— Нет-нет, спасибо, — остановил его детектив. — Я очень устал.
— Понимаю, — хмыкнул комментатор, — после столь блистательного крестового похода положен отдых! Если не возражаете, я провожу вас.
— Не возражаю, — обрадовался детектив.
Они снова, как призраки, стали проходить сквозь стены.
Касас тарахтел без умолку:
— Вот так, дорогой Крус, великая цель оправдывает самые низкопробные средства! И, конечно же, стреляющую камеру мы пустили в ход не только и даже не столько ради денег! Мы хотим посеять в стране беспорядки, смуту, панику, хаос, мы хотим подготовить наше население к мысли о необходимости сильной власти, чтобы страной правил не племенной жеребец и не коронованная корова, а настоящий хозяин, Крус! И тогда мы явимся народу! И мы бы хотели, чтобы такие смышленые люди, как вы, Крус, были с нами, с телекратами!… Впрочем, вы уже с нами, ведь свой вступительный экзамен вы сдали на «отлично»! Лучший тому аргумент — ваша пуговка в коллекции Цезаря!
Они шагнули в последнюю щель и оказались на улице.
Жалобно повизгивая, к Крусу подбежала Изабелл.
У бровки тротуара стояла оранжевая «анаконда» и подмигивала зеленым глазом.
— Садитесь, он подвезет вас, — сказал Касас и любезно распахнул перед ними дверцу такси.
— Нет, мы пешком, — пробормотал Крус и зашагал вдоль бесконечного каменного забора.
За ним, поджав хвост, поплелась супердворняжка.
— До свиданья, Крус, мы еще встретимся с вами! — крикнул Касас.
Крус навряд ли слышал его: он брел, окутанный оранжевым туманом…
Касас наклонился к водителю и быстро зашептал:
— Следуй за ними по пятам. Смотри в оба, от этого супера всего можно ожидать! В случае чего знаешь, как поступить!
— Знаю, — ухмыльнулся водитель и тронул машину.
III
IV
V
VI
VII
VIII
— Понимаю, — хмыкнул комментатор, — после столь блистательного крестового похода положен отдых! Если не возражаете, я провожу вас.
— Не возражаю, — обрадовался детектив.
Они снова, как призраки, стали проходить сквозь стены.
Касас тарахтел без умолку:
— Вот так, дорогой Крус, великая цель оправдывает самые низкопробные средства! И, конечно же, стреляющую камеру мы пустили в ход не только и даже не столько ради денег! Мы хотим посеять в стране беспорядки, смуту, панику, хаос, мы хотим подготовить наше население к мысли о необходимости сильной власти, чтобы страной правил не племенной жеребец и не коронованная корова, а настоящий хозяин, Крус! И тогда мы явимся народу! И мы бы хотели, чтобы такие смышленые люди, как вы, Крус, были с нами, с телекратами!… Впрочем, вы уже с нами, ведь свой вступительный экзамен вы сдали на «отлично»! Лучший тому аргумент — ваша пуговка в коллекции Цезаря!
Они шагнули в последнюю щель и оказались на улице.
Жалобно повизгивая, к Крусу подбежала Изабелл.
У бровки тротуара стояла оранжевая «анаконда» и подмигивала зеленым глазом.
— Садитесь, он подвезет вас, — сказал Касас и любезно распахнул перед ними дверцу такси.
— Нет, мы пешком, — пробормотал Крус и зашагал вдоль бесконечного каменного забора.
За ним, поджав хвост, поплелась супердворняжка.
— До свиданья, Крус, мы еще встретимся с вами! — крикнул Касас.
Крус навряд ли слышал его: он брел, окутанный оранжевым туманом…
Касас наклонился к водителю и быстро зашептал:
— Следуй за ними по пятам. Смотри в оба, от этого супера всего можно ожидать! В случае чего знаешь, как поступить!
— Знаю, — ухмыльнулся водитель и тронул машину.
III
Город остался позади.
Крус и Изабелл шли по огромной мусорной свалке.
«Анаконда» бесшумно двигалась за ними, буравя темноту змеиным глазом.
Ночная прохлада и особенно острый запах дезинфекции и гниющих отбросов быстро привели детектива в чувство. Ему надоела преследующая их машина, и он раздумывал, как поступить:
«Ясно, что водитель отвечает за меня головой и не отстанет до самой виллы. Это, как говорится, в лучшем случае. А в худшем — нет, если бы они хотели убрать меня, то сделали бы это уже давно… Что можно предпринять?… Сесть в машину — значит признать, что я добровольно вступаю в шайку Цезаря. Попытаться спрятаться где-нибудь здесь на свалке — водитель тут же сообщит по рации своим, прибудет подкрепление, рано или поздно нас обнаружат, и тогда…»
И Крус опять пожалел, что не захватил с собой старенький шестизарядный «сервус», который сейчас бы ему ой как пригодился. Вдруг сверху послышался нарастающий рокот мотора, и Изабелл испуганно прижалась к ногам детектива.
Крус поднял голову и тут же невольно втянул ее в плечи: прямо на них огромным красным пауком снижался вертолет.
— Домой! — успел он крикнуть Изабелл.
И в это мгновение шершавые щупальца обвили его тело, рывком оторвали от земли и унесли в ночное небо…
Крус и Изабелл шли по огромной мусорной свалке.
«Анаконда» бесшумно двигалась за ними, буравя темноту змеиным глазом.
Ночная прохлада и особенно острый запах дезинфекции и гниющих отбросов быстро привели детектива в чувство. Ему надоела преследующая их машина, и он раздумывал, как поступить:
«Ясно, что водитель отвечает за меня головой и не отстанет до самой виллы. Это, как говорится, в лучшем случае. А в худшем — нет, если бы они хотели убрать меня, то сделали бы это уже давно… Что можно предпринять?… Сесть в машину — значит признать, что я добровольно вступаю в шайку Цезаря. Попытаться спрятаться где-нибудь здесь на свалке — водитель тут же сообщит по рации своим, прибудет подкрепление, рано или поздно нас обнаружат, и тогда…»
И Крус опять пожалел, что не захватил с собой старенький шестизарядный «сервус», который сейчас бы ему ой как пригодился. Вдруг сверху послышался нарастающий рокот мотора, и Изабелл испуганно прижалась к ногам детектива.
Крус поднял голову и тут же невольно втянул ее в плечи: прямо на них огромным красным пауком снижался вертолет.
— Домой! — успел он крикнуть Изабелл.
И в это мгновение шершавые щупальца обвили его тело, рывком оторвали от земли и унесли в ночное небо…
IV
— Присаживайтесь, Крус, — сказал Главный Конструктор.
Растирая онемевшее плечо, детектив обвел взглядом помещение, куда его только что доставили столь необычным способом. Это была рыбацкая хижина с крохотным окном и перекошенной дверью. На пороге стоял крупный костистый мужчина лет пятидесяти с рыжей взлохмаченной бородой и указывал гостю на грубо сколоченный деревянный лежак, покрытый рваным соломенным тюфяком. Он неприятно заскрипел под тяжестью детектива.
— Надеюсь, вы хорошо перенесли дорогу?
— Благодарю вас, давно мечтал о таком путешествии, — сухо ответил Крус.
— Извините, что мое приглашение скорее походит на похищение, но у меня не было иного выхода, — Главный Конструктор говорил резко, властно, голосом человека, привыкшего повелевать. — Времени у нас мало, посему буду предельно краток. Информация, которой вы располагаете о деятельности компании «Камера обскура», особенно о ее будущей деятельности, слишком значительна, чтобы позволить вам выйти из игры. Вы стоите перед дилеммой: либо служить Цезарю, либо стать его очередной жертвой. Вы согласны со мной?
— Не совсем, господин…
— Главный Конструктор.
— Не совсем, господин Главный Конструктор, — осторожно возразил Крус. — Я уже вышел из игры, когда отдал свой жетон Фоббсу. Отныне я праздный обыватель и, как таковой…
Главный Конструктор перебил его:
— И как таковой должны немедленно скрыться!… Послушайте!
Крус узнал голос Касаса:
— Следуй за ними по пятам. Смотри в оба, от этого супера всего можно ожидать! В случае чего знаешь, как поступить!
— Знаю, — подтвердил голос таксиста.
— Эта запись сделана десять минут назад, — объяснил Главный Конструктор, вынимая из кармана миниатюрный магнитофон.
— Есть и другие, подтверждающие, что Цезарь вас не оставит в покое. Хотите прослушать?
— Не стоит. Что вы предлагаете?
— Сейчас же покинуть Гурарру. У меня есть для вас безопасное место, где вы смогли бы переждать исхода сражения.
— Какого сражения?
— Я тоже хочу выйти из игры, Крус, но для этого я должен буду уничтожить всех ее участников!… Для меня вопрос стоит именно так: я вырастил и выпустил на волю монстра под названием АВЦ, мне с ним и сражаться… Не хочу оправдываться, скажу лишь одно: изобретая телепатор, я не предполагал, что он будет использован в подобных целях… Я был слишком увлечен технической стороной дела, не очень задумываясь о последствиях. Мне казалось, что Система Телепаторного Контроля гарантирует безопасность всем гураррцам, мне хотелось снова превратить Гурарру в райские кущи… В результате же оказалось, что вся моя жизнь была служением злу!… По-моему, Касас говорил вам о кнопке на девятом пульте?… Телекраты считают ее делом будущего, хотя она уже существует, и я нажму ее, Крус!… Что вы на это скажете?
— Что это чудовищно! — воскликнул Крус, поднимаясь. — Почему за ваши ошибки должна расплачиваться вся Гурарра?!
— Успокойтесь, Крус, — Главный Конструктор угрюмо усмехнулся. — К счастью, на всю Гурарру не хватило средств! Конечно, пострадает и кое-кто из невинных, зато логово Цезаря будет уничтожено дотла вместе с Системой и с телекратами!…
— Если вы, господин Главный Конструктор, так уверены в успехе, зачем мне покидать Гурарру?
— В том-то и дело, что я не уверен в успехе! Если бой выиграю я, вы вернетесь тотчас же, если победит Цезарь — у вас будет надежное убежище…
— Не понимаю, чем я обязан столь пристальным вниманием к моей безопасности? Что вы, собственно говоря, хотите от меня?
— Если со мной что случится, вы должны обещать мне позаботиться о моих детях, вы, Крус, единственный, кому я могу доверить их судьбу. Они уже там — в Барсовом ущелье. Прошу вас, Крус, отправляйтесь туда!
Главный Конструктор протянул ему небольшой черный пенал:
— Вот карта, здесь все указано. Вертолет в вашем распоряжении, только будьте осторожны — он снабжен мощным энерголучом…
Крус взял пенал, сделал он это скорее механически, чем осознанно:
— Но я еще не сказал «да»…
Главный Конструктор обнял его за плечи:
— «Нет» вы тоже не сказали! И не спешите говорить, Крус! Прощайте!…
Растирая онемевшее плечо, детектив обвел взглядом помещение, куда его только что доставили столь необычным способом. Это была рыбацкая хижина с крохотным окном и перекошенной дверью. На пороге стоял крупный костистый мужчина лет пятидесяти с рыжей взлохмаченной бородой и указывал гостю на грубо сколоченный деревянный лежак, покрытый рваным соломенным тюфяком. Он неприятно заскрипел под тяжестью детектива.
— Надеюсь, вы хорошо перенесли дорогу?
— Благодарю вас, давно мечтал о таком путешествии, — сухо ответил Крус.
— Извините, что мое приглашение скорее походит на похищение, но у меня не было иного выхода, — Главный Конструктор говорил резко, властно, голосом человека, привыкшего повелевать. — Времени у нас мало, посему буду предельно краток. Информация, которой вы располагаете о деятельности компании «Камера обскура», особенно о ее будущей деятельности, слишком значительна, чтобы позволить вам выйти из игры. Вы стоите перед дилеммой: либо служить Цезарю, либо стать его очередной жертвой. Вы согласны со мной?
— Не совсем, господин…
— Главный Конструктор.
— Не совсем, господин Главный Конструктор, — осторожно возразил Крус. — Я уже вышел из игры, когда отдал свой жетон Фоббсу. Отныне я праздный обыватель и, как таковой…
Главный Конструктор перебил его:
— И как таковой должны немедленно скрыться!… Послушайте!
Крус узнал голос Касаса:
— Следуй за ними по пятам. Смотри в оба, от этого супера всего можно ожидать! В случае чего знаешь, как поступить!
— Знаю, — подтвердил голос таксиста.
— Эта запись сделана десять минут назад, — объяснил Главный Конструктор, вынимая из кармана миниатюрный магнитофон.
— Есть и другие, подтверждающие, что Цезарь вас не оставит в покое. Хотите прослушать?
— Не стоит. Что вы предлагаете?
— Сейчас же покинуть Гурарру. У меня есть для вас безопасное место, где вы смогли бы переждать исхода сражения.
— Какого сражения?
— Я тоже хочу выйти из игры, Крус, но для этого я должен буду уничтожить всех ее участников!… Для меня вопрос стоит именно так: я вырастил и выпустил на волю монстра под названием АВЦ, мне с ним и сражаться… Не хочу оправдываться, скажу лишь одно: изобретая телепатор, я не предполагал, что он будет использован в подобных целях… Я был слишком увлечен технической стороной дела, не очень задумываясь о последствиях. Мне казалось, что Система Телепаторного Контроля гарантирует безопасность всем гураррцам, мне хотелось снова превратить Гурарру в райские кущи… В результате же оказалось, что вся моя жизнь была служением злу!… По-моему, Касас говорил вам о кнопке на девятом пульте?… Телекраты считают ее делом будущего, хотя она уже существует, и я нажму ее, Крус!… Что вы на это скажете?
— Что это чудовищно! — воскликнул Крус, поднимаясь. — Почему за ваши ошибки должна расплачиваться вся Гурарра?!
— Успокойтесь, Крус, — Главный Конструктор угрюмо усмехнулся. — К счастью, на всю Гурарру не хватило средств! Конечно, пострадает и кое-кто из невинных, зато логово Цезаря будет уничтожено дотла вместе с Системой и с телекратами!…
— Если вы, господин Главный Конструктор, так уверены в успехе, зачем мне покидать Гурарру?
— В том-то и дело, что я не уверен в успехе! Если бой выиграю я, вы вернетесь тотчас же, если победит Цезарь — у вас будет надежное убежище…
— Не понимаю, чем я обязан столь пристальным вниманием к моей безопасности? Что вы, собственно говоря, хотите от меня?
— Если со мной что случится, вы должны обещать мне позаботиться о моих детях, вы, Крус, единственный, кому я могу доверить их судьбу. Они уже там — в Барсовом ущелье. Прошу вас, Крус, отправляйтесь туда!
Главный Конструктор протянул ему небольшой черный пенал:
— Вот карта, здесь все указано. Вертолет в вашем распоряжении, только будьте осторожны — он снабжен мощным энерголучом…
Крус взял пенал, сделал он это скорее механически, чем осознанно:
— Но я еще не сказал «да»…
Главный Конструктор обнял его за плечи:
— «Нет» вы тоже не сказали! И не спешите говорить, Крус! Прощайте!…
V
Генеральный директор компании «Камера обскура» сидел в своем кабинете и, казалось, был полностью поглощен изучением какой-то пуговки, пополнившей его коллекцию раритетов. Однако, глядя, как подрагивает его левое ухо, техник Самос понял, что Цезарь внимательно слушает только что доставленную ему магнитофонную запись.
— К счастью, на всю Гурарру не хватило средств, — рокотал магнитофон, — конечно, пострадает и кое-кто из невинных, зато логово Цезаря будет уничтожено дотла вместе с Системой и с телекратами!
Цезарь махнул рукой, и Самос выключил магнитофон.
— Он устал, — сказал Цезарь. — Ему пора отдохнуть. Вы согласны со мной, Самое?
— Я полностью разделяю ваше мнение, господин Це…
— Отныне можете меня называть просто — мой Цезарь.
— Это для меня великая честь, мой Цезарь! — сверкнул Самос единственным глазом.
— Займитесь им сами, Самос, извините за каламбур.
— Слушаюсь, мой Цезарь!
Самое направился к двери. Голос Цезаря остановил его:
— А Барсово ущелье… это далеко?
— По-моему, в Бальзамических горах, мой Цезарь.
— Это в Стране Оранжевых Озер?… В стране, от которой ничего не осталось, кроме названия цвета?… Любимого цвета Син-сина… Пусть ущельем займется Абабас, остальным ни слова.
— Слушаюсь, мой Цезарь. А что прикажете делать с Крусом?
— Вы полагаете, что он?…
— Не исключено, мой Цезарь.
— Жаль. Такие люди, как он, нам очень нужны, Самос. Ступайте.
Цезарь щелкнул тумблером интерфона:
— Касас, вы следите за нашим новичком?… Убирать его
только в самом крайнем случае, а вот чтобы он был податливее, небольшое родимое пятнышко на щеке ему наверняка не помешает, как вы думаете, Касас?
— Я понял вас, мой Цезарь, — скороговоркой ответил интерфон.
— К счастью, на всю Гурарру не хватило средств, — рокотал магнитофон, — конечно, пострадает и кое-кто из невинных, зато логово Цезаря будет уничтожено дотла вместе с Системой и с телекратами!
Цезарь махнул рукой, и Самос выключил магнитофон.
— Он устал, — сказал Цезарь. — Ему пора отдохнуть. Вы согласны со мной, Самое?
— Я полностью разделяю ваше мнение, господин Це…
— Отныне можете меня называть просто — мой Цезарь.
— Это для меня великая честь, мой Цезарь! — сверкнул Самос единственным глазом.
— Займитесь им сами, Самос, извините за каламбур.
— Слушаюсь, мой Цезарь!
Самое направился к двери. Голос Цезаря остановил его:
— А Барсово ущелье… это далеко?
— По-моему, в Бальзамических горах, мой Цезарь.
— Это в Стране Оранжевых Озер?… В стране, от которой ничего не осталось, кроме названия цвета?… Любимого цвета Син-сина… Пусть ущельем займется Абабас, остальным ни слова.
— Слушаюсь, мой Цезарь. А что прикажете делать с Крусом?
— Вы полагаете, что он?…
— Не исключено, мой Цезарь.
— Жаль. Такие люди, как он, нам очень нужны, Самос. Ступайте.
Цезарь щелкнул тумблером интерфона:
— Касас, вы следите за нашим новичком?… Убирать его
только в самом крайнем случае, а вот чтобы он был податливее, небольшое родимое пятнышко на щеке ему наверняка не помешает, как вы думаете, Касас?
— Я понял вас, мой Цезарь, — скороговоркой ответил интерфон.
VI
Крус стоял на пороге рыбацкой хижины, растерянно озираясь. Вокруг простиралось застывшее море пустыни. На ближайшем бархане виднелись силуэты двух вертолетов. Походкой лунатика, которая органично вписывалась в безжизненный лунный пейзаж, Крус направился к вертолетам. Один из них стремительно поднялся в воздух и тут же растаял в ночи.
Крус подошел ко второй машине. Постоял в нерешительности, словно ожидая команды, затем забрался в кабину. Он опустился в сиденье для пилота, осмотрелся, обратил внимание на оптический прицел над рулевым управлением, приник к нему и увидел гребень бархана. Затем нащупал гашетку и, немного поколебавшись, нажал ее. Не услышав выстрела, нажал еще раз, глянул в глазок прицела и обомлел: гребень бархана был срезан, словно бритвой, а по склону вниз лениво ползла лавина расплавленного песка!…
Крус откинулся на сиденье и вытер вспотевший лоб. Затем усмехнулся, сравнив убойную силу своего старенького шестизарядного «сервуса» с только что испытанным оружием, и включил двигатель.
Вертолет легко оторвался от земли и по спирали стал быстро набирать высоту. Крус не принял еще окончательного решения, даже не заглянул в черный пенал: сначала он хотел увидеть Изабелл, которая, если с ней все в порядке, наверное, уже ждет его у дверей виллы…
Так оно и было. Едва он приземлился и заглушил мотор, как из темноты вынырнула собачонка я с радостным лаем бросилась к вертолету.
— Только без нежностей! — с напускной строгостью сказал Крус, вытирая облизанную щеку, хотя в душе радовался встрече не меньше Изабелл.
Они вошли в виллу. Крус зажег свет, внимательно огляделся и не заметил ничего подозрительного. Он достал из бара бутылку с ионом, налил Изабелл и себе, залпом выпил. Затем опустился в кресло-качалку и, преодолев внутреннее сопротивление, включил телевизор. На экране возникло возбужденное лицо Касаса:
— … стящая победа! Да, дамы и господа, мы были свидетелями драматической схватки двух титанов — супердетектива Круса и суперубийцы Зольдатта! Победил наш гураррский титан!
Оператор Зольдатт оказался андулийским агентом, засланным к нам, чтобы истребить цвет гураррской нации. Прибегая к шантажу и угрозам, он сколотил группу «АВЦ» во главе с подставным лицом, рекламным актером Цезарем Грисом. Опытный диверсант, Зольдатт сумел войти в доверие даже к такому проницательному человеку, как режиссер Син-син, который, узнав страшную правду о своем операторе, получил тяжелую психическую травму. Дамы и господа, мы еще раз покажем вам эти знаменательные кадры: супердетектив Крус навещает больного Син-сина…
Крус увидел себя стоящим у изголовья режиссера.
— Поздравляю вас, — говорил Син-син, — вы блестяще завершили свой крестовый поход!
Крус схватил кресло-качалку и обрушил его на экран. Раздался взрыв, осколки стекла впились ему в лицо, кровь заливала глаза, но он все крушил и крушил телевизор, пока от аппарата не остались одни обломки.
Шатаясь, Крус добрался до ванной и долго держал голову под душем. Затем выпрямился и уставился в зеркало.
Оттуда на него таращилось чужое окровавленное лицо, на левой щеке которого можно было различить геральдический щит с вензелем «АВЦ». И лишь присутствие Изабелл, жалобно скулившей у его ног, вынуждало Круса верить, что это его лицо…
— Идем, Изабелл, — сказал он, — наш поход еще не закончен.
Крус запер дверь виллы и в сопровождении перепуганной собачонки решительно двинулся к вертолету.
Крус подошел ко второй машине. Постоял в нерешительности, словно ожидая команды, затем забрался в кабину. Он опустился в сиденье для пилота, осмотрелся, обратил внимание на оптический прицел над рулевым управлением, приник к нему и увидел гребень бархана. Затем нащупал гашетку и, немного поколебавшись, нажал ее. Не услышав выстрела, нажал еще раз, глянул в глазок прицела и обомлел: гребень бархана был срезан, словно бритвой, а по склону вниз лениво ползла лавина расплавленного песка!…
Крус откинулся на сиденье и вытер вспотевший лоб. Затем усмехнулся, сравнив убойную силу своего старенького шестизарядного «сервуса» с только что испытанным оружием, и включил двигатель.
Вертолет легко оторвался от земли и по спирали стал быстро набирать высоту. Крус не принял еще окончательного решения, даже не заглянул в черный пенал: сначала он хотел увидеть Изабелл, которая, если с ней все в порядке, наверное, уже ждет его у дверей виллы…
Так оно и было. Едва он приземлился и заглушил мотор, как из темноты вынырнула собачонка я с радостным лаем бросилась к вертолету.
— Только без нежностей! — с напускной строгостью сказал Крус, вытирая облизанную щеку, хотя в душе радовался встрече не меньше Изабелл.
Они вошли в виллу. Крус зажег свет, внимательно огляделся и не заметил ничего подозрительного. Он достал из бара бутылку с ионом, налил Изабелл и себе, залпом выпил. Затем опустился в кресло-качалку и, преодолев внутреннее сопротивление, включил телевизор. На экране возникло возбужденное лицо Касаса:
— … стящая победа! Да, дамы и господа, мы были свидетелями драматической схватки двух титанов — супердетектива Круса и суперубийцы Зольдатта! Победил наш гураррский титан!
Оператор Зольдатт оказался андулийским агентом, засланным к нам, чтобы истребить цвет гураррской нации. Прибегая к шантажу и угрозам, он сколотил группу «АВЦ» во главе с подставным лицом, рекламным актером Цезарем Грисом. Опытный диверсант, Зольдатт сумел войти в доверие даже к такому проницательному человеку, как режиссер Син-син, который, узнав страшную правду о своем операторе, получил тяжелую психическую травму. Дамы и господа, мы еще раз покажем вам эти знаменательные кадры: супердетектив Крус навещает больного Син-сина…
Крус увидел себя стоящим у изголовья режиссера.
— Поздравляю вас, — говорил Син-син, — вы блестяще завершили свой крестовый поход!
Крус схватил кресло-качалку и обрушил его на экран. Раздался взрыв, осколки стекла впились ему в лицо, кровь заливала глаза, но он все крушил и крушил телевизор, пока от аппарата не остались одни обломки.
Шатаясь, Крус добрался до ванной и долго держал голову под душем. Затем выпрямился и уставился в зеркало.
Оттуда на него таращилось чужое окровавленное лицо, на левой щеке которого можно было различить геральдический щит с вензелем «АВЦ». И лишь присутствие Изабелл, жалобно скулившей у его ног, вынуждало Круса верить, что это его лицо…
— Идем, Изабелл, — сказал он, — наш поход еще не закончен.
Крус запер дверь виллы и в сопровождении перепуганной собачонки решительно двинулся к вертолету.
VII
С кошачьей ловкостью, удивительной для его солидной комплекции, Син-син вскарабкался по водосточной трубе на второй этаж телестудии, перемахнул через перила балкона и проскользнул в открытую форточку.
В полной темноте, действуя на ощупь, он опустил двойные шторы, стараясь не греметь ключами, запер все двери и только тогда зажег свет.
Син-син находился в съемочном павильоне, который, судя по толстому слою осевшей повсюду пыли, давно уже не использовался по назначению, превратившись в склад для всякого хлама.
Режиссер порылся в груде одежды и извлек оттуда черный вечерний фрак. Он сбросил халат, ночной колпак и переоделся. Затем проверил исправность телекамеры, остальной аппаратуры, нашел среди рухляди бутафорский электростул и поставил его перед объективом. Из кармана халата вынул сценарий, уселся на электростул, поискал нужную позу, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Подошел к камере, проверил, все ли в порядке и, скомандовав громким шепотом: «Внимание! При— готовились! Мотор!», одним прыжком снова очутился на стуле. Открыв сценарий на последней странице, Син-син обратился к воображаемым телезрителям:
— Дамы и господа, я недаром назвал свой фильм «Девятым валом». Это вершина, но и конец искусства, дальше некуда, дальше — зияющая бездна!…
Закончив монолог, он сорвался со стула и выключил телекамеру. Затем подбежал к режиссерскому пульту и после ряда манипуляций нажал кнопку воспроизведения видеозаписи. Вспыхнул контрольный экран, и режиссер увидел себя сидящего на стуле и отдающего команду: «Внимание! Приготовились! Мотор!»
Син-син недоуменно посмотрел по сторонам: он готов был поклясться, что эти команды отдавал до начала съемки при выключенном моторе! «Вероятно, я действительно нездоров», — подумал режиссер и стер эти кадры. Теперь «Монолог на электростуле» начинался как надо. Син-син слушал его, сверял со сценарием, и по его щекам текли слезы. Трудно сказать, были ли это слезы радости от исполненного долга, слезы от ощущения непоправимой беды, или это были соленые брызги от поднятого им девятого вала? В любом случае это не были глицериновые слезы, так надоевшие гураррским телезрителям…
— Я сказал и спас свою душу, — глядя на потухший экран, прошептал Син-син.
Он выключил аппаратуру, снова переоделся в халат, натянул ночной колпак и, погасив свет, полез в форточку, выходящую во двор телестудии. В его движениях теперь не было прежней ловкости, и вскоре Син-син понял, что ему не выбраться из окна. Виною был пухлый сценарий, спрятанный на животе: он провис в проеме между двумя оконными рамами и не позволял его автору продвинуться ни вперед, ни назад…
Пребывая таким образом между небом и землей, главный режиссер телекомпании «Камера обскура» стал невольным свидетелем сцены, которая хотя и не была предусмотрена в его сценарии, тем не менее явилась достойным финальным аккордом к «Девятому валу».
Во дворе телестудии перед входом в бункер по размытой осенними дождями земле катались две намертво сцепившиеся фигуры. Син-син с трудом узнал в них Главного Конструктора и Самоса. Борьба шла с переменным успехом, было видно, что ни у одного, ни у другого нет явного физического преимущества.
Когда силы равны, побеждает тот, кто больше жаждет победы. Отключив сознание Самоса с помощью тяжелой связки ключей, Главный Конструктор поднялся из грязи и, пошатываясь, направился к входу в бункер.
В это время двери вестибюля распахнулись, и на крыльцо выкатилась телекамера, подталкиваемая оператором и Касасом.
«Стреляющая камера!» — сразу же узнал свое детище Син-син.
Видимо, узнал ее и Главный Конструктор. Он вернулся к Самосу, взвалил его на спину и, прикрываясь им как щитом, побежал к бункеру.
Касас крикнул оператору, чтобы тот целился в ноги. Но пока перепуганный оператор наклонял камеру, пока прицеливался, Главный Конструктор успел исчезнуть в дверях бункера, сбросив на пороге тело Самоса.
Во двор выбежал Цезарь в сопровождении Абабаса и нескольких телохранителей. Узнав от Касаса, что произошло, Цезарь кивнул им, и они тут же нырнули в бункер.
Касас приказал оператору убрать в здание «стреляющую камеру», и вскоре они с Цезарем остались одни во дворе, если не считать застрявшего в форточке Син-сина, которого никто не замечал, и он благодарил судьбу за это. Главный режиссер не совсем ясно представлял себе, что происходит, но он догадывался, что стал свидетелем событий, которые могли бы послужить основой для следующего сериала, режиссер забыл о своем «Монологе на электростуле», Син-син стал прикидывать в уме сценарный план будущего фильма, для которого даже придумал рабочее название — «Десятый вал»…
В дверях бункера показался Абабас, таща на спине бездыханное тело Главного Конструктора. Цезарь и Касас бережно подхватили труп и, опустив рядом с телом Самоса, почтили его минутой молчания. Правда, минута оказалась весьма короткой: из бункера вынырнул один из телохранителей и, что-то сказав Цезарю, исчез. Остальные поспешили за ним.
Син-син бился головой о раму, как рыба об лед: во чтобы то ни стало ему надо вырваться из этого идиотского плена, спуститься в съемочный павильон, выкатить камеру на балкон и снимать, снимать, снимать. Но что происходит внизу! Опытный документалист, Син-син прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходят события, которые войдут в историю, и он искренне страдал, что не может запечатлеть их на пленке!
Из бункера вылез Абабас, за ним один телохранитель Цезаря. Убедившись, что Главный Конструктор, точнее, то, что осталось от него, на месте, они побежали к стоящему в глубине двора оранжевому вертолету. Мотор взревел, вертолет оторвался от земли и, едва не задев винтом торчавшего в форточке Син-сина, взмыл в ночное небо.
Трудно сказать, что явилось причиной: страх остаться без головы или воздушная волна от винта, только режиссер опомнился уже на полу съемочного павильона. Он тут же вскочил на ноги, врубил свет, распахнул двери на балкон и выкатил туда телекамеру. Син-син направил объектив на распахнутые двери бункера и стал ждать дальнейших событий.
Сверху снова послышался рокот мотора. Режиссер развернул камеру, чтобы заснять момент приземления вертолета. Однако тот не стал опускаться, а повис в воздухе чуть выше балкона, на котором стоял Син-син. Пилот повернул голову, и режиссер узнал Круса. Рядом с детективом сидела взъерошенная Изабелл, энергично двигая челюстями, вероятно, лая.
Син-син радостно припал к телекамере, поймал в объектив кабину вертолета и, по привычке скомандовав себе: «Внимание! Приготовиться! Мотор!», включил пусковой механизм. И в то же мгновение он увидел ослепительную вспышку, которая в последний раз озарила весь его жизненный путь от первых нетвердых шагов годовалого младенца, воспитанного в сиротском доме, до небрежно-величественной походки преуспевающего режиссера, от первых поэтических лент об оранжевых облаках (всю жизнь его необъяснимо манил, притягивал к себе таинственной магнетической силой оранжевый цвет!…) до «Девятого вала» и до разверзнувшейся перед ним в этот последний миг геенны огненной!…
Син-син погиб, как хотел, хотя и с небольшим отступлением от сценария. Он готов был принять смерть за преступления, совершенные «стреляющей камерой». И он погиб именно из-за нее: увидев Син-сина и нацеленную на него телекамеру, Крус, не раздумывая, прильнул к оптическому прицелу и нажал гашетку.
Син-син готовил себя к смерти на электростуле. Выпущенный из вертолета энерголуч обладал такой чудовищной силой, что не только балкон, где находился Син-син, но и весь металлический корпус телестудии превратился в электростул, нет, в раскаленную электросковороду, на которой режиссер сгорел, так и не успев осмыслить происходящего…
В сполохах охватившего здание пожара Крус увидел тело Главного Конструктора, а затем выскочивших из бункера Цезаря, Касаса и телохранителей, которые вскинули свои пистолеты, целясь в вертолет, по выстрелить не успели: детектив опять нажал гашетку.
Через несколько секунд двор телекомпании напоминал жерло огнедышащего вулкана, поглотившего все вокруг. Поток раскаленного воздуха охватил вертолет, он мог взорваться в любой момент, однако рука Круса продолжала яростно нажимать гашетку…
Спасла Изабелл: вцепившись зубами в рукав, она с трудом оттащила Круса от спускового механизма. Наконец детектив пришел в себя, рванул руль, и вертолет устремился ввысь, в прохладную ночь, подальше от пекла преисподней.
В полной темноте, действуя на ощупь, он опустил двойные шторы, стараясь не греметь ключами, запер все двери и только тогда зажег свет.
Син-син находился в съемочном павильоне, который, судя по толстому слою осевшей повсюду пыли, давно уже не использовался по назначению, превратившись в склад для всякого хлама.
Режиссер порылся в груде одежды и извлек оттуда черный вечерний фрак. Он сбросил халат, ночной колпак и переоделся. Затем проверил исправность телекамеры, остальной аппаратуры, нашел среди рухляди бутафорский электростул и поставил его перед объективом. Из кармана халата вынул сценарий, уселся на электростул, поискал нужную позу, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Подошел к камере, проверил, все ли в порядке и, скомандовав громким шепотом: «Внимание! При— готовились! Мотор!», одним прыжком снова очутился на стуле. Открыв сценарий на последней странице, Син-син обратился к воображаемым телезрителям:
— Дамы и господа, я недаром назвал свой фильм «Девятым валом». Это вершина, но и конец искусства, дальше некуда, дальше — зияющая бездна!…
Закончив монолог, он сорвался со стула и выключил телекамеру. Затем подбежал к режиссерскому пульту и после ряда манипуляций нажал кнопку воспроизведения видеозаписи. Вспыхнул контрольный экран, и режиссер увидел себя сидящего на стуле и отдающего команду: «Внимание! Приготовились! Мотор!»
Син-син недоуменно посмотрел по сторонам: он готов был поклясться, что эти команды отдавал до начала съемки при выключенном моторе! «Вероятно, я действительно нездоров», — подумал режиссер и стер эти кадры. Теперь «Монолог на электростуле» начинался как надо. Син-син слушал его, сверял со сценарием, и по его щекам текли слезы. Трудно сказать, были ли это слезы радости от исполненного долга, слезы от ощущения непоправимой беды, или это были соленые брызги от поднятого им девятого вала? В любом случае это не были глицериновые слезы, так надоевшие гураррским телезрителям…
— Я сказал и спас свою душу, — глядя на потухший экран, прошептал Син-син.
Он выключил аппаратуру, снова переоделся в халат, натянул ночной колпак и, погасив свет, полез в форточку, выходящую во двор телестудии. В его движениях теперь не было прежней ловкости, и вскоре Син-син понял, что ему не выбраться из окна. Виною был пухлый сценарий, спрятанный на животе: он провис в проеме между двумя оконными рамами и не позволял его автору продвинуться ни вперед, ни назад…
Пребывая таким образом между небом и землей, главный режиссер телекомпании «Камера обскура» стал невольным свидетелем сцены, которая хотя и не была предусмотрена в его сценарии, тем не менее явилась достойным финальным аккордом к «Девятому валу».
Во дворе телестудии перед входом в бункер по размытой осенними дождями земле катались две намертво сцепившиеся фигуры. Син-син с трудом узнал в них Главного Конструктора и Самоса. Борьба шла с переменным успехом, было видно, что ни у одного, ни у другого нет явного физического преимущества.
Когда силы равны, побеждает тот, кто больше жаждет победы. Отключив сознание Самоса с помощью тяжелой связки ключей, Главный Конструктор поднялся из грязи и, пошатываясь, направился к входу в бункер.
В это время двери вестибюля распахнулись, и на крыльцо выкатилась телекамера, подталкиваемая оператором и Касасом.
«Стреляющая камера!» — сразу же узнал свое детище Син-син.
Видимо, узнал ее и Главный Конструктор. Он вернулся к Самосу, взвалил его на спину и, прикрываясь им как щитом, побежал к бункеру.
Касас крикнул оператору, чтобы тот целился в ноги. Но пока перепуганный оператор наклонял камеру, пока прицеливался, Главный Конструктор успел исчезнуть в дверях бункера, сбросив на пороге тело Самоса.
Во двор выбежал Цезарь в сопровождении Абабаса и нескольких телохранителей. Узнав от Касаса, что произошло, Цезарь кивнул им, и они тут же нырнули в бункер.
Касас приказал оператору убрать в здание «стреляющую камеру», и вскоре они с Цезарем остались одни во дворе, если не считать застрявшего в форточке Син-сина, которого никто не замечал, и он благодарил судьбу за это. Главный режиссер не совсем ясно представлял себе, что происходит, но он догадывался, что стал свидетелем событий, которые могли бы послужить основой для следующего сериала, режиссер забыл о своем «Монологе на электростуле», Син-син стал прикидывать в уме сценарный план будущего фильма, для которого даже придумал рабочее название — «Десятый вал»…
В дверях бункера показался Абабас, таща на спине бездыханное тело Главного Конструктора. Цезарь и Касас бережно подхватили труп и, опустив рядом с телом Самоса, почтили его минутой молчания. Правда, минута оказалась весьма короткой: из бункера вынырнул один из телохранителей и, что-то сказав Цезарю, исчез. Остальные поспешили за ним.
Син-син бился головой о раму, как рыба об лед: во чтобы то ни стало ему надо вырваться из этого идиотского плена, спуститься в съемочный павильон, выкатить камеру на балкон и снимать, снимать, снимать. Но что происходит внизу! Опытный документалист, Син-син прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходят события, которые войдут в историю, и он искренне страдал, что не может запечатлеть их на пленке!
Из бункера вылез Абабас, за ним один телохранитель Цезаря. Убедившись, что Главный Конструктор, точнее, то, что осталось от него, на месте, они побежали к стоящему в глубине двора оранжевому вертолету. Мотор взревел, вертолет оторвался от земли и, едва не задев винтом торчавшего в форточке Син-сина, взмыл в ночное небо.
Трудно сказать, что явилось причиной: страх остаться без головы или воздушная волна от винта, только режиссер опомнился уже на полу съемочного павильона. Он тут же вскочил на ноги, врубил свет, распахнул двери на балкон и выкатил туда телекамеру. Син-син направил объектив на распахнутые двери бункера и стал ждать дальнейших событий.
Сверху снова послышался рокот мотора. Режиссер развернул камеру, чтобы заснять момент приземления вертолета. Однако тот не стал опускаться, а повис в воздухе чуть выше балкона, на котором стоял Син-син. Пилот повернул голову, и режиссер узнал Круса. Рядом с детективом сидела взъерошенная Изабелл, энергично двигая челюстями, вероятно, лая.
Син-син радостно припал к телекамере, поймал в объектив кабину вертолета и, по привычке скомандовав себе: «Внимание! Приготовиться! Мотор!», включил пусковой механизм. И в то же мгновение он увидел ослепительную вспышку, которая в последний раз озарила весь его жизненный путь от первых нетвердых шагов годовалого младенца, воспитанного в сиротском доме, до небрежно-величественной походки преуспевающего режиссера, от первых поэтических лент об оранжевых облаках (всю жизнь его необъяснимо манил, притягивал к себе таинственной магнетической силой оранжевый цвет!…) до «Девятого вала» и до разверзнувшейся перед ним в этот последний миг геенны огненной!…
Син-син погиб, как хотел, хотя и с небольшим отступлением от сценария. Он готов был принять смерть за преступления, совершенные «стреляющей камерой». И он погиб именно из-за нее: увидев Син-сина и нацеленную на него телекамеру, Крус, не раздумывая, прильнул к оптическому прицелу и нажал гашетку.
Син-син готовил себя к смерти на электростуле. Выпущенный из вертолета энерголуч обладал такой чудовищной силой, что не только балкон, где находился Син-син, но и весь металлический корпус телестудии превратился в электростул, нет, в раскаленную электросковороду, на которой режиссер сгорел, так и не успев осмыслить происходящего…
В сполохах охватившего здание пожара Крус увидел тело Главного Конструктора, а затем выскочивших из бункера Цезаря, Касаса и телохранителей, которые вскинули свои пистолеты, целясь в вертолет, по выстрелить не успели: детектив опять нажал гашетку.
Через несколько секунд двор телекомпании напоминал жерло огнедышащего вулкана, поглотившего все вокруг. Поток раскаленного воздуха охватил вертолет, он мог взорваться в любой момент, однако рука Круса продолжала яростно нажимать гашетку…
Спасла Изабелл: вцепившись зубами в рукав, она с трудом оттащила Круса от спускового механизма. Наконец детектив пришел в себя, рванул руль, и вертолет устремился ввысь, в прохладную ночь, подальше от пекла преисподней.
VIII
Несмотря на ранний час, Ирасек уже работал, высекая из розового мрамора звонкие искры. К приезду обещанного отцом гостя он спешил закончить скульптуру Евы. Фактически она была готова, однако Ирасек был недоволен, а чем именно — не мог понять. Взглянув на свою мраморную копию, Ева высказала догадку, что неудовлетворенность Ирасека вызвана не каким-то изъяном статуи, а напротив — ее совершенством: «Ты просто боишься, что, постоянно видя перед глазами мраморную Еву, можешь разлюбить живую…»
Этой ночью Ирасек проснулся, при свете луны долго смотрел на спящую Еву и наконец понял, где ошибся: надо углубить линию ключиц, особенно правой, и мраморная шея сразу оживет, в ней появится пугливая грация дикой серны, трепетная певучесть аззакалия и, конечно же, неотразимая женственность Евы! Сделав это открытие, Ирасек так и не смог уснуть, и едва забрезжил рассвет, он поспешил к Розовым камням, среди которых его ждала мраморная Ева.
Ему оставалось совсем немного, когда он услышал крик Евы:
— Ирасек! Отец на стрекозе прилетел!
Он прислушался: сквозь туман доносился стрекот «большой стрекозы».
— Ева! — крикнул Ирасек. — Возьми Атимус и поднимайтесь к Черной скале! Я догоню вас!
Юноша с волнением взглянул на статую: жалко, чуть-чуть времени не хватило. Интересно, что скажет отец? Он не очень щедр на похвалу… А как оценит работу гость?… Впрочем, не так уж это и важно, Ирасек все равно станет ваятелем! Он украсит Барсово ущелье десятками, нет, сотнями скульптур, он увековечит в них прекрасную Еву, крохотную Атимус, мудрого доброго отца! Он преобразит ущелье в мраморный дворец, где они будут жить все вместе!
Ирасек поднял голову и увидел висящую над ним «большую стрекозу» с двумя незнакомцами. У одного из них было смешное лошадиное лицо…
Вертолет пошел на снижение. Ирасек подумал, что гости хотят поближе рассмотреть статую, и отошел от нее на несколько шагов. В это мгновение юношу обдало жаром, и он увидел, как его розово-мраморная Ева оплывает, на глазах превращаясь в вязкую массу. Не соображая, что происходит, Ирасек бросился к статуе, и она приняла его в свои жаркие, как солнце, объятия.
Когда вертолет опять набрал высоту, на месте, где только что были ваятель и его творенье, лежал бесформенный валун. Таких много валялось в Барсовом ущелье…
Абабас переживал свой звездный час. Его мечта стать шефом апримской полиции практически сбылась: назначение ожидало его сразу же после этой увеселительной прогулки. Абабас даже подумал, нет ли тут какого-нибудь подвоха, уж слишком легким казалось ему задание Цезаря: «В Барсовом ущелье у покойного осталось потомство. Надо слетать туда, посмотреть, но, мне кажется, что у бешеной собаки не может быть здоровых щенят. Вы согласны со мной, Абабас?»
Они и вправду доверчивые и глупые, как щенята. Сына и убирать не пришлось, сам в пекло полез, дурак!… Может, хоть эта бесстыжая девка даст ему поохотиться?…
Почти нагая, с голым младенцем на высоко поднятых руках, Ева стояла на уступе Черной скалы, приветствуя «большую стрекозу».
Едва вертолет коснулся посадочной площадки, Абабас выпрыгнул из кабины и, ухмыляясь, направился к Еве. Она попятилась, прижимая младенца к груди, затем повернулась и бросилась бежать вниз по узкой тропе. Сообразив, что пешком ее не догнать, Абабас вернулся в кабину и крикнул пилоту:
— Охоту на двуногих кобылок объявляю открытой!
Навряд ли серна, преследуемая горным барсом, бежала бы быстрее Евы! Навряд ли дикая коза, спасаясь от когтей беркута, прыгала бы по скалам бесстрашнее Евы! Однако силы ее были на исходе: оранжевый паук, которого она ошибочно приняла за отцовскую стрекозу, неотступно висел над ее головой, кровожадно урча и время от времени пытаясь схватить ее своими мохнатыми лапами. Может, Абабас просто забавлялся, а может, не умел манипулировать щупальцами; как бы то ни было, но он ликовал. В нем проснулся охотничий азарт, а может, еще более древний полузабытый инстинкт падших ангелов, которые, вероятно, вот так охотились за аборигенами этого края…
Могучий материнский инстинкт подсказал, прокричал обессилевшей Еве единственный выход, которым в критических случаях пользовались аззакалии, спасая своих птенцов. Скрывшись за выступом скалы, она в мгновение ока сунула крохотное тельце Атимус в небольшую расселину и побежала дальше, низко пригнувшись и прижимая руки к груди, словно продолжая нести ребенка.
Маневр удался, кровожадный паук погнался за ней, и Ева бежала, падала, вставала и снова бежала, уводя чудовище подальше от места, где осталась маленькая Атимус.
Увлеченные охотой, ни Абабас, ни пилот не заметили, как над Барсовым ущельем появился еще один вертолет. Однако его увидела Ева. Лучом надежды сверкнул он в утреннем небе.
— Отец! Отец! — закричала она и, размахивая руками, побежала навстречу.
Это был вертолет Круса.
Наконец пилот тоже увидел его и испуганно обернулся к Абабасу: с оскаленным ртом тот ловил в прорезь прицела Еву…
Крус и Абабас нажали гашетки одновременно. Словно прихлопнутый карающей десницей, оранжевый паук хрустнул и разлетелся вдрызг. Но в последний миг он успел выпустить свое смертоносное жало: на скале, мимо которой бежала Ева, навечно остался черный силуэт бегущей женщины с поднятыми к небу руками…
Неуклюже держа на руках младенца, Крус стоял перед этим страшным наскальным рисунком. У его ног негромко скулила Изабелл. Детектива вывел из оцепенения требовательный плач Атимус. Крус перевел взгляд на ребенка, его лицо прояснилось, он сказал:
— Изабелл, в кабине под сиденьем осталась, фляжка с ионом. Тащи ее сюда.
Собачонка помчалась к вертолету. А над Черной скалой всходило солнце, заливая Барсово ущелье бледным оранжевым светом.
Этой ночью Ирасек проснулся, при свете луны долго смотрел на спящую Еву и наконец понял, где ошибся: надо углубить линию ключиц, особенно правой, и мраморная шея сразу оживет, в ней появится пугливая грация дикой серны, трепетная певучесть аззакалия и, конечно же, неотразимая женственность Евы! Сделав это открытие, Ирасек так и не смог уснуть, и едва забрезжил рассвет, он поспешил к Розовым камням, среди которых его ждала мраморная Ева.
Ему оставалось совсем немного, когда он услышал крик Евы:
— Ирасек! Отец на стрекозе прилетел!
Он прислушался: сквозь туман доносился стрекот «большой стрекозы».
— Ева! — крикнул Ирасек. — Возьми Атимус и поднимайтесь к Черной скале! Я догоню вас!
Юноша с волнением взглянул на статую: жалко, чуть-чуть времени не хватило. Интересно, что скажет отец? Он не очень щедр на похвалу… А как оценит работу гость?… Впрочем, не так уж это и важно, Ирасек все равно станет ваятелем! Он украсит Барсово ущелье десятками, нет, сотнями скульптур, он увековечит в них прекрасную Еву, крохотную Атимус, мудрого доброго отца! Он преобразит ущелье в мраморный дворец, где они будут жить все вместе!
Ирасек поднял голову и увидел висящую над ним «большую стрекозу» с двумя незнакомцами. У одного из них было смешное лошадиное лицо…
Вертолет пошел на снижение. Ирасек подумал, что гости хотят поближе рассмотреть статую, и отошел от нее на несколько шагов. В это мгновение юношу обдало жаром, и он увидел, как его розово-мраморная Ева оплывает, на глазах превращаясь в вязкую массу. Не соображая, что происходит, Ирасек бросился к статуе, и она приняла его в свои жаркие, как солнце, объятия.
Когда вертолет опять набрал высоту, на месте, где только что были ваятель и его творенье, лежал бесформенный валун. Таких много валялось в Барсовом ущелье…
Абабас переживал свой звездный час. Его мечта стать шефом апримской полиции практически сбылась: назначение ожидало его сразу же после этой увеселительной прогулки. Абабас даже подумал, нет ли тут какого-нибудь подвоха, уж слишком легким казалось ему задание Цезаря: «В Барсовом ущелье у покойного осталось потомство. Надо слетать туда, посмотреть, но, мне кажется, что у бешеной собаки не может быть здоровых щенят. Вы согласны со мной, Абабас?»
Они и вправду доверчивые и глупые, как щенята. Сына и убирать не пришлось, сам в пекло полез, дурак!… Может, хоть эта бесстыжая девка даст ему поохотиться?…
Почти нагая, с голым младенцем на высоко поднятых руках, Ева стояла на уступе Черной скалы, приветствуя «большую стрекозу».
Едва вертолет коснулся посадочной площадки, Абабас выпрыгнул из кабины и, ухмыляясь, направился к Еве. Она попятилась, прижимая младенца к груди, затем повернулась и бросилась бежать вниз по узкой тропе. Сообразив, что пешком ее не догнать, Абабас вернулся в кабину и крикнул пилоту:
— Охоту на двуногих кобылок объявляю открытой!
Навряд ли серна, преследуемая горным барсом, бежала бы быстрее Евы! Навряд ли дикая коза, спасаясь от когтей беркута, прыгала бы по скалам бесстрашнее Евы! Однако силы ее были на исходе: оранжевый паук, которого она ошибочно приняла за отцовскую стрекозу, неотступно висел над ее головой, кровожадно урча и время от времени пытаясь схватить ее своими мохнатыми лапами. Может, Абабас просто забавлялся, а может, не умел манипулировать щупальцами; как бы то ни было, но он ликовал. В нем проснулся охотничий азарт, а может, еще более древний полузабытый инстинкт падших ангелов, которые, вероятно, вот так охотились за аборигенами этого края…
Могучий материнский инстинкт подсказал, прокричал обессилевшей Еве единственный выход, которым в критических случаях пользовались аззакалии, спасая своих птенцов. Скрывшись за выступом скалы, она в мгновение ока сунула крохотное тельце Атимус в небольшую расселину и побежала дальше, низко пригнувшись и прижимая руки к груди, словно продолжая нести ребенка.
Маневр удался, кровожадный паук погнался за ней, и Ева бежала, падала, вставала и снова бежала, уводя чудовище подальше от места, где осталась маленькая Атимус.
Увлеченные охотой, ни Абабас, ни пилот не заметили, как над Барсовым ущельем появился еще один вертолет. Однако его увидела Ева. Лучом надежды сверкнул он в утреннем небе.
— Отец! Отец! — закричала она и, размахивая руками, побежала навстречу.
Это был вертолет Круса.
Наконец пилот тоже увидел его и испуганно обернулся к Абабасу: с оскаленным ртом тот ловил в прорезь прицела Еву…
Крус и Абабас нажали гашетки одновременно. Словно прихлопнутый карающей десницей, оранжевый паук хрустнул и разлетелся вдрызг. Но в последний миг он успел выпустить свое смертоносное жало: на скале, мимо которой бежала Ева, навечно остался черный силуэт бегущей женщины с поднятыми к небу руками…
Неуклюже держа на руках младенца, Крус стоял перед этим страшным наскальным рисунком. У его ног негромко скулила Изабелл. Детектива вывел из оцепенения требовательный плач Атимус. Крус перевел взгляд на ребенка, его лицо прояснилось, он сказал:
— Изабелл, в кабине под сиденьем осталась, фляжка с ионом. Тащи ее сюда.
Собачонка помчалась к вертолету. А над Черной скалой всходило солнце, заливая Барсово ущелье бледным оранжевым светом.