Страница:
Я вышел через приемную комнату и остановился около двери. У окна рядом с лифтом спиной ко мне стоял крепкого сложения мужчина. Он повернулся ко мне. - Я звонил вам вчера и мы условились о встрече на сегодня в четыре часа дня. Вы можете меня принять?
Я провел его в офис и закрыл дверь.
Джоф Скотт был в возрасте около сорока лет.
Короткой стрижкой темных волос, усами и выправкой при ходьбе он был похож на бывшего военного. Мне понравилась его открытая, благожелательная манера поведения и я почувствовал, что мы с ним хорошо поладим. Он дал мне номер телефона для связи и после короткой беседы ушел.
В течение последующих нескольких месяцев я проводил все больше и больше времени в Русском общественном клубе. Я возобновил свое членство в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом и начал посещать там встречи, лекции и фильмы. Стало ясно, что каждой из этих организаций руководит сравнительно небольшая группа людей. Мое положение позволяло выяснить их взаимоотношения и порядок старшинства.
Ввиду тесного взаимодействия между этими организациями, я решил сосредоточить свои усилия на работе в одной из них, полагая, что другая в любом случае узнает о моей деятельности. Мой выбор пал на Русский общественный клуб. Здесь у меня был благовидный предлог для участия в делах без политической ангажированности. В частности, я хотел улучшить мой русский язык и интересовался новостями из Польши и Советского Союза - в основном новостями научного и культурного характера. В библиотеке клуба было много советских журналов, и там говорили на русском языке.
Я посещал кабаре в клубе по субботним вечерам, объясняя это тем, что "в ночных клубах Сиднея нет никаких развлечений, а посещения настолько дороги . . . . и там надоедают голливудские фильмы." Вот так я объяснял мой интерес к посещениям Клуба.
Некоторые из членов клуба помнили меня ещё по моим студенческим годам, и мое знакомство с доктором Джеймсом и его друзьями в Тирруле, по-видимому, тоже сыграло свою роль. За недолгое время меня стали воспринимать как ценного нового члена Клуба.
- Мы очень рады видеть вас, доктор, среди нас, - сказала как-то вечером в библиотеке Клодницкая. - Тут столько работы, а у нас не много людей, на которых можно положиться. Я думаю, что вы можете во многом помочь нам в развитии культурного направления в деятельности. Ох уж эти представления кабаре по субботним вечерам! Не кажется ли вам, что они являются примером дурного вкуса? Но что мы можем поделать? Нам нужно иметь какой-то источник дохода, и эти вечера дают нам его. Что бы я хотела, так это поставить русские пьесы и организовать лекции по советской музыке, искусству и науке.
- Мы можем так много узнать из Советского Союза. Там не тратят время на глупые представления кабаре по вечерам, потому что они заняты более нужными и более полезными вещами. Нам нужно привлечь больше молодых людей, начать работу драматического кружка, дискуссионных групп, чтобы они сами увидели, что принимают участие в серьезном деле. Мы не должны позволять им плыть по течению бесцельного и расточительного прозябания австралийской жизни. Могу я рассчитывать на вашу помощь, доктор?
- Ну конечно, - заверил я её. - Я буду просто рад сотрудничать с вами, если, конечно, позволит время. Как вы понимаете, мои пациенты и занятия скрипкой отнимают у меня много времени. Если бы не это, я бы мог много сделать. Я чувствую, что мне самому нужно многое узнать о Советском Союзе, прежде чем я смогу учить кого-то.
Клодницкая отклонила мое возражение. - Вы просто очень скромный человек, доктор, - сказала она. - Как насчет того, чтобы прийти к нам на обед в один из предстоящих вечеров? Мы смогли бы у нас поговорить об этих вещах в более благоприятной обстановке, чем здесь. Обещайте мне, что придете.
Клодницкие жили на Аддисон авеню в Роузвилле, типичном пригороде северного побережья. Жизнь там в стенах коттеджей и садиках протекает как в замедленном кино. Коттеджи стоят нестройными рядами, и их архитектурный дизайн свидетельствует о довольно слабых и неуклюжих попытках самовыражения. Дом Клодницких явно нуждался в ремонте, а сад изрядно зарос сорняками. Когда я позвонил в колокольчик, дверь широко распахнулась и хозяева встретили меня с распростертыми объятиями.
- Мы так рады вашему визиту, доктор. Пожалуйста, проходите же.
Они говорили оба одновременно, затем мы вошли внутрь дома, где находилась более молодая пара.
_ Это наш сын Билл и его жена, - сообщили они.
Внешне я уже знал Билла. Он был киномехаником и крутил фильмы в Русском общественном клубе и в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом. Я также припомнил, что Юнис Пентон как-то упоминала его имя как переводчика советских фильмов. Все знали его под именем Билл Клод. Смуглый и сухощавым, он носил очки и говорил практически без акцента. По виду он выглядел занятым и замкнутым.
После обеда разговор перешел на дела клуба. Повела его Клодницкая.
В комитете есть только несколько человек, на которых можно положиться при проведении настоящей прогрессивной работы, - сказала она.
_ Другие нерешительны, боятся или сомневаются. Иногда я прихожу в
такое уныние от недостатка у них желания работать и недопонимания, что у меня возникает ощущение утери моего влияния на дела в клубе!
- Ты не должна так говорить, мама. Глаза Билла блеснули за стеклами очков. - Если ты сдашь позиции, вся твоя работа пойдет прахом. Ты просто обязана продолжать работу в клубе и пытаться получить любую возможную поддержку. Этих людей нужно вначале воспитать, прежде чем они поймут, насколько они не правы в своем противодействии прогрессивной политике.
Да, конечно вы должны продолжать. Я решил, что теперь моя очередь
подбодрить её. - Я сам вижу, какую невероятную работу вы проводите, и я уверен, что вас ценят значительно выше, чем вы думаете. Совсем недавно миссис Бримл говорила, что не может даже себе представить, что бы они в клубе делали без вас.
Клодницкая просветлела: - ООна действительно так сказала? Миссис Бримл искренняя и прогрессивная женщина. И хороший работник. Скоро у нас в клубе состоятся выборы, и я бы очень хотела видеть вас в составе нового комитета. Вы окажете нам эту честь, доктор?
Ее маленькие глазки внимательно смотрели на меня.
- Я был бы рад принять участие в выборах, - произнес я после короткой паузы, - но я не знаю, сколько времени мне удастся выкроить. Я настолько занят, что, с ответственностью относясь к клубу, не могу просто так согласиться на какую-либо должность. Я полагаю, что вы, миссис Клодницкая, понимаете, что, в принципе, я был бы рад сделать это. Сама идея мне нравится, но у меня нет возможности взять на себя обязанности члена комитета, и это только лишь по причине недостатка времени.
Клодницкая продолжала убеждать. - Мы и не ожидаем от вас выполнения каких-то обязанностей. Одно только ваше присутствие на заседаниях комитета будет иметь большое значение. Вы и образованны и прогрессивны, нам нужны такие люди, как вы.
Я скромно улыбнулся, но не ответил. Вскоре после моего визита к Клодницким состоялось общее собрание членов клуба, и меня избрали одним из девяти членов комитета. Четверо из них были "прогрессивными", которые в делах клуба слепо следовали советской официальной партийной линии. Четверо других были "умеренными", то есть, симпатизируя Советам, они пытались вести дела, не создавая впечатления, что клуб находится в союзе с крайне левыми. Это разделение голосов зачастую создавало ситуацию, при которой баланс власти зависел от меня. Как только нужно было принимать важное решение, ко мне заранее подходили миссис Клодницкая и Разумов и обговаривали тактику действий. Со временем стало привычным, что когда предстояло голосование, я занимал позицию в поддержку советской линии.
Вскоре после этого Клодницкая и Разумов при моей активной поддержке склонили комитет к принятию решения о том, что в члены клуба может быть принято любое лицо "прогрессивных" взглядов, вне зависимости от национальности. Это новое правило было введено специально для того, чтобы пригласить в клуб нескольких опытных коммунистических активистов, таких как Бела Уинер. Бела была шумной, неутомимой и фанатичной. Еврейка по этнической принадлежности, маленькая ростом, смуглая и вся в морщинах, она была искушенным и закаленным активистом Коммунистической партии.
Одной из обязанностей Белы было встречать в порту корабли, знакомиться с моряками и приводить их в клуб. Бела неплохо владела несколькими иностранными языками, поэтому её "улов" состоял из лиц многих национальностей.
Это была часть долгосрочного плана по пропаганде идеологической доктрины коммунистов. По субботам моряков приводили в клуб на вечерние представления кабаре и Бела не жалела усилий, чтобы они чувствовали себя там, как у себя дома. Обычно это были молодые люди, зачастую почти мальчишки.
Нередко я видел их группами по шесть - семь человек за столом, заставленным напитками и закусками. Гортанный голос Белы пробивался через грохот танцевального ансамбля и гомон толпы, излагая им идеи. Часто раздавались взрывы хохота, которые быстро затихали. Головы мужчин наклонялись вперед, чтобы не упустить ни одного слова из того, о чем говорила Бела, теперь уже с напряженным или задушевным видом.
Немного позднее мальчишек поведут в библиотеку. Затем в понедельник или вторник их пригласят на кинопросмотр. Это обязательно будет советский или чешский фильм, а при входе организуется сбор пожертвований.
- Не беспокойтесь, если к тому времени у вас уже не останется денег, неоднократно слышал я, как говорила Бела. - Я знаю, что вы, ребята, любите повеселиться. В любом случае вы можете прийти сюда свободно. После фильма будет небольшой ужин и немного музыки. Если вы не смогли прийти сюда в этот раз, не забудьте сделать это в ваш следующий заход в Сидней. Вот здесь адрес и номер телефона. Я вам дам ещё карточек, чтобы вы могли передать их своим друзьям . . . .
Последние месяцы1949 года оказались лично для меня тяжелым временем.
Я получил письмо с известием о том, что умерла моя мать. При её смерти около неё не оказалось никого из нашей семьи. Когда я покидал Польшу, моего отца не было с нами. Он и впоследствии не смог вернуться к моей матери и, по-видимому, умер раньше неё в концлагере.
Мой брат Стефан тоже уехал. После моего отъезда из Польши в 1941 году я не получал известий о нем до 1942 или 1943 года. Потом пришло сообщение, что он бежал из немецкой зоны оккупации и оказался на Ближнем Востоке. Он не смог взять мать к себе, так как они оба опасались, что она не перенесет тягот переезда.
Последний раз мы с матерью обменялись письмами в 1945 году. Она тогда работала врачом-стоматологом в государственном учреждении. Я выправил документы на её приезд в Австралию, но польские власти отказали ей в разрешении на выезд.
С отъездом из Польши моего брата, у меня там не осталось никого из близких. Это имело определенное положительное значение для моей работы со специальными службами Австралии. Теперь я знал, что если о моей деятельности станет известно в Польше, мне не придется опасаться репрессий в отношении моих близких.
В это время я получил циркулярное письмо из Комитета борьбы за мир на Тихом океане с призывом о пожертвованиях средств на направление одной делегации в информационную поездку коммунистический Китай. Я, естественно, послал деньги и через несколько недель узнал из прессы, что делегация уехала в Пекин. Еще через несколько недель я получил приглашение принять участие во встрече с тремя членами этой делегации, которые только что вернулись из Китая.
Всемирное движение сторонников мира было одной из величайших политических мистификаций нашего времени. Мы все помнили, как в конце войны Сталин обещал, что Советский Союз не будет вмешиваться во внутренние дела западных демократических государств. Для того, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, он приказал распустить Коминформ - высший орган международного коммунистического движения.4 Западные политики наблюдали и выжидали, однако им не пришлось долго ждать, чтобы понять, что главная цель международного коммунизма осталась неизменной - добиться контроля над западными правительствами любыми имеющимися в распоряжении коммунистов средствами.
Именно поэтому появилось Всемирное движение сторонников мира. Во всех странах, включая и Австралию, активисты коммунистических партий устанавливали связи с людьми, известными своими революционными симпатиями, со священниками, политиканствующими в рядах левых, а также со всеми теми, кто был известен своей приверженностью гуманитарным лозунгам. Этим людям позволили встать во главе Всемирного движения сторонников мира, а коммунисты потихоньку переместились на второй план.
Неудивительно, что поначалу Движение сторонников мира добилось определенных успехов и признания. Подавляющее большинство населения стран Запада ненавидело войну, и сама мысль о возможности войны с применением ядерного оружия могла привести в ужас любого здравомыслящего мужчину или женщину.
Несмотря на это, только небольшая часть австралийского общества активно поддержала Движение сторонников мира. Большинство людей усмотрело в нем стремление коммунистов подорвать доверие к парламентским формам управления государством. Именно отсюда произошел их лозунг: "Если вы сами не добьетесь мира, ваше правительство втянет вас в ещё одну войну агрессивную войну ! Вступайте во Всемирное движение сторонников мира и поднимайте ваш голос против войны и агрессии!"
Эти и подобные им лозунги стали повседневными призывами активистов Движения за мир, и естественно, что в то время, когда организации сторонников мира ещё не были четко названы прикрытием коммунистического фронта, некоторые добропорядочные и неопытные люди оказались втянуты в них. Такие люди, привлеченные высокопарными лозунгами, оказались одураченными и, в результате лести, а также одной-двух поездок на конференции за границу становились законченными "борцами за мир", готовыми вербовать новых одураченных. Этот процесс продолжается, так как энергичные и умелые коммунистические активисты продолжают свою деятельность за кулисами.
В Сиднее было две основные организации: Азиатское и Тихоокеанское движение сторонников мира (АТДСМ) и Совет сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Первая организация была специально создана, чтобы привлекать одураченных людей. Наиболее способных и активных членов АТДСМ приглашали присутствовать на встречах Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Со мной все произошло по общей схеме. Я посетил одно или два собрания сторонников мира и затем стал членом АТДСМ. После посещения ещё нескольких встреч мне предложили стать кандидатом в члены исполнительного комитета. Я согласился при условии, что мое имя не будет фигурировать в заголовках. Это соответствовало отработанной мне линии поведения, согласно которой я, якобы, опасался за последствия работы в политически сомнительных организациях. Я чувствовал, что мне, как врачу иностранного происхождения, следовало твердо придерживаться такой позиции, в особенности в связи с тем, что в числе моих пациентов было много новых австралийцев, то есть иммигрантов, среди которых широко распространены антикоммунистические настроения.
Очевидно моя деятельность в АТДСМ не осталась незамеченной, так как вскоре я был избран членом исполнительного комитета, а затем приглашен на встречу Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Вскоре я вступил в эту организацию, где реальная власть принадлежала Биллу Голану (вице президенту) директору средней школы для мальчиков и давнему члену коммунистической партии. Он был умным человеком, хорошим оратором и опытным активистом.
Спустя некоторое время я был избран в исполнительный комитет Совета и стал его казначеем.
Глава Девятая
Голливудские шпионские фильмы о "рыцарях плаща и кинжала" дают неверное представление о секретном агенте. Колоритного супермена с накачанными мышцами на самом деле не существует. Я убедился, что мне нужно было играть много ролей и выступать перед людьми в разных качествах. При этом особенно важны определенные знания психологии людей и хорошая память.
Иногда, несмотря на интенсивную практику, моя способность к запоминанию подвергалась серьезному испытанию. Однажды на встрече участников Совета мира штата Новый Южный Уэльс, которых оказалось около тридцати человек, мне пришлось запоминать, чтобы впоследствии подготовить донесение, время моего прибытия и начала встречи, имена всех присутствующих и, по возможности, их адреса и профессиональные занятия.
На некоторых встречах могло присутствовать значительное число абсолютно незнакомых мне людей. Иногда меня знакомили с вновь прибывшими, а иногда приходилось собирать информацию, прислушиваясь к чужим разговорам. Если невозможно выяснить точные установочные данные людей, то приходилось запоминать их физические особенности, чтобы впоследствии можно было подготовить их описание, в том числе ориентировочный возраст, рост, телосложение, строение лица, цвет волос и глаз и другие характерные признаки.
Кроме этого нужно было ещё запомнить и весь ход встречи: повестку дня, содержание проектов различных резолюций, кем они выдвигались и, наконец, сам характер обсуждения, который зачастую также представлял интерес для Службы безопасности.
И здесь мы подходим к другому сложному аспекту работы секретного агента: никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что тот или иной эпизод или высказывание представляют интерес для Службы безопасности. Это в значительной мере зависит от сопутствующих обстоятельств. Например, от того, кем и как сделано высказывание, кому оно адресовано, и другие связанные с этим факторы.
Иногда, как видно из дальнейшего, новые события и случайности представляют имевший место в прошлом инцидент совсем в другом свете.
Особенно мне пришлось быть начеку, когда в 1950 году я встретил Ивана Михайловича Пахомова - корреспондента ТАСС и его жену. Нас познакомила в Русском общественном клубе Клодницкая.
- Познакомьтесь с нашим доктором, Иван Михайлович, - произнесла она своим обычным искусственным тоном. - Он у нас не только врач, он также превосходный скрипач и играет с сиднейским симфоническим оркестром. А ещё важнее то, что он ведет большую работу в комитете нашего клуба.
Мы обменялись рукопожатиями. Пахомов был мужчина невысокого роста в возрасте за сорок, смуглый и лысый, с круглым жирным лицом. Он был тучен и двигался медленно, почти тяжеловесно. Его жена, блондинка, была немного выше его ростом и казалась значительно моложе его. Внешне она выглядела как типичная советская молодая женщина - безвкусно одетая, плохо ухоженная и без макияжа.
Они поселились в квартире их предшественника на улице Кэнди19, Кингс Кросс в сиднейском квартале псевдобогемы. Вскоре после нашего знакомства они пригласили меня к себе в прямой связи с моей профессией. Пахомов заболел. Я сел на край его постели, чтобы осмотреть его, с трудом пытаясь скрыть отвращение к окружающей меня грязи.
Уже приготовившись писать рецепт, я заметил небольшое насекомое, ползущее по краю сероватой простыни. Поначалу я не мог поверить своим глазам, но при повторном взгляде не осталось никаких сомнений - это был большой темно-красный клоп.
- Анна Михайловна, здесь недостаточно света, - поспешно обратился я к Пахомовой и вскочил с постели. Весь остаток дня у меня было неприятное ощущение, что моя одежда кишит паразитами. Однако, невзирая на клопов, мне необходимо было поддерживать контакты с Пахомовым. Как корреспондент ТАСС, он мог быть связующим звеном между советским посольством и его агентами в Сиднее и представлял оперативный интерес.
Он был чрезвычайно саркастичным человеком, и насмешничество было его второй натурой. С ним невозможно было вести нормальную беседу, так как он всегда искал в высказываниях двойственный смысл и цинизм, и с подозрением относился ко всякому замечанию. Что бы ни было у другой страны, у Советского Союза, по мнению Пахомова, все всегда было лучше. Каковы бы ни были достижения какой-либо страны, достижения Советского Союза всегда были значительнее. Он был уверен, что говорит правильные вещи по любому поводу, в котором было заинтересовано его посольство. Как мне кажется, его основной проблемой была мания преследования беда в той или иной мере свойственная всем официальным советским представителям.
Исходя из этого я скорректировал свою линию поведения. Это дало положительный результат, так как вскоре отношение Пахомова ко мне явно улучшилось и стало, можно сказать, дружеским. Иногда я встречал Пахомова у Клодницких. На таких встречах гостями хозяев дома были, в основном, известные представители клуба, лица русского происхождения или с просоветскими симпатиями, а также их профессиональные или деловые связи, которые могли оказаться полезными.
Во время этих встреч супруги Клодницкие и другие члены клуба обращались к Пахомовым с явным почтением, если не сказать с подобострастием. Вскоре мне стало ясно, что Клодницкая, будучи президентом клуба, ожидает от Пахомова руководящих указаний в отношении клубных дел. Она стремилась получить его совет по каждому мелкому вопросу.
Я старался не следовать её примеру. Люди в Советском Союзе воспитаны таким образом, что рассматривают почтительное отношение как пережиток царского режима и относятся к этому с подозрением. Я уже знал, что даже хорошие манеры и соблюдение общепринятого этикета могут оказаться неправильно ими восприняты. Поэтому, если мне нужен был устраивающий меня характер отношений с Пахомовым, мне следовало придерживаться манеры поведения, которая была свойственна Пахомову и другим официальным советским представителям. Когда он был саркастичным, таким же становился и я; когда он был груб, я становился, по - возможности, даже грубее.
Эта позиция начала приносить свои плоды и способствовала тому, что Пахомов стал доверять мне некоторые весьма деликатные вещи. Он спросил меня о происхождении Белы Уинер, о том, что мне известно о ней, что я о ней думаю, могу ли я кое-что выяснить о ней и сообщить ему результат.
Я всегда был очень осторожен, когда возникали подобного рода вопросы, мне не хотелось связывать себя обязательствами, которые могли скомпрометировать мою репутацию из-за чужих дел. Я всегда оставлял себе дополнительные возможности, используя фразы типа "она, по-видимому, . . ", "она сказала мне", "она говорит", "мне рассказали . . .". Что бы я ни сообщал, я всегда стремился дать понять Пахомову, что мне свойственна сдержанность в оценках, и я не сужу только на основании поверхностных впечатлений. Такая линия поведения не только в определенной степени освобождала меня от ответственности, но и, по всей видимости, увеличивала мой авторитет в его глазах.
По другому обстояло дело с Клодницкой. Она любила в людях хорошие манеры и комплименты, а также очевидные признаки наличия культурных запросов. Фактически в ходе общения с присутствующими на этих встречах мне приходилось играть разные роли, чтобы у каждого из них сложилось различное впечатление от общения со мной. А для всех вместе я старался представить себя как человека, который любит хорошо пожить, получает удовольствие от веселой жизни с обилием хорошей пищи и напитков. Я считал, что такая моя репутация всегда обеспечит выход из любой затруднительной ситуации. Я позволял себе выглядеть человеком материально обеспеченным, преувеличивал объем доходов от моей медицинской практики и всегда проявлял настойчивую инициативу, когда речь шла об оплате каких-то общих расходов. Одним словом, я стал настоящим бонвиваном. Я знал, что такое поведение должно нравится людям с русским характером и привлечет ко мне тех (некоторые из них окажутся для меня полезными), кто не может позволить себе расходовать деньги так свободно. Однако, играть такую роль постоянно было очень не просто, так как мне стало тяжело выдерживать напряжение от многих обязанностей. Моя медицинская практика росла, а симфонический оркестр, которому я посвящал тридцать часов в неделю, превратился в настоящую рабочую нагрузку. Но я продолжал все это изо всех сил, и в один из вечеров начала 1951 года в кабаре клуба мне довелось осуществить знакомство, которое оказалось чрезвычайно важным.
Уже некоторое время Разумов и его приятель - новый австралиец по фамилии Дукин - говорили мне о молодой русской женщине, которая посещает клуб. По их словам, она - студентка медицинского факультета, а её отец большая шишка в Москве. Именно в этот вечер я познакомился с ней - с Лидией Мокрас. Лидия была довольно молодой высокой блондинкой и на этот раз пришла в сопровождении какого-то чеха. Я припоминаю, что в конце вечера они вдвоем уехали домой.
В течение последующих нескольких месяцев я ничего больше о ней не слышал. Затем в один из дней ко мне позвонила Клодницкая и попросила приехать в клуб. Там проходило занятие клубного драматического кружка, и Лидия принимала в нем участие. С того вечера я время от времени видел Лидию. Она удивила меня тогда, да и сейчас удивляет, хотя мне уже удалось узнать её значительно лучше. По всей видимости, у неё на каждый день была новая история и новое настроение. Один день она говорила об СССР в восторженных выражениях, а на другой день у неё не находилось для коммунистов ни одного доброго слова. Я думаю, что она могла быть двойным агентом, и мне до сих пор не ясно, на чьей она стороне.
Я провел его в офис и закрыл дверь.
Джоф Скотт был в возрасте около сорока лет.
Короткой стрижкой темных волос, усами и выправкой при ходьбе он был похож на бывшего военного. Мне понравилась его открытая, благожелательная манера поведения и я почувствовал, что мы с ним хорошо поладим. Он дал мне номер телефона для связи и после короткой беседы ушел.
В течение последующих нескольких месяцев я проводил все больше и больше времени в Русском общественном клубе. Я возобновил свое членство в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом и начал посещать там встречи, лекции и фильмы. Стало ясно, что каждой из этих организаций руководит сравнительно небольшая группа людей. Мое положение позволяло выяснить их взаимоотношения и порядок старшинства.
Ввиду тесного взаимодействия между этими организациями, я решил сосредоточить свои усилия на работе в одной из них, полагая, что другая в любом случае узнает о моей деятельности. Мой выбор пал на Русский общественный клуб. Здесь у меня был благовидный предлог для участия в делах без политической ангажированности. В частности, я хотел улучшить мой русский язык и интересовался новостями из Польши и Советского Союза - в основном новостями научного и культурного характера. В библиотеке клуба было много советских журналов, и там говорили на русском языке.
Я посещал кабаре в клубе по субботним вечерам, объясняя это тем, что "в ночных клубах Сиднея нет никаких развлечений, а посещения настолько дороги . . . . и там надоедают голливудские фильмы." Вот так я объяснял мой интерес к посещениям Клуба.
Некоторые из членов клуба помнили меня ещё по моим студенческим годам, и мое знакомство с доктором Джеймсом и его друзьями в Тирруле, по-видимому, тоже сыграло свою роль. За недолгое время меня стали воспринимать как ценного нового члена Клуба.
- Мы очень рады видеть вас, доктор, среди нас, - сказала как-то вечером в библиотеке Клодницкая. - Тут столько работы, а у нас не много людей, на которых можно положиться. Я думаю, что вы можете во многом помочь нам в развитии культурного направления в деятельности. Ох уж эти представления кабаре по субботним вечерам! Не кажется ли вам, что они являются примером дурного вкуса? Но что мы можем поделать? Нам нужно иметь какой-то источник дохода, и эти вечера дают нам его. Что бы я хотела, так это поставить русские пьесы и организовать лекции по советской музыке, искусству и науке.
- Мы можем так много узнать из Советского Союза. Там не тратят время на глупые представления кабаре по вечерам, потому что они заняты более нужными и более полезными вещами. Нам нужно привлечь больше молодых людей, начать работу драматического кружка, дискуссионных групп, чтобы они сами увидели, что принимают участие в серьезном деле. Мы не должны позволять им плыть по течению бесцельного и расточительного прозябания австралийской жизни. Могу я рассчитывать на вашу помощь, доктор?
- Ну конечно, - заверил я её. - Я буду просто рад сотрудничать с вами, если, конечно, позволит время. Как вы понимаете, мои пациенты и занятия скрипкой отнимают у меня много времени. Если бы не это, я бы мог много сделать. Я чувствую, что мне самому нужно многое узнать о Советском Союзе, прежде чем я смогу учить кого-то.
Клодницкая отклонила мое возражение. - Вы просто очень скромный человек, доктор, - сказала она. - Как насчет того, чтобы прийти к нам на обед в один из предстоящих вечеров? Мы смогли бы у нас поговорить об этих вещах в более благоприятной обстановке, чем здесь. Обещайте мне, что придете.
Клодницкие жили на Аддисон авеню в Роузвилле, типичном пригороде северного побережья. Жизнь там в стенах коттеджей и садиках протекает как в замедленном кино. Коттеджи стоят нестройными рядами, и их архитектурный дизайн свидетельствует о довольно слабых и неуклюжих попытках самовыражения. Дом Клодницких явно нуждался в ремонте, а сад изрядно зарос сорняками. Когда я позвонил в колокольчик, дверь широко распахнулась и хозяева встретили меня с распростертыми объятиями.
- Мы так рады вашему визиту, доктор. Пожалуйста, проходите же.
Они говорили оба одновременно, затем мы вошли внутрь дома, где находилась более молодая пара.
_ Это наш сын Билл и его жена, - сообщили они.
Внешне я уже знал Билла. Он был киномехаником и крутил фильмы в Русском общественном клубе и в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом. Я также припомнил, что Юнис Пентон как-то упоминала его имя как переводчика советских фильмов. Все знали его под именем Билл Клод. Смуглый и сухощавым, он носил очки и говорил практически без акцента. По виду он выглядел занятым и замкнутым.
После обеда разговор перешел на дела клуба. Повела его Клодницкая.
В комитете есть только несколько человек, на которых можно положиться при проведении настоящей прогрессивной работы, - сказала она.
_ Другие нерешительны, боятся или сомневаются. Иногда я прихожу в
такое уныние от недостатка у них желания работать и недопонимания, что у меня возникает ощущение утери моего влияния на дела в клубе!
- Ты не должна так говорить, мама. Глаза Билла блеснули за стеклами очков. - Если ты сдашь позиции, вся твоя работа пойдет прахом. Ты просто обязана продолжать работу в клубе и пытаться получить любую возможную поддержку. Этих людей нужно вначале воспитать, прежде чем они поймут, насколько они не правы в своем противодействии прогрессивной политике.
Да, конечно вы должны продолжать. Я решил, что теперь моя очередь
подбодрить её. - Я сам вижу, какую невероятную работу вы проводите, и я уверен, что вас ценят значительно выше, чем вы думаете. Совсем недавно миссис Бримл говорила, что не может даже себе представить, что бы они в клубе делали без вас.
Клодницкая просветлела: - ООна действительно так сказала? Миссис Бримл искренняя и прогрессивная женщина. И хороший работник. Скоро у нас в клубе состоятся выборы, и я бы очень хотела видеть вас в составе нового комитета. Вы окажете нам эту честь, доктор?
Ее маленькие глазки внимательно смотрели на меня.
- Я был бы рад принять участие в выборах, - произнес я после короткой паузы, - но я не знаю, сколько времени мне удастся выкроить. Я настолько занят, что, с ответственностью относясь к клубу, не могу просто так согласиться на какую-либо должность. Я полагаю, что вы, миссис Клодницкая, понимаете, что, в принципе, я был бы рад сделать это. Сама идея мне нравится, но у меня нет возможности взять на себя обязанности члена комитета, и это только лишь по причине недостатка времени.
Клодницкая продолжала убеждать. - Мы и не ожидаем от вас выполнения каких-то обязанностей. Одно только ваше присутствие на заседаниях комитета будет иметь большое значение. Вы и образованны и прогрессивны, нам нужны такие люди, как вы.
Я скромно улыбнулся, но не ответил. Вскоре после моего визита к Клодницким состоялось общее собрание членов клуба, и меня избрали одним из девяти членов комитета. Четверо из них были "прогрессивными", которые в делах клуба слепо следовали советской официальной партийной линии. Четверо других были "умеренными", то есть, симпатизируя Советам, они пытались вести дела, не создавая впечатления, что клуб находится в союзе с крайне левыми. Это разделение голосов зачастую создавало ситуацию, при которой баланс власти зависел от меня. Как только нужно было принимать важное решение, ко мне заранее подходили миссис Клодницкая и Разумов и обговаривали тактику действий. Со временем стало привычным, что когда предстояло голосование, я занимал позицию в поддержку советской линии.
Вскоре после этого Клодницкая и Разумов при моей активной поддержке склонили комитет к принятию решения о том, что в члены клуба может быть принято любое лицо "прогрессивных" взглядов, вне зависимости от национальности. Это новое правило было введено специально для того, чтобы пригласить в клуб нескольких опытных коммунистических активистов, таких как Бела Уинер. Бела была шумной, неутомимой и фанатичной. Еврейка по этнической принадлежности, маленькая ростом, смуглая и вся в морщинах, она была искушенным и закаленным активистом Коммунистической партии.
Одной из обязанностей Белы было встречать в порту корабли, знакомиться с моряками и приводить их в клуб. Бела неплохо владела несколькими иностранными языками, поэтому её "улов" состоял из лиц многих национальностей.
Это была часть долгосрочного плана по пропаганде идеологической доктрины коммунистов. По субботам моряков приводили в клуб на вечерние представления кабаре и Бела не жалела усилий, чтобы они чувствовали себя там, как у себя дома. Обычно это были молодые люди, зачастую почти мальчишки.
Нередко я видел их группами по шесть - семь человек за столом, заставленным напитками и закусками. Гортанный голос Белы пробивался через грохот танцевального ансамбля и гомон толпы, излагая им идеи. Часто раздавались взрывы хохота, которые быстро затихали. Головы мужчин наклонялись вперед, чтобы не упустить ни одного слова из того, о чем говорила Бела, теперь уже с напряженным или задушевным видом.
Немного позднее мальчишек поведут в библиотеку. Затем в понедельник или вторник их пригласят на кинопросмотр. Это обязательно будет советский или чешский фильм, а при входе организуется сбор пожертвований.
- Не беспокойтесь, если к тому времени у вас уже не останется денег, неоднократно слышал я, как говорила Бела. - Я знаю, что вы, ребята, любите повеселиться. В любом случае вы можете прийти сюда свободно. После фильма будет небольшой ужин и немного музыки. Если вы не смогли прийти сюда в этот раз, не забудьте сделать это в ваш следующий заход в Сидней. Вот здесь адрес и номер телефона. Я вам дам ещё карточек, чтобы вы могли передать их своим друзьям . . . .
Последние месяцы1949 года оказались лично для меня тяжелым временем.
Я получил письмо с известием о том, что умерла моя мать. При её смерти около неё не оказалось никого из нашей семьи. Когда я покидал Польшу, моего отца не было с нами. Он и впоследствии не смог вернуться к моей матери и, по-видимому, умер раньше неё в концлагере.
Мой брат Стефан тоже уехал. После моего отъезда из Польши в 1941 году я не получал известий о нем до 1942 или 1943 года. Потом пришло сообщение, что он бежал из немецкой зоны оккупации и оказался на Ближнем Востоке. Он не смог взять мать к себе, так как они оба опасались, что она не перенесет тягот переезда.
Последний раз мы с матерью обменялись письмами в 1945 году. Она тогда работала врачом-стоматологом в государственном учреждении. Я выправил документы на её приезд в Австралию, но польские власти отказали ей в разрешении на выезд.
С отъездом из Польши моего брата, у меня там не осталось никого из близких. Это имело определенное положительное значение для моей работы со специальными службами Австралии. Теперь я знал, что если о моей деятельности станет известно в Польше, мне не придется опасаться репрессий в отношении моих близких.
В это время я получил циркулярное письмо из Комитета борьбы за мир на Тихом океане с призывом о пожертвованиях средств на направление одной делегации в информационную поездку коммунистический Китай. Я, естественно, послал деньги и через несколько недель узнал из прессы, что делегация уехала в Пекин. Еще через несколько недель я получил приглашение принять участие во встрече с тремя членами этой делегации, которые только что вернулись из Китая.
Всемирное движение сторонников мира было одной из величайших политических мистификаций нашего времени. Мы все помнили, как в конце войны Сталин обещал, что Советский Союз не будет вмешиваться во внутренние дела западных демократических государств. Для того, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, он приказал распустить Коминформ - высший орган международного коммунистического движения.4 Западные политики наблюдали и выжидали, однако им не пришлось долго ждать, чтобы понять, что главная цель международного коммунизма осталась неизменной - добиться контроля над западными правительствами любыми имеющимися в распоряжении коммунистов средствами.
Именно поэтому появилось Всемирное движение сторонников мира. Во всех странах, включая и Австралию, активисты коммунистических партий устанавливали связи с людьми, известными своими революционными симпатиями, со священниками, политиканствующими в рядах левых, а также со всеми теми, кто был известен своей приверженностью гуманитарным лозунгам. Этим людям позволили встать во главе Всемирного движения сторонников мира, а коммунисты потихоньку переместились на второй план.
Неудивительно, что поначалу Движение сторонников мира добилось определенных успехов и признания. Подавляющее большинство населения стран Запада ненавидело войну, и сама мысль о возможности войны с применением ядерного оружия могла привести в ужас любого здравомыслящего мужчину или женщину.
Несмотря на это, только небольшая часть австралийского общества активно поддержала Движение сторонников мира. Большинство людей усмотрело в нем стремление коммунистов подорвать доверие к парламентским формам управления государством. Именно отсюда произошел их лозунг: "Если вы сами не добьетесь мира, ваше правительство втянет вас в ещё одну войну агрессивную войну ! Вступайте во Всемирное движение сторонников мира и поднимайте ваш голос против войны и агрессии!"
Эти и подобные им лозунги стали повседневными призывами активистов Движения за мир, и естественно, что в то время, когда организации сторонников мира ещё не были четко названы прикрытием коммунистического фронта, некоторые добропорядочные и неопытные люди оказались втянуты в них. Такие люди, привлеченные высокопарными лозунгами, оказались одураченными и, в результате лести, а также одной-двух поездок на конференции за границу становились законченными "борцами за мир", готовыми вербовать новых одураченных. Этот процесс продолжается, так как энергичные и умелые коммунистические активисты продолжают свою деятельность за кулисами.
В Сиднее было две основные организации: Азиатское и Тихоокеанское движение сторонников мира (АТДСМ) и Совет сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Первая организация была специально создана, чтобы привлекать одураченных людей. Наиболее способных и активных членов АТДСМ приглашали присутствовать на встречах Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Со мной все произошло по общей схеме. Я посетил одно или два собрания сторонников мира и затем стал членом АТДСМ. После посещения ещё нескольких встреч мне предложили стать кандидатом в члены исполнительного комитета. Я согласился при условии, что мое имя не будет фигурировать в заголовках. Это соответствовало отработанной мне линии поведения, согласно которой я, якобы, опасался за последствия работы в политически сомнительных организациях. Я чувствовал, что мне, как врачу иностранного происхождения, следовало твердо придерживаться такой позиции, в особенности в связи с тем, что в числе моих пациентов было много новых австралийцев, то есть иммигрантов, среди которых широко распространены антикоммунистические настроения.
Очевидно моя деятельность в АТДСМ не осталась незамеченной, так как вскоре я был избран членом исполнительного комитета, а затем приглашен на встречу Совета сторонников мира штата Новый Южный Уэльс. Вскоре я вступил в эту организацию, где реальная власть принадлежала Биллу Голану (вице президенту) директору средней школы для мальчиков и давнему члену коммунистической партии. Он был умным человеком, хорошим оратором и опытным активистом.
Спустя некоторое время я был избран в исполнительный комитет Совета и стал его казначеем.
Глава Девятая
Голливудские шпионские фильмы о "рыцарях плаща и кинжала" дают неверное представление о секретном агенте. Колоритного супермена с накачанными мышцами на самом деле не существует. Я убедился, что мне нужно было играть много ролей и выступать перед людьми в разных качествах. При этом особенно важны определенные знания психологии людей и хорошая память.
Иногда, несмотря на интенсивную практику, моя способность к запоминанию подвергалась серьезному испытанию. Однажды на встрече участников Совета мира штата Новый Южный Уэльс, которых оказалось около тридцати человек, мне пришлось запоминать, чтобы впоследствии подготовить донесение, время моего прибытия и начала встречи, имена всех присутствующих и, по возможности, их адреса и профессиональные занятия.
На некоторых встречах могло присутствовать значительное число абсолютно незнакомых мне людей. Иногда меня знакомили с вновь прибывшими, а иногда приходилось собирать информацию, прислушиваясь к чужим разговорам. Если невозможно выяснить точные установочные данные людей, то приходилось запоминать их физические особенности, чтобы впоследствии можно было подготовить их описание, в том числе ориентировочный возраст, рост, телосложение, строение лица, цвет волос и глаз и другие характерные признаки.
Кроме этого нужно было ещё запомнить и весь ход встречи: повестку дня, содержание проектов различных резолюций, кем они выдвигались и, наконец, сам характер обсуждения, который зачастую также представлял интерес для Службы безопасности.
И здесь мы подходим к другому сложному аспекту работы секретного агента: никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что тот или иной эпизод или высказывание представляют интерес для Службы безопасности. Это в значительной мере зависит от сопутствующих обстоятельств. Например, от того, кем и как сделано высказывание, кому оно адресовано, и другие связанные с этим факторы.
Иногда, как видно из дальнейшего, новые события и случайности представляют имевший место в прошлом инцидент совсем в другом свете.
Особенно мне пришлось быть начеку, когда в 1950 году я встретил Ивана Михайловича Пахомова - корреспондента ТАСС и его жену. Нас познакомила в Русском общественном клубе Клодницкая.
- Познакомьтесь с нашим доктором, Иван Михайлович, - произнесла она своим обычным искусственным тоном. - Он у нас не только врач, он также превосходный скрипач и играет с сиднейским симфоническим оркестром. А ещё важнее то, что он ведет большую работу в комитете нашего клуба.
Мы обменялись рукопожатиями. Пахомов был мужчина невысокого роста в возрасте за сорок, смуглый и лысый, с круглым жирным лицом. Он был тучен и двигался медленно, почти тяжеловесно. Его жена, блондинка, была немного выше его ростом и казалась значительно моложе его. Внешне она выглядела как типичная советская молодая женщина - безвкусно одетая, плохо ухоженная и без макияжа.
Они поселились в квартире их предшественника на улице Кэнди19, Кингс Кросс в сиднейском квартале псевдобогемы. Вскоре после нашего знакомства они пригласили меня к себе в прямой связи с моей профессией. Пахомов заболел. Я сел на край его постели, чтобы осмотреть его, с трудом пытаясь скрыть отвращение к окружающей меня грязи.
Уже приготовившись писать рецепт, я заметил небольшое насекомое, ползущее по краю сероватой простыни. Поначалу я не мог поверить своим глазам, но при повторном взгляде не осталось никаких сомнений - это был большой темно-красный клоп.
- Анна Михайловна, здесь недостаточно света, - поспешно обратился я к Пахомовой и вскочил с постели. Весь остаток дня у меня было неприятное ощущение, что моя одежда кишит паразитами. Однако, невзирая на клопов, мне необходимо было поддерживать контакты с Пахомовым. Как корреспондент ТАСС, он мог быть связующим звеном между советским посольством и его агентами в Сиднее и представлял оперативный интерес.
Он был чрезвычайно саркастичным человеком, и насмешничество было его второй натурой. С ним невозможно было вести нормальную беседу, так как он всегда искал в высказываниях двойственный смысл и цинизм, и с подозрением относился ко всякому замечанию. Что бы ни было у другой страны, у Советского Союза, по мнению Пахомова, все всегда было лучше. Каковы бы ни были достижения какой-либо страны, достижения Советского Союза всегда были значительнее. Он был уверен, что говорит правильные вещи по любому поводу, в котором было заинтересовано его посольство. Как мне кажется, его основной проблемой была мания преследования беда в той или иной мере свойственная всем официальным советским представителям.
Исходя из этого я скорректировал свою линию поведения. Это дало положительный результат, так как вскоре отношение Пахомова ко мне явно улучшилось и стало, можно сказать, дружеским. Иногда я встречал Пахомова у Клодницких. На таких встречах гостями хозяев дома были, в основном, известные представители клуба, лица русского происхождения или с просоветскими симпатиями, а также их профессиональные или деловые связи, которые могли оказаться полезными.
Во время этих встреч супруги Клодницкие и другие члены клуба обращались к Пахомовым с явным почтением, если не сказать с подобострастием. Вскоре мне стало ясно, что Клодницкая, будучи президентом клуба, ожидает от Пахомова руководящих указаний в отношении клубных дел. Она стремилась получить его совет по каждому мелкому вопросу.
Я старался не следовать её примеру. Люди в Советском Союзе воспитаны таким образом, что рассматривают почтительное отношение как пережиток царского режима и относятся к этому с подозрением. Я уже знал, что даже хорошие манеры и соблюдение общепринятого этикета могут оказаться неправильно ими восприняты. Поэтому, если мне нужен был устраивающий меня характер отношений с Пахомовым, мне следовало придерживаться манеры поведения, которая была свойственна Пахомову и другим официальным советским представителям. Когда он был саркастичным, таким же становился и я; когда он был груб, я становился, по - возможности, даже грубее.
Эта позиция начала приносить свои плоды и способствовала тому, что Пахомов стал доверять мне некоторые весьма деликатные вещи. Он спросил меня о происхождении Белы Уинер, о том, что мне известно о ней, что я о ней думаю, могу ли я кое-что выяснить о ней и сообщить ему результат.
Я всегда был очень осторожен, когда возникали подобного рода вопросы, мне не хотелось связывать себя обязательствами, которые могли скомпрометировать мою репутацию из-за чужих дел. Я всегда оставлял себе дополнительные возможности, используя фразы типа "она, по-видимому, . . ", "она сказала мне", "она говорит", "мне рассказали . . .". Что бы я ни сообщал, я всегда стремился дать понять Пахомову, что мне свойственна сдержанность в оценках, и я не сужу только на основании поверхностных впечатлений. Такая линия поведения не только в определенной степени освобождала меня от ответственности, но и, по всей видимости, увеличивала мой авторитет в его глазах.
По другому обстояло дело с Клодницкой. Она любила в людях хорошие манеры и комплименты, а также очевидные признаки наличия культурных запросов. Фактически в ходе общения с присутствующими на этих встречах мне приходилось играть разные роли, чтобы у каждого из них сложилось различное впечатление от общения со мной. А для всех вместе я старался представить себя как человека, который любит хорошо пожить, получает удовольствие от веселой жизни с обилием хорошей пищи и напитков. Я считал, что такая моя репутация всегда обеспечит выход из любой затруднительной ситуации. Я позволял себе выглядеть человеком материально обеспеченным, преувеличивал объем доходов от моей медицинской практики и всегда проявлял настойчивую инициативу, когда речь шла об оплате каких-то общих расходов. Одним словом, я стал настоящим бонвиваном. Я знал, что такое поведение должно нравится людям с русским характером и привлечет ко мне тех (некоторые из них окажутся для меня полезными), кто не может позволить себе расходовать деньги так свободно. Однако, играть такую роль постоянно было очень не просто, так как мне стало тяжело выдерживать напряжение от многих обязанностей. Моя медицинская практика росла, а симфонический оркестр, которому я посвящал тридцать часов в неделю, превратился в настоящую рабочую нагрузку. Но я продолжал все это изо всех сил, и в один из вечеров начала 1951 года в кабаре клуба мне довелось осуществить знакомство, которое оказалось чрезвычайно важным.
Уже некоторое время Разумов и его приятель - новый австралиец по фамилии Дукин - говорили мне о молодой русской женщине, которая посещает клуб. По их словам, она - студентка медицинского факультета, а её отец большая шишка в Москве. Именно в этот вечер я познакомился с ней - с Лидией Мокрас. Лидия была довольно молодой высокой блондинкой и на этот раз пришла в сопровождении какого-то чеха. Я припоминаю, что в конце вечера они вдвоем уехали домой.
В течение последующих нескольких месяцев я ничего больше о ней не слышал. Затем в один из дней ко мне позвонила Клодницкая и попросила приехать в клуб. Там проходило занятие клубного драматического кружка, и Лидия принимала в нем участие. С того вечера я время от времени видел Лидию. Она удивила меня тогда, да и сейчас удивляет, хотя мне уже удалось узнать её значительно лучше. По всей видимости, у неё на каждый день была новая история и новое настроение. Один день она говорила об СССР в восторженных выражениях, а на другой день у неё не находилось для коммунистов ни одного доброго слова. Я думаю, что она могла быть двойным агентом, и мне до сих пор не ясно, на чьей она стороне.