должна была понять, что у неё есть выбор.
   Она могла остаться в Австралии, подписав тем самым приговор своей семье, а могла отправиться в Советский Союз и лишиться в результате этого своей свободы, а не исключено, что и поплатиться жизнью.
   Предположим, что она решила остаться в Австралии. Что могло ожидать её здесь ? Она всегда будет считать, что за ней постоянно следят.
   Чем больше она думала, тем больше приходила в отчаяние. Каждое сомнение порождало новый вопрос, который, в свою очередь, тянул за собой новое сомнение.
   Наконец наступает утро. Что обещает ей будущее ? Она понимает только, что она несчастна, выбита из колеи и подавлена страхом.
   Представители советского посольства своими поразительно неуклюжими действиями привлекли к делу Петровой внимание всей мировой общественности и удерживали его в течение многих дней. Если это внимание ослабевало, они своими непродуманными маневрами сразу же вновь способствовали повышению интереса к нему.
   Даже в самый последний момент они действовали на редкость неудачно. Вместо того, чтобы везти Петрову в Сидней открыто, они попытались скрыть этот переезд, но делали это настолько неумело, что даже самые неопытные журналисты просто не могли не последовать за ними.
   Мощный черный лимузин, как в дешевом детективе, на высокой скорости вырвался из ворот советского посольства, напоминая гангстерскую машину, в которой обманным путем вывозят жертву преступления.
   Репортеры увидели, что на передних сидениях находились водитель и второй секретарь посольства Кислицын, а на заднем можно было заметить скрытую одеждой женскую фигуру, очевидно, Петровой, между двух здоровенных дипкурьеров (Жарков и Карпинский), которые выглядели как пара громил из третьесортного гангстерского фильма.
   Русские едва ли смогли бы найти для такого дела людей с более вызывающей внешностью, чем у этих двоих. Только одного взгляда на Жаркова и Карпинского было достаточно, чтобы вызвать в толпе, собравшейся в аэропорту Баскот, сильное возбуждение и бешенную ярость. Внешность обоих персонажей воспринимались весьма негативно, а когда они подхватили Петрову под руки и потащили по трапу самолета, толпа сразу же решила, что они злодеи. Петрова немедленно превратилась в объект всеобщего сочувствия, попавшего во власть сил зла.
   Непредусмотрительность советского посольства была очевидной. Трудно было бы придумать ещё что-либо, чтобы так довести уже кипящую от возмущения толпу почти до грани мятежа.
   Пока охваченные паникой сотрудники советского посольства буквально тащили вверх по трапу самолета растерявшуюся и испуганную Петрову, которая не понимала, был ли направлен гнев толпы против неё или против её эскорта, толпа угрожающе устремилась вперед, намереваясь вцепиться в сопровождающих её сотрудников советского посольства. Во всей этой дикой сцене, в которой проявления насилия несколько раз казались неизбежными, только сотрудники Службы безопасности оставались пассивными зрителями. Я думаю, что было только одно объяснение тому, что сотрудники Службы держались в стороне им дали приказ не вмешиваться. Это могло означать, что в последний момент Служба отказалась от своего намерения доставить в аэропорт Петрова и приняла мой план.
   Демонстрация могла вылиться в действительно что-либо серьезное, если бы не вмешались гражданская полиция и члены экипажа самолета. Одной из главных причин общественного возмущения по отношению к официальным властям было их явное равнодушие к судьбе Петровой. Теперь люди решили, что финальные события завершились и Петрову оставят в покое.
   Однако даже после взлета самолета точно по расписанию в 10 часов вечера, толпа все ещё бурлила вокруг аэропорта, и полиция в течение некоторого времени оставалась в состоянии готовности из-за угрозы беспорядков.
   Однако мои мысли уже перенеслись в ближайшее будущее. Увенчается ли операция успехом ? Я продолжал обдумывать её, так как не мог забыть, что ответственность за неё лежала на мне. Упустила ли Дуся свой последний шанс и была ли она сейчас на пути к своей смерти ? Однако, Служба безопасности все ещё продолжала держать карты в своих руках один из её сотрудников находился в самолете, и на следующий день ему предстояло сыграть предназначенную ему роль во время посадки в г. Дарвин.
   Полет начался, а Петрова все ещё была настолько потрясена недавней сценой в аэропорту, что не могла сосредоточиться на главной стоящей перед ней проблеме.
   Как писал корреспондент газеты "Сидней Морнинг Геральд", также находившийся в этом самолете, она сидела, откинувшись на спинку своего кресла, с бледным лицом и отрешенным видом. Перед самым взлетом самолета она разрыдалась. Ее макияж был нарушен, а на лице блестели капли пота.
   Она обратилась к стюарду, по-видимому, попросив разрешения закурить. Не получив разрешения, она все таки зажгла сигарету, и никто из членов экипажа, снующих взад и вперед по проходу между рядами кресел, не сделал попытки напомнить ей о том, что курение в самолете запрещено.
   Петрова сидела рядом с Кислицыным, а дипкурьеры Карпинский и Жарков расположились в креслах позади нее. Когда самолет взлетел, она затихла и сосредоточенно смотрела в иллюминатор, как самолет набирал высоту над мигающими огнями Сиднея. Затем её ещё раз охватили эмоции и она снова разрыдалась. Кислицын сидел в своем кресле, глядя вперед.
   Во время полета все пассажиры из советского посольства держались скованно, но Петрова была особенно напряжена. Несколько раз она брала в руки вечерние газеты, через которые Петров обращался к ней с призывом остаться в Австралии. Всякий раз, взяв газету, она читала её минуту или две, а затем откладывала в сторону и погружалась в глубокие раздумья. Рано поутру она выглядела совершенно разбитой, очевидно от эмоционального напряжения, так как самолет летел ровно, и болтанки не было.
   На протяжении ночи Петрова несколько раз ходила в хвост самолета, как будто бы с целью посещения туалета. На самом деле она беседовала со стюардессой Джойс Булл, которая временно исполняла функции представителя Службы безопасности. Вскоре после взлета Служба обратилась по радио к командиру корабля Дж. Дэвису и попросила его задать Петровой три вопроса:
   Как состояние её здоровья?
   Опасается ли она чего-нибудь?
   Хочет ли она остаться в Австралии?
   К тому времени, когда мисс Булл по указанию командира Дэвиса нашла возможность задать ей переданные вопросы, самолет уже приближался к Дарвину и шансы Петровой на iieo?aiea oaa?eua становились все слабее.
   Наконец Петрова все-таки осознала свое положение.
   Она сообщила мисс Булл, что испытывает опасения, пояснив при этом, что дипкурьеры вооружены и, при необходимости, пойдут на применение силы. Кроме того, она сказала, что хотела бы остаться в Австралии, но её удерживает страх.
   Самолет совершил посадку в Дарвине последнем австралийском аэропорту в 5 часов 15 минут утра 19 апреля 1954 года. Как только открылась дверь самолета, представители Службы безопасности немедленно окружили сотрудников советского посольства, сопровождавших Петрову, и предложили дипкурьерам сдать оружие. Оба отказались, и в завязавшейся после этого борьбе шесть полицейских разоружили их, изъяв у каждого по пистолету Вальтер калибра 32. Карпинский держал оружие на бедре, а Жарков в кобуре подмышкой.
   Тем временем Петрову отделили от Кислицына и ей стал задавать вопросы главный представитель правительства на Северной территории Р. Лейдин. Его попросили встретиться с Петровой и выяснить, желает ли она остаться в Австралии. При её положительном ответе на этот вопрос, он должен был оказать ей гостеприимство от имени Сообщества. Ему предоставили право использовать для защиты Петровой сотрудников полиции в случае, если будут предприняты какие-либо попытки удержания её.
   На этой стадии было ясно, что Петрова ещё не готова принять такое решение, так как очень опасалась его последствий.
   Тогда через пару часов Петрову вызвали в офис таможни. Ей сообщили, что ей звонит её муж и хочет в последний раз предложить ей остаться вместе с ним в Австралии.
   Позднее премьер-министр Австралии Мензис рассказал, что до этого момента Петрова считала, что её муж мертв. Она не имела от него никаких известий с тех пор, как он попросил политического убежища, а все его попытки добиться встречи с ней были сорваны советским посольством.
   Когда Петрова взяла телефонную трубку, все трое её советских сопровождающих, а также сотрудники австралийской Службы безопасности и полиции столпились вокруг нее. Петрова говорила по-русски, и никто не сделал даже попытки вмешаться.
   Вначале она говорила очень тихо и в течение долгих периодов времени только слушала, не произнося ни слова. Затем, когда она снова начала говорить, она повысила голос, произнеся: Нет, нет!
   По окончании её четырехминутного разговора, она выглядела подавленной и усталой. Когда мистер Лейдин заговорил с ней, она покачала головой и пожала плечами.
   Затем, за двадцать минут до отлета самолета из Дарвина в Сингапур мистер Лейдин вновь возобновил свою инициативу.
   В этот момент вмешался Кислицын, но Петрова произнесла по-английски: Нет, я пойду с ним. Она и Лейдин вошли в офис аэропорта и закрыли за собой дверь, а полицейские и сотрудники Службы встали снаружи в качестве охраны.
   Карпинский и Жарков безучастно сидели на скамье в зале аэропорта, флегматично глядя в пространство. Кислицын все ещё протестовал против ухода Петровой, когда к нему подошел высокопоставленный представитель судебного ведомства Сообщества в Дарвине мистер К. Эдмундс и произнес: Миссис Петрова и мистер Лейдин уехали на автомашине в резиденцию губернатора провинции.
   С какой целью ? крикнул Кислицын.
   Она хочет сделать остановку в этом городе Австралии, ответил Эдмундс.
   Кислицын невероятно заволновался.
   Это провокация, закричал он. Ее похитили.
   Мой план удался, хотя я этого ещё не знал. Когда все это ещё происходило, я провел ночь без сна и приехал в г. Дарвин рано утром следующего дня. День продолжался, а я не чувствовал усталости. Сейчас Дуся должна была быть в Дарвине. Решающий момент уже наступил и, возможно, уже прошел. Я бесцельно брел вдоль Питт Стрит в толпе людей, отправившихся за покупками. Вскоре я все узнаю, так как газеты появятся в продаже через несколько минут. На углу улицы Кинг Стрит я остановился и посмотрел на проезжающий автофургон. На его боковой стороне был плакат: ОНА ОСТАЕТСЯ.
   Я понял, что никакая газета мне теперь уже не нужна.
   Глава Тридцать первая
   Если два простых слова ОНА ОСТАЕТСЯ оказались для меня личным посланием, принесшим облегчение, то для общественности они сыграли роль запала в бочке с порохом.
   Манифестация в аэропорту Маскот была бурной, но хорошо, что она произошла. Она продемонстрировала людям наглядный пример того, что может произойти, когда нарушаются основные свободы граждан. Немедленно в парламентах всех австралийских штатов на министров посыпался град вопросов по поводу того, почему раньше не было предпринято никаких действий для спасения миссис Петровой. Повсюду люди требовали принятия действенных мер и в жесткой форме запрашивали , что делает правительство в этом направлении. Газеты публиковали острые редакционные статьи.
   На улицах больших и малых городов совсем чужие люди обсуждали это дело и воинственно объявляли о том, что бы они сделали, если бы решение вопроса зависело от них. Даже обычно сдержанные мужчины распрямляли плечи и говорили, что, если бы у них была возможность, они бы по-своему поговорили с такими-растакими сопровождающими миссис Петровой. А женщины со слезами на глазах рассказывали о "бедняжке миссис Петровой".
   Значение этой благородной эмоциональной реакции на события для общественной морали просто невозможно было переоценить. Но на этом все не закончилось. Когда гнев поостыл, и эмоции начали утихать, многие стали оценивать политическое значение всего этого дела.
   В политическом плане этот инцидент, как никогда, объединил людей в активном неприятии коммунизма и всего связанного с ним. Когда Петрову тащили в самолет, коммунизм в Австралии получил самое тяжелое поражение со времени его появления там.
   Я уверен, что в аэропорту, несмотря на жесткие действия сотрудников советского посольства, Петрова, при всем её тяжелом моральном состоянии, была готова добровольно сесть на самолет. Ошибка сопровождавших её лиц заключалась в том, что они грубо обращались с ней на глазах у толпы. Петрова, неправильно истолковав настроение демонстрантов, испугалась их, но её также возмутили и грубые действия, с помощью которых её сопровождающие фактически тащили её в самолет.
   К тому времени, когда Петрова вошла в самолет, она уже ясно поняла, что функция её сопровождающих заключалась не в её защите. В действительности они охраняли её, как заключенную, и если бы она продолжила полет, то прибыла бы в Москву именно в таком качестве. Если у неё ещё и оставались какие-то сомнения, то после взлета самолета они окончательно рассеялись. Она поняла, что может передвигаться по самолету только в сопровождении двух вооруженных гориллоподобных охранников. Ко времени прибытия в Дарвин она в достаточной мере пришла в себя. По-видимому, она поняла, что если вернется в Советский Союз, то никого она не спасет.
   Когда ей предоставили шанс остаться в Австралии, она приняла единственное логичное для неё решение. Был бы телефонный звонок от Владимира, или его не было бы, она, по-видимому, все равно бы осталась. Дуся ведь реалист.
   Дусе потребовалось не очень много времени для того, чтобы прийти в себя после такого тяжелого испытания. Я увидел её через несколько недель после того, как она сошла с самолета в Дарвине 13 мая 1954 года, и она выглядела превосходно. У неё уже стали появляться признаки, свидетельствующие о том, что она успешно адаптируется к новой жизни в новой стране. Норт организовал визит Петровых ко мне на новую квартиру, которую я теперь снимал.
   В 8 часов вечера раздался стук в мою дверь. Это был Норт с Дусей и Владимиром. Дуся выглядела нарядной и привлекательной в хорошо сшитом костюме, и когда она увидела меня, то протянула ко мне руки.
   Я взял её за руки, а она произнесла улыбаясь: - Мне бы следовало дать вам пощечину, Майкл. Почему вы не сказали мне правду о Владимире, когда я разговаривала с вами по телефону из посольства ? Я с ума сходила от тревожных мыслей.
   Она продолжала осыпать меня шутливыми обвинениями и в гостиной, куда мы прошли вместе с Владимиром, Нортом и ещё одним сотрудником Службы безопасности, который неотступно следовал за нами.
   Я приготовил привычные для каждого напитки; для Дуси - как всегда бренди, Владимир предпочел шотландский виски. После недолгого общего разговора, Дуся принялась рассказывать нам о том, что произошло с ней после ухода Петрова из посольства.
   По её словам, 6 апреля, через три дня после исчезновения Петрова, её вызвали в посольство и приказали взять с собой из дома все её личные вещи. С этого времени она фактически превратилась в заключенную, и её никогда не оставляли без охраны. Никому не разрешалось с ней разговаривать, и в течение двух дней она оставалась совсем без еды.
   Посол неоднократно опрашивал её в отношении Петрова и, как я и подозревал в то время, по телефону ко мне позвонил один из сотрудников посольства, находившихся рядом с ней.
   Говоря о телефонном звонке, Дуся сказала : - Я почувствовала, что Владимир находился в контакте с вами, особенно когда вы произнесли, что "человек не может так просто пропасть."
   Дуся ненадолго замолчала, и я воспользовался этой возможностью, чтобы наполнить её бокал. Когда я снова сел, она прямо посмотрела на меня, а затем подмигнула. - Скажите мне, Майкл, вы работаете на Службу безопасности? Говорите, не стесняйтесь. Теперь от этого уже не будет вреда.
   - Нет, Дуся, как вы можете такое говорить?
   Дуся сделала жест в сторону Норта, который безмятежно сидел, потягивая из стакана апельсиновый сок.
   - Я часто задаю ему этот вопрос, - сказала она, - но он, конечно, не скажет мне ничего. Я начала подозревать вас в этом, когда вы приехали к нам в Канберру и предложили мне не возвращаться в Советский Союз, а остаться здесь с вами. Помните?
   - Любой ваш друг в тех обстоятельствах сказал бы то же самое, заметил я.
   - Это был не очень подходящий сюжет для беседы, и я постарался перевести разговор на другую тему.
   Встреча закончилась довольно рано, но перед уходом Дуся вновь завела речь о своем: - Майкл, скажите мне честно, правильно ли я поступила ?
   - Конечно правильно. Это было единственное, что вам следовало сделать. Вы хорошо знаете, что с вами бы произошло, если бы вы вернулись на родину, а кроме того, вы не принесли бы вашей семье ничего хорошего. У вас с Владимиром будет здесь хорошая жизнь. Даже не думайте, что вы сделали что-то такое, о чем потом придется сожалеть. Вы имеете полное право жить своей собственной жизнью. Любая система, любой режим, который уничтожает человека из-за его убеждений, не стоит того, чтобы из-за него переживать.
   - Спасибо вам, Майкл ! - и Дуся, похлопав меня по плечу, присоединилась к остальным.
   Владимир, Дуся и я продолжали время от времени встречаться, когда в июне в Службе безопасности мне сказали, что пришло время раскрыть перед Петровым мою принадлежность к Службе в качестве агента. Они сказали, что привезут Владимира ко мне на квартиру, а остальное - моя задача. Владимир приехал с Дусей и двумя сопровождающими из Службы. Я хорошо помню, что это было 11 июня 1954 года, и я приготовил к их приезду прекрасный ужин с большим количеством спиртных напитков. Мы изрядно выпили, и когда я увидел, что Владимир достаточно расслабился, я вызвал его в прихожую.
   - Мне нужно кое-что сказать вам, Владимир. Я хотел поведать вам об этом ещё некоторое время назад, но до сегодняшнего дня все не было возможности. В течение нескольких лет я был сотрудником Австралийской Службы безопасности. Полагаю, что с некоторого времени вы уже догадывались об этом. Уже во время моей работы в Службе у нас с вами завязалась дружба, и уж потом я сконцентрировал мои усилия на попытках оказать вам помощь в том, чтобы остаться в Австралии.
   Далее, я высказал уверенность, что наша дружба не пострадает в результате моего признания, а я со своей стороны считаю, что нас всех вместе ждут хорошие времена.
   Я протянул ему мою руку и он крепко пожал её.
   - Мы - друзья, и всегда останемся друзьями, - воскликнул он.
   На его лице в этот момент не проявилось каких-то особенных эмоций, но, я почувствовал, что мое признание застало его врасплох и ему потребуется какое-то время, чтобы освоиться с этой мыслью.
   Мы присоединились к остальным, и я дал понять представителям Службы безопасности, что все прошло нормально. Они сказали, что будут рады передать полковнику Спраю, что Владимир и я остались друзьями, несмотря на то, что он теперь знает о моей истиной роли в этом деле.
   Дуся не могла не слышать того, о чем говорилось. Она повернулась к Владимиру: - Ну, - произнесла он торжествующе. - Я всегда была дальновиднее тебя. Сколько раз я говорила тебе, что Майкл работает на Службу безопасности ?
   Я вмешался в их разговор. Мне не хотелось, чтобы Дуся одержала верх над ним - у него и так было достаточно проблем со всем этим.
   - Владимир все знал обо мне уже некоторое время назад, - сказал я, но мы заключили негласное соглашение по этому поводу и старались не задавать друг другу лишних вопросов.
   Владимир воспользовался предложенным мною шансом: - Это правда, произнес он с энтузиазмом.
   - Прекрасная работа, Майкл, - сказала Дуся. - Знаешь, если бы тебе удалось проделать то же самое с любым другим сотрудником советского учреждения, то ты добился бы того же результата.
   Вероятно она старалась сохранить лицо Владимиру, но я не был с ней согласен. Весь мой опыт отношений с советскими представителями не подтверждал то, что она сказала.
   По моему мнению, Петров в целом не отличался от любого другого советского представителя, работающего в аналогичной области. Для сотрудника разведки он был умным человеком. Если бы использовать его на работе в разведслужбе любого из демократических государств, он показал бы там очень высокие результаты. Его слабость заключалась в его повышенных притязаниях в жизни. Однако на службе в демократическом государстве он смог бы их удовлетворить. А вот на службе в советском МВД он не мог этого сделать, и это было причиной его разочарования. Это было его незащищенное, слабое место.
   Поговорив напоследок о моей связи со Службой безопасности, мы ещё выпили перед расставанием и попрощались. Владимир крепко расцеловал меня в обе щеки и мои гости отбыли, оставив меня с горой грязных тарелок, пустых стаканов и пепельниц, полных сигаретных окурков.
   Глава Тридцать вторая
   Моя карьера агента спецслужбы близилась к концу. В течение нескольких месяцев Служба безопасности не могла решить, представлять ли меня в качестве свидетеля на заседания Королевской Комиссии. Ее решимость окрепла в августе 1954 года, когда доктор Г.В. Эватт, королевский адвокат и лидер оппозиции в Палате представителей, а также бывший судья в Верховном суде, выступил перед Комиссией в качестве адвоката, представляющего интересы некоторых членов фракции оппозиции, имена которых были упомянуты в документах коммунистов.
   Он заявил, что Служба безопасности и супруги Петровы были в сговоре с целью сфабриковать документ, в котором упоминались фамилии некоторых членов оппозиции.
   Далее он заявил, что Документ Джи10 является подделкой, изготовленной в политических целях, чтобы нанести ущерб репутации его самого и возглавляемой им Лейбористской партии.
   Дискуссия в отношении Документа Джи длилась несколько недель. Ее апогеем стало полное драматизма решение Комиссии аннулировать разрешение Доктору Эватту на участие в работе Комиссии в качестве адвоката. Члены Комиссии утверждали, что Доктор Эватт не способен отделить свои обязанности в качестве адвоката от обязанностей лидера оппозиции.
   Впоследствии Комиссия подготовила промежуточный отчет, в котором она сделала заключение, что Документ Джи - настоящий, и был напечатан в советском посольстве коммунистом Рупертом Локвудом. В отчете также говорилось, что утверждения о том, что представленные супругами Петровыми документы сфабрикованы в результате сговора, в котором, якобы, принимал участие и я, лишены оснований и не подтверждаются никакими заслуживающими доверия свидетельствами.
   После своего сенсационного заявления Доктор Эватт потребовал, чтобы меня вызвали на заседание комиссии в качестве свидетеля. Участвовавший в работе Комиссии в качестве адвоката мистер У.В. Уиндейер согласился с этим, так как он знал, что мое свидетельство никоим образом не подкрепит заявления Доктора Эватта.
   Легко понять цель требования Доктора Эватта, вызвать меня на заседание Комиссии в качестве свидетеля. Австралийские коммунисты уверенно полагали, что результат слушаний на заседаниях Комиссии будет зависеть от степени доверия к свидетельским показаниям Петрова. Они знали, что я был близкой связью Петрова и надеялись, что я помогу им поколебать доверие к нему. У них были достаточные основания для такого рода надежд, так как было очевидно, что коммунисты не осуждали меня за уход Петрова на Запад. Меня до сих пор считали верным сторонником революционного дела, и я поддерживал такую веру, продолжая радикальную деятельность в ассоциациях коммунистов.
   Как только Эватт впервые упомянул мое имя, я понял, что скоро меня вызовут давать свидетельские показания. Хотя я готовился к тому, чтобы поведать миру мою историю, которая, как я наверняка знал, подорвет обвинения против меня в сговоре, я все-таки ощущал некоторое беспокойство. Я понимал, что мне нелегко будет резко изменить мой сложившийся внутренний настрой с негласного сотрудника спецслужб Бейкера на государственного свидетеля Бялогуского.
   Вызов на заседания Комиссии пришел не так скоро, как я ожидал, и я замучил Службу безопасности просьбами ввести меня в курс их планов. Они не очень хотели связывать себя какими-то обязательствами, так как на этой стадии было не ясно, какой характер примет ход слушаний Комиссии, и тактика Службы все ещё не была определена.
   Я узнал о моем вызове на слушания из сообщения, которое пришло не напрямую. В моем офисе появился фотограф агентства новостей и сообщив, что в Комиссии было названо мое имя, попросил разрешения сфотографировать меня. На следующий день Норт вручил мне судебную повестку с извещением о том, что меня вызывают в качестве свидетеля на заседание, которое должно было состояться днем позже. Когда я один без сопровождения пробирался через толпу фотографов со вспышками, я ощущал некоторое напряжение и почувствовал облегчение лишь тогда, когда увидел Норта, направляющегося мне навстречу. Он стал моим гидом и наставником до самого конца заседаний Комиссии.