Страница:
Ленин проявлял активный, хотя и немного наивный интерес к использованию различных технических средств и методов, в том числе террора, для охоты за контрреволюционерами. Ему чрезвычайно понравилась идея использовать большие электромагниты для обнаружения во время обысков спрятанного в домах оружия. Он всячески настаивал на рассмотрении этой идеи в ЧК. Однако Дзержинский занял другую позицию, он говорил Ленину: «Магниты вряд ли можно использовать при обысках, мы уже пытались это сделать». Но в качестве эксперимента он все-таки согласился с тем, чтобы во время обысков использовались большие магниты, главным образом для того, чтобы испугать контрреволюционеров и заставить их добровольно сдать спрятанное оружие. Вскоре от подобных экспериментов отказались.
Действия ЧК, направленные на внедрение агентов в миссии Антанты и ее разведывательные сети в Россию, оказались более успешными, чем операция против посольства Германии.
До сих пор КГБ считает своей крупнейшей победой операцию ЧК по разоблачению летом 1918 года так называемого «заговора Локкарта», в которой участвовали британские, французские, американские дипломаты и тайные агенты. Роберт Брюс Локкарт, бывший исполняющий обязанности генерального консула Великобритании в дореволюционной Москве, был способным, но не самым надежным сотрудником консульской службы. На протяжении своей карьеры ему дважды приходилось начинать все с начала после того, как его весьма запутанные любовные похождения становились достоянием гласности. В начале 1918 года после того, как британский посол был отозван, Локкарта направили в Россию для вступления в неофициальный контакт с большевистским режимом. Он не смог добиться больших результатов. Главная цель его миссии заключалась в том, чтобы убедить большевиков продолжить войну с Германией, пообещав помощь армии Антанты. Несмотря на то, что Локкарт потерпел неудачу и мирный договор в Брест-Литовске был подписан, он не оставлял надежды на лучшее. В своих докладах в Лондон он писал, что, несмотря на мирный договор, «существуют значительные возможности для организации сопротивления Германии». Военный комиссар Троцкий и сменивший его на посту комиссара иностранных дел Георгий Чичерин, будучи чрезвычайно заинтересованными в установлении связи с Лондоном, всячески пытались убедить Локкарта в том, что Брестский мир не продлится долго. Но Локкарт не пользовался большим доверием у своего правительства. Один из чиновников Министерства иностранных дел Великобритании язвительно заметил: «Может быть, г-н Локкарт и давал нам плохие советы, но нас нельзя обвинить в том, что мы им следовали».
После того, как Локкарт потерял всякую надежду на возобновление войны на Восточном фронте, он быстро поменял свое амплуа пробольшевистского дипломата на антибольшевистского заговорщика. В середине мая он установил контакты с агентами антисоветского подполья, возглавляемого эсером-террористом Борисом Савинковым, который еще до войны участвовал в организации покушения на Плеве и Великого князя Сергея Александровича. В своих мемуарах Локкарт отрицал то, что он подталкивал Савинкова на совершение тех или иных действий. Однако в своих телеграммах в Лондон он говорил совсем о другом. 23 мая 1918 года он направил в Министерство иностранных дел без всяких комментариев текст, полученный от агентов Савинкова, в котором рассказывалось о планах «убийства всех большевистских лидеров в ночь высадки войск Антанты и создания правительства, которое в действительности станет военной диктатурой». В отличие от британского правительства, которое больше заботила проблема войны с Германией, Локкарт становится ярым сторонником интервенции Антанты для оказания помощи в свержении коммунистического режима.
Английская секретная разведывательная служба, известная в то время, как МИ 1C, внесла свою лепту в неразбериху, созданную Локкартом. Помимо резидента МИ1С, капитана Эрнеста Бойса, который формально оставался во главе британской секретной агентуры в России, туда в начале 1918 года были направлены еще несколько офицеров разведки попытать счастья. У Локкарта сложилось «очень плохое мнение» об их работе. Он считал, что они, «несмотря на свою храбрость и явную способность к языкам, не могли правильно оценить политическую обстановку». Так, они поверили поддельным документам, в которых говорилось, что коммунистическое руководство находилось на содержании немцев. Они также поверили фальшивым сообщениям о том, что в Сибири большевики формируют соединения из немецких военнопленных. МИ1С продолжала играть второстепенную роль в британской внешней политике, несмотря на заявления ЧК о том, что именно этот отдел является мощным оружием секретных планов, разрабатываемых в самом сердце британских коридоров власти. Английская секретная служба — прародительница сегодняшнего СИС, была создана только в 1909 году. До начала войны она оставалась небольшой организацией, бюджет которой был настолько мал, что она не могла себе позволить иметь даже одного резидента на постоянной основе за рубежом. Как говорилось в позднее опубликованном секретном докладе, из-за нехватки средств вплоть до 1914 года эта служба «использовала случайных агентов, чья деятельность, как показала практика и опыт военных лет, оказалась абсолютно неэффективной». Во время Первой мировой войны служба МИ1C была значительно расширена и, в некоторой степени, усилена профессионалами. К началу 1918 года она имела сеть из более чем четырехсот бельгийских и французских агентов, регулярно сообщающих о передвижении германских войск в оккупированной Бельгии и Северной Франции. Западный фронт оставался главной целью деятельности МИ1C, и именно там эта служба смогла добиться значительных успехов. По сравнению с Западным фронтом Россия была в числе второстепенных задач. Офицеры МИ1С, заброшенные в Россию, имели много общего с любителями-энтузиастами из числа военных офицеров, которых призывали на секретную службу во времена правления королевы Виктории и короля Эдуарда, т.е. еще до того, как была создана профессиональная секретная служба. Их головокружительные приключения оказывали незначительное влияние на политику Великобритании по отношению к коммунистической России. Тем не менее, ЧК рассматривала их мальчишеские заговоры не как свидетельства неразберихи и дилетантства, а как глубоко продуманные, разветвленные действия западных разведывательных служб.
Хотя Локкарт был невысокого мнения об операциях МИ1С в России, даже он восхищался удивительной смелостью Сиднея Рейли. Зигмунд Розенблюм, он же Рейли, родился в 1874 году в семье зажиточного еврея, проживавшего на территории русской Польши. Единственный сын в семье, он порвал со своими родителями в 1890-х годах и эмигрировал в Лондон. С тех пор он снискал себе славу самоуверенного, бесстрашного международного авантюриста, прекрасно говорящего на нескольких языках, любителя женщин, создавшего вокруг своей карьеры паутину фантазий, в которую обычно попадали те, кто писал о нем, да и сам Рейли тоже. Он был фантазером, но вместе с тем у него была явная склонность и прекрасное чувство профессии разведчика в сочетании с абсолютным безразличием к опасностям. Эти качества вызывали восхищение как у Мансфилда Камминга, первого начальника английской секретной разведывательной службы, так и у Уинстона Черчилля. По словам Локкарта, яркая индивидуальность Рейли представляла собой сочетание «артистического темперамента еврея с безумной смелостью ирландца, которому сам черт не страшен».
Согласно одной из наиболее популярных книг об истории британской секретной службы, «ни один другой шпион не обладал такой властью и таким влиянием, как Рейли». Он был мастером покушения и знал, как лучше «отравить, заколоть, застрелить и задушить». У него всегда было наготове «одиннадцать паспортов и столько же жен». Потеряв до определенной степени свое романтическое обрамление, некоторые факты из жизни Рейли все еще продолжают интересовать нас. До Первой мировой войны его знали в Санкт-Петербурге как преуспевающего бизнесмена и двоеженца. Кроме того, в то время он работал на Камминга в качестве временного «случайного агента». Когда Рейли вернулся в Россию весной 1918 года под кодовым именем СТ1, он закружился в вихре из ряда вон выходящих авантюр и скандальных фарсов. Чекисты, однако, не видели в его похождениях ничего смешного. Рейли объявил о своем приезде в Москву 7 мая очень похожей на него бравадой, когда он, подойдя к кремлевским воротам, заявил охранникам, что является эмиссаром Ллойда Джорджа, и потребовал личной встречи с Лениным. Как ни странно, ему удалось встретиться с одним из главных помощников Ленина, Владимиром Бонч-Бруевичем, который, естественно, был чрезвычайно удивлен таким поведением Рейли. Сотрудники комиссариата по иностранным делам позвонили Локкарту справиться, не является ли посетитель Бонч-Бруевича простым мошенником. Локкарт позже признался, что он чуть было не сказал им, что «(Рейли) скорее всего русский, выдающий себя за англичанина или, в противном случае, сумасшедший». Когда Локкарт узнал у Бойса, главного резидента МИ1C в России, что Рейли был британским агентом, он буквально вышел из себя, вызвал Рейли к себе в кабинет и «устроил ему головомойку, как школьнику, пообещав отослать его назад домой.» Но, как вспоминает Локкарт, Рейли был «гениальным изобретателем различных объяснений, и в конце концов мы вместе хорошенько посмеялись». Позже Рейли стал выдавать себя за левантийского грека и, завербовав несколько любовниц, начал серьезно готовить заговор для свержения Ленина.
Рейли продолжает удивлять экспертов советской разведки, внимательно изучающих его противоречивую карьеру. Согласно официальной истории военных чекистов, опубликованной в 1979 году, Рейли родился в Одессе. Его отец был «ирландский капитан», а мать — русская. В этом же документе говорится, что в его «полной героических поступков» жизни не было ничего «сенсационного или вымышленного». В этом же документе, в основу которого легли исключительно документальные материалы, также утверждалось, что он был «главным резидентом» службы МИ1С в России. В действительности же этот пост занимал Эренст Бойс. Карьера Рейли исключительно интересовала сегодняшнего председателя КГБ генерала Владимира Александровича Крючкова. В 1979 году, занимая пост начальника Первого главного управления (внешняя разведка), Крючков попросил подобрать в библиотеке ПГУ все книги о Рейли. Вполне вероятно, что этот интерес подогревался свежими материалами, подготовленными внутри КГБ, относительно истории Комитета государственной безопасности. По словам одного из библиотекарей, «он, судя по всему, прочел все эти книги».
Капитан (позднее бригадир) Дж. А. Хилл был, пожалуй, самым знаменитым из коллег Рейли, работавших по заданию МИ1С в России. Его кодовое имя было ИК8, и, по словам Локкарта, он был «таким же смелым и таким же бесстрашным, как Рейли» и «говорил по-русски не хуже него». «Веселый Джордж Хилл», как впоследствии называл его Ким Филби, считал время, которое он провел в качестве английского шпиона в России, «веселым приключением на страницах моей жизни». В детстве он вместе со своим отцом, «одним из английских купцов-пионеров, в лучшем смысле этого слова», путешествовал по всему миру от Сибири до Персии. Именно эти поездки подготовили его к шпионской работе лучше, чем любая профессиональная специальная тренировка. Хилл приехал в Россию за два месяца до революции большевиков в качестве сотрудника миссии Королевского летного корпуса. Но весной 1918 года он уже сотрудничал с МИ1C. Как и Локкарт, он надеялся на то, что Брестский мирный договор будет аннулирован и что существует возможность убедить большевиков присоединиться к войне против Германии. В своих мемуарах под громким названием «Великая миссия» он хвастался тем, как ему удалось завоевать доверие Троцкого и как он способствовал становлению советской военной разведки и ЧК: «Встречи с Троцким, театры, деловые обеды никак не мешали моей работе. Прежде всего я помог военному штабу большевиков организовать отдел разведки, с тем чтобы выявлять немецкие соединения на русском фронте и вести постоянные наблюдения за передвижением их войск… Во-вторых, я организовал работу контрразведывательного отдела большевиков, для того чтобы следить за германской секретной службой и миссиями в Петрограде и Москве».
Однако доклады Хилла, которые он посылал в МИ1C и военные министерства, не были столь сенсационными, хотя и имели большое значение. Он «смог убедить начальника Московского военного округа организовать отдел проверки и слежения за германскими соединениями, пообещав большевикам всестороннюю помощь Великобритании». Правда, в отличие от того, что Хилл говорит в своих мемуарах, никакого документального подтверждения его личного участия в создании этих отделов не найдено. Также нет никаких указаний на то, что он сыграл какую-либо роль в организации отдела контрразведки ЧК в мае 1918 года. Позже он сам признался в том, что никогда не встречался с первым начальником этого отдела Яковом Блюмкиным. Однако существует вероятность того, что между Хиллом и ЧК был налажен ограниченный обмен информацией о германских войсках. Когда во время Второй мировой войны на более высоком уровне было установлено сотрудничество между разведками Англии и Советского Союза, Хилл вернулся в Москву в качестве офицера связи Отдела специальных операций. По словам Кима Филби, «русские с радостью встретили его, ведь они знали его как облупленного». К лету 1918 года его первый непродолжительный опыт сотрудничества с советской разведкой подошел к концу. Как и Локкарт, он не смог убедить коммунистов вновь вступить в войну с Германией. Тогда он создает сеть по выявлению немецких и австрийских военных подразделений на Восточном фронте и с помощью «патриотично настроенных русских офицеров» готовит провокационные операции против них.
К июлю 1918 года Локкарт сам оказался втянутым в подготовку и реализацию заговоров с целью свержения коммунистического режима, хотя впоследствии он это и отрицал. Вместе с французским генеральным консулом в Москве Фернаном Гренаром он передал 10 млн. рублей контрреволюционному «Национальному центру» в Москве, который имел слабые связи с Савинковым на северо-востоке и белой армией царского генерала Алексеева на Кубани. Но ни Локкарт, ни Гренар не могли тягаться с Дзержинским. В июне Дзержинский направляет двух латышских чекистов Яна Буйкиса и Яна Спрогиса в Петроград. Под фамилиями Шмидкен и Бредис они выдают себя за представителей московского контрреволюционного подполья, ищущего контакта с Антантой. Им удалось встретиться с капитаном Р.Н. Кроми, морским атташе английского посольства, который после отзыва посла Великобритании остался в Петрограде, чтобы взорвать русский Балтийский флот, если возникнет опасность, что он попадет в руки немцев. Кроми, в свою очередь, представил Буйкиса и Спрогиса Рейли, на которого произвели глубокое впечатление представленные ими доклады о растущем недовольстве среди латышских стрелков, находящихся в Москве. Рейли видел в латышах ключ для свержения коммунистического режима.
«Латыши были единственными солдатами в Москве. Тот, кто контролировал латышей, контролировал столицу. Латыши не были большевиками, они служили большевикам, потому что им некуда было деться. Они были иностранными наемниками. Иностранные же наемники служат за деньги. Кто больше предложит, за тем они и идут. Если б я мог купить латышей, моя задача была бы упрощена.»
Буйкис и Спрогис позволили Кроми и Рейли убедить себя в необходимости связаться с Локкартом в Москве.
Подготовка к антибольшевистскому восстанию в Москве совпала с началом британской военной интервенции на севере России. Рота морских пехотинцев под командованием генерал-майора Фредерика Пуля высадилась в Мурманске 6 марта, т.е. через три дня после подписания мирного договора в Брест-Литовске. Но целью морских пехотинцев не было свержение большевиков. Их направили туда для того, чтобы предотвратить захват немецкими войсками крупных военных грузов, посланных Антантой в Мурманск для использования на Восточном фронте. Характер интервенции Антанты изменился после того, как Пуль совершил вторую высадку в Архангельске 2 августа вместе с отделением королевских морских пехотинцев, батальоном французских вооруженных сил и пятьюдесятью американскими матросами. И вновь первоначальной целью высадки в Архангельске было предотвращение захвата германскими войсками военных поставок. Однако в этом случае она совпала с началом мятежа против большевиков. Две группы агентов Антанты, тайно заброшенных за две недели до прибытия морских пехотинцев, были арестованы большевиками. Ночью 1 августа был совершен переворот, во главе которого стоял капитан Георгий Чаплин, русский военный морской офицер, в прошлом откомандированный на службу в Королевские военно-морские силы, который, по-видимому, действовал в тесном контакте с начальником разведки Пуля полковником С.Д.М. Торнхиллом (бывшим офицером МИ1С). На следующий день по просьбе антибольшевистского правительства, провозгласившего себя «Верховной администрацией северного района», произошла высадка военных подразделений под командованием Пуля.
Как ни странно, высадка Антанты в Архангельске, — а Пуль объявил себя фактически наместником этой территории, — не повлекла за собой немедленного разрыва отношений между Великобританией и большевиками. 8 августа Министерство иностранных дел направило телеграмму Локкарту: «Вы должны по мере возможности продолжать поддерживать существующие отношения с большевистским правительством. Во всяком случае, любая инициатива касательно разрыва отношений или объявления войны должна исходить только от большевиков, а не от Антанты.»
Во второй декаде августа латышские агенты-провокаторы ЧК Буйкис и Спрогис пришли к Локкарту в его представительство в Москве и вручили ему письмо от Кроми. Локкарт, утверждавший, что всегда «держал ухо востро против агентов-провокаторов», внимательно изучил его. По стилю и почерку он быстро убедился в том, что письмо, действительно, принадлежало Кроми. «Выражения, в которых он писал о том, что сам готовится покинуть Россию и надеется „громко хлопнуть дверью перед тем, как уйти“, были типичны для этого очень галантного офицера», — писал Локкарт.
Вскоре после этого состоялась вторая встреча Локкарта и Буйкиса, на которой присутствовал еще один агент-провокатор, полковник Эдуард Берзин. По словам Локкарта, «это был высокий, хорошо сложенный человек, с четкими чертами лица и твердыми стальными глазами. Он командовал одним из подразделений латышских стрелков, составляющих преторианские гвардейские части Советского правительства». На встрече также присутствовали Рейли и французский генеральный консул Гренар. Берзину удалось убедить их в том, что латышские солдаты готовы присоединиться к восстанию против большевиков и что все может быть подготовлено в течение пяти-шести недель. По предложению Локкарта было решено, что Рейли должен «взять на себя» переговоры с латышами. Начиная примерно с 20 августа эти переговоры проходили на явке, контролируемой ЧК. Для финансирования восстания Рейли дал Берзину 1 миллион 200 тысяч рублей, которые тот передал ЧК.
Помимо агентов МИ1С, в операциях, направленных на поддержку антибольшевистских групп в России, также принимали участие французские и американские агенты. 25 августа в Москве, в представительстве генерального консула Соединенных Штатов де Уитта Пула прошла встреча агентов Антанты, в которой также принимал участие и французский военный атташе генерал Лавернь (в этой встрече Локкарт не участвовал). На ней было решено, что после неминуемого отъезда еще оставшихся дипломатов Антанты из России шпионская и подрывная деятельность будет возложена на агентов, специально оставленных в России для этой цели. Среди них был Рейли от Великобритании, полковник Анри де Вертиман от Франции и Ксенофон де Блюменталь Каламатиано (американец русско-греческого происхождения) от Соединенных Штатов. На этой встрече, однако, присутствовал и агент ЧК, Рене Маршан, журналист, аккредитованный при французской миссии, который был тайным сторонником большевиков, а позднее стал одним из основателей французской коммунистической партии.
28 августа Рейли в сопровождении полковника Берзина, агента-провокатора ЧК, выехал в Петроград для проведения секретных переговоров с латышскими стрелками, настроенными против большевиков. До поры до времени Дзержинский выжидал, давая возможность заговорщикам в Москве и Петрограде свить для себя веревку подлиннее. Эта игра кошки с мышкой закончилась 30 августа, когда поэт Леонид Каннегисер совершил покушение на главу петроградского ЧК М. Урицкого, а эсерка Фаня (Дора) Каплан, скорей всего, психически ненормальная, стреляла и серьезно ранила и самого Ленина. Эти два не связанных между собой покушения положили начало волне террора. За два дня только в Петрограде было расстреляно более 500 политических заключенных.
Согласно официальным советским источникам, рано утром 31 августа «сотрудники ЧК начали ликвидацию „заговора Локкарта“. Чекистам не удалось поймать Рейли, однако они смогли схватить американского агента Каламатиано, который, выдавая себя за русского инженера, скрывался под именем Серповского. На его квартире они нашли банку, в которой были списки с указанием сумм, переданных им русским агентам. В отличие от Рейли и Каламатиано у Локкарта был статус дипломатической неприкосновенности. Но несмотря на это, он был разбужен на своей квартире около половины четвертого утра 31 августа „грубым голосом, приказавшим мне немедленно встать“. „Открыв глаза и увидев прямо перед носом железное дуло револьвера“, Локкарт обнаружил в своей спальне человек десять вооруженных чекистов. Вместе со своим помощником, капитаном Хиксом, он был доставлен на Лубянку, где его должен был допрашивать помощник Дзержинского, латыш Яков Петере. По словам Локкарта, у него были „черные, длинные, как у поэта, вьющиеся волосы, зачесанные назад, открывавшие высокий лоб“, выражение лица — „печальное и устрашающее“. „Вы знаете женщину по имени Каплан?“ — спросил Петере. Локкарт никогда не встречал ее. Согласно его отчету о допросе, он потребовал соблюдения своей дипломатической неприкосновенности и сказал Петерсу, что у него нет никакого права задавать ему вопросы. „Где находится Рейли?“ — продолжал Петере. Локкарт не отвечал. Затем Петере достал из папки пропуск к генералу Пулю в Архангельске, который Локкарт вручил латышским агентам ЧК. „Это ваш почерк?“ — спросил он. Впервые Локкарт понял, что Буйкис и Спрогис были агентами-провокаторами, но он все еще не догадывался, что полковник Берзин также являлся частью заговора ЧК. Он еще раз „с подчеркнутой вежливостью“ сказал Петерсу, что имеет право не отвечать на его вопросы.
Отчет Петерса о проведенном допросе значительно отличался от того, что рассказывал Локкарт. По его словам, тот был «настолько напуган, что даже не предъявил своих дипломатических бумаг. Возможно, бедный английский дипломат подумал, что его обвиняют в убийстве Ленина, да и совесть, судя по всему, у него была нечиста.» Сам же Локкарт считал, что главной целью вопросов Петерса было связать его с покушением Фаины Каплан на жизнь Ленина. Но в тот момент Локкарта особенно беспокоила записная книжка, лежавшая в его нагрудном кармане. Агенты ЧК, которые произвели арест и обыск квартиры, не заметили, что в его пиджаке была записная книжка, где «тайнописью» были указаны суммы, переданные им агентам Рейли и, конечно же, Савинкову. Опасаясь, что его могут в любой момент обыскать, Локкарт попросил разрешения выйти в туалет, где в присутствии двух вооруженных охранников он хладнокровно вырвал из записной книжки компрометирующие его листочки и использовал их как туалетную бумагу.
Примерно в 6 часов утра в комнату на Лубянке, где находились Локкарт и Хикс, ввели женщину. Она была одета во все черное, волосы у нее были тоже черные и «под глазами — большие черные круги».
«Мы догадались, что это была Каплан. По-видимому, большевики надеялись на то, что она узнает нас и не сможет этого скрыть. Сохраняя неестественное спокойствие, она подошла к окну и, подперев подбородок рукой, стояла неподвижно, безмолвно, глядя в окно невидящим взором, словно смирившись со своей судьбой, до тех пор, пока не пришли охранники и не увели ее.»
Фаня Каплан была расстреляна четыре дня спустя во внутреннем дворе Кремля. Она так и не узнала, удалось ли ей убита Ленина или нет.
В 9 часов утра Локкарт и Хикс были выпущены с Лубянки. Доехав до квартиры Локкарта, они обнаружили, что его любовница, Мура Бенкендорф, была арестована ЧК.
В то время Рейли был в Петрограде и, вероятно, не знал об аресте Локкарта. 31 августа в полдень, т.е. через три часа после освобождения Локкарта, он приехал на квартиру резидента МИ1С Эрнеста Бойса. Там он изложил план восстания латышских стрелков, охраняющих Кремль, который Бойс, по словам Рейли, назвал «чрезвычайно рискованным», но «стоящим». Он также дал понять, что в случае провала вся ответственность ляжет на Рейли. Затем Бойс уехал в посольство Великобритании для того, чтобы взять капитана Кроми и отвезти его на свою квартиру для встречи с Рейли. Но к тому времени, когда Бойс приехал в посольство, Кроми был уже мертв. Спровоцированная слухами о том, что убийца Урицкого укрывался в посольстве, толпа во главе с агентами ЧК ворвалась в здание посольства Великобритании, Кроми попытался остановить ее, но в ответ он услышал крики с требованием освободить дорогу, иначе его «застрелят, как собаку». Кроми открыл огонь и был убит в последующей перестрелке.
Действия ЧК, направленные на внедрение агентов в миссии Антанты и ее разведывательные сети в Россию, оказались более успешными, чем операция против посольства Германии.
До сих пор КГБ считает своей крупнейшей победой операцию ЧК по разоблачению летом 1918 года так называемого «заговора Локкарта», в которой участвовали британские, французские, американские дипломаты и тайные агенты. Роберт Брюс Локкарт, бывший исполняющий обязанности генерального консула Великобритании в дореволюционной Москве, был способным, но не самым надежным сотрудником консульской службы. На протяжении своей карьеры ему дважды приходилось начинать все с начала после того, как его весьма запутанные любовные похождения становились достоянием гласности. В начале 1918 года после того, как британский посол был отозван, Локкарта направили в Россию для вступления в неофициальный контакт с большевистским режимом. Он не смог добиться больших результатов. Главная цель его миссии заключалась в том, чтобы убедить большевиков продолжить войну с Германией, пообещав помощь армии Антанты. Несмотря на то, что Локкарт потерпел неудачу и мирный договор в Брест-Литовске был подписан, он не оставлял надежды на лучшее. В своих докладах в Лондон он писал, что, несмотря на мирный договор, «существуют значительные возможности для организации сопротивления Германии». Военный комиссар Троцкий и сменивший его на посту комиссара иностранных дел Георгий Чичерин, будучи чрезвычайно заинтересованными в установлении связи с Лондоном, всячески пытались убедить Локкарта в том, что Брестский мир не продлится долго. Но Локкарт не пользовался большим доверием у своего правительства. Один из чиновников Министерства иностранных дел Великобритании язвительно заметил: «Может быть, г-н Локкарт и давал нам плохие советы, но нас нельзя обвинить в том, что мы им следовали».
После того, как Локкарт потерял всякую надежду на возобновление войны на Восточном фронте, он быстро поменял свое амплуа пробольшевистского дипломата на антибольшевистского заговорщика. В середине мая он установил контакты с агентами антисоветского подполья, возглавляемого эсером-террористом Борисом Савинковым, который еще до войны участвовал в организации покушения на Плеве и Великого князя Сергея Александровича. В своих мемуарах Локкарт отрицал то, что он подталкивал Савинкова на совершение тех или иных действий. Однако в своих телеграммах в Лондон он говорил совсем о другом. 23 мая 1918 года он направил в Министерство иностранных дел без всяких комментариев текст, полученный от агентов Савинкова, в котором рассказывалось о планах «убийства всех большевистских лидеров в ночь высадки войск Антанты и создания правительства, которое в действительности станет военной диктатурой». В отличие от британского правительства, которое больше заботила проблема войны с Германией, Локкарт становится ярым сторонником интервенции Антанты для оказания помощи в свержении коммунистического режима.
Английская секретная разведывательная служба, известная в то время, как МИ 1C, внесла свою лепту в неразбериху, созданную Локкартом. Помимо резидента МИ1С, капитана Эрнеста Бойса, который формально оставался во главе британской секретной агентуры в России, туда в начале 1918 года были направлены еще несколько офицеров разведки попытать счастья. У Локкарта сложилось «очень плохое мнение» об их работе. Он считал, что они, «несмотря на свою храбрость и явную способность к языкам, не могли правильно оценить политическую обстановку». Так, они поверили поддельным документам, в которых говорилось, что коммунистическое руководство находилось на содержании немцев. Они также поверили фальшивым сообщениям о том, что в Сибири большевики формируют соединения из немецких военнопленных. МИ1С продолжала играть второстепенную роль в британской внешней политике, несмотря на заявления ЧК о том, что именно этот отдел является мощным оружием секретных планов, разрабатываемых в самом сердце британских коридоров власти. Английская секретная служба — прародительница сегодняшнего СИС, была создана только в 1909 году. До начала войны она оставалась небольшой организацией, бюджет которой был настолько мал, что она не могла себе позволить иметь даже одного резидента на постоянной основе за рубежом. Как говорилось в позднее опубликованном секретном докладе, из-за нехватки средств вплоть до 1914 года эта служба «использовала случайных агентов, чья деятельность, как показала практика и опыт военных лет, оказалась абсолютно неэффективной». Во время Первой мировой войны служба МИ1C была значительно расширена и, в некоторой степени, усилена профессионалами. К началу 1918 года она имела сеть из более чем четырехсот бельгийских и французских агентов, регулярно сообщающих о передвижении германских войск в оккупированной Бельгии и Северной Франции. Западный фронт оставался главной целью деятельности МИ1C, и именно там эта служба смогла добиться значительных успехов. По сравнению с Западным фронтом Россия была в числе второстепенных задач. Офицеры МИ1С, заброшенные в Россию, имели много общего с любителями-энтузиастами из числа военных офицеров, которых призывали на секретную службу во времена правления королевы Виктории и короля Эдуарда, т.е. еще до того, как была создана профессиональная секретная служба. Их головокружительные приключения оказывали незначительное влияние на политику Великобритании по отношению к коммунистической России. Тем не менее, ЧК рассматривала их мальчишеские заговоры не как свидетельства неразберихи и дилетантства, а как глубоко продуманные, разветвленные действия западных разведывательных служб.
Хотя Локкарт был невысокого мнения об операциях МИ1С в России, даже он восхищался удивительной смелостью Сиднея Рейли. Зигмунд Розенблюм, он же Рейли, родился в 1874 году в семье зажиточного еврея, проживавшего на территории русской Польши. Единственный сын в семье, он порвал со своими родителями в 1890-х годах и эмигрировал в Лондон. С тех пор он снискал себе славу самоуверенного, бесстрашного международного авантюриста, прекрасно говорящего на нескольких языках, любителя женщин, создавшего вокруг своей карьеры паутину фантазий, в которую обычно попадали те, кто писал о нем, да и сам Рейли тоже. Он был фантазером, но вместе с тем у него была явная склонность и прекрасное чувство профессии разведчика в сочетании с абсолютным безразличием к опасностям. Эти качества вызывали восхищение как у Мансфилда Камминга, первого начальника английской секретной разведывательной службы, так и у Уинстона Черчилля. По словам Локкарта, яркая индивидуальность Рейли представляла собой сочетание «артистического темперамента еврея с безумной смелостью ирландца, которому сам черт не страшен».
Согласно одной из наиболее популярных книг об истории британской секретной службы, «ни один другой шпион не обладал такой властью и таким влиянием, как Рейли». Он был мастером покушения и знал, как лучше «отравить, заколоть, застрелить и задушить». У него всегда было наготове «одиннадцать паспортов и столько же жен». Потеряв до определенной степени свое романтическое обрамление, некоторые факты из жизни Рейли все еще продолжают интересовать нас. До Первой мировой войны его знали в Санкт-Петербурге как преуспевающего бизнесмена и двоеженца. Кроме того, в то время он работал на Камминга в качестве временного «случайного агента». Когда Рейли вернулся в Россию весной 1918 года под кодовым именем СТ1, он закружился в вихре из ряда вон выходящих авантюр и скандальных фарсов. Чекисты, однако, не видели в его похождениях ничего смешного. Рейли объявил о своем приезде в Москву 7 мая очень похожей на него бравадой, когда он, подойдя к кремлевским воротам, заявил охранникам, что является эмиссаром Ллойда Джорджа, и потребовал личной встречи с Лениным. Как ни странно, ему удалось встретиться с одним из главных помощников Ленина, Владимиром Бонч-Бруевичем, который, естественно, был чрезвычайно удивлен таким поведением Рейли. Сотрудники комиссариата по иностранным делам позвонили Локкарту справиться, не является ли посетитель Бонч-Бруевича простым мошенником. Локкарт позже признался, что он чуть было не сказал им, что «(Рейли) скорее всего русский, выдающий себя за англичанина или, в противном случае, сумасшедший». Когда Локкарт узнал у Бойса, главного резидента МИ1C в России, что Рейли был британским агентом, он буквально вышел из себя, вызвал Рейли к себе в кабинет и «устроил ему головомойку, как школьнику, пообещав отослать его назад домой.» Но, как вспоминает Локкарт, Рейли был «гениальным изобретателем различных объяснений, и в конце концов мы вместе хорошенько посмеялись». Позже Рейли стал выдавать себя за левантийского грека и, завербовав несколько любовниц, начал серьезно готовить заговор для свержения Ленина.
Рейли продолжает удивлять экспертов советской разведки, внимательно изучающих его противоречивую карьеру. Согласно официальной истории военных чекистов, опубликованной в 1979 году, Рейли родился в Одессе. Его отец был «ирландский капитан», а мать — русская. В этом же документе говорится, что в его «полной героических поступков» жизни не было ничего «сенсационного или вымышленного». В этом же документе, в основу которого легли исключительно документальные материалы, также утверждалось, что он был «главным резидентом» службы МИ1С в России. В действительности же этот пост занимал Эренст Бойс. Карьера Рейли исключительно интересовала сегодняшнего председателя КГБ генерала Владимира Александровича Крючкова. В 1979 году, занимая пост начальника Первого главного управления (внешняя разведка), Крючков попросил подобрать в библиотеке ПГУ все книги о Рейли. Вполне вероятно, что этот интерес подогревался свежими материалами, подготовленными внутри КГБ, относительно истории Комитета государственной безопасности. По словам одного из библиотекарей, «он, судя по всему, прочел все эти книги».
Капитан (позднее бригадир) Дж. А. Хилл был, пожалуй, самым знаменитым из коллег Рейли, работавших по заданию МИ1С в России. Его кодовое имя было ИК8, и, по словам Локкарта, он был «таким же смелым и таким же бесстрашным, как Рейли» и «говорил по-русски не хуже него». «Веселый Джордж Хилл», как впоследствии называл его Ким Филби, считал время, которое он провел в качестве английского шпиона в России, «веселым приключением на страницах моей жизни». В детстве он вместе со своим отцом, «одним из английских купцов-пионеров, в лучшем смысле этого слова», путешествовал по всему миру от Сибири до Персии. Именно эти поездки подготовили его к шпионской работе лучше, чем любая профессиональная специальная тренировка. Хилл приехал в Россию за два месяца до революции большевиков в качестве сотрудника миссии Королевского летного корпуса. Но весной 1918 года он уже сотрудничал с МИ1C. Как и Локкарт, он надеялся на то, что Брестский мирный договор будет аннулирован и что существует возможность убедить большевиков присоединиться к войне против Германии. В своих мемуарах под громким названием «Великая миссия» он хвастался тем, как ему удалось завоевать доверие Троцкого и как он способствовал становлению советской военной разведки и ЧК: «Встречи с Троцким, театры, деловые обеды никак не мешали моей работе. Прежде всего я помог военному штабу большевиков организовать отдел разведки, с тем чтобы выявлять немецкие соединения на русском фронте и вести постоянные наблюдения за передвижением их войск… Во-вторых, я организовал работу контрразведывательного отдела большевиков, для того чтобы следить за германской секретной службой и миссиями в Петрограде и Москве».
Однако доклады Хилла, которые он посылал в МИ1C и военные министерства, не были столь сенсационными, хотя и имели большое значение. Он «смог убедить начальника Московского военного округа организовать отдел проверки и слежения за германскими соединениями, пообещав большевикам всестороннюю помощь Великобритании». Правда, в отличие от того, что Хилл говорит в своих мемуарах, никакого документального подтверждения его личного участия в создании этих отделов не найдено. Также нет никаких указаний на то, что он сыграл какую-либо роль в организации отдела контрразведки ЧК в мае 1918 года. Позже он сам признался в том, что никогда не встречался с первым начальником этого отдела Яковом Блюмкиным. Однако существует вероятность того, что между Хиллом и ЧК был налажен ограниченный обмен информацией о германских войсках. Когда во время Второй мировой войны на более высоком уровне было установлено сотрудничество между разведками Англии и Советского Союза, Хилл вернулся в Москву в качестве офицера связи Отдела специальных операций. По словам Кима Филби, «русские с радостью встретили его, ведь они знали его как облупленного». К лету 1918 года его первый непродолжительный опыт сотрудничества с советской разведкой подошел к концу. Как и Локкарт, он не смог убедить коммунистов вновь вступить в войну с Германией. Тогда он создает сеть по выявлению немецких и австрийских военных подразделений на Восточном фронте и с помощью «патриотично настроенных русских офицеров» готовит провокационные операции против них.
К июлю 1918 года Локкарт сам оказался втянутым в подготовку и реализацию заговоров с целью свержения коммунистического режима, хотя впоследствии он это и отрицал. Вместе с французским генеральным консулом в Москве Фернаном Гренаром он передал 10 млн. рублей контрреволюционному «Национальному центру» в Москве, который имел слабые связи с Савинковым на северо-востоке и белой армией царского генерала Алексеева на Кубани. Но ни Локкарт, ни Гренар не могли тягаться с Дзержинским. В июне Дзержинский направляет двух латышских чекистов Яна Буйкиса и Яна Спрогиса в Петроград. Под фамилиями Шмидкен и Бредис они выдают себя за представителей московского контрреволюционного подполья, ищущего контакта с Антантой. Им удалось встретиться с капитаном Р.Н. Кроми, морским атташе английского посольства, который после отзыва посла Великобритании остался в Петрограде, чтобы взорвать русский Балтийский флот, если возникнет опасность, что он попадет в руки немцев. Кроми, в свою очередь, представил Буйкиса и Спрогиса Рейли, на которого произвели глубокое впечатление представленные ими доклады о растущем недовольстве среди латышских стрелков, находящихся в Москве. Рейли видел в латышах ключ для свержения коммунистического режима.
«Латыши были единственными солдатами в Москве. Тот, кто контролировал латышей, контролировал столицу. Латыши не были большевиками, они служили большевикам, потому что им некуда было деться. Они были иностранными наемниками. Иностранные же наемники служат за деньги. Кто больше предложит, за тем они и идут. Если б я мог купить латышей, моя задача была бы упрощена.»
Буйкис и Спрогис позволили Кроми и Рейли убедить себя в необходимости связаться с Локкартом в Москве.
Подготовка к антибольшевистскому восстанию в Москве совпала с началом британской военной интервенции на севере России. Рота морских пехотинцев под командованием генерал-майора Фредерика Пуля высадилась в Мурманске 6 марта, т.е. через три дня после подписания мирного договора в Брест-Литовске. Но целью морских пехотинцев не было свержение большевиков. Их направили туда для того, чтобы предотвратить захват немецкими войсками крупных военных грузов, посланных Антантой в Мурманск для использования на Восточном фронте. Характер интервенции Антанты изменился после того, как Пуль совершил вторую высадку в Архангельске 2 августа вместе с отделением королевских морских пехотинцев, батальоном французских вооруженных сил и пятьюдесятью американскими матросами. И вновь первоначальной целью высадки в Архангельске было предотвращение захвата германскими войсками военных поставок. Однако в этом случае она совпала с началом мятежа против большевиков. Две группы агентов Антанты, тайно заброшенных за две недели до прибытия морских пехотинцев, были арестованы большевиками. Ночью 1 августа был совершен переворот, во главе которого стоял капитан Георгий Чаплин, русский военный морской офицер, в прошлом откомандированный на службу в Королевские военно-морские силы, который, по-видимому, действовал в тесном контакте с начальником разведки Пуля полковником С.Д.М. Торнхиллом (бывшим офицером МИ1С). На следующий день по просьбе антибольшевистского правительства, провозгласившего себя «Верховной администрацией северного района», произошла высадка военных подразделений под командованием Пуля.
Как ни странно, высадка Антанты в Архангельске, — а Пуль объявил себя фактически наместником этой территории, — не повлекла за собой немедленного разрыва отношений между Великобританией и большевиками. 8 августа Министерство иностранных дел направило телеграмму Локкарту: «Вы должны по мере возможности продолжать поддерживать существующие отношения с большевистским правительством. Во всяком случае, любая инициатива касательно разрыва отношений или объявления войны должна исходить только от большевиков, а не от Антанты.»
Во второй декаде августа латышские агенты-провокаторы ЧК Буйкис и Спрогис пришли к Локкарту в его представительство в Москве и вручили ему письмо от Кроми. Локкарт, утверждавший, что всегда «держал ухо востро против агентов-провокаторов», внимательно изучил его. По стилю и почерку он быстро убедился в том, что письмо, действительно, принадлежало Кроми. «Выражения, в которых он писал о том, что сам готовится покинуть Россию и надеется „громко хлопнуть дверью перед тем, как уйти“, были типичны для этого очень галантного офицера», — писал Локкарт.
Вскоре после этого состоялась вторая встреча Локкарта и Буйкиса, на которой присутствовал еще один агент-провокатор, полковник Эдуард Берзин. По словам Локкарта, «это был высокий, хорошо сложенный человек, с четкими чертами лица и твердыми стальными глазами. Он командовал одним из подразделений латышских стрелков, составляющих преторианские гвардейские части Советского правительства». На встрече также присутствовали Рейли и французский генеральный консул Гренар. Берзину удалось убедить их в том, что латышские солдаты готовы присоединиться к восстанию против большевиков и что все может быть подготовлено в течение пяти-шести недель. По предложению Локкарта было решено, что Рейли должен «взять на себя» переговоры с латышами. Начиная примерно с 20 августа эти переговоры проходили на явке, контролируемой ЧК. Для финансирования восстания Рейли дал Берзину 1 миллион 200 тысяч рублей, которые тот передал ЧК.
Помимо агентов МИ1С, в операциях, направленных на поддержку антибольшевистских групп в России, также принимали участие французские и американские агенты. 25 августа в Москве, в представительстве генерального консула Соединенных Штатов де Уитта Пула прошла встреча агентов Антанты, в которой также принимал участие и французский военный атташе генерал Лавернь (в этой встрече Локкарт не участвовал). На ней было решено, что после неминуемого отъезда еще оставшихся дипломатов Антанты из России шпионская и подрывная деятельность будет возложена на агентов, специально оставленных в России для этой цели. Среди них был Рейли от Великобритании, полковник Анри де Вертиман от Франции и Ксенофон де Блюменталь Каламатиано (американец русско-греческого происхождения) от Соединенных Штатов. На этой встрече, однако, присутствовал и агент ЧК, Рене Маршан, журналист, аккредитованный при французской миссии, который был тайным сторонником большевиков, а позднее стал одним из основателей французской коммунистической партии.
28 августа Рейли в сопровождении полковника Берзина, агента-провокатора ЧК, выехал в Петроград для проведения секретных переговоров с латышскими стрелками, настроенными против большевиков. До поры до времени Дзержинский выжидал, давая возможность заговорщикам в Москве и Петрограде свить для себя веревку подлиннее. Эта игра кошки с мышкой закончилась 30 августа, когда поэт Леонид Каннегисер совершил покушение на главу петроградского ЧК М. Урицкого, а эсерка Фаня (Дора) Каплан, скорей всего, психически ненормальная, стреляла и серьезно ранила и самого Ленина. Эти два не связанных между собой покушения положили начало волне террора. За два дня только в Петрограде было расстреляно более 500 политических заключенных.
Согласно официальным советским источникам, рано утром 31 августа «сотрудники ЧК начали ликвидацию „заговора Локкарта“. Чекистам не удалось поймать Рейли, однако они смогли схватить американского агента Каламатиано, который, выдавая себя за русского инженера, скрывался под именем Серповского. На его квартире они нашли банку, в которой были списки с указанием сумм, переданных им русским агентам. В отличие от Рейли и Каламатиано у Локкарта был статус дипломатической неприкосновенности. Но несмотря на это, он был разбужен на своей квартире около половины четвертого утра 31 августа „грубым голосом, приказавшим мне немедленно встать“. „Открыв глаза и увидев прямо перед носом железное дуло револьвера“, Локкарт обнаружил в своей спальне человек десять вооруженных чекистов. Вместе со своим помощником, капитаном Хиксом, он был доставлен на Лубянку, где его должен был допрашивать помощник Дзержинского, латыш Яков Петере. По словам Локкарта, у него были „черные, длинные, как у поэта, вьющиеся волосы, зачесанные назад, открывавшие высокий лоб“, выражение лица — „печальное и устрашающее“. „Вы знаете женщину по имени Каплан?“ — спросил Петере. Локкарт никогда не встречал ее. Согласно его отчету о допросе, он потребовал соблюдения своей дипломатической неприкосновенности и сказал Петерсу, что у него нет никакого права задавать ему вопросы. „Где находится Рейли?“ — продолжал Петере. Локкарт не отвечал. Затем Петере достал из папки пропуск к генералу Пулю в Архангельске, который Локкарт вручил латышским агентам ЧК. „Это ваш почерк?“ — спросил он. Впервые Локкарт понял, что Буйкис и Спрогис были агентами-провокаторами, но он все еще не догадывался, что полковник Берзин также являлся частью заговора ЧК. Он еще раз „с подчеркнутой вежливостью“ сказал Петерсу, что имеет право не отвечать на его вопросы.
Отчет Петерса о проведенном допросе значительно отличался от того, что рассказывал Локкарт. По его словам, тот был «настолько напуган, что даже не предъявил своих дипломатических бумаг. Возможно, бедный английский дипломат подумал, что его обвиняют в убийстве Ленина, да и совесть, судя по всему, у него была нечиста.» Сам же Локкарт считал, что главной целью вопросов Петерса было связать его с покушением Фаины Каплан на жизнь Ленина. Но в тот момент Локкарта особенно беспокоила записная книжка, лежавшая в его нагрудном кармане. Агенты ЧК, которые произвели арест и обыск квартиры, не заметили, что в его пиджаке была записная книжка, где «тайнописью» были указаны суммы, переданные им агентам Рейли и, конечно же, Савинкову. Опасаясь, что его могут в любой момент обыскать, Локкарт попросил разрешения выйти в туалет, где в присутствии двух вооруженных охранников он хладнокровно вырвал из записной книжки компрометирующие его листочки и использовал их как туалетную бумагу.
Примерно в 6 часов утра в комнату на Лубянке, где находились Локкарт и Хикс, ввели женщину. Она была одета во все черное, волосы у нее были тоже черные и «под глазами — большие черные круги».
«Мы догадались, что это была Каплан. По-видимому, большевики надеялись на то, что она узнает нас и не сможет этого скрыть. Сохраняя неестественное спокойствие, она подошла к окну и, подперев подбородок рукой, стояла неподвижно, безмолвно, глядя в окно невидящим взором, словно смирившись со своей судьбой, до тех пор, пока не пришли охранники и не увели ее.»
Фаня Каплан была расстреляна четыре дня спустя во внутреннем дворе Кремля. Она так и не узнала, удалось ли ей убита Ленина или нет.
В 9 часов утра Локкарт и Хикс были выпущены с Лубянки. Доехав до квартиры Локкарта, они обнаружили, что его любовница, Мура Бенкендорф, была арестована ЧК.
В то время Рейли был в Петрограде и, вероятно, не знал об аресте Локкарта. 31 августа в полдень, т.е. через три часа после освобождения Локкарта, он приехал на квартиру резидента МИ1С Эрнеста Бойса. Там он изложил план восстания латышских стрелков, охраняющих Кремль, который Бойс, по словам Рейли, назвал «чрезвычайно рискованным», но «стоящим». Он также дал понять, что в случае провала вся ответственность ляжет на Рейли. Затем Бойс уехал в посольство Великобритании для того, чтобы взять капитана Кроми и отвезти его на свою квартиру для встречи с Рейли. Но к тому времени, когда Бойс приехал в посольство, Кроми был уже мертв. Спровоцированная слухами о том, что убийца Урицкого укрывался в посольстве, толпа во главе с агентами ЧК ворвалась в здание посольства Великобритании, Кроми попытался остановить ее, но в ответ он услышал крики с требованием освободить дорогу, иначе его «застрелят, как собаку». Кроми открыл огонь и был убит в последующей перестрелке.